Поэтика книги о Чехове отличается от биографий Тургенева и Жуковского: повествование более информативно, допускает цитацию документов прямо в тексте; пейзажные зарисовки и бытовые картины здесь малочисленны. В жизнеописании Чехова почти отсутствует общественно-исторический фон: он заменен образом поколения, к которому автор биографии причислял и себя. Отличие этой книги от других биографий обусловлено тем, что здесь присутствует мемуарное начало, поскольку Зайцев пишет о своем старшем современнике.

В центре внимания автора - образ живого Чехова, мир его чувств, его нравственная личность, но теме любви уделено мало внимания, основной интерес биографа сосредоточен на скрытой религиозности писателя. Автор биографии показал до конца не преодоленную двойственность личности писателя: в его изображении традиционно считавшийся атеистом «доктор Чехов» борется с Чеховым - художником и человеком, которому было свойственно неосознанное религиозное чувство.

В соответствии с этим Зайцев выстроил свою концепцию чеховского творчества, выделяя наиболее важные «вехи» творческого пути. Это произведения, во-первых, наиболее «поэтические» (то есть лишенные тенденции, назидательности), во-вторых, непосредственно отразившие глубинные начала личности художника, и, в-третьих, бессознательно религиозные. К этому ряду Зайцев отнес «Степь», «Скучную историю», в которой разглядел порыв героя и автора к религиозной вере, «Дуэль». Очень высоко Зайцев ценил рассказы «В овраге» и «Архиерей». Особое внимание уделено чеховской драматургии. Центральным произведением Чехова Зайцев считал «Чайку»: и потому что в ней отразились личные переживания автора (взаимоотношения с Л. Мизиновой), и потому что «Чайка» знаменовала начало новаторского чеховского театра, переход от бытописательского реализма к эстетике символизма. Пьесу «Три сестры» Зайцев не принимал из-за ее общественного пафоса, а в «Дяде Ване» увидел прославление скромных и смиренных. Концепция чеховского творчества, данная в биографии, соответствует взгляду Зайцева на литературу, сформулированному им в литературно-критических статьях. Отмеченная им религиозность Чехова отрицалась официальным советским литературоведением, а в наши дни стала предметом научных споров.

В художественных биографиях Зайцев творчески применил каноны жанра, сложившиеся в русской зарубежной литературе в 1930-е гг. Он реализовал собственную разновидность жанра - «психологизированную биографию» с преимущественным интересом к внутреннему миру изображаемого героя и подчеркнул религиозные основы миросозерцания и творчества русских классиков.

Третья глава диссертации «Мемуарные и автобиографические жанры в творчестве Б.К. Зайцева» состоит из двух обширных разделов, первый из которых посвящен жанрам мемуарного очерка и литературного портрета, второй - автобиографическому роману.

В §§ 3.1.1.-3.1.3. дается обзор научного изучения мемуаристики в целом (статьи Н. Бельчикова, Ц. Вольпе, А. Луначарского, диссертационные и монографические исследования А. Галича, Л. Гаранина, Л.Я. Гинзбург, Г. Елизаветиной, Т.М. Колядич, М. Кузнецова, В.М. Пискунова, А.Г. Тартаковского и др.), литературного портрета как самостоятельного жанра мемуарной прозы (работы В.С. Барахова, В.Я. Гречнева, Л. Жак и др.), литературного портрета в наследии Зайцева.

Основное свойство мемуаристики заключается в том, что в ней отсутствует вымысел, а качество художественности рождается из отбора и компоновки реальных фактов. В рамках мемуарной литературы существуют разнообразные жанровые формы: крупные мемуарные повествования, автобиографии, мемуарные очерки, литературные портреты.

В творчестве Зайцева первые произведения в жанрах мемуарного очерка и литературного портрета - «Мы, военные…» (1917) и «Леонид Андреев» (1919) - появляются почти одновременно, в эпоху войн и революций, что свидетельствует о закономерном вызревании интереса к художественно-документальным формам под влиянием социально- исторических событий. Впоследствии Зайцев создал несколько сотен произведений в этих жанрах. При наличии определенного концептуального и художественного единства они распадаются в жанровом отношении на несколько основных типов. Это собственно литературные портреты, лучшие образцы которых были включены в мемуарные циклы «Москва» (1939) и «Далекое» (1965); некрологи и близко примыкающие к ним очерки «памяти ушедших»; юбилейные статьи, посвященные годовщинам рождения или творческой деятельности; очерки с заглавием «Судьбы» (они, как правило, строятся на сопоставлении судеб и личностей двух людей); мемуарные очерки, содержащие «штрихи к портретам».

Жанр портрета родствен, но не тождествен мемуарному очерку: в мемуарном очерке объектом художественного исследования являются факты жизни автора в их многообразии, а также облик самого рассказчика. В литературном портрете жанровым объектом является личность одного из современников. В мемуарном очерке преобладают «общие», а в портрете - «крупные» планы изображения. Мемуарам Зайцева свойственен лиризм, что приводит иногда к открытому звучанию авторского голоса. Но более значимым является непрямое выражение авторской позиции, проявляющееся в отборе и оценке биографических фактов, композиции произведения, в выборе характеристических средств. Для иллюстрации мысли о том, что отношение автора к герою - это наиболее активная часть жанровой структуры литературного портрета, в §3.1.4. проводится сопоставительный анализ сходных в жанровом и тематическом плане произведений Б.К. Зайцева и М. Горького о Л.Н. Андрееве.

Специфика горьковского литературного портрета состоит в стремлении изобразить личность и творческую индивидуальность Андреева как нечто единое: автор подчеркивает умозрительное отношение Андреева к действительности, устремленность к темным сторонам бытия и «оскорбительной тайне смерти», его пессимизм. Творческий замысел Горького проявляется в подборе художественных средств, в том числе в портретных описаниях, пейзаже, бытовых деталях - неизменно мрачных тонов.

В портрете, созданном Зайцевым, определяющей становится идея о несоответствии здоровых природных задатков Андреева его приверженности декадентскому искусству. Описания призваны подтвердить эту мысль. Артистичный Андреев запечатлен памятью мемуариста преимущественно в идиллическом подмосковном пейзаже. Перелом, произошедший в его жизни после смерти жены и сопровождавшийся переходом от жизнеутверждающих реалистических произведений к «схематичным» и пессимистическим, Зайцев воспринимал как знак упадка, отход писателя от своего юношеского образа.

Центральный параграф данного раздела 3.1.5 посвящен анализу циклов Зайцева «Москва» и «Далекое». Преимущественное внимание в разделе уделено литературному портрету. Созданные Зайцевым портреты имеют мемуарную основу. Им присуща свободная композиция, состоящая из фрагментов - импрессионистических зарисовок. Все портреты строятся по единой схеме: дается общее восприятие героя, описание его внешности, жилища, типичного поведения и образа жизни. Описания перемежаются динамическими эпизодами, сценками и завершаются авторскими размышлениями о герое, обобщенными характеристиками.

При анализе конкретных произведений выявляются эстетические возможности жанра. Литературный портрет может типизировать единичные факты. Например, Юлий Бунин представлен в очерке Зайцева как тип русского либерала, а его судьба рассматривается в ретроспективе как судьба всего русского либерализма, раздавленного хаосом истории. Портрет П. Ярцева строится как постепенное раскрытие личности героя. Поэтому представитель богемы в итоге предстает перед читателем не только как человек благородный и бескомпромиссный, но и по-настоящему творческий и внутренне религиозный.

Зайцеву были близки личности творчески одаренные (Л. Андреев, И. Бунин, Ю. Айхенвальд), а также люди, религиозно настроенные и нравственно стойкие (Ю. Бунин, П. Ярцев, Н. Бутова). В противоположность им изображены представители русского символизма, поддавшиеся соблазнам «лжеискусства»: А. Блок, А. Белый, К. Бальмонт. Блок представлен как выразитель «привлекательно- нездоровой» культуры декаданса, убитый эпохой, воспетой им самим. В портрете А. Белого акцентирована идея о ложности его эстетической программы жизнетворчества, Бальмонт изображается Зайцевым откровенно иронично.

Зайцев применяет широкий спектр художественных средств для воссоздания облика своих современников. Это различные способы характеристики: прямая (авторская), косвенная (ссылка на мнения других лиц - в портретах Л. Андреева, К. Мочульского), автохарактеристика (цитирование исповедальных фрагментов писем - в портретах Л. Андреева, П. Ярцева). Зайцеву всегда интересен пластический облик человека: его внешность, мимика, жесты, а также манера говорить. В описание внешности вводятся метафорические детали, связанные с оценкой внутреннего мира (например, глаза Ярцева, как бы «ушедшие в пещеры»). Характеристическое значение могут иметь детали интерьера и пейзажа: весенний подмосковный пейзаж в портрете Андреева соответствует светлым чертам натуры писателя, а в портрете Блока «бледные ночи» Петербурга отражают болезненную атмосферу петербургской богемы. Устойчивым художественным приемом в мемуаристике Зайцева является включение историко-культурных реминисценций, придающих воспоминаниям «вечностную» перспективу (например, Бутова сравнивается с боярыней Морозовой, в портрете Блока присутствуют реминисценции из Данте, Метерлинка, Цветаевой).

Зайцев внес свой вклад в развитие литературного портрета. При опоре на сложившиеся каноны жанра, он сумел создать его неповторимые формы, в которых запечатлел свое видение эпохи.

В §3.1.7 анализируются произведения Зайцева в жанре некролога, который рассматривается как разновидность литературного портрета. Некролог является откликом на смерть человека и содержит подведение итогов его жизни и деятельности. В отличие от официального (информативного), художественному некрологу свойственна активизация авторского голоса (наличие мемуарных фрагментов, лиризм), включение описательной речи (портрет, интерьер, пейзаж) и образности (эпитетов, сравнений, метафор), введение историко-культурных реминисценций.

Тяготея к лаконизму, некролог представляет собой зерно возможного портрета («П.П. Потемкин»), с другой стороны, обнаженно раскрывая жанровую схему портрета («С.С. Юшкевич»). Художественно- композиционная цельность произведений Зайцева достигается лейтмотивным построением, когда в облике изображаемого человека выделяется одна ведущая черта: например, «впечатлительность» И.И.Тхоржевского или «метафизическая молодость» Б.Л. Пастернака. В отзыве Зайцева на кончину В.Г. Короленко «Тени благостной», благодаря введению библейских мотивов, писатель предстает в образе проповедника, пророка.

В целом некрологи, созданные Зайцевым, отличаются художественной выверенностью, последовательностью проведения основной мысли.

Второй раздел третьей главы посвящен жанру автобиографического романа в творчестве Б.К. Зайцева.

В § 3.2.1 рассмотрены современные концепции автобиографии и автобиографизма, обозначено место жанра автобиографии в мемуарной литературе. Автобиография (последовательное описание автором собственной жизни) - это пограничный жанр, близкий, но не тождественный мемуарам, дневнику, исповеди. Автобиография не только выделилась из мемуарной литературы, но и трансформировалась в жанры автобиографического романа и повести, которые пишутся по канве реальных жизненных фактов, но используют домысел и вымысел.

В русской литературе XIX-XX вв. традиция автобиографической повести и романа оказалась достаточно развитой (произведения С. Аксакова, Л. Толстого, Н. Гарина-Михайловского, М. Горького) и была продолжена в литературе Русского зарубежья (в творчестве И. Бунина, Зайцева, А. Куприна, А. Толстого). Зайцев создал в эмиграции четыре автобиографических романа под общим заглавием «Путешествие Глеба»: «Заря» (1937), «Тишина» (1948), «Юность» (1950), «Древо жизни» (1953). Положив в основу сюжета факты собственной биографии, писатель обобщил их и изобразил русскую жизнь с конца 1880-х до начала 1930-х гг.

Зайцев определил жанр своего произведения как «роман-хронику-поэму». Критики эмиграции (Г. Адамович, Н. Андреев, П. Бицилли, Г. Струве, А. Шиляева и др.) и отечественные литературоведы 1990-2000-х годов (Л.И. Бронская, В.Т. Захарова, В.Н. Конорева, Е.Н. Зайцев) отметили художественное новаторство писателя в области формы, прежде всего, сочетание эпичности и лиризма. Первые рецензенты увидели в произведении Зайцева сходство с «Жизнью Арсеньева» (Г. Струве) и преодоление толстовской традиции (Н. Андреев). Сегодня тетралогию Зайцева часто сопоставляют с «Жизнью Арсеньева» и характеризуют как «феноменологический роман» (Л.Н. Бараева). Однако поверхностное сравнение романа с традицией влечет неправомерные, на наш взгляд, выводы о его жанровой специфике. Поэтому в § 3.2.2 предпринято рассмотрение тетралогии Зайцева «Путешествие Глеба» в контексте русской автобиографической прозы XIX - начала XX вв.

Исследователи выделяют в русской автобиографической прозе две линии развития См.: Аверин Б.В. Романы В.В. Набокова в контексте русской автобиографической прозы и поэзии: Дис. … докт. филол. наук. СПб., 1999.. Первая предлагает читателю «автобиографию- результат», когда автор сознательно анализирует свое прошлое, накладывая на него более позднее понимание прожитой жизни. Центральная проблема в автобиографиях этого типа - взаимодействие личности и среды (бытовой, социальной, культурной). К этой традиции принадлежит большинство автобиографических произведений XIX в. Вторая линия характеризуется сосредоточенностью на самом процессе воспоминаний, который сопряжен с процессом самопознания и осуществляется вместе с созданием текста, а не предшествует ему. В прозе XIX в. к этой линии относится роман К.Н. Леонтьева «Подлипки», а в XX в. - «Котик Летаев» А. Белого, автобиографические романы В.В. Набокова, «Жизнь Арсеньева» Бунина.

Что касается феноменологического принципа поэтики, то он определяется как слияние объективного изображения действительности с изображением восприятия этой действительности субъектом См.: Мальцев Ю. И.Бунин. 1870-1953. М.; Франкфурт, 1994. С.111-115, 305.. В романе Бунина такому принципу соответствует повествование от первого лица, нарушение хронологической последовательности в воспроизведении событий жизни героя, отсутствие «хронологических» обозначений (например, «младенчество», «детство» и т.д.) для отдельных главок композиции.

Но в «Путешествии Глеба» Зайцева можно найти черты, приближающие произведение к традиции Толстого и отсутствующие у Бунина. Сама композиция тетралогии, в основе которой - деление человеческой жизни на четыре фазы, соотносима с замыслом Толстого. Романы цикла имеют заглавия, прямо или метафорически называющие различные периоды человеческого развития: «Заря» (детство), «Тишина» (отрочество), «Юность», «Древо жизни» (молодость). В построении сюжета Зайцев строго придерживается хронологической последовательности изложения событий, что приближает его произведение к наиболее традиционному в рамках автобиографической прозы жанру «хроники».

В § 3.2.3 предпринят анализ тетралогии «Путешествие Глеба». Поскольку автобиография - жанр, ориентированный на внетекстовую действительность, а автор произведения одновременно является и его героем, то в отношении автобиографии особенно актуальны две проблемы: проблема факта и проблема автора.

Хотя Зайцев изобразил в «Путешествии Глеба» основные этапы собственной судьбы, в романах есть немало отступлений от факта. Изменены имена всех прототипов, начиная с центрального героя, который назван Глебом; многие факты переосмыслены, опущены некоторые события и целые периоды жизни, которые были бы принципиальны для автобиографии, имеющей познавательное значение; присутствуют вымышленные персонажи и события. Зайцев не только тщательно отбирает и перестраивает факты в соответствии с художественным замыслом, но и типизирует, обобщает их (иногда до уровня образа-символа), и наполняет нравственно-философским содержанием.

Так, символическое значение имеют вымышленные имена (особенно имя главного героя Глеба, вокруг которого возникает целое ассоциативное поле, связанное с русской культурой и религиозностью). Символически значимым представляется мотив путешествия, имеющий как прямое (пространственное), так и переносное (временнуе) значение: жизнь человека представлена как путь в пространстве и времени. В создание образа жизненного странствия включены отдельные образы и лейтмотивы (например, образ Ноева ковчега, спасающегося Божьим Провидением от гибели в хаосе действительности). Символика путешествия, странствия тесно связана с зайцевской концепцией человека как странника, путника.

Писатель стремился создать не образ конкретного человека, а типический образ представителя своей страны и своего поколения, взращенного определенным жизненным укладом. Зайцев часто подчеркивает обыкновенность Глеба, называет его «отрок русский», одновременно утверждая право каждой личности отстаивать индивидуальную неповторимость своего внутреннего мира. Авторская позиция определяется, с одной стороны, пристальным вниманием к мыслям и переживаниям Глеба, с другой - стремлением соотнести незаметную жизнь с судьбами общества, страны, Вселенной. Поэтому в романе появляются авторские отступления, создающие образ России конца XIX в. Их можно условно разделить на два типа: «публицистические» (посвященные социально-культурной жизни, представителям того или иного социального слоя) и «поэтические» (в которых возникает обобщенно-поэтический образ Руси).

Итак, проблема факта решается в тетралогии в соответствии с художественной сверхзадачей: единичные факты собственной жизни отбираются Зайцевым и возводятся до уровня общего и типического. Для уяснения позиции автора-повествователя в диссертации предпринят анализ повествовательной структуры произведения в свете положений современной нарратологии и с опорой на выработанную Б.А. Успенским концепцию «точки зрения» героя и повествователя.

В автобиографическом романе автор-повествователь и герой - одно и то же лицо, но на разных этапах жизни, они разведены в пространственно-временном и психологическом отношениях. В тетралогии Зайцева повествование ведется от третьего лица, при этом «точка зрения» нарратора «скользит» между автором-повествователем, героем и другими персонажами произведения.

В романах «Заря» и «Тишина» перемежаются точки зрения автора, объективно сообщающего о происходящих событиях, и героя, непосредственно переживающего их. Фрагменты, передающие восприятие героя-ребенка, импрессионистичны и в наибольшей степени соответствуют «феноменологическому принципу» поэтики. Но повествование переходит к «объективному» автору уже в пределах одного текстового отрывка. Феноменологический принцип не проводится последовательно на протяжении всего текста, что свидетельствует против отнесения «Путешествия Глеба» к жанру феноменологического романа.

В диссертации анализируются конкретные средства выражения точек зрения героя и автора. Точка зрения героя может иметь выражение пространственно-временное (когда автор описывает то, что в данный момент видит Глеб) и фразеологическое (посредством внутреннего монолога). Точка зрения автора может иметь фразеологическое выражение (когда повествователь нарочито отстраненно описывает ощущения Глеба, сопровождая описания словами «так кажется ему», или комментируя происходящее при помощи слов: «если бы Глеб был старше…» и т.п.) Для объективного автора характерна особая пространственно-временная точка зрения - «над» создаваемым миром. Пространственная «вездесущесть» повествователя (позволяющая описывать явления, находящиеся вне поля зрения героя) сопряжена с временной дистанцией, отделяющей его от изображаемого мира и дающей возможность сообщать сведения о давно прошедших временах. Особо нужно отметить «предзнание» автора о судьбе героя и всей страны, которое играет важную композиционную роль, связывая воедино все четыре романа цикла и придавая повествованию трагическую окраску. Автор обладает другим нравственно-психологическим и религиозным опытом, что выражается в не характерной для ребенка оценке поступков и явлений (такова, например, резко отрицательная оценка охотничьих пристрастий Глеба).

В целом, в романах «Заря» и «Тишина» постоянно ощущается «зазор» между восприятием автора и персонажа-ребенка, не осознающего до конца смысла происходящего, а авторская точка зрения почти все время сопровождает главного героя. Структура повествования меняется в последующих произведениях цикла. В романе «Юность», где речь идет о социализации героя, точка зрения автора нередко «отрывается» от Глеба, переносясь в разные уголки России, часто вводится речь других персонажей - не только отдельные реплики и диалоги, но и развернутые монологи. В романе «Древо жизни» почти отсутствуют импрессионистические зарисовки, которыми изобилует «Заря». В романе часто звучат чужие голоса (рассказы персонажей, их письма, которые можно рассматривать как вставные новеллы, обладающие самостоятельным сюжетом). Принципиальное отличие имеет временная организация повествования: если в предшествующих произведениях цикла автор «забегал вперед», намекая на грядущие изменения в судьбах героев, то в последнем романе повествование ориентировано на прошлое. Композиция тетралогии оказывается кольцевой, эпизоды, которые в первых романах цикла воспринимались как простые факты, в последнем романе раскрывают свое символическое значение, вся жизнь человека приобретает высший смысл.

Это еще раз доказывает, что Зайцев стремился не просто запечатлеть события собственной жизни, но создать художественное произведение в жанре автобиографического романа. Зайцев творчески применил традиционную форму, одновременно усвоив художественные открытия ХХ века, в частности, элементы импрессионистического стиля и феноменологической поэтики.

В четвертой главе «Жанр путевого очерка в наследии Б.К. Зайцева» анализируются циклы «Италия» (1923), «Прованс» (1925-28), «Афон» (1928) и «Валаам» (1936).

В §4.1. дается обзор научных работ о специфике очеркового жанра (Н.И. Глушкова, Е. Журбиной, В. Канторовича, Б.О. Костелянца, А.Г. Цейтлина) и о путевых очерках Зайцева (Е. Воропаевой, Н.Б. Глушковой, Н.П. Комоловой, А.М. Любомудрова, Н.И. Пак, А. Романович и др.).

Исследователи доказали, что в своих путевых очерках Зайцев средствами новейшей литературы обновляет древнерусский жанр паломнических хожений. Но, обращаясь к древним формам, писатель выразил взгляды современного светского человека, носителя секулярной культуры. По мнению Н.Б. Глушковой, жанр хожений не был утрачен в ХХ в., но трансформировался и развивался в трех направлениях: культурологическом («Тень птицы» И. Бунина, «Образы Италии» П. Муратова, «Италия» Зайцева), религиозно-православном («Афон» и «Валаам» Зайцева, «Старый Валаам» И. Шмелева) и публицистическом («Путешествие в Палестину» А. Ладинского) См.: Глушкова Н.Б. Паломнические «хожения» Б.К. Зайцева: Особенности жанра: Автореф. дис. … канд. филол. наук. М., 1999. С.14-15.. Произведения этого жанра сохранили традиционную символику пространственного и временного пути паломника, а также приемы повествования (сочетание непосредственных впечатлений автора и воссоздание фактов прошлого на основе книжных источников).

Во всех путевых циклах Зайцева проявились черты «культурологического хожения» нового времени: приоритетный интерес к произведениям искусства, стремление постичь историю духовной культуры той или иной страны. В циклах «Италия» и «Прованс» эта целевая установка является доминирующей, но даже в описаниях монастырей Афона и Валаама она не заслоняется религиозными раздумьями автора, хотя и отодвигается на второй план.

В §4.2 исследуется образ Италии в путевых очерках Б.К. Зайцева. Зайцев неоднократно бывал в этой стране, был знатоком и поклонником ее искусства. Его восприятие Италии соответствовало мифу об Италии, восходящему к романтикам и Гоголю, Стендалю и Гете и культивировавшемуся русской интеллектуальной элитой рубежа веков. Зайцеву оказались близки и историософские идеи, высказанные представителями русской культуры Серебряного века: Н. Бердяевым, Д. Мережковским, В. Эрном, в частности, двойственная оценка итальянского Высокого Возрождения как исторической встречи язычества и христианства.

Цикл «Италия» (1923), несмотря на импрессионистическую отрывочность повествования, обладает продуманной композицией, которая не только отражает маршрут путешествия автора, но обусловлена последовательно проведенной культурологической концепцией. Ее основу составляет мысль об извечной борьбе двух типов существования: духовного и бездуховного. Первый тип порождает искусство, культуру, религию и преодолевает конечность материального бытия. Бездуховная жизнь вязнет в плоти бытия и, даже создавая прекрасные вещи (наряды, украшения), остается в рамках бренного, смертного. Описывая итальянские города, Зайцев как будто оценивает степень духовности каждого из них, опираясь на свои впечатления от быта, архитектуры, произведений искусства, привлекая свои знания по истории страны и ее культуры. Даже природа вовлечена в создание образа каждого города и также подвергается оценке.

Так, первый очерк цикла рисует пышный образ Венеции, «златоволосой царицы», обрученной с морем. Сущность Венеции - тяга к празднеству и роскоши - породила в ее искусстве обилие прикладных произведений. Но они бренны, поэтому город оказывается «двуликим», «радостно-скорбным». В описании Генуи доминирует мысль о преклонении жителей этого портового города перед «золотым цехином», поэтому в нем мало храмов, а главной достопримечательностью является огромное кладбище. Противоположностью этому городу выступает любимая автором, «вечная и мудрая» Флоренция, в искусстве которой происходит слияние античной гармоничности и христианства. Вечный Рим становится связующим звеном между эпохами язычества и христианства, достигнув вершин как в государственном и церковном строительстве, так и в искусстве, особенно в эпоху Ренессанса. Само искусство Ренессанса интерпретировано как «полуязыческое», что отразилось в трактовке творчества двух его гениев: Микеланджело и Рафаэля. Завершается книга главой об Ассизи - городе св. Франциска. Так в расположении глав книги отражается представление автора о направлении историко-культурного развития Европы.

В §4.3 впервые анализируется цикл Зайцева «Прованс». Под таким заглавием в 1925-1928 гг. в разных изданиях эмиграции было напечатано шесть очерков. Впоследствии Зайцев не переиздавал их и не упоминал о них как о художественном целом, цикл не получил критической оценки и, вероятно, поэтому остался за пределами внимания читателей и исследователей. Между тем, «Прованс» можно рассматривать как образец культурологического путевого цикла. Внимание автора направлено не только на красочную природу южной Франции, но и на ее историю, памятники культуры. Непосредственные впечатления автора соседствуют с историческими справками и размышлениями о судьбе французского государства, общества, церкви, искусства. Композиционная продуманность наряду с лирическим присутствием автора, красочные описания с введением символически значимых деталей (плющ как символ забвения), наличие историко-культурных реминисценций (например, образы Данте) выводят цикл в разряд завершенного художественного произведения.

Культуроведческий подход присущ и тем путевым очеркам Зайцева, которые описывают паломнические поездки к монастырям.

§4.4 посвящен книгам паломнических «хожений» «Афон» и «Валаам».

Критики и литературоведы, писавшие об «Афоне» (Г.В. Адамович, Г.П. Федотов, Е.В. Воропаева, Н.Б. Глушкова, Н.И. Пак, А.М. Любомудров), отмечали, что писатель запечатлел преимущественно эстетическую сторону святынь. Поэтому наряду с чертами паломнического хожения в произведении присутствуют черты хожения культурологического.

Создание книги «Афон» проходило в три этапа: первоначальный сбор материала, создание газетных очерков-корреспонденций о путешествии и, наконец, приведение отрывочных впечатлений к концептуальному единству. Замысел книги проясняется при исследовании ее творческой истории на основе сопоставления с перепиской и путевым дневником Зайцева Зайцев Б.К. «Афон». Дневник // РГАЛИ. Ф.1623. Оп.1. Ед.хр.8. 53 л. . Благодаря изучению документальных текстов можно уточнить факты, положенные в основу произведения, установить круг использованных автором печатных источников, проследить направление художественной переработки фактического материала.

Афонский дневник Зайцева не только содержит подневные записи, но имеет черты записной книжки писателя, куда целенаправленно заносился материал для будущего произведения: личные наблюдения, заметки по этнографии монастырей, выписки из книг. Содержание выписок включает историю Афонского полуострова и отдельных монастырей, жития Афонских святых, описание некоторых монастырских традиций. Однако заимствованное из книг впоследствии было сокращено или перенесено в примечания: при сборе материала для будущего произведения Зайцев отдавал приоритет непосредственным впечатлениям. В изучении писателем Афона прослеживается несколько уровней: этнографический, историко-культурный, социально-психологический, духовно-религиозный.

В центре очеркового цикла Зайцева - изображение греческих и русских монастырей, причем с особым сочувствием автор писал о русских обителях, подчеркивая их бедность и скромность. Уделяя должное внимание монастырскому быту и хозяйству, Зайцев стремился преимущественно показать «духовное хозяйство» (службы, послушания, молитвы, колокольный звон и другие ритуалы). Возможно, поэтому в окончательный текст книги не вошли слишком «бытовые» описания лесопилки и огорода в монастыре св. Пантелеймона. Иными в книге Зайцева предстают греческие монастыри: они богаче, «артистичнее» и имеют черты нерусского мира. Лавра св. Афанасия в восприятии Зайцева - «Византия и Восток», Пантократор напомнил о европейском Возрождении, поскольку сохранил фрески Панселина - «византийского Рафаэля», а Ватопед, освоивший блага современной цивилизации, по мнению Зайцева, «несет легкий налет запада». Но за внешней благоустроенностью и богатством автору видится отход от идеалов православной аскетики.

Проявляя культурологический интерес к архитектуре, живописи и прикладному искусству монастырей, Зайцев уделил особое внимание людям Афона. Интереснейшие фрагменты в записной книжке - это зарисовки афонских типов. Некоторые записи перешли в окончательный текст почти дословно, другие подверглись художественной переработке, облику монахов были приданы иконописные черты. При этом каждый характер индивидуализирован, изображен реалистично и психологически объемно.

Изучая быт и поведение монахов, Зайцев стремился осмыслить феномен подвижнического служения. Писатель отметил, что оно требует жертв, к которым человек современной цивилизации не готов (отсутствие бытовых удобств, моральные испытания). Стараясь полнее постичь афонский мир, Зайцев не смог преодолеть взгляд на него «со стороны». Однако читателям будущих очерков об Афоне автор показал картину, очищенную от «случайных черт». Поэтому он не включил в книгу фрагменты и детали, приземляющие образ Афона - «Земного Удела Богоматери», а также созданные для газеты очерки, описывающие морское странствие к Афону и увиденные по дороге греческие города. Эти очерки, подчеркнуто злободневные и публицистичные, не соответствовали возвышенному духу книги. Зайцев постарался проиллюстрировать главную мысль произведения об Афоне: «Здесь самую жизнь обращают в священную поэму» (7, 97).

Путешествие на Валаам (принадлежавший в те годы Финляндии) было воспринято Зайцевым очень эмоционально, поскольку остров напомнил писателю покинутую Россию. В книге «Валаам» (1936) есть структурное сходство с «Афоном»: композиция цикла характерна для путевых очерков (так как отражает преимущественно пространственные координаты путешествия) и традиционна для хожения (фиксирует этапы знакомства странника со святым местом). Принципиальное отличие двух циклов обусловлено позицией автора: если в «Афоне» главной интенцией было изучение незнакомой среды, то Валаам сразу был воспринят как «свое», узнаваемое. Остров сравнивается с раем; несмотря на трудности природной и монастырской жизни, он становится местом умиротворения даже для иностранных туристов, которые с готовностью отказываются от благ цивилизации во имя соединения с духом святости. Поскольку мир Валаама не нуждается в изучении, подобно афонскому, в книге уменьшается удельный вес справочного материала, в тексте отсутствуют примечания, мало внимания уделено искусству Валаама, большинство исторических и агиографических фактов упоминаются вскользь (исключение составляет вставка «Александр на Валааме», где император Александре I предстает в непривычном облике смиренного паломника). Сходство двух путевых циклов - в открытом интересе к людям, насельникам монастырей.

В цикле «Валаам» изменяется образ автора, которому исследователи дают противоположные оценки. По мнению одних (П.Грибановский, Н.Б. Глушкова), в «Валааме» усиливается мотив воцерковленности автора, кульминацией книги является исповедь и причащение, что приближает произведение к традиции древнерусского хожения. Другие, напротив, отзываются об авторе как о «туристе». А.М. Любомудров высказывает предположение, что в «Валааме» образ «рассказчика» не совпадает с личностью писателя, автор сознательно создает образ повествователя - светского путешественника Любомудров А.М. Духовный реализм в литературе русского зарубежья: Б. Зайцев, И. Шмелев. СПб., 2003. С.94-95.. Это, на наш взгляд, свидетельствует о новых направлениях беллетризации данного жанра, документального в своей основе. «Озорной» облик автора призван передать читателю ощущение внутренней легкости паломника, прибывшего на Валаам и сразу ощутившего родственность окружающего мира собственной душе.

Итак, жанр путевого очерка в творчестве Зайцева претерпел эволюцию. «Италия» - это пример культуроведческого путевого цикла, отражающего авторское представление о культурном развитии Европы. В «Провансе» исследуются отдельные эпизоды истории и культуры Франции. Цикл «Афон» сочетает черты древнерусского жанра паломнического «хожения» и культурологического путевого очерка, в котором заметно выражено этнографическое начало, отразившее установку автора на изучение экзотической страны. В «Валааме» справочный материал практически отсутствует, задачей автора является не изучение, а воссоздание благостной атмосферы острова, чему служит специфический образ повествователя.

Пятая глава «Документальные формы в наследии Б.К. Зайцева» посвящена дневникам и письмам.

В §5.1. охарактеризованы документальные жанры словесности (письма, дневники, записные книжки), жанровая специфика которых обусловлена их прикладными функциями. Так, письма служат для коммуникации, дневники - как «памятка» для фиксации повседневных событий, тесно связанные с ними записные книжки писателей - как «памятка», рассчитанная на последующую творческую переработку. В творчестве писателя эти жанры могут обретать эстетическое значение и выступают важной составляющей жанровой системы.

Зайцев не вел ни дневников, ни записных книжек (за исключением «афонского дневника»), но тяга к дневниковым формам была сильна, что объясняется «автороцентричным», лирическим характером зайцевского дарования. Когда в личные духовные переживания писателя вторглась требующая осмысления история, в его творчестве появилась газетно-публицистическая разновидность дневника - «дневник писателя».

В §5.2. рассматриваются дневниковые формы в публицистическом творчестве Зайцева. Хотя Зайцев считал себя далеким от этой сферы словесного творчества, в эмиграции он создал три крупных публицистических цикла, написанных преимущественно в виде дневниковых записей: «Странник» (1925-1929), «Дневник писателя» (1929-1932) и «Дни» (1939-1972). Дневниковая форма стала наиболее адекватным выражением для лирико-философской публицистики Зайцева. Формально являясь откликами на злобу дня, эти произведения по своей внутренней сути исследуют связь духовности и повседневности. Эта часть наследия Зайцева до сих пор мало изучена. Исследователи, анализировавшие отдельные произведения этих циклов (А.М. Любомудров, Н.И. Пак, Т.М. Степанова и др.), оставили за пределами внимания историко-литературный контекст и истоки проблематики публицистического творчества писателя (рассмотренные в §5.2.1).

В публицистических произведениях Зайцева акцент сделан не на политике или идеологии, а на проблемах нравственности и культурной жизни современного общества. Центральной темой публицистики Зайцева является тема судьбы культуры, впервые заявленная в очерке «Удобное и прекрасное» (1914) и наиболее последовательно развитая в цикле «Странник». Истоки затронутых писателем проблем можно найти в социально- публицистическом контексте эпохи рубежа XIX-XX веков, породившей противопоставление понятий «цивилизация» и «культура». Культура стала трактоваться как результат духовной деятельности социума, а цивилизация - как совокупность материально-технических достижений, порождение западно-мещанского мира, ведущее к нивелированию личности. Идеи, сформулированные в русской публицистике в конце XIX в. Н. Данилевским, Ф. Достоевским, К. Леонтьевым, в ХХ в. актуализировались в связи с развитием индустриализма и появлением «технизированных» форм искусства и развивались Н. Бердяевым, Р. Ивановым-Разумником, Д. Мережковским, С. Булгаковым, в эмиграции - П. Муратовым, В. Вейдле. В диссертации дается характеристика отдельных публицистических и литературно-критических работ Леонтьева, Бердяева, Муратова, идейно и текстуально перекликающихся с произведениями Зайцева.

Подробно анализируется цикл очерков «Странник», в котором нашли прямое выражение социальные, религиозные и нравственные искания писателя 1920-х годов. Этот художественно- публицистический цикл Зайцева облечен в форму дневника. Внешние приметы дневниковой прозы - принципиальная фрагментарность, повествование от первого лица, нарочитая субъективность, датировка отдельных записей. Поскольку тексты, тяготеющие к циклизации, скрепляются смысловыми повторами, проводится мотивный анализ цикла. Стержневая идея цикла - противопоставление жизни в духе жизни без духа. Центральное место занимает тема Парижа, который воплощает бездушную западноевропейскую цивилизацию. Ей противопоставлен образ России, хранящей в недрах своей православной культуры большой духовный потенциал. Размышления о судьбе родины приобретают у Зайцева характер утопического мессианизма, присущий концепциям почвенников, младосимволистов и их идейных последователей. Еще одна ведущая тема цикла - нравственный мир человека, борьба добра и зла в его душе, необходимость смирения («освобождения от себя») и самосовершенствования - раскрыта в русле христианской этики. Противопоставление нравственных и культурных ценностей преступным политическим играм является ведущей темой и других публицистических произведений Зайцева.

В §5.2.2 охарактеризован лирико-публицистический цикл «Дни», сложившийся из публикаций в газете «Русская мысль». После смерти писателя он был издан отдельной книгой вкупе с дневниковыми заметками, частично печатавшимися до войны. Несмотря на общность заглавия и вопреки распространенному мнению исследователей, объединение дневника и очерков кажется не вполне оправданным. Обе части близки тематически и по образно-стилевому строю, обе являются образцом зайцевской лирико-исповедальной публицистики, но жанровая форма их различна.

Записи «Дни» остаются по форме дневником, сохраняя типологически значимые черты дневника: фрагментарность и наличие датировки отдельных фрагментов; свободную композицию внутри каждого фрагмента, определяемую исключительно ходом авторской мысли; предельную искренность автора в выражении своих чувств и переживаний. Интимный тон повествования подчеркивается введением отрывков в форме «письма к другу». Правда, эти записи делались автором не «для себя», в них прослеживаются черты публицистического текста: обращение к актуальным темам текущего момента, тематическое распределение фрагментов по разделам, элементы публицистического стиля. Автор предназначал свои записи широкому читателю.

Цикл газетных очерков «Дни» тематически соотносится со «Странником» и «Дневником писателя». В них доминирует тематика историко-культурная (в частности, факты литературного процесса), нравственно-религиозная (кротость и смирение как способы противостояния злу, покаяние, милосердие) и социально-философская (свободы и несвободы, России и Запада), что свидетельствует о преемственности различных этапов в творчестве писателя.

Жанровый состав цикла многообразен: он включает рецензии и литературно-критические статьи, мемуарные очерки и литературные портреты, а также собственно публицистические тексты, содержащие прямой отклик на текущие события; удельный вес дневниковых фрагментов невелик. Разнородные в жанровом отношении произведения «Дней» обладают внутренней завершенностью и независимы друг от друга, что позволило рассматривать их как образцы различных жанров и привлекать для анализа в различных главах диссертации.

В §5.3 дан обзор эпистолярного наследия Б.К.Зайцева и охарактеризован документальный жанр письма Материалом исследования в этой части диссертации стали 630 писем Зайцева, опубликованные в тт.10-11 собрания сочинений, а также неопубликованные письма к Л.Ф. Зурову (АМ БФРЗ. Ф.3)..

При анализе переписки можно выделить несколько основных направлений изучения: 1) «эпистолярное поведение» автора, 2) информативная сторона писем, 3) их своеобразная «поэтика».

Зайцев относился к переписке как к явлению утилитарному; его письма носят деловой характер, в них, как правило, отсутствуют развернутые мировоззренческие декларации и художественные описания. Важнейшее значение писем - в их содержании. Хотя для эпистолярного жанра не характерно тематическое деление описываемого материала, в переписке Зайцева можно выделить семь смысловых пластов: 1) биографический (сведения о жизни писателя); 2) творческий (штрихи к творческой истории произведений); 3) мемуарный (портреты современников: Л. Андреева, К. Бальмонта, И. Бунина); 4) литературно-критический (отклики на произведения адресатов: Бунина, Зурова, Новикова, Чулкова, Шмелева, проясняющие эволюцию литературной позиции самого Зайцева); 5) мировоззренческий (раскрывающий религиозную позицию писателя); 6) публицистический (мнения Зайцева об истории и политике); 7) историко-культурный (хроника культурной жизни в России и Русском зарубежье).

Помимо информативной стороны, интерес представляет и своеобразная поэтика писем. Не являясь художественным произведением, письмо несет на себе следы индивидуального авторского стиля, обладает своеобразной эстетической выразительностью. На уровне отдельных фрагментов можно говорить о полистилистичности и даже полижанровости писем Зайцева: они содержат мемуарные, лирико-исповедальные, очерковые, и публицистические включения, в них присутствуют диалоги, сценки и микросюжеты, встречаются различные формы комического, разнообразные тропы, реминисценции из мировой литературы (Данте, Гоголя, Чехова, Л. Толстого), образные наименования знакомых людей. Благодаря этому качеству писем их можно рассматривать не только как источник сведений о жизни автора и его окружения, но и как произведения особого жанра документальной литературы.

В заключении диссертации подводятся итоги исследования и намечаются перспективы дальнейшего изучения творчества Зайцева.

Изучение индивидуальной жанровой системы писателя давно утвердилось в науке как продуктивное направление, но проводилось преимущественно на материале литературы XIX в. В настоящем исследовании впервые предпринят анализ жанровой системы писателя ХХ в., в чьем творчестве доминируют жанры художественно-документальные. Созданная в диссертации модель разграничения жанров и выявления системных связей между ними может быть применена к творчеству других писателей ХХ в., обращавшихся к сходным жанровым формам (например, Н. Берберовой, В. Ходасевича и др.).

Впервые предпринятый анализ жанровой системы Зайцева позволил увидеть творчество Зайцева как системное и типологическое единство, как целостный и своеобразный феномен литературного процесса ХХ века. Одновременно нельзя не заметить, что в творчестве писателя проявились тенденции, характерные для литературы русского зарубежья в целом, а также литературы метрополии: например, актуализация литературно-критических жанров, порожденная переосмыслением классического наследия, повышение интереса к биографиям выдающихся людей, распространение мемуарных жанров, свидетельствующее о стремлении соотнести частный опыт с историческими событиями. Таким образом, наблюдения и выводы, сделанные в диссертации на конкретном историко-литературном материале, плодотворны для изучения типологии всего русского литературного процесса ХХ в. Одновременно открываются широкие перспективы для дальнейшего сопоставительного анализа произведений Зайцева с произведениями современной ему литературы: русской зарубежной (И. Бунина, В. Ходасевича), советской (М. Горького, Л. Леонова, М. Пришвина), западноевропейской.

ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ ОПУБЛИКОВАНЫ СЛЕДУЮЩИЕ РАБОТЫ

Монографии, учебные пособия

1. Яркова А.В. Жанровое своеобразие творчества Б.К.Зайцева 1922-1972 годов: Литературно-критические и художественно-документальные жанры. Монография. - СПб.: ЛГОУ им. А.С. Пушкина, 2002. - 211 с. [11 п.л.]

2. Громова А.В. Б.К. Зайцев во Франции. - Орел: Картуш, 2007. - 212 с. [13,25 п.л.]

3. Яркова А.В. Б.К. Зайцев: Семинарий: Учебное пособие. - СПб.: ЛГОУ им. А.С. Пушкина, 2002. - 134 с. [8,4 п.л.]

Статьи в изданиях, рекомендованных ВАК

4. Громова А.В. «Поэзии с наглеющей материей не по дороге…» (Б.К. Зайцев. Публицистика 1910-1920-х годов) // Филологические науки. - 2007. - №4. - С.9-18. [0,5 п.л.]

5. Громова А.В. «Век христианнейшей литературы…» (Б.К. Зайцев о русских писателях XIX века) // Русская словесность. - 2008. - №3. - С.33-37. [0,5 п.л.]

6. Громова А.В. Жанр беллетризованной биографии в литературе русского зарубежья (произведения Б.К. Зайцева) // Вестник Ленинградского государственного университета имени А.С.Пушкина: Научный журнал. - № 2(12). - Серия филология. - СПб., 2008. - С.43-53 [0,5 п.л.]

7. Громова А.В. Жанровый состав литературно-критического наследия Б.К. Зайцева // Вестник Ленинградского государственного университета имени А.С.Пушкина: Научный журнал. - № 1(9). - Серия филология. - СПб., 2008. - С.7-16. [0,5 п.л.]

8. Громова А.В. Жанровые разновидности литературного портрета в наследии Б.К. Зайцева // Вестник Тамбовского университета. - Серия: Гуманитарные науки. - Вып.7 (63). - 2008. - С.108-114. [0,6 п.л.]

9. Громова А.В. Из истории литературы русского зарубежья // Русская литература. - 2008. - №2. - С.203-211. [0,75 п.л.]

10. Громова А.В. Путевые циклы Б.К. Зайцева: жанровый аспект // Вестник Ленинградского государственного университета имени А.С. Пушкина: Научный журнал. - № 1(9). - Серия филология. - СПб., 2008. - С.73-82. [0,6 п.л.]

11. Громова А.В. Роль документа в творческой истории книги Б.К. Зайцева «Афон» // Вестник Челябинского государственного университета: Научный журнал. - 2008. - № 23 (124). - Филология. Искусствоведение. Вып.24. - С.53-57. [0,4 п.л.]

12. Громова А.В. Роль реминисценций в книге Б.К. Зайцева «Жизнь Тургенева» // Русская речь. - 2008. - №5. - С.19-24. [0,4 п.л.]

13. Громова А.В. Творческая история книги Б.К. Зайцева «Афон» // Русский язык за рубежом. - 2008. - №4. - С.89-95. [0,5 п.л.]

14. Громова А.В. Отражение культурно-исторической концепции Б.К. Зайцева в путевом цикле «Италия» // Вестник Ленинградского государственного университета имени А.С.Пушкина: Научный журнал. - Серия филология. - СПб., 2008. - № 4(16). - С. 63-70. [0,5 п.л.]

Статьи, материалы

15. Яркова А.В. Книга Б.К. Зайцева «Жизнь Тургенева» и символистская критика конца XIX - начала XX веков // Проблема традиций в русской литературе: Межвуз. сб. науч. трудов. - Нижний Новгород: НГПУ, 1998. - С.192-201. [0,5 п.л.]

16. Яркова А.В. Праздник бытия: Черты идиллии в произведениях Б.К. Зайцева // Праздник в русской культуре, фольклоре и литературе: Сб. ст. Пушкинских чтений-97. - СПб.: ЛГОУ, 1998. - С.119-129. [0,5 п.л.]

17. Яркова А.В. Б.К. Зайцев об И.С. Тургеневе: Черты поэтики литературного силуэта // Русский литературный портрет и рецензия: Концепции и поэтика: Сб. ст. - СПб.: Изд-во СПбГУ, 2000. - С.47-56. [0,5 п.л.]

18. Яркова А.В. Жанр автобиографического романа в творчестве Б.К. Зайцева // Жанры в литературном процессе: сб. науч. ст. - СПб.: ЛГОУ им. А.С. Пушкина, 2000. - С.122-138 [0,75 п.л.]

19. Яркова А.В. Образ Франции в произведениях Б.К. Зайцева «Странник», «Дом в Пасси» // Проблемы изучения жизни и творчества Б.К. Зайцева. Вып.3. - Калуга: Гриф, 2001. - С.174-183 [0,5 п.л.]

20. Яркова А.В. Литературные рецензии Б.К. Зайцева как жанр // Русский литературный портрет и рецензия в ХХ веке: Сб. ст. - СПб.: Изд-во СПбГУ, 2002. - С.121-131. [0,5 п.л.]

21. Яркова А.В. И. Тургенев и А. Чехов в творческой интерпретации Б. Зайцева и в критике Серебряного века // Символизм и русская литература XIX века (памяти А.С. Пушкина и А.А. Блока); Пушкин и Шекспир: междунар. науч. конференции. Мат-лы. - СПб.: Изд-во СпбГУ, 2002. - С.142-159. [0,75 п.л.]

22. Яркова А.В. Литературно-критические и художественно- документальные жанры в творчестве Б.К. Зайцева 1922-1972 гг. // Творчество Б.К. Зайцева в контексте русской и мировой литературы ХХ в.: Четвертые Международные научные Зайцевские чтения. Вып.4. - Калуга: КОИПКРО, 2003. - С.78-84. [0,5 п.л.]

23. Громова А.В. Значение эпистолярного наследия Б.К.Зайцева // Калужские писатели на рубеже Золотого и Серебряного веков. Сб.ст.: Пятые Международные юбилейные научные чтения. Вып.5. - Калуга: КОИПКРО, 2005. - С.92-101 [0,5п.л.]

24. Громова А.В. Очерковый цикл Б.К. Зайцева «Прованс» // Пушкинские чтения-2008. - СПб.: ЛГУ им. А.С. Пушкина, 2008. - С.141-148. [0,5 п.л.]

25. Яркова А.В. Б. Зайцев и В.В. Розанов об И.С. Тургеневе // Пушкинские чтения-96: Сб. тезисов межвуз. конф. 6 июня 1996 г. - СПб.:ЛГОУ, 1996. - С.36-38 [0,2п.л.]

26. Яркова А.В. Жанр литературного портрета в творчестве М. Горького и Б. Зайцева: Очерки о Л. Андрееве // Горьковские чтения-1997: Мат-лы междунар. конфер. «Максим Горький и ХХ век». - Нижний Новгород: ННГУ, 1997. - С.232-236. [0,25 п.л.]