Ф.М. Достоевский и русская проза последней трети ХХ века

Размещено на http://www.allbest.ru//

Размещено на http://www.allbest.ru//

Специальность 10.01.01. - Русская литература

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Ф. М. Достоевский и русская проза последней трети ХХ века

Семыкина Роза Сан-Иковна

Екатеринбург 2008

Работа выполнена на кафедре теории и истории русской литературы XX века

ГОУ ВПО «Барнаульский государственный педагогический университет»

Научный консультант:

доктор филологических наук, профессор

Гурий Константинович Щенников

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Игорь Леонидович Волгин

доктор филологических наук, профессор

Наталья Викторовна Пращерук

Ведущая организация:

Институт русской литературы

(Пушкинский Дом) РАН

Защита состоится «___» февраля 2009 г. в __ часов на заседании диссертационного совета Д 212.286.03 по защите докторских и кандидатских диссертаций при ГОУ ВПО «Уральский государственный университет им. А. М. Горького» (620000, Екатеринбург, пр. Ленина, 51, комн. 248).

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке

ГОУ ВПО «Уральский государственный университет

им. A. M. Горького»

Автореферат разослан « » ____________2008 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета,

доктор филологических наук М. А. Литовская

Общая характеристика работы

К русской классической литературе ХІХ века сегодня отношение двойственное. С одной стороны, усиливается идущая от В. Розанова, В. Набокова и др. тенденция говорить о ее «врожденных пороках», «исчерпанности» и невозможности ее «органичеcкого продолжения» (В. Курицын). «Преодоление» этой литературы происходит через «игру», «переписывание» (нередко банальное), полемику, создание различных сиквелов и т. д.

Другое осмысление русской классики связано с убеждением, что современная отечественная литература (во всей ее эстетической многомерности, жанровой и стилистической пестроте) есть прежде всего сложный комплекс трансформаций основных художественных открытий именно литературы ХЙХ века, и с пониманием, что данные трансформации являются не «заменой», а «изменением традиционности», проявлением «традиционных форм в неожиданных положениях» (Д. С. Лихачев). И не «поход против кумиров», а стремление вступить в диалог В слове «диалог», произошедшем, как известно, от греческого dialogos, приставку dia (означающую «сквозь, через» - а не два, как принято счи-тать) мы интерпретируем как сквозное движение, взаимопроникновение / размежевание, разделение, и соответственно диалог - как разделенное, взаимопроникающее художественное слово-речь двух и более писателей. с классикой определяет художественно-философскую ориентацию современной русской литературы.

Оба подхода в оценке русской классики констатируют взаимодействие классических и модернистских систем как общую тенденцию литературного развития ХХ века.

Отсчет многих художественно-философских «эволюционных маршрутов» в русской литературе, психологии, философии да и культуре в целом восходит, как известно, к творчеству Ф. М. До-стоевского - одного из самых «востребованных писателей мира» (И. Виноградов).

По справедливому замечанию редактора сборника «Достоевский и ХХ век» Т. А. Касаткиной, «Достоевский пророс в жизни ХХ века, судьбах и творчестве писателей и поэтов, философов и литературоведов … Достоевский понимается через ХХ век, но и ХХ век понимается через личность и творчество Достоевского». Однако научных работ, изучающих это «прорастание», немного, в отличие от имеющейся литературы о связях Ф. М. Достоевского с ХЙХ веком и древностью, созданной усилиями Л. П. Гроссмана, А. С. Долинина, В. Я. Кирпотина, Д. С. Лихачева, Л. М. Лотман, Г. М. Фридлендера, В. И. Кулешова, П. А. Кускова, К. Н. Ломунова, С. С. Борщевского, Н. Ф. Будановой, В. А. Туниманова, Р. Г. Назирова, Г. К. Щенникова, Е. В. Тюховой, И. Л. Волгина, В. Н. Захарова, А. Г. Гачевой и других исследователей.

В работах Н. В. Живолуповой, К. Г. Исупова, Р. Я. Клейман, О. Г. Левашовой, Е. Г. Новиковой, Р. Н. Поддубной, Л. И. Сараскиной, Ю. И. Сохрякова, К. А. Степаняна, В. А. Суханова, В. А. Туниманова, Г. М. Фридлендера, Г. К. Щенникова, О. Ю. Юрьевой и др. рассматривается вопрос об отражениях художественно-философской мысли Ф. М. Достоевского преиму-щественно в творчестве писателей начала ХХ века, в том числе и писателей-эмигрантов (М. А. Алданова, Л. Н. Андреева, А. Белого, М. А. Булгакова, А. М. Горького Е. И. Замятина, Л. М. Леонова, Д. С. Мережковского, В. В. Набокова, А. П. Платонова, А. М. Ремизова, Ф. К. Сологуба, А. И. Солженицына, Ю. В. Трифонова, И. С. Шмелева, В. М. Шукшина и др.). Данные тенденции четко обозначились и в упомянутом выше двухтомном сборнике «Достоевский и ХХ век», равно как и обозначился серьезный пробел - практически не изучены связи творчества Ф. М. Достоевского и писателей последней трети ХХ века. Поэтому настоящее исследование ставит задачу заполнить эту лакуну.

Но актуальность работы видится нам и в другом. Традиционная методология работ по теме «классика и современность» сводится, как правило, к констатации «формального» сходства содержательных концепций и поэтики (выраженных сюжетом, образностью, лексикой и т. д.) писателей.

Наш подход иной: для нас чрезвычайно важен вопрос о влиянии метода Ф. М. Достоевского - «реализма в высшем смысле» - на развитие современной художественной методологии. Поэтому в сходстве отдельных частных явлений мы видим, прежде всего, развитие и трансформацию принципов творческого метода Ф. М. Достоевского в художественных исканиях современных отечественных прозаиков, в различных течениях современной русской литературы. Такой подход был немыслим прежде, когда метод

Ф. М. Достоевского объявлялся «реакционным», а его мировоз-зренческие взгляды долгое время противопоставлялись реализму русских писателей ХІХ века. Огромная работа достоевсковедов с середины 1950-х годов до конца 90-х велась в направлении все более точного, приближенного к мировидению самого писателя понимания главных особенностей его метода, выросшего из недр русской словесности и вместе с тем по-новому утверждающего синтез мира и полифоническую структуру личности. Литературоведы все точнее и глубже осмысляли проблемы «универсализма» и «двоемирия» в творчестве Ф. М. Достоевского. Именно «универсализм», «синтетизм», «двоемирие» и «полифонизм», не буквально воспринятые, а по-новому увиденные и по-новому осмысленные, явились исходными творческими принципами новейших литературных течений второй половины ХХ века.

Критика констатирует чрезвычайную пестроту и раздробленность современного литературного процесса, отсутствие четкой дифференциации течений, размытость их границ. Более того, современная критика считает неактуальным определение типологических разновидностей в сфере художественного метода писателя В противоречие с данной установкой вступают и авторы сборника «Русская литература ХХ века: закономерности исторического развития. Новые художественные стратегии» (под редакцией Н. Л. Лейдермана. Екатеринбург, 2005), рассматривающие литературный процесс ХХ века как раз с точки зрения «крупных историко-литературных систем (творческих методов и направлений)». , ориентируя читателя и исследователя на внимательное прочтение отдельных художественных шедевров, отмеченных неповторимым своеобразием, не укладывающихся ни в одну из имеющихся типологий: «И реализм, и натурализм, и концептуализм, и постмодернизм, и другие “измы” рассыпались на писательские индивидуальности … частное возвысилось над общим, книги … стали важнее и интереснее тенденций … прошло … время творческих “школ”, “направлений”, “методов”» (С. Чупринин). Попытки изучать творчество писателя и систематизировать литературный процесс с точки зрения метода и направления нередко признаются не только нецелесообразными, но и искажающими картину развития современной литературы. Эта «антиметодологическая», антитипологическая тенденция, возникшая прежде всего из-за неприятия категории соцреализма и концепции превосходства реализма над романтизмом, в свое время оправданная, в наши дни едва ли способствует пониманию современного литературного процесса, так как сознательно игнорирует те общие закономерности, которые по-своему проявляются в разных литературных течениях. Лишь в свете изучения общих типологических черт и категорий можно по-настоящему осмыслить специфику отдельного произведения. Осмысление этих закономерностей через художественный метод

Ф. М. Достоевского дает возможность увидеть целостность, единство внешне разнородного процесса и убедительнее прочертить силовые линии современного искусства слова (по крайней мере, в области прозы).

На наш взгляд, именно актуальное присутствие в современной литературе Ф. М. Достоевского и его метода, названного писателем «реализмом в высшем смысле», позволяет особым образом типологизировать литературный процесс.

Таким образом, актуальность исследования определяется не только изучением мало освоенной сферы «присутствия»

Ф. М. Достоевского в литературе последней трети ХХ века, но и новым обоснованием необходимости «реабилитировать» исследование движения литературы в аспекте творческого метода, в плане его новых модификаций, а также преодолением обозначившегося в исследованиях последнего десятилетия недоверия к этой категории как «релевантной советской эпохе».

Проблема диалога классики и современности в литературе последней трети ХХ века ставится в работе в аспекте назревших, на наш взгляд, задач отечественного литературоведения.

Научная новизна исследования состоит в том, что в нем предлагается оригинальная концепция развития русской прозы последней трети ХХ века, в которой, наряду с признанными течениями (постмодернизм и постреализм Термин «постреализм», предложенный Н. Л. Лейдерманом и М. Н. Липовецким для обозначения важного в современном литературном процессе течения, представляющего собой синтез («химическое соединение») реализма и постмодернизма, представляется нам вполне удачным. ), утверждается метафизический реализм как особое самостоятельное течение. Хотя историки современной литературы (В. Агеносов, Н. Кякшто, Н. Лейдерман, М. Липовецкий, Г. Нефагина И. Скоропанова, С. Тимина, М. Черняк и др.) отмечали наличие метафизических тенденций в постмодернизме и постреализме, термин этот до сих пор не вводился у нас в типологическую классификацию направлений современной русской литературы.

Новизна реферируемой работы видится нам и в том, что в качестве наиболее яркого и последовательного представителя метафизического реализма рассматривается Ю. В. Мамлеев - писатель до сих пор мало исследованный отечественным литературоведением, хотя и получивший мировое признание и вызывающий живой читательский интерес явлением каждой свой книги. Важно и то, что Мамлеев считает себя наследником «реализма в высшем смысле» Ф. М. Достоевского. Новизна исследования состоит также в современном методологическом подходе, сочетающем типологическую обобщенность, выявление типологического сходства в художественных явлениях разного порядка, разработку концепции взаимодействия реального и ирреального (сверхреального) на «разных этажах» литературы с избирательным и целостным анализом конкретных произведений, а именно: поэмы «Москва - Петушки» Вен. Ерофеева, романа «Андеграунд, или Герой нашего времени» В. Маканина, цикла рассказов «Черное зеркало» Ю. Мамлеева. Исследовательская стратегия реферируемой работы строится на сочетании предельной обобщенности, т.е. выявлении параллелей и традиций в самих основах мировидения писателей, с тщательным анализом неповторимого формотворчества каждого из трех авторов.

Объектом изучения является творчество Ф. М. Достоевского и крупнейших представителей основных течений русской прозы последней трети ХХ века (постмодернизма, постреализма, метафизического реализма): Вен. В. Ерофеева, В. С. Маканина, Ю. В. Мамлеева.

Предмет исследования - влияние творчества Ф. М. Достоевского на литературный процесс в России последней трети ХХ века.

Цель диссертационного исследования - раскрыть новаторство основных течений русской прозы последней трети ХХ века в контексте художественных открытий Ф. М. Достоевского.

В соответствии с поставленной целью в диссертации решается ряд задач:

- выяснить роль Ф. М. Достоевского в современном литературном процессе как трансдискурсивного автора;

- исследовать феномен сознания, определяющегося («живущего») во взаимодействии интерсубъективных форм: диалога - дискурса - трансдискурса;

- выявить общие принципы исследования мира и человека в творчестве писателей разных литературных направлений (постмодернизма, постреализма, метафизического реализма), сближающие их с творчеством Ф. М. Достоевского;

- определить, как и насколько востребован «реализм в высшем смысле» Ф. М. Достоевского литературой последней трети ХХ века, что необходимо для понимания общих тенденций развития современного литературного процесса;

- выявить сходство и различие важнейших принципов художественного мышления, прежде всего в синтезе реального и ирреального, Ф. М. Достоевского, Вен. Ерофеева, В. Маканина, Ю. Мамлеева;

- раскрыть сущность, специфику, генезис метафизического реализма Ю. Мамлеева; рассмотреть философские и собственно художественные тексты Ю. Мамлеева как «гибридный дискурс», а метафилософский трактат «Судьба Бытия» - как «семантическое ядро» художественного творчества писателя;

- проследить, как благодаря интертекстуальной «жизни» мотива (метафизической константы текста) создается в произведении эффект эстетической и метафизической многоплановости бытия, несводимого к рационалистически однозначным интерпретациям;

- рассмотреть сюжетные перипетии и коллизии в цикле Ю. Мамлеева «Конец века», отражающие текст Ф. М. Достоевского, выделить ряд типологически сходных метафизических мотивов;

- исследовать специфический характер двойственности героев Ф. М. Достоевского и Вен. Ерофеева через диалог дискурсов сознаний, жанровую «матрицу» и поведенческую парадигму;

- установить общее и различное в социально-философских и этических основаниях подпольного нигилизма героев Ф. М. Достоевского и В. Маканина. достоевский проза нигилизм метафизический

Методологическая основа. Исследование выполнено в русле компаративистского подхода и опирается на принципы историко-функционального метода (изучение восприятия произведения в разные эпохи и с разных точек зрения), интертекстуального и структурно-типологического методов, позволивших показать особенности трансдискурсивного диалога Ф. М. Достоевского и писателей последней трети ХХ века (Вен. Ерофеева, В. Маканина,

Ю. Мамлеева). Важным методологическим приемом является сопоставление «концептуальных персонажей» (Ж. Делез), конституирующих художественные миры Ф. М. Достоевского, Вен. Ерофеева, В. Маканина и Ю. Мамлеева. В выявлении парадигматических «тождеств» и «различий» художественных миров названных писателей мы придерживаемся принципа единства историко-культурного и экзистенциального подходов.

Теоретическая база исследования. Основными теоретико-методологическими ориентирами послужили труды М. М. Бахтина, Р. Барта, М. Бубера, Б. М. Гаспарова, И. П. Смирнова, Ю. Кристевой, Ю. М. Лотмана, М. К. Мамардашвили, А. М. Пятигорского, М. Хайдеггера, М. Фуко; работы русских религиозных мыслителей, показавших метафизический характер мышления Ф. М. Достоевского: Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, Вяч. Иванова, И. И. Лапшина, Н. О. Лосского, В. В. Розанова, Л. Шестова, С. Л. Франка и др.; исследования достоевсковедов, посвященные поэтике Ф. М. Достоевского, в которых особенности художественного мышления писателя рассматриваются во взаимосвязи с созданной им новой художественно-метафизической моделью:

Н. Ф. Будановой, В. Е. Ветловской, И. И. Виноградова, Р. Бэлнепа, И. Л. Волгина, И. А. Есаулова, В. Н. Захарова, К. Г. Исупова, Т. А. Касаткиной, А. Е. Кунильского, Р. Лаута, К. В. Мочульского, Р. Г. Назирова, Д. Мартинсен, Е. Г. Новиковой, Г. С. Померанца, С. Г. Семеновой, А. П. Скафтымова, К. А. Степаняна, Б. Н. Тарасова, Б. Н. Тихомирова, В. Н. Топорова, В. А. Туниманова, Г. М. Фридлендера, Г. К. Щенникова и др.; концепции современного литературного процесса, представленные в работах

Н. Б. Ивановой, Н. Л. Лейдермана, М. Н. Липовецкого, А. С. Немзера, Ю. Минералова, Г. Л. Нефагиной, И. С. Скоропановой, С. И. Тиминой, С. Чупринина, М. А. Черняк, М. Н. Эпштейна и др. Особенно важное значение для нашей работы имеет концепция диалогической онтологии М. М. Бахтина и теория трансдискурсивного автора М. Фуко.

Основным материалом исследования стали новеллы, фельетоны, статьи Ф. М. Достоевского из «Дневника писателя»: «Столетняя», «Бобок», «Сон смешного человека», «Мужик Марей», «Спиритизм. Нечто о чертях. Чрезвычайная хитрость чертей, если это только черти», «Дон Карлос и сэр Уаткин. Опять признаки “начала конца”», «Слово об отчете ученой комиссии о спиритических явлениях»); повесть «Записки из подполья», романы «Преступление и наказание», «Идиот», «Подросток», «Братья Карамазовы». В центре нашего внимания находятся произведения наиболее репрезентативных представителей трех господствующих течений русской литературы последней трети ХХ века (постмодернизма, постреализма и метафизического реализма): поэма «Москва - Петушки» Вен. Ерофеева, роман «Андеграунд, или Герой нашего времени» В. Маканина, романы Ю. Мамлеева «Шатуны», «Мир и хохот», цикл рассказов «Конец века», метафилософский трактат «Судьба Бытия» и публицистика, вошедшая в книгу Ю. Мамлеева «Россия Вечная».

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Ф. М. Достоевский - творец особой дискурсивной практики, моделирующей мир во взаимопроникновении быта и бытия, социального и экзистенциального, реального и трансцендентного, - создал в своей модели двоемирия художественно-методологическую парадигму, которой следуют многие современные писатели. Этот феномен дает основание характеризовать Ф. М. Достоевского как трансдискурсивного автора.

2. Исследование любого литературного феномена в аспекте художественного метода позволяет выявить общие типологические закономерности литературного процесса, увидеть в динамике его составляющих общее движение духовной культуры. Актуальное присутствие в современной литературе Ф. М. Достоевского и его метода, названного писателем «реализмом в высшем смысле», позволяет особым образом типологизировать литературный процесс.

3. Открытый Ф. М. Достоевским «подпольный» тип - «главный человек в русском мире» - предстает сегодня в качестве архетипа. Писатель создал «матрицу» особого метафизического мира - подполья, в лабиринтах которого «встречаются» герои-антигерои произведений русской литературы ХХ-ХХІ вв.

4. Основные структурные принципы постреализма - сочетание детерминизма с поиском иррациональных связей, взаимопроникновение типического и архетипического как структурная основа образа, приводящая к сочетанию социальности и психологизма с исследованием родового и метафизического слоёв человеческой натуры - восходят к Ф. М. Достоевскому.

5. Истоки метафизического реализма Ю. Мамлеева - в «реализме в высшем смысле» Ф. М. Достоевского, изображающего не видимые процессы и явления исторической действительности, а скрытые, тайные, творящиеся в глубинных недрах мира и челове-ка, прозревающего сквозь реальное более реальное, постигающего высшие реальности «в символах низшего мира» (С. Булгаков).

6. Сущность философско-художественного («гибридного») дискурса Ю. Мамлеева заключается в том, что доминирующее положение в его художественных произведениях занимает философская проблематика. Впервые предпринятая попытка рассмотрения художественного творчества Ю. Мамлеева через основные философские положения трактата «Судьба Бытия» позволяет осмыслить метод метафизического реализма Ю. Мамлеева во всей его сложности и оригинальности. Основной принцип метафизического реализма Ю. Мамлеева - расширение и углубление «действительного» мира включением метафизических реалий, открывающих во внутреннем пространстве человека множество бездн. Общая «метафизическая ситуация» произведений Достоевского и Мамлеева - человек, стремящийся к постижению внутреннего духовного космоса - проявляется в целом ряде типологически сходных мотивов.

7. Практика постмодернизма, разрушающего «диктатуру» монологизма и утверждающего множественность истин, отразившего эпистемологическую неуверенность современного человека и кризисное сознание, соотносимы с полифонической эстетикой

Ф. М. Достоевского, что особенно ярко проявилось в поэме Вен. Ерофеева «Москва - Петушки».

8. В романе В. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени» открываются новые смыслы и локусы подполья: андеграунду творческой интеллигенции противостоит «инквизиторское» подполье (КГБ и «психушка»). С другой стороны, андеграунд соприкасается с массовым «подземельем» («общагой»). Герои-антигерои данных локусов соотносимы с архетипом подпольного парадоксалиста. Связь реализма В. Маканина с реализмом

Ф. М. Достоевского проявляется в близости отдельных сцен и сюжетных перипетий, в использовании приема двойников и, главное, в признании русской классики (и прежде всего Ф. М. Достоевского) первейшей нравственной опорой современного писателя.

Теоретическая и практическая значимость работы заключается в том, что она является одним из первых опытов подведения итогов развития современного литературного процесса, выявления закономерного, типологического и художественно перспективного в том, что многим до сих пор представляется пестрым, туманным, неоформившимся. Результаты исследования, на наш взгляд, восстанавливают в правах изучение литературы с точки зрения метода - изучения, несколько вытесненного у нас в последнее десятилетие исключительной сосредоточенностью литературоведов на проблемах жанра и стиля. Впервые проанализирован феномен метафизического реализма Ю. Мамлеева как явление эстетически ценное, знаковое и органически вписывающееся в текущий литературный процесс.

Научно-исследовательская перспектива диссертации заключается в том, что многие затронутые в ней проблемы могут стать предметом отдельных научных работ, так как проблема рецепции Ф. М. Достоевского как трансдискурсивного автора в современной русской литературе неисчерпаема. Разработанные в диссертации методологические принципы рассмотрения явлений трансдискурсивности могут быть использованы в изучении других подобных фактов в русской, зарубежной литературе и культуре. Материалы диссертации могут найти применение в работах по изучению литературного процесса и творчества отдельных авторов, в исследованиях по истории русской литературы ХХ века.

Рекомендации по использованию результатов диссертационного исследования. Основные положения, материалы и результаты работы могут быть использованы в лекционных курсах, спецкурсах и спецсеминарах по истории русской литературы ХЙХ, ХХ веков, в работах по исследованию взаимосвязей современного литературного процесса и отечественной литературной классики ХЙХ столетия.

Апробация работы. Основные положения диссертации были изложены в докладах на международных конференциях: «Достоевский и современность» (Старая Русса, Дом-музей Ф. М. Достоевского, 2005, 2006, 2008), «Достоевский и мировая культура» (Санкт-Петербург, Литературно-мемориальный музей Ф. М. Достоевского, 2005 ? 2008), «Русская словесность в мировом культурном контексте» (ЙЙ Международный конгресс. Москва, 2004), «Русская словесность в мировом культурном контексте.

К 500-летию рода Достоевских» (Международный симпозиум. Москва, 2006), «Культура и текст» (Барнаул, БГПУ, 1997?

2008 гг.), «Воспитание читателя: теоретический и методический аспекты» (Барнаул, 2007), «Теоретические и методические проблемы русской филологии на современном этапе (Семей, СГПИ, 2007); на всероссийских конференциях: «Дергачевские чтения. Русская литература: национальное развитие и региональные особенности» (Екатеринбург, УрГу им. А. М. Горького, 2004, 2006); «Актуальные проблемы филологического образования. Наука - вуз - школа» (Екатеринбург, 2002). Основное содержание и итоги исследования отражены в монографиях: «О “соприкосновении мирам иным”: Ф. Достоевский и Ю. Мамлеев» (Екатеринбург - Барнаул, 2007) [Рец.: Бойко, М. Судьба потустороннего. Метафизический реализм на операционном столе // НГ EX LIBRIS - № 20 - 5.03.2008 ; Решетников, К. С «Идиотом» в душе. Книги Юрия Мамлеева и о нем // Газета. - № 37. - 29.02.2008. ; Завгородняя, Н. Рецензия на книгу Р.С.-И. Семыкиной «О “соприкосновении мирам иным”: Ф. Достоевский и Ю. Мамлеев» // Филология и человек. - Барнаул, 2008. - № 3. - С. 220-221], «В матрице подполья: Ф. Достоевский - Вен. Ерофеев - В. Маканин» (М., 2008); в статьях, опубликованных в изданиях, рекомендованных ВАК Минобрнауки: журнале «Искусство и образование» (Москва, 2008. № 3), Известиях Уральского государственного университета (Екатеринбург, 2004. № 33; 2008. № 59), Вестнике Ленинградского государственного университета им. А. С. Пушкина (Санкт-Петербург, 2008. № 1), Вестнике НГУ (Новосибирск, Новос. гос. ун-т, 2008. Т. 7. Вып. 2), Ползуновском вестнике (Барнаул, АлтГТУ, 2005. Вып. 3), Мир науки, культуры, образования (Горно-Алтайск, 2008. № 4), в журнале «Октябрь» (2007. №3) и других работах (общее количество публикаций по теме диссертационного исследования - 39).

Структура диссертации. Исследование состоит из Введения, четырех глав, каждая из которых включает в себя несколько разделов, Заключения и Библиографического списка.

Основное содержание работы

Во Введении определяется методология исследования, обосновываются его актуальность и научная новизна, формулируются цели и задачи. Здесь же показана специфичность диалога Ф. М. Достоевского как трансдискурсивного автора с писателями последней трети ХХ века - Вен. Ерофеевым, В. Маканиным, Ю. Мамлеевым.

М. Фуко в работе «Что такое автор?» так определяет трансдискурсивного автора: «В сфере дискурса можно быть автором более, чем просто книги, - можно быть автором теории, парадигмы или дисциплины, в которой смогут, в свою очередь, найти место» Фуко М. Что такое автор? // Лабиринт. - Екатеринбург, 1993. - № 3. - С. 39. другие авторы и книги. Создавая «правила формирования других текстов», трансдискурсивные авторы «сделали возможным не только некоторый ряд аналогий, но также и некоторое число различий … создали возможность чего-то иного, нежели их дискурс, и, тем не менее, чего-то неотделимого от того, что они основали» (М. Фуко).

Ф. М. Достоевский присутствует в современном мире именно как автор трансдискурсивный, открывший в литературе и культуре определенную традицию дискурсивных практик. В созданной писателем дискурсивной парадигме «нашли место» книги разных современных писателей, стремившихся в своих художественных практиках «собственные режимы мысли (ее логику, типы дискурса и пафос) идентифицировать «через Достоевского», а точнее - через манеру его письма и природу сознания героя, как бы удостоверяя новую правду в преднайденной писателем голосовой партитуре» (К. Исупов). Самые разные современные литературные явления - произведения В. Пьецуха («Новая московская философия»), Л. Цыпина («Лето в Бадене»), А. Мелентьевой («Девушки Достоевского»), Б. Акунина («Ф. М.»), Ф. Михайлова («Идиот») и т. д. - своеобразные «медитации по поводу Достоевского».

Главной особенностью дискурса Достоевского, по-разному определяемого (как реализм «символический» - С. Н. Булгаков, «онтологический», «мистический» - Вяч. Иванов, «психологический» - Г. М. Фридлендер, «социально-психологический» - Ф. И. Евнин, К. И. Тюнькин, «философско-экзистенциальный» -

И. И. Виноградов, «христианский» - В. Н. Захаров, «евангельский» - Ю. П. Иваск, «духовный» - М. М. Дунаев, А. М. Любомудров), является отражение особого способа бытия - двоемирия, представляющего собой взаимосвязь, взаимодействие, взаимопроникновение быта и бытия, социального и экзистенциального. Речь идет не просто о нравственном бытии, а о бытии, которое в конечном счете определяется отношением человека к Богу. К. А. Степанян в известной своей монографии «”Сознать и сказать”: “реализм в высшем смысле” как художественный метод Достоевского» пишет о романах Достоевского: «Здесь весь наш мир воссоздан и показан в его полном объеме - как мир, определяющим центром и источником существования которого является Бог; Священное Писание и Священное Предание есть основа человеческой истории, совершающееся на Небесах и на земле происходит в едином смысловом и временном пространстве, духовные сущности всех уровней зримо присутствуют в жизни и судьбах людей - иными словами, реальность видна читателю во всей своей метафизической глубине. И человек изображен в его подлинном бытии - как образ и подобие Божии, образ Христов» Степанян К. А. «Сознать и сказать»: «Реализм в высшем смысле» как творческий метод Ф. М. Достоевского. - М., 2005. - С. 10.. Так К. А. Степанян определяет художественный метод Ф. М. Достоевского, названный самим писателем «реализмом в высшем смысле».

На наш взгляд, здесь заложена и формула трансдискурсивности Достоевского, которая определяет влияние писателя на литературу ХХ века. В крупнейших произведениях мировой литературы ХХ века мы наблюдаем проявление этого двоемирия, взаимопроникновение реального и трансцендентного, социального и экзистенциального.

Взаимопрониковение это специфически представлено в постмодернизме как диалог с хаосом (концепция Н. Лейдермана и М. Липовецкого) - обезумевшим миром, как предельная критика советской действительности, общего духовного опьянения. «Опьянение» и есть проявление духовного хаоса, выразившегося в лозунгах-симулякрах, предмете иронии Венички, героя поэмы Вен. Ерофеева «Москва - Петушки», в душе которого живет вечная вера в Бога.

В постреализме двоемирие проявляется как взаимопроникновение двух миров: это быт, пронизанный экзистенциальными, бытийными устремлениями. У В. Маканина в романе «Андеграунд, или Герой нашего времени» двоемирие проявляется в нескольких планах. На первом плане - это смена и взаимозамена героев истеблишмента и андеграунда: вторые частично и временно заменяют первых, а затем вновь отходят на незаметные роли. Но эта смена выявляет главную антитезу бытового и бытийного - противоречие между теми, кто живет ради успеха и благополучия, и теми, кто протестует против разного рода симуляции ценностей, дорожит высшими ценностями жизни, ищут смысла бытия.

И, наконец, третий тип двоемирия представлен в метафизическом реализме у Ю. Мамлеева: с одной стороны, жалкая, скудная жизнь обыденных, приземленных, грубых, малоразвитых людей, а с другой - свойственная этим же людям неутолимая и необъяснимая жажда иной реальности - трансцендентной жизни.

Все это - разные проявления двоемирия. Но именно там, где мы встречаемся с двоемирием, взаимодействием реального и скрытого, и происходят важные художественные открытия.

В диссертации рассматриваются произведения крупнейших представителей трех основных направлений русской литературы последней трети ХХ века: Вен. Ерофеева («Москва - Петушки», 1988), В. Маканина («Андеграунд, или Герой нашего времени», 1998), Ю. Мамлеева (цикл рассказов «Конец века», 1999), исследующих феномен сознания современного человека, существенные перемены в структуре этого сознания. Главные персонажи названных авторов - личности исключительные, как и герои

Ф. М. Достоевского, тоже «повиднее обыкновенных», с особым мировидением, но в этом мировидении преломились некие общие процессы, происходившие в мышлении и самосознании людей переломной эпохи. Веничка Ерофеев (поэма «Москва - Петушки») в своих рассуждениях и своей судьбе отразил деконструкцию всей системы ценностей социалистического общества, обнажив тем самым изъяны советской ментальности. В романе В. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени» специальным предметом художественного исследования стало другое важное социально-психологическое явление - «подсознание» общества, социальный андеграунд. В рассказах Ю. Мамлеева проявились скрытые - темные и светлые - сферы души человека, его внутренние - метафизические - бездны, а также приглушенные прежде метафизические порывы к вечности, другим реальностям, духовному космосу.

В наши задачи входит выявление общности смысловых полей авторов, принадлежащих разным историческим эпохам и литературным течениям: Ф. М. Достоевского, Вен. Ерофеева, В. Ма-канина и Ю. Мамлеева. В центре нашего внимания один из сквозных для русской литературы концептов - метафизическое подполье. «Вечные типы» подполья («концептуальные персонажи»), описанные названными художниками, будут рассмотрены в «диалогическом испытании» по принципу «тождества нетождественного» - в зеркале диалогического взаимодействия их сознаний.

Открытый Достоевским подпольный герой, муки сознания и самосознания которого стали отражением русского духовного кризиса, предстает сегодня в качестве архетипа. Писатель создал метафизическую матрицу особого мира - подполья, в лабиринтах которого «встречаются» герои-антигерои произведений русской литературы ХХ-ХХІ веков. Веничка («Москва - Петушки»), Петрович («Андеграунд»), Вася Куролесов («Бегун»), Андрей Артемьев («Дорога в бездну»), Семен Ильич («Черное зеркало»), как и подпольные герои Достоевского (парадоксалист и Раскольников, Иван Карамазов и Ипполит Терентьев), - знаковые герои времени, они не только могут и должны «существовать в нашем обществе, взяв в соображение те обстоятельства, при которых вообще складывалось наше общество» (5; 99) Здесь и далее все цитаты из произведений Ф. М. Достоевского приво-дятся по изданию: Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений в три-дцати томах. - Л., Наука, 1972-1990., но и, «сохраняя свои исходные положения, переживать динамическую трансформацию, эволюционировать вместе с окружающим их миром» (Ю. М. Лотман).

Произведения Ф. М. Достоевского, в которых писатель «впервые вывел настоящего человека русского большинства» (16; 329), переживают «динамическую трансформацию» и являются «идеологическими этюдами» (Р. Назиров) к произведениям отечественной литературы последней трети ХХ века, продолжающих историю подпольных героев-антигероев. Особенно важные вехи в этой истории - поэма Вен. Ерофеева «Москва - Петушки», роман В. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени», цикл рассказов Ю. Мамлеева «Конец века».

В первой главе «“Реализм в высшем смысле” Ф. М. Достоевского и основные течения русской прозы последней трети ХХ века» обнаружены безусловные «точки схождения» метода Достоевского с постмодернизмом, постреализмом и метафизическим реализмом. Многие идеи Достоевского получили преломление в теориях и художественных практиках представителей данных течений.

В трансдискурсивном диалоговом пространстве Достоевский и постмодернисты «сцепляются», во-первых, единой исходной позицией ? действительность иррациональна; во-вторых, общей проблематикой: человеческой свободы/несвободы; героя/антигероя; хотения/воли, добра/зла, кризисного сознания, нравственного идеала и т. д.; в-третьих, особой оптикой видения мира как хаоса.

Ф. М. Достоевский профетически предупреждает о грядущей катастрофе обезбоженного мира, фатальном итоге идеологической цивилизации, постмодернисты осмысляют мир как текст, «генерируя новые смыслы», в ситуации тотального тупика этой цивилизации. Антитоталитарная, антиавторитарная, полилогическая установка также роднит постмодернистов с классиком.

В контексте Ф. М. Достоевского читается и формула постреализма: поиск смысла человеческого существования внутри экзистенциального хаоса. Но не через компромисс или игру с хаосом (как в постмодернизме), а в трагическом для человека и, вместе с тем, отвечающем его духовным потребностям вечном противоборстве с «драконами хаоса» ? со всем, что «расплющило, раздавило … сознание, вбив его в плоскость ограниченных возможностей» (Ф. М. Достоевский).

В рамках реалистического опыта Достоевского постреализм художественно осмысляет экзистенциальный поединок - в вечной неразрешимости и незавершенности - человека с хаосом жизни. Таков этот поединок в романе В. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени».

Метафизический реализм Ю. Мамлеева оформлялся прежде всего в традициях «реализма в высшем смысле» Ф. М. Достоевского. Писателя называют «современным Достоевским». Эта метафора возникла не без основания: имя великого предшественника часто встречается на страницах произведений Ю. Мамлеева. В его сочинениях легко отыскать многочисленные реминисценции, формулы из произведений Достоевского. Но важны не лексические совпадения (хотя любопытны и они) - важен метод использования сюжетных ходов, коллизий и особенно мотивов как важнейших форм выражения авторского сознания у Достоевского и Мамлеева.

Соотнесение произведений Ю. Мамлеева с творчеством Ф. М. Достоевского, «величайшего русского метафизика» (по определению Н. Бердяева), позволяет, на наш взгляд, определить истоки и составные начала метода метафизического реализма, вызывающего сегодня далеко не однозначные оценки.

Таким образом, в «реализме в высшем смысле» Ф. М. Достоевского зачиналась «литература других измерений»: творчество ярких представителей современных течений Вен. Ерофеева (постмодернизм), В. Маканина (постреализм) и Ю. Мамлеева (метафизический реализм). Это писатели, без сомнения, вышедшие из «школы Достоевского».

Во второй главе «Дискурс сознания в “Записках из подполья» Ф. М. Достоевского и “Москве - Петушках” Вен. Ерофеева» рассмотрены диалог, дискурс и трансдискурс как формы жизни сознания.

Впервые применительно к художественному тексту осмыслен феномен трансдискурса. Есть дискурсы, которые «лежат в основе некоторого числа новых актов речи, их подхватывающих, трансформирующих или о них говорящих» (М. Фуко). Дискурсы подобного типа позволяют строить бесконечно новые дискурсы, а характерные для них знаки и фигуры выступают в качестве особых «преконструктов» по отношению к текстам, располагающимся внутри большого дискурсивного пространства. Это не заимствование, а семантическая трансформация. Важные характеристики трансдискурса - его принципиальная открытость, разомкнутость и связь с после-дискурсами. В данных характеристиках содержится энергия всевозможных трансформаций, смысловых конвергенций, взаимодействий, диалога с другими дискурсами.

«Записки из подполья» и «Москва - Петушки» рассмотрены в трансдискурсивном диалоговом пространстве как синтетические, полижанровые структуры, в которых проступают общие для обоих произведений черты романа самосознания, записок и исповеди.

В центре романа самосознания стоит сознающий себя и мир герой, который «только в самосознании и живет» (А. Пятигорский). Особым элементом поэтики такого романа является страдание, которое «фигурирует и как метафора субъективного сознания автора и героя» (А. Пятигорский). Подпольный и Веничка - герои самоосознающие и глубоко страдающие от усиленного самосознания. Но Подпольный, в отличие от Венички, видит в страдании особую страсть: «человек иногда ужасно любит страдание, до страсти … Страдание … единственная причина сознания» (5; 119), потому что «слишком осознавать … настоящая, полная болезнь всякое сознание болезнь» (5; 101, 102). Веничка тоже «болен душой».

Подпольный и Веничка - страдающие нигилисты - «одиноки и несчастны», «одиноки и непоняты», «безнадежно одиноки» в мире, где произошла страшная «логическая путаница», разрушилась система ценностных координат: «нет ничего святого». Но абсурдность мира понимается героями по-разному и «возвращают билет» они тоже по разным причинам. Это герои-идеологи: онтологически «редуцировавшись» от мира и оказавшись в метафизическом пространстве подполья, они «вынашивают» идею, оправдывающую их «в-себе-и-для-себя-бытие».

Сквозная идея анализируемых произведений - идея свободной личности. Центральная коллизия - вечная «борьба сознания»: стремление оградиться от мира и в то же время сокровенное желание приобщиться к «другим» - организует дискурс сознания, его эволюцию и сюжетику.

В «Записках из подполья» и «Москве - Петушках» события даются в ретроспекции (это еще одна жанровая черта романа самосознания), так как для самосознающего героя необходимо временное внутреннее дистанцирование и от мира, и от самого себя, чтобы «сама память преобразилась, устремляясь из отдельности в целостность» (М. Бубер).

В жанре записок, к которому обращаются Ф. М. Достоевский и Вен. Ерофеев, фиксируется состояние сознания. В эстетику этого жанра, помимо прочих смыслов, заложены смыслы деструктивные: лихорадочность, хаотичность, сбивчивость, спонтанность, «некрасивость» стиля. И классик ХІХ столетия, и писатель последней трети ХХ века отразили в своих «записках» кризисное сознание, эпистемологическую неуверенность человека в мире, в котором утратились критерии красоты, добра, истины. «Записки» вобрали в себя деструктивные характеристики эпохи.

Тексты самосознания отличаются и предельной исповедальностью. «Записки из подполья» и «Москва - Петушки» строятся как исповедальный монолог, но монолог диалогизированный. Это болезненный, напряженный, искренний разговор героев с воображаемыми «другими». Наличие адресата (одного или нескольких) является конститутивным признаком исповеди. Герои «слышат», задают вопросы, отвечают на предугаданные реплики или возражения «других», полемизируют с ними.

Главная мысль, рожденная «сознанием вслух» (М. Мамардашвили), сводится к антиномичному утверждению, что человек в этом мире и свободен (как субъект непознаваемого сверхчувственного мира), и не свободен (как существо в мире явлений). В этом смысле весьма интересными нам представляются концепты, оформленные у Ф. М. Достоевского и Вен. Ерофеева в диалектику антиномий и дешифрующие данное утверждение. Так, в «Записках из подполья» появляются, по крайней мере, три пары антиномичных концепта: каменная стена (закон) и свободное хотение; ретортный человек и «непосредственный человек»; всемство и одиночество; сознание-болезнь и сознательная инерция.

У Ерофеева диалектика свободы и необходимости структурирована следующими (рифмующимися с концептами Достоевского по принципу «тождества нетождественного») парами антиномичных концептов: Кремль, Кремлевская стена (стена-кладбище) и Петушки (Рай); человек нормы, деятель и принц- аналитик; энтузиазм и всеобщее малодушие; трезвая публика и пьяный человек (Вечный Веничка).

Два концепта, существующие каждый в своем тексте, образуют тождественно-антиномичную пару: зубная боль Подпольного - воплощение стихийных сил природы («вся законность природы»), икота Венички - знак рациональных естественных законов, довлеющих над человеком, но она же выше всякого закона. «Неисследимость» икоты является, с одной стороны, символом непознаваемости, загадочности и неупорядоченности человека и мира; с другой - символом неизбежной силы закона и произвола, от которых зависит человек. «Человек не располагает свободой воли» - весь сюжет «Москвы - Петушков» сведен к этой мысли: желание Венички не исполняется - он не попадает в Петушки.

Ф. Достоевский доказывает, что неприятие Подпольным мира - логическая ошибка атеистического сознания. Для автора «Москвы - Петушков» неприятие обезбоженного мира, общества, основанного на «разумной необходимости», оправдано. И выход, который видится писателям, - в вере, в первую очередь, вере в Бога. Поэтому Веничка воскрешает в себе Бога, а Подпольный понимает, что его установка на мысль, а не на дух дискредитирована жизнью (практикой). Раздвоение Венички, таким образом, иного, чем у Подпольного, толка: в нем нет свойственных Подпольному метаний, нет вечной трагедии религиозного сознания: выбора «между бытием в Боге и бегством от Бога» (Н. Бердяев). И в этом смысле Веничка последователен и целен. Веничка, «познавший мир» и удалившийся от него в подполье-одиночество, оставаясь наедине с собственным «я», способен к высшей форме диалога - диалогу с Богом. Только будучи одиноким, человек ищет и находит Бога (Веничка) или ищет и не находит его (Подпольный).

В главе рассмотрена поведенческая парадигма Подпольного и Венички: тоска, юродство и опьянение. Это герои, тоскующие «потребностью высшей мысли». Веничка, обнаружив страшный недуг в духовном облике окружающих его людей, жалуется на «смертную тоску где-то неподалеку от сердца», на то, что тоскует его душа.

Подпольный и Веничка - герои-юродивые. Но юродство скорее их разводит, чем сближает. Так, юродство Подпольного - не более чем жест, шутовское кривляние («язык высунет», «кукиш покажет»). Но за кривлянием и вывертами скрываются трагическое возмущение героя своей отверженностью, отчаяние, надрыв страдания, кризис духа и «вечного стояния на пороге смерти заживо» (К. Исупов).

Вен. Ерофеев в концепции духовного юродства следует другой традиции Ф. М. Достоевского - изображению добровольных юродивых Мышкина, Алеши Карамазова, в духовном облике которых сочетается Добро и Красота, просматривается комплекс «положительно прекрасного человека». Это метафизическое юродство - особая форма духовного бунта против мира, погрязшего в грехе.

Черты «священного безумия» юродивого проступают у Венички в состоянии опьянения. Опьянение Венички - то же подполье, способ духовного отрешения от всего мира, ухода из мира несовершенства и греха, перехода в трансцендентное состояние, прорыва к сверхбытию.

«Слой» сознания Подпольного, рождающего дискурс неверия, - тоже состояние «опьянения». Подпольный опьянен ядом неверия и трихиной нигилизма - он не верит в Бога, в людей, в самого себя, - и этот тотальный деструктивизм приведет его к метафизическому самоубийству. «Духовное опьянение» Подпольного тоже вписывается в формулу диалектического похмелья. Но это похмелье «на кого как действует»: Подпольный «смеется в глаза» миру, его окружающему, а Веничка «плачет на груди» этого мира.

Вера Венички и не-верие Подпольного напрямую связаны с их способностью и неспособностью любить. Для Ф. М. Достоевского и Вен. Ерофеева любовь - непременное условие гармонического сосуществования с миром. «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (Иоанн 1, 4: 16). Подпольный человек «не в состоянии любить». В сердце Венички живет любовь к Петушкам (прообраз «золотого века»), к той, «которая в Петушках», к младенцу, к «другим». Мечта Подпольного об идеальном мироустройстве рождает в его сознании образ «хрустального дворца» как прообраза идеального мироустройства, который при ближайшем рассмотрении оказывается «курятником», «всемством», потому что «идеал … еще далеко не выработался» (28-2; 251).

Однако идеал не выработался и в сознании Венички, в чем убеждает нас автор: Петушки - страна-утопия, революционный переворот в Петушках носит фарсовый характер.

Так в «коммуникативном пространстве» Достоевского - Ерофеева, в дискурсах не-веры (Подпольного) и Веры (Венички) рождается энергия Духа как высшей силы, способной управлять миром в движении к Гармонии.

В третьей главе «Новый подпольный человек в романе В. Маканина “Андеграунд, или Герой нашего времени”» анализируется другое подполье. «Агэшник» Петрович тоже заставляет вспомнить Подпольного: оба поставили себя в оппозицию к существующим социальным и идеологическим нормам - к образу жизни и стереотипам мышления своих современников, в том числе, и к обнадеживающим концепциям прогресса (Подпольный - к просветительской идеологии, Петрович - к российской демократии). Оба полагают высшей человеческой ценностью свободную волю, личностное самоутверждение, стремление сберечь, сохранить свое «я» и ради этого «я» готовы на любые жертвы, даже на то, чтобы, по словам Подпольного, «в ином случае себе худого пожелать, а не выгодного» (5; 110), чтобы отказаться от благоденствия, богатства и покоя ради «самовольного хотения». Разумеется, понятия «подполье» - «андеграунд» имеют у писателей разный смысл. У Достоевского подполье - изнанка души человеческой, обратная сторона сознания, потаенные желания, в которых герой стыдится признаться самому себе. А подпольная идеология заключается в том, что эти иррациональные «почесывания» «парадоксалист» выдает за неотъемлемое свойство, квинтэссенцию человеческой натуры, определяющую бесперспективную судьбу человека, обреченного на вечные страдания.

У Маканина андеграунд - это социальная группа, товарищество творческой интеллигенции - писателей, художников, пытавшихся в своих произведениях выразить оппозицию общественному строю (существующему «истеблишменту») и оттого оказавшихся под запретом, непубликуемых, не имеющих права на выставки, «невыездных», гонимых, преследуемых, нередко сурово наказываемых. Вместе с тем, идеи этой интеллигенции и создаваемые ею образы - не просто личные фантазии, а то, что подспудно ощущалось, смутно осознавалось многими людьми, поэтому андеграунд - весьма значимая психо-идеологическая социальная «прослойка», и адепты «советского подполья» вправе заявить, что андеграунд - это «подсознание общества».

Современные исследователи, исходя из метафорического понимания термина «андеграунд», подчас толкуют его весьма широко: «Андеграунд - образ жизни, тип сознания, способ бытия творческого человека, беспокойное, бродильное, революционное начало, “бесы”, образ мыслей поколения или всей нации» Абашева М. П. Литература в поисках лица. - Пермь, 2001. - С . 62. , - пишет М. Абашева. Далее, расширяя это определение, исследовательница относит к андеграунду всю литературу, поколение, культуру, уходящую ныне «под землю», оттесняемую уже иной генерацией. При таком толковании «агэшником» оказывается любой писатель, чье творчество уходит в прошлое. Между тем, у В. Маканина «агэшники», которых топтал брежневский режим, категория конкретно-историческая.

«Агэшник» в романе Маканина - крупная фигура экзистенциального нигилиста, отвергающего все традиционные «истеблишментские» ценности. Петрович в своем нигилизме близок к страдающим нигилистам Подпольному и Веничке. Однако у негативизма парадоксалиста и Петровича разная психологическая основа. Подпольный хочет «расплеваться с обществом» за свою несложившуюся жизнь, несостоявшуюся карьеру - он по натуре своей «мелкий человеконенавистник». Сопротивление Петровича - это мощное духовное напряжение человека, не желающего, как и Веничка, жить под гнетом дискредитирующего строя, человека, всеми силами оберегающего свою личность, свой свободный дух. Подпольный находит свою свободу в сознательной инерции, Веничка - во всеобщем малодушии, Петрович - в очень похожей «скорлупе» - неучастии.

Петрович противопоставляет прежним и новым «товарищам» и «господам», сумевшим приспособиться к общественному строю, свою постоянную неприспосабливаемость, свое принципиальное бескорыстие. Он гордится тем, что его не меняют времена, потому что он «сам себя делает». Главный фактор, побуждающий его остаться в андеграунде, - не явления общественного быта, не слабость российской демократии, не бедность и одичание масс и т. п., а его собственная воля. Первичным знаком такой позиции персонажа, такой «постановки героя» в реалистическом романе является его второе название «Герой нашего времени», дублирующее «имя» классического сочинения М. Ю. Лермонтова и вызывающее ассоциации с Печориным. Эти ассоциации провоцирует и эпиграф к роману Маканина, отсылающий к тому же сочинению: «Герой… портрет не одного человека: это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии.