Литература и наука в творчестве Олдоса Хаксли

Многие лекции Хаксли содержат прямые и скрытые цитаты из работ Эриха Фромма, чьи представления о здоровье, норме, истинном смысле и содержании любви и об авторитаризме оказались близкими убеждениям писателя. Завязка «Острова» также обязана своим происхождением книге Фромма.

О. Хаксли был лично знаком с другим выдающимся психологом-экзистенциалистом--Абрахамом Маслоу, мечтавшим об обществе полностью самореализовавшихся, «спонтанных» индивидуумов, свободных от фрустрации, комплексов, не испытывающих потребности в подавлении, вытеснении и агрессии. Для этого Маслоу даже предлагал подвергать психотерапии не, как обычно, сравнительно небольшое число пациентов, а десятки, сотни тысяч дезориентированных невротических людей. Думается, эта идея представлялась весьма заманчивой Олдосу Хаксли, как мы уже говорили, оценивавшему «вопрос душевного здоровья» миллиардами долларов.

Именно А. Маслоу придумал термин «евпсихия (эупсихия)»--утопия идеального общества психически здоровых реализовавшихся людей, стремящихся к непрерывному дальнейшему развитию и самосовершенствованию и улучшению окружающего мира. Олдос Хаксли не называл свой роман «Остров» «евпсихией», хотя у него были на то все основания. Однако этот термин привился в литературоведческих трудах, посвященных типологии утопий.

В § 10 («Остров» и гештальтерапия») говорится, что этот роман Хаксли заметно отличается от прочих его произведений нарративным методом, включающим не только «показ» и «рассказ», но и разъяснение, т. е. прямую, порой прямолинейную трактовку личности главного героя, весьма для него невыгодно оттененную показом исключительно психически здорового паланезийского общества.

Как правило, «Остров» либо интерпретируется в терминах традиционной социально-утопической мысли, либо прочитывается как беллетризованный трактат по тантризму и буддизму. В обоих случаях упускается из виду тот факт, что Хаксли написал евпсихию, основанную, однако, не исключительно на восточных практиках освобождения, но еще и на достижениях западной психологии. И хотя источники его идей в романе не названы, мы можем без труда их распознать. Кроме уже вышеназванных концепций это эриксонианский гипноз и гештальттерапия--феноменологический и экзистенциальный подход, разработанный Фредериком (Фрицем) Перлзом в 1940-е годы, во многом параллельный Движению за раскрытие потенциала человека, участником которого был Олдос Хаксли. Таким образом, психология, психоневрология и психотерапия, по существу, составляют основу сюжета «Острова». Несмотря на то, что этот роман вполне обоснованно считается утопией, гораздо точнее было бы определить его жанр как роман воспитания психотерапией.

Глава 2 «Утопия расширенного сознания: Олдос Хаксли, психофарамакология, мистицизм» посвящена источниковедческому, биографическому и концептуальному анализу текстов, где обнаруживается интерес Хаксли к психоделической теме: многочисленных статей, интервью, докладов на научных конференциях, двух трактатов --«Двери восприятия» (1954) и «Рай и ад» (1956), сборнику эссе «Снова в Дивном Новом Мире» (Brave New World Revisited, 1958) и «Положению человека» (The Human Situation)--посмертно опубликованному сборнику лекций, которые писатель прочитал в Университете Санта-Барбары в 1959 г., корреспонденции Олдоса Хаксли с ведущими психологами, психотерапевтами и фармакологами. Все эти источники подробно анализируются в главе 2, начиная с § 2 «Истоки интереса». Параграфы 8, 12, 15 и 17 подробно освещают все этапы многолетнего эксперимента Хаксли с галлюциногенами.

Поэты и прозаики, повествовавшие о наркотиках, начиная с Томаса Де Квинси, не скрывали, что наркотик--средство обострения восприятия. Но ни опиум Томаса Де Квинси и Теофиля Готье, ни гашиш Шарля Бодлера и Эдгара По не стали толчком к появлению новых эстетических и философских идей. Лишь в ХХ в. движение культуры показалось немыслимым без наркотиков. Первым культовым текстом радикальных интеллектуалов как раз и стали «Двери восприятия» Хаксли, а затем, пять лет спустя, и героиновый «Голый завтрак» (1959) апостола бит-поколения Уильяма Берроуза. То, что битники У. Берроуз, Алан Гинзберг, Джек Керуак обратились к наркотикам, было вполне объяснимо, ибо это представлялось им кратчайшим путем к бессознательному, к полноте переживания как жизненной дороги, так и сиюминутного, преходящего. Какова же была прагматика экспериментов и текстов О. Хаксли о наркотиках?

Писатель и в данном своем увлечении исходил, прежде всего, из научных интересов. В произведениях энциклопедически образованного автора мы сталкиваемся с разнобразными естественнонаучными гипотезами и фактами. Археология идей в данном случае, кроме всего прочего, преследовала следующую цель: объективно восстановить ситуацию в науке, вызвавшую появление этих революционных текстов писателя, который руководствовался в своих экспериментах преимущественно научными соображениями.

Иронически изображая в «Дивном Новом Мире» наркотическую утопию, Хаксли не подозревал, что она хотя бы частично осуществима. Придуманная писателем таблетка счастья «сома», выдаваемая жителям Мирового Государства -- метафора небывальщины: седативное средство, стимулятор и психоделик «в одном флаконе» выглядит не менее абсурдно, чем скатерть-самобранка, заодно выступающая в роли ковра-самолета и молодильного яблока. Едкая ирония Хаксли так и осталась не замеченной большинством читателей.

Тогда же, в эссе «Писатели и читатели» (Writers and Readers, 1931), Хаксли предсказывал, что в будущем мастерами пропаганды, скорее всего, будут химики и физиологи. Однако очевидно, что автор ошибался: главными пропагандистами «сомы» стали отнюдь не ученые, а писатели вроде него самого. Именно последние направили творческую энергию на то, чтобы передать «сокровенный смысл» и очарование благодати, дарованной природой (кактусы или грибы) или фармакологией.

В начале 1950-х Хаксли оказался среди тех немногих, кто заинтересовался биохимической концепцией шизофрении, авторами которой были канадцы А. Хоффер, Дж. Смизис и Х. Осмонд (§ 3). Не удивительно, что писатель, всегда пристально следивший за развитием наук о человеке, проявил столь сильную заинтересованность этими новыми исследованиями. Эксперименты группы Хоффера, а также ряда других биохимиков, психиатров и психологов, обещали химическое объяснение шизофрении--болезни, причины которой во многом остаются загадочными. Хаксли надеялся, что опыты с лизергиносодержащими препаратами позволят также найти способ излечения шизофрении, а заодно, как он полагал, найти объяснение не только этиологии этой болезни, но и феноменам гениальности и одаренности. Писатель также усматривал и более общий смысл в экспериментах с галлюциногенами: собрав информацию о самых разнообразных переживаниях, можно попытаться найти механизмы развития эмпатии (вчувствования), преодоления границ личного сознания. Это дало бы возможность ощутить, «как именно видят нас другие». По мнению Хаксли, это был путь к победе над одиночеством.

Хаксли полагал, что имеет достаточно веские основания для постановки такого рода опытов над собой. Не последнюю роль в этих и дальнейших экспериментах Хаксли с психоактивными препаратами сыграли и его эзотерические занятия, увлечение мистицизмом. Писатель решил, что наркотик может сыграть роль посредника между миром людей и миром Божественной Сущности, стать одним из способов слияния с бесконечностью путем преодоления границ эго. И все же он считал, что возможность подобного краткого духовного преображения, мимолетной трансценденции, происходящей химическим образом, не должна рассматриваться как подлинное богоявление (теофания).

Со своей стороны, Хамфри Осмонд, руководивший опытами, понимал, что психотомиметики порождают больше вопросов, чем ответов, и потому нужно изменить сам стиль размышлений над этими вопросами, изобрести новый язык описаний. Ему хотелось прибегнуть к помощи профессионала, чье назначение как раз и состоит в том, чтобы изобретать новые способы описания неизведанного. Сначала Х. Осмонд, а в дальнейшем и Тимоти Лири, возглавивший Гарвардский проект, обрели бесценного сотрудника в лице увлекшегося психофармакологическими открытиями литератора. Их многолетняя дружба и интенсивная переписка дали толчок к индивидуальным и совместным экспериментам в этой области. Во всех разделах главы 2 мы приводим многочисленные примеры «взаимной индукции» писателя и многих ученых, серьезно занимавшихся весьма популярными тогда проектами по изучению терапевтического воздействия психоделиков. Надежды ученых на то, что профессиональный художник слова сможет найти яркий понятный язык описания и объяснения поразительных видений, полностью оправдались.

«Двери восприятия» и «Рай и ад» объединены не только общей темой но и следующим тезисом: неопозитивистская картина мира не оставляет места столь необходимому нам трансцендентальному переживанию. Однако у Хаксли нашлись серьезные оппоненты, говорившие, что Хаксли скатывается в пучину дешевого мистицизма (об этом § 13 «Мертон, Зэнер и Кришнамурти vs. Хаксли»). Так, Томас Манн писал о безответственности «дилетантских высказываний» Хаксли, обвиняя его в эскапизме и эстетическом самолюбовании. Автор «Волшебной горы», критиковавший «Двери», увы, оказался прав, предсказав, что «окрыленные убедительными рекомендациями знаменитого писателя, многие юные англичане, и, тем более, американцы, пойдут на эксперимент, ибо книга имеет большой спрос. Между тем она не то чтобы аморальна, но совершенно безответственна, потому и внесет свой вклад в оглупление мира, в неспособность разума справиться с жизненно важными проблемами нашего времени».

Между тем, нельзя не увидеть, что О. Хаксли вложил громадные познания, талант наблюдателя и словотворца в оба трактата. Эксперименты с психоделиками поставили перед ним множество когнитивных, эстетических и религиозных вопросов. Занимаясь этой темой, он надеялся, в частности, осуществить свою давнюю творческую утопию--совместить искусство и науку в едином пространстве художественного текста, соединить эмпирическое, интуитивное и теоретическое.

Отрицательные отзывы нисколько не повлияли на решимость Хаксли и дальше исследовать секреты психоделиков, ибо он полагал, что подобный опыт особенно важен и актуален для интеллектуала, находящегося во власти слов и концепций и затрудняющегося от них освободиться. В стремлении О. Хаксли отойти от вербальности нельзя не заметить вопиющего парадокса, и даже больше--отчаянного порыва к свободе от всего того, что составляло суть его жизни.

Эстетические, религиозные переживания психоделических сеансов писателя, их осмысление - все это легло в основу многих эпизодов «Острова», который уже после смерти писателя, с середины 1960-х, стал рассматриваться широкой публикой едва ли не как очередное практическое руководство к жизнестроительству.

Получив благодаря двум трактатам, посвященным психоделикам, и последней утопии широкую, но весьма специфическую известность, к которой он вовсе не стремился, Хаксли, так или иначе, способствовал укреплению веры в фармакологическое чудо. Утопическим психофармакологическим идеям О. Хаксли была уготована печальная судьба любых профанируемых радикальных концепций. Несмотря на предупреждения писателя об оборотной стороне «мокши» (наркотика «Острова»), публика с восторгом погналась за ощущением, сокровенным смыслом, благодатью, единением и пр. Книги Хаксли оказали гипнотическое воздействие и на ученых, занятых «расширением сознания». «Распахивание дверей» пошло по следующей схеме: «ученые > Хаксли и его друзья > ученые > богема > все прочие».

Доверчивая аудитория быстро нашла простейшие ответы на вопросы, над которыми, кроме Хаксли, бились экспериментаторы и теоретики. Вопрос о том, является ли специфическое состояние, вызванное психофармакологическим воздействием, «религиозной трансценденцией», получил у профанов однозначный ответ: да, является!

Глава 3 «Утопия количества и качества: Олдос Хаксли, евгеника и неомальтузианство». Фантасты были первыми, кто задолго до появления научных оснований для конкретных прогнозов задумался над тем, к каким качественным изменениям психики и мировоззрения приведут сдвиги в демографии и биологии планеты. Авторы утопических текстов еще в начале XX в. предсказали, что успехи генетики приведут к созданию качественно новых людей. Их облик, психофизиология, заложенные или выработанные качества будут существенно отличаться от наших. Их рождение и смерть вряд ли будут похожи на начало и конец, присущие обычной человеческой жизни. Последствия таких изменений неисчислимы. Такие категории, как «свобода», «необходимость», «здоровье», «счастье» и «красота», вполне вероятно, изменятся до неузнаваемости.

§ 1 («Мальтузианство в литературе») посвящен тому, как идеи Томаса Мальтуса (1766-1834), автора всемирно известной формулы, описывающей соотношение темпов роста населения и темпов увеличения производства средств существования как соотношение геометрической и арифметической прогрессий, отразились в творчестве Герберта Уэллса, а затем и в произведениях О. Хаксли. Идеи Мальтуса представлялись Хаксли абсолютно бесспорными. Так, в статьях «Границы утопии» (Boundaries of Utopia, 1931) и «О прелестях истории и о будущем в прошедшем» (On the Charms of History and the Future in the Past, 1931) говорится, что непрерывный прогресс человечества возможен лишь при сокращении численности населения. Этой теме в дальнейшем посвящены предисловия Хаксли к книгам Н. Хэра «Методы регулирования рождаемостия» (1936), А. Саллоуэя «Регулирование рождаемости и католическая доктрина» (1959), статьи «Двойной кризис» (The Double Crisis, 1950), «Прирученный секс» (Domesticating Sex, 1956) и др.

В § 2 («Евгеника как новое увлечение литераторов») говорится о существенном влиянии на писательские умы науки, представлявшей собой очередную попытку победить плоть и противопоставить селекцию несправедливой, иррациональной и безразличной к человеку природе. Основав евгенику в 1883 г., Френсис Гальтон поставил перед ней следующую задачу: изучить и поставить под социальный контроль те факторы, что способны улучшить расовые физические и интеллектуальные качества будущих поколений. Предложив путь искусственно управляемой эволюции, Гальтон, по существу, говорил о коррективной утопии, противоположной утопии эгалитаристской, а по ряду соображений противопоставленной и абстрактно-гуманистической установке. Евгеническая тема затронута в романе Роберта Чемберса «Король в желтом» (The King in Yellow, 1895) и в главном утопическом тексте Америки--«Глядя назад: 2000-1887» (1898) Эдварда Беллами. Евгенической мода пришлась по душе Бернарду Шоу, Герберту Уэллсу и многим другим литераторам.

О теме эволюции человечества в творчестве Г. Уэллса говорится в § 3 «Проблемы эволюции человечества в трактовке Герберта Уэллса». Биологический аспект будущего человечества стоит в «Машине времени» на первом месте. Роман «Первые люди на Луне» (1901), хотя и является «инопланетной» фантазией и к утопиям причислен быть не может, все же внес вклад в тематический банк утопий, ибо изображенные в нем профессиональные расы лунариев стали одним из источников идеи кастового размежевания и воспитания в «Дивном Новом Мире» Олдоса Хаксли. В уэллсовской «Современной утопии» (1905), которая также явилась одним из источников романа Хаксли, евгенике уделено большое внимание. В романе Уэллса особо подчеркивается, что человечество будущего должно быть заинтересовано в устранении инвалидов, умственно отсталых, психически больных, алкоголиков и прочих бесполезных в социальном отношении индивидуумов. Селекция - краеугольный камень и уэллсовского романа «Люди как боги» (1923).

Начиная с § 4 мы анализируем, что менялось, а что оставалось постоянным во взглядах О. Хаксли на мальтузианство и евгенику. Творчество Хаксли--как художественные произведения, так и публицистика--освещает всевозможные стороны жизни тела от яйцеклетки до могилы. Body politic (этот термин предложил сам писатель) предстает в дискуссиях о размножении и предохранении, о типе зачатия и качестве плода, о необходимом и достаточном количестве рожденных или произведенных младенцев, о телесной боли и радости, о долгожительстве и сенильности, и наконец, об умирании, эвтаназии, процедурах похорон или, за отсутствием оных, об устранении мертвой плоти. Он также писал о расах и национальностях. Ряду предсказаний писателя в области биологии человека суждено было сбыться еще при его жизни.

Нетрудно показать, что «Дивный Новый Мир» практически не содержит прогнозов или оценок, которые не вытекали бы непосредственно из того, что было известно науке, в частности биологии, в конце 1920-х годов. В основе главной утопии О. Хаксли стоят методы селекции, эктогенеза и клонирования. Последние два были в те годы лишь фантазиями наиболее смелых и дальновидных биологов. Взгляды писателя представлены в главе 3 на фоне исторического развития социобиологических концепций первой половины ХХ в. Для этого мы подробно анализирует круг чтения Хаксли, т.е. книги, снабдившие его аргументами «за» и «против» различных методов, практиковавшихся или предлагавшихся евгенистами: сегрегации, стерилизации, специального подбора родительских пар, создания качественного генного пула и пр.

Генетическая связь между утопиями Уэллса и научными фантазиями Хаксли очевидна. Однако автор «Дивного Нового Мира» в конце жизни признался, что начинал писать роман как пародию на данное произведение Уэллса но: «<…> постепенно все вышло из-под контроля и превратилось в нечто совершенно отличное от того, что было изначально задумано». Традиционное восприятие романа, трактуемого как тотально антиуэллсовская сатира, художественная цель которой якобы состояла в том, чтобы ужаснуть публику глобалистской и утилитаристской социально-биологической конструкцией, неверно. Наша позиция, в частности, подкреплена анализом рецепции Олдосом Хаксли концепций и гипотез генетики и евгеники, а также проверкой реальными фактами, т. е. всей совокупностью его собственных текстов, равно как и чужих научных или популярных тектов, посвященных действительному положению в биологии (Б. Кидда, Х. Чемберлена, Э. Дарвина, Л. Дарвина, Дж. Б. С. Холдена, Р. Фишера, Э. Лидбеттера, М. Гранта, С. Берта и др.).

При первом приближении сатира Хаксли демонстрирует критическое отношение писателя к идее эктогенеза, клонирования и другим евгеническим методам. Однако сопоставление этого произведения с публицистическими текстами, написанными Хаксли до, во время и после выхода в свет «Дивного Нового Мира», показывает, что это впечатление обманчиво.

Так, его статьи «Современная доктрина прогресса: Как успехи цивилизации окончательно погубят мир» (The Modern Docrine of Progress, 1928 г.), «Будущее прошедшего» (The Future in the Past, 1927), «Заметки о евгенике» (A Note on Eugenics, 1927) доказывают, что в то время, когда Хаксли писал свою первую утопию, он полагал необходимым применять евгенику как способ улучшения человека и общества. Хаксли не сомневался, что мир счастливого будущего должен быть организован в виде иерархии по интеллекту, что лучшая форма правления - аристократическая, в том смысле, что править должны лучшие. Идея равенства вызывала у него не просто сомнения, а здоровые возражения. Во второй половине 1920-х годов Хаксли придерживался крайне консервативной точки зрения на вопросы демографии, на национальный вопрос и на права человека. Увлекшись фантазиями на тему социального строительства, писатель, подобно многим интеллектуалам той поры, мало задумывался над тем, как воплощение подобных социальных проектов отразится не только на массах и народах, но и на отдельно взятом «маленьком человеке». Однако некоторые положения евгеники уже тогда вызывали у писателя серьезную тревогу. Об этом, например, свидетельствует его статья «Паскаль» (Pascal, 1929).

Заметим, что в начале 1930-х гг. тема допустимой меры вмешательства медиков и государственных чиновников в частную жизнь практически не дискутировалась ни в Европе, ни в Америке, ни в СССР. «Дивный Новый Мир» мог, по существу, восприниматься как начало такой дискуссии вне зависимости от того, какой конкретный смысл автор вкладывал в этот роман, когда создавал его. Ввиду своей беспрецедентности эта утопия некоторое время спустя, действительно, стала восприниматься как иллюстрация тезисов биоэтики, ибо изображала последствия генетического манипулирования.

В § 5 (« Великая депрессия, евгеника, генетика и «Дивный Новый Мир») подробно исследуются источники таких образов, как «дети в пробирках» (in vitro fertilization/ эктогенез), клоны, биологические касты или люди с генетически предестинированными профессиональными способностями. При этом мы сравниваем и заново оцениваем в качестве источников романа такие научные труды, как «Дедал, или Наука и будущее» (1923) и «Причины эволюции» (1932) Дж. Б. С. Холдена и «Научное мировоззрение» (1931) Бертрана Рассела - эти труды легли в основу ряда научных представлений О. Хаксли. В главе 3 также приведены и прокомментированы отклики на роман О. Хаксли этих и других известнейших ученых, многие из которых признавали в дальнейшем влияние «Дивного Нового Мира» на собственные концепции прогресса.

Идеи генетиков Германа Мёллера и Джулиана Хаксли также имели непосредственное отношение к художественным замыслам О. Хаксли (об этом, в частности, говорится в § 6, где речь идет и том, что писатель был в равной степени осведомлен об успехах советской генетики и евгеники, равно как и о всплеске лысенковского мракобесия).

В § 7 и § 11 приводятся доказательства того, что евгеническая риторика оставалась весьма близка О. Хаксли и после выхода в свет «Дивного Нового Мира», о чем свидетельствуют такие его статьи, как «Наука и цивилизация» (Science and Civilization, 1932), «Неужели мы глупеем?» (Are We Growing Stupider, 1932). «Что происходит с нашим населением?» (What Is Happening to Our Population, 1934), «Размышления о прогрессе» (Reflections on Progress, 1947), «Политика и биология» (Politics and Biology, 1957). Очередным доказательством верности Олдоса Хаксли «евгенической религии» стала книга 1958 г. «Снова в Дивном Новом Мире» (Brave New World Revisited).

О. Хаксли нисколько не сомневался в том, что любые блага цивилизации окажутся совершенно бессмысленными, если конкретные «дисгенические» личности не будут в состоянии их воспринять и адекватно использовать, что интеллектуально дефектное население представляет главную угрозу демократии, ибо оно готово приветствовать любую диктатуру, так как она освобождает от ответственности и тягот самоуправления. Доводы, которые при этом приводит писатель, рассуждая, например, о «проблемных группах населения», чьи проблемы, по его мнению, имеют именно наследственную причину, и ненаучны и негуманны. Не странно ли, что, защищая биологическую уникальность каждого индивида и настаивая на том, что единообразие--это величайшее несчастье, писатель в то же время находил основания для генетического манипулирования? В оправдание ему заметим, что, очевидно, увлекшись рассуждениями об опасности унификации путем клонирования и «обусловливания», он «проглядел» другую опасность, кроющуюся в борьбе за контроль над чистотой генов ради выживания вида. Еще одно косвенное оправдание: чарам евгенической пропаганды поддалось большинство самых светлых умов эпохи, и потому нет ничего удивительного в том, что Олдос Хаксли не мог найти более или менее твердых философских и научных оснований для того, чтобы изменить свои собственные довольно путаные представления об управляемой эволюции человечества.

С конца 1940-х гг. О. Хаксли включает в демографический дискурс проблемы экологии (§ 12). Читая труды экологов, писатель неизменно постулировал: планета в ее теперешнем состоянии взывает к широкомасштабной кампании по охране и консервации природы--в противном случае она не сможет прокормить стремительно растущее население. В статьях на эту тему (например, в Bulletin of the Atomic Scientists) он говорил, что отношение человека к Природе - это не только вопрос выживания нашего вида, но и проблема этики и религии.

Проблемы экологии и наследственности составляют содержание посткатастрофической дистопии Олдоса Хаксли «Обезьяна и сущность» (1948), где действие происходит в Калифорнии 2108 г. после ядерной войны. Почти все дети, родившиеся после катастрофы,--мутанты. Священники-сатанисты берут на себя функцию евгенического контроля, пытаясь самыми жестокими методами предотвратить зачатие и рождение очередных уродов. Даже при том, что описываемые методы бесспорно воспринимались самим писателем как изуверские, его цель состояла в создании текста-предупреждения об опасности вырождения человеческого рода из-за нежелательных скрытых мутаций, вызванных радиацией. (Для убедительности Хаксли приводит цитату из знаменитого физика Эрвина Шредингера, призывавшего обратить внимание на новую угрозу, нависшую над человечеством.) Священники-евгенисты утверждают, что причина вырождения находится в самой природе человека. Население Земли все равно уничтожило бы само себя и без всякой атомной бомбы, загрязнив реки, вырубив леса, смыв пахотный слой земли, истратив все полезные ископаемые. Так в этом прогностическом тексте Олдоса Хаксли соединились демографическая и экологическая идеи. С тех пор они были неразрывны.

В конце жизни, рассуждая о евгенической политике и о сокращении рождаемости, Хаксли настаивал на том, что подобные программы должны проводиться глобально, т. е. их успех может обеспечить лишь Всемирное правительство. Глобальность в этом случае вовсе не ассоциировалась у него с тоталитарностью. В своей последней книге «Литература и наука» (1963) писатель, в частности, рассуждает о необходимости новой нравственности -- о планетарном сознании, диктующем человеку правила взаимодействия друг с другом и с миром, с Природой. Проблемы перенаселенности и самоубийственной экологической политики настоятельно взывают к новому этическому императиву (и даже к новому художественному языку--таков основной посыл произведения). В 1962 г. Хаксли написал доклад «Политика экологии: Вопрос выживания» (The Politics of Ecology: The Question of Survival). В марте 1963 г. писатель, уже будучи смертельно больным, полетел в Рим на конференцию ООН по организации кампании против голода.

В последнем романе «Остров», писатель, как и прежде, настаивает на том, что контроль над численностью населения--краеугольный камень гармонично сконструированного государства Пала. Таким образом, в том, что касается мальтузианства, два столь различных общества, как Пала в «Острове» и Мировое Государство в «Дивном Новом Мире», достигли бы полного согласия и взаимопонимания. Кроме того, несмотря на то, что на Пале дети рождаются традиционным путем, все больше людей добровольно участвуют в специальной евгенической программе, предусматривающей подбор родителей и искусственное оплодотворение. По существу, они следуют программе, предложенной Германом Мёллером. Улучшая расу, они стоят за дарвинизм, «возведенный до уровня сочувствия и духовной прозорливости». Так, идея управляемой эволюции человека, выдвинутая ранее Джулианом Хаксли, нашла воплощение в романе его брата-писателя.

Тема контроля над рождаемостью и смертью, как мы видим, является сквозной в творчестве Олдоса Хаксли. Было бы явной натяжкой считать, что мальтузианская и евгеническая доктрины неизменно осмыслялись им в сатирическом ключе. Напротив, следует признать, что Олдос Хаксли изначально был и до конца оставался почитателем мальтузианства и евгеники, действенность которых, как он понимал, зависит от конкретной прагматики и политической ситуации. Евгеника в том виде, как она представлена теми источниками, что использовал писатель, являет нам весьма показательный пример весьма причудливого междисциплинарного обращения утопических идей. Демография, как никакая другая сфера интересов писателя, выявила столь явственно болезненный для Хаксли парадокс «цели и средства», над которым он размышлял многие годы. В самом деле, удивительно, что именно тот писатель, который всем своим творчеством, казалось бы, декларирует неприятие власти, настаивает на том, что ее главный инструмент, т. е. контроль (в частности, контроль за количеством и качеством «человеческого материала»), способен обеспечить осуществление свободы--главного содержания и цели существования человека. Олдоса Хаксли, также как и ученых--евгенистов и генетиков, можно с полным основанием обвинить в грехе «утопизма», проистекавшем из «воли к порядку» («will to order»).

Несмотря на все сказанное выше, мы признаем, что именно Олдос Хаксли способствовал возникновению популярного биоэтического дискурса, появившегося в междисциплинарном пространстве, т. е. там, где научный дискурс сомкнулся с дискурсом публичным. На этом пространстве начался диалог, спор. Порой он сводился к взаимным яростным атакам - профессионалов (медиков, биологов, социологов, и экологов) и общественности. Думается, что, если бы не Олдос Хаксли, постоянно писавший и выступавший с лекциями и докладами о гуманистической составляющей науки и о новой экзистенциальной угрозе, публика еще долго не смогла бы разобраться в биоэтической проблематике, а, возможно, и вовсе не обратила бы внимания на происходящее в науках о человеке. О. Хаксли посвятил последние годы жизни формулировке нового научно-этического мировоззрения, о необходимости которого писал еще в конце 1920-х его друг, философ Бертран Рассел. С годами необходимость эта ощущалась все острее. Приходится признать, что слова Хаксли, хоть и были услышаны, но лишь в малой степени повлияли как на массовое сознание, так и на амбиции интеллектуалов. И все же его проза продолжает задавать тон и снабжать великолепными аргументами подобные дискуссии.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Наука предоставила Олдосу Хаксли бесценные открытия и гипотезы. Многообразные таланты, изобретательность и острый ум позволили Хаксли превратить «научное сырье» в художественные произведения, обратившись к тем обширным областям знания, что были недоступны его предшественникам и что по тем или иным причинам были безразличны литераторам-современникам.

Рассмотрев совокупность исследованных нами областей «утопизации», которые являются, как мы показываем, источниками излюбленных тем и мотивов его сочинений, следует признать, что его выбор был отнюдь не случайным. Психология, психиатрия, физиология, медицина и фармакология выполняют сходную прагматическую функцию, определившуюся их историческим становлением. Как показал М. Фуко в работах «Ненормальные», «Психиатрическая власть» и «История безумия в классическую эпоху», эти области научной и практической деятельности вовлечены в процесс охраны общественный статусности, власти и порядка. Знание, как убедительно доказывает французский философ, неразрывно связано с властью. Олдос Хаксли это понял много раньше других писателей, и потому, взявшись за конструирование возможных миров, сделал акцент на науках о человеке.

Своеобразная красота обеих утопий Хаксли не в последнюю очередь объясняется тем, что писатель использовал преимущества и специфику собственно научной прозы. Успех этих текстов у читателей и критиков обеспечен целостностью, стройностью и остроумием научных концепций, действительным соответствием последних современным научным представлениям, а также поразительным эвристическим талантом писателя, способного прогнозировать пути и последствия научного познания и научного прогресса.

Хаксли причислял свои литературные утопические фантазии к «утопиям, приближенные к настоящему» (near-in Utopias), поясняя, что такие тексты могут восприниматься в качестве проектов, планов возможных и желательных действий. Этот аргумент также дает нам основания для того, чтобы утверждать: «Дивный Новый Мир» - не просто «негативная утопия». Намерение писателя заключалось не только в том, чтобы «устрашить» читателя и не только в том, чтобы создать сатиру, высмеивающую любые попытки утопизации.

В «Литературе и науке» Хаксли утверждает: «Писатель, обладающий обширным знанием соответствующих областей науки и подлинным даром слова, без сомнения, найдет способ извлечь лучшее из обоих». Непреходящая популярность двух его прогностических произведений свидетельствует о том, что такой способ «извлекать лучшее» был им найден именно потому, что он обладал как литературным дарованием, так и ученостью. Блестящее освоение различных областей знания позволило Олдосу Хаксли создать особый, междисциплинарный, механизм интертекстуальности.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ ОТРАЖЕНО В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ АВТОРА (В Т. Ч. В ВОСЬМИ ИЗ УТВЕРЖДЕННОГО ВАК ПЕРЕЧНЯ ВЕДУЩИХ РЕЦЕНЗИРУЕМЫХ ИЗДАНИЙ: СМ. 1, 11, 14, 16, 20, 21, 22, 23)

1. Монография: Наука и литература: Археология научного знания Олдоса Хаксли / Головачева И. В. - СПб. : Изд-во Факультета филологии и искусств СПбГУ, 2008. - 21, 5 п. л.

2. Последний роман Олдоса Хаксли / Головачева И. В. // Вопросы филологии; Изд-во Санкт-Петербургского политехнического университета. - 1997. - Т. 2. - С. 144-150. - 0, 7 п. л.

3. «Американская мечта» у Хемингуэя и Хаксли / Головачева И. В. // Хемингуэй и его контекст / Под ред. Н. В. Тишуниной. - СПб. : Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, Янус, 2000. - C. 41-48. - 0, 7 п.л.

4. A Perfect Psychology for a Perfect Society: Aldous Huxley's American Fantasies / Irina Golovatcheva // “Nature's Nation” Reconsidered: American Concepts of Nature from Wonder to Ecological Crisis. EAAS Biennial Conference Abstracts. - Graz : Karl-Franzens-Universitat, 2000. - P. 50-51. - 0, 2 п. л.

5. Утопии в литературе и психологии / Головачева И. В. // Вопросы филологии ; Изд-во Санкт-Петербургского политехнического университета. - 2000. - Т. 6. - С. 119-131. - 1 п. л.

6. Психоделическая революция в отдельно взятом сознании / Головачева И. В. // Двери восприятия. Рай и ад : Трактаты; пер. с англ. С. Хренова / Хаксли О. - СПб. : Азбука, 2002. - С. 181-216. - 2 п. л.

7. Misunderstanding of Utopia and Utopia of Misunderstanding: Aldous Huxley and Psychology / Irina Golovacheva // Understanding / Misunderstanding. Contributions to the study of the hermeneutics of signs / Ed. Eero Tarasti (Acta Semiotica Fennica). - Helsinki : International Semiotics Institute, 2003. - P. 219-229. - 1 п. л.

8. Хроника психоделического путешествия Олдоса Хаксли / Головачева И. В. // Преломления ; Санкт-Петербург: Центр информационной культуры. - 2003. - Вып. 2. - С. 306-331. - 3 п. л.

9. The Topographic Model of the Mind and Psychotherapy in the Works of Aldous Huxley / Irina Golovacheva // Abstracts of Third International Aldous Huxley Symposium “Aldous Huxley. Man of Letters: Thinker, Critic and Artist”. Riga. University of Latvia. - Mьenster : LIT Verlag. - 2004. - P. 31-32. - 0, 2 п. л.

10. Междисциплинарность в литературе: Олдос Хаксли и психология / И. В. Головачева // Художественное сознание и действительность / Под ред. А. Г. Березиной. - СПб. : Изд-во СПбГУ, 2004. - С. 221 - 237. - 1 п. л.

11. Массовая истерия в литературе и историографии / И. В. Головачева // Вестник СПбГУ. - Сер. 9. - Филология, востоковедение, журналистика. - 2005. - № 3. - С. 23- 36. - 1 п. л.

12. The Witch and the Devil in Salem and Loudun: Aldous Huxley, Marion Starkey and Arthur Miller on Demonic Possession / Irina Golovacheva // Aldous Huxley Annual. -2005. - Vol 5. - P. 193- 213. - 1 п. л.

13. Психоделическая революция в отдельно взятом сознании / Головачева И. В. // Двери восприятия. Рай и ад : Трактаты; пер. с англ. С. Хренова (Переиздание) / Хаксли О. - СПб. : Азбука, 2006. - С. 181- 216. - 2 п. л.

14. Цели и средства: Олдос Хаксли и евгеника / И. В. Головачева // Вестник СПбГУ. - Серия 9. - Филология, востоковедение, журналистика. - 2006. - Вып. 3. - С. 3- 19. - 1 п. л.

15. Autobiography as Mediation between the Self and the Scientific Concept of the Self: the Letters of Aldous Huxley / Irina Golovacheva // Auto/Biography and Mediation: The 5^th International Auto/Biography Association Conference Abstracts. Mainz: Johannes Guttenberg-Universitдt, 2006. - 32-34. - 0, 2 п. л.

16. Зачем писателю теория: инструменты самопознания Олдоса Хаксли / И. В. Головачева // Вестник СПбГУ. - Серия 9. - Филология, востоковедение, журналистика. - 2007. - Вып. 4. - Ч. 1. - С. 15-25. - 1 п. л.

17. Европейская утопия ХХ века и капризы евгеники / И. В. Головачева // Человек. - 2007. - Вып. 3. - С. 16-31. - 1 п. л.

18. Извилистый путь интроспекции Олдоса Хаксли / И. В. Головачева // Вопросы филологии ; Изд-во Санкт-Петербургского политехнического университета. - 2007. - № 13. - С. 42-56. - 1 п. л.

19. Theories of the Mind and Psychotherapy in the Works of Aldous Huxley / Irina Golovacheva // Aldous Huxley, Man of Letters: Thinker, Critic and Artist. Proceedings of the Third International Aldous Huxley Symposium Riga 2004 / Ed. Bernfried Nugel, Uwe Rasch and Gerhard Wagner. - Berlin : LIT Verlag, 2007. - P. 123-139. - 1, 5 п. л.

20. Свобода, стимул, реакция (бихевиоризм в утопиях О. Хаксли и Б. Ф.Скиннера) / И. В. Головачева // Известия российского государственного педагогического университета им. Герцена. - Общественные и гуманитарные науки. - СПб. - 2008. - № 10 (57). - С. 144 - 150. - 0, 7 п. л.

21. Искусство, блаженство, психоз: «Рай и ад» Олдоса Хаксли / И. В. Головачева // Вестник СПбГУ. - Серия 9. - Филология, востоковедение, журналистика. - 2008. - Вып. 1. - Ч. II. - С. 11- 17. - 0,7 п. л.

22. Путь на запад, путь на восток: «иное» в утопиях Олдоса Хаксли / И. В. Головачева // Известия российского государственного педагогического университета им. Герцена. - Общественные и гуманитарные науки. - СПб. - 2008. - № 11 (62). - С. 58 - 64. - 0, 7 п. л.

23. «Самосознание, возможно, является ошибкой эволюции»: Олдос Хаксли о топографии сознания / И. В. Головачева // Вестник СПбГУ. - Серия 9. - Филология, востоковедение, журналистика. - 2008. - Вып. 2. - Ч. II. - С. 9

24. Психоделическая революция в отдельно взятом сознании / Головачева И. В. // Двери восприятия. Рай и ад : Трактаты; пер. с англ. С. Хренова (Переиздание) / Хаксли О. - СПб. : Азбука, 2008. - С. 181- 216. - 2 п. л.

25. Как вскрывали ящик Пандоры. Психоделическая утопия / Головачева И. В. // Человек . - 2008. - Вып. 6. - С. 56-66. - (1 п. л.).

Размещено на Allbest.ru