Историко-биографическое творчество В.Ф. Ходасевича (концепция личности русских писателей XVIII-XIX веков)

Размещено на http://www.allbest.ru//

Размещено на http://www.allbest.ru//

Специальность 10. 01. 01 - Русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Историко-биографическое творчество В.Ф. Ходасевича (концепция личности русских писателей XVIII-XIX веков)

Черкасов Валерий Анатольевич

Москва - 2009

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы XIX века Московского государственного университета имени М. В.Ломоносова

Научный консультант: доктор филологических наук

ВАРЛАМОВ АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

СТРОГАНОВ МИХАИЛ ВИКТОРОВИЧ

Тверской государственный университет

доктор филологических наук, заведующий отделом

русской литературы конца XIX-начала ХХ веков

ПОЛОНСКИЙ ВАДИМ ВЛАДИМИРОВИЧ

Институт мировой литературы им. А. М. Горького РАН

доктор филологических наук, профессор

ЧЕРНЫШЕВА ЕЛЕНА ГЕННАДЬЕВНА

Московский педагогический государственный университет

Ведущая организация: Воронежский государственный университет

Защита состоится 24 июня 2009 г. в 15 часов на заседании Диссертационного Совета Д501.001.26 при Московском государственном университете по адресу: 119991 Москва Ленинские горы, МГУ, 1 учебный корпус, филологический факультет

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского государственного университета.

Автореферат разослан «___»_______________2009 г.

Ученый секретарь диссертационного cовета кандидат филологических наук, доцент Криницын А. Б.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Перечисление различных сторон многообразного творческого наследия В. Ф. Ходасевича (1886-1939), который является «очень крупным поэтом <…> едва ли не лучшим критиком и мемуаристом русского зарубежья» Кормилов С. И., Федорова Л. Собираемый Ходасевич // Вопросы литературы. 1999. № 3. С. 330-331., было бы не полным без упоминания историко-биографических текстов, значительный массив которых, и в количественном, и в качественном выражении, венчает единственная законченная художественная биография «Державин» (1931), созданная уже в эмиграции.

Путь к этой вершине был у Ходасевича долог и своими истоками уходил еще в дореволюционный период его историко-биографического творчества. Уже в то время проявился преобладающий интерес Ходасевича к русским писателям XVIII-XIX веков. При этом биография этих писателей исследовалась им в неразрывной связи с их творчеством. Первое историко-биографическое произведение Ходасевича, написанное в 1908 году, было посвящено поэтессе пушкинской эпохи графине Е. П. Ростопчиной «Графиня Е. П. Ростопчина: ее жизнь и лирика». . Затем последовали работы об И. Ф. Богдановиче Предисловие к изданию «Душеньки» И. Ф. Богдановича в «Универсальной библиотеке» (М., 1912)., М. Ю. Лермонтове, А. С. Пушкине, А. А. Дельвиге См. список неопубликованных исследований, составленный Ходасевичем 23 ноября 1920 года, куда, в частности, вошли: «1. Бар <он> А. А. Дельвиг. Биография с подробной канвой и примечания к стихам и письмам. <...> 4. Фрагменты о Лермонтове. Статья. <...> 6. Популярная биография Пушкина. (Разм. От 4-5 листов)» (цит. по: Зорин А. Л. Начало // Ходасевич В. Ф. Державин. М., 1988. С. 11). и др. Среди опубликованных в этот период исследований историко-биографического характера выделяется большая статья о Г. Р. Державине, созданная к столетней годовщине смерти поэта «Державин (К столетию со дня смерти)» (1916).. В этой статье уже заявлены многие конструктивные для ходасевичевской концепции личности Державина темы, получившие затем свое развитие в биографии «Державин».

В эмигрантский период историко-литературное и, в том числе, историко-биографическое творчество Ходасевича проявляется с особенной интенсивностью. На страницах многочисленных периодических изданий публикуется множество самых разнообразных, как в смысле жанра, так и в смысле конкретного содержания, работ соответствующей направленности. Но и в это время, судя по тематике этих работ, Ходасевича занимают писатели пушкинско-державинской эпохи и особенно личности поэтов, именем которых традиционно называется эта эпоха русского литературного развития.

Когда биография «Державин», главное произведение Ходасевича, написанное в историко-биографическом жанре, вышла в свет отдельным изданием, писателю открылась, на его взгляд, удручающая картина непонимания критикой его замысла. Исключения были редки. Мы полагаем, что данное обстоятельство послужило Ходасевичу стимулом к метаописательному дискурсу, реализовывавшемуся на протяжении 1930-х гг. в многочисленных статьях, очерках, заметках и т. д. Например: «Лопух» (1932), «Пушкин о Державине» (1933), «Прежде и теперь» (1933), «Дмитриев» (1937), «Война и поэзия» (1938) и др.. Варьируя, дополняя, а иногда и доводя до абсурда основные темы «Державина», писатель, на наш взгляд, стремился донести до читателя свой замысел. Этот «диалог» с читателем, если не с современным, то с будущим, Ходасевич вел до последних дней своей работы в парижской газете «Возрождение», на страницах которой, главным образом, и появлялись упомянутые статьи-«спутники» биографии «Державин».

Актуальность избранной темы определяется следующими обстоятельствами:

- в последние десятилетия наблюдается возросший интерес исследователей к изучению влияния русской литературы XVIII века на мировоззренческий и творческий дискурс русских писателей начала ХХ века (М. А. Горелова, А. М. Горбачев, В. А. Кузнецов, А. Н. Мурашов). В этой связи наиболее показательным представляется влияние личности и творчества Г. Р. Державина;

- генезис проблемы личности писателя и ее соотношения с художественными произведениями уходит корнями в русскую литературу XVIII века, прежде всего в теоретические и творческие установки Г. Р. Державина, Н. М. Карамзина и других писателей-сентименталистов, и достигает своего кульминационного развития в первую половину XIX века (теория и практика жизнетворческого поведения А. С. Пушкина, А. С. Грибоедова, М. Ю. Лермонтова, Н. Г. Чернышевского и др.);

- одним из самых значительных вкладов в историю русской литературы XVIII века является историко-биографическое творчество Ходасевича, которое до недавнего времени было незаслуженно предано забвению и лишь в последнее время все чаще привлекает внимание исследователей (Дж. Э. Мальмстад, Д. М. Бетеа, А. Бринтлингер, А. Л. Зорин, И. З. Сурат, Р. Хьюз, Ю. И. Левин и др.);

- этот интерес определяется уникальностью методологии литературоведческих исследований Ходасевича, который совместил научные достижения формалистов с лучшими традициями русского академического литературоведения (Я. К. Грот, П. А. Ефремов, М. А. Цявловский, Н. О. Лернер, П. Е. Щеголев и др.);

- неординарность литературоведческих построений Ходасевича заключается в его способности с одинаковым искусством использовать методологические установки биографического и антибиографического подходов при изучении истории русской литературы, что позволяет представить его как своеобразного энциклопедиста ренессансного типа в русском литературоведении. В этой связи наиболее показательной является концепция личности русских писателей XVIII-XIX вв. (Г. Р. Державина, Н. М. Карамзина, И. И. Дмитриева, А. Н. Радищева, А. С. Пушкина, А. С. Грибоедова, М. Ю. Лермонтова, Н. Г. Чернышевского и т. д.), являющаяся высшим достижением Ходасевича в следовании антибиографическому подходу.

Объектом исследования является историко-биографическое творчество В. Ф. Ходасевича в контексте достижений теории литературы и истории русской литературы XVIII-XIX веков.

Предметом исследования является концепция личности русских писателей в историко-биографических произведениях Ходасевича и ее связь с эволюционными процессами в русской литературе XVIII-XIX веков.

Методологической базой диссертации является сочетание структурно-семантического (К. Тарановский, О. Ронен, Р. Д. Тименчик и др.), мотивного (Оге А. Ханзен-Леве), нарратологического (В. Шмид) и классического структурального (Ю. М. Лотман) методов анализа текста с традиционным историко-литературным (Г. А. Гуковский, Д. Д. Благой, Г. П. Макогоненко, П. А. Орлов, В. А. Западов и др.); теория «литературной личности» (Ю. Н. Тынянов, В. Б. Шкловский, Б. М. Эйхенбаум, Б. В. Томашевский и др.).

Целью диссертационного исследования является анализ концепции личности русских писателей XVIII-XIX веков в историко-биографических произведениях Ходасевича в контексте дифференциации категорий автора и героя.

Важнейшие задачи исследования:

1. Рассмотреть литературоведческий контекст формирования биографической концепции Ходасевича.

2. Рассмотреть концепцию личности Г. Р. Державина в историко-биографических произведениях Ходасевича.

3. Рассмотреть концепцию личности Н. М. Карамзина и И. И. Дмитриева в историко-биографических произведениях Ходасевича как наиболее характерных писателей-сентименталистов.

4. Проанализировать концепцию личности А. Н. Радищева, А. С. Грибоедова, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. Г. Чернышевского в контексте единого историко-биографического текста Ходасевича в рамках структурного соотношения концепции с концепцией личности Г. Р. Державина, Н. М. Карамзина и И. И. Дмитриева.

Степень изученности темы:

- общие работы по истории русской литературы XVIII века (Г. А. Гуковский, Г. П. Макогоненко, В. А. Западов, Д. Д. Благой, П. А. Орлов, Ю.М. Лотман, Д. С. Святополк-Мирский, А. М. Песков, А. А. Смирнов, А. Строев и др.); сентименталист биографический личность ходасевич

- труды по теории биографии (С. С. Аверинцев, Я. Л. Левкович, А. Н. Варламов, Н. М. Солнцева, Е. Г. Местергази, В. В. Полонский, А. Смит, Б. В. Томашевский, М. О. Чудакова, Марен-Грисбах и др.);

- работы по теории «литературной личности» (В. Б. Шкловский, Б. М. Эйхенбаум, Ю. Н. Тынянов, В. М. Жирмунский, Б. В. Томашевский, В. В. Вересаев, Оге А. Ханзен-Леве, и др.);

- работы по истории литературы русского зарубежья (А. И. Смирнова, А. В. Млечко, А. Н. Николюкин, Т. А. Никонова, Л. Ф. Кацис, А. В. Леденев, М. Маликова, В. В. Полонский и др.);

- труды по истории русского формализма (Оге А. Ханзен-Леве, Л. Цырлин, А. В. Белинков, А. С. Немзер, Г. А. Левинтон, А. О. Разумова и др.);

- исследования жизни и творчества В. Ф. Ходасевича (П. М. Бицилли, В. В. Вейдле, М. А. Алданов, Дж. Э. Мальмстад, А. Л. Зорин, Д. М. Бетеа, Р. Хьюза, И. З. Сурат, Ю. И. Левин, М. М. Голубков и др.); Г. Р. Державина (Д. Д. Благой, А. В. Западов, В. А. Западов, А. Л. Зорин, А. С. Курилов, Р. Вроон, Е. Г. Эткинд, И. Ю. Фоменко, И. З. Серман и др.); А. С. Пушкина (Б. В. Томашевский, Ю. Н. Тынянов, Д. Д. Благой, А. И. Чхеидзе, Ю. М. Лотман, А. А. Карпов, М. В. Строганов, А. А. Смирнов и др.); Н. М. Карамзина (Ю. М. Лотман, В. П. Степанов, Б. А. Успенский, и др.); А. Н. Радищева (Л. И. Кулакова, В. А. Западов, А. В. Немировский и др.); А. С. Грибоедова (Н. К. Пиксанов, С. А. Фомичев, Г. А. Левинтон и др.).

В целом, при наличии значительного количества научных работ по заявленной проблеме, вне исследовательского поля остались вопросы научного статуса историко-биографического творчества Ходасевича и связанная с этим проблема фактологической достоверности конкретных произведений русских питателей XVIII-XIX веков, которые рассматривал Ходасевич.

В качестве материала для анализа берется в первую очередь вершинное произведение Ходасевича, созданное в историко-биографическом жанре: художественная биография «Державин» (1931). Кроме того, рассматриваются очерки, статьи, заметки Ходасевича, тематически связанные с данным произведением («Лопух» (1932), «Пушкин о Державине» (1933), «Прежде и теперь» (1933), «Дмитриев» (1937), «Война и поэзия» (1938) и др.). В диссертации также анализируются следующие произведения русской литературы XVIII века: поэтическое, прозаическое, эпистолярное и документально-историческое наследие Г. Р. Державина, опубликованное в основном в академическом 9-томном собрании сочинений (СПб, 1864-1883 гг.); произведения А. Н. Радищева; поэтическое и мемуарное наследие И. И. Дмитриева; поэтическое, прозаическое и эпистолярное наследие Н. М. Карамзина; в качестве метаописательных кодов употребляются антищегольской и антикарамзинистский дискурсы Д. И. Фонвизина и И. А. Крылова; биографические, исторические и мемуарные произведения по истории русской литературы XVIII века (Л. Н. Энгельгардт, А. В. Храповицкий, Екатерина II, Е. Р. Дашкова, С. П. Жихарев, П. А. Вяземский, А. А. Бибиков, В. Б. Броневский и др.). В диссертации анализируются произведения русской литературы XIX века, представляющие собой попытку осмысления писателями нового, условно говоря, «пушкинского» поколения личности и творчества своих предшественников, реализовавших свой талант в эпоху Екатерины Великой. Имеются в виду прежде всего «История Пугачева» А. С. Пушкина, «Горе от ума» А. С. Грибоедова, прозаические и литературно-критические произведения Н. В. Гоголя. Из державианы второй половины XIX-первой трети XX века рассматриваются труды Я. К Грота, в том числе его фундаментальная биография «Жизнь Державина» (1883), Н. Ф Дубровина, Д. Г. Анучина, Н. Н. Фирсова, П. М. Щебальского, Д. Л. Мордовцева и др.; антидержавинские полемические статьи шестидесятников (Н. Г. Чернышевский, Д. И. Маслов, В. И. Водовозов, А. Ф. Писемский, Е. А. Салиас и др.); державиноведческие работы современников Ходасевича Б. А. Садовского, Б. А. Грифцова, Б. М. Эйхенбаума, П. М. Бицилли и т. д.; пушкиноведческие труды М. Л. Гофмана, В. В. Набокова, М. О. Гершензона, Л. П. Гроссмана, В. Ф. Ходасевича, В. В. Вересаева и т. д.; критические и научные работы Ю. И. Айхенвальда, В. В. Вейдле, Ю. В. Мандельштама и т. д.

Основные положения диссертации, выносимые на защиту:

1. Формалистская теория «литературной личности» является релевантной для историко-биографического дискурса Ходасевича.

2. Полемическое отталкивание от распространенных представлений о личности Державина, источник которых содержится в концепциях А. С. Пушкина как автора «Истории Пугачева», Я. К. Грота как автора «Жизни Державина» и критиков-шестидесятников во главе с Н. Г. Чернышевским, является конструктивным фактором ходасевичевской концепции личности Державина. По мнению Ходасевича, анализ «Истории Пугачева» А. С. Пушкина и «Записок» Г. Р. Державина без учета их фикционального статуса не корректен. В основе полемики Ходасевича с Пушкиным по поводу державинской установки на конфликтность лежит диаметрально противоположная оценка руссоистской жизнетворческой модели поведения, которая в ближайшем культурно-историческом контексте является возможным образцом для конфликтного поведения Державина.

3. По мнению Ходасевича, концепция личности Карамзина, Дмитриева и других писателей-сентименталистов определяется условностью в творчестве и в бытовом поведении, что обусловлено их далекостью от «реальных запросов человеческого духа», то есть от «религиозности» в широком значении этого слова.

4. Ходасевич выявил генезис мировоззренческого и жизнетворческого дискурса шестидесятников во главе с Н. Г. Чернышевским во взглядах А. Н. Радищева и его масонского окружения (С. Р. Воронцов, А. Р. Воронцов, Н. В. Репнин и др.).

5. Ходасевич выстроил собственную иерархию русских писателей XVIII-XIX вв., руководствуясь ролью и значением религиозно-идеологических моментов в их жизни и творчестве. По Ходасевичу, бытийственное отношение к миру, свойственное русским писателям XVIII века, сменилось на рубеже веков секулярным подходом к мировоззренческим вопросам. В соответствии с этим принципом, в писательской иерархии, созданной Ходасевичем, высшее место занимает Г. Р. Державин (поэт-псалмопевец). Современники Державина - писатели-сентименталисты Н. М. Карамзин, И. И. Дмитриев и др., являясь предтечами секуляризации русской литературы, занимают нижнюю иерархическую ступеньку.

6. По Ходасевичу, Г. Р. Державин и М. Ю. Лермонтов являются наиболее характерными поэтами-пацифистами, в концепциях которых отразилось влияние миротворческих доктрин Генриха IV и аббата де Сен-Пьера; их позиции в вопросах войны и мира более последовательны, чем позиции признанных мировым сообществом пацифистов Ж.-Ж. Руссо, Вольтера, М. В. Ломоносова и т. д.

7. Ходасевич выявил в творчестве русских писателей XVIII-XIX вв. (Державин, Пушкин, Грибоедов и т. д.) систему мифологических (античный, библейский), литературных (руссоистский, сервантесовский, шекспировский, байронический и т. д.), философских (локковский) кодов.

Научная новизна исследования состоит в следующем:

- впервые применена теория литературной личности в качестве метаязыка для анализа концепции личности русских писателей XVIII века в историко-биографических произведениях Ходасевича.

- впервые предпринимается попытка интерпретации державиноведческого текста Ходасевича в широком контексте как историко-биографического творчества писателя в целом, понимаемого как единый текст, так и «вечных» и актуальных проблем смежных историко-литературных направлений, прежде всего - державиноведения и пушкиноведения.

- предпринимается попытка рассмотрения системы мифологических и литературных кодов в историко-биографических произведениях Ходасевича, посвященных русским писателям XVIII-XIX веков.

- реконструируется ходасевичевская концепция «Записок» Державина и «Истории Пугачева» А. С. Пушкина как фикциональных произведений; предлагается новое решение проблемы знакомства А. С. Пушкина с «Записками» Г. Р. Державина.

- рассматривается широкий пласт научных, мемуарных и критических трудов предшественников и современников Ходасевича, сыгравших конструктивную роль в формировании его концепции историко-литературного процесса рубежа XVIII-XIX веков.

Практическая значимость работы состоит в том, что ее результаты могут найти применение при построении общих вузовских курсов истории русской литературы XVIII-XIX веков, истории русской литературной критики и общественной мысли XVIII-первой половины XIX веков, в спецкурсах и спецсеминарах, посвященных творчеству Г. Р. Державина, Н. М. Карамзина, А. Н. Радищева, А. С. Пушкина, А. С. Грибоедова, Н. Г. Чернышевского, В. Ф. Ходасевича.

Апробация. Результаты диссертационного исследования апробированы в двух монографиях, одном учебном пособии, в семи статьях, опубликованных в научных изданиях по списку ВАК, в выступлениях на международных (Минск, Волгоград, Москва, Белгород, Воронеж, Орел), всероссийских (Самара), региональных (Белгород) конференциях.

Структура работы. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, приложения и библиографии, насчитывающей 398 позиций.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность работы, выбор предмета и объекта исследования; формулируются цели и задачи работы, а также ее основные положения, выносимые на защиту; определяется исследовательская методология; дается обзор научной литературы по теме диссертации.

Первая глава диссертации «Проблема биографической значимости художественных произведений в науке и критике 20-х-30-х годов ХХ века» посвящена аналитическому обзору основных историко-биографических концепций данного периода, в контакте с которыми формировалась концепция личности русских писателей XVIII-XIX веков в творчестве Ходасевича.

В параграфе «Биографическая методология М. О. Гершензона в рецепции критики 1920-х-1930-х гг.» рассматривается биографический подход М. О. Гершензона к изучению творчества А. С. Пушкина как наиболее характерный среди литературоведческих методов данного направления. В это время биографическая методология, основанная на принципе каузальности между личностью писателя и его художественными произведениями, продолжала занимать господствующее положение. Наиболее точно ее ведущий принцип был сформулирован М. О. Гершензоном в преамбуле к статье «Северная любовь Пушкина», вошедшей в книгу «Мудрость Пушкина» (1919): «Пушкин необыкновенно правдив, в самом элементарном смысле этого слова; каждый его личный стих заключает в себе автобиографическое признание совершенно реального свойства, - надо только пристально читать эти стихи и верить Пушкину» Гершензон М. О. Северная любовь Пушкина // Утаенная любовь Пушкина. СПб., 1997. С. 53.. Биографический подход Гершензона служил универсальным обозначением исследований психолого-биографического характера (в самом широком значении этого слова). Его влияние находили в творчестве многих писателей и литературоведов межвоенного двадцатилетия (И. Д. Ермаков, П. К. Губер, Л. П. Гроссман, В. Ф. Ходасевич и др.).

В параграфе «Полемика Б. М. Эйхенбаума, В. Б. Шкловского и Ю. Н. Тынянова с биографизмом как научным методом» рассматриваются выступления опоязовцев в начале 1920-х гг. в лице Б. М. Эйхенбаума, В. Б. Шкловского и Ю. Н. Тынянова против биографизма как научного метода. По их убеждению, в художественных произведениях не следует искать какого-либо биографического значения, ввиду отсутствия прямой связи между литературой и реальностью См.: Эйхенбаум Б. М. О литературе: работы разных лет. М., 1987. С. 36; Шкловский В. Б. Гамбургский счет: Статьи - воспоминания - эссе (1914 - 1933). М., 1990. С. 143; Тынянов Ю. Н. Блок // Тынянов Ю. Н. Поэтика История литературы Кино. М., 1977. С. 118-123..

В параграфе «Рецепция радикального антибиографизма ОПОЯЗа в науке и критике 1920-х-1930-х гг.» анализируется полемика с радикальным антибиографизмом ОПОЯЗа ученых, стремившихся совмещать в своей методологии биографический подход с исследованиями формалистического характера. В. М. Жирмунский в программной статье «Задачи поэтики» (1919) утверждал целесообразность биографического подхода в рамках изучения поэтики художественного произведения Жирмунский В. М. Избранные труды: Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977. С. 18.. Б. В. Томашевский в статье «Литература и биография» (1923) критикует методологические установки как «биографистов», так и опоязовцев за их крайность. Сам ученый считает необходимым подходить к решению данной проблемы с исторической точки зрения. Он, в частности, указывает, что биография писателя может быть литературным фактом в зависимости от той или иной культурно-исторической ситуации. В связи с этим Томашевский вводит понятие «писатели с биографией», под которыми подразумеваются писатели, создавшие вокруг своего имени легендарную биографию. Эта биография, по мнению ученого, выполняет конструктивную функцию в произведениях этих писателей и потому не может быть проигнорирована исследователем.

Прямой ответ на вопрос о биографической значимости художественных произведений Томашевский дал в монографии «Пушкин: современные проблемы историко-литературного изучения» (1925). Здесь прежде всего отвергается всякий догматизм при решении обсуждаемого вопроса и признается биографическое значение лирики: «Лирика - вовсе не негодный материал для биографических разысканий. Это лишь - ненадежный материал» Томашевский Б. В. Пушкин: современные проблемы историко-литературного изучения // Томашевский Б. В. Пушкин: работы разных лет. М., 1990. С. 50..

В качестве примера рецепции формалистского «антибиографизма» в неакадемической среде в диссертации рассматривается концепция В. В. Вересаева как автора сборника эссе «В двух планах» (1929) и монтажа «Пушкин в жизни» (1926). На наш взгляд, противоречивость в декларациях Вересаева по поводу проблемы автореферентности лирических признаний Пушкина, которые содержатся в книге «В двух планах», а также его непоследовательность в отборе монтируемых материалов, вошедших в свод «Пушкин в жизни», объясняются художественным заданием по созданию яркого и запоминающегося образа Пушкина, которое ставил перед собой писатель. Именно с этой целью антибиографическая установка опоязовцев была трансформирована Вересаевым в художественный прием. Кроме того, этот прием позволил писателю развенчать традиционные представления о личности А. С. Пушкина, сложившиеся благодаря трудам ученых-пушкинистов, практиковавших биографический подход при изучении художественных произведений поэта.

В параграфе «Проблема изучения личности писателя в социологическом литературоведении 1920-х-1930-х гг.» анализируются основные взгляды на проблему биографии писателя, представленные в социологическом литературоведении 1920-1930-х годов. Здесь также существовали свои «партии» «биографистов» и «антибиографистов». Однако полемика велась в другом ракурсе: вопрос ставился о целесообразности изучения личности писателя в принципе. Если «антибиографисты» во главе с В. Ф. Переверзевым эту целесообразность отрицали, мотивируя этот подход полной детерминированностью личности писателя «социально-экономическим процессом» Переверзев В. Ф. Необходимые предпосылки марксистского литературоведения // Литературоведение / Под ред. В. Ф. Переверзева. М., 1928. С. 11-12., то их оппоненты, опираясь на авторитеты В. И. Ленина, В. Г. Белинского, Г. В. Плеханова и А. В. Луначарского, критиковали установку на игнорирование индивидуальности писателя в социологическом анализе художественного произведения См.: Лелевич Г. Марксистское литературоведение и биография художника (к истолкованию вопроса) // Звезда. 1926. № 3. С. 181-188; Кубиков И. Н. Вопросы марксистского литературоведения // Родной язык и литература в трудовой школе. 1928. № 1. С. 95-106; Полянский В. Основные вопросы современного литературоведения // Научное слово. 1928. № 2. С. 65-74; Гроссман-Рощин И. С. Тезисы о биографическом элементе в марксистском литературоведении // На литературном посту. 1928. № 17. С. 20-33.. Однако каузальность между феноменами внелитературной реальности и эволюционным рядом, являющаяся фундаментальным принципом биографического подхода, сохранялась как принцип исследования в методологии и той, и другой «партии».

В параграфе «Конфронтация между теоретическими декларациями и конкретными результатами историко-литературных исследований в биографическом дискурсе М. Л. Гофмана» анализируются концептуальные установки М. Л. Гофмана, сформулированные им в трактате «Пушкин. Первая глава науки о Пушкине» (1922). Хотя здесь Гофман и полемизирует с пушкинистами, практикующими в своих исследованиях биографический метод, однако его критика направлена не против каузальности, подразумеваемой при биографическом подходе к жизни и творчеству того или иного изучаемого писателя, а в другую сторону: против изучения биографической личности писателя как самоцели См.: Гофман М. Л. Пушкин. Первая глава науки о Пушкине. Пб., 1922. С. 11, С. 12. . К тому же, в своем подходе к соотношению искусства и реальности ученый руководствуется теорией мимесиса, объявляя главной целью изучения истории литературы приемы преломления действительности в том или ином произведении искусства Там же. С. 14-15. .

В диссертации показано, что противоречивость теоретических взглядов М. Л. Гофмана нашла свое отражение в его многочисленных критических и историко-биографических трудах. С одной стороны, ученый может, например, резко критиковать пушкинистов «гершензоновской» школы за прямое биографическое прочтение художественных произведений поэта; с другой - допускать «вычитывание» биографических фактов из художественных произведений Пушкина См.: Томашевский Б. В. Пушкин: современные проблемы историко-литературного изучения... С. 50.. На наш взгляд, это противоречие было обусловлено конфронтацией между теоретическими и историко-литературными интересами, которая существовала в сознании ученого.

В параграфе «Антибиографическая концепция Ю. И. Айхенвальда и ее реализация в творчестве критика 1920-х гг.» анализируется антибиографическая концепция Ю. И. Айхенвальда, сформулированная в своих основных чертах во «Вступлении» к первому выпуску сборника эссе «Силуэты русских писателей» (в. 1-3, 1906-1910) Эта книга стала актуальным литературным фактом благодаря выходу в свет в 1929 году в берлинском издательстве «Слово» ее шестого (посмертного) издания., а также реализация этой концепции в творчестве критика 1920-х годов.

Айхенвальд критиковал «биографистов» за эмпиризм исследований, по его мнению, препятствующий главной цели при изучении личности писателя - ее духовного аспекта. При этом критик в своей практике портретирования «силуэтов» той или иной писательской индивидуальности исходил из презумпции эмпатического «вживания» в данную индивидуальность как наиболее действенного «метода» для достижения указанной цели. На наш взгляд, такой подход способствовал субъективности биографического творчества Айхенвальда, поскольку «истинная» личность того или иного портретируемого им писателя могла отходить на второй план, уступая место его собственному, «читательскому», восприятию этой личности.

Данные теоретические установки Айхенвальда проявились в его критических статьях 1920-х гг. в виде резко негативной оценки исследований в области биографии Пушкина. Так, он обвинял М.Л. Гофмана как автора статьи «Еще о смерти Пушкина» (1925) в исключительном внимании к подробностям из жизни поэта, в ущерб изучению его творчества См.: Айхенвальд Ю. И. Литературные заметки // Руль (Берлин). 1925. № 1468. 30 сентября. С. 2-3.. Аналогичный упрек он высказывал Ходасевичу как автору статьи «О чтении Пушкина (К 125-летию со дня рождения)» (1924) и исследования о «Русалке» (1924) См.: Айхенвальд Ю. И. Литературные заметки // Руль (Берлин). 1924. № 1104. 23 июля. С. 2-3..

В параграфе «Мифопоэтическая интерпретация биографии А. С. Пушкина в эссе В. В. Набокова «Пушкин, или правда и правдоподобие» (1937) в рамках полемики писателя с пушкинистским дискурсом В. Ф. Ходасевича» анализируется эссе В. В. Набокова в качестве примера мифопоэтической интерпретации писательской биографии. Положительные взгляды Набокова на проблему биографии писателя выясняются в результате анализа его полемики с авторами «романизированных биографий» и, прежде всего - с В. Ф. Ходасевичем-пушкинистом. Акцентируя пушкинский код в вопросе о достоверности «поэтической правды», Набоков обнажает методологическую некорректность жизнетворческой пушкинистской модели Ходасевича. Он доводит до абсурда установку Ходасевича на сбор и обработку информации о жизни поэта, в том числе носящей интимный характер, посредством переадресации этой установки на личность своего оппонента. По Набокову, «объективная правда» в принципе не познаваема: к ней можно только приближаться. Необходимым условием для этого приближения является духовное сродство исследователя и изучаемого им писателя. По крайней мере, если исследователь намеревается познать личность, например, Пушкина, он должен исходить в своих умозаключениях из собственных указаний поэта на этот счет, а не вступать с ним в полемику, настаивая на абсолютном статусе своей, на самом деле, субъективной «правды». Итак, автобиографические указания поэта, творчески развитые в воображении духовно родственного ему биографа, - вот, по Набокову, единственная гарантия «истинности» жизнеописания этого поэта.

В параграфах «Проблема биографии писателя в выступлениях критиков «Возрождения» (В. В. Вейдле, Ю. В. Мандельштам, И. Н. Голенищев-Кутузов, Г. А. Раевский)» и «Методология Ходасевича в биографии «Державин» в рецепции критики 1920-1930-х гг.» кратко характеризуются взгляды на проблему писательской биографии тех литературных критиков парижской газеты «Возрождение», которые входили в ближайшее окружение Ходасевича (В. В. Вейдле, Ю. В. Мандельштам, И. Н. Голенищев-Кутузов, Г. А. Раевский); дается обзор критических высказываний современников по поводу методологии Ходасевича в биографии «Державин». Из этого обзора выясняется, что уже в критике 1920-1930-х гг. в биографическом дискурсе Ходасевича была замечена тенденция к антибиографичности; указана конструктивная функция полемики с распространенными взглядами на личность того или иного писателя в построении этого дискурса и даже названы ее конкретные адресаты (прежде всего пушкинская концепция личности Державина) См.: Бицилли П. М. Державин <Рецензия на биографию Ходасевича «Державин»> // Ходасевич В. Ф. Державин. М., 1988. С. 314-316. Статья впервые опубликована: Россия и славянство (Париж). 18 апреля 1931 г.. Тем самым доказывается целесообразность принятого в диссертации ракурса исследования.

В целом, следует сказать, что в межвоенное двадцатилетие в русской науке и литературе существовала весьма сильная антибиографическая тенденция. Она возникла вследствие глубокой неудовлетворенности традиционным методом «вычитывания» биографических фактов из художественных высказываний писателя, который в своей крайней форме проявился в трудах Гершензона. Все упомянутые выше ученые и писатели, придерживавшиеся в своих концепциях антибиографических взглядов, в большей или меньшей степени разделяли методологическое убеждение в недопустимости отождествления литературных героев с биографической личностью их творца. Это убеждение было связано с общим представлением о самодовлеющей эстетической ценности художественных произведений, конфронтирующим с практикой «биографистов» по их использованию всего лишь в качестве подсобного материала для изучения писателя как человека. В диссертации показано, что антибиографическая тенденция нашла свое отражение и в творчестве Ходасевича.

Вторая глава диссертации «Концепция личности Г.Р. Державина в историко-биографических произведениях В. Ф. Ходасевича» посвящена анализу ходасевичевской концепции личности Державина. Ключевое значение для решения данной проблемы имеет пугачевский эпизод военной карьеры Державина и взгляды предшественников Ходасевича на характер деятельности поэта в качестве представителя правительственных сил по борьбе с мятежниками. Поэтому в диссертации прежде всего рассматривается ходасевичевская концепция малыковской деятельности Державина, в плане его полемики с соответствующими концепциями А. С. Пушкина и Я. К. Грота.

В параграфе «Служебная деятельность Державина в эпоху пугачевщины в представлениях современных ученых» дается краткий обзор современных научных представлений по поводу данного периода биографии Державина. В работах Д. Д. Благого, А. В. Западова, Р. В. Овчинникова, М. Д. Курмачевой и т. д. не обнаруживается единого подхода как к формулировке задания Державина в Малыковке (куда поэт был послан А. И. Бибиковым для поимки Пугачева), так и к характеристике его деятельности в Саратове перед нашествием Пугачева. Из-за этого страдает репутация великого русского поэта, которому, особенно в связи с его саратовской деятельностью, приписывают поведение, недостойное чести русского офицера.

В параграфе «Полемика Ходасевича с Пушкиным и Гротом в статье “Пушкин о Державине”» анализируется имеющая ключевое значение для раскрытия темы главы статья Ходасевича «Пушкин о Державине» (1933) Ходасевич В. Ф. Мелочи: Пушкин о Державине // Возрождение (Париж). 1933. № 3019. 7 сентября. С. 3. , которая является текстом-«спутником» биографии «Державин». Прежде всего, обозначаются конструктивные мотивы данной статьи. Здесь Ходасевич возражает Пушкину с позиции ученого-«историка». В своей контраргументации критик исходит из следующего постулата: одностороннее освещение личности Державина в «Истории Пугачева» явилось следствием незнания Пушкиным державинских «Записок». Тем не менее, по мнению Ходасевича, пушкинская концепция повлияла на взгляды последующих историков: Я. К. Грота, Д. Г. Анучина, Н. Н. Фирсова и др.

Таким образом, выясняется два конструктивных мотива, акцентированных критиком: во-первых, «История Пугачева» рассматривается исключительно как наукологический труд, а державинские «Записки», соответственно, - как полноценный фактологический, или документальный, источник; во-вторых, пушкинская концепция личности Державина в «Истории Пугачева» анализируется с учетом ее возможного влияния на концепции последующих историков, то есть в пространстве единого державиноведческого текста. На наш взгляд, логизирование Ходасевича как ученого-«историка» обладает мнимым характером, обнажающим условность данной позиции, ее пародийный, масочный статус. В самом деле, если причина, по мнению ходасевичевского «историка», допущенных Пушкиным ошибок кроется в незнании державинских «Записок», то что помешало «позднейшим историкам», знавшим этот текст, этих ошибок избежать? В пользу последнего предположения об искусственности позы «историка»-педанта, которую принял Ходасевич в разбираемой статье, говорит также его собственное понимание «Истории Пугачева» как художественного произведения См.: Ходасевич В. Ф. «Книги и люди: „Бородин“» // Возрождение (Париж). 1938. № 4137. 24 июня. С. 9..

Ходасевичевский «историк» полемизирует с Пушкиным по поводу формулировки малыковского задания Державина как «боевого», которое, по его словам, на самом деле было исключительно «разведочным». Здесь же он утверждает, что и упомянутые ученые не вполне последовательно формулировали «разведочный» характер малыковского задания Державина, допуская трактовку этого задания как «боевого». При обращении к трудам Я. К. Грота, Д. Г. Анучина и Н. Н. Фирсова обнаруживается, что все они, наоборот, как раз полемизировали с пушкинской формулировкой малыковского задания Державина как боевого, указывая на его разведочный характер, и к тому же объясняли эту фактическую «ошибку» незнанием автором «Истории Пугачева» державинских «Записок», которые были опубликованы только в 1858 году См.: Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я. К. Грота. В 9 т. СПб., 1864-1883. Т. 9. С. 56-57. . Вследствие сделанных наблюдений, нами выдвигается тезис о симметричности утверждения ходасевичевского «историка» по поводу того, чего нет на самом деле, по отношению к некорректному в научной полемике приему «сглаживания» или откровенного «замалчивания» того, что на самом деле сказано в державинских «Записках», который был использован Гротом в его критике Пушкина. Этот тезис доказывается в процессе анализа рецепции Гротом в «Жизни Державина» свидетельств поэта, сделанных в «Записках». В частности, указывается, что Грот отверг как несостоятельное с научной точки зрения утверждение Державина, сделанное в «Записках», о том, что его малыковское задание имело боевой характер и что блеф, то есть слухи об идущих на Иргиз «астраханских гусарах», явился действенным сдерживающим фактором, воспрепятствовавшим наступлению пугачевцев в данном направлении Грот Я. К. Жизнь Державина. М., 1997. С. 80-81.. Тем самым, ученый «сгладил» потенциальный комизм, содержащийся в данном заявлении мемуариста. Таким же образом он поступал при освещении пугачевской деятельности Державина в целом, тем самым элиминируя лейтмотивную для «Записок» поэта тему боевого задания их героя по прикрытию Волги от пугачевцев.

В диссертации рассматривается пушкинская формулировка малыковского задания Державина в ее отношении к «Запискам» поэта. Приводится ряд исторических источников, известных Пушкину, из сопоставления которых выясняется сознательное ориентирование автора «Истории Пугачева» в формулировании малыковского задания своего героя на собственные свидетельства Державина См.: «Записки о жизни и службе Александра Ильича Бибикова сыном его сенатором Бибиковым» (М., 1817) и «Ключ к сочинениям Г. Р. Державина» (М., 1822), составленный Н. Ф. Остолоповым. . Однако, в соответствии с указанием ходасевичевского «историка», фиксируется существенное разночтение, существующее между пушкинской и державинской формулировками: в первой говорится, что Державин призван был «прикрывать Волгу со стороны Пензы и Саратова» Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 19 т. М., 1994-1999. Т. 9. С. 43., то есть с запада, тогда как, согласно «Запискам», угроза со стороны мятежников до июля 1774 года существовала со стороны Иргиза, то есть с востока, и только в июле-августе волна мятежа захлестнула Саратов и Малыковку со стороны Пензы. Таким образом, некорректный с научной точки зрения и, как таковой, имеющий пародийный характер контраргумент ходасевичевского «историка» по поводу нецелесообразности «прикрытия Волги со стороны Пензы и Саратова» в январе 1774 года (поскольку Пушкин это прекрасно понимал), оказывается весьма точным указанием фикциональной стратегии Пушкина в данном эпизоде «Истории Пугачева». Отсюда мы заключаем, что аргументация ходасевичевского «историка», пародирующая научный дискурс, имеет поэтологическую функцию, которая соответствует фикциональному статусу «Истории Пугачева». В этой функции данная аргументация теряет свой пародийный характер. Соответственно, из-за маски «историка» выглядывает настоящее лицо Ходасевича, который указывает читателю на тенденциозность автора «Истории Пугачева» в освещении событий или акцентирует его внимание на полемичных моментах пушкинской концепции личности Державина.

В диссертации выясняются те аспекты пушкинской концепции личности Державина в «Истории Пугачева», которые вызвали возражения Ходасевича-поэтолога. На наш взгляд, полемические аргументы ходасевичевского «историка» в отношении количества имевшихся в распоряжении Державина войсковых ресурсов и хронологии деятельности поэта во время пугачевской кампании в указанной поэтологическо-полемической функции обнажают количественную «невязку» между средством и результатом как конструктивный прием пушкинского изображения малыковской деятельности Державина в пятой главе «Истории Пугачева». Его манипулирование цитатным материалом обнажает прием качественной «невязки» между словом как средством и практическим результатом, который использовал Пушкин в малыковском эпизоде «Истории Пугачева» для развенчивания утверждения Державина по поводу эффективности блефа в борьбе с мятежниками. Таким образом, Ходасевич выразил свое несогласие с пушкинским изображением самовлюбленного и тщеславного Державина-человека.

В диссертации анализируется пушкинская жизнетворческая концепция поведения Державина в эпизоде малыковских казней, которая вызвала возражения Ходасевича-поэтолога. По мнению Ходасевича, Пушкин разделял мнение И. И. Дмитриева о практической нецелесообразности малыковских казней, так как считал, что действия Державина в этом эпизоде являются буквальной реализацией его «воинственных» поэтических деклараций из стихотворения «Мой истукан» (1794) и сопровождающих этот текст «Объяснений». В этой связи Ходасевич стремится опровергнуть обвинение в жестокости, которое Пушкин выдвинул Державину. Для этой цели он дезавуирует основу его жизнетворческой концепции, а именно - традиционные представления о «грозной и воинственной» поэзии Державина, а о самом поэте как о «бранном певце» Ходасевич В. Ф. Колеблемый треножник: Избранное. М., 1991. С. 143..

В связи с этим анализируются статьи Ходасевича «Прежде и теперь» (1933) и «Война и поэзия» (1938), специально посвященные развенчанию данных традиционных представлений. В последней из названных статей обнажается тенденция критика к акцентированию в державинском отношении к войне, которое трактуется как безусловно пацифистское, общечеловеческого, гуманного аспекта, основанного на христианских нравственных ценностях. Антивоенная позиция Державина, декларированная в стихотворении «На взятие Измаила» (1790), Ходасевичем сопоставляется с аналогичной позицией Лермонтова как автора знаменитых пацифистских стихов из «Валерика» (1840). В статье «Прежде и теперь» Ходасевич подчеркивает последовательность и искренность антивоенных убеждений Державина посредством их сопоставления с идеями известных европейских пацифистов Генриха IV и аббата де Сен-Пьера, с одной стороны, и Ж.-Ж. Руссо и Вольтера, с другой; а также с позициями М.В. Ломоносова как автора поэмы «Петр Великий» (1761) и государств-участников Женевской конференции по разоружению (1931-1935 гг.).

На наш взгляд, в данных статьях Ходасевич полемизировал прежде всего с Пушкиным, разделявшим указанное традиционное представление о поэзии Державина. Доказывается тезис, что пацифистские установки Державина, Лермонтова и Ломоносова охарактеризованы Ходасевичем по принципу зеркальной симметрии к провоенным взглядам Пушкина; что характеристика противоречивых пацифистских взглядов Руссо, Вольтера и участников Женевской конференции указывает на подобный образ мыслей Пушкина. Ходасевич в своем полемическом дискурсе не только опроверг пушкинский взгляд на литературную и биографическую личность Державина как на равно «жестокие» и «бесчеловечные», но и переадресовал этот взгляд самому автору «Истории Пугачева» Например, Ходасевич считал Пушкина вполне искренним в батальных сценах «Полтавы». В этой связи он опровергал Б. М. Эйхенбаума, пытавшегося «оправдать» «жестокость» этих сцен ссылкой на «заказ» автору поэмы от правительственных верхов (по Эйхенбауму, Пушкин на самом деле исповедовал либеральные (пацифистские) взгляды на войну) (см.: Ходасевич В. Ф. Книги и люди: Денис Давыдов // Возрождение (Париж). 1934. № 3382. 6 сентября. С. 3-4.). Также Ходасевич прямо характеризовал взгляды Пушкина-члена кишиневской масонской ложи «Овидий» как «карбонарские» (Ходасевич В. Ф. Книги и люди: «Русские вольные каменщики» // Возрождение (Париж) 1934. № 3368. 23 августа. С. 3), то есть революционно-радикальные..

В предварительном итоге нашего исследования полемики Ходасевича с изображением малыковской деятельности Державина в трудах Я. К. Грота, с одной стороны, и в пушкинской «Истории Пугачева», с другой, отмечается произведенное критиком зеркально-симметричное соположение мнений Грота и Пушкина по поводу свидетельств Державина, содержащихся в «Записках». Грот старается их скорректировать, опираясь на подлинные исторические документы эпохи пугачевщины. Пушкин, наоборот, обнажает заложенный в них комический потенциал. И тот, и другой подход к тексту державинских «Записок» Ходасевич считает некорректным.

В параграфе «Полемика Ходасевича с Пушкиными Гротом в биографии “Державин”» исследуется положительная часть ходасевичевской концепции личности Державина. Прежде всего, освещается позиция критика по отношению к проблеме фактологического статуса «Записок» Державина, то есть того текста, который был реципирован Гротом и (опосредовано) Пушкиным диаметрально противоположным образом. В связи с этим выясняются те мировоззренческие установки Грота и Пушкина, которые, с точки зрения Ходасевича, мотивировали указанный некорректный подход к тексту державинских «Записок».

В биографии «Державин» Ходасевич акцентирует внимание читателя на фикциональном характере «Записок» поэта. Выясняется, что писатель, интерпретируя соотношение поэзии Державина и «Объяснений» поэта к своим стихам, трактовал контрастное сопоставление предметно-бытового содержания последних с соответствующими этому содержанию «высокими» символическими значениями поэтических образов как релевантное для замысла автора «Объяснений». Тем самым, по Ходасевичу, Державин сознательно придавал комическую окраску предметно-бытовому плану своих «Объяснений»; переводя гиперболические образы своей поэзии в предметно-бытовой план, как бы предлагал читателю взглянуть вместе с ним на ценности этого мира, столь ценимые в системе координат «здравого смысла», с точки зрения тех «страшных высот», которых он достиг в поэтическом парении.

Сделанные наблюдения экстраполируются на проблему соотношения «Записок» и поэзии Державина, поскольку писатель объединяет «Объяснения» и «Записки» в единый текст. В соответствии с ними, Ходасевич, обнажая указанную повествовательную стратегию автора «Записок», трактует служебную деятельность главного героя своей биографии в контрастном сопоставлении двух планов - «высокого», «поэтического», ориентированного на библейский дискурс, и «низкого», «прозаического», библейский дискурс травестирующего. Указанная повествовательная стратегия Державина в «Записках», согласно Ходасевичу, является отражением его религиозного мировоззрения, наиболее корректно передаваемого в терминах екклезиастова дискурса, и вытекающего из него понимания «ошибочности» произведенного им своей поэтической и служебной деятельностью «обожествления» Екатерины в Фелицу.

В диссертации исследуется реализация установки Ходасевича на чтение «Записок» в «высшем плане» в биографии «Державин» в ракурсе полемической направленности этой реализации на концепцию личности Державина в «Истории Пугачева» Пушкина и в «Жизни Державина» Грота. В сцене аудиенции Державина у Бибикова Ходасевич акцентирует «реальнейший» план в действиях поэта введением «гамлетовского» подтекста: педалированием мотивов видимого колебания главнокомандующего, проявленного тем в разговоре со своим подчиненным, а также настойчивости Державина, напоминающей о неумолимости Призрака отца Гамлета, символизирующего в трагедии Шекспира Совесть Гамлета, другими словами, Веления Божественного Провидения. В дальнейшем повествовании биографии Ходасевича ее главный герой не раз становился «Совестью» власть имущих, прежде всего императрицы.

Принцип «психологических расшифровок» Зорин А. Л. Начало... С. 17. организует только «первый слой» «повествовательного полотна» «Державина». В эпизоде аудиенции у Бибикова, в соответствии с данным принципом, дерзкая настойчивость Державина мотивируется Ходасевичем выполняемой им в качестве члена секретной комиссии функцией «государева ока». Однако эта мотивировка, ориентированная на комедийный дискурс XVIII-первой трети XIX веков («Недоросль», «Ревизор»), и, как таковая, носящая пародийно-полемический характер, скорее призвана обнажить некорректность подхода ученых типа Грота (с их «трехмерными», позитивистскими представлениями) к державинскому символическому искусству, чем указать на «истинный», «четырехмерный», смысл поведения «зарвавшегося» «подпоручика».

С той же целью демонстрации «вневременного» значения действий Державина в эпоху пугачевщины Ходасевич, во-первых, в ближайшем контексте эпизода яицкой экспедиции в апреле 1774 г. акцентирует мотив его «разведочной» работы, тем самым, убеждая читателя в количественной незначительности экспедиционного отряда (предназначенного якобы исключительно для «зачистных» операций); во-вторых, подчеркивает «серьезность» задач по освобождению Яицка, которые поэту с этим малочисленным отрядом предстояло решить; и, наконец, в-третьих, указывает на нерелевантность для самого героя «Записок», руководствовавшегося в данном случае своим духовным решением, понятия обеспеченности войсковыми ресурсами. То есть в данном эпизоде биографии Ходасевича обнажается библейский код, актуальный для лирики Державина, согласно которому исход битвы зависит не от количества войск, а от степени их боговдохновенности. По Ходасевичу, герой «Записок», поступая таким образом, мог иметь в виду примеры Давида либо Гедеона.

В сцене малыковской казни Ходасевич акцентирует в действиях героя «Записок» «самсоновский» код, актуальный для поэзии Державина, а также - мотив его борьбы с духовной «язвой» безверия малыковцев, а не с их фактическим бунтом. В этом аспекте казни, произведенные Державиным по образцу инквизиционных процессов, оказываются, по Ходасевичу, едва ли не единственным эффективным средством по борьбе с вкравшимся в души «грешников» «дьяволом». Тем самым Ходасевичем опровергается дмитриевское замечание (принятое, как он полагает, Пушкиным) по поводу неоправданной «жестокости» Державина в обсуждаемой сцене казни.