Поэзия французского сюрреализма: проблема жанра

Размещено на http://www.allbest.ru/

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание учёной степени доктора филологических наук

Поэзия французского сюрреализма: проблема жанра

Специальность 10.01.03 - литература народов стран зарубежья /западноевропейская литература/

На правах рукописи

Пинковский Виталий Иванович

Москва - 2009

Работа выполнена на кафедре литературы Северо-Восточного государственного университета (г. Магадан).

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор ЛУКОВ Владимир Андреевич

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор КИРНОЗЕ Зоя Ивановна

доктор филологических наук, профессор ТАГАНОВ Александр Николаевич

доктор филологических наук, профессор ШВЕЙБЕЛЬМАН Надежда Федоровна

Ведущая организация - Московский государственный лингвистический университет

Защита состоится «__»____________2009 года в ____ часов на заседании диссертационного совета Д 212.154.10 при Московском педагогическом государственном университете по адресу: 119992, г. Москва, ГСП-2, Малая Пироговская улица, д. 1, ауд. …

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского педагогического государственного университета по адресу: 119992, г. Москва, ГСП-2, Малая Пироговская улица, д. 1.

Автореферат разослан «____» ______________2009 г.

Учёный секретарь диссертационного совета А. И. Кузнецова

жанр поэзия сюрреализм прозаический

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования. Литература французского сюрреализма изучена неравномерно: досконально рассмотрены её исторический (М. Надо) и социологический (Н. Бандье) аспекты, в основных чертах - её философия (Ф. Алькье), специфика образотворчества (А. Балакиан, М.-К. Дюма, М. Э. Коуз, Е. Пастор и др.), исследована политическая деятельность сюрреалистов (А. Тирион, Г. Брее), сюрреалистический быт (Ж.-П. Креспель, А. Лану), биографии и творчество поэтов, входивших в группу А. Бретона. Каждая четвёртая диссертация по литературе во Франции в 1990-е - начале 2000-х гг. посвящена сюрреализму La traversee des theses / D. Alexandre, M. Collot, J. Guerin, M. Murat. - P., 2004. - P. 57-65. . Несмотря на это, поэтические жанры сюрреализма - почти не выявлены, не изучены, не систематизированы.

Не меняет положения и единичная попытка М.-П. Беранже обозначить данную проблему Beranger M.-P. Le surrealisme fait-il du genre? // L'Eclatement des genres au XX-e siecle. P., 2001. P. 143-159.: автор в целом остается на позиции дедуктивного подхода, фиксируя то, что у сюрреалистов напоминает исторические жанры: рассказ, анекдот, сказку, а также немногочисленные формы, выделенные и названные самими сюрреалистами («абсурдный диалог»). Статья М.-П. Беранже обнажает и методологическую проблему жанровых исследований посттрадиционалистской литературы вообще: явления, не имеющие исторических аналогов, не подлежат рассмотрению в жанровом аспекте, в лучшем случае замечаются смешанные формы, включающие в себя элементы традиционных жанров.

В отечественном литературоведении, обратившемся к сюрреализму ещё в 20-30-е годы ХХ столетия, к началу 90-х годов в основном завершён ознакомительный этап освоения данного явления как целого (И. Ю. Подгаецкая, Л. Г. Андреев, Н. И. Балашов, В. П. Большаков, Т. В. Балашова) и наступил новый, отличающийся проработкой отдельных проблем, зачастую не до конца разрешённых или даже не поставленных зарубежными исследователями (работы Н. Ф. Швейбельман, Е. Д. Гальцовой и др.). Реферируемая диссертация находится в русле наметившейся тенденции, так как посвящена не изученной ни зарубежной, ни отечественной наукой проблеме жанров сюрреалистической поэзии.

Неизученность поэтических жанров сюрреализма объясняется тем, что сами сюрреалисты почти игнорировали сколько-нибудь определённые формы, а вслед за ними возможность постановки вопроса о жанрах в поэзии сюрреализма категорически отвергают и многие исследователи (Г. Фердьер, Ж. Лод, А. Жофруа, О. Прета-де Бофор и др.), полагающие, что литературные категории к сюрреализму неприменимы: «…только несведущие могут считать сюрреализм такой же… литературной школой, как другие» Ferdiere G. Surrealisme et alienation mentale // Entretiens sur le surrealisme. - P., 1968. - P. 304. . Это справедливое отчасти мнение, будучи абсолютизировано, добавляет к сюрреалистическому самомифологизированию ещё и исследовательскую мифологизацию, которая оборачивается: 1) произвольными (ненаучными) трактовками текстов; 2) использованием при анализе сюрреалистических произведений понятийного арсенала разных поэтических систем, плохо или совсем не соотносящихся с сюрреализмом, что искажает смысл текстов; 3) некорректным пониманием сюрреализма и литературы посттрадиционалистской эпохи в целом. Состояние означенной проблемы делает очевидной насущность ее решения, чем и определяется актуальность данной работы.

Основным объектом исследования является французская сюрреалистическая поэзия (произведения Л. Арагона, Ж. Арпа, А. Арто, Ж.-К. Барбе, Ж. Барона, Ж.-Л. Бедуэна, М. Бланшара, В. Бунура, А. Бретона, Ж.-Б. Брюниу, Р. Витрака, Р. Шара, М. де Шазаля, Р. Кревеля, Р. Десноса, М. Дюшана, П. Элюара, Ж. Юнье, М. Лериса, Е. Л. Т. Мезана, А. Мишо, С. Моро, П. Нуже, Б. Пере, Р. Кено, П. Реверди, Ф. Супо, Т. Тзара, П. Юника). Дополнительным объектом являются тексты IV-XX вв., привлекаемые для сопоставления с сюрреалистическими (произведения И. Голля, Ф. Пикабиа, Ж. Рибмон-Дессеня, Ж. Риго, М. Жакоба, А. Жарри, Сен-Поль-Ру, П. Валери, С. Малларме, А. Рембо, Лотреамона, П. Верлена, Ш. Бодлера, Ж. де Нерваля, В. Гюго, А. Бертрана, Новалиса, Б. де Ламонуа, М. Ренье, К. Шерье, П. Ронсара, Ж. Маро, К. Маро, Ж. Кретена, Ж. Молине, Ж. Шателена, Б. де Борна, Дж. Рюделя, А. де Марейля, Драконтия, Седулиуса и других авторов, а также анонимные тексты IX-XVIII вв.).

Предмет исследования - жанровый аспект поэзии французского сюрреализма.

Цель исследования - выявление, изучение и системное описание жанров французской сюрреалистической поэзии. Поставленной целью определяются следующие задачи:

- определение границ объекта исследования;

- разграничение поэтических и прозаических произведений в наследии сюрреалистов:

а) изучение взглядов на природу поэзии и прозы в эстетике 18-20 вв.;

б) изучение истории и теории «стихотворения в прозе»;

в) уточнение категорий «общего» и «частного» и применение их для разграничения поэзии и прозы;

г) выяснение функции прозаической формы в сюрреалистической поэзии в аспекте жанрообразования;

- изучение философии, эстетики и поэтики сюрреализма;

- выяснение природы сюрреалистических произведений;

- уточнение понятия жанра применительно к сюрреалистическим текстам и определение принципов классификации и номинации сюрреалистических жанров;

- описание сюрреалистических жанров;

- рассмотрение сюрреалистических жанров в синхроническом и диахроническом контексте французской поэзии;

- установление закономерностей зарождения и функционирования сюрреалистической системы жанров.

В качестве рабочей гипотезы выдвинуто следующее предположение: сюрреалистическая поэзия не является хаотическим, спонтанным образованием, а создаёт определённые жанры, составляющие систему как практическое воплощение мировоззренческой установки поэтов-сюрреалистов.

Теоретико-методологическая основа выделения и описания жанров. Жанр в данной работе рассматривается как «исторически понятый тип формосодержательного единства»(Вл. А. Луков). Соответственно, определяющее значение в понимании жанровой природы сюрреализма и разработке приёмов изучения сюрреалистических текстов оказали исследования, соотносящиеся (позитивно и негативно) с выдвинутой А. Н. Веселовским идеей «индуктивной поэтики, которая устранила бы её [истории литературы] умозрительные построения, для выяснения сущности поэзии - из её истории». Это работы А. Н. Веселовского, М. М. Бахтина, Ю. Н. Тынянова, Д. С. Лихачёва, С. С. Аверинцева, П. Зюмтора, М. С. Кагана, Вл. А. Лукова, Г. Н. Поспелова, Л. В. Чернец, С. Н. Бройтмана, М. М. Гиршмана, Н. Д. Тамарченко, В. И. Тюпы, П. Хернади, А. Ю. Большаковой, Е. Л. Лозинской, Е. Л. Конявской, Р. Шампиньи. Важными были также понятие структуры, разработанное в трудах Ю. М. Лотмана, и теория «семейного сходства» в трактовке А. Фаулера. Исследованию проблем диссертации способствовали философские идеи Гераклита, Аристотеля, Р. Декарта, И. Канта, Г. Гегеля, А. Бергсона, М. Хайдеггера, Э. Гуссерля, Ф. Алькье, Я. Мукаржовского, А. Ф. Лосева.

Разработка отдельных аспектов исследования была бы существенно затруднена без опоры на труды таких авторов, как А. А. Потебня, В. В. Виноградов, С. Бернар, М. Паран, Д. Комб, Ц. Тодоров, Д. Буте, Л. В. Евдокимова, М. И. Никола, Ж. Рубо, О. И. Федотов (специфика поэзии и прозы); М. Л. Гаспаров, Ф. де Донвилль, Л.-К. Порте, П. Гиро, А. Гюйо, А. Жандр, Б. Раух, А. Стегманн, Е. Д. Гальцова, В. П. Трыков, И. О. Шайтанов, Н. Ф. Швейбельман (специфика конкретных жанров); Г. Фебель, А. Леметр, У. Мёльк, Д. Рабате, М. Рэмон, М. Раймонд, Р. Сабатье, М. Цинк, Л. Г. Андреев, Н. И. Балашов, Т. В. Балашова, З. И. Кирнозе, А. И. Таганов (специфика литературного процесса во Франции).

Метод, применявшийся для решения исследовательскихх задач, сочетает в себе элементы сравнительно-исторического, типологического, системно-структурного, историко-теоретического, а также биографического и статистического методов, привлекаемых по мере потребностей индуктивного подхода к изучаемым явлениям.

На защиту выносятся следующие основные положения:

1. Поэзия французского сюрреализма, вопреки декларациям самих сюрреалистов и мнению значительного числа исследователей, является литературным образованием, хотя изначально течение не ставило перед собой эстетических целей, будучи направлено на пересмотр картины мира и ценностей «позитивистской» (А. Бретон) культуры, на создание некоей новой, внерелигиозной духовности.

2. Установка сюрреализма на отрицание традиционных ценностей, на постижение скрытых сторон реальности тремя взаимодополняющими способами - мистическим, рационалистическим, профанирующим - определила характер ведущих сюрреалистических жанров, которые исходно предназначались для осуществления практических целей в качестве своеобразных инструментов, «устройств» (А. Бретон). Принципиальная невозможность достижения поставленных целей выдвинула на первый план эстетическую составляющую сюрреалистических произведений, которая из вспомогательной превратилась в самодовлеющую, что окончательно замкнуло сюрреалистические тексты в границах литературы.

3. Прозаическая форма поэтических произведений сюрреализма является не только знаком отказа от традиционной просодии, но и важным условием формирования сюрреалистических жанров. Возможность существования поэзии в прозаической форме обеспечивается соблюдением главного принципа поэтических текстов: «общее» в поэзии обозначается в основном через типическое «частное». В прозе, соответственно, нетипическое «частное» количественно превышает типическое (в прозе по сути, а не по форме). В отсутствие ясно определимого «общего», что характерно для многих произведений поэзии сюрреализма, сохраняется модель поэтических текстов, нечто вроде поэтической «грамматики»: образы, воплощающие предполагаемое типическое «частное», создают прерывистую структуру, будучи связаны не друг с другом цепочками образов нетипического «частного», а с неким «общим».

4. Под «стихотворением в прозе» следует понимать не жанр, а большую группу как прозаических жанров малого объёма, так и поэтических в прозаической форме.

5. «Словесная игра» в сюрреалистической поэзии не только и не столько явление стиля, сколько жанрообразующий фактор (в тех текстах, где «автором» является сам язык).

6. Системность сюрреалистической поэзии обеспечивается не только общим типом философского и художественного мышления участников течения, его общими задачами, но в значительной степени и формально: крупные жанры соотносятся с малыми, как целое и его части.

7. Сюрреалистические жанры связаны (генетически и типологически) с жанрами различных эпох французской поэзии и с фольклором.

8. Прекращение бытования сюрреалистических жанров объясняется не до конца преодоленной инерцией традиционной поэзии (жанровые «отклонения»), а также внутренней исчерпанностью самого течения, не достигшего цели «полного раскрепощения духа» (А. Бретон).

Научная новизна исследования заключается: 1) в выявлении, изучении и системном описании жанров французской сюрреалистической поэзии; 2) в установлении характера их связей с предшествующей и современной сюрреализму поэзией Франции; 3) во введении в научный оборот отечественного литературоведения большого количества художественных и критических текстов сюрреализма, еще не становившихся объектом изучения; 4) в уточнении ряда традиционных понятий («стихотворение в прозе», «сюрреалистическая поэзия», «общее», «частное», «музыкальность символизма»); 5) в разработке понятий, позволяющих осмыслять и обозначать сюрреалистические жанры («репрезентативный» жанр, «каталог», «литания»).

Результаты исследования апробировались в ходе проведения автором занятий на филологическом факультете Северо-Восточного государственного университета (г.Магадан), докладывались на заседаниях кафедры всемирной литературы МПГУ (2003, 2006 гг.), нашли отражение в публикациях материалов 10 международных (Москва, Тверь, Соликамск, Брест), 11 всероссийских (Москва, Пенза, Биробиджан, Уссурийск), 4 региональных (Магадан) конференций, в 9 журналах, в различных коллективных сборниках, а также 2 монографиях. Общее количество публикаций - 51. Объём - 46,6 п. л.

Теоретическая значимость диссертации заключается в том, что: 1) в ней иначе, чем в границах сложившейся научной традиции, осмысляется проблема поэзии в прозаической форме; 2) разрабатывается жанровая теория сюрреалистической поэзии; 3) устанавливаются генетические и типологические связи сюрреалистических жанров с жанрами разных эпох французской поэзии, что позволяет дополнить сведения об исторических жанрах; 4) уточняются такие понятия, как «общее», «частное», «музыкальность поэзии», «стихотворение в прозе» и др.; 5) обосновывается терминология для обозначения сюрреалистических жанров.

Практическая ценность исследования состоит в том, что его материалы и результаты могут быть использованы при дальнейшем изучении литературы сюрреализма и посттрадиционалистской эпохи в целом, при коррекции и дополнении учебных и справочных изданий, посвящённых авангардистским явлениям, в разработке вузовских курсов по истории зарубежной литературы ХХ века, спецкурсов по проблемам литературы авангардизма и жанрологии.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения и списка литературы, включающего 525 наименований. Объём - 462 с.

Во введении обоснована актуальность темы, её новизна, обозначена методологическая основа, определён объект исследования, сформулированы цель и задачи работы, а также основные положения, выносимые на защиту.

Поэзия в прозаической форме. Проблема «стихотворения в прозе».

В данной главе раскрывается связь прозаической формы сюрреалистической поэзии с её сутью и процессами жанрообразования в ней. Сюрреалистическая поэзия написана в основном прозой и верлибром. Современная теория «стихотворения в прозе» (С. Бернар, М. Паран, Ц. Тодоров, М. Деги, М. Божура, Д. Комба и др.) не даёт убедительной и однозначной дефиниции этого явления именно как жанра, расплывчато определяет различие между поэзией и прозой. Обращение к понятию поэзии в эстетике XVIII - XX веков убеждает, что суждения о поэзии (в узком смысле) И. Канта, Г. Гегеля, Ф. Шеллинга, П. Валери, Т. С. Элиота, В. Б. Шкловского, Л. Я. Гинзбург, Ю. М. Лотмана, И. Бонфуа, Е. Эткинда и др. восходят к известной идее Аристотеля о тенденции к типизированию в художественной сфере («поэзия говорит более об общем, а история об единичном» («Поэтика»)).

Однако всякое «единичное» («частное») является в конечном счёте элементом и знаком некоего целого («общего»). Значит, различие между поэтическим и художественно-прозаическим высказываниями, направленными на одно и то же целое, определяется характером выражающего это «общее» «частного». Таким образом, под «общим» мы понимаем некое целостное явление действительности и вводим разделение на типическое и нетипическое «частное». Типическое «частное» настолько характерно выражает некий признак (или признаки) «общего», что способно указывать на «общее» и вне контекста, нетипическое - только контекстуально. В художественных произведениях присутствуют оба вида «частного», но в поэзии преобладает типическое «частное», в прозе - нетипическое. Преобладанием типического «частного» в поэзии объясняется такое далеко не внешнее её качество, как меньший, в сравнении с прозой, объём поэтических текстов (имеются в виду тексты, сопоставимые по «общему»), поскольку типическое «частное» в поэзии выступает как индуктор ассоциаций, «достраивающих» произведение личным читательским опытом (бытовым, культурным), относящимся к «общему».

Положение художественной прозы - серединное между двумя крайними позициями - поэзии и нехудожественной прозы. С одной стороны, она способна более точно и детально воспроизводить явления действительности. Это практическое назначение, вероятно, и было основной причиной появления прозы вообще, о чем свидетельствуют работы ученых, обращавшихся к истокам французской (Д. Буте, Л. В. Евдокимова) и английской (М. И. Никола) прозы. Проза, кроме того, в значительно большей степени, чем поэзия, способна «исследовать» и отражать еще не осмысленные культурой феномены. С одной стороны, проза оставляет меньше места для читательского сотворчества, с другой стороны, художественная проза не детерминирует восприятие читателя так жестко, как научный текст.

Применение к творчеству А. Бертрана («Ночной Гаспар»), Ш. Бодлера («Парижский сплин»), Лотреамона («Песни Мальдорора») принципа разделения поэзии и прозы по преобладанию типического или нетипического «частного» позволило установить, что тексты этих авторов, традиционно относящиеся наукой к «стихотворению в прозе», представляют собой произведения разных жанров, как поэтических, так и прозаических малого объёма ( лирическое обращение, гимн, анекдот, хрия, очерк, новелла и другие).

Природа «стихотворения в прозе» спорадически осмыслялась уже в XIX столетии. Так, А. Бертран полагал, что создает «новый вид прозы»; понимание множественности «промежуточных форм» между поэзией и прозой демонстрирует в «Песнях Мальдорора» Лотреамон (песнь V). Ясного осознания нового явления, однако, не было, и эту нечеткость унаследовали авангардисты ХХ века, у которых под авторским определением «стихотворение в прозе» также скрываются разножанровые поэтические и прозаические произведения (творчество Ф. Пикабиа и др.).

Прозаизация поэзии - более глубокое явление, чем просто принятие свободной прозаической формы и отход от сковывающих правил стихосложения. Суть его в том, что поэзия обращается к объектам, которые традиционно осваивались прозой. Наиболее радикально это проявляется в творчестве А. Рембо («Illuminations», 1874). В аспекте предшествования сюрреализму интерес представляют произведения Рембо, в которых нет априорно известного «общего», вследствие чего типическое и нетипическое «частное» трудноразличимы по смыслу.

Однако даже при недостаточной ясности смысла произведение обнаруживает формальные признаки поэтического текста. К ним относятся не только лаконизм, предполагающий читательское домысливание, но и структура поэтического высказывания: состоящее в основном из различных видов типического «частного», без переходных, соединительных цепочек нетипического «частного» (как в прозе), такое высказывание является прерывистым. Значения всех крупных элементов композиции (строк, строф, абзацев) сходятся в связующей точке «общего», но непрерывной линейной связи, непосредственной взаимообусловленности между ними в тексте нет. Образуется парадигма «общего», представленная различными формами типического «частного».

Прозаическая форма в поэтических жанрах сюрреализма.

Сюрреалистическая поэзия, направленная на открытие «неведомого» (inconnu), или «сюрреального», формировалась в противостоянии, с одной стороны, традиционной стихотворной поэзии, а с другой - реалистической прозе (роману), с 80-х гг. XIX в. утрачивающему во Франции доверие читателя. Сюрреалистическая поэзия в основном сочетает в себе три качества: прозаическую форму, «парадигматическую» структуру и направленность на объекты, недоступные традиционной поэзии с её априорно известным «общим». Наличие априорно известного «общего» в традиционной поэзии приводит к тому, что в ней складываются группы «готовых» слов для выражения той или иной темы. Это обеспечивает доминирование содержательных элементов текста над формальными. Содержательная сторона произведения (сюжет, образы) ориентирует читателя в том или ином смысловом направлении, поэтому в традиционной поэзии заложена возможность игнорирования формальных различий, то есть отход в первую очередь от строгих строфических, а затем и от жанровых форм, приход к просто «стихотворению».

Сюрреалистический же поэтический текст создается в соответствии с достаточно жесткими жанровыми правилами, напоминающими требования научного метода. В сюрреалистической поэзии заметен экспериментаторский, исследовательский, прозаически-научный элемент. Многие сюрреалистические жанры не смогли бы образоваться без прозаической составляющей (часть «игровых» жанров, «каталог», «репрезентативный» жанр).

Как вариант прозаической поэзии мы рассматриваем и верлибр, понимая его как графическую интерпретацию поэзии в прозаической форме (отказ от пунктуации, от прописных букв, то или иное расположение строк и т.д.). В том, что верлибр и прозаическая поэзия суть явления однородные, убеждают наблюдения над «переводом» верлибра в прозаическую графику (например, варианты «Гимнов к Ночи» Новалиса). Подобный перевод, как и вообще графическая вариативность прозаической поэзии, возможен потому, что в ней отсутствует «теснота стихового ряда» (Ю. Н. Тынянов), отличающая поэзию стихотворную. Особенно убедительно признание (невольное) прозаической поэзии и верлибра однородными явлениями в устах тех исследователей, которые отделяют верлибр от «стихотворения в прозе»: Ж. Рубо, разработавший типологию верлибра, называет одну из типовых моделей «верлибрическим стихотворением в прозе».

Жанры «словесной игры».

Глава посвящена сюрреалистическим экспериментам в области языка, приводящим к созданию «игровых» жанров. Под словесной игрой нами понимается такое использование языка, при котором он из средства сообщения информации, эмоций, идей превращается в равноправного с сообщаемым «героя» или даже «автора» текста (позиция, восходящая к Новалису: «…истинная беседа является исключительно игрой слов (ein blo?es Wortspiel). <…> Особенностью языка является то, что он занят только самим собой… существует как удивительная и заключающая в себе богатые дары тайна, так что если кто-то говорит только затем, чтобы говорить, он проговаривается чудесными, оригинальными истинами» («Monolog»)). Усилия сюрреалистов в области языка были направлены на то, чтобы заставить язык «выговорить» свои тайны или, иначе, обнаружить свою сюрреальность.

Обращение к фольклору, к латинской поэзии раннего средневековья (Седулий, IV-V вв.), к поэзии «великих риториков» XV- XVI вв. (Ж. Шателен, Ж. Молине, Г. Кретен) к творчеству Ж. Маро и К. Маро (XV-XVI вв.), а также ряда поэтов XIII-XX вв. вплоть до дадаистов (Ж. Рибмон-Дессень, Ж. Риго) приводит к выводу, что все тексты, в которых присутствует словесная игра, могут быть разделены на две группы. В первую входят те произведения, где игровые приемы способствуют образованию неожиданного смыслового оттенка, усилению смысла, предъявлению его в непривычном освещении или «загадыванию» некоего содержания. Во вторую - тексты нарочито бессмысленные, абсурдно-комические, пародийные, профанирующие формы и ценности официальной культуры. В сюрреализме присутствуют обе группы. Есть как сходство, так и различие в функционировании словесной игры у сюрреалистов и поэтов других эпох.

Жанры фонической, графической, лексической игры.

Основное различие между сюрреалистами и их предшественниками, если брать произведения первой группы, заключается в том, что у предшественников сюрреализма словесная игра является стилистическим средством, а в сюрреалистической поэзии становится жанрообразующим фактором. У несюрреалистов приемы словесной игры применяются как дополнение к основным, часто как орнаментация главного смысла нюансами. У сюрреалистов устранение словесной игры уничтожило бы сами тексты. Если классифицировать сюрреалистические игровые жанры крайне формализованно - по жанрообразующим приемам, то можно было бы говорить об «омонимическом» жанре, «паронимическом» жанре и так далее. Однако более продуктивно считать, развивая идеи М. М. Бахтина, что существует значительное, во многом не учтённое количество «маленьких жизненных жанров», что и наблюдается в тексте Р. Десноса «Rrose Selavy etc.»: «…Rots et sel a vie… Rosee, c'est la vie… Rose, est-ce, helas, vie?» (…Жарение и соль для жизни… Роса - это жизнь… Роза, разве это, к сожалению, жизнь?). Последовательное создание омонимичных (точнее, омофонных) фраз приводит к тому, что первая из них звучит, как рекламный слоган; вторая - как афоризм; последняя - как риторический вопрос. Количество мини-жанров определяется в данном случае возможностью подбора омофонных элементов.

У истоков сюрреалистической словесной игры стоит М. Дюшан, создатель такого вида творчества, как ready-made (готовый, неоригинальный англ.), представляющий собой, по словам Дюшана, «обычный предмет, вознесенный до ранга произведения искусства простым выбором художника». Словесная игра сюрреалистов отчасти тоже ready-made. Как известно, возникновение стихотворчества связано со стремлением отделить поэзию от прагматической речи. Однако естественный язык уже имеет в своём составе непроизвольно образовавшиеся элементы поэтической формы: омонимичные и паронимичные, рифмующиеся слова и словосочетания, аллитерационные сближения. Словесная игра сюрреалистов состоит в основном в обнаружении этих «готовых» элементов. Не поэт владеет языком, а язык владеет поэтом. Вот почему в поэзии сюрреализма (не только игровой) практически нет неологизмов: это было бы навязыванием языку своей воли.

Наиболее продуктивным и разнообразным в игровой сфере поэтом оказался Р. Деснос, поэтому сюжет данной главы строится на материале творчества этого автора, произведения других поэтов привлекаются для сопоставления с десносовскими, а также в тех случаях, когда какой-либо жанр отсутствует у Десноса. Так, например, М. Дюшан разработал жанр игровой эпиграммы, не использовавшийся Десносом. Эпиграмма у Дюшана возвращается к своему исконному назначению - служить надписью на предмете, подписью под ним. Текст и предмет вступают в игровые отношения, что создает неожиданный смысл.

Как Р. Деснос в начале своей игровой деятельности ориентировался на М. Дюшана, так М. Лерис принял эстафету у Р. Десноса (использование омонимии и паронимии в «Glossaire j'y serre mes gloses» (1939)), а также освоил область, лишь едва затронутую другими сюрреалистами, - игровых рекламных текстов («Bagatelles vegetales», 1956). Суть рекламы - позитивное мифологизирование предлагаемого товара. Сообщаемое рекламным текстом должно представать как несомненное, единственно возможное, «непридуманное». Игровое соединение слов, как будто подготовленное самим языком, помимо воли какого-либо автора, как раз и создает иллюзию естественности, ненадуманности содержания.

Сравнение лерисовских текстов с образцами французской рекламы первой половины ХХ века убеждает в общности применяемых в них приемов, однако между словесной игрой в практической сфере и в поэзии существует кардинальное различие: сочинитель рекламы заранее знает, какую информацию она должна нести, в то время как поэт узнаёт её в ходе «игры». В этом отношении создатели рекламы ближе к поэтам ушедших эпох, практиковавшим словесную игру, чем к сюрреалистам.

Некоторые приёмы сюрреалистической словесной игры, изначально ограниченные в своих возможностях, приводят к созданию уникальных текстов. Таков, например, «аллитерационный гимн» «Elegant cantique de Salome Salomon» Десноса, построенный на носовых гласных и сплошной аллитерации на «m» и «n» (последний катрен выглядит так: MN/NM/NM/MN). За этими авангардистскими стихами стоит многовековая риторическая и поэтическая традиция семантизации звуков. Деснос развивает эту традицию в стихотворении «L'asile ami», сопровождаемом нотным станом, пытаясь извлечь смысл из «нотных» слогов (все слова текста состоят из таких слогов, на которые раскладывается и название: la-si-la-mi). Совершенно ясно, что игровые жанры сюрреализма не могут иметь широкого применения и вне контекста течения воспринимаются просто как игра в звуки, буквы, слоги, слова.

Фатразийные жанры.

Вторую группу игровых сюрреалистических жанров составляют произведения, которые мы обобщенно называем «фатразийными» («fatrasie», собирательное от «fatras» - хлам, дребедень). Это в основном исторические жанры «смеховой» культуры. Но не только. Согласно исследованиям Л. К. Порте, «fatras» может означать проявление бессмыслицы, глупости, ребячества, безумия, манерности. Сопоставление сюрреалистических текстов с произведениями XIII-XVIII веков (по большей части анонимными) приводит к следующим выводам: сюрреалисты чаще всего используют такой жанр, как кок-а-л'ан (А. Бретон, Ф. Супо, Ж. Арп, Б. Пере, Р. Деснос и др.); другие жанры - песнь глупца (la sotte chanson) (Р. Деснос, Ж. Барон), блазон (Р. Деснос) - значительно реже; из жанров детского фольклора - считалку (А. Бретон, Р. Деснос, Ж. Барон и др.); большое количество сюрреалистических текстов имеет синтетический характер (считалка может сочетаться с песнью глупца, кок-а-л'ан принимать форму заклинания).

Ряд произведений разных эпох, имея несовпадающие жанровые наименования и формальные различия, обнаруживают несомненную содержательную близость, позволяющую относить их к одному жанру (например, фатразия Ж. Молине «Fourbisses vostre feraille...» и стихотворение Ж. Рибмон-Дессеня «Au public»).

Фатразийные жанры сюрреализма, не выполняя «исследовательскую» функцию, не обнаруживая «неведомое», играют, однако, важную роль в достижении целей течения: они дискредитируют логику, профанируют традиционные ценности, формируют саму атмосферу насмешливой ревизии устоявшихся представлений. И все же только игровые жанры обоих типов, в силу ограниченности их возможностей, не в состоянии были разрешить проблему «сюрреального». Основная тяжесть в достижении этой цели легла на жанры, которые мы рассматриваем в следующей главе.

Формы отражения внешнего и выражения внутреннего мира.

«Репрезентативный» жанр сюрреалистической лирики.

В этом параграфе речь идёт об одном из главных сюрреалистических жанров, название которого мы образуем от слова representation - изображение, представление. Важно и значение, заключённое в глаголе representer - представлять вновь, заново предъявлять, поскольку в «репрезентативном» жанре, или в «репрезентации», воплощается функция своеобразного «возвращения» миру его истинного (с сюрреалистической точки зрения) облика. Типичная «репрезентация» представляет собой статичную или динамичную картину сновиденческого или галлюцинаторного типа, в которой странными являются не столько образы, сколько связи между ними: друг с другом нередко соседствуют предметы, в реальности не совмещенные. Есть, однако, «репрезентации», в которых фантасмагорические образы присутствуют минимально, но само их включение в некую картину действительности окрашивает весь текст в ирреальные тона. Так, в стихотворении Р.Шара «Possible» дана бытовая сцена напряжённого разговора между мужчиной и женщиной, в которую вторгается катастрофа: качнувшееся небо срезает голову орлу на скале.

Появление «репрезентации» исподволь готовили некоторые процессы в литературе XIX века. Недоверие к внешней стороне явлений, попытка «увидеть» то, что недоступно физическому зрению, но открыто зрению особому, «ясновидческому», отличает в разной степени творчество Новалиса, В. Гюго, Ж. де Нерваля, А. Рембо. Первой задачей на этом пути был отказ от иллюстрирующего воображения, то есть такого, которое фантазирует на тему априорно известного «общего». Анализ «Гимнов к Ночи» Новалиса, некоторых текстов из «Созерцаний» В. Гюго, «Аурелии» Ж. де Нерваля, «Озарений» А. Рембо приводит к выводу: до Рембо никому из поэтов не удалось заменить иллюстрирующее воображение на «ясновидческое», в лучшем случае удавалось от него спорадически отказываться (В. Гюго, Ж. де Нерваль).

Заслуга Рембо заключается в том, что он, в отличие от предшественников, не «вглядывается» в «неведомое», а прямо дает его в качестве «уже увиденного». На визионерские опыты Рембо оказала влияние импрессионистическая отрывистость П. Верлена, которого Рембо считал «единственным истинным поэтом» среди современных ему «ясновидцев». Говоря об этом влиянии, мы рассматриваем попутно вопрос о «музыкальности» символистской поэзии, которую часто представляют как качество, сменившее «пластичность» (то есть в частности и визуальность) парнасской образности (А.Сеше и многие другие). Выясняется, что речь может идти не об отмене визуальной образности как таковой, а лишь об отказе от одного из её видов, а именно - от статичных, имеющих определенные очертания образов. «Музыкальность» даже такого несомненно «музыкального» поэта, как Верлен, оказывается, по сути, призывом к смещению устоявшейся картины мира (в программном «Искусстве поэзии» содержится выпад против явно музыкального средства - рифмы).

Акцент на визуальной образности в той линии поэзии, которую мы рассматриваем, не случаен: новое пространство, новый облик мира требуют прежде всего зрительной адаптации. Интенция особого визуального освоения мира, воплотившаяся в «теории ясновидения» А. Рембо, напрямую ведет к сюрреалистической «репрезентации», но примат визуальности является вообще характерной чертой антипозитивистски настроенной культуры: о преобладании «ГЛАЗА» над «УХОМ» в поэзии «начиная с 20-х годов» пишет И. Голль («Сюрреализм», 1924), о «кинематографической природе познания» рассуждает А. Бергсон («Творческая эволюция», 1907).

Теория Рембо интересует нас в следующем аспекте: постигалось ли неведомое, приобреталось ли знание, отличающееся от наличного, средствами «ясновидческой» поэтики? Познавательная эффективность опытов Рембо проверяется анализом функционирования «ясновидческих» образов в ряде текстов из «Озарений», что позволяет сделать следующий вывод: модернистский образ, появившись как сугубо индивидуальное создание с неясной семантикой, функционирует впоследствии в поэтической системе вполне традиционно, проясняя свой смысл через различные контексты, приобретая обусловленность. Открытия некоего нового смысла у Рембо не происходит, можно говорить лишь о непривычном обозначении наличествующих в коллективном сознании смыслов.

Опыт А. Рембо отчетливо показал предел возможностей «ясновидения», но не остановил сюрреалистов, критически оценивавших деятельность предшественников: «Нужно… оставить наконец привычку распределять, группировать их [образы] согласно порядку, который нам нравится. Все это для того, чтобы достичь неузнанного, изведать его границы, чтобы обрести настоящую свободу, в поисках которой символизм … потерпел неудачу» (А. Бретон, «Макс Эрнст»). В культуре сохранялась тенденция к визуальному постижению «неведомого», не насыщенная опытом XIX столетия.

Сюрреалисты понимали свою деятельность как миссию по «полному раскрепощению духа и сознания (l'esprit)» (А. Бретон). В контексте такого понимания логично появление стихотворения Ж. Юнье «Vous aviez une vielle pierre…», по жанру представляющего собой послание, адресованное человечеству, живущему традиционными представлениями, с позиций сюрреалистического мировоззрения. Этот текст, сближающийся то с диатрибой (ироническая имитация реплик воображаемого оппонента), то с суровой проповедью, насыщенный сюрреалистической образностью, заканчивается призывом понять, что «дерево больше не то же самое, и ветер не тот же… другие глаза в новой голове». Ж.-Б. Брюниу пишет своеобразное «методическое» стихотворение «Il y avait une fois», обучающее видеть мир таким, «каким он не должен бы быть», то есть прозревать «внутренность облаков, внешность дыр… цвет молчания…». А. Бретон считает итогом сюрреалистической деятельности нахождение «особой точки сознания, в которой жизнь и смерть, прошлое и будущее, соединенное и разъединенное, высокое и низкое перестают восприниматься как противоположности» («Второй манифест сюрреализма»). В словах Бретона заметно влияние христианских идей и - философии Гераклита.

В идейной атмосфере формирования сюрреалистической «репрезентации» крайне важна была роль П. Реверди, противопоставлявшего непосредственно воспринимаемую чувствами реальность (la realite) и «реальность глубинную» («la realite profonde - le reel»), то есть истину, считая, что её узрению, открытию препятствует «вводящее в заблуждение влияние чувств» («Le Reveur parmi les murailles», 1924). В этих размышлениях заложен один из основных принципов отражения внешнего мира в «репрезентации», самые причудливые картины которой даны в объективном тоне, как нечто реально существующее.

Понимание сути «репрезентации» в значительной степени даёт «Texte surrealiste» (1925) А. Арто, позволяющий наблюдать одновременно процесс создания и восприятия репрезентативного текста. В роли воспринимаемого объекта выступает, согласно примечанию А. Арто, одна из картин А. Массона (обращение к живописи очень показательно: большинство сюрреалистических полотен являются параллелью именно к «репрезентации»). Поэт описывает фантасмагорическую картину: некие колонны, несущие яйцевидные солнца, утрачивают их, солнца выворачиваются наизнанку, превращаясь в черные луны… Сколько-нибудь определенный смысл из совокупности образов и мотивов, некоторые из которых имеют, в отвлечении от данного текста, устоявшееся символическое значение (яйцо, например), здесь не возникает. А. Арто не направляет читателя в сторону какого-либо смысла, не задается вопросами, не интерпретирует - просто разворачивает перед читателем изображение. Это ставит читателя в двойственное положение: привычка «расшифровывать» и интерпретировать текст противоречит жанровому требованию войти в такое состояние, в котором «мир воссоздаётся заново, а смысл исчезает» (Л. Арагон).

Ярким примером названного противоречия являются взаимоотношения сюрреалистов и З. Фрейда. Фрейд, чья методика толкования сновидений (напоминающих «репрезентации») аналогична методике сонника (по признанию самого ученого), не понимал, «чего хочет сюрреализм» (письмо к А. Бретону от 26.12.1932). Бретон же, подвергнув психоанализу свои сновидения, не нашел в них «ничего мистического…трансцендентного <…> с точки зрения чудес в религиозном смысле - абсолютно ничего» («Сообщающиеся сосуды», 1932).

Наше исследование показывает, что и «репрезентация» оказалась неспособна выполнять функцию жанрового устройства для организованного получения «ясновидческого» откровения, для узрения «религиозных чудес». «Репрезентативные» тексты самих сюрреалистов часто отклоняются от «чистой» жанровой модели, превращаясь в произведения с ясной авторской позицией. Так, стихотворение П. Юника «La societe sans hommes» (1933) содержит характерный для распространенного у сюрреалистов пейзажа «мертвого» города комплекс образов и мотивов: кладбища, затерявшиеся дороги, кровь в колодце вместо воды, вечер, «содрогающийся, как прибитая на пороге пустынного вокзала бабочка» и т.п., но автор не остается бесстрастным фиксатором видения, а напрямую говорит о том, что изображённое символизирует губительную для человека и всего живого технократическую урбанизированную цивилизацию.

Рамки этого жанра становятся со временем особенно стеснительными для поэтов, стремящихся отражать реальную жизнь, на границе которой «репрезентация» их останавливает, создавая ощущение если не немоты, то непреодолимой недоговоренности. Р. Деснос в письме к П. Элюару утверждает: «…автоматическое письмо и автоматический язык являются всего лишь элементарными, начальными поэтическими стадиями…». Такова ирония литературной истории: главный жанр сюрреализма, его «высокий» жанр, почти эмблема течения (словом «сюрреализм» поначалу и означали исключительно автоматическую запись видений) низводится до положения ученических упражнений в поэтическом ремесле. Так великий замысел, изначальная невыполнимость которого заслонена в глазах исполнителей их собственным энтузиазмом, оборачивается впоследствии перед разочарованным взглядом своей жалкой стороной.

Сюрреалистический «каталог».

Нормативное произведение этого жанра представляет собой перечень атрибутов какого-либо предмета или его уподоблений другим предметам. Назначение жанра - «ревизия» устоявшихся связей между явлениями. «Каталог» - жанр с незамкнутой структурой, он может быть продолжен до бесконечности. Самая распространённая ошибка исследователей в отношении «каталога» заключается в том, что его воспринимают как характеристику предмета. Типичные черты этого жанра и основные ошибки интерпретаторов мы показываем на примере известнейшего стихотворения А. Бретона «L'union libre»: «Моя жена с волосами лесного огня…/ Моя жена с висками шифера крыши над оранжереей…/ Моя жена с плечами шампанского…». Ф. Алькье видит здесь «резюме тайн природы, заключённых в женщине» («Философия сюрреализма»). Между тем любой каталог потенциально является «резюме» всех возможных естественных и искусственных связей предмета с другими предметами, по причине чего традиционные тематические (то есть выделяющие) определения такого рода, как «текст раскрывает тему…», к нему неприменимы.

Поскольку практически охватить потенциальные связи предмета, несмотря даже на большой объём большинства «каталогов», невозможно, а цельного представления о предмете «каталоги» не дают, акцент в произведениях этого жанра перемещается на образотворчество как таковое. По обилию разнообразных метафор «каталоги» не имеют себе равных среди других сюрреалистических жанров. Кроме метафорических, существуют метонимические «каталоги», в которых сопоставляемые образы связаны либо по смежности, либо как целое с его частью. Смежность элементов в сюрреалистической метонимии не логического, а совершенно произвольного свойства. «Каталоги», лишённые сюрреалистической установки, превращаются в стихотворения, характеризующие предмет через перечень его свойств. Такие произведения создавались как до сюрреалистов (Сен-Поль-Ру), так и их современниками (И. Голль). Несюрреалистические «каталоги» писали и бывшие сюрреалисты (известнейший пример - «Свобода» П. Элюара).

Малые формы сюрреалистической поэзии.

Под малыми формами мы понимаем произведения объёмом от одной до четырёх - пяти строк. Это фрагменты, афористические миниатюры и эмблемы. Фрагмент у сюрреалистов генетически связан с «репрезентацией», он представляет собой как бы часть её, отрывок, что нередко подчёркнуто и грамматически, как, например, в тексте Р.Шара «L'exhibitionniste» (1929), где подчинительная часть сложноподчинённого предложения дана в отсутствие главной: «Потому что солнце создавало павлина на стене//Вместо путешественника на спине дерева». Отрывочность и малообъёмность репрезентативного фрагмента сказываются на его содержательной структуре: фрагмент не может служить средством введения в состояние «ясновидения» и воспринимается как некая загадка, как объект многообразных интерпретаций, выполняя функцию обнаружения неожиданных смыслов.

Некоторые фрагменты совсем не имеют сюрреалистических черт и предстают как импрессионистические зарисовки реальности: «Он помещает птицу на стол и закрывает ставни.//Он причёсывается, волосы в его руках мягче, чем птица» (П.Элюар). Эти фрагменты соотносятся с теми частями «репрезентаций», которые жизнеподобно воспроизводят действительность.

Афористическая миниатюра родственна «каталогу», напоминая его отдельную строку. Содержательная связь между строками «каталога» очень слаба: они могут быть переставлены, даже изъяты без ущерба для целого. «Каталог» чреват распадением на строки ещё и потому, что некоторые из них, наиболее смыслоёмкие, вполне автономны. Примером афористической миниатюры служит следующий текст М. де Шазаля: «Человеческий голос - полдень звуков». Посредством актуализации метафорического значения слова «полдень» (вершина, расцвет) поэт даёт формулу антропоцентризма в аспекте голоса.

От многосмысленных миниатюр следует отличать тексты, похожие на них небольшим объёмом, а иногда и структурой, но относящиеся к поговоркам вроде тех, что составляют сборник П. Элюара и Б. Пере «152 пословицы и поговорки на потребу дня» (1925). Лаконичные изречения, отражающие бытовой опыт, воплощают одномерный смысл и легко заменяются логическим дубликатом: «139. Каждому - свой живот» (каждому своё); «123. Глух, как ухо колокола» (очень глухой).

Особое место среди малых жанров сюрреализма занимают эмблемы. Классическая эмблема, как она представлена у А. Альчати (1492-1550) в его известном сборнике «Toutes les emblemes» (фр. изд.- 1558 г.), часто включает в себя следующие элементы: обозначение отвлеченного качества, девиз, графическое изображение, стихотворную подпись, прозаический комментарий. Стихотворные тексты, несмотря на формальную и смысловую законченность, являются в эмблематическом целом всего лишь элементами, то есть фрагментами. Их фрагментарность сказывается в слабой визуальности образов: стихи эмблем не делают образы зримыми, они их просто называют. Свобода ассоциаций, в свою очередь, ограничивается рисунком, овеществленная (изображенная) метафора эмблемы приобретает единственное переносное значение, становясь аллегорией. В старинных эмблемах встречаются почти сюрреалистические по необычности элементов образы, например, висящая между небом и землёй кисть руки с раскрытым глазом на ладони (№ 37 «Prudence» в сб. Альчати), но эмблематическая фантастика лишена загадочности, поскольку обслуживает заданный смысл, обозначенный заглавием. Классическая и сюрреалистическая эмблемы близки высокой степенью условности: в них используются мифологические и фантастические образы, соприсутствуют не соседствующие в реальности предметы. Есть, однако, и существенное различие между двумя типами эмблем.

Эмблема сюрреализма соответствует одному элементу классической эмблемы - стихотворной подписи, но несет нагрузку всех недостающих. Сюрреалистические эмблемы оперируют традиционными образами, которые, кроме того, легко представить переведенными на язык графики. Комбинация текста и появляющейся в воображении картины (рисунка) приводит к идее-девизу произведения. Поскольку в текстах нет описательной конкретики, представляемые читателями картины могут значительно варьировать, добавляя к основному смыслу оттенки, т. к. назначение сюрреалистических эмблем и заключается в создании оригинальных комбинаций традиционных образов для извлечения новых смыслов.

Сюрреалистические «портреты».

В «Пролегоменах к третьему манифесту» (1942) А. Бретона высказывается знаменательное предположение: «Человек, может быть, не является центром, главным объектом внимания универсума». Это представление, свойственное не только Бретону, сказалось в образе человека как одного из элементов сюрреалистического мира. Изображение человека сведится к двум основным разновидностям. Первая представляет человека как элемент мира, данный в объективном тоне в ряду других элементов, вне эмоционально-идеологического подхода. Вторая разновидность - своеобразные сюрреалистические «портреты». Под «портретом» в данном случае мы понимаем не только изображение внешности человека, но и его характеристику, порой обходящуюся без описания внешних черт.

Большинство «портретов» посвящено изображению «античеловека». Это оценочное слово употреблено А. Бретоном, П. Элюаром и Р. Шаром в стихотворении «L'enjeu inutile» из совместного сборника «Ralentir travaux» (1930): «Перевернутый мир был бы очарователен в глазах античеловека (l'anti-homme)». Под «перевернутым миром» в тексте понимается мир разрушенный, обессмыслившийся, и причина разрушения указывается недвусмысленно: «Внешний мир деградировал, его составные части больше ни на что не способны. Деградация произошла от устройства и неизменности идеи человека (S'est degrade par la constance et l'ordre l'idee d'homme)». Соответственно, «античеловек» - это человек сниженный, изображенный карикатурно.

Ярким примером портретирования «античеловека» является стихотворение Б. Пере «Les puces du champ» (1928): «Он имел только голову и две руки// четыре ноги и два глаза//одно ухо и три зуба//но это был пахарь//который не терял даром своего времени». В изображении носителей осмеиваемых ценностей сюрреалисты прибегают к таким приемам, как зоологизация, уродующее искажение пропорций человеческого тела, изображение увечий (как знака ущербности), наделение персонажей нелепыми или унижающими жестами, использование обсценной лексики. Все это - традиционный арсенал комических жанров. Данные приёмы нельзя назвать специфически сюрреалистическими, поскольку они не отличаются от подобных им в других поэтических системах, ставящих себе целью не аналитическое разоблачение действительности, но только смех над ней. Отрицание проводится не путем указания проблем, развенчивания неприемлемых идей, а путем насмешки, которая в тексте не мотивируется, поскольку причина предполагается общеизвестной, не требующей аргументации. Такое твердое и бездоказательное убеждение является, по сути, мифом.

Основная же линия позитивного портретирования иная: человек представлен полностью как репрезентативная картина или вписан в нее в качестве главного элемента. Так, в «портрете» Д. де Кирико П. Элюар точно передает особенности манеры известного мастера: частые у него архитектурные мотивы, холодный колорит и глухой тон неба, рельефный свет, редкое присутствие человеческих фигур, но черт самого художника в стихотворении нет.

Таким образом, и человек, и другие живые существа в поэзии сюрреализма не являются ни центром, ни украшением мира: «Люди, животные и растения становятся второстепенными принадлежностями (des accessoires), вопреки человеческому разуму и злобе…» (Ж. Арп).