Тело и телесность в немецком романтизме: концепции и образы

Размещено на http://www.allbest.ru/

ТЕЛО И ТЕЛЕСНОСТЬ В НЕМЕЦКОМ РОМАНТИЗМЕ: КОНЦЕПЦИИ И ОБРАЗЫ

Специальность 10.01.03 - литература народов стран зарубежья

(немецкая)

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

кандидата филологических наук

романтизм немецкий рефлексия

Куличихина Марина Алексеевна

Москва 2012

Работа выполнена на кафедре зарубежной литературы и журналистики Института филологии и журналистики ГОУ ВПО Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского

Научный руководитель: доктор филологических наук,

доцент Кабанова Ирина Валерьевна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук

Вайнштейн Ольга Борисовна

кандидат филологических наук

Зиновьева Александра Юрьевна

Ведущая организация: ГОУ ВПО Самарский государственный университет

Защита состоится «22» марта 2012 года в ____ часов на заседании совета по защите докторских и кандидатских диссертаций Д 212.198.04 при Российском государственном гуманитарном университете по адресу: ГСП-3, 125993 Москва, Миусская пл., д. 6.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Российского государственного гуманитарного университета

Автореферат разослан 18 февраля 2012 года

Ученый секретарь совета,

кандидат филологических наук, доцент В.Я. Малкина

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Центральная проблема культуры романтизма - человек, абсолютные смыслы и истины его жизни, восхищение его безграничным потенциалом и боль за умаление человека в современном мире, пролагание новых путей существования человека, общества, искусства и науки.

Двухвековая традиция изучения романтизма в литературе выдвигала на первый план духовную сферу в романтической концепции личности, однако человек интересовал романтиков как целостное телесно-духовное единство, они остро реагировали на нарушения этого единства в обществе конца XVIII - первой трети XIX века. Современные подходы к исследованию тела в литературе позволяют раскрыть важность телесного измерения в литературе романтизма.

Тело как культурный феномен оказывается в фокусе внимания гуманитарных наук начиная с 1960-х гг., по мере идущих в обществе перемен. Сексуальная революция и трансформация традиционных ролей мужчины и женщины, прогресс медицины и естественных наук приводят к повышению внимания к телу; индустрия моды и красоты, пластическая хирургия, косметическая и фармацевтическая промышленность процветают за счет насаждаемого рекламой образа идеального тела. В гуманитарном знании тело и весь комплекс связанных с ним проблем телесности становятся самостоятельным объектом исследования.

Открытию новых дискурсов телесности способствовали работы нескольких поколений философов. В работах Ф.Ницше, З.Фрейда, Э.Гуссерля, Ж.Лакана, М.Мерло-Понти, Ж.Делеза, Ф.Гваттари, Ж. Батая и в особенности М. Фуко тело рассматривается на новом философском и методологическом уровне. Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки. Русск. пер. Г.А.Рачинского // Ницше, Ф. Собр. соч. в 2-х т. Т. 1. М., 1990; Фрейд, З. „Я“ и «Оно». СПб., 2007; Гуссерль, Э. Картезианские размышления. СПб., 1998; Лакан Ж. Семинары. М., 1998-2008; Мерло-Понти, М. Око и дух. М., 1992; Делез Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип. Капитализм и шизофрения. Екатеринбург, 2007; Батай, Жорж. История эротизма. М., 2007; Фуко, М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1999; Фуко, М. Забота о себе. История сексуальности. Киев, 1998. Их труды открывают новое, телесное измерение в различных дискурсах, в том числе и в литературных текстах разных эпох.

В обширной теории телесности нас интересует репрезентация тела в художественной литературе, тело как предмет литературоведческого анализа и определенный угол зрения, ключ к прочтению текста. За последние годы было опубликовано множество работ, посвященных телу в литературе разных стран и эпох, от античности до постмодернизма. В отечественной традиции образцом исследования телесности является труд М.М. Бахтина «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса» (1965)Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М., 1990., но активно телесная проблематика начинает разрабатываться у нас только в 1990-х годах. Подорога В. Феноменология тела. Введение в философскую антропологию. М.,1995; Ямпольский М. Демон и лабиринт (Диаграммы, деформации, мимесис). М., 1996; Вайнштейн О. Денди: мода, литература, стиль жизни. М., 2005; Тело в русской культуре. Сборник статей / Сост.Г.Кабакова и Ф.Конт. - М., 2005. Русская литература и медицина: Тело, предписания, социальная практика: Сборник статей/Под ред.К. Богданова, Ю.Мурашова, Р.Николози. М., 2006. Что касается разработки проблем телесности в литературе романтизма, зарубежные и отечественные ученые активно работают на материале английского и американского романтизма Hangstrum, Jean H. The Romantic Body: Love and sexuality in Keats, Wordsworth, and Blake. Knoxville, 1985; Bruhm, Steven. Gothic bodes: the politics of pain in romantic fiction. Philadelphia, 1994; Neveldine, Robert Burns. Bodies at risk: unsafe limits in romanticism and postmodernism. Albany, NY, 1998; Youngquist, Paul. Monstrosities: bodies and British romanticism. Minneapolis, 2003; Richardson. A. Romanticism and the Body. // Blackwell Literature Compass--Romanticism (Summer 2004); Уракова А.П. Поэтика тела в рассказах Эдгара Аллана По. М., 2009.; на этом исследовательском поле сложилась своя методология анализа телесности в литературном произведении. Для немецкого романтизма существуют работы, посвященные отдельным аспектам телесности, определенным концепциям либо конкретным авторам, См., напр.: Dickson Sheila. The Body-Some Body-Any Body: Achim von Arnim and the Romantic Chameleon// The German Quarterly, Vol. 74, No. 3 (Summer, 2001), pp. 296-307; Gendolla Peter. Anatomien der Puppe. Zur Geschichte des MaschinenMenschen bei Jean Paul, E.T.A. Hoffmann, Villiers de l'Isle-Adam und Hans Bellmer. Heidelberg, 1992; Gnam, Andrea. Die Rede ьber den Kцrper. Zum Kцrperdiskurs in Kleists Texten „Die Marquise von O…“ und „Ьber das Marionettentheater“// Text und Kritik. Sonderband Heinrich von Kleist. Hg. H.L.Arnold in Zusammenarbeit mit R.Reuss und P.Staengele, Mьnchen, 1993. - S.170-176. Leib-Zeichen. Kцrperbilder, Rhetorik und Anthropologie im 18. Jahrhundert. / Hrsg.Rudolf Behrens und Roland Galle. Wьrzburg, 1993. но нет исследований, в которых телесность в немецкой романтической литературе изучалась бы комплексно, в ее развитии, в которых предлагалась бы картина эволюции представлений о теле и художественных приемов его изображения от раннего к позднему немецкому романтизму.

Таким образом, актуальность исследования заключается в том, что проблематика тела и телесности у романтиков, впервые поставивших вопросы, актуализированные сегодняшним технологическим прогрессом (об этике создания искусственного тела и интеллекта, о границе тела и техники, о критериях различения живого и неживого), системно изучается на материале немецкого романтизма.

Объектом исследования является корпус художественных и эстетических текстов немецкого романтизма, в которых наиболее показательно, с нашей точки зрения, представлены основные подходы к проблеме телесности; предмет исследования - эмпирически выделенные три основные концепции человеческого тела в литературе немецкого романтизма (тело-машина, тело-знак, тело как организм), особенности их художественного воплощения в творчестве конкретных авторов, их соотношение и эволюция.

Основная цель работы - представить основные пути художественной рефлексии о теле и телесности в литературе немецкого романтизма.

Поставленной целью определяются задачи исследования:

· систематически представить концепции тела, наличные в Западной Европе конца XVIII-первой трети XIX в. и востребованные в немецком романтизме;

· проанализировать образы тела в избранных для рассмотрения произведениях немецкого романтизма и исследовать, каким образом преломляются актуальные в эпоху романтизма концепции тела в художественных текстах;

· выявить эволюцию представлений о теле от раннего к позднему немецкому романтизму.

Методология исследования определяется поставленными задачами. Традиционные академические методы литературоведческого анализа, использованные в названных выше работах, сочетаются с интердисциплинарными подходами, включающими методы таких разделов современного гуманитарного знания, как история идей, теория телесности, гендерная критика. Анализ художественного текста сквозь призму разных концепций тела помогает увидеть новые аспекты в проблематике и поэтике романтического произведения.

Научная новизна исследования состоит в том, что оно сводит воедино и систематизирует представленные в критике разрозненные подходы к телесной проблематике в философии и литературе немецкого романтизма; выявляет проблемы тела и телесности в художественных произведениях немецких романтиков; дает анализ недостаточно представленных в критике аспектов романтической литературы.

Материалом исследования в диссертации являются канонические произведения немецких романтиков Новалиса, Фр.Шлегеля, Л.фон Тика, Г.фон Клейста, Э.Т.А. Гофмана. Среди затрагиваемых произведений в нашем литературоведении недостаточно изучены роман «Ночные бдения Бонавентуры» (впервые приводятся аргументы недавно установившейся в немецком литературоведении атрибуции текста Э. А.Клингеманну), повести Л.А. фон Арнима «Рафаэль и его соседки», «Майорат», новелла Э.Т.А Гофмана «Магнетизер», рамочное повествование сборника «Серапионовы братья».

Источниками исследования являются литературно-критические, философско-эстетические работы самих немецких романтиков, отечественные и зарубежные монографии и статьи по немецкому, английскому и американскому романтизму, литературоведческие работы, использующие интердисциплинарные подходы критической теории к изучению литературных репрезентаций тела и телесности.

На защиту выносятся следующие положения.

· В результате значительных изменений в социально-культурной жизни общества, развития науки и техники на рубеже XVIII-XIX вв. менялись телесные практики, что влекло за собой философскую переконфигурацию наличных концепций человеческого тела, а в литературе - повышенный интерес к образам тела, телесной проблематике.

· Романтики в основном не приемлют рационалистическую концепцию тела-машины, которая ограничивает свободу воли человека. Образы искусственного тела (автоматы, протезы и оптико-механические устройства, двойники, куклы и марионетки) являются у них формой критики представления о человеческом теле как о машине.

· Физиогномика Лафатера (тело как знак) своим жестким детерминизмом также вступала в противоречие с романтическим идеалом свободной личности, но наложила сильный и разный отпечаток на романтиков разных этапов: ранние романтики изображают тело как прозрачный знак, поздние - как знак обманчивый, ложный.

· Противоположные рационалистическим моделям тела универсализирующие концепции тела-микрокосма (ранний романтизм) и магнетического тела (поздний романтизм) в их художественном воплощении оказались наиболее созвучными дальнейшему развитию представлений о теле как организме.

· Внимание к телу и телесности в литературе немецкого романтизма выводит романтиков на проблемы субъективности человеческого восприятия. Связанные с проблематикой телесности мотивы сна, двойничества, автомата углубляют романтический психологизм, идет выработка литературных приемов не только для развития литературного портрета XIX в., но и для изображения жизни подсознания.

· Развитие представлений о теле в немецком романтизме шло по пути отхода от традиционной дихотомии «душа/тело», замещения ее представлением о материальном сознании, помещенном в тело, что способствовало психосоматическому осмыслению человека и развитию психоанализа и оказало значительное влияние на дальнейшую культурную и литературную традиции.

Научно-практическая значимость результатов исследования состоит в том, что его результаты могут использоваться в общих курсах истории зарубежной литературы, а также на специальных семинарах и занятиях по немецкому романтизму, теории телесности и телу в литературе.

Апробация результатов исследования. Диссертация была обсуждена и рекомендована к защите на заседании кафедры зарубежной литературы и журналистики Института филологии и журналистики СГУ им. Н.Г. Чернышевского. Основные положения диссертационного исследования были изложены в ряде научных публикаций, а также на следующих конференциях и научных семинарах: XV Международная научная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов», Москва, МГУ; Всероссийская научная конференция «Филология и журналистика в начале ХХI века», Саратов, СГУ; конференция “Bodies in motion”, в университете Род-Айленда, США; аспирантская конференция в University of Washington, г.Сиэтл, США; семинары участников программ «Михаил Ломоносов» и «Иммануил Кант» в г.Бонне, Германия и в Москве, междисциплинарная научная зимняя школа гейдельбергского университета „Der (un)durchsichtige Mensch. Wie weit reicht der Blick in die Person“, конференция ИМЛИ «Новалис: личность и культура».

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка и трех приложений.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Введение знакомит с дискурсом телесности в немецкой романтической философии от Шеллинга до Гёрреса и содержит обзор работ по немецкому романтизму отечественных германистов в аспекте того, насколько и как в них затрагиваются проблемы репрезентации человеческого тела. Интересные наблюдения над поэтикой тела в произведениях немецких романтиков содержатся прежде всего в трудах: Берковский, Н.Я. Романтизм в Германии. СПб, 2001; Михайлов А.В. Вещественное и духовное в стилях немецкой литературы //Типология стилевого развития Нового времени. М., 1976; Эстетические идеи немецкого романтизма // Эстетика немецких романтиков. М., 1987. Федоров Ф.П. Художественный мир немецкого романтизма: Структура и семантика. 2004. В зарубежной германистике проблематика телесности в романтизме затрагивается преимущественно в работах последних десятилетий. Hoffmann Volker. Kьnstliche Zeugung und Zeugung von Kunst im Erzдhlwerk Achim von Arnims// Aurora 46 (1986), S. 158-167; Gendolla Peter. Anatomien der Puppe. Zur Geschichte des MaschinenMenschen bei Jean Paul, E.T.A. Hoffmann, Villiers de l'Isle-Adam und Hans Bellmer. Heidelberg, 1992; Orland Barbara (Hg.). Artifizielle Kцrper - Lebendige Technik. Technische Modellierungen des Kцrpers in historischer Perspektive. Zьrich, 2005; Dickson Sheila. The Body-Some Body-Any Body: Achim von Arnim and the Romantic Chameleon // The German Quarterly, Vol. 74, No. 3 (Summer, 2001), pp. 296-307; Gnam Andrea. Die Rede ьber den Kцrper. Zum Kцrperdiskurs in Kleists Texten „Die Marquise von O…“ und „Ьber das Marionettentheater“// Text und Kritik. Sonderband Heinrich von Kleist. Mьnchen, 1993. S.170-176; Saul Nicholas. Poetisirung des Korpers: Der Poesiebegriff Friedrich von Hardenbergs (Novalis) und die anthropologisiche Tradition//Novalis: Poesie und Poetik. Tьbingen, 2004. Оценка степени разработанности проблематики в критике ведет к формулировке собственных целей и задач исследования.

Первая глава «Тело-машина: искусственное тело» представляет собой анализ художественного осмысления концепции «тело-машина» и тесно связанных с ней образов искусственного человека в немецком романтизме.

В первом разделе - «Механистическое тело у Декарта и Ламетри» - дается обзор истоков концепции «тело-машина» и философских основ механистически-аналитического подхода к человеку, ставшего основополагающим в Новое время. Декартовское представление о человеке как о живой машине, созданной Богом, отличительным свойством которой является разум, интеллект, сопоставляется с более материалистической концепцией Ламетри. У Декарта христианская дихотомия «душа-тело» преобразуется в оппозицию «тело-разум», и именно разум, осознание собственных поступков признается критерием отличия человека от механических автоматов, созданных человеком. Декарт восхищается совершенством и сложным устройством человека; Ламетри сужает понятие души до чистого разума, носителем которого является мозг. По Ламетри, телесное первично и воссоздаваемо: для него растение, животное, человек и машина - подобные и поддающиеся униформному анализу явления. У материалиста эпохи Просвещения духовное исключается из научной картины мира.

В эпоху романтизма концепция тела-машины актуализируется благодаря политическим изменениям, идущим в раннебуржуазном обществе. Как показал Мишель Фуко, в Новое время человеческое тело, становящееся объектом новых диффузных форм власти, теряет свою уникальность и идентичность, а промышленная революция превращает человека в полезную рабочую машину. Именно этому пытались противостоять романтики, изображая механическое тело в иронических и трагических тонах, так как видели в теле без души, в чисто внешней имитации человеческого тела карикатуру на человека, а в уравнении тела с машиной - опасность для идентичности и внутренней свободы человека.

Во втором разделе - «Тело-машина и тема искусственного человека. Автоматы - реальные и художественные» - анализируется связь концепции тела-машины и представления о создании искусственного человека, рассматриваются реальные автоматы XVIII века (Флейтист, Художник, Писарь, Музыкантша, Турок и др.) и их литературное освоение в немецком романтизме.

Стремление создать человекоподобный автомат отражает уровень механистического мышления того времени. Принципиальное различие органического и неорганического, живого и неживого было поставлено под сомнение; материя не только стала основным фокусом интереса ученых; они приписывали ей витальную способность к ощущению, чувствительность, которая ранее считалась свойством исключительно живых существ.

Создатели автоматов (Жак де Вокансон, семья Жаке-Дро, Вольфганг фон Кемпелен) стремились максимально точно воспроизвести человеческую внешность, физиологию и умственную, духовную деятельность - буквально воссоздать жизнь. У романтиков это оживление неживого вызывает то негативное состояние, смесь страха, сомнения и неуверенности, которое З.Фрейд описывает в статье «Зловещее» („Das Unheimliche“, 1919). Сенсационно известные в Европе автоматы, имитирующие живых людей, были хорошо знакомы немецким романтикам и отозвались в образах их произведений.

В разделе «Части тела» анализируется художественное преломление механистического мышления, выразившееся в том, что тело стало мыслиться - и изображаться - не как нечто целое, но как разборное, делимое, набор частей. Важной темой на грани техники и тела является дублирование частей тела механическими протезами. В художественном изображении целостное гармоничное тело сменяют его детали, заостренные до гротеска акценты; отдельная часть тела может подчеркиваться, дублироваться или замещаться ее искусственным двойником - очками, париком, протезом.

Подробный анализ произведений немецких романтиков, в которых наиболее ярко раскрывается проблематика тела-машины, автоматов и механистического мышления о человеческом теле в целом, представлен в практическом разделе главы: «Тело-машина в немецком романтизме».

Одним из первых обращается к теме машинного тела Жан-Поль Рихтер (1763-1825), чье творчество занимает промежуточную позицию между классицизимом и романтизмом. В его сатирах «Люди - машины ангелов» („Menschen sind Maschinen der Engel“, 1785) и «Человек-машина» („Der Maschinenmann“, 1789) дается острая, доведенная до гротеска критика механистического мышления и сведения разнообразной деятельности человека к машинным функциям. Жан-Поль изображает людей-автоматов, лишенных свободы воли, и рисует картину механизированного общества, в котором все сферы жизни постепенно занимают машины, вытесняя все живое и человеческое.

В произведении «Ночные бдения Бонавентуры» (1804, по последним исследованиям - авторства Э. А.Клингеманна) тема машинного тела решается в театральном ключе. Это одно из первых романтических произведений, отражающих кризис субъективно-идеалистического мировоззрения йенских романтиков. Их утопия сталкивается с реальным миром, в котором человек все более низводится до уровня машины, марионетки. Персонажи «Бдений» - только условно люди; это механические фигуры, куклы, персонажи комедии дель арте, живые мертвецы. Их объединяет отсутствие свободы воли. Доминирование механистического принципа приводит автора к разочарованию, скепсису и нигилизму. Он не находит адекватной замены для утраченной дихотомии «дух-тело». Если нет духа и бога, то остается только тело - а тело бренно, лишено свободы и воспроизводимо, в итоге в мире не остается ничего живого, свободного, чувствующего, думающего.

Во многом созвучно «Ночным бдениям Бонавентуры» более позднее эссе Генриха фон Клейста «О театре марионеток» (1810). Оба автора интерпретируют идею человеческого тела-машины путем сравнения с театром марионеток, но в «Ночных бдениях Бонавентуры» вопрос ставится в философско-политическом ключе, а у Клейста в философско-эстетическом. Клейст сравнивает человеческое тело с машиной и приходит к выводу, что марионетки могут не только достигнуть уровня человека в искусстве (речь в эссе идет только о танце), но и превзойти его, так как человек слишком ограничен и отягощен своим телесным существованием.

В позднем романтизме проблема тела-машины представлена многогранно. Хотя Л.А.фон Арним в общем был склонен к целостному восприятию человека, сочетающему в себе духовное и телесное, он показывает, что в современном мире такая гармония практически невозможна: преобладает телесное, внешнее, и тело, понимаемое как механизм, а не как организм, начинает метафорически, а иногда и буквально, распадаться на составные части. Так, в рассказе «Одержимый инвалид в форте Ратоно» (1818) главным фокусом в создании образа коменданта становится протез его ноги; в новелле «Изабелла Египетская» (1812) выразилось общее многим романтикам неприятие «оптических протезов», очков; волшебные очки становятся и причиной нравственного ослепления Рафаэля в новелле Арнима «Рафаэль и его соседки» (1822, 1824). Оптические приборы приобретают в произведениях поздних романтиков глубоко психологическое и мистическое значение, так как символизируют субъективное, откорректированное техникой восприятие мира.

Наиболее яркое воплощение тема машинного тела нашла в творчестве Э.Т.А. Гофмана. Писатель и музыкант, человек разностороних дарований, он интересовался механизмами и автоматами, ему присуще двойственное отношение к ним, сочетающее восхищение мастерством механиков и недоверие к неживым фигурам, копирующим человека.

Проблематика тела-машины в творчестве Гофмана анализируется на материале трех произведений: «Щелкунчик и Мышиный король» (1816), «Автоматы» (1814) и «Песочный человек» (1817).

В сказке «Щелкунчик» присутствуют все основные мотивы, связанные с машинным телом, - искусный мастер, разборность тела, оживление искусственного тела посредствомвзглядом живого человека, размытость границ между живым и неживым. Но метаморфозы героев детской сказки объясняются волшебно-сказочным образом и благополучно разрешаются. Другие рассказы Гофмана показывают трагичную сторону машинного тела.

В фокусе рассказа «Автоматы» - говорящий турок, автомат, объединяющий в себе черты шахматного автомата Кемпелена и машины предсказаний. Спор двух героев новеллы воплощает обе стороны авторского отношения к человекоподобным автоматам. У музыканта Людвига они вызывают ощущение зловещего, связанное с любыми имитациями живого тела, в то время как поэт Фердинанд видит в создании автоматов своего рода искусство, которое достойно восхищения. Однако зловещая фигура профессора - создателя и колллекционера автоматов - вызывает скорее ужас, чем восхищение, так как он сам уподобляется своим неживым экспонатам. Новелла «Автоматы» представляет собой одновременно документально-точный отчет о моде на музыкальные автоматы на рубеже XVIII-XIX вв. и развернутое размышление Гофмана об этических и эстетических проблемах, связанных с телом-автоматом.

Вершиной немецкой романтической прозы в обращении к проблеме искусственного тела, тела-автомата стала его новелла «Песочный человек» (1817), где тело-машина уже не только конкурирует с живым человеческим телом, но и вполне успешно заменяет его, а сами люди в общественной жизни оказываются редуцированы до уровня автоматов, так что различия между живым и механическим телом сводятся на нет. В этом произведении Гофман приходит, в сущности, к позиции Клингеманна в «Ночных бдениях…» и раскрывает эту позицию в образах большой художественной силы. Писатель убедительно показывает опасности для личности при столкновении с искусственным телом. Если в «Щелкунчике» машинное тело остается, в основном, в пределах игрушечного королевства, в «Автоматах» - на сцене и в коллекции профессора, то в «Песочном человеке» механические тела проникают в общество и становятся его частью. Гофман показывает мир, в котором творческая личность, раздираемая мучительными противоречиями, утрачивает цельность, в котором становится невозможным взаимопонимание между людьми, в том числе, между любящими людьми. Только пустая кукла Олимпия - проекционная плоскость желаний Натанаэля - дает ему иллюзию понимания. Не телом прельщается Натанаэль в прекрасной кукле - ее несуществующей «душой». История Натанаэля - обреченный на неудачу поиск духовности в механистическом мире, который оставили божественные силы. Игнорирование «ночной» стороны мира, попытка рационализировать зло, не спасает - погибает Натанаэль, его отец, чуть не погибает Клара, разрушена ожившая (?) кукла Олимпия. Образы тела в новелле концентрируют все мотивы, ранее связывавшиеся с механическим телом в произведениях немецкого романтизма: опасность неразличения живого и искусственного тела, кукла-марионетка и ее функционирование в обществе, фрагментация частей тела (в «Песочном человеке» лейтмотивом становятся глаза, оптика и разного рода обманы зрения).

В трех рассказах Гофмана, посвященных человекоподобным автоматам, показана эволюция машинного тела. Из единичного творения мастера, достойного восхищения - или негодования, оно превращается, как в «Автоматах», в товар массового производства, а общество становится ареной автоматов, на которой не осталось места духовному. Чем совершеннее становятся автоматы, чем меньше различий остается между живым и машинным телом, тем более хрупкой становится идентичность человека. По Гофману, губительна не машина сама по себе, но ее одухотворение, очеловечивание, подмена человека машиной и ее (мнимое) превосходство. Страшно осознание, что человеческое тело - это автомат, организованная, четко выполняющая свои функции бездуховная машина.

Эти опасения и прозрения немецких романтиков оказали значительное влияние на дальнейшее развитие литературы и вновь актуальны сегодня.

Вторая глава «Тело как знак. Романтическая физиогномика» посвящена особенностям восприятия модной в романтическую эпоху физиогномики в творчестве романтиков, присутствию и значению телесных знаков в литературе немецкого романтизма. Влияние физиогномики на становление литературного портрета в социально-психологическом романе XIX в. исследовали Г.Тайтлер Tytler, Graeme. Physiognomy in the European Novel. Faces and Fortunes. Princeton, 1982. и Р.Грей Gray Richard T. About Face: German Physiognomic Thought from Lavater to Ausschwitz. Detroit, 2004.; применительно к литературе романтизма эта тема исследована недостаточно.

Первый раздел главы - «Физиогномика» - представляет собой краткий обзор физиогномических учений от античности до знаменитого швейцарского пастора Иоганна Каспара Лафатера и его последователя Франца Йозефа Галля, создателя френологии. В немецком романтизме восприятие физиогномики - обещавшей полно и окончательно раскрыть тайну соответствия телесных знаков и внутреннего содержания - было противоречивым. С одной стороны, романтиков привлекала сама идея соответствий, вписывающаяся в романтическое представление о связи всего сущего, с другой стороны, они не принимали детерминизм физиогномики. Расшифровка тела как знаковой системы по правилам Лафатера противоречила романтическому стремлению к целостности, так как физиогномика рассматривала тело как набор частей, ограничивая или вообще уничтожая свободу человека и придавая слишком большое значение внешнему, телесному, которое, как убедительно показали романтики, легко может оказаться имитацией, подделкой (романтические двойники).

Скептически относясь к материальной, номенклатурной стороне физиогномики, романтики все же проявляют интерес к знакам, семантике тела, к его связи с внутренним миром человека и космосом.

Во втором разделе главы - «Тело-знак в немецком романтизме» -анализируется наличие и наполнение телесных знаков на разных этапах романтизма.

Ранние романтики исследуют и отображают изменчивость тела, его одухотворенность и прозрачность для понимающего взгляда. Отсюда значимое отсутствие или небольшое количество телесных знаков, т.е., прежде всего, портретных характеристик, в текстах раннего романтизма. Характерный пример такой «бестелесной телесности» - роман Фридриха Шлегеля «Люцинда» (1799). Для Шлегеля важнее не свершение, но предчувствие, не результат, но процесс, не совершенство, а стремление к нему. Поэтому тело, изображаемое Шлегелем, показано в постоянном развитии, становлении, вечном «Werden». Писатель показывает, что одно тело на протяжении жизни меняется, в то время как человеческая сущность остается неизменной.

Шлегель не приписывает телу лафатерианских характеристик, так как физиогномика руководствуется эмпирическим чувством - зрением, а герои Шлегеля - «внутренним взором», интуицией. Зрение/восприятие является одной из ключевых проблем всего романтизма: романтики совершают «коперниковский переворот» в литературе, исследуя субъективную природу человеческого восприятия действительности.

Для другого йенского романтика - Новалиса - также характерно особое восприятие физиогномики. В романе «Генрих фон Офтердинген» (1801) автор утверждает, что поэзия создается и воспринимается не органами чувств, а душой. Аналогично и человек воспринимается не зрением (эмпирически), а интуитивно; важны не внешние телесные знаки, а то, какое впечатление производится на окружающих, какие чувства вызывает собеседник. Поэтому мы не узнаем почти ничего о внешности главного героя романа. Как и в романе Шлегеля, внешность героев Новалиса - не объективная и не постоянная величина, могущая быть измеренной по лафатерианским правилам, но переменная, флюэнта, которая раскрывается под взглядом смотрящего, вбирая его субъективные характеристики и способствуя его самопознанию. Хотя Новалис придавал физиогномике религиозное и герменевтическое значение, его позиция значительно отличалась от лафатерианской. Так, для Лафатера красота и уродство - понятия объективные и статичные, а Новалис пишет в «Фрагментах» о сложности по-настоящему видеть человека, относительности понятий прекрасного и безобразного. Поэт создает собственную романтическую физиогномику, в которой люди - «хрустальные сосуды для души», а тело - кристалл, сквозь который взгляд понимающего, со-чувствующего и любящего визави может увидеть душу, духовный свет.

Ранние романтики воспринимали физиогномику в ключе идеалистической философии, что заметно отличалось от детерминистского принципа Лафатера. Но если в творчестве Фр.Шлегеля и Новалиса зыбкость внешних характеристик - явление скорее позитивное, то уже в творчестве Людвига Тика это становится опасным. Изменчивость и обманчивость телесных знаков становятся лейтмотивом знаменитой новеллы Людвига Тика «Белокурый Экберт» (1797). В новелле Тика узнавание одного человека в чертах другого вводит романтическую тему двойника и вызывает у героев по нарастающей: страх, недоверие к собственным органам чувств, сомнение в своей идентичности.

Итак, ранние романтики, не доверяя физиогномике Лафатера, но не без ее влияния, создают собственную физиогномику, в которой знаковая система тела приобретает динамизм и символичность. При переходе от раннего к позднему романтизму, в «Ночных бдениях Бонавентуры», телесность становится до гротеска конкретной и давящей; безумное, больное, мертвое тело лишено духовности и красоты. Э. А.Клингеманн использует физиогномику Лафатера и его последователя Галля в иронически-нигилистском ключе.

В творчестве гейдельбергского романтика Л.А. фон Арнима портретных характеристик становится еще больше. Арним показывает, что телесные знаки, в основном, вводят в заблуждение - уже потому, что их легко подделать, скопировать. Арним разрабатывает тему двойников (напр., в таких произведениях, как «Изабелла Египетская», «Рафаэль и его соседки», «Переодевания французского гувернера и его немецкого воспитанника», «Князь Ганцготт и певец Хальбготт»). Внешнее сходство арнимровских двойников оказывается обманчивым: так, в «Изабелле» двойник главной героини - женщина-голем - абсолютно идентична ей внешне, но не обладает ее духовными качествами, что разрушает основополагающий принцип физиогномики об однозначности соответствий между внешним и внутренним.

В произведениях Гофмана тело вновь заявляет свои права и снова начинает говорить; но телесные знаки у Гофмана - в основном, это знаки негативные, угрожающие, - остаются непонятыми, непрочитанными или незамеченными. Можно выделить три ключевых отличия гофмановской физиогномики от лафатерианской, предопределенные общим развитием немецкого романтизма: у Гофмана акцентируются изменчивость тела, сомнение в принципе «прекрасная внешность - прекрасная душа», асимметричность означающего и означаемого (двойники, различные телесные воплощения одного характера). Кроме того, Гофман расширяет применение физиогномики: она применяется не только к людям, но и к животным («Житейские воззрения кота Мурра»), к неживым предметам, куклам (Олимпия) и к потустороннему (демон Коппелиус). В «Песочном человеке» физиогномика выходит из области игрушечно-сказочного в сферу демонического, и сама становится при этом становится зловещей, жуткой. В новелле Гофмана мертвое и демоническое материализуется, обретает конкретные черты, зримую телесность. Демонические знаки находят полное подтверждение в сюжетно-психологическом развитии новеллы, и авторская физиогномика одерживает верх над пренебрежением героя к физиогномике. Иными словами, романтик-Гофман создает в «Песочном человеке» творчески продуктивное поле напряжения между двумя отношениями к физиогномике, и в развитии мотива «прочтения» телесных знаков показывает опасность рационализма, опасность игнорирования собственного бессознательного.

В не переводившейся на русский язык поздней новелле Л.Тика «Картина» („Die Gemдlde“, 1821 -1822) физиогномика прямо названа «обманной наукой». Герой новеллы Ойленбек соглашается с тем, что лицо - выражение души, но подчеркивает его изменчивость и зависимость от внешних факторов, таким образом, выдвигая понятие тела как истории, изменяющегося тела, на котором жизнь оставляет свои знаки, а не лафатерианского тела, на котором пред-начертаны духовные качества.

Итак, в раннем романтизме телесные знаки не были столь значительными - авторы оставляли читателям простор для фантазии, так как телесное и духовное были в гармонии и при этом конкретные телесные признаки становились ненужными и избыточными. Главной характеристикой раннеромантической физиогномики можно назвать ее фрагментарность: йенские романтики стремились к абсолютной свободе творчества, что противоречило детерминистскому пафосу швейцарского пастора, но они переосмыслили теорию Лафатера в свете учения Парацельса о сигнатурах и рассматривали физиогномические знаки как свидетельство тесной связи человеского тело со вселенной.

При переходе к позднему романтизму, в «Ночных бдениях Бонавентуры», напротив, делается акцент на части тела - живые и мертвые, причем гиперболизированным и театрализованным способом; теории Лафатера и Галля становятся объектом авторской иронии.

В позднем романтизме присущее эпохе суждение о человеке по его внешности ставится под вопрос, но романтики также исследуют степень ограничения человеческого бытия рамками тела. Л.А. фон Арним показывает, что телесные знаки, в основном, вводят в заблуждение, у Э.Т.А. Гофмана тело буквально кричит о себе, но подаваемые им знаки либо игнорируются, либо истолковываются слишком поздно.

Движение литературного развития от раннего к позднему романтизму характеризуется все более интенсивной визуализацией и материализацией, «отелесниванием» персонажей, приданием им все более четких портретных характеристик; телесные знаки из трансцендентных и иррациональных становятся конкретными, зачастую карикатурными и избыточными, иногда зловещими. Романтическая физиогномика предвосхищает реалистический литературный портрет XIX века и способствует его развитию.

Если первые две главы представляют собой разбор аналитически-механистического подхода к телу в романтическую эпоху, то в третьей главе - «Тело-организм» - исследуется противоположное ему представление о целостном теле, теле-организме (немецкое «Leib» - живое, субъективное тело, в противовес объективному телу-вещи, «Kцrper»).

В литературе немецкого романтизма концепция организма реализуется в двух основных вариантах: во-первых, это возрождение концепции тела-микрокосма, во-вторых, внимание романтиков к учению Месмера, чьи спорные псевдонаучные теории способствовали развитию гипноза и психоанализа и нашли огромный резонанс в мировой литературе.См.: Franz Anton Mesmer und der Mesmerismus. Wissenschaft, Scharlatanerie, Poesie. Hrsg.von Gereon Wolters. Konstanz, 1988; Barkhoff Jьrgen. Magnetische Fiktionen: Literarisierung des Mesmerismus in der Romantik. Stuttgart; Weimar, 1995; Kollak Ingrid. Literatur und Hypnose. Der Mesmerismus und sein EinfluЯ auf die Literatur des 19. Jahrhunderts. Frankfurt am Main, 1997; Lindner Henriett. Schnцde Kunststьcke gefallener Geister" E. T. A. Hoffmanns Werk im Kontext der zeitgenцssischen Seelenkunde.Wьrzburg, 2001.

В первом разделе главы «Тело-микрокосм» рассматриваются истоки и историческое развитие концепции тела-микрокосма и ее освоение немецким романтизмом. Тело-микрокосм - это тело, построенное и функционирующее по законам вселенной-макрокосма, и вписанное в нее. В концепции макро- и микрокосма принципиально важна взаимосвязь человека и природы, их подобие и коммуникация. Именно эта идея связи человеческого тела и космоса созвучна идеалистической раннеромантической философии.

Представление о теле как о микрокосме было характерно для всего раннего романтизма, но ближе всех к концепции микрокосма по своим философским и эстетическим воззрениям подошел Новалис. Личная драма заставляет его задуматься о глубинных основах бытия, вопросах жизни и смерти, света и тьмы, тела и космоса. В «Гимнах к ночи» (1800) Новалис исследует макрокосм - одушевленную и антропоморфическую вселенную, познание которой может вернуть микрокосм - возлюбленную. Поэт придает ночи антропоморфические, женские черты; на грани безнадежности герой обретает надежду в ночном небе, в космосе. Опираясь на античные легенды, романтик превращает возлюбленную в созвездие; ведь если представление о микрокосме верно, то все связано и ничто не умирает, ничто не безвозвратно - герой обретает любимую в других, вселенских формах. Совмещая античное и христианское видение мира, Новалис пытается воссоздать гармоничную картину мира, в которой смерть не страшна, так как является лишь этапом вечного превращения и преображения человека - микрокосма в его коммуникации с макрокосмом.

В романе «Генрих фон Офтердинген» (1801) облику возлюбленной - Матильды - присущи космические черты, а сам главный герой является центром мира, который он переживает и создает в своем творчестве.

Влияние концепции микрокосма также заметно в творчестве Фридриха Шлегеля. В романе «Люцинда» (1799) герой жаждет обрести духовную и телесную гармонию в любви и в творчестве, и эту гармонию он находит в возлюбленной - Люцинде. Юлий противостоит раздельности, механистичности мира, характерной для Нового времени, и стремится к целостности.

Восприятие тела как микрокосма, характерное для раннего романтизма, было реакцией на господствующую концепцию тела-машины, неприемлемую для синтезирующего универсализма йенцев. Однако яркий мировоззренческий всплеск микрокосма в романтизме был недолгим. Уже в творчестве Л.Тика всесвязанность сущего оборачивается трагедией («Белокурый Экберт»), космическая ночь Новалиса превращается в мертвую и наполненную сатирическим пафосом ночь Бонавентуры. Ранние романтики верят в возращение гармонии через творчество, поздние романтики убедительно доказывают, что это невозможно.

В позднем романтизме отзвуки концепции микрокосма можно встретить у Л.А. фон Арнима. В повести «Рафаэль и его соседки» Рафаэль - гений Возрождения - стремится вернуть утраченную гармонию духа и тела, без которой невозможно быть истинным творцом. В отличие от раннеромантических поэтов и художников, ему это не удается: судьба постоянно ставит его перед выбором между телесной Гитой и духовной Бенедеттой, но этот выбор он сделать не может и погибает.

Во втором разделе главы «Месмерическое тело: на пороге психосоматики» анализируется увлечение поздних романтиков месмеризмом и мировоззренческий сдвиг в понимании тела: месмерическое тело как переосмысление и «научное» подтверждение концепции тела-микрокосма.

Франц Антон Месмер (1734 - 1815), как и Лафатер, был одним из самых неоднозначных деятелей на стыке Просвещения и романтизма, (псевдо)науки и мистики. Его учение так же оказало значительное влияние на развитие литературы XIX в. и особенно глубоко было воспринято романтиками. Магнитные и электрические явления, изучение которых начиналось во второй половине XVIII в., не вписывались в механистическую, математически исчисляемую, ньютоновско-картезианскую картину мира, господствовавшую во времена Месмера. Магнитное поле невидимо и в то же время материально, обладает силовыми характеристиками, электричество также одновременно обладает свойствами притяжения и отталкивания. В то время как механистическая физика основывалась исключительно на видимом, эмпирическом опыте, электричество и магнетизм во второй половине XVIII - начале XIX вв. привлекали ученых - и романтиков, многие из которых занимались естествознанием, - возможностями открытия новой, немеханистической реальности в природе и в человеческом теле. «Животный магнетизм» Месмера позволил физике проникнуть в область органического, приблизиться к понятию организма как системы более сложной, чем машина, связанной с окружающим миром посредством невидимых сил и энергий.

Во времена Месмера пациентам, находившимся в состоянии «магнетического сна», приписывались необычные способности: диагностировать собственное тело, пророчествовать, видеть духов - то есть приоткрывать завесу над потусторонним. Магнетизер получал доступ к тому слою психики, который наука XX назовет «бессознательным». Это не могло не заинтересовать романтиков, которые слагали гимны ночи и видели во снах и других пограничных состояниях сознания возможность для соприкосновения с мировой душой, для воссоздания утраченной гармонии человека и космоса - такую интерпретацию месмеризма мы находим у одного из идейных вдохновителей немецкого романтизма Готтхильфа Генриха Шуберта.

Другой аспект магнетизма, на который обратили особое внимание романтики, - особое взаимодействие, тесная духовная связь магнитизера и пациента, окрашенная к тому же эротическим подтекстом: как правило, врачами-магнитизерами были мужчины, а пациентами-сомнамбулами - женщины.

Романтики также по-своему интерпретировали медицинскую практику Месмера. Если Месмер использует магнетический сон для лечения, то для романтиков он становится инструментом познания души и вселенной.

В литературных текстах происходит параллельное «открытие» науки для широкой публики, и зачастую художественная интерпретация оказывается долговечнее, чем развенчанные научные теории. Месмеризм способствовал открытию гипноза (сам термин «гипноз» был введен лишь во второй половине XIX в. шотландским врачом Джеймсом Брейдом, чтобы объяснить феномены магнетизма с точки зрения нервной физиологии), но именно романтизм и последующая литературная традиция принесли подлинную славу магнетизеру Францу Месмеру.

Раздел «Сомнамбулизм и сомнамбулы в творчестве Г. фон Клейста». Клейст неоднократно обращается к месмеризму в своих произведениях, переосмысляя его в мистически-психологическом ключе. Объектом художественного исследования у Клейста становится магнетическое тело, тело больное, подверженное чужой власти и находящееся в необъяснимом раппорте с чужим сознанием; этот раппорт может реализовываться как любовь, провидческие/телепатические способности, или власть. В драмах Клейста проявляется тенденция восприятия месмеризма романтиками не как метода лечения, но как физического явления, доказывающего существование духа и объясняющего его тесную связь с телом; для Клейста, как и для других романтиков, важно исследование психосоматических связей, сомнамбулического состояния и пророческих снов.

Самые яркие произведения, в которых сомнамбулизм играет первостепенную, сюжетообразующую роль, - драмы «Кетхен из Гейльброна» (1807-1808, 1810) и «Принц Гомбургский» (1809-1810, 1821).

Пружина действия в драме «Кетхен из Гейльброна» - пророческие сны Кетхен и графа Веттера фом Штраля, которые, в отличие от вдохновенных снов Генриха фон Офтердингена, показываются как особое физиологическое состояние и воспринимаются окружающими как болезнь. Главная героиня на протяжении действия неоднократно впадает в сомнамбулическое состояние с признаками магнетического сна (ясновидение, раппорт). Однако фигура магнетизера в привычном смысле в произведении отсутствует: хотя граф фом Штраль в определенном смысле берет на себя роль магнетизера во время допроса Кетхен и в сцене у куста бузины, он сам также является сомнамбулой. Клейст отходит от инициатора и исследует само явление - эротически окрашенный мистический раппорт между двумя людьми, любовь, как месмеризм.

Тему магнетизма Клейст продолжает в поздней драме «Принц Гомбургский» (1809-1811, постановка 1821). Принц Гомбургский перманентно находится в пограничном состоянии между реальностью и снами. Сомнамбулизм в романтической философии рассматривается как инструмент предсказания и познания; магнетический сон, будучи предсказанием, провоцирует его исполнение. В «Принце Гомбургском» сновидения буквально материализуются (перчатка Наталии), сон и реальность оказываются настолько тесно перемешанными, что оказывается невозможным отличить одно от другого. В этой драме Клейст показывает опасности романтического стремления к потустороннему и бессознательному, реализовывающемуся в сомнамбулическом теле, так как исчезают критерии различия сна и реальности, физического и духовного, настоящего и потустороннего. Эту тему продолжат Э.Т.А. Гофман и Л.А. фон Арним.

Раздел «Власть магнетизера над телом и судьбой в произведениях Э.Т.А. Гофмана». Магнетизм пронизывает все творчество Гофмана, магнетизеры и их пациентки становятся главными действующими лицами многих произведений; писателя особенно интересуют отношения власти между врачом и пациенткой, он также исследует раппорт, любовь как магнетизм. Объектом изображения писателя становится магнетическое тело, которое наделяется мистическими, эротическими и демоническими свойствами.

Гофман был знаком с феноменом магнетизма не только по философии Г. Шуберта, тесному общению с врачом и литератором Ф. Кореффом и магнетическим учебникам Клуге. В бамбергский период Гофман имел доступ к психиатрической лечебнице благодаря дружбе с врачом душевнобольных А.Ф. Маркусом, в заведении которого применялся и магнетический метод. Гофман, который сам боялся безумия, одним из первых поднял вопрос об этике врача-психиатра. Г.Шуберт отмечал, что магнетизм должно применять только для лечения. Гофман показывает, что происходит, если магнетизм попадает в руки людей, лишенных моральных принципов. Писатель обращается к магнетизму во многих произведениях («Автоматы», «Житейские воззрения Кота Мурра», «Зловещий гость», «Игнац Деннер», «Пустой дом» и др.), но в самой яркой и чистой форме - в новелле «Магнетизер» и в рамочном повествовании сборника «Серапионовы братья».

В «Магнетизере» (1814) подробно описывается магнетическое лечение и извращение этого лечения. В своем исследовании магнетизма Гофман, как и Клейст, обращается к снам и вступает в полемический диалог с Новалисом, для героев которого сны были способом познания вселенной и самого себя. Магнетический сон - это уже не пророческий сон, открывающий тайны природы, но болезненное состояние, опасное тем, что во время него человек подчиняется чужой воле. Если у Клейста фигура магнетизера завуалирована, то в произведениях Гофмана на первый план выходит аспект власти мужчины-магнетизера над женщиной-сомнамбулой. Гофман открывает новую, опасную сторону магнетизма, когда лечение превращается в свою прямую противоположность.

Все герои новеллы так или иначе вовлечены в магнетически-сомнамбулический круг: они подвержены сомнамбулизму или сходным состояниям, либо являются магнетизерами и их учениками, последователями. Гофман показывает, что наиболее подвержены влиянию магнетизеров дети, подростки (юный барон) и женщины (Мария) - те, кто находятся в слабой позиции, противоположной позиции власти. Магнетизеры подчиняют их тело (оно становится болезненным) и волю. Мы наблюдаем извращение раппорта: связь между магнетизером и пациенткой используется Альбаном не для лечения, и не является взаимной любовью, но приводит к потере воли у Марии, ее все более сильному подчинению Альбану. Иногда у девушки возникают сомнения в отношении ее «наставника и повелителя», но магнетизер сильнее, и она все больше убеждается в его «подлинном величии». Магнетические эксперименты Альбана вызывают цепную реакцию несчастий в семье барона; подверженное магнетизму тело - а умелый магнетизер может ввести в транс любого - полностью подчинено своему магнетизеру и лишено свободы выбора. Магнетизм выявляет неразрывную связь духовного и телесного, психического и соматического, и Гофман показывает, насколько опасны манипуляции с этим единством.

В сборнике «Серапионовы братья» Гофман так же рассматривает месмеризм сквозь призму научного и художественного подходов, исследуя светлые и темные стороны этого явления, и явно склоняясь к негативной оценке магнетизма.