Жанровые процессы в поэзии российских немцев второй половины XX – начала XXI вв.

Алгоритмически желательно выполнять пункты 1-5. Относительно пунктов 6-13 рекомендуется не последовательность, а синхронность действий.

Автором диссертации обнаружены такие виды отражения в жанрах этнических признаков, как прямое, антонимическое и смешанное. В случае прямого отражения тональность и семантика взаимодействующих этнических и жанровых признаков совпадают. В примерах антонимического отражения этнические признаки с негативной семантикой притягивают жанровые элементы с положительной. Порой на материале одного жанра наблюдается и прямое, и антонимическое отражение этнических признаков в жанровых. В этих случаях происходит смешанное отражение. Под влиянием этнических процессов нередко возникают жанровые диффузные образования, поскольку признаки одного жанра оказываются недостаточными для отражения сегмента этнической картины мира.

Механизм сопряжения элементов жанра и этнической картины мира российских немцев (прямое и антонимическое сопряжение) показан в подразделе на примерах жанров элегии и идиллии (схемы 1 и 2).

Второй раздел диссертации называется “Российско-немецкая литература как субсемиосфера” и включает в себя 2 подраздела.

В подразделе 2.1 “Идентификация и самоидентификация писателей - российских немцев” определяется контингент российско-немецких литераторов, изучается билингвальная природа их творчества (пункт 2.1.1 “Контингент российско-немецких писателей, их бикультурализм и билингвизм”) и выявляются факты, определяющие специфичность российско-немецкой культуры (пункт 2.1.2 “Субкультура российских немцев. Способы интеграции: российско-немецкие литературные объединения, издательства, издания”). Самоорганизация российско-немецких литераторов, с одной стороны, способствует их интеграции в российско-немецкой среде, с другой - может препятствовать их полноценной литературной коммуникации.

Автор диссертации останавливается на самоназваниях российских немцев - “die Russlanddeutschen” [“российские немцы”], “русские немцы”, “die Deutschrussen”, отмечая распространённость и устоявшийся характер первого из них (как в немецком, так и в русском вариантах). В работе приводятся мнения учёных (Г. Бельгер, составители энциклопедии “Немцы России”) в подтверждение расширительного понимания термина “российские немцы” как потомков германских эмигрантов в Россию. Диссертант даёт краткий обзор литературы российских немцев. Преобладающий массовый характер российско-немецкой литературы свидетельствует о стремлении интеллигенции сохранить этнос в младших поколениях, используя воспитательную силу поэзии, а также о необходимости отражения на бумаге тягот, выпавших на долю народа, и путей их преодоления.

В работе изложены результаты обследования (био)библиографических изданий, проделанного с целью обнаружения источников по литературе российских немцев второй половины XX - начала XXI вв.

Пристальное внимание уделено специальным, конкретно посвящённым теме российских немцев библиографическим изданиям - от систематического указателя Р. Губергрица до новейших изданий. Одним из наиболее авторитетных подобных источников является издание “Российские немцы. Отечественная библиография 1991-2000 гг. Указатель новейшей литературы по истории и культуре немцев России”, составленный Т. Черновой (М., 2001). Высокий интерес вызывают также библиографические справочники по истории и культуре российских немцев, вышедшие в Германии. Эти издания показывают, что учёные (А. Энгель-Брауншмидт, А. Риттер) в своих статьях касаются проблем культурной идентификации российских немцев, состояния российско-немецкой литературы, её основных тем, восприятия читателем, партийности, патриотичности, ассимиляции “чужого” в “родном”. Само возникновение в 1970-е гг. интереса к советской немецкой литературе, в том числе на Западе, обусловлено тем, что она вышла из подполья и стала заметным явлением художественного процесса. Однако научная активность по отношению к российско-немецкой литературе в Германии имела временный характер и не перешла в тенденцию. Одной из важных причин этого, на наш взгляд, явилось предложенное А. Риттером мнение о литературе российских немцев как о “литературе немецкой диаспоры”, то есть части немецкой литературы. В число обследуемых библиографических источников были включены наиболее современные германские и австрийские издания по литературоведению.

Обследование всех источников показывает, что российско-немецкой литературе в научной мысли уделяется крайне мало внимания. Среди трудов различных научных направлений доминируют исторические изыскания, а также этнографические исследования по регионам расселения российских немцев. Высока доля политологических, религиоведческих, музыковедческих трудов. Предпринимаются редкие попытки изучения ментальности российских немцев. Проблема этнической идентичности российских немцев начинает разрабатываться в социологии.

Диссертант останавливается на немногочисленных работах по литературе российских немцев, принадлежащих Л. Кирюхиной, Р. Кайлю, И. Варкентину, В. Ветренко, А. Скагиевой и др., литературно-критических обзорах бывших редакторов советских и постсоветских российско-немецких альманахов Г. Вормсбехера и Г. Бельгера.

Обзор энциклопедических изданий выявляет игнорирование литературы российских немцев в советское время и появление внимания к ней на постсоветском этапе. Так, умалчивание российско-немецкой литературы в энциклопедической 6-томной “Истории советской многонациональной литературы” (1970-1974) компенсировано затем её равноценным положением в ряду с творчеством других народов в новейшей энциклопедии “Литературы народов России: ХХ век” (2005).

Сложность определения контингента российско-немецких писателей обусловлена неоднозначностью идентификации российских немцев. Контингент российско-немецких писателей уточнён с опорой на работы Г. Бельгера и других исследователей.

Язык творчества - важный показатель идентичности российских немцев. Российские немцы проявляют явно выраженную тенденцию к русско-немецкому билингвизму. Генетически их родным языком является немецкий, но российско-немецкие писатели, по мнению Г. Бельгера, могут способствовать развитию своей литературы и с помощью другого языка. Понятие “художественный билингвизм” уточняется в диссертации вслед за В. Бадиковым. Диссертант приводит примеры русско-казахского, русско-корейского, русско-белорусского билингвизма.

В российско-немецкой литературной среде автором диссертации выделяются следующие виды использования языка в творчестве.

1. Полное (двустороннее) двуязычие (К. Эрлих, В. Шнитке).

2. Неполное (одностороннее) двуязычие.

2.1. Писатель пишет преимущественно на немецком языке, владея русским языком и переводя с русского на немецкий (И. Варкентин).

2.2. Писатель использует в своём творчестве русский язык, зная немецкий язык и прибегая к нему в переводах с немецкого на русский (Р. Лейнонен).

3. Одноязычие.

3.1. Автор использует в своём творчестве только русский язык (О. Берггольц), не в совершенстве владея (не владея) немецким.

3.2. Автор пишет только на немецком языке (Н. Дэс), не в совершенстве владея (не владея) русским.

Творчество одного автора может эволюционировать, к примеру, от третьего типа ко второму и даже к первому или - регрессивно - от первого типа ко второму.

В исследовании прослежены языковые тенденции у старшего, среднего и младшего поколений российско-немецких литераторов. Материал распределён по группам по критерию поколения.

О том, что российские немцы являются особым этносом, отличным от русского и немецкого, свидетельствуют прямые заявления российско-немецких литераторов (В. Гагин, И. Гергенрёдер, Н. Рунде и др.), мнения учёных - российских немцев (Г. Бельгер, К. Эрлих и др.), германских учёных (А. Энгель-Брауншмидт, А. Моритц и др.), учёных не немецкой национальности (С. Ананьева, Л. Бабкина, Ж. Ескуатова и др.), программные произведения российских немцев, существование российско-немецких объединений, издательств и изданий в Германии и СНГ. В концептуальных произведениях российских немцев отражаются темы судьбы их народа (рассмотрены примеры из В. Шнитке, А. Шмидта, Н. Рунде и др.), двуязычия (Н. Ваккер), раздвоенности между исторической и фактической родинами (Л. Розин). Изучены вкрапления немецких слов в русскоязычную ткань стиха, русских - в немецкоязычную. Показано, что ментальность автора проявляется на уровне хронотопа, субъектной организации его текстов (В. Шнитке).

В диссертации даётся обзор советских, постсоветских и современных российско-немецких объединений, издательств, литературных изданий Германии и СНГ, многочисленность и стабильность которых указывает на стремление российских немцев к интеграции внутри своего этноса.

Объект исследования в подразделе 2.2 - этническая картина мира российских немцев. В диссертации посредством изучения литературных источников, в связи с заявленной темой в большинстве своём поэтических (прозаические источники иногда использовались в качестве фона), в основном периода второй половины XX - начала XXI вв., а также привлечения исторических, публицистических, эпистолярных источников реконструирована этническая, в том числе языковая картина мира российских немцев, которая может быть спроецирована на будущие этапы развития российских немцев как этноса. Безусловно, на каждом историческом этапе этнос приобретает и новые черты.

Как показало исследование, модель мира для российских немцев - дорога к родному Дому, Родине. Это гибридный, русско-немецкий мирообраз: по Г. Гачеву, модель мира для немцев - Дом, для русских - направление в бесконечность, путь-дорога. У российских немцев наблюдается совмещение двух этих моделей. Отличие германской (Дом) и российско-немецкой (стремление к Дому) моделей мира - в наличии Дома и отсутствии его. Мирообраз российских немцев динамический, но для них характерен приоритет статики над динамикой, возникший в противостоянии вынужденному “кочевью”.

Осмысление материала позволяет сделать выводы, что основными элементами этнической картины мира российских немцев являются осознание окружённости своего чужим, бытование внутри другого, стремление к автономности, приоритет статики над динамикой, ощущение “нигде на родине” или “везде на родине”, генетический страх перед изгнанием, состояние постоянной уязвимости, страх быть заметнее других, повышенный интерес к растительной символике (слабые растения, растения без корней), обострённое желание законного отношения к родному этносу, стремление подчеркнуть своеобразие родного этноса, стремление к интеграции внутри своего этноса.

Отдельные русские и немецкие черты приобретают у российских немцев своего рода гибридный характер: немецкое трудолюбие + русская лень. Некоторые элементы немецкого или русского менталитетов российские немцы вообще не перенимают.

У российских немцев наблюдается бомльшая склонность к немецким чертам, чем к русским, что объяснимо генетически. В то же время перенять весь спектр черт немецкой ментальности российские немцы не могли, так как их предки попали в Россию ещё до того, как окончательно сформировалась немецкая нация.

Каждый естественный язык отражает определённое мировоззрение, языковую картину мира. В научной мысли ставилась проблема изучения языковой культуры мира поликультурного объекта (А. Буров). Российские немцы пользуются словами двух языков - немецкого и русского, интуитивно принимая их смыслы как готовые истины. Поскольку российско-немецкий этнос является преимущественно двуязычным и своего рода двументальным, для языковой картины мира российских немцев важны и немецкие, и русские слова. Анализ немецкоязычных и русскоязычных произведений российских немцев определяет их интерес к лингвоспецифичным словам обоих языков. Комбинации данных слов составляют уникальные пары культурно значимых для российско-немецкого народа концептов.

Взаимопереводимость российско-немецких ключевых понятий (с русского языка на немецкий и с немецкого на русский) не всегда возможна. Автор диссертации считает, что при исследовании бикультурного или поликультурного объекта правомернее пользоваться термином “ключевое понятие” вместо “лингвоспецифичное слово”, хотя второй термин может применяться относительно одного из языков носителя билингвальной культуры.

В диссертации определены, охарактеризованы и проиллюстрированы примерами из российско-немецкой поэзии исследуемого периода основные национальные ключевые понятия российских немцев - “das Heim“/“die Неimat”/“(родной) дом”/“Родина”, “die Angst”/“cтpax (из-за уязвимости)”, “der Weg”/“путь”, “die Verbannung”/“изгнание”, “das Recht”, “die Gerechtigkeit”/“право”, “справедливость”, “die Hoffnung”/“надежда”. Особое внимание уделено национальному ключевому понятию “das Heim“/“die Неimat”/“(родной) дом”/“Родина”: приведены факты, доказывающие лингвоспецифичность понятия “das Heim” для российских немцев в отличие от его синонима “das Haus”; показано, что мотивы родины выражаются как через пространственные, так и временные (детство) образы. Отмечается ощущение российскими немцами родины “везде” или “нигде”. Не будучи в силах определить точное местонахождение родины, российский немец обретает её в душе, идентифицирует родину с любимым человеком; с родиной как местом вожделенной статики вследствие вынужденного движения у российских немцев ассоциируется могила. Продемонстрированы примеры воплощения подтем темы родины в жанрах гимна, идиллии, элегии, песни, послания.

Автор исследования с помощью универсальных элементов даёт определения национальных ключевых понятий с точки зрения их понимания российскими немцами. К примеру, осознавание родины/родного дома таково:

На таком пространстве хорошо

Оно есть у других, но его нет у нас

Мы хотим быть на таком пространстве

Языковая картина мира отражается, в частности, в способах номинации: для российских немцев концептуальны самоназвания и наименования других, актуализирующие бинарную оппозицию “мы/другие”.

Конкретные представители российско-немецкого этноса, в зависимости от их окружения, способны унаследовать в чистом виде отдельные русские и немецкие ключевые идеи. Однако весь этнос владеет совокупностью своеобразных ключевых понятий.

Российско-немецкие ключевые понятия зачастую заявлены в поэзии через минус-приём: “heimatlos” [“бесприютный”], “hoffnungslos” [“безнадежный”], “ohne Heim” [“без дома”]. Нередко используются контекстуальные антонимы - “die Obdachlosigkeit” [“бездомность”].

Диссертант обращает внимание на то, что во многих российско-немецких текстах наблюдается сочетание, концентрация различных ключевых понятий, что усиливает идейно-художественное впечатление. В работе приведены примеры средоточия большинства элементов этнической картины мира российских немцев и их национальных ключевых понятий в одном тексте (“Я засохшее дерево…” А. Гизбрехт и др.).

Изучение российско-немецкой литературы как субсемиосферы в подразделе 2.3 “Российско-немецкая литература в контексте законов семиосферы (Ю. Лотман): периферийное положение, пограничность, пребывание на стадии пассивного насыщения, готовность к самоописанию” позволяет фиксировать и прогнозировать многие характерные процессы и признаки. Исходя из научной теории о семиосфере, разработанной Ю. Лотманом, автор диссертации обозначает отдельные законы семиосферы и в свете каждого из них рассматривает явление литературы российских немцев. Рассуждения предваряются краткой характеристикой понятий семиосферы и субсемиосферы.

Российско-немецкая литература - часть мировой литературы, своеобразное национальное явление, возникшее под влиянием русской и немецкой культур.

В исследуемый период российско-немецкий этнос находится в маргинальных условиях, поскольку в военное время идеологически не был отделён советской системой от собственно немцев и был депортирован. Депортация, безусловно, охватила и российско-немецкую интеллигенцию, в том числе писательский контингент. В условиях давления советского норматива российско-немецкая литература, находясь на отдалённой периферии советского культурного пространства, не была достаточно погружена в семиотическое пространство и теряла специфику и потенциальное богатство. Однако в поле этого исторического напряжения началось созревание её собственного ядра. В то же время побочным явлением подобного исторического прессинга стала волна российско-немецкой массовой литературы, стремление множества российских немцев закрепить на бумаге историческую память этноса.

Российско-немецкая литература практически не имела контактов с современной германской литературой. Следовательно, на российско-немецком жанровом поле активны не современные, а классические источники.

Одноканальная система позволяет передавать только предельно простые сигналы. Для генерации нового культура абсолютно нуждается в “другом”, во влиянии извне. На российско-немецкую культуру как субсемиосферу оказывается воздействие со стороны русской и немецкой культур, генерирующее новую информацию. C одной стороны, наступает процесс растворения в других культурах, ассимиляции, которой российские немцы сопротивляются, с другой - наблюдается заключённость российско-немецкой культуры в капсулу (глагол “abkapseln” [“заключать в капсулу”] встречается в работах о культуре российских немцев у А. Энгель-Брауншмидт, В. Вебера). Литература российских немцев создаётся на территории титульного этноса (на ранних этапах - русского, на поздних - немецкого). Следовательно, контакт с “чужой” культурой необходим российско-немецким литераторам не только как способ возбуждения новой творческой энергии, но и как способ поиска читателя, поскольку российские немцы в разное время оказываются внутри “другой” для их основной естественно-языковой установки культуры: сначала внутри русской культуры (эмиграция в Россию), затем, обрусев, - внутри немецкой (обратная эмиграция в Германию).

Российско-немецкая история развивается по закону “отрицания отрицания”: преобладание немецкого (тезис) - обращение к русской культуре (антитезис) - окончательное формирование российско-немецкого этноса (синтез). Благодаря своему бикультурализму российские немцы способны быть проводниками прорусской культуры в Европу.

На настоящем этапе российско-немецкая литература находится на стадии пассивного насыщения, накопления творческого потенциала. Она готова к самоописанию, а следовательно, к систематизации имеющих в ней место процессов и закономерностей. Начало кодификации наступило недавно, что указывает на динамический, формирующийся характер российско-немецкой литературы. Это прогнозирует её будущую активность.

Без семиотического различия русской и немецкой культур в процессе рождения российско-немецкой культуры диалог был бы невозможен. В то же время равновеличие обеих культур, их сходство и взаимное тяготение способствовали относительно несложному преодолению семиотического барьера. Немцы, прибывшие в Россию, были частью формирующейся нации, к тому же по своей численности ограниченной группой, и были заинтересованы в русском влиянии.

Российский немец - семиотическая личность, в какой-то мере близкая “русскому западнику” или “русскому Байрону” (Ю. Лотман), однако соединение русского и европейского начал здесь принципиально разное. Запад “русского западника” сконструирован по контрасту с русской действительностью, Запад “русского Байрона” стремится быть аналогом “чужого” в своей культуре. В отличие от подобных искусственных русско-европейских семиотических субъектов, российские немцы первого поколения привносят в российскую культуру знание истинного Запада.

Во второй половине XX в. в российско-немецкой культуре до конца 1980-х гг. наблюдается приоритет русского, после 1990 г., с началом обратной эмиграции, - приоритет немецкого.

Социальные катаклизмы не могли не отразиться на жанровом поле российских немцев, обусловив его своеобразие, в первую очередь, жанровую инертность, пристрастие к жанрам. Сам факт активной жанровости, охватывающей российско-немецкую литературу второй половины XX в., указывает на аберрацию её естественного развития, ведь современная ей поэзия, особенно лирика, активно освобождаются от жанровых оков. Причины возникшей жанровости - консервация старых немецких литературных традиций, определённый схематизм всей советской литературы, выпадение писателей - российских немцев из современного литературного процесса в СССР, на конкретных этапах (депортация, трудармия, комендатура) - их полная изоляция.

Жанровое поле российско-немецкой литературы хронологически претерпевает смещение материала из центра в периферию и обратно. Так, в 1940-1950-е гг. большие (поэма, лирический цикл, лирическая книга), а также изысканные (сонет, венок сонетов, триолет) формы были оттеснены на периферию, потому что в условиях депортации, особенно трудармии российско-немецкие авторы были лишены возможности создавать крупные произведения, составлять и издавать книги, а также проявлять интерес к изысканной поэтике.

Сатирические и юмористические жанры (к примеру, шванк) во время депортации также не активны, и очередной всплеск шванка (Э. Гюнтер) возникает уже в 1970-е гг., когда условия бытования российско-немецкого этноса стабилизируются, боль приглушается и у авторов появляется желание обратиться к истокам народного юмора.

В 1941-1956 гг. в основном возникают жанры среднего лирического объёма, благодаря своей величине не требующие особых условий для создания текста. Их лирическая тональность позволяет адекватно выражать переживания, в том числе этнические. Наиболее распространённым жанром оказывается песня, способная бытовать в коллективном сознании. Значимы идиллия, элегия, послание.

В период с 1957 по 1990 г., при несомненном сохранении лирики, для осмысления тягот прошлого и отражения социальной и исторической проблематики активизируются эпические и лиро-эпические стихотворные жанры - поэма, басня, баллада, шванк.

В 1990-2000-е гг. для российско-немецких поэтов наступает период раскрепощения творческих сил. При умеренном бытовании лирических, лиро-эпических и эпических стихотворных жанров и их жанровых аур значительно увеличивается число крупных концептуальных жанровых форм (лирического цикла и лирической книги), появляются экспериментальные (отрывок) и религиозные (молитва, псалом) жанры, укрепляют позиции восточные и западные “твёрдые” жанровые формы (сонет, венок сонетов, триолет, хайку, сенрю). Жанр молитвы развивается в основном в авангардной традиции. На новом этапе российско-немецкая литература обретает способность к рождению собственных жанровых форм, которые появляются на поле немецкого (Dreizeiler, Vierzeiler, Achtzeiler) и русского (российско-немецкая шансонная песня) языков.

Происходят не только приведённые выше поэтапные смещения внутри жанрового поля, но и смещения внутри одного жанра из центра в периферию и из периферии в центр, перераспределение жанровых признаков. Так, в песне и поэме получают дополнительную силу содержательные признаки (к примеру, отражение судьбы российско-немецкого народа), лежащие на поверхности жанра, а следовательно, в его периферии.

В пределах российско-немецкой литературы, её жанрового поля, одного произведения наблюдается накапливание вторичных элементов, их экспансия в центр. В периферии жанрового поля российско-немецкой литературы зреют жанры, перешедшие затем в ядерные структуры.

Активизируются признаки, способные отражать и маркировать национальную картину мира (к примеру, приёмы повторов в песнях, прошедшее время в элегии и др.), а также приобретаются новые элементы (субъектная форма “мы” в значении “российско-немецкий народ” в стилизации под “блатную” шансонную песню).

Автор диссертации приходит к выводу о прямой связи между историческими событиями и теми или иными жанровыми вспышками. Так, потеря автономии, депортация, трудармия активизировали элегию, послание, адаптация в Германии - стилизацию под “блатную” шансонную песню. Характерно, что жанр песни в разных его модификациях сопровождает российско-немецкий этнос на всех этапах его бытования.

На отсутствие гомологической картины (различная скорость развития литературных явлений) в российско-немецкой субсемиосфере указывают, к примеру, следующие факты: российско-немецкая драма развивается пассивнее других жанров; российско-немецкая массовая литература необыкновенно активна.

В разделе 3 “Средние лирические стихотворные жанры как быстрая эмоциональная реакция на этнические переживания” диссертант обращается к исследованию песни, идиллии, элегии и послания в российско-немецкой поэзии, которые благодаря среднему лирическому объёму не требуют особых условий для создания и фиксации произведения, а их лирическая эстетическая тональность даёт возможность адекватного выражения, выплеска эмоций, в том числе этнических переживаний. По наблюдениям автора реферируемой работы, подобные жанры наиболее активны в 1941-1956 гг., на первом изучаемом историческом этапе. Появление средних лирических жанров неизменно и на последующих этапах бытования российско-немецкой лирики.

Статистические данные показывают, что песня в поэзии российских немцев - наиболее распространённый жанр (обнаружено 678 песен). Её изучению посвящены подразделы 3.1 и 3.2.

Вследствие своего разнообразия песня остаётся одним из противоречивых и трудно определяемых жанров. Исследователями российско-немецкой песни - от В. Жирмунского до современных учёных - значительно большее внимание уделялось народной песне российских немцев, и, в особенности, её музыкальной стороне (Е. Шишкина-Фишер, А. Шваб и др.), чем их авторскому песенному творчеству.

Комментируя материал исследования и учитывая как собственно литературную песню, так и песню синтетического характера, диссертант даёт ряд имён российско-немецких авторов песен, в том числе авторов мелодий. В работе приводятся факты, доказывающие пристальное внимание российских немцев к жанру песни: апелляция к ней практически у каждого исследуемого автора; наличие номинаций “das Lied”, “песня” и близких к ним указаний (“der Gesang”, песнь) в названиях стихотворений, лирических циклов, жанровых рубрик, лирических книг; распространённость лексики с семантикой пения в российско-немецкой поэзии; программное значение песни в сознании поэтов - российских немцев, их стремление создавать своеобразные художественные “манифесты” о песне, её функциях и признаках (Ваккер Н. Leid und Lied [Страдание и песня]), в том числе вкрапляя их в крупные произведения (Бельгер Г. Дом скитальца). Российские немцы нередко манифестируют способность песни наиболее адекватно выражать душевные переживания, её свойство постоянно сопровождать человека в его бедах и радостях.

Проведено комплексное исследование российско-немецкой песни. Её содержательные приоритеты - апелляция к сфере чувств, изображение сложной судьбы российско-немецкого этноса (и связанного с этой темой странствия), родины, творчества, природы, этапов жизни человека и др. Поэтика песни зиждется на константных синтаксических и лексических повторах. Исследование метрической палитры российско-немецкой песни обнаруживает в ней закономерное первенство Х4. В то же время очевидна стиховая мутация жанра песни. Экспериментальна её периферия, которую охватывают сверхкраткие и сверхдлинные размеры - Х3, Я2, Я3, 6-, 7-стопные Я и Х, а также верлибр и ЯВ. Тонические размеры (3-, 4-иктные дольник и тактовик) в стиховом репертуаре песни указывают на её исконную связь с фольклором российских немцев. Практически пятую часть строфического репертуара при естественном преобладании равнострофической организации занимает не типичная для песни вольная рифмовка.

Исследование показывает, что российско-немецкая песня отличается ярко выраженной способностью к внутрижанровому делению, обусловленной не только многочисленностью песенных примеров и взаимовлиянием творчества различных авторов, но и спецификой этнических процессов. Под национальным влиянием жанр способен создать множество модификаций, отдельные из которых могут быть эффективны в выражении этнических устремлений.

Автор диссертации предлагает собственную классификацию российско-немецкой песни, в пунктах 3.2.1, 3.2.2, 3.2.3, 3.2.4, 3.2.5, 3.2.6 соответственно анализируя “песню о вещи”, “песню о песне”, “песню о времени года, о времени суток”, “песню человека труда, специалиста”, “песню о судьбе”, “песню за мир”. В основу классификации положен содержательный критерий, который сопряжён с этническими устремлениями российских немцев, спецификой их бытования: “песня о песне” манифестирует особое положение песни в российско-немецкой поэзии, “песня о вещи” и “песня о времени года (суток)” передают косвенную связь переживания, в том числе этнического, и предмета (явления), “песня человека труда” - любовь к труду, “песня о судьбе” - драматические события в жизни российско-немецкого народа, “песня за мир” - необходимость адаптации к советским условиям (и вызванную этим клишированность).

Наиболее обстоятельно рассмотрена “песня о вещи”: помимо её поэтики и проблематики, автор исследования обращается к истокам данной песенной разновидности, усматривая основные из них в русской народной и немецкой литературной песнях.

В жанровой разновидности “песня о песне”, являющейся свидетельством особого внимания российско-немецкого народа к песенному жанру, авторы манифестируют его основные признаки и функции.

“Песня о судьбе” выполняет миссию исторического документа, регистрируя этапы судьбы российско-немецкого этноса.

“Песни о времени года, о времени суток” нередко обращаются к реальным временным (и пространственным) координатам и природным элементам, однако имеют задачу воссоздания определённого настроения, заложенного в символике времени суток или времени года - увядания, грусти (осень, вечер), подъёма душевных сил (весна, утро), мистицизма, бессилия доброго начала (полночь).

“Песня человека труда” (за исключением “песни трудармейца”) показывает профессиональное предназначение человека, сопровождая осознание им своей трудовой миссии во всплеске эмоций, в душевном подъёме. Род деятельности предстаёт любимым делом, состоянием души. Доминантным становится субъектное построение от лица представителя какой-либо профессии; хронотоп обусловлен сферой трудовой деятельности.

Наиболее этничны “песня о судьбе” и российско-немецкая шансонная песня. Однако каждая из песенных разновидностей может быть обращена к национальным устремлениям.

Песенные модификации выступают как в чистом виде, так и смешиваются между собой. Так, возможны диффузии “песни о времени года” с “песней человека труда”, стилизации под народную песню и “песни о песне” с “песней о времени суток”, “песни о песне” с “песней о судьбе” и др.

Отмечена фольклоризация российско-немецких песен, во многом связанная с анонимным распространением вольнолюбивых песен российских немцев во время репрессий.

Особое внимание уделено песенной разновидности, возникшей в 1990-е гг. как продукт эмиграции, - российско-немецкой шансонной песне (пункт 3.2.7). Теория шансона как творческого направления малоразработана, хотя шансоноведение в последнее время, несомненно, укрепляет свои позиции. Исследование художественного материала (наблюдения над творчеством В. Куземы и В. Гагина, многоаспектный анализ лирического цикла С. Янке “Из песенного блокнота”) предварено экскурсом в историю изучения шансона.

С. Янке в своей стилизации под “блатную” шансонную песню касается различных сторон быта и бытия российских немцев в Германии. Лирический герой страдает от маргинальности и стремится “врасти” в новое и пока чужое для него общество. Явное отличие российско-немецкого шансона от русского - в особом коллективном субъекте (типе российского немца), стремящемся породниться с отчуждающим его миром (в отличие от культивирующего мир изгоев героя русского “блатного” шансона). Асоциальность героя российско-немецкого шансона принципиально отличается от асоциальности героя русского шансона.

В подразделе 3.3 “Идиллия. Защищённость, ограждённость от “другого”. Диффузия с элегическим жанром” показано, что обращение российских немцев к жанровой ситуации и признакам идиллии (Жакмьен Р. Idylle [Идиллия]; Шмидт А. Пастораль XXI) во многом обусловлено стремлением найти отдохновение и гармонию в безмятежной художественной реальности, создать мирообраз покоя, умиротворения.

Изложив специфику жанрового содержания и структуры идиллии, автор диссертации даёт целостный анализ идиллических текстов Г. Генке - “Abendidyll” [“Вечерняя идиллия”] и “Nachtidyll” [“Ночная идиллия”]. Идиллия Г. Генке имеет некоторую тенденцию к сближению с пейзажной медитативной элегией, но, не допуская в свою тональность настроение разочарования и грусти, сохраняет идиллическую константу - безмятежный тон - и множество её доминант: ограниченный топос, идиллические мотивы, темы, ситуации (“берег”, уединение, рыбная ловля), пейзажные элементы, наблюдателя со стороны, статику и зрительность образов. Анализ всего российско-немецкого идиллического корпуса (46 текстов) очерчивает контуры метаидиллии в поэзии российских немцев, чертами которой, помимо отмеченных у Г. Генке, предстают образ человека в центре художественного мира и высокая частотность мотивов родины, дома.

Сохраняя доминанты, российско-немецкая идиллия готова к сдвигу константы. Причиной этому может служить осмысление в лирике трагической судьбы российских немцев, тотальное проникновение в лирическую ткань драматизма.

Входя во взаимодействие с этнической картиной мира российских немцев, идиллия активизирует такие свои признаки, как безмятежная тональность, мотивное поле с семантикой покоя и умиротворения, ограниченный топос, отсутствие социальной проблематики. Они начинают коррелировать с этническими элементами “осознание окружённости своего чужим”, “бытование внутри другого”, “генетический страх перед изгнанием”, “стремление к автономии”, “приоритет статики над динамикой”. Отрицательная семантика этнических элементов (“чужое”, “страх”, “изгнание”, “зависимость”) отчасти нейтрализует положительную наполненность идиллического образа, ослабляя константу - тон безмятежности. Это поддерживается общим процессом жанровой трансформации во второй половине XX столетия, всё более и более заметной утраты жанрами чётких контуров.

Не будучи способной в полной мере отразить определённый фрагмент этнической картины мира российских немцев, идиллия прибегает к помощи элегии, благодаря диффузии с которой происходит относительное расширение хронотопа (раздвигаются пространственные границы; помимо полдневного идиллического времени, используется вечернее и ночное элегическое время), возникает лексическая неоднородность (умиротворённо-утверждающие идиллические мотивы дополняются мотивами элегического беспокойства). Выступая в данной диффузии на подчинённых правах, элегия тем не менее оказывает влияние на идиллию, которая в силу различных, указанных выше причин в некоторой степени мутирует.

С идиллией активно диалогичны такие национальные ключевые понятия российских немцев, как “das Heim”/“die Heimat”/“(родной) дом”/“Родина”, “die Angst”/“страх (из-за уязвимости)”, “die Verbannung”/“изгнание”, “die Hoffnung”/“надежда”.

Жанры послания и элегии (подраздел 3.4 “Элегия. Грустная тональность. Послание. Направленность к собеседнику. Диффузия жанров: элегическое послание”) в поэзии российских немцев функционально сближены: элегическая грустная тональность и направленность к собеседнику в послании оказываются наиболее адекватными для передачи судьбы российских немцев.

Проявляя и традиционную природу, послание (обнаружены 264 стихотворения, содержащие определённую совокупность черт послания) и элегия (398 текстов с элегическими признаками) обнаруживают несколько явных тенденций трансформации. Мутация жанров связана как с новейшим периодом создания текстов, так и с этническими устремлениями российских немцев.

Апелляция российских немцев к элегии (Ваккер Н. Elegie; Фрик Э. Тоска по ушедшим) и посланию (Кесслер Р. Письмо другу; Крамер А. An einen alten Freund [Старому другу]) во многом происходит благодаря притяжению этнических элементов к их жанровым константам, но постоянные черты элегии и послания под влиянием российско-немецкой этнической картины мира трансформируются. Начинает преобладать обращение послания не к индивидуальному, а к коллективному (соплеменники) адресату. Элегия по причине сохранения мотива “надежды на лучшее будущее” теряет тотальную разочарованность лирического героя. Нередко имея чётко поставленную цель - призыв к интеграции соплеменников, российско-немецкое послание в большинстве случаев теряет важную доминанту - присущую этому жанру композиционную свободу, фрагментарность построения. По причине потери данного доминантного признака послание утрачивает и другой преобладающий элемент - вольное рифмование. Важная элегическая доминанта - художественное время, обращённое в прошлое, - хотя и сохраняется, но в случае апелляции автора к исторической судьбе своего народа претерпевает семантическую метаморфозу: если в типической элегии лирический герой страдает в настоящем, но прошлое его нередко светлое, то в российско-немецкой её модификации элегический герой вспоминает о тяжёлом прошлом. Сопрягаясь с национальным ключевым понятием “die Hoffnung”/“надежда” элегия ослабляет и другую доминанту - пессимистический финал лирического сюжета.

Как элегия, так и послание проявляют стремление входить в диффузию, образуя не только элегическое послание, но и элегию-песню, послание-песню, элегию-песню-балладу и пр. Функциональная взаимосвязь этих жанров стимулирует слияние российско-немецких элегии и послания в диффузном образовании - элегическом послании (Гердт В. Brief an die Geliebte [Письмо любимой]), в котором обе константы (элегическая тональность и апелляция к сочувствующему адресату), трансформируясь, усиливают друг друга. В элегическом послании диффузия укрепляет важные признаки (грустная элегическая тональность, направленность к собеседнику в послании, рефлектирующий элегический герой и др.) и отбрасывает невостребованное (блаженное настоящее время послания, тотальная разочарованность элегии).

Послание и элегия прямо отражают элементы российско-немецкой картины мира “состояние постоянной уязвимости”, “страх перед изгнанием”, “обострённое желание законного отношения к родному этносу”, реализуя этнические переживания и апелляцию за помощью. Элегическое тематическое поле нередко содержит национальные ключевые понятия “die Angst”/“страх (из-за уязвимости)” и “die Verbannung”/“изгнание”.

Раздел 4 “Лиро-эпические и эпические стихотворные жанры как отражение исторической и социальной проблематики”, фиксирующий активность стихотворного лиро-эпоса и эпоса в изображении исторической национальной проблематики, особенно в 1957-1990 гг., содержит подразделы 4.1, 4.2, 4.3, 4.4., соответственно посвящённые поэме, басне, балладе и шванку.

Изучая российско-немецкую поэму, диссертант, помимо обзора поэм В. Ротта, К. Эрлиха и других авторов, пристальное внимание уделяет “маленьким поэмам” Н. Ваккер, изображающим войну и депортацию (пункт 4.1.1), и поэме-мистификации И. Гергенрёдера, подчёркивающей специфику российско-немецкого эпоса (пункт 4.1.2).

Анализ цикла Н. Ваккер “Kleine Poeme” [“Маленькие поэмы”], проведённый на уровнях поэтики названия, композиции, субъектной организации, автобиографических элементов, бытописания, пейзажа, лексики, синтаксиса, стиха и др., демонстрирует, что дефиниция “Kleine Poeme” [“маленькая поэма”] у Н. Ваккер, по всей вероятности, связана не только с формальным объёмом произведения, но и частичным изображением глобальных явлений (война, депортация), малой авторской самооценкой дарования, литературной традицией, ориентирующей на передачу “внутренней жизни человека”, “микромира” (“маленькие трагедии”). Личностное отношение героини к изображаемому, обозначение отдельных поэм как “стихотворений”, “песен” наводит на мысль о том, что относительно небольшая величина данных поэм - непременная лирическая характеристика. Темы войны и депортации требуют изображения событий, исторических фактов и реалий, бытописания, и жанр поэмы удовлетворяет этим условиям. Однако только жанровая разновидность “маленькой поэмы”, с одной стороны, сюжетна, бытописательна и фактографична, а с другой - представляет собой некий концентрированный сгусток страдания, лирический краткий выплеск.

У российских немцев прослеживается стремление создать типичную национальную поэму. Так, исследование истории создания и издания поэмы И. Гергенрёдера “Сказание о Лотаре Биче” (черновых автографов, печатных редакций) показывает, что автор стилизует произведение под фольклор российских немцев. В то же время обнаруживается градация в позиционировании автором своего текста: сначала как перевода из фольклорного источника, затем - как стилизации по мотивам фольклора, далее - как авторского произведения. При анализе сюжетно-фабульного уровня поэмы проявляется парафраз судьбы российских немцев. Писатель передаёт мечты российских немцев о бунте против несправедливости и утопической стране (возможной замене потерянной родины). Созданный И. Гергенрёдером образ Лотаря Биче восходит к юнгианскому архетипу трикстера, стоит в ряду “народных героев”, подобных Тилю Уленшпигелю Ш. де Костера, и может претендовать на фольклоризованный характер. Стилизация поэмы под фольклор достигается также использованием специфичных орнаментальных, метрических и фонических возможностей. Сюжетность и достаточный объём жанра поэмы дают возможность изобразить странствия, вынужденный “кочевой” образ жизни российских немцев, представить историю их судьбы. Поэма И. Гергенрёдера отражает желание российско-немецкого народа иметь собственный фольклор, отличный от русского и немецкого, собственные российско-немецкие традиции. Этнический элемент “стремление подчеркнуть своеобразие родного этноса”, сопрягаясь с жанровыми компонентами поэмы, питает авторское намерение создать поэму-мистификацию, стилизованную под российско-немецкий фольклор. Национальные ключевые понятия “das Heim”/“die Heimat”/“(родной) дом”/“Родина”, “der Weg”/“путь”, “die Verbannung”/“изгнание”, непосредственно отражаясь в жанре, обретают в поэме контурность в виде сюжетных мотивов пути к родному дому. Ощущение полноты введения в реальность дают сюжетность поэмы, изображение в ней характеров, бытописание.

Многоуровневный анализ корпуса текстов в жанре басни (142 произведения) предпринят в подразделе 4.2 “Басня. Сатиричность, социально-политическая и бытовая тематика. Инерция жанра, элементы трансформации” в аспектах названия, аллегоричности, проблематики, тематики, субъектной организации, языка, хронотопа, сюжета, композиции, графики, стиха, законов восприятия басни, заимствований и др.

Российско-немецкая басня приветствует флористические образы. Актуализируются аллегории растений без корней (Перекати-поле), хрупких, слабых, неприметных растений (Фиалка), а также антиподы этих образов - персонажи с крепкой корневой основой (Дуб), яркие, заметные герои (Роза). У отдельных неказистых растений главным достоинством, по басенному замыслу, становится наличие корней (Саксаул). Корни ассоциируются с родиной, родным домом. Слабый, незаметный растительный образ может отражать притеснённость российских немцев и их страх быть заметнее других. Положительное значение порой придаётся аллегории Сорной Травы - неугодному растению, которое хотят уничтожить.

С целью выявления традиции использования растительных аллегорий в российско-немецкой басне в контексте предшествующей ей классической традиции в пункте 4.2.2 был предпринят обзорный анализ растительных образов в немецкой и русской классической, а также в античной (Эзоп, Федр, Бабрий) и классической французской (Лафонтен) басне и описаны основные семантические модели. По результатам анализа, басня российских немцев индифферентна к моделям, которые не отражают их этнических устремлений.

В дополнение к анализу флористических персонажей в басне изучена жанровая нагрузка образов розы и фиалки в российско-немецкой поэзии (пункт 4.2.3).

Исследование в аспекте учения В. Выготского о психологической рецепции басни позволяет выявить причины усиления двойственности восприятия исследуемой басни - внетекстовую (изменение общественного строя и вместе с ним “перестройку” восприятия) и внутритекстовые (местоименное “присвоение” персонажа автором, подачу “истины” в устах подчёркнуто наивного героя, применение естественного или искусственного “способа действия” персонажей). В басне наблюдается либо соблюдение, либо нарушение природного “способа действия” персонажей - возникает два типа басен, которые мы называем естественной (Пфейффер А. Moral des Lцwen [Мораль Льва]) и искусственной (Франк Р. Der Hahn und die Hennen [Петух и Курицы]). В тех случаях, когда один персонаж ведёт себя естественно, а другой нарушает природную логику (Закс А. Der alte Wolf [Старый Волк]), возникает смешанная басня. Эффект, производимый на читателя естественной и искусственной баснями, подтверждён экспериментом с архичитателем. Стремление к свободе действий, сочувствие к притеснённым вызывают у российских немцев (как у писателей, так и читателей) чуткое восприятие, осознание естественного или искусственного хода басенного сюжета. В этом заметно проявление российско-немецкого обострённого желания законного отношения к себе и национального ключевого понятия “das Recht”, “die Gerechtigkeit”/“право”.

Перевес количества элементов жанровой инерции басни (дидактическая тональность, мораль, диалог, “двойственность восприятия” и др.) над признаками трансформации (сравнительно высокий процент флористических персонажей, авторские жанровые формы басни и др.) относительно небольшой - 12 к 8, но инерция охватывает весь корпус российско-немецкой басни, а трансформация в большинстве своих проявлений - редкие и единичные случаи.

В творчестве российских немцев обнаруживаются стихотворения, обладающие элементами лирического стихотворения и басни одновременно (Генке Г. Riese [Великан]). Отказавшись от возможного термина “лирическая басня”, содержащего в себе оксюморон, автор диссертации предлагает дефиницию “лирическое стихотворение с басенной ситуацией”. При своей лирической природе эти тексты содержат и такие басенные признаки, как аллегоричность, басенная фабула (в сжатом виде), мораль. Басенные фабулы передаются от 3 лица без использования традиционного басенного диалога между персонажами. Субъект повествования имеет лиро-эпическую природу, это своеобразный “лирический рассказчик”: он обладает знанием басенной ситуации, не наблюдая её в настоящий момент, и нередко передаёт её через призму лирических чувств. Очеловечивание неодушевлённых персонажей, наделение их способностями человека мыслить, разговаривать, ходить, происходит в речи “лирического рассказчика”. Персонажи характеризуются ярко выраженной аллегоричностью. Явно ощущается мораль, концентрирующаяся обычно в финале стихотворения.

Причины возникновения лирических стихотворений с басенной ситуацией в российско-немецкой поэзии, по мнению диссертанта, следующие. Веяния идут и со стороны басни, которая вследствие небольшой трансформации обретает некоторую тенденцию к лирике. Однако жанровая инерция басни всё же сильнее трансформации, и басня как жизненно стойкий в сравнении с другими жанр начинает расширение своей жанровой территории, выход за её пределы. Басня - в основном достояние массовых российско-немецких авторов. Высокая доля дидактики в поэзии российских немцев, в первую очередь, объясняется возросшим в сложных исторических условиях числом массовых литераторов, стремящихся с помощью пера воспитать подрастающее поколение, но порой не способных передать поэтическую мысль косвенно. Получая изрядную долю дидактики и не имея достаточного количества приёмов для её выражения, лирическое стихотворение начинает “обрастать” басенными признаками, живущими в арсенале подсознания или сознания массового автора.

С целью рассмотрения различия и сходства басни и лирического стихотворения с басенной ситуацией в пункте 4.2.4 предпринят сопоставительный анализ стихотворений “Rose und Veilchen” [“Роза и Фиалка”] Г. Генке и “Veilchen und Rosen” [“Фиалки и Розы”] А. Цильке с учётом мнения архичитателя. В итоге тексты соответственно определены как басня и лирическое стихотворение с басенной ситуацией. Для стихотворения А. Цильке характерны басенная квинтэссенция, растворённые в тексте мораль и аллегории, “противочувствие”, антитеза в заглавии, компенсация лирическим героем басенного рассказчика. В то же время лирический тон, вкрапление признаков элегии и идиллии, стиховые параметры (хореический размер, катрены, перекрёстное рифмование) вносят сомнения относительно дефиниции этого стихотворения как басни. Колебания реципиентов, обозначение ими диффузной природы этого текста (лирика+басня) указывают на родо-жанровую неоднозначность стихотворения, его родовую, лиро-эпическую диффузность и очевидное слияние внутри этого текста лирического внежанрового стихотворения и басни.