В.Г. Белинский о типологических связях русской и европейских литератур в контексте исторической компаративистики

В литературно-критической практике Белинского можно установить определённый перечень жанров литературной критики, распространённых в России с первой четверти ХIХ века. Белинский широко использует жанр критической статьи, литературного портрета-характеристики, литературного обозрения, рецензии-характеристики, рецензии-заметки, цикла статей в одной статье («Литературные мечты» - 10 статей; «Сочинения Александра Пушкина» - 11 статей), статьи-монографии и др. Результаты анализа жанровых форм, используемых Белинским при решении проблемы сравнительно-типологических связей национальных литератур, наводят на мысль, что, наследие Белинского слишком велико и значительно, чтобы колоссальный объём научной литературы мог привести к мысли об исчерпанности изучения его творчества.

2. Раскрытием смысла и характеристикой литературоведческого понятия «преемственность» издавна были озабочены российские и европейские компаративисты. Между тем Белинский постоянно решал эту проблему в своих литературно-критических статьях. «Преемственность» понимается Белинским как осуществление внутренней логики и объективной закономерности литературного развития и как показатель зрелости данной национальной литературы. Обращаясь к разработке литературоведческих понятий «подражание», «гений», «талант» и соотношении этих категорий, он размышляет предельно ясно: «Что такое подражание? Гений создаёт оригинально, самобытно, то есть воспроизводит явления жизни в образах новых, никому не доступных и никем не подозреваемых; талант читает его произведения, упояется, проникается ими, живёт в них; эти образы преследуют его, не дают ему покоя, и вот он берётся за перо, и вот его творение более или менее делается отголоском творения гения, носит на себе явные следы его влияния, хотя и не лишено собственных красот» (I:346). Суждения Белинского по данной проблеме даются в сопоставлении с мнениями Канта, Шеллинга и Гёте о соразмерности понятий «талант» и «гений».

§4. В четвёртом параграфе анализируются суждения современников В.Г.Белинского (В.А.Якимов, С.П.Шевырев, А.Никитенко, Н.А.Полевой и К.А.Полевой, А.И.Герцен) о сравнительно-типологических связях национальных литератур. В результате анализа этих суждений автор диссертации приходит к выводу о том, что, действительно, в начале ХIХ века, а вовсе не со второй его половины, в русской науке намечалась целая программа сравнительного литературоведения, вытекающая из практических задач изучения истории русской литературы и её внешних связей.

§5. В пятом параграфе анализируются суждения последователей В.Г.Белинского (Ф.И.Буслаев, Н.Г.Чернышевский, П.Д.Боборыкин, А.Н.Пыпин, Н.П.Дашкевич) о сравнительно-типологических связях национальных литератур. Особо значимым фактом в анализе этих суждений является положение о том, что А.Н.Пыпин (1833-1904) обратился к рассмотрению вопросов сравнительно-типологических связей национальных литератур («Очерки литературной истории старинных повестей и сказок русских») в 1857 году, - т.е. на два десятилетия позже Белинского, но в то же время на два года раньше немецкого компаративиста Теодора Бенфея, «Предисловие» которого к переводу древнеиндийских легенд («Панчатантра») появилось лишь в 1859 году, и намного раньше А. Веселовского (1838-1906), который во время публикации пыпинских «Очерков …» был ещё студентом.

Идеи Алексея Веселовского (1893-1918) во многом созвучны литературно-критическим мыслям Белинского о «ложном» и «истинном» патриотизме, о пользе заимствования культурных ценностей для разных народов. Образцовыми сравнительно-историческими этюдами являются очерки Алексея Веселовского. В одном из них («Орландо Неистовый») он даёт подробную характеристику личности и творчества Белинского, за которым закрепилось шутливое прозвище «Неистового Орланда», а, потом - «Неистового Виссариона». А в главе «Литературная репутация и суд потомства» Алексей Веселовский признаёт факт первенства в разработке и освещении проблемы сравнительно-типологических связей национальных литератур со стороны его предшественника - В.Г.Белинского («Этюды и характеристики». - М., 1903).

§6. В шестом параграфе анализируются вопросы сравнительно-типологических связей национальных литератур в научных трудах советских исследователей (В.М.Жирмунский, М.П.Алексеев, Н.И.Конрад, И.Г.Неупокоева) как активных последователей Белинского в разработке проблемы исторического компаративизма.

1. Во многом благодаря работам В.М.Жирмунского - критика (1891-1971) теория заимствования и её методики получили в отечественной науке широкий и принципиальный характер. Правда, конкретизируя понятие «сравнение», учёный утверждал, что оно относится к области методики, а не методологии. Поэтому, по мнению учёного, не следует вообще, во избежание недоразумений, говорить о «сравнительном методе» или о «сравнительном литературоведении» как об особой науке со своим методом. Черты подобного сходства, при отсутствии непосредственного взаимодействия и контакта могут быть названы, по предложению Жирмунского, «историко-типологическими аналогиями, или схождениями». Напряжённые поиски новых путей в науке отличают докторскую диссертацию В.М.Жирмунского «Байрон и Пушкин» (1924). Благодаря исследованиям В.М.Жирмунского, в отечественную науку прочно вошло наряду с представлениями о типологических аналогиях, понятие «типологической преемственности», т.е. общности диалектического порядка, являющейся результатом исторической неравномерности историко-литературных процессов, чётко зафиксированной и философски осмысленной его предшественниками - Н.И.Надеждиным, В.Г.Белинским и братьями Веселовскими.

2. М.П.Алексеев (1896-1981), как и его предшественник В.Г.Белинский, уверен, что нет ни одной литературы, возникшей и развившейся в полной изоляции от других литератур, без какого бы то ни было соприкосновения и взаимодействия с ними. К числу особых форм литературных связей относится, по мнению М.П.Алексеева, отражение иностранной темы в той или иной национальной литературе. Сравнительный метод исследования, который широко используется М.П.Алексеевым («Сравнительное литературоведение». - Л., 1983; «Русско-английские литературные связи». - Л., 1972; «Русская культура и романский мир». - Л., 1985), предполагает у читателей наличие особо внимательного интереса к глубинам исторических связей, оснащённости разнообразными знаниями, методологической убеждённости, образованной зрелости и даже учёной мудрости.

3. Под сравнительным литературоведением, по логике Н.И.Конрада (1891-1970), можно разуметь изучение двух или нескольких отдельных литератур при наличии между ними в прошлом исторической общности, а также и сравнительно-типологическое изучение явлений, возникших в литературах разных народов. Конрад, как и Белинский, обнаруживает, что в сравнительно-типологическом плане могут изучаться явления, возникшие в разных литературах и вне какой бы то ни было исторической общности, при отсутствии всякой связи между ними, даже явления, возникшие в разное историческое время. Учёный подчёркивает, что сравнительное литературоведение в России нашло своё бурное развитие особенно в контексте западноевропейского компаративизма. Развитие литературных связей Н.И.Конраду, как и Белинскому, виделось в определённом единстве со связями экономическими, торговыми и культурными. Н.И.Конрад, как и Белинский, считал неверной мысль о том, что воспринявший чьё-либо влияние всегда ниже того, кто на него повлиял, - дело вовсе не во влиянии, а в связях, в каком-то более важном единстве духа и культуры.

4. В основе концепции И.Г.Неупокоевой, положенной в основу «Истории всемирной литературы» (1976), присутствует мысль о том, что только при системном подходе возможно создание теоретического представления о литературной эпохе не просто как о хронологическом отрезке времени, но как о динамическом целом. Системный подход выдвигается сегодня как одна из первостепенных задач изучения всемирной литературы. И его огромный разнородный материал И.Г.Неупокоева призывает рассматривать сравнительно не только в его «первоэлементах» (на уровне личности художника; на уровне отдельных произведений или группы произведений, близко друг с другом связанных), но и как большие системы литературного развития. Но при этом не следует поддаваться соблазну утверждения идеи мировой литературы во имя отрицания исторического факта существования европейской литературы, - то есть не следует отрицать так называемого «европоцентризма» в истории развития мировой литературы. В.Г.Белинский, постоянно утверждал его существование, осуществляя на практике сравнительно-типологические связи между национальными литературами Европы, России и Америки.

§7. В седьмом параграфе рассматривается история развития зарубежной компаративистики в контексте суждений В.Г.Белинского о типологических связях национальных литератур. Если рассматривать историю развития европейской компаративистики в хронологическом порядке, то она будет выглядеть следующим образом. В начале ХIХ столетия братья Шлегели выступают за создание истории всемирной литературы, охватывающей в равной мере и античность, и современную эпоху. Широкую панораму всемирной литературы обрисовал Фридрих Шлегель (1772-1820) в своих лекциях, прочитанных в Венском университете (1812), а его брат Август Шлегель (1767-1845), обращает взор к Шекспиру, к итальянской, испанской и португальской поэзии (1804) и вместе с Фридрихом закладывает теоретические основы романтической школы. Здесь же уместно назвать и госпожу де Сталь (1766-1817), которая познакомила Францию и весь западный мир с культурой Германии эпохи «Бури и натиска», классицизма и романтизма. К этому времени основы компаративистской науки закладываются Франсуа Гизо (1787-1874) и Огюстеном Тьерри (1795-1856), опубликовавшими солидные работы по истории Франции и Европы. В это же время Франсуа Вильмен (1822) выступает с лекциями по истории французской литературы, а позднее с рядом трудов по античной и зарубежной литературе, в которых всё активнее применяет методы сопоставления национальных литератур. Его современники Жан Жак Ампер, а затем Ф.Шаль (1798-1873) также проводят исследования сравнительно-исторического характера. Здесь же уместно упомянуть Сент-Бёва (1804-1869), никогда не забывавшего упомянуть о тех влияниях, которым подвергались творения изучаемых им писателей. Сам термин «сравнительное литературоведение» прозвучал впервые в трудах именно этих исследователей (Ф.Шаль. «Исследования по сравнительному литературоведению»: В 20 т., 1847-1864). Следовательно, есть все основания считать данных исследователей, как, впрочем, и Белинского («Литературные мечтания», 1834), первыми компаративистами. Позднее публикуется первое обобщающее исследование «Главные течения в европейской литературе Х1Х века» Георга Брандеса (1842-1927). После 1885 года Европа становится свидетелем официального признания сравнительного литературоведения как самостоятельной науки. Выходит книга Познетта «Сравнительное литературоведение» (1886), базирующаяся на материалах мировой литературы. В Германии в 1886 году Макс Кох (1855-1931) издаёт «Журнал сравнительной истории литературы». Значителен вклад в развитие сравнительного литературоведения Ф.Брюнетьера (1849-1906), Ж.Текста (1865-1900), Ф.Бальденсперже (1971-1958), Поль Азара (1878-1844), Поль Ван Тигема, а также Е.Р.Курциуса (1886-1956), Уэллека (1903-1987) и Уоррена (1905-1983), и современных европейских учёных - Г.Димова, К.Крейче, А.Дима, Д.Дюрешена, - во многом берущих своё научное начало от идей Белинского о сравнении национальных литератур.

Глава вторая - «Концепция сравнительно-типологических связей русской и немецкой литературы в критике В.Г. Белинского».

Во второй главе, как и в предыдущей, - семь параграфов.

§1. «В.Г.Белинский о причинах национального своеобразия русского и немецкого народов и их литератур». В основу концепции Белинского заложены общечеловеческие научные знания о том, что мир един и многообразен, а народы, заселяющие его, - это «струны одного и того же инструмента - духа человеческого, но струны разного объёма, каждая со своим особенным звуком, - и потому-то они издают полные гармонические аккорды» (V, 436). Эту идею, воспринятую Белинским от Гердера, русский критик утверждает в контексте современной ему русской действительности. То есть, из понимания общности человечества как единого целого, Белинский выводит причины многообразия и различия жизни отдельных народов. Своеобразие жизни русского народа отразилось, по логике Белинского, и на истории развития отечественной литературы. Признавая всё-таки в цикле пушкинских статей (1843), что «существование русской литературы есть факт, не подверженный никакому сомнению» (V, 648), масштабы её всемирно-исторического значения он определяет с позиций её самобытности и взаимодействия с другими литературами. Литература русская, явившись фактом своего существования, не успела ещё, по логике критика, установиться и определиться, - вырасти до значимых размеров, по сравнению с литературами передовых западноевропейских стран, - и, вследствие этого, не может пока «претендовать на должное умственное всемирно-историческое значение в современном человечестве» (V, 641). Нисколько не принижая уровень значения русского искусства, перспективы его развития Белинский усматривал в будущем России. Делая акцент на преобладании самобытности в развитии русского народа, критик причину отличия родной литературы от западноевропейской видит в том, что она возникла якобы не самобытно и не из почвы народной жизни, а стала результатом крутой общественной реформы, проведённой в государстве Петром I. Именно по этой причине зарождающаяся литература сперва была подражательною и бедною содержанием. Белинский, к сожалению, недооценивал значения и роли древнерусской литературы, - по причине невыявленности глубинных корней древней литературы в искусстве России, в ту эпоху, когда жили его современники. Во второй половине ХIХ века, во времена Буслаева, Пыпина, Александра и Алексея Веселовских, этот недостаток не будет свойствен отечественным литературоведам. Критик придерживался того принципа, что у всякого народа россиянин должен брать, занимать и перенимать только то, что составляет сущность его жизни, плоды его духа, - словом, его действительность - в высшем философском значении этого слова. И потому философии, по логике Белинского, следует учиться не у французов и англичан, так же, как музыке не у китайцев, а у немцев: высшего, художественного искусства следует искать не у французов, а у англичан и немцев. У французов, определяет Белинский, будем следить развитие математики, медицины. То есть Белинский говорит не об огульном заимствовании форм и технологий в области науки, экономии и искусства, но об избирательном подходе русского народа к восприятию всего полезного, выработанного цивилизацией для развития лучших отечественных форм и традиций.

§2. Во втором параграфе анализируются суждения Белинского об эволюции «миросозерцания» русского и немецкого народов. В основу концепции сравнительно-типологических связей национальных литератур Белинским заложена научная идея о «миросозерцании» русского и европейских народов. В чём же состоит русское «миросозерцание»? Наука, по логике Белинского, ещё не сделала в России никакого успеха, - и потому не в ней нужно искать нашего миросозерцания (ибо миросозерцание выражается не в математике и других положительных науках, а в истории и философии, которых как наук у нас ещё нет). Поэтому Белинский предлагает искать его в поэзии, - обнаруживая в народных песнях и в былинах наличие духовной силы, какого-то удальства, которому море по колено, какого-то широкого разлёта души, не знающего меры ни в горе, ни в радости. Миросозерцание Пушкина, по мысли Белинского, трепещет в каждом стихе, - в каждом стихе слышно рыдание мирового страдания, - обилие нравственных идей у него бесконечно. При анализе поэзии Гейне и Гёте критик учитывает не только степень их художественного мастерства, но и их мировоззрение, открывавшееся в их произведениях. Достоинство, важность и великую заслугу Жуковского Белинский видит в том, что Жуковский взял общечеловеческое содержание в Европе и передал его на свою почву. В его натуре есть какая-то родственность с музами Германии и Альбиона, - его оригинальные переводы роднят нас с немецкою и английскою поэзией, помогая лучше усвоить германское созерцание искусства, германскую критику и германское мышление. При анализе философских раздумий критика о своеобразии русского народа и его миросозерцании можно прийти к выводу о том, что Белинский был теоретиком и историком не только русской, но во многом и западноевропейской литературы. Догадки об этой заслуге Белинского возникали порой, но более чёткого оформления этой гипотезы ни на Западе, ни в русском литературоведении, к сожалению, трудно найти.

§3. Третий параграф посвящён анализу суждений В.Г.Белинского об идейном и нравственном содержании творчества русских и немецких поэтов и писателей. Сопоставляя творческие параллели, Белинский акцентирует внимание на качестве содержания каждого произведения, считая, «идею» определяющим критерием в индивидуальном подходе писателя к воссозданию действительности. Суждения Белинского по этой проблеме анализируются в сопоставлении с мнениями Канта, Гегеля, Шеллинга, Гёте. В то же время критик развивает положение о том, что было бы неправильным сводить произведение искусства к одной какой-либо или нескольким общефилософским идеям, утверждаемым в содержании произведения. В суждениях Белинского достойное место занимает учение о «пафосе» литературного произведения. Введение в концепцию Белинского понятия «пафос» не ведёт к устранению или замещению понятия «идея», - пафос, наоборот, усиливает идею, «работая» на неё.

§4. Четвёртый параграф посвящён анализу суждений Белинского о «рефлектированной» поэзии в русской и немецкой литературе. Искусство никогда не развивалось обособленно, - оно неразрывно связано с другими формами жизни и человеческого сознания. На заре зарождения цивилизации оно подчинило свою судьбу, по мысли критика, религиозным идеям, а в новые времена вооружилось философскими понятиями. По этим причинам возникло «двоемирие» у романтиков, когда человек, с одной стороны, живёт земной жизнью, а с другой, стремится к потустороннему, часто мистическому. Такое противоречие, по логике Белинского, не является случайным. Суть его впервые воспроизвёл романтизм Средних веков. В силу бурного развития идеалистической теории, на переломе веков, он отразился в Германии, литературе которой не чужда была, «рефлексия», ставшая причиной ускоренного развития в ней нравственных, религиозных и философских проблем. «Рефлексия» нашла своё чёткое выражение, по мнению Белинского, в произведениях Шиллера, Жан Поль Рихтера, Гофмана, Гёте, а также - Жуковского, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Достоевского. Правда, не отрицая в поэзии Пушкина наличия «рефлектирующего элемента», Белинский выказывает радость по поводу того, что «рефлексия» не стала преобладающим моментом в творчестве русского поэта. Если «предтечей» рефлектирующего персонажа в мировой литературе, по мнению Белинского, был Гамлет Шекспира, то в Германии воплощением этого понятия является Фауст, а в России - «лермонтовский» Демон.

§5. В пятом параграфе анализируются суждения В.Г.Белинского о «субъективности», «односторонности» и своеобразии «лиризма» в русской и немецкой поэзии. Что нового внёс Белинский в оформление сущности этих эстетических категорий? Можно обратиться к истории этого вопроса. В западноевропейской эстетике ХVIII-ХIХ веков рельефно выделяются два направления. Одни теоретики (Гегель, Гёте и др.) настойчиво отмечают объективность искусства, другие (Фихте, Шиллер, Гейне и другие романтики) акцентируют внимание на субъективной природе поэзии. Надо сказать, что русские критики либерального направления резко отрицательно относились к субъективному художественному творчеству. Произведения, пронизанные протестующей субъективностью, они (Шевырев, Надеждин, Никитенко) выводили за пределы «изящной словесности». По логике Белинского, в его время «отсутствие в поэте внутреннего (субъективного) элемента есть недостаток» (IV, 520). Но, отрицая крайнюю степень субъективной формы восприятия жизни, критик предупреждает и о том, что не следует впадать и в другую крайность, - ибо горе и тому, кто, увлечённый одною внешностью, делается и сам «внешним» человеком. Преобладание субъективного начала, по сравнению с творчеством Гёте и Пушкина, обнаруживает Белинский в поэзии Шиллера, Жуковского и Лермонтова. В то же время явно субъективным произведением считает он роман Гёте «Страдания юного Вертера». Под романтической «односторонностью» (Жуковский, Шиллер и др.) Белинский понимал воспроизведение реальности через субъективное, личное восприятие художника. Положительная сторона такого изображения состояла в углублении внутреннего мира персонажей, в усилении лиризма. Это чутко улавливается и приветствуется Белинским опять-таки у Шиллера, Жуковского, а также у Жан Поль Рихтера и В.Ф.Одоевского.

§6. Шестой параграф посвящён анализу суждений Белинского об «историзме» и «фантастическом элементе» в русской и немецкой литературе. Признавая историю «первым и величайшим знанием нашего времени» (I, 284), Белинский убеждён, что она дала новое направление искусству. По мысли критика, если «поэзия, прежде всего, есть жизнь, а потом уже искусство, в чём, если не в истории, жизнь проявляется с такою полностью, глубокостию и разнообразием …» (VII, 52). Романтикам принадлежит большая заслуга в утверждении исторического подхода к искусству. Суждения Белинского об «историзме» литературы рассматриваются в сопоставлении с мнениями Гердера, А.В.Шлегеля, Гегеля, Шиллера, а также Надеждина. Анализируются суждения Белинского о «поэтическом» историзме в творчестве Шиллера, Жуковского, Пушкина, Гёте, Лермонтова, Лажечникова, Загоскина.

В концепции Белинского широко представлена такая эстетическая категория, как «фантастический элемент», развивающийся по объективным законам русской и западноевропейской литературы. В разрыве с наукой, в защите подсознательного видит характерные особенности фантазии и романтического мировоззрения Ф.Шлегель. Свойственный всему романтизму конфликт между желаемым и сущим разрастается у Новалиса прямо-таки до космических размеров, принимая характер трагического столкновения между миром материальным и духовным. В идеализме Фихте и Шеллинга он находит «ключ» к преодолению этой «роковой» двойственности. Бурно развивавшаяся в русской прозе завуалированная (неявная) «фантастика» несла в себе художественную мысль, что страшное и ирреальное скрываются в самой жизни, что действительность фантастичнее любой выдумки (В.Ф.Одоевский. «Пёстрые сказки», 1833). Суждения Белинского о «фантастическом элементе» анализируются в сопоставлении с мнениями Тика, Гофмана и Гейне.

§7. В седьмом параграфе анализируются вопросы периодизации творчества Жуковского и Шиллера и эволюция взглядов Белинского на их поэзию. В связи с этим рассматриваются в сопоставительном плане суждения Н.А.Гуляева, С.В.Тураева, З.Х.Либинзона, А.А.Аникста о многообразии художественных приёмов в поэтике немецкого поэта и драматурга.

Глава третья - «Проблемы типологических связей русской и английской литературы в критике В.Г.Белинского».

И в третьей главе - семь параграфов.

§1. «В.Г.Белинский о «миросозерцании» русского и английского народов и соразмерности «талантов» и «гениев» в их национальных литературах». Процесс взаимодействия национальных литератур представляет собой, по мысли Белинского, закономерное свойство литературы «демонстрировать» себя в международных взаимосвязях и соотношениях. В статье «Общее значение слова литература» содержатся выводы критика о сравнительно-типологическом соотношении русских и европейских гениев в области искусства. Для поэта, который хочет, чтоб гений его был признан везде и всеми, а не одними только его соотечественниками, «национальность», по логике критика, есть первое, но не единственное условие. Необходимо ещё, чтоб, будучи национальным, он в то же время был и всемирным, то есть национальность его творений была формой, плотью и личностью духовного мира общечеловеческих идей. Другими словами, - необходимо, чтоб национальный поэт имел великое историческое значение не для одного только своего отечества, но чтобы его явление имело всемирно-историческое значение. Такие поэты могут являться, по мнению критика, только у народов, призванных играть в судьбах человечества всемирно-историческую роль, то есть своею национальною жизнью иметь влияние на ход и развитие всего человечества. С этой точки зрения, в России, к сожалению, нет, по логике Белинского, ни одного поэта, способного своим творчеством изменить ход истории и развитие целых народов. Сравнительным сопоставлением творчества Шекспира и Пушкина, Байрона и Лермонтова критик подтверждает свою мысль. Отношение наших великих поэтов к великим поэтам Европы можно выразить, в представлении Белинского, так: о некоторых пьесах Пушкина можно сказать, что сам Шекспир не постыдился бы назвать их своими, так же, как некоторые пьесы Лермонтова сам Байрон не постыдился бы назвать своими, - но, не рискуя впасть в нелепость, - что под некоторыми сочинениями Шекспира и Байрона Пушкин и Лермонтов не постыдились бы подписать своего имени. Cуждения Белинского не лицеприятны, но трудно отказать критику в искренности его личных мнений, хотя они во многом субъективны и даже самоуничижительны в определении творческих ценностей отечественных гениев.

В статье «О жизни и сочинениях Кольцова», разграничив понятия «гений» и «талант», Белинский добавил тезис о том, что «есть художники, которых вы не решитесь почтить высоким именем гениев, но которых вы поколеблетесь отнести к талантам». Такими художниками, занимающими «промежуточное» место между «гением» и «талантом» и являющимися, по логике Белинского, «гениальными талантами», являются Кольцов и В.Скотт. Считая, что «исторический роман» ХIХ века не есть, в принципе, изображение В.Скотта, критик всё же определяет, что В.Скотт потому уже гений, что он первый «угадал» этот род романа.

§2. «В.Г.Белинский о проблеме «историзма» в концепции сравнительно-типологических связей русской и английской литературы». В концепции взаимодействия национальных литератур Белинский утверждает положение об историческом жанре, отражающем историческое прошлое западноевропейских народов. В эпоху Белинского русская литература располагала уже некоторыми произведениями на историческую тему («Арап Петра Великого», «Капитанская дочка», «Тарас Бульба»). Кроме этих шедевров, Белинский рассматривает исторические романы Лажечникова, Загоскина и Кукольника. Критик призывает исторических романистов отказаться от повторения схем В.Скотта с традиционным «идеальным» героем, а воспроизвести русскую историю во всём её национальном своеобразии. «Русская жизнь до Петра Великого имела свои формы, - поймите их … какие эпохи, какие лица! Да их стало бы нескольким Шекспирам и Вальтерам Скоттам!» (III, 20). Критик считает, что воссоздаваемые картины прошлой жизни должны быть зеркальным отражением современной действительности. В суждении критика ставится вопрос о праве художника на вымысел, - имеет ли писатель право на вымысел, а, если имеет, - то в какой степени. Решая эту проблему, он приходит к выводу, что право на вымысел определяется здравым смыслом поставленной цели. Та выдумка, которая противоречит исторической правде, неприемлема с исторической и художественной точки зрения. Белинский не согласен с мнением Сенковского и Греча, которые в журнале «Библиотека для чтения» (1834) доказывали, что исторический роман как жанр - «урод», «плод прелюбодеяния истории с воображением» и в историческом романе автор якобы стеснён рамками истории, - и вообще история искажается вымыслом и причудами поэзии.

§3. В третьем параграфе анализируются суждения Белинского о «типизме» и «народности» в концепции сравнительно-типологических связей русской и английской литературы. Белинский считает, что «типизм» есть один из основных законов творчества, без которого не может быть творчества вообще. Учение Белинского о художественной типизации имело мировое значение. В решении этой проблемы критик пошёл дальше не только литературных критиков России (Никитенко, Шевырев, Булгарин), но и выдающихся теоретиков Западной Европы. Исторические лица, по мнению Лессинга, являют интерес для искусства лишь в той мере, в коей они выступают носителями распространённых пороков или добродетелей. Гегель проблему типичности не увязывает с политическими вопросами, с критикой современности. Он солидарен с Кантом в том, что эстетическое переживание имеет место там, где предмет нравится сам по себе, вне зависимости от потребностей человека. Выявление типических черт у Фейербаха идёт не по общественной, а по физиологической линии. Белинскому в понимании типического удалось пойти дальше «просветителей» и Фейербаха потому, что он рассматривал человека конкретно исторически, в неразрывной связи с обществом, с породившими его социальными обстоятельствами. Гёте в типизировании видит ту силу, которая позволяет искусству, оставаясь в сфере действительности, в то же время подниматься над нею. Требование верного изображения действительности посредством типизации жизненных явлений характерно и для Белинского, - это положение он развивает в статьях «О русской повести и повестях г. Гоголя» и «Горе от ума». В разработке этой идеи он опирается также и на анализ других классических произведений русской и западноевропейской литературы («Отелло»). «Тип» (первообраз) в искусстве, по логике Белинского, есть то же, что «род» и «вид» в природе, что «герой» в истории. Типическое лицо есть представитель целого рода лиц, есть нарицательное имя многих предметов, выражаемое, однако ж, собственным именем. Свою концепцию «типического» Белинский связывает с пониманием общественной и социально-исторической обусловленностью характеров. В качестве сопоставительных примеров «типических характеров» являются в критике Белинского образы гоголевского героя (Пирогов) и Шейлока Шекспира («Венецианский купец»), Лермонтова («Герой нашего времени»), Пушкина, Байрона, В.Скотта, Гоголя и Диккенса («Домби и сын»). Суждения Белинского о Диккенсе рассматриваются в сопоставлении с мнениями Ф.Шаля, А.Дудлея, «Северной пчелы», а также российских исследователей (М.П.Алексеев, В.В.Ивашева, И.М.Катарский и др.).

§4. В четвёртом параграфе анализируются суждения Белинского о «рефлексии» и «субъективности» в концепции сравнительно-типологических связей русской и английской литературы. Девятнадцатый век критик назвал «веком рефлексии», философствующего духа, размышления, альфой и омегой которого является вопрос. Рефлексия своеобразно отразилась в творчестве русских и западноевропейских художников. Апофеозом рефлексии стала, по его мнению, трагедия Гёте «Фауст». В английской поэзии рефлектирующей он считал поэзию Байрона, в русской - лермонтовскую. Как общественная «болезнь» рефлексия проявилась в апатическом восприятии окружающей жизни, в которой невозможно пользоваться её благами. Она предстала, по определению Белинского, как «отвращение ко всякому делу, отсутствие желаний и стремлений, безотчётная тоска, болезненная мечтательность при избытке внутренней жизни» (IV, 254). В этом признании видна сущность рефлектирующего начала, нашедшего своё отражение в произведениях русских и западноевропейских поэтов и писателей.

§5. Пятый параграф посвящён анализу логики суждений Белинского о «художественности» и стилевом своеобразии русских и английских писателей. В концепции типологических связей национальных литератур Белинским важное место отведено пояснению понятий «содержание», «сюжет» и «художественность». Образцом «высокой художественности», в представлении критика, выступает поэзия Пушкина, в которой Белинский отличает соразмерность, стройность, полноту, естественность творческой концепции, лежащей в основе поэтического искусства. Учение о «слоге» чётко проявляется при сопоставлении творчества Байрона и Лермонтова. «Параллели» этих поэтов прослеживаются Белинским при сопоставлении их жизненного и творческого пути. Суждения Белинского о Байроне подаются в сопоставлении с мнениями Гёте, Вольфа, Томаса Медвина, госпожи де Сталь, Стендаля и др. При анализе суждений Белинского о сопоставлении творчества Диккенса и Гоголя обращается внимание на то, что Белинский ощущал косвенное воздействие Диккенса на Гоголя (как, впрочем, и Гоголя на своего английского «собрата»), так как, являясь современниками, они имели возможность посредством переводческой литературы «читать друг друга». В представлении критика, по художественному таланту и силе критического изображения действительности Диккенс и Гоголь были гигантами в области литературного искусства.

§6. В шестом параграфе анализируются суждения Белинского о «такте действительности», «идее отрицания», «трагическом» и «комическом» в концепции типологических связей русской и английской литературы. Белинский приветствует стремление поэтов правдиво изображать жизнь, считая истину главным критерием художественных произведений. Если Пушкин, В.Скотт, Диккенс и Гоголь умеют делать «поэтическими самые прозаические предметы» (VII, 336), то не потому, что они привносят к ним свою поэзию от себя, а потому что они умеют проникнуть в их внутреннюю сущность. Признаком истинного творчества, а не «копированием» критик считает единство содержания и формы. При этом Белинский не считает идентичным понятия «содержание» и «сюжет». В этом свете критик решал и сложный вопрос о «свободе творчества». «Свобода творчества», в его представлении, легко согласуется со служением современности, - для этого не нужно принуждать себя писать на темы, насилуя фантазию, - для этого нужно только быть гражданином, сыном своего общества и своей эпохи. Как чуток стал, например, «роман» к состоянию общества, Белинский показал в рецензиях на романы Герцена, Достоевского, Тургенева, Гончарова, а также (в сопоставлении с английской литературой) Диккенса, в творчестве которого он отмечает замечательный талант писателя в простом и верном изображении жизни.

В концепции Белинского можно найти критику гегелевского понимания «трагического». Гегель переносил «трагическое» в фантастический мир абстрактных противоречий, призывая к смирению человека перед фатальной силой абсолютной идеи. «Трагические элементы» анализирует Белинский в художественных произведениях Шекспира, Пушкина («Борис Годунов»), Вильсона («Чумный город»), Гоголя («Тарас Бульба»). Заслуживают внимания суждения Белинского о соприкосновении в искусстве «комического» и «трагического» элементов, возбуждая «уже не лёгкий и радостный, а болезненный и горький смех» (VIII, 90). «Смех сквозь слёзы» Белинский отмечает в произведениях не только русских писателей (Гоголь, Достоевский), но и многих западноевропейских художников, начиная с Шекспира, Байрона, Диккенса и других. Очертания социальной сатиры могут, по логике критика, «маскироваться», «прятаться» за безобразное, казалось бы, «смешное». Здесь же анализируются суждения Белинского о «сатирическом» и «комическом элементе», а также «иронии» в художественных произведениях русских и английских художников.

§7. В седьмом параграфе анализируются вопросы о типологических связях и значении творчества русских и английских писателей в критике Белинского. С этой целью надо обратить особе внимание на развитие «демонической» темы, столь популярной в мировой литературе ХIХ века. «Демонизм» Белинский считал одним из признаков романтической поэзии. Он живо откликнулся на разработку этой темы в западноевропейской («Фауст» Гёте; «Манфред» Байрона) и русской («Демон», «Сцена из Фауста» Пушкина; «Демон» Лермонтова) литературах. Но все панегирические суждения Белинского о поэтическом образе Демона в произведениях русской и зарубежной литературы не выдерживают принципиальной критики с позиций русского Православия.

Белинский обращает внимание на важную роль «лиризма» в произведениях искусства. Богатая литература Англии, превосходя все другие литературы в эпической и драматической поэзии, едва ли, по мнению критика, уступит какой-либо и в лиризме. Богатейшую сокровищницу лирической поэзии составляют сонеты и лирические поэмы Шекспира, В.Скотта, произведения Мура, Вордсворта, Бёрнса, Саути, Кольриджа и Байрона. В сопоставительном плане Белинским анализируются драматические произведения Байрона и Пушкина, Шекспира и Пушкина, Лермонтова и Байрона. В связи с этим обращает на себя внимание тезис об «идеальном содержании» художественных произведений. «Идеальное содержание», по мысли критика, представляет собой творчески обогащённую действительность, воссоздаваемую под воздействием нравственных и социальных противоречий. Произведение с «идеальным содержанием» предполагает вобрать в свою структуру многие эстетические категории, рассматриваемые в концепции Белинского (народность, художественность, объективность, идейность, простота, пафос и др.), обнаруживающие художественный синтез, без которого произведение искусства не может быть «идеальным», безукоризненным, - в полном смысле этого слова. Рождённые в процессе критического анализа художественных произведений русских и английских писателей эти эстетические положения подтверждают научную идею о том, что свою концепцию Белинский строил на конкретном материале сравнительно-типологических связей русской литературы с национальными литературами Запада.

Глава четвёртая - «В.Г.Белинский о типологических связях русской и французской литературы».

В данной главе, как и в предыдущих главах, тоже - семь параграфов.

§1. В первом параграфе анализируются суждения Белинского о национальном своеобразии русского и французского народов. У каждого народа, по мнению критика, вследствие его национальной индивидуальности, имеется свой взгляд на вещи и своя манера понимать и действовать. Понятия об искусстве, равно как и самая идея его, взяты россиянами, по мнению Белинского, у французов, - только с появлением Жуковского отечественная литература и искусство начали освобождаться от французского влияния, известного под именем «классицизм». Но с третьего десятилетия ХIХ века французы снова «вторглись» в русскую литературу, - но уже во имя «романтизма».

Важным критерием, определяющим ценность произведений искусства, являются суждения Белинского о соотношении понятий «национальность», «народность» и «самобытность». Восприятие этих эстетических категорий постоянно эволюционировало в сознании критика. Вначале понятие «национальности» совпадает у него с «народностью», которая отличается от «простонародности». Суждения критика о «национальной самобытности» народов подводит к выводу о том, что утверждение «национальной самобытности» является утверждением «народной Руси». Логика суждений критика о роли народных масс в развитии своего национального характера касается развития как отечественной, так и западноевропейской литературы. В статье о «Парижских тайнах» Эжена Сю народ, по мысли Белинского, «один хранит в себе огонь национальной жизни» (VIII, 173). А в написанной в том же, 1844 году, пятой статье о Пушкине Белинским сказано о народной массе, что она «прямая хранительница народного духа, непосредственный источник таинственной психеи народной жизни» (VII, 345). Обращая особое внимание на своеобразие русского национального характера, воспроизводимого в произведениях русской литературы, критик замечает, что основным элементом, родной стихией национальной поэзии, наиболее полно выразившейся в творчестве Пушкина, Кольцова и Лермонтова, является грусть. Грусть русской души, по логике Белинского, имеет особенный характер. Всё, что могло бы обессилить и уничтожить всякий другой народ, считает Белинский, «только закалило русский народ» (V, 442).

§2. Во втором параграфе анализируются суждения Белинского о проблемах «народности» и «самобытности» русской и французской литературы.

§3. Третий параграф посвящён анализу логики суждений Белинского о «социальных» проблемах в концепции типологических связей русской и французской литературы. Если в «Речи о критике» (1842) Белинский на первое место выдвигал эстетический анализ произведений искусства, то в обзорной статье «Современника» (1848) на первый план выходят социальные проблемы. В связи с этим он восхищается французскими социалистами, особенно творчеством Ж.Санд. Певцом народной Франции критик считал Беранже, противопоставляя его поэзию писателям французской «неистовой» школы - Дюма, Ж.Жанену, Э.Сю. Усиление социальной линии обнаруживает Белинский в произведениях Марлинского 1830-х годов («Лейтенант Белозор», 1831), постоянно сопоставляя его творчество с творчеством Ж.Санд. Безоговорочно относя Ж.Санд и Марлинского к разряду романтиков, Белинский по-разному оценивает итоги их творчества. В первом случае (Ж.Санд) его оценки эволюционировали от резкого неприятия в сторону высокой похвалы, а в другом (Марлинский) - от похвал к порицанию.

§4. В четвёртом параграфе анализируется логика суждений Белинского о «рефлексии» в концепции типологических связей русской и французской литературы. Творческие взаимосвязи писателей русской и французской литературы прослеживаются Белинским в плане идентичности или, наоборот, противоречий философских размышлений авторов художественных произведений. Причём, критик акцентирует внимание читателей не только на сюжете, но и на идее анализируемого сочинения. Критик считает, что в художественном произведении идея всегда истинна, если вышла из души. Для убедительности своих доводов критик анализирует в сопоставительном плане произведения Ж.Санд, Альфреда де Виньи, Беранже, В.Гюго, Эжена Сю, Лажечникова и Гоголя. Правда, критик, как, впрочем, и Гегель, категорически возражает против «утилитарного» подхода к искусству. Типичным «утилитаристом» Белинский, как и Пушкин, считал Вольтера и В.Гюго, которые в своих трагедиях, не заботясь о правдоподобии характеров, заставляли свои лица кстати и некстати выражать правила своей философии. Белинский не сводит историю, подобно Гюго, к столкновению «добра» и «зла», - он ориентирует писателей на раскрытие социальных сил, являющихся, по его мнению, первопричиной многих безнравственных поступков.

§5. Пятый параграф посвящён раскрытию логики суждений Белинского о «правде изображения действительности» и «типизме» в концепции типологических связей русской и французской литературы. Пафос двух последних годовых обзоров Белинского - в прославлении «натуральной школы». Белинский отрицал факт влияния произведений французских писателей «неистовой» школы на современную ему «натуральную школу». Эта мысль утверждается при сопоставительном анализе произведений Гоголя, Герцена, Гончарова, Тургенева, Даля, Григоровича, Марлинского, - с одной стороны, и Гюго, Э.Сю, Дюма, Жюль Жанена («Мёртвый осёл и гильотированная женщина»), Поль де Кока, а также де Виньи («Сен-Мар»), - с другой стороны. В то же время, анализируя проблему художественного мастерства русских и французских писателей в освоении ими жанра «физиологического очерка», Белинский считает, что Франция - страна классического «физиологического очерка», - её пример оказывал стимулирующее воздействие на другие литературы, в том числе и на русскую. Из произведений натуральной школы «Записки охотника» Тургенева завоевали на Западе самый ранний и прочный успех, как, впрочем, и сочинения Гоголя, анализируемые Белинским в сопоставлении их с повестями Бальзака. Отношение Белинского к творчеству Бальзака было явно противоречивым. Критик негативно отнёсся к русским «бальзачникам», увлекавшихся подробным описанием жизни аристократических салонов (Марлинский, Строев, Селиванов и др.). Типами, взятыми из русской жизни, Белинский считал пушкинские («Евгений Онегин») и гоголевские («Мёртвые души») образы.

§6. В шестом параграфе анализируется логика суждений Белинского о «пафосе», «субъективности», «художественности», «лиризме» и «женской проблеме» в концепции сравнительно-типологических связей русской и французской литературы. Понятие о «пафосе» было впервые введено Гегелем. Однако Гегель говорит о патетике применительно не к художнику, а к героям художественного произведения. Белинский, в отличие от Гегеля, считает всю жизнь достойной художественного изображения. В его представлении, беспристрастность писателя есть доказательство слабости творческой силы. Утверждая «тенденцию художника» в искусстве, называя её «авторской позицией» или «авторской точкой зрения», подтверждение своей теории Белинский находит в анализе произведений русских и западноевропейских писателей. Тенденцию писателей и поэтов к суду над современной им действительностью обнаруживает Белинский в комедии Грибоедова «Горе от ума», в поэзии Лермонтова, Беранже, произведениях Ж.Санд, Гоголя, В.Ф.Одоевского, Бальзака. Утверждая реализм как высшую ступень искусства, Белинский по-новому ставит вопрос о «художественности»: «Художественная только та форма, которая рождается из идеи» (V, 259). Эту проблему Белинский развивает, сопоставляя творческое мастерство Марлинского и Ж.Санд.

Белинским уделено много внимания разъяснению такой эстетической категории, как «лиризм». Лирика, по логике критика, как особый род поэзии, в которой преобладает лиризм переживаний и чувств субъекта. На этом основании Белинский открывает новый жанр - жанр «эпической элегии», к которому относит многие произведения русской и западноевропейской литературы («Умирающий Тасс» Батюшкова, «Водопад» Державина, «Андре Шенье» Пушкина и др.). Представляет особый интерес анализ суждений Белинского о творческой параллели Ж.Санд и Зенеиды Р. - вой (Е.А.Ган) при решении «женской проблемы» в их художественных произведениях. Эту же проблему критик анализирует, рассматривая творчество А.Дружинина («Полинька Сакс»), В.Ф.Одоевского («Княжна Зизи» и «Княжна Мими»), Поль де Кока и г-жи Жуковой («Мои курские знакомцы»).

§7. В седьмом параграфе анализируются суждения Белинского о «комическом», «трагическом» и «фантастическом элементе» в концепции сравнительно-типологических связей русской и французской литературы. Понимание «юмора» у критика далеко отстоит от немецкой романтической теории («романтической иронии»). Для Шлегеля, как и для Шеллинга, жизнь не знает ни «комического», ни «трагического», она - «индифферентна» (т.е. безразлична), - и другое лишь привносится в неё художником. Просветительская эстетика на Западе причину возникновения трагической коллизии видела в «трагической вине» самого героя. Исходя в решении эстетических вопросов из «характеров», она искала в трагическом персонаже внутренние слабости, которые приводили его к гибели. Именно так проблему трагического конфликта решают Лессинг, Шиллер, Гюго и некоторые другие западноевропейские писатели. Трагический конфликт возникает, по Гегелю, в результате столкновения человека с объективными явлениями действительности.

Суждения Белинского о своеобразии «иронии», «сатиры», «трагического» и «комического» элементов в литературе анализируются в сопоставлении с мнениями Гегеля, Гейне, Менцеля, а также при анализе художественных произведений русских и французских писателей, поэтов и драматургов (Бомарше, Грибоедов, Пушкин, Гоголь, - «Ревизор», «Театральный разъезд»), Мольер («Скупой»), В.Ф.Одоевский, Поль де Кок, Эжен Сю («Парижские тайны»). Белинский хорошо осознавал, что верное воспроизведение действительности невозможно при помощи одной эрудиции, - ибо для воссоздания её в полном объёме нужна ещё фантазия. Но в борьбе за реализм критик осторожен к преобладанию «фантастического элемента» в произведениях искусства. Увлечение «фантастическим элементом» Белинский критикует в произведениях Достоевского («Двойник», «Господин Прохарчин», «Хозяйка»), Ж. Санд, В.Гюго и др. писателей французской «неистовой» школы.

Итак, в четвёртой главе, на основе критических суждений Белинского, утверждается идея о том, что свою концепцию типологических связей национальных литератур критик строил, опираясь на анализ творческих параллелей и пересечений русских и западноевропейских писателей, - в конкретном случае, - России и Франции.

Глава пятая - «Проблемы англо - немецких, англо - французских и франко - немецких типологических связей в критике В.Г.Белинского».

В пятой главе - три параграфа.

§1. Первый параграф посвящён анализу суждений В.Г.Белинского о проблемах типологических связей немецкой и английской литературы. Обычно Белинский указывал на три основные великие нации, являющиеся, по его мнению, главными представительницами современного человечества, - английскую, немецкую и французскую. Характеризуя своеобразие немецкой нации, Белинский говорит, что «Германия понимает (созерцает) природу и человека, словом, - действительность, … как предмет для сознания, - и отсюда мыслительно-созерцательный, субъективно идеальный, восторженно аскетический, отвлечённо-учёный характер её искусства и науки. Оттого и само искусство её не что иное, как параллель философии, как особенная форма созерцательного мышления, и оттого же и всемирно-исторический характер произведений её литературы - и науки и поэзии» (V, 643). С этим связана противоположность между высоким, всемирно-историческим значением немцев в науке и искусстве и их отсталостью в гражданском быту современной Белинскому Германии. В своих суждениях критик солидарен с немецким поэтом Гейне. При анализе некоторых произведений Гёте («Стелла», «Брат и сестра», «Герман и Доротея»), Жан Поль Рихтера и Гофмана Белинский указывает на зависимость писателей от условий государственного устройства Пруссии.

Англия, по логике Белинского, составляет, в этом отношении, прямую противоположность Германии. Но, осознавая, что индивидуальная, личная свобода в Англии - это не что иное, как свобода буржуазная, Белинский замечает, человек в этом обществе ничего не значит сам по себе, получая «большее или меньшее значение оттого, что он имеет или чем он владеет» (VI, 615). Но критик обнаруживает, характеризуя творчество Шекспира, В.Скотта, Байрона и Диккенса, что и Англия есть страна всевозможных нравственных противоречий. Общественные противоречия отразились, по логике Белинского, на развитии драматургии и жанра «романа» этих стран. Белинский считает, что мировое произведение искусства нисколько не заслоняет национального значения этого произведения. Так, «Фауст» - мировое, общечеловеческое произведение. Но, тем не менее, читая эту трагедию, ощущаете, что родиться оно могло только в фантазии немца, и Байронов «Манфред», навеянный «Фаустом» Гёте, уже нисколько не веет германским духом. Национальное своеобразие английского «духа» чётко проявляется, по логике Белинского, в творчестве Шекспира, хотя в своих драмах он выводил не одних англичан, но и немцев, итальянцев, римлян и греков. Чем гениальнее поэт, тем общее его создания, - а чем общее они, тем национальнее и оригинальнее. Гофман - великий талант, но он, по логике Белинского, далеко низшее в сравнении с Гёте и Шиллером, - ибо он выразил только одну сторону германского духа.