Сатирическое и трагическое в "Истории одного города" М.Е. Салтыкова-Щедрина

Гипербола и фантастика, утверждал Салтыков-Щедрин,-- это особые формы образного повествования, отнюдь не искажающие явлений жизни. Литературному исследованию подлежат, отмечал сатирик, не только поступки, которые человек беспрепятственно совершает, но и те, которые он несомненно совершил бы, если бы умел или смел.

Основная функция художественного преувеличения - выявление сущности человека, подлинных мотивов, его речей, поступков и действий. Гипербола как бы прорывает осязаемые черты и покровы действительности, вынося наружу настоящую природу явления. Гиперболический образ приковывал внимание к безобразию зла, к тому отрицательному в жизни, что уже примелькалось.

Другая, не менее важная функция гиперболической формы состояла в том, что она вскрывала зарождающееся, находящееся под спудом. Иначе говоря, приемы гиперболы и фантастики позволяли сатире художественно схватить, обозначить самые тенденции действительности, возникающие в ней какие-то новые элементы. Изображая готовность как реальную данность, как нечто уже отлившееся в новую форму, завершившее жизненный цикл, сатирик преувеличивал, фантазировал. Но это такое преувеличение, которое предвосхищало будущее, намекало на то, что будет завтра.

Салтыков-Щедрин однажды заявил, что, рисуя ретивого губернатора-помпадура, любившего сочинять законы, он никак не предполагал, что русская действительность в период реакции так скоро полностью подтвердит этот гиперболический сюжет.

Разъясняя характер эзоповской формы, включающей художественное преувеличение и иносказание, Салтыков-Щедрин заметил, что эти последние не затемняли его мысль, а, напротив, делали ее общедоступной. Писатель отыскивал такие дополнительные краски, которые врезывались в память, живо, доходчиво, рельефно обрисовывали объект сатиры, делали понятнее ее идею.

Смех автора горек. Но есть в нем и высокое упоение тем, что все наконец предстает в истинном свете, всему объявляется настоящая цена, все названо своим именем. Сатирик ни минуты не сомневается в том, что собственно в человеческом качестве градоначальников и сейчас уже не существует.

В Следующем за "Описью" подробное изложение "деяний" градоначальников и описание поведения глуповцев писатель обращается к несколько другим приемам гиперболы и гротеска, нежели чем те какими создавались сатирические типы правителей. Бесспорно, изобличающий смех звучал и в народных эпизодах. Здесь также нередки элементы художественного преувеличения и фантастики. Например, в изображении судеб Ионки Козыря, автора книги "Письма к другу о водворении на земле добродетели", дворянского сына Ивашки Фарафонтьева, который был посажен на цепь и "умре" за "хульные слова", что "всем-де людям в еде равная потреба... и кто-де ест много, пускай делится с тем, кто ест мало", учителя Линкина и других. И тем не менее внимательный анализ текста показывает отличие образной разработки народной темы. Оно обусловлено, разумеется, идейными соображениями. Автор "Истории одного города" считал себя защитником народа и более последовательным, чем сам народ, врагом его врагов.

Смех в народных картинах лишен той эмоциональной окраски, какая хорошо видна в сатирическом рисунке градоначальнического мира. Атмосфера гневного презрения и отвращения, беспощадной издевки окружает фигуру Брудастого, Прыща или Угрюм-Бурчеева. В ином эмоциональном ключе даныивашки, "глуповцы". И здесь смех далеко не просто весел или забавен. Нотки возмущения проникают и сюда. Чаще всего смех в народных эпизодах пропитан горьким чувством. Чем дальше к концу, к главам и страницам, где изображается угрюм-бурчеевский режим, где положение глуповцев показывается все более бедственным и тяжелым, тем все чаще повествование проникается глубоко трагическими мотивами. Смех как бы застывает, уступая место патетике горечи и негодования. Салтыков-Щедрин резко нападал на "сентиментальничающих народолюбцев". Нестерпимая фальшь слышится сатирику в их умильных словах. Так, либеральный тогда критик Суворин выспренно писал о своей любви к народу и заявлял: "В Америке, чтобы возбудить сочувствие к угнетенным, она (литература) идеализировала их, она представляла на первом плане их достоинства и объясняла недостатки историческими условиями". Из сопоставления салтыковских и суворинских суждений как нельзя более отчетливо вырисовывается принципиальное различие между либеральной точкой зрения на народ и революционно-демократической. Первая рассматривала народ лишь как объект помещичьей филантропии, как пассивную, угнетенную историей жертву, которой помочь смогут лишь верхи общества; вторая видела в народе самостоятельного исторического деятеля, но еще не поднявшегося к активной общественной борьбе в силу своей бессознательности, вредных привычек, воспитанных веками рабства. Литература должна не идеализировать народ, а трезво указывать на его недостатки, и указывать с единственной и благородной целью избавить от них народные массы, тем самым поднять их общественную энергию, их историческую самодеятельность. О Салтыкове-Щедрине можно сказать то же самое, что говорил Ленин о Чернышевском--авторе "Пролога": он любил народ "тоскующей" любовью, тоскующей вследствие отсутствия революционности в массах великорусского населения.

Собирательная характеристика глуповцев опиралась на современную сатирику сословно-классовую структуру русского общества. В ряде случаев автор очень метко передал различие экономического, общественного положения сословий и групп, различие их взглядов, психологии, нравов, языка. Но сатирик прослеживал, прежде всего, то общее, что объединяло разные слои глуповцев. Это общее - "трепет", подчинение обуздательским "мероприятиям" власти, послушное приспособление к тем обстоятельствам, которые складываются в результате грубых административных вмешательств. Это отчетливо проявилось в сцене избрания нового градоначальника "Жители ликовали... Поздравляли друг друга с радостью, целовались, проливали слезы... В порыве восторга вспомнились и старинные глуповские вольности. Лучшие граждане..., образовав всенародное вече, потрясали воздух восклицаниями: батюшка-то наш! Явились даже опасные мечтатели. Руководимые не столько разумом, сколько движениями благородного сердца, они утверждали, что при новом градоначальнике процветет торговля и что под наблюдением квартальных надзирателей возникнут науки и искусства. Не удержались и от сравнений. Вспомнили только что выехавшего из города старого градоначальника, и выходило, что хотя он тоже был красавчик и умница, но что, за всем тем, новому правителю уже по одному тому должно быть отдано преимущество, что он новый. Одним словом, при этом случае, как и при других подобных, вполне выразились и обычная глуповская восторженность, и обычное глуповское легкомыслие... Скоро, однако ж, обыватели убедились, что ликования и надежды их были, по малой мере, преждевременны и преувеличены... Новый градоначальник заперся в своем кабинете... По временам он выбегал в зал... произносил "Не потерплю!" - и вновь скрывался в кабинете. Глуповцы ужаснулись... вдруг всех озарила мысль: а ну, как он этаким манером целый народ выпорет!... заволновались, зашумели и, пригласив смотрителя народного училища, предложили ему вопрос: бывали ли в истории примеры, чтобы люди распоряжались, вели войны и заключали трактаты, имея на плечах порожний сосуд?"

В "бунтарских" эпизодах "Истории" обобщены некоторые существенные стороны народных движений, в том числе и в недавнюю эпоху реформ. Инертность и бессознательность масс ярче всего выразилась в неорганизованных, не проясненных сознанием и отчетливым пониманием целей бунтарских вспышках, нисколько не облегчающих положения народа и отмеченных чертами глубокой политической отсталости.

В разнообразные формы сатирической и юмористической насмешки писатель облек глубокую мысль, точные общественные наблюдения.

В собирательной характеристике глуповцев немалую роль играли такие эпизоды и картины, где смех почти исчезает. Сдержанным суровым драматизмом веет от страниц, где описывались неурожайный год, страшная засуха, поразившая злосчастную, страну. Реалистически точно и выразительно автор изображал жуткие сцены поголовной гибели людей. Суровые, скупые и хмурые до отчаяния пейзажи и бытовые описания перемежались с размашистым, вызывающим язвительный смех повествованием о "начальническом попечении".

В русской прозе еще не было более выразительной по словесной живописи и проникновенному, хватающему за сердце драматизму картины деревенского пожара, чем та, которая дана в "Истории одного города". Тут и ощутимое изображение грозно полыхающего по ветхим строениям огня, удушливых клубов дыма, тут и грустный, горький лиризм, с которым рисуются переживания погорельцев, их бессильное отчаяние, тоска, охватывающее их чувство безнадежности, когда человек уже не стонет, не клянет, не жалуется, а жаждет безмолвия и с неотвратимой настойчивостью начинает сознавать, что наступил "конец всего".

В сценах "бунта на коленях" слышатся вопли высеченных, крики и стоны обезумевшей от голода толпы, зловещая дробь барабана вступающей в город карательной команды. Здесь вершатся кровавые драмы.

Образные обобщения сатирика вобрали в себя все то, что он сам знал о тяжелом положении русской деревни и что писала демократическая литература и вообще прогрессивная русская печать о невероятной нищете, о разоренье пореформенного крестьянства, о пожарах, ежегодно "истреблявших 24 часть" всей деревянной и соломенной России, о полицейских насилиях и расправах. Позиция Салтыкова относительно крестьянства была позицией не прекраснодушного народолюбца-мечтателя, а мудрого учителя, идеолога, не страшившегося высказывать самые горькие истины о рабской привычке масс к повиновению. Но никогда - ни до, ни после - щедринская критика слабых сторон крестьянства не достигала такой остроты, такой силы негодования, как именно в "Истории одного города". Своеобразие этого произведения в том и состоит, что оно представляет собою двустороннюю сатиру: на монархию и на политическую пассивность народной массы. Щедрин пояснял, что в данном случае речь идет не о коренных свойствах народа как "воплотителя идеи демократизма", не о его национальных и социальных достоинствах, а о "наносных атомах", т. е. о чертах рабской психологии, выработанных веками самодержавного деспотизма и крепостничества. Именно потому, что народная масса своим повиновением открывала свободу для безнаказанного произвола деспотизма, сатирик представил ее в обличительном образе глуповцев. Автора "Истории одного города" интересовала не задача историка, стремящегося охватить сильные и слабые стороны крестьянского движения, а задача сатирика, поставившего себе целью показать губительные последствия пассивности народных масс. Основной идейный замысел Салтыкова, воплощенный в картинах и образах "Истории одного города", заключался в стремлении просветить народ, помочь ему освободиться от рабской психологии, порожденной веками гнета и бесправия, разбудить его гражданское самосознание для коллективной борьбы за свои права, Само соотношение образов в произведении - один градоначальник повелевает огромной массой людей - подчинено развитию мысли о том, что самодержавие, несмотря на всю свою жестокость и вооруженность, не так сильно, как это кажется устрашенному обывателю, смешивающему свирепость с могуществом, что правящие верхи являются, в сущности, ничтожеством в сравнении с народной "громадиной". Достаточно угнетенной массе преодолеть чувство покорности и страха, как от правящей верхушки не останется и следа. Эту идею подтверждает завершение романа грозной картиной "не то ливня, не то смерча", гневно налетевшего на Глупов: "раздался треск, и бывший прохвост моментально исчез, словно растаял в воздухе". Остается загадкой, аллегорическая ли это картина сокрушительного народного бунта или катастрофа, ниспосланная самой природой, которой

В "Истории одного города" Щедрин мастерски использовал гротеск, с помощью которого создал логическую, с одной стороны, а с другой стороны - комически-нелепую картину, однако при всей своей абсурдности и фантастичности "История одного города" - реалистическое произведение, затрагивающее множество злободневных проблем. Образы города Глупова и его градоначальников аллегоричны, они символизируют самодержавно-крепостническую Россию, власть, в ней царящую, русское общество. Поэтому гротеск, используемый Салтыковым-Щедриным в повествовании, - это еще и способ обличить отвратительные для писателя, уродливые реалии современной ему жизни, а также средство выявления авторской позиции, отношения Салтыкова-Щедрина к происходящему в России.

Описывая фантастически-комическую жизнь глуповцев, их постоянный страх, всепрощающую любовь к начальникам, Салтыков-Щедрин выражает свое презрение к народу, апатичному и покорно-рабскому, как считает писатель, по своей при роде. Единственный лишь раз в произведении глуповцы были свободны - при градоначальнике с фаршированной головой. Создавая эту гротесковую ситуацию, Салтыков-Щедрин показывает, что при существующем общественно-политическом строе народ не может быть свободен. Абсурдность же поведения "сильных" (символизирующих реальную власть) мира сего в произведении воплощает беспредел и произвол, чинимый в России высокопоставленными чиновниками. Гротесковый образ Угрюм-Бурчеева, его "систематический бред" (своеобразная антиутопия), который градоначальник решил во что бы то ни стало воплотить в жизнь, и фантастический конец правления - реализация идеи Салтыкова-Щедрина о бесчеловечности, противоестественности абсолютной власти, граничащей с самодурством, о невозможности ее существования. Писатель воплощает мысль о том, что самодержавно-крепостнической России с ее безобразным укладом жизни рано или поздно придет конец.

Так, обличающий пороки и выявляющий нелепость и абсурд реальной жизни гротеск передает особую "злую иронию", "горький смех", характерный для Салтыкова-Щедрина, "смех сквозь презрение и негодование". Писатель порой кажется абсолютно безжалостным к своим героям, чересчур критичным и требовательным к окружающему миру. Но, как говорил Лермонтов, "лекарство от болезни может быть горьким". Жестокое обличение пороков общества, по мнению Салтыкова-Щедрина, - единственное действенное средство в борьбе с "болезнью" России. Осмеяние несовершенств делает их очевидными, понятными для всех. Неверно было бы говорить, что Салтыков-Щедрин не любил Россию, он презирал недостатки, пороки ее жизни и всю свою творческую деятельность посвятил борьбе с ними.

Сатирические и трагические мотивы не существуют в "Истории одного города" разрозненно. Они теснейшим образом переплетены. На тех же самых страницах, где, казалось бы, господствует стихия сатиры, звучит и трагическая нота, не всегда, правда, ясно ощутимая. Щедрин писал: "Изображая жизнь, находящуюся под игом безумия, я рассчитывал на возбуждение в читателе горького чувства, а отнюдь не веселонравия". Очень важны с этой точки зрения главы "Голодный город" и "Соломенный город". Обратите внимание на названия глав. Как вы думаете, почему в данном случае Щедрин выделяет в городе не черты глупости (город-то называется Глупов), а голода и нищеты?

Трагическая интонация в "Истории одного города" усиливается от главы к главе. В начале книги преобладает преимущественно сатирический пафос, но постепенно все сильнее и сильнее становятся ощутимыми и другие мотивы. Особенно отчетливо это проявляется в последних главах: "Поклонение мамоне и покаяние", "Подтверждение покаяния. Заключение". Именно здесь, в частности, высказаны глубокие мысли Щедрина о том, что глупость, инертность, "ошеломленность" обывателей города Глупова не есть их природные свойства, но образуют лишь "искусственные примеси", от которых, в силу их искусственности, очевидно, можно и избавиться. Во всяком случае, сатирик был убежден, что эти люди, "как и все другие, с тою только оговоркою, что природные их качества обросли и массой наносных атомов, за которою почти ничего не видно".

Список использованной литературы

1. Национальная программа по подготовке кадров, Ташкент, 1997 г.

2. Закон Республики Узбекистан "Об образовании", Ташкент, 1997 г.

3. Государственный образовательный стандарт высшего образования, Ташкент, 2008 г.

4. Каримов И.А. Высокая духовность - непобедимая сила", Ташкент, 2008.

5. А.С. Бушмин. Сатира Салтыкова - Щедрина. - М., 1959. - 280 с.

6. А.С. Бушмин М.Е. Салтыков-Щедрин // История русской литературы: В 4 т. - Л., 1982. - Т.3.

7. Бушмин А.С. Салтыков-Щедрин: Искусство сатиры - М.: Современник, 1976.

8. А.С. Бушмин. Сказки М.Е. Салтыкова - Щедрина. - М., 1976. - 340 с.

9. Бочарова А. Салтыков-Щедрин полемический аспект сатиры. Приволжское книжное издательство Саратов - Пенза, 1967.

10. Выготский Л.С. Психология искусства. - М.: Лабиринт, 1997. - 416 с.

11. Габунова Г.М. М.М. Бахтин и М.Е. Салтыков-Щедрин (К вопросу об этическом и эстетическом). // Бахтинские чтения. - Вып. 2. - Орел: Изд. Орловской гос. телерадиокомпании, 1997. - С. 82-86.

12. Дмитренко С.Ф. Щедрин: незнакомый мир знакомых книг: В помощь преподавателям, старшеклассникам и абитуриентам. - М.: Изд. МГУ, 1998. - 96 с.

13. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. // Лотман Ю.М. Об искусстве. - СПб.: Искусство-СПб., 1998. - С. 13-285.

14. С. Макашин. Салтыков - Щедрин. Биография. - М., 1951. - Т.1. - 340 с.

15. В.А. Мысляков. Искусство сатирического повествования: Проблема рассказчика у Салтыкова - Щедрина. - Саратов, 1966. - 298 с.

16. Николаев Д.П. Смех Щедрина: Очерки сатирической поэтики. - М.: Советский писатель, 1988. - 400 с.

17. Николаев Д.П. Два пути сатирического переосмысления истории ("История одного города" М.Е. Салтыкова-Щедрина и "История государства Российского" А.К. Толстого). // М.Е. Салтыков-Щедрин и русская сатира XVIII - XX веков. - М.: Наследие, 1998. - С. 114-147.

18. Никольский В.А. Салтыков-Щедрин и Пушкин. - Калинин: Изд. КГУ, 1989. - 64 с.

19. Николаев Д.П. Смех Щедрина: Очерки сатирической авторики. - М.: Советский писатель, 1988.

20. Николаев Д.П. Сатира Щедрина и реалистический гротеск. - М.: Художественная литература, 1977.

21. Д. Николаев. М.Е. Салтыков - Щедрин: Жизнь и творчество: Очерк. - М., 1985. - 175 с.

22. Нямцу А.Е. Литературная традиция в творчестве М.Е. Салтыкова-Щедрина: Учебное пособие. - Черновцы, 1999. - 40 с.

23. Паклина Л.Я. К расшифровке финала "Истории одного города" Салтыкова-Щедрина. // Вопросы сюжета и композиции. - Горький: ГГУ, 1978. - С. 77-84.

24. Панич А.О. История одного... человечества? // Филологические исследования: сборник научных работ. - Вып. 1. - Донецк: Юго-Восток, 2000. - С. 71-83.

25. Петрова Ц.Г. Сатирический модус человека и мира (на материале творчества М.Е. Салтыкова-Щедрина). Автореф. дисс. ... к. филол. н. - М., 1992. - 21 с.

26. Плюханова М. Сюжеты и символы Московского царства. - СПб.: Акрополь, 1995. - 336 с.

27. Повесть временных лет. - Ч. 1. - М.-Л., 1950. - 404 с.

28. Покусаев Е. "Господа Головлевы" М.Е. Салтыкова-Щедрина. - М.: Художественная литература, 1975. - 120 с.

29. Прозоров В.В. Салтыков-Щедрин: Книга для учителя. - М.: Просвещение, 1988. - 176 с.

30. В.В. Прозоров. Салтыков - Щедрин. - М., 1988. - 170 с.

31. Пропп В.Я. Проблемы комизма и смеха. - М.: Искусство, 1976. - 184 с.

32. А.С. Пушкин. Полн. собр. соч.: В 10 т. - М., 1964. - Т. 7. - 379 с.

33. Е.И. Покусаев, В.В. Прозоров. М.Е. Салтыков - Щедрин: Биография писателя. - Л., 1977. - 200 с.

34. Салтыков-Щедрин М.Е. История одного города. - М.: Советская Россия, 1973.

35. М.Е. Салтыков - Щедрин. собр. соч: В 20 т. - М., 1965- 1977. - Т. 10.-320 с.

36. М. Е.Салтыков-Щедрин. собр. соч: В 20 т. - М., 1965 -1977. - Т. 16.-370 с.

37. М.Е. Салтыков - Щедрин в русской критике. - М., 1959. - 270 с.

38. М.Е. Салтыков-Щедрин в воспоминаниях современников.-М., 1975.-430 с.

39. Соколова К.И. Михаил Ефграфович Салтыков-Щедрин. - М.: Просвещение, 1993.

40. Строганов М.В. Три заметки к текстам М.Е. Салтыкова-Щедрина. // Творчество М.Е. Салтыкова-Щедрина в историко-литературном контексте. - Калинин: Изд. КГУ, 1989.- С. 58-66.

41. Формозов А. "Процветают ли науки и искусства, им и горя мало..." // Знание - сила. - 1993. - No 8. - С. 47-55.

42. Шишкин А.П. Утопическая традиция в осмыслении М.Е. Салтыкова-Щедрина. // М.Е. Салтыков-Щедрин в зеркале исследовательских пристрастий. - Тверь: Изд. ТГУ, 1996. - С. 52-57.

43. Шнеерсон М.А. Фольклорные традиции в сказках Салтыкова-Щедрина. // Литература в школе. - 1976. - No 1. - С. 70-79.

44. Эйхенбаум Б.М. "История одного города" М.Е. Салтыкова-Щедрина (Комментарий). // Эйхенбаум Б.М. О прозе: Сб. статей. - Л.: Художественная литература, 1969. - С. 455-502.

45. Эльсберг Я.Э. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1953.

Приложение

Размещено на Allbest.ru