59

Размещено на http://www.allbest.ru/

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

доктора филологических наук

Метаморфозы христианского кода в поэзии Н. Заболоцкого и А. Тарковского

Специальность 10.01.01 - Русская литература

Кекова Светлана Васильевна

Саратов 2009

Работа выполнена на кафедре истории культуры и искусства Саратовского государственного социально-экономического университета

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор

Иванюшина Ирина Юрьевна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Елина Елена Генриховна

доктор филологических наук, профессор

Сухих Игорь Николаевич

доктор филологических наук, профессор

Тропкина Надежда Евгеньевна

Ведущая организация: Ивановский государственный университет

Защита состоится 25 декабря 2009 года в 14-00 на заседании диссертационного совета Д 212.243.02 ГОУ ВПО "Саратовский государственный университет им.Н.Г. Чернышевского" по адресу: 410012, г. Саратов, ул. Астраханская, 83, XI корпус.

С диссертацией можно ознакомиться в Зональной научной библиотеке им.В.А. Артисевич Саратовского государственного университета им.Н.Г. Чернышевского.

Автореферат разослан ______________ 2009 года

Ученый секретарь

диссертационного совета Ю.Н. Борисов

Общая характеристика работы

1) показать конституирующее начало мироощущения для формирования поэтического языка и поэтического мира Н. Заболоцкого и А. Тарковского;

2) обосновать возможность и важность духовно-эстетического анализа поэтического мира в целом и поэтического текста в частности, определив особенности религиозно-философской и богословской традиций в исследовании литературы;

3) выявить доминантные категории мироощущения Н. Заболоцкого и А. Тарковского в разные периоды творчества и рассмотреть их в духовно-эстетическом аспекте;

4) проанализировать метаморфозы христианского кода в мироощущении и поэзии Н. Заболоцкого и А. Тарковского;

5) раскрыть обусловленность художественного мышления и мироощущения раннего Н. Заболоцкого кризисом искусства;

6) исследовать специфику библейского мышления и поэтическую философию слова А. Тарковского;

7) определить принципы трансформации реальности в поэзии Н. Заболоцкого и А. Тарковского.

Методологию нашего анализа художественного мира и мироощущения поэта мы определяем как духовно-эстетическую.

Данная методология в основных своих положениях основывается на трудах русских религиозных философов и богословов, посвящённых анализу литературы, философии творчества, природы художественного акта, мироощущению и миросозерцанию писателей, проблемам кризиса искусства и культуры. Работы русских философов, богословов и культурологов В. Соловьёва, С. Булгакова, Н. Бердяева, П. Флоренского, Н. Лосского, И. Ильина, С. Франка, Г. Флоровского, Г. Федотова, П. Муратова, П. Бицилли, В. Зеньковского, В. Вейдле, А. Лосева, Б. Вышеславцева, Ф. Степуна, В. Ильина, архимандрита Киприана (Керна), архиепископа Иоанна (Шаховского), епископа Варнавы (Беляева), архимандрита Рафаила (Карелина), игумена Антония (Логинова), протоиерея Михаила (Труханова), протопресвитера Александра (Шмемана) и др., а также ряда западных исследователей, опирающихся в своих построениях на духовный потенциал произведения искусства (Х. Ортега-и-Гассет, Ж. Маритен, Х. Зедльмайр и др.), являются теоретической базой нашего диссертационного исследования.

Научная новизна диссертации состоит в следующем:

обоснована теория, согласно которой мироощущение представляет собой систему категорий и их знаков, обладающих поэтикопорождающим потенциалом;

разработана методика анализа поэтического текста с точки зрения воплощения в нём мироощущения поэта;

впервые категория мироощущения рассмотрена в контексте философских, культурологических и эстетических теорий, определён её духовно-эстетический статус и значение для теоретической поэтики;

через анализ целостных поэтических миров Н. Заболоцкого и А. Тарковского реконструировано мироощущение поэтов;

обнаружена связь мироощущения Н. Заболоцкого и А. Тарковского с христианской онтологией, космологией, антропологией, сотериологией и аксиологией; выявлен христианский код и его метаморфозы в творчестве поэтов;

показано, что христианский код в поэзии Н. Заболоцкого и А. Тарковского имеет смыслообразующей и текстообразующий характер.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Мироощущение поэта представляет собой определённую систему категорий, среди которых выделяются доминанты, формирующие предметно-образный, сюжетный, тропеический и другие уровни текста. Категории мироощущения представляют собой своего рода "каналы" смысловой энергии, воплощающейся не только в них самих, но и в их знаках.

2. Мироощущение Н. Заболоцкого и А. Тарковского невозможно понять вне соотношения с христианской онтологией, космологией, антропологией, сотериологией и аксиологией. В их поэтических мирах в разной степени экспликации присутствует христианский код, обнаружение и интерпретация которого возможна только при условии использования методов духовно-эстетического анализа.

3. Художественная практика Н. Заболоцкого 20-х - 30-х годов, а также творчество поэтов его круга является следствием и продолжением того духовного и культурного явления, которое обозначено и в русской, и в западной философии как кризис культуры. Суть этого кризиса заключается в утрате веры и отходе от христианских основ миропонимания.

4. Основные категории мироощущения раннего Н. Заболоцкого - "безумие" и "смерть". Само восприятие мира сквозь призму этих категорий обусловлено распадом той картины мира и системы ценностей, которая была задана христианством. Доминирующие категории мироощущения позднего Заболоцкого - "жизнь", "разум", "гармония", что является возвращением к христианским ценностям в их секулярном варианте.

5. Одним из главных принципов трансформации действительности в реальность поэтического текста в творчестве раннего Н. Заболоцкого является принцип смысловой метатезы и аксиологической инверсии, который можно рассматривать как одно из частных проявлений принципа "анти-преображения", характерного для целого массива художественных явлений ХХ века.

6. Доминантные категории мироощущения А. Тарковского - категории "земное" и "небесное", семантический и аксиологический потенциал которых сформирован христианской картиной мира.

7. Центральным принципом художественного метода А. Тарковского, обусловливающим способ трансформации мира, является принцип преображения. Сквозь вещи и явления земного мира в поэзии А. Тарковского просвечивает иное, священное измерение бытия, а человек в его поэзии находится в постоянном поиске этой реальности.

8. "Философия слова" А. Тарковского в своих основных интуициях совпадает с положениями философии языка, разработанной в трудах русских религиозных философов С. Булгакова, П. Флоренского, А. Лосева, суть которой заключается в утверждении онтологического статуса языка.

Теоретическая значимость диссертационной работы заключается в разработке методов духовно-эстетического анализа произведения искусства и создании особой поэтапной стратегии исследования поэтического мира и текста, которые позволяют:

1) через исследование законов трансформации предметно-образного мира реконструировать категории мироощущения поэта;

2) вскрывать глубинные процессы смыслопорождения (формирование образов времени и пространства, образа человека, образа языка, способов сюжетного разворачивания текста и т.д.), обусловленные мироощущением поэта;

3) определять духовную природу того или иного типа мироощущения;

4) распознавать духовно-эстетический вектор творческого акта, суть которого заключается в том или ином типе использования поэтом христианского кода;

5) выявлять воплощение и метаморфозы христианского кода в поэтическом тексте.

Результаты исследования имеют и практическое значение: они могут быть использованы в ходе разработки новых программ и учебных пособий по русской литературе ХХ века, в спецсеминарах и спецкурсах, при подготовке курсовых и дипломных работ студентов, а также в ходе дальнейшей разработки концепции истории развития русской литературы ХХ века.

Апробация работы: основные результаты исследования были обсуждены на международных, всероссийских, межвузовских конференциях и симпозиумах. Международные: II Международный симпозиум "Русская словесность в мировом культурном контексте" (Москва, Фонд Достоевского, 2006); VII Международный Форум русистов Украины "Русистика Украины и проблемы сохранения языков и культур малых народов мира в эпоху глобализации" (Ялта, Крымский центр гуманитарных исследований, Таврический национальный университет им.В.И. Вернадского, 2007); "Философское наследие С.Л. Франка и современность" (Саратов, СГУ, 2007); "Литературно-художественный авангард в социокультурном пространстве российской провинции: история и современность" (Саратов, Институт филологии и журналистики СГУ, 2008); "XIII научные Чичибабинские чтения" (Украина, Харьков, Международный фонд памяти Б. Чичибабина, 2009); "Славянский мир: общность и многообразие" (Саратов, СГУ, 2009). Всероссийские: "Проблемы художественного творчества" (Саратов, СГК, 2007, 2008, 2009); VIII и IX "Дальневосточные образовательные чтения, посвященные памяти святых Кирилла и Мефодия" (Владивосток, Дальневосточный государственный университет, 2008, 2009). Межрегиональные: I, II, III, IV, V, VI "Пименовские чтения" (Саратов, СГУ и Саратовская епархия, 2003, 2004, 2005, 2006, 2007, 2008). Межвузовские: "Междисциплинарные связи при изучении литературы" (Саратов, Педагогический институт СГУ, 2006, 2008).

Основное содержание исследования отражено в монографиях "Мироощущение Николая Заболоцкого: опыт реконструкции и интерпретации" и "Небо и Земля Арсения Тарковского: метаморфозы христианского кода", учебном пособии "Сохранившие традицию. Заболоцкий. Тарковский. Бродский" и 39 статьях.

Структура диссертации определяется спецификой её цели, задач и методов. Работа состоит из Введения, четырёх глав, Заключения и библиографического списка (457 наименований).

Основное содержание работы

Во Введении обосновывается актуальность темы диссертации, выявляется степень ее разработанности, определяются цель и задачи работы, излагаются её методологические и теоретические основы, показывается научная новизна и практическая значимость проведенного исследования.

Первая глава "Мироощущение и духовно-эстетические основы творчества: к методологии анализа художественного мира и текста" носит теоретико-методологический характер и состоит из трёх параграфов. В первом параграфе "Мироощущение как категория теории культуры и искусства, эстетики и поэтики" рассмотрены эстетико-философские, культурологические и филологические концепции, в которых отмечается важность, значимость и необходимость категории мироощущения для анализа явлений культуры и искусства.

Мироощущение принадлежит как творцу произведения искусства, так и самому произведению. Оно представляет собой некий глубинный артефакт, который на более поверхностном уровне являет себя как систему саморазворачивающихся частных феноменов. При таком взгляде мироощущение является одним из важных объектов поэтики. Именно оно выступает в качестве порождающего начала, которое создаёт хронотоп произведения искусства, формирует облик его вещного мира, определяет структуру как целого "духовного тела" произведения, так и его отдельных образов, определяет степени и ступени метафорической трансформации и её общий характер и т.д. Разворачиваясь в образной системе отдельного произведения или всего творчества того или иного художника в целом, мироощущение воплощается в символической по своей природе системе, элементы которой могут выполнять многообразные функции.

Через анализ концепций А. Лосева, И. Ильина, Б. Вышеславцева, Ж. Маритена мы, во-первых, уточняем статус категории мироощущения в гуманитарной науке, во-вторых, выясняем соотношение понятия "мироощущение" с понятиями, выработанными в психоаналитической традиции и в традиции русской и западной религиозной мысли, в-третьих, находим ту методологическую базу, благодаря которой мироощущение необходимо рассматривать в духовно-эстетическом аспекте.

Второй параграф "К методологии духовно-эстетического анализа литературы" посвящён философским и богословским аспектам интерпретации художественного мира и текста.

В своих первичных интуициях религиозно-философская мысль, обращённая к исследованию литературы, базируется на следующих принципах:

произведение словесного искусства есть органическое целое;

целостность художественного произведения имеет иерархическую структуру, главная составляющая которой - духовная;

жизненный и творческий путь писателя или поэта рассматриваются как путь духовный;

акт творчества воспринимается как исполнение богоподобия человека;

осмысление творчества происходит в рамках христианской онтологии, антропологии, сотериологии и аксиологии.

Эти принципы выведены на основе анализа работ русских религиозных философов и богословов, посвящённых проблемам искусства, культуры и литературы. Особую методологическую ценность имеют труды С. Франка, в которых философ исследует творчество А. Пушкина, Ф. Тютчева и Ф. Достоевского.С. Франк приходит к выводу, что, во-первых, важнейшей задачей познания любого писателя и поэта является целостный анализ духа творца; во-вторых, вектор духовных интересов русских писателей идёт от психологического онтологизма к онтологизму религиозному; в-третьих, все великие русские поэты всегда были религиозными мыслителями или занимались богоискательством. Все эти положения во многом приложимы и к русской литературе ХХ века, в частности, к творчеству Н. Заболоцкого и А. Тарковского.

В третьем параграфе "Проблема кризиса искусства в свете духовно-эстетического анализа" рассмотрены различные проявления кризиса искусства первой трети ХХ века. Именно в работах религиозных философов (Н. Бердяев, С. Булгаков, П. Муратов, В. Вейдле, Ф. Степун, Х. Зедльмайр и др.) мы находим наиболее точный диагноз тому состоянию культуры и искусства, которое начало складываться с появлением таких направлений, как кубизм, футуризм, экспрессионизм, сюрреализм и т.д. Кризис искусства явился результатом антропологического кризиса, который, в свою очередь, есть следствие кризиса религиозного.

Проблема кризиса искусства остро и глубоко анализируется в статьях Н. Бердяева "Кризис искусства" и С. Булгакова "Труп красоты. По поводу картин Пикассо". Бердяев, выделяя синтетические и аналитические искания в современном ему искусстве, показывает, что суть аналитических исканий, которые проявляются прежде всего в творчестве П. Пикассо и А. Белого, - разложение всякого органического синтеза, искажение прекрасного, разрушение "кристальных форм плоти мира". Но если Н. Бердяев в исканиях аналитического толка видит прорыв к новому творчеству, к новому искусству, предвосхищение перехода в новый мировой эон, то С. Булгаков однозначно оценивает творчество П. Пикассо как плод демонической одержимости.

Классические работы Н. Бердяева и С. Булгакова рассматривают кризисные явления в области искусства в широком историческом, философском, культурологическом контексте. Так, Н. Бердяев одной из причин кризиса считает вхождение "машины" в мир человека. Целый ряд статей и эссе П. Муратова ("Антиискусство", "Искусство и народ", "Кинематограф", "Искусство прозы") продолжает мысли, высказанные Н. Бердяевым. Он говорит о возникновении антиискусства, первые признаки которого появились в новых течениях искусства начала ХХ века.П. Муратов завершает статью "Антиискусство" цитатой из Апокалипсиса, вводя проблему кризиса искусства и возникновения антиискусства в сферу религиозного осмысления этого вопроса.

В названном ракурсе рассматривает проблему умирания искусства и младший современник Н. Бердяева, С. Булгакова и П. Муратова искусствовед, культуролог и философ В. Вейдле. В книге "Умирание искусства" он анализирует обширный материал - литературу, живопись, музыку XIХ-ХХ веков и, размышляя о судьбе художественного творчества, в своём анализе кризисных процессов искусства обращает внимание прежде всего на причины духовные.

Логика искусства, с точки зрения В. Вейдле, есть логика религии, и условием бытия искусства является именно приятие этой логики, поэтому "отторженность" искусства от религии, от религиозного мышления, от укоренённого в религии мироощущения и миропонимания не просто отдаляет искусство от церкви, делает его нерелигиозным, "светским"; она отнимает у него жизнь.

Огромную работу по формированию нового мироощущения, отходящего от религиозных христианских истоков, проделал Серебряный век русской литературы. Механизмы нового мирочувствия и жизнеустроения человека, стоящего на позициях эстетизма и артистизма, философски обоснованно раскрываются в антропологических построениях Ф. Степуна. С точки зрения Ф. Степуна, только артистический тип души (в отличие от мещанского и мистического) способен реализовать всё богатство внутреннего мира. Основная черта душевного строя артистизма - любовь к творчеству; радость артистической души - богатство его "многодушия". Однако в философской антропологии Ф. Степуна отсутствует иерархическое понимание строя человеческой души, ибо в артистической душе, которая столь привлекательна для философа, равноценны все эстетические проявления личности (в чём и заключается сущность "положительного богатства" многодушия). В результате эстетическая привлекательность "многодушия" не выдерживает проверки этическим началом, без которого человека не существует.

"Многодушие" артистического человека постулируется Степуном-теоретиком как положительное качество, как особая избранность - прежде всего, к творчеству. Но реальное воплощение этой идеи и её художественная экспликация в романе Ф. Степуна "Николай Переслегин" демонстрирует нам возникновение особого антропологического типа на оси "богозданный человек" - "абсурдный человек". Звенья, формирующие эту ось, - своеобразную "лестницу падения" человека - возникают в процессе секуляризации. Обозначить их можно следующим образом: богозданный человек - возвышенный человек - автономный человек - раздвоенный человек - артистический (расколотый) человек - изуродованный человек - абсурдный человек.

В антропологическом измерении проблема кризиса искусства приобретает свою истинную глубину: кризис искусства и культуры имеет своей причиной кризис человеческой личности, суть которого - в отходе человека от Бога.

Теоретико-методологическое исследование, предпринятое в первой главе, создаёт ту базу, на которой строится анализ поэтических миров Н. Заболоцкого и А. Тарковского.

Категория мироощущения самым тесным образом связана с понятием "модели мира", "поэтического мира", "художественного мира". Мироощущение порождает художественный мир (хотя оно является не единственной "порождающей инстанцией"). Мироощущение есть "natura naturans", а художественный мир - "natura naturata". В творчестве того или иного поэта нам даны "одновременно" и причина, и результат - и мироощущение, и сам мир.

Мироощущение и "модель мира" соотносятся друг с другом как "логос" и "эйдос". Явлен нам "эйдос", поэтому первую ступень анализа художественных миров Н. Заболоцкого и А. Тарковского в их данности можно назвать имманентной феноменологией текста и поэтического мира. Задача этого типа анализа - выявить те механизмы смыслопорождения и текстопорождения, те закономерности строения и формирования художественных предметов и образов, которые обусловлены мироощущением поэта.

Мироощущение - "сетка" категорий, своеобразная "преломляющая среда", "семантический инвентарь", вне которых невозможно восприятие мира. Выявление категорий мироощущения - это вторая ступень нашего анализа, которую можно назвать экзистенциально-феноменологической. Смещение оптики анализа есть своего рода фазовый переход, который условно можно назвать опытом реконструкции. Мы реконструируем не только мироощущение, но и тот поэтический язык, который условно можно определить как совокупность средств и способов трансформации действительности в реальность поэтического текста. Эта реконструкция позволяет мотивировать те элементы текстов (это могут быть отдельные образы, тропы, категории художественного времени и художественного пространства и т.д.), которые не поддаются мотивации и интерпретации в рамках традиционного типа анализа.

Существуют разные типы мотивации внешне не мотивированных элементов текста: биографическая, социальная, культурологическая, интертекстуальная и т.д. Мотивация текста мироощущением - особый тип мотивации, который раскрывает нам "молекулярный уровень" текста, его "квантовую механику".

Третью ступень нашего анализа условно можно назвать уровнем "горизонтальной трансценденции". Постижение мироощущения поэта и, соответственно, его поэтического мира осуществляется в сопоставлении с другими художественными мирами.

И последний этап анализа можно назвать "вертикальной трансценденцией". Мироощущение поэта само нуждается в мотивации. Глубинные, подпочвенные воды, формирующие мироощущение поэта, находящегося в поле христианской культуры, несут в себе насыщенный раствор христианской онтологии, аксиологии, сотериологии.

Постижение "вертикальной трансценденции" возможно только при особом духовно-эстетическом подходе к универсалиям поэтического мира. Как было показано, этот подход разработан в разных направлениях религиозно-эстетической мысли. Без проникновения в духовную глубину мироощущения художника невозможно адекватное понимание его творчества в целом и отдельного произведения в частности. Использование духовно-эстетического подхода и приводит нас к выявлению христианского кода и его метаморфоз в поэтических мирах.

Один из главных методов выявления и анализа христианского кода состоит в погружении элементов христианского богословия в исследуемые тексты. Вокруг них, как вокруг магнитов, выстраиваются определённые смысловые линии.

Вторая глава диссертационного исследования "Категории мироощущения раннего Н. Заболоцкого в контексте духовно-эстетического анализа" состоит из восьми параграфов.

Исследователи поэзии Н. Заболоцкого 20-х - начала 30-х годов отмечают такие её качества, как экспрессивно-гротескное изображение действительности, затруднённость и сложность формы, ориентация на алогизм, загадочность отдельных образов и стихов в целом. Насыщенность текстов раннего Н. Заболоцкого сложными для понимания сдвигами смысла, метаморфозами, трансформациями реальной действительности отмечается всеми, кто писал о его поэзии периода "Столбцов" и ранних поэм. Усложнённость смысловой структуры стихотворений раннего Н. Заболоцкого проявляется на разных уровнях.

заболоцкий тарковский христианская онтология

В первом параграфе "Специфика формирования предметно-образного мира Н. Заболоцкого периода "Столбцов" и поэм" осуществляется первый уровень анализа - имманентно-феноменологический, в процессе которого рассматриваются основные макрообразы поэтического мира раннего Н. Заболоцкого - "ребёнок", "женщина", "конь", "дерево". Проведённый анализ макрообразов позволяет сделать следующие выводы.

1. Тот или иной макрообраз представляет собой определённым способом организованную смысловую структуру.

2. В плане номинативной представленности любой макрообраз связан с целым номинативным гнездом, в состав которого входят и нулевые номинации. Каждый из членов этого номинативного гнезда является конкретной словесной манифестацией макрообраза.

3. Функционирование того или иного макрообраза в пределах определённой совокупности поэтических текстов позволяет говорить о наличии парадигмы, элементами которой являются конкретные реализации данного образа в отдельных текстах. Каждый элемент парадигмы можно рассматривать как манифестацию некоего инвариантного представления, осложнённую теми или иными частными характеристиками.

4. Сопоставление нескольких макрообразов приводит к выводу о наличии общих элементов в их составе. Мы назвали такое совпадение пересечением парадигм образов.

5. Различные образы и макрообразы в мире раннего Н. Заболоцкого формируются из определённого набора элементов, что свидетельствует о системном устройстве поэтического мира "Столбцов". Образы здесь создаются из общего строительного материала, по одним и тем же регулярным моделям. Пересекающиеся элементы парадигм, образующие особые смысловые сферы, являются единицами того поэтического языка, который необходимо реконструировать.

Во втором параграфе "Категория "безумие" и её знаки" анализируются смысловые сферы громкого звука, интенсивного движения, полёта, пространственной приуроченности к верху, элементы которых имеют знаковую природу и связаны с представлениями о безумном, хаотическом устройстве мира.

Как показал наш анализ закономерностей формирования предметно-образного уровня поэтического мира, безумие - не просто сквозной мотив, а категория мироощущения раннего Н. Заболоцкого. Именно сквозь призму этой категории мир воспринимается, оформляется в поэтическом сознании, воплощается в сюжетной и образной реальности. Подобное воплощение мы наблюдаем в стихах "Белая ночь", "Красная Бавария", "Свадьба", "Игра в снежки", "На рынке", "Обводный канал", "Фокстрот", "Лето", "Офорт", "Фигуры сна", "На лестницах", "Меркнут знаки Зодиака", "Пир" и многих других.

В третьем параграфе "Категория "смерть" и её знаки" анализируются смысловые сферы угасания звука и движения, пространственной приуроченности к низу, геометрических фигур, еды и питья, элементы которых являются знаками смерти. Смерть - вторая важнейшая категория мироощущения раннего Н. Заболоцкого. Сам выбор сюжетных ситуаций в "Столбцах" и примыкающих к ним стихотворениях зачастую предопределён, тем или иным способом связан со смертью. Такие стихи, как "Офорт", "Черкешенка", "Баллада Жуковского", "Искушение", "Футбол", "Подводный город", "На лестницах", "Рыбная лавка", "На даче", "Обед", "Пир", "Детство Лутони" и ряд других, дают нам картину смерти в разных её вариантах. Детально разработанная "могильная анатомия" также является одной из характерных черт некоторых стихотворений в "Столбцах". Сквозь призму категории смерти показаны в "Столбцах" самые заурядные бытовые ситуации.

Во втором и третьем параграфах показано, что элементы смысловых сфер являются теми средствами, с помощью которых происходит своеобразный "перевод" с "языка" реального мира на язык поэтический. В четвёртом параграфе "Механизм "смысловой метатезы": "перевёрнутый мир" Н. Заболоцкого" выявляется один из основных образных "механизмов", определяющих логику трансформации внетекстовой реальности в реальность текста. Механизм этот мы определяем как смысловую метатезу. Этим термином мы обозначаем любую взаимную мену элементов как на образно-смысловом, так и на других уровнях текста. Пространственная инверсия ("Белая ночь", "Футбол" "Ивановы", "Народный дом", "Пир", "Цирк", "Безумный волк" и др.); закон изображения человека в категориях животного мира ("Игра в снежки", "Цирк", "Человек в воде", "Осень", "Бродячие музыканты" и др.); напротив, изображение животных с лицами, руками, пальцами, ртами ("Рыбная лавка", "Змеи", "Пекарня", "На лестницах", "Лицо коня", "Цирк", "Движение" и др.); "мена" между живыми существами и предметами ("На даче", "Красная Бавария", "На рынке", "Пир" и др.); "метатетическая" рифма и семантика слова и т.д. позволяют говорить о том, что логика метатезы имеет тотальный характер, а сам механизм смысловой метатезы связан с категорией безумия.

Таким образом, во втором, третьем и четвёртом параграфах осуществлён второй уровень анализа поэтического языка раннего Н. Заболоцкого, который дал нам возможность реконструировать мироощущение поэта, главными категориями которого являются категории "безумие" и "смерть".

В пятом и шестом параграфах диссертационного исследования "Предметный мир в поэзии раннего Н. Заболоцкого, Д. Хармса, А. Введенского" и "Антропологический тупик: "человек наизнанку" в поэзии обэриутов" осуществляется третий уровень нашего анализа - уровень "горизонтальной трансценденции".

У всех членов ОБЭРИУ было отчетливо выражено представление о том, что окружающий человека мир в своем истинном, сущностном смысле совсем не таков, каким он представляется "здравому" человеческому взгляду. Необходимо поэтому онтологическое ядро каждого явления - будь то безгласная вещь, событие, растение, человек или животное - очистить от "ветхой литературной позолоты", взглянуть на предмет "голыми глазами", как говорит Н. Заболоцкий. В таком случае предмет есть манифестация того таинственного мира, который поэт должен познать.

Поэтические вселенные А. Введенского и Д. Хармса поражают читателя тем же нарушением обыденной логики, отказом от привычного для всех здравого смысла, изощренными семантическими экспериментами, что и поэтический мир раннего Н. Заболоцкого. Предметы, существующие в этих мирах, живут по особым законам, их строение и смысл подчиняются логике творческой. Общим качеством поэтики обэриутов является трансформация предметов реального мира.

Предметная среда у А. Введенского и Д. Хармса неоднородна, и её элементы существуют на разных уровнях бытия. Есть предметы, обладающие особой значимостью и особой способностью воздействия на другие предметы. В поэтической вселенной А. Введенского этот тайный смысл предмета связан, прежде всего, с эсхатологическим и эротическим измерениями мира, и можно предположить, что эротическая и эсхатологическая оси мира представляют собой систему координат, внутри которой каждая точка имеет свои сущностные смысловые показатели (подобное представление, хотя и в меньшей степени, характерно и для поэтического мира Д. Хармса). Вещи, которые в наибольшей степени концентрируют в себе указанные мотивы, обладают способностью к магическому воздействию на другие вещи. В поэзии обэриутов происходит тотальное опредмечивание непредметного, материализация идеальных сущностей и понятий.

В центре поэтического мира Н. Заболоцкого находится человек, мучимый страшной религиозной мукой - мукой Богооставленности. В поэзии Д. Хармса и А. Введенского Бог, скрытый за предметами, явлениями и существованиями, влечет к себе поэта, пытающегося открыть тайну Его существования через познание тайны предмета. Но сама "методология" этого познания заражена сюрреалистической "гносеологией", познанием через разложение, что ведёт к искажённому пониманию истины, что отражается и в антропологическом измерении творчества Н. Заболоцкого, Д. Хармса, А. Введенского: в их поэтических мирах явлен человек, загнанный в антропологический тупик, ибо "он заключён в себя, как в темнице, оторван от других людей, неспособен на человеческие чувства и отношения, в нём нет любви, в нём только ненависть, ужас и тоска, потому что, лишившись Бога, он лишается и всего, что есть в нём человеческого, - образа Божия" (С. Роуз).

В седьмом и восьмом параграфах "Категории "безумие" и "смерть" в контексте духовно-эстетического анализа" и "П. Брейгель, П. Филонов, Н. Заболоцкий: к типологии творческого метода" осуществляется та стадия анализа, которую мы определили как "вертикальная трансценденция". В этих параграфах в философско-богословском и искусствоведческом аспектах выявляется природа той духовной реальности, которая в поэтическом мире раннего Н. Заболоцкого манифестируется категориями безумия и смерти.

Наш анализ показывает, что это реальность ада. Впервые связала "Столбцы" с реальностью ада И. Роднянская в статье "“Столбцы” Николая Заболоцкого в художественной ситуации двадцатых годов". Используя "демонологическую притчу" В. Иванова о Люцифере и Аримане, исследователь высказывает мысль о том, что в стихах Блока властвует Люцифер, придающий злу мира прельстительную красоту, а в "Столбцах" Н. Заболоцкого явлен демон разрушения Ариман, преемник Люцифера, не имеющий собственного лица и действующий исподтишка, словно мир качается и разваливается сам собою.

Корни мироощущения, которое стоит под знаком смерти и безумия и является своего рода эманацией реальности ада, рассмотрены в трудах философа и искусствоведа Х. Зедльмайра. Анализируя художественные миры И. Босха и П. Брейгеля, исследователь приходит к выводу, что в творчестве этих художников предстаёт "зримая психология ада", которая отождествляется с миром сумасшествия. На картинах П. Брейгеля осуществляется не только манифестации мира как ада, но и происходит его трансформация гротесково-комическим началом, в результате чего возникает грандиозный образ "перевёрнутого мира".

Поэтический мир раннего Н. Заболоцкого - это тоже мир перевёрнутый, и выявленный нами механизм смысловой метатезы, являющийся частным случаем принципа антипреображения, действует на всех "этажах" вселенной Н. Заболоцкого. Кроме того, стратегию "перевёрнутого мира" мы можем обнаружить в разных художественных мирах - прежде всего в мире П. Филонова.

Утрата христианского взгляда на мир есть и утрата смысла, поэтому место разума занимает безумие; утрата веры в бессмертие души и грядущее телесное воскресение мёртвых приводит к "вере" в абсолютность смерти. Именно такая "вера" и является тем интимным, сверхразумным корнем мироощущения Н. Заболоцкого, который определяет образ мира, явленный нам в "Столбцах". В мире этом, как мы показали в процессе нашего анализа, Бога нет, но есть "князь мира сего", который и определяет ход событий; человек превращён в животное или в безгласную вещь; истина, добро и красота уступают место безобразию, обманчивой призрачности, "прелести бесовской". Вселенная в целом и отдельные образы "Столбцов" - это "демонические испарения небытия".

Поэтика и мироощущение Н. Заболоцкого формировались в период колоссального слома всей мировой жизни. Сама русская революция была результатом религиозного кризиса и носила богоборческий характер. Поэтому разгул зла достиг небывалого размаха. В этом "царстве антихриста" перед человеком, который задумывается о смысле мировой жизни, поневоле встаёт проблема теодицеи. Именно эта проблема, с нашей точки зрения, и была особенно мучительной для Н. Заболоцкого. Невозможность примирения идеи всемогущества и благости Божией с разгулом зла, безумия, сам факт существования в мире немыслимых страданий - тот источник муки поэта, из которого и рождались иррациональные, фантасмагорические образы "Столбцов".

Третья глава диссертационного исследования "Метаморфозы христианского кода в поэзии Н. Заболоцкого" состоит из четырёх параграфов.

Первый параграф "“Христианский след” в поэзии раннего Н. Заболоцкого" посвящён выявлению метаморфоз христианского кода в "Столбцах".

В словаре раннего Н. Заболоцкого мы находим целый пласт лексики, относящейся к христианской сфере (поп, конклав, паникадило, кропило, свечка-пятерик, тиара, икона, обедня, отшельник, монах, лампада, келья, чернец, святая, пречистая, пресветлая, пречестная, Саваоф, Мадонна, Ева, Иуда, Параскева и т.д.). Слова этого лексического пласта употребляются как в прямом, так и в переносном смысле, представляя своего рода "следы" разрушенного и поруганного христианского мира. Подобные "следы" существуют не только на уровне лексики, но определяют развитие сюжета стихотворения, строение его отдельных образов, логику тропов. Обнаружить эти "следы" достаточно сложно, ибо они представляют собой тот самый "код", который спрятан от читателя и нуждается в расшифровке. Суть его - в выстраивании поэтических образов на основе искажения, деформации и кощунственного пародирования основных христианских таинств, догматов, образов, ценностей. Анти-крещение ("Купальщики", "Человек в воде"), лже-рождество ("Пекарня", "Новый Быт") псевдо-евхаристия ("Рыбная лавка", "Пир"), демоническая "троичность" ("Фигуры сна", "На рынке", "Бродячие музыканты", "Обводный канал"), Иуда как новый мессия ("Фокстрот", "Пир") и другие подобные образы являются своего рода "центрами силы" в художественном мире "Столбцов". Их возникновение - результат отрицания христианской онтологии, космологии, антропологии, сотериологии и аксиологии. Это отрицание принимает, с одной стороны, форму аксиологической инверсии, с другой, - демонической интерпретации.

В "Красной Баварии" такую интерпретацию претерпевает образ Христа, в "Народном доме" и "Пекарне" - образ Богородицы, в "Купальщиках" - образ святой Параскевы. Демоническая интерпретация происходит во всех стихотворениях, где появляется образ "попа".

Наш анализ выявил, что в большинстве стихотворений периода "Столбцов" пересекаются, переплетаются, сложно взаимодействуют три смысловых слоя и три вида сюжетов: эмпирически-бытовой, экзистенциальный и метафизический. Именно в метафизическом слое текста и происходят метаморфозы христианского кода.

Метафизические сюжеты "Столбцов" во многом носят стихийный характер и обладают "мерцающей" семантикой. Кроме того, следует отметить их аксиологическую двойственность: при общей тенденции к отрицанию святыни итогом является осознание невозможности бытия в мире, превратившемся в ад.

Второй параграф третьей главы "Стихотворение "Искушение" в контексте христианской онтологии, антропологии и сотериологии" посвящён анализу двух вариантов стихотворения "Искушение".

С нашей точки зрения, это стихотворение является своеобразным центром поэзии Н. Заболоцкого, и от его понимания зависит интерпретация не только раннего, но и позднего творчества поэта. Поскольку центральной темой "Искушения" является тема смерти (то есть именно здесь доминантная категория мироощущения поэта организует тематический и сюжетный уровни текста), необходимо рассмотреть это стихотворение с точки зрения воплощения христианского кода; а сделать это возможно, поместив его в силовое поле христианской философской и богословской мысли. Стихотворение "Искушение", входящее в состав сборника "Смешанные столбцы", имеет два варианта. Первый вариант, впоследствии существенно переработанный Н. Заболоцким, состоял из двух частей, в первой из которых перед нами разворачивается своеобразная мистерия искушения героини стихотворения "смехом", вторая же часть содержит сюжет искушения героя стихотворения смертью. Окончательный вариант стихотворения - своего рода контаминация двух сюжетов, которые претерпевают значительную трансформацию.

Сквозь эротическую фантасмагорию первой части первого варианта стихотворения проглядывают основные координаты библейской истории: "искушение" героини "врагом", "искусителем", которого она (героиня) не выдерживает: совершается падение, результат которого - смерть. Дальнейшее разворачивание сюжета - это явленное для читателя торжество смерти. "Искуситель-убийца" девы выступает и в качестве её "воскресителя". В акте "воскрешения", данном Н. Заболоцким, происходит полный распад человеческой плоти. В каком-то смысле это страшное в своей кощунственной пародийности обыгрывание сюжета о воскрешении праведного Лазаря. Но первая часть "Искушения" не заканчивается полным торжеством смерти, тления и распада. В ткань повествования вторгается голос автора: "Смех, не смейся, подожди!", он как бы "восстаёт" против тотального захвата смертью всего пространства существования человека.

Вторая часть первого варианта стихотворения "Искушение" сюжетно-схематически напоминает первую, только "объект" и "субъект" искушения - другие. Старика-калеку искушает смерть, которая вошла в мир через грехопадение, произошедшее в первой части. Смерть предлагает человеку вступить в её владения, ибо они лучше жизни. Такой взгляд калека называет "хулой": "Смерть, не трогай человека, / не хули прекрасный свет, - / отвечает ей калека, / бедным рубищем одет". Хула на Божье творение - дело противника Бога, поэтому смех и смерть в пределах данного стихотворения являются своеобразными синонимами, что поддерживается и фонетическим совпадением первых трёх звуков этих слов. Диалог человека и смерти осложняется тем, что на авансцене стихотворения появляется новый загадочный герой ("Друг далёкий, друг прекрасный"), который является антиподом и смеха, и смерти. "Друг далёкий, друг прекрасный" - единственная надежда калеки, который является "пленником" в "каземате природы", и именно он спасает старика-калеку от смерти. Но от смерти может спасти только Тот, Кто Сам победил смерть. Характерно, что в христианской традиции Христа называют Другом; слово же "Другой" - одно из имён Бога в религиозно-философской традиции. Призывание этого Имени разрушает козни нечистой силы, искушающей человека.

В стихотворении в сдвинутой, зашифрованной, метафорической форме даны как трагедия грехопадения, так и мистерия спасения. Характерно, что во второй части стихотворения появляется словосочетание "медный крестик", ("ты же, опытом научен, / будешь белым и могучим / с медным крестиком квадратным / спать во гробе аккуратном"). Это словосочетание - знак того, что во второй части, в отличие от первой, "ветхозаветной", мы сталкиваемся с "новозаветной" парадигмой.

Несмотря на сложность, зашифрованность стихотворения, его сакральный смысл поддаётся расшифровке, и потому, с нашей точки зрения, Н. Заболоцкий не стал публиковать его в первоначальном варианте, а сильно сократил и изменил. Более того, эти изменения приводят к тому, что стихотворение приобретает смысл, противоположный первоначальному. В результате полностью изменяется логика разворачивания текста: сюжетные коллизии, которые "разрешались" в рамках библейского контекста, оказались упразднёнными. Мужской персонаж второго варианта диаметрально противоположен мужскому персонажу первого варианта. Оба они поставлены в одну и ту же экзистенциальную ситуацию: человек перед лицом смерти. Разрешение этой ситуации идёт по двум совершенно разным сценариям: в первом случае перед нами разворачивается противостояние человека смерти, и это не просто стоическая смелость (стоицизм не боится смерти, но и не побеждает её), а смелость человека, наделённого верой и надеждой на конечное торжество жизни, обетованием которой служит образ "далёкого друга", в котором, как мы показали, в зашифрованном виде присутствует образ Христа. Во втором варианте "сценарий" поведения человека совершенно иной: противостояние здесь отсутствует, человек боится смерти, отдавая в её руки "единственную дочку", тем самым выворачивая наизнанку евангельскую мысль о том, что "нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих" (Ин.15, 13).