Поэтика психологизма

Шум двери в ночи тотчас же приводит в ужас героиню. Герой также сразу заключает ее в объятья, не давая ей подчиниться страху. Очень точно в обоих текстах передается смущение героини, ее страх и появление возлюбленного как спасение от этой тревоги. События ночи беспрестанно сопровождаются слезами девушки. Удивительно чутко подмечено и разобщение героев после ночи близости - они находятся порознь, на разных концах. Расхождение - вечный последователь сладострастья. В «Эде» опущены сами подробности роковой ночи, но мы знаем несколько строк, вычеркнутых цензурой, но присутствующих в первоначальном варианте поэмы, которые описывают этот эпизод:

Ему, злод?ю въ эту ночь

Досталась полная поб?да

Чувствъ упоенныхъ превозмочь

Ты не могла б?дняжка Эда.

Строки «Внимай ему: н?тъ, н?тъ, съ тобой // Онъ не снесетъ разлуки злой; // Теб? вс? дни его и ночи; // Отецъ его не устрашитъ:», как кажется соотносимы с «Mais ton souris, peut-кtre involontaire, // Leur accorda le rendez-vous du soir».

Примечательно также, что герой «Эды» Владимир, говоря о ночном свидании, употребляет именно слово «страх» («Д?вичій страхъ и на минуту»), так как Баратынский, по-видимому, имел в виду эту элегию Парни.

Кроме того, как кажется, ночное свидание Эды соотносимо с другим более коротким стихотворением Парни - «Billet».

Apprenez, ma belle,

Qu'а minuit sonnant,

Une main fidиle,

Une main d'amant

Ira doucement,

Se glissant dans l'ombre,

Tourner les verrous

Qui dиs la nuit sombre

Sont tirйs sur vous.

Apprenez encore

Qu'un amant abhorre

Tout voile jaloux.

Pour кtre plus tendre,

Soyez sans atours,

Et songez а prendre

L'habit des amours.

Схожими оказываются мотивы ночи, темноты, дверь на задвижке, которую открывает герой. Не случайно и упоминание о лишнем покрове героини, которое, как кажется, соотносится с подобной же подробностью в «Эде»:

Дня од?янія неловки,

Тяжелодышущую грудь

Освободила отъ шнуровки,

Есть основания предполагать, что Баратынский был знаком и принял во внимание при написании «Эды» не только оригинальный текст Парни, но и соответствующий перевод, сделанный Д.П. Ознобишиным. В последнем встречаем следующие строчки:

Только час полночи

Тихо прозвучит

И ревнивцев очи

Сон обременит --

Они, как представляется, могут быть соотнесены со следующими словами героя поэмы, хотя у Парни этого мотива мы не встречаем:

Лишь мраки ночи низойдутъ,

И сномъ глубокимъ до денницы

Отяжел?лыя зеницы

Твои домашніе сомкнутъ

Вторая, третья и четвертая книги стихов Парни, как кажется, имеют много общего со стихами «пономаревского цикла». В них героиня предстает кокетливой светской барышней, тогда как герой оказывается обманут ею. Тем не менее, он предполагал такое развитие событий, готовит себя к тому, что нельзя верить в любовь «вертушки». Об этом читаем у Парни, например, в первой части стихотворении «Dйpit»:

Oui, pour jamais

Chassons l'image

De la volage

Que j'adorais.

A l'infidиle

Cachons nos pleurs,

Aimons ailleurs;

Trompons comme elle.

De sa beautй

Qui vient d'йclore

Son cњur encore

Est trop flattй.

Vaine et coquette,

Elle rejette

Mes simples vњux:

Fausse et lйgиre,

Elle veut plaire

A d'autres yeux.

Qu'elle jouisse

De mes regrets ;

A ses attraits

Qu'elle applaudisse.

По-видимому, тут разворачивается та же психологическая коллизия лирического персонажа, что и в тексте Баратынского «Когда б вы менее прекрасной» - любить вас мука и наказание, так как любовь для вас лишь игра, поэтому я не буду этого делать, но, хоть я и говорю об отсутствии чувства к вам, но на самом деле уже поддался чарам:

Когдабъ вы мен?е прекрасной

Случайно слыли у Молвы;

Когда-бы прелестью опасной

Не столь опасны были вы…

Когда-бъ еще, сей голосъ н?жной

И томной пламень сихъ очей

Любовью м?н?е мятежной

Могли грозить душ? моей;

Когда бы больше мн? на долю

Даровъ послалъ Цитерской богъ;

Тогда я далъ бы сердцу волю,

Тогда любить я васъ бы могъ.

Предаться н?жному участью

Мн? тайной голосъ не велитъ…

И удивленiе - по щастью

Отъ стр?лъ любви меня хранитъ.

Подобная откровенность звучит и в финальной строчке стихотворения «La Discrйtion»: «Je dirais: “ C'est un jeu ” ; mais je craindrais toujours». Конечно, наиболее откровенными и шокирующими для того времени были признания в охлаждении, измене, отсутствии чувств. Для описания этих явлений не существовало клише, об этом было не принято говорить. Парни во второй книге стихов к Элеоноре впервые обращается к истинным ощущениям и не боится заявить:

Ils ne sont plus ces jours dйlicieux,

Oщ mon amour respectueux et tendre

A votre cњur savait se faire entendre,

Oщ vous m'aimiez, oщ nous йtions heureux !

Vous adorer, vous le dire et vous plaire,

Sur vos dйsirs rйgler tous mes dйsirs,

C'йtait mon sort; j'y bornais mes plaisirs.

Вслед за ним на русской почве не боится откровений и Баратынский в своих вершинных произведениях - «Признании» и «Оправдании»:

Притворной н?жности не требуй отъ меня;

Я сердца моего не скрою хладъ печальной:

Ты права, въ немъ ужъ н?тъ прекраснаго огня

Моей любви первоначальной.

Напрасно я себ? на память приводилъ

И милый образъ твой и прежнихъ л?тъ мечтанье;

Безжизненны мои воспоминанья!

Я клятвы далъ, но далъ ихъ выше силъ.

Кроме того, описывая сборник Парни, Е.Г. Эткинд отмечал, что «в первом издании, кроме Элеоноры, фигурировали еще две девы, Эвфросиния и Аглая, с которыми поэт утешался после любовных неудач» Эткинд Е.Г. Поэзия Эвариста Парни // Парни Э. Война богов. Л.: Наука, 1970. С. 32. (Литературные памятники). . Эта элегическая ситуация мимолетного увлечения другими красавицами, попытка забыться в их ласках напоминает сюжет «Оправдания». Интересно, однако, что ряд элегий, посвященных С.Д. Пономаревой в первоначальной редакции адресовались именно Аглае, например, элегия «О своенравная София...» в первоначальной редакции имела заголовок по первой строчке: «О своенравная Аглая...» Боратынский Е.А. Полное собрание сочинений и писем. Т. 1. С. 245-246. .

В элегии «La mort» из четвертой книги «Эротических стихотворений» Парни лирический герой с нескромными подробностями описывает «утешения» с Belle Aglaй и Belle Euphrosine:

Belle Aglaй, pourvu que dans tes bras

De mes accords j'amuse ton oreille,

Et qu'animй par le jus de la treille,

En les chantant, je baise tes appas...

Баратынский как будто подразумевал именно эти строчки, когда писал в «Оправдании»:

Виновенъ я - я н?жныя признанья

Твердилъ сто разъ красавицамъ другимъ;

Я къ нимъ сп?шилъ на тайныя свиданья,

Я расточалъ живыя ласки имъ…

Однако, находясь в обществе Belle Aglaй и Belle Euphrosine, герой не забывает единственный предмет своей страсти:

...Vous gйmirez aussi,

(И вы тоже вздохнете [обо мне],)

Belle Euphrosine; et toi que j'aime encore

(Прекрасная Эфрозина, и ты, кого я еще люблю)

Plus que jamais, ingrate Йlйonore,

(Люблю сильнее всех, - ты, неблагодарная Элеонора,)

Premier objet que mon coeur a choisi!

(Первую, кого выбрало мое сердце!)

Сравним эти строчки, с «Оправданием»:

Дов?рчивыхъ вертушекъ обольщая,

Съ восторгомъ п?лъ я чувство къ нимъ мое;

Но жаръ любви, но голосъ я ее

Какъ находилъ? - Тебя воображая.

Сходны и финальные мотивы этих двух элегий - герой великодушно прощает «неверную», «неблагодарную». Сравним формулу «Прости жъ навекъ» из «Оправдания» Баратынского с финальными строчками «La mort»:

<...> Mais, non, Dieu des amours!

(Но нет, Бог любви!)

Je lui pardonne; ajoutez а ses jours

(Я ее прощаю; добавьте к ее дням)

Les jours heureux que m'фta l'infidelle.

(Те дни счастья, которые у меня забрала она, неверная)

Обращаясь к образу лирических героинь в двух описываемых циклах стихов, нельзя не заметить мотив упрека-предупреждения, который герой предъявляет возлюбленной. Так, в элегии «Demain» Парни, он настойчиво твердит ей о том, что со временем красота проходит, а следовательно, она становится менее привлекательной. Так, он как будто хочет уязвить ту, что нанесла ему обиду:

Mais le temps, du bout de son aile,

Touchera vos traits en passant ;

Dиs demain vous serez moins belle,

Et moi peut-кtre moins pressant.

Подобные упреки читаем у Баратынского в стихотворении «Дорид?»:

Когда-жъ пора придетъ, и розы красоты,

Вседневно св?жестью б?дн?я,

Погибнутъ, отв?чай: къ чему приб?гнешь ты,

Къ чему, безчарная Цирцея?

Таким образом, лирический герой предстает перед нами человеком открытым в выражении своих чувств. Он анализирует происходящее, не боится прямо сказать о своих ощущениях. При этом, он следит за ходом мыслей и намерениями героини, по крайней мере пытается их предугадать. Он отличается от гусара-обольстителя Эды или от тихого Арсения из поэм, но повторяет образ лирического героя стихов Парни.

Интересно, что некоторые черты мужского образа переняла и героиня поэмы «Бал». Например, в стихотворении «La Discrйtion» в начале звучит призыв бежать от сует дня, под покровом ночи, когда никто не заметит возлюбленных.

O la plus belle des maоtresses !

Fuyons dans nos plaisirs la lumiиre et le bruit ;

Ne disons point au jour les secrets de la nuit ;

Aux regards inquiets dйrobons nos caresses.

Предложение раздается из уст лирического героя. В «Бале» же подобная просьба идет от Нины, которая, будучи влюбленной в Арсения, просит его уехать с ней подальше от света:

«Б?ги со мной: земля велика!

Чужбина скроетъ насъ легко,

И тамъ безв?стно, далеко,

Ты будешь полный мой владыка.

Большое значение для лирики Баратынского имел Шарль Мильвуа, стихотворения которого он активно переводил с французского. Не удивительно, что многие образы, мотивы и характеры могли быть заимствованы или переработаны им в своих произведениях.

Глубокое наблюдение за чувствами лирического персонажа можно увидеть в стихотворении «L'inquiйtude»:

Sais-tu pourquoi cet inquiet tourment

De mon bonheur empoisonne l'ivresse ?

Sais-tu pourquoi dans le plus doux moment

Mon њil distrait se voile de tristesse ?

Pourquoi souvent а ta main qui la presse

Ma froide main rйpond nйgligemment ?

Le sais-tu ? Non. Connais donc ma faiblesse.

Ris, tu le peux, de mes travers nouveaux:

Je suis jaloux, et jaloux sans rivaux !

Quand le prйsent m'enivre de dйlices,

Dans le passй je cherche des supplices.

Ton cњur, rйponds sans nul dйguisement,

N'a-t-il battu que pour moi seulement ?

Durant les nuits, а l'heure oщ tout sommeille,

Jamais, dis-moi, les traits d'un autre amant

N'ont-ils troublй tes songes ni ta veille ?

Le regard fixe et le sein oppressй,

Te rappelant une image trop chиre,

N'as-tu jamais, le soir, prиs de ta mиre,

Laissй tomber le travail commencй ?

Tu me dis j'aime, et d'une voix si tendre !

Ce mot charmant, pour moi seul l'as-tu dit ?

Que sais-je ? Un autre avant moi l'entendit

Peut-кtre !... Eh bien ! je ne puis plus l'entendre.

Pardonne, hйlas ! dans mon trouble fatal,

Je te parais injuste, ingrat ; mais j'aime !

Ah ! songe bien que pour l'amour extrкme

Un souvenir est encore un rival Millevoye Ch. H. Elйgies en trois livres. P., 1915. ^.

Мильвуа, так же, как и Парни, обращается к описанию сложного «неэстетичного» чувства ревности, которое доставляет ему беспрестанную тревогу в неверности любимой. Эту черту он называет слабостью, но сделать с нею ничего не может. Чувство доходит до такой степени, что герой ревнует даже к воспоминанию о прошлых любовниках («Ah ! songe bien que pour l'amour extrкme // Un souvenir est encore un rival»). Каждую ночь ему думается, что героиня ему изменяет. В гиперболизированной здесь выражен портрет лирического героя «пономаревского цикла», который в одном из стихотворений также с опаской говорит:

Вамъ дорогъ я, твердите вы,

Но лишнiй пл?нникъ вамъ дороже,

Вамъ очень милъ я, но увы!

Вамъ и другiе милы тоже.

Герой Баратынского тоже не согласен делить внимание красавицы с другими посетителями салона. Поэтому он считает невозможным для себя любить ту, что может изменить.

Кроме того, герой Баратынского близок к героям французской «легкой поэзии» еще и тем, что не может полностью насладиться счастьем любви. Будучи влюбленным, он плачет, тревожится встреч, не всегда мил и приветлив с возлюбленной. Это чувство он описывает в более ранних своих стихотворениях 1818-1821 гг., а также в некоторых стихах «пономаревского цикла», где признается, что, хоть и испытывает трепетные чувства к героине, но зачем-то «бранит ее по пустякам». Сравним это с поведением лирического героя Альфонса де Ламартина, который в элегии «A El***» так описывает свидание:

Lorsque seul avec toi, pensive et recueillie,

Tes deux mains dans la mienne, assis а tes cфtйs,

J'abandonne mon вme aux molles voluptйs

Et je laisse couler les heures que j'oublie ;

Lorsqu'au fond des forкts je t'entraоne avec moi,

Lorsque tes doux soupirs charment seuls mon oreille,

Ou que, te rйpйtant les serments de la veille,

Je te jure а mon tour de n'adorer que toi Lamartine A. de. Mйditations poйtiques. P., 1915. T. 2. ;

Итак, Баратынский, близко знакомый с французской поэзией, вероятно, не мог не учесть ее достижений в своем творчестве. Тем более не мог пройти мимо него поворотный момент французской «легкой поэзии», когда внимание поэтов вдруг переключилось на внутреннее ощущение лирических героев, на их переживания и душевные коллизии, которые они испытывают. Подробные описания влюбленности, любви и ревности, охлаждения, расставания и измены непременно заинтересовали склонного к рефлексии молодого поэта и наложились на его собственные впечатления от романа со светской красавицей Софьей Дмитриевной Пономаревой. Кроме того, французы первыми обратились и к женским портретам, хотя и не так подробно и тщательно изобразили их внутренний мир. Активно впитывая достижения французской поэзии и разбавляя их мысль собственными наблюдениями, он создает свою поэтику, с помощью которой начинает говорить о любви и ее превратностях. При этом, в опыте французских элегиков его привлекли по большей части ощущения мужских характеров, которые он примерял на героев и даже на одну из героинь своей поэзии 1820-х гг.



3. Влияние психологической прозы на генезис «элегического канона»

Французская проза начала XIX века отличалась психологичностью, особым вниманием к чувствам человека. Это соответствовало исканиями Баратынского и, вполне возможно, он обращался к ней в поисках решений для описания характеров своей поэзии.

Например, немалое сходство в развитии психологических коллизий имеют сюжеты «пономаревского цикла» и романа Бенжамена Констана «Адольф», вышедшего в 1816 году. Как известно, произведение оценил А.С. Пушкин, который считал, что в нем отразился весь характер современного ему человека с его эгоистичностью и разочарованностью, о чем написал в заметке «О переводе романа Б. Констана “Адольф”»: «Адольф принадлежит к числу двух или трех романов,

В которых отразился век,

И современный человек

Изображен довольно верно

С его безнравственной душой

Себялюбивой и сухой,

Мечтаньям преданной безмерно,

С его озлобленным умом,

Кипящим в действии пустом» Пушкин А. С. О переводе романа Б. Констана «Адольф» // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 16 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937--1959. Т. 11. Критика и публицистика, 1819--1834. 1949. С. 87.^.

Современники с нетерпением ждали перевода произведения, за который взялся князь Вяземский и который был готов к 1831 году. В 1829 он присылает Баратынскому рукопись на просмотр, на что поэт отвечает письмом от 20 декабря: «Благодарю вас за присылку вашей рукописи <перевод романа Б. Констана “Адольф”>; я не принесу ей великую пользу, но для меня чрезвычайно любопытен перевод светского, метафизического, тонко чувственного (курсив мой - ДА) “Адольфа” на наш необработанный язык, и перевод вашей руки» Летопись жизни и творчества Е.А. Баратынского. 1800 -1844. М.: Новое литературное обозрение. 1998. С. 235.. Современники видели в переложении «Адольфа» на русский язык важное литературное событие - формирование языка психологической прозы, «метафизического» языка, на котором можно было бы говорить о чувствах и внутреннем мире человека. Не случайно в заметке, предварявшей выход перевода, Пушкин (уже знакомый с текстом Вяземского) отмечает: «Любопытно видеть, каким образом опытное

и живое перо кн. Вяземского победило трудность метафизического

языка, всегда стройного, светского, часто вдохновенного (Курсив мой - ДА). В сем отношении перевод будет истинным созданием и важным событием

в истории нашей литературы» Пушкин А. С. О переводе романа Б. Констана «Адольф» // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 16 т. Т. 11. Критика и публицистика, 1819--1834. 1949. С. 87..

Чуть позже, в январе 1830 года, Баратынский дает Вяземскому свою оценку перевода, в котором отмечает слишком сильную привязанность к языку оригинала, ощущая, по-видимому, необходимость не слепо копировать язык французской психологической прозы на русской почве, но перерабатывать его, находя собственные средства к описанию: «Вы победили великие трудности в вашем переводе, но ежели вы мне позволите сказать мое мнение, живо пораженные красотою оригинала, как всякой хороший переводчик, вы наложили на себя слишком строгую верность переложения. Знаю, что перифрасы не имеют большого достоинства; но должно уступать необходимости и там, где вы -- опытный знаток русского языка -- находите невозможность сохранить точные выражения подлинника, там она наверное существует» Летопись жизни и творчества Е.А. Баратынского. 1800 -1844. М.: Новое литературное обозрение. 1998. С. 267..

В заслугу Бенжамену Констану ставят то, что он одним из первых показал раздвоенность человеческого сознания, борьбу сознательного и подсознательного, которая проявляется в маскировании своих чувств действиями противоположных мотивов, и разоблачил это свойство человеческого характера. Например, он изобразил сопротивление героя чувству влюбленности в Элеонору: «Я предполагалъ обойти наблюдателемъ холоднымъ и безпристрастнымъ весь очеркъ характера и ума ея; но мн? казалось, что каждое слово ея было облечено невыразимою прелестью. Нам?реніе ей понравиться влагало въ жизнь мою новое побужденіе, одушевляло мое существованіе необычайнымъ образомъ. Я приписывалъ прелести ея сіе д?йствіе почти волшебное: я полн?е насладился бы онымъ безъ обязательства, связавшаго меня передъ моимъ самолюбіемъ. Сіе самолюбіе было третьимъ между Элеонорою и мною; я почиталъ себя какъ бы вынужденнымъ идти скор?е къ ц?ли, себ? предположенной и потому не предавался безъ оглядки впечатл?ніямъ своимъ» Здесь и далее цитаты на русском языке приводятся по: Полное собранiе сочинений князя П.А. Вяземскаго. Том Х. 1853-1878 гг. Изданiе графа С.Д. Шереметьева. («Je pensais faire, en observateur froid et impartial, le tour de son caractиre et de son esprit ; mais chaque mot qu'elle disait me semblait revкtu d'une grвce inexplicable. Le dessein de lui plaire, mettant dans ma vie un nouvel intйrкt, animait mon existence d'une maniиre inusitйe. J'attribuais а son charme cet effet presque magique : j'en aurais joui plus complиtement encore sans l'engagement que j'avais pris envers mon amour-propre. Cet amour-propre йtait en tiers entre Ellйnore et moi. Je me croyais comme obligй de marcher au plus vite vers le but que je m'йtais proposй : je ne me livrais donc pas sans rйserve а mes impressions»): Алина Сергеевна, на какое издание здесь будет авторитетнее сослаться? .

Баратынский также обращается к ситуации сопротивления влюбленности в «пономаревском цикле», где в одних из начальных стихотворениях говорит о невозможности испытывать чувства к светской кокетке, так как она недоступна для него, но за этими доводами скрывается самое настоящее признание в обратном:

Когдабъ вы мен?е прекрасной

Случайно слыли у Молвы;

Когда-бы прелестью опасной

Не столь опасны были вы…

Когда-бъ еще, сей голосъ н?жной

И томной пламень сихъ очей

Любовью мен?е мятежной

Могли грозить душ? моей;

Когда бы больше мн? на долю

Даровъ послалъ Цитерской богъ;

Тогда я далъ бы сердцу волю,

Тогда любить я васъ бы могъ.

Предаться н?жному участью

Мн? тайной голосъ не велитъ…

И удивленiе - по щастью

Отъ стр?лъ любви меня хранитъ.

Примечательно и то, что он отмечает за собой парадоксальные ощущения и свое поведение, которое впредь с ним не случалось. Эти признаки отсылают нас, скорее, к стихотворениям раннего психологизма Баратынского, например, «Онъ близокъ, близокъ час свиданья»: «Наконецъ, услышалъ я, что пробилъ часъ, въ который должно мн? было ?хать къ графу. Мое нетерп?ніе перешло вдругъ въ робость; я од?вался медленно, я уже не сп?шилъ прі?хать. Такой страхъ, что ожиданіе мое будетъ обмануто, такое сильное чувство горести, мн?, можетъ быть, угрожающей, овлад?ли мною, что я согласился бы охотно все отсрочить» («Enfin j'entendis sonner l'heure а laquelle je devais me rendre chez le comte. Mon impatience se changea tout а coup en timiditй ; je m'habillai lentement ; je ne me sentais plus pressй d'arriver : j'avais un tel effroi que mon attente ne fыt dйзue, un sentiment si vif de la douleur que je courais risque d'йprouver, que j'aurais consenti volontiers а tout ajourner»).

Некоторые приметы влюбленности поражают и самого героя, не понятны ему: «Однако же заст?нчивость непоб?димая меня удерживала. Вс? мои р?чи прилипали въ языку моему, или договаривались совс?мъ не такъ, какъ я предполагалъ. Я боролся внутренно и негодовалъ на самого себя» («Cependant une invincible timiditй m'arrкtait : tous mes discours expiraient sur mes lиvres, ou se terminaient tout autrement que je ne l'avais projetй. Je me dйbattais intйrieurement : j'йtais indignй contre moi-mкme»). Кажется, об этом же пишет Баратынский в строчках:

Иной порою, знаю самъ,

Я васъ браню по пустякамъ;

Простите мн? мои укоры:

Не умъ одинъ дивится вамъ

Опасны сердцу ваши взоры.

<…>

И часто, пасмурный душой,

За то я вами недоволенъ,

Что недоволенъ самъ собой.

Рано или поздно герой романа Констана признает за собой нежелательное чувство: «Я провелъ ночь въ безсонниц?. Уже въ душ? моей не было м?ста ни разсчетамъ, ни соображеніямъ; я признавалъ себя влюбленнымъ добросов?стно, истинно. Я побуждаемъ былъ уже не желаніемъ усп?ха; потребность вид?ть ту, которую любилъ, наслаждаться присутствіемъ ея, влад?ла мною исключительно» («Je passai la nuit sans dormir. Il n'йtait plus question dans mon вme ni de calculs ni de projets ; je me sentais, de la meilleure foi du monde, vйritablement amoureux. Ce n'йtait plus l'espoir du succиs qui me faisait agir : le besoin de voir celle que j'aimais, de jouir de sa prйsence, me dominait exclusivement»). Так и герой Баратынского произносит заветные слова:

О своенравная Софiя!

Отъ всей души я васъ люблю,

Хотя и р?же ч?м другiя

И неискусн?й васъ хвалю.

Однако особого внимания заслуживает описание писателем чувства охлаждения, которое зачастую сопровождается внутренними сопротивлениями, борьбой чувства и долга. Интересно, как решает эту коллизию Адольф - он оправдывает себя тем, что во всем был искренен с Элеонорой: «Р?шительно не хочу извинять себя; осуждаю себя строже, нежели, можетъ быть, другой на моемъ м?ст? осудилъ бы себя: но могу по крайней м?р? дать за себя торжественное свид?тельство, что я никогда не д?йствовалъ по разсчету, а былъ всегда управляемъ чувствами истинными и естественными. Какъ могло случиться, что съ такими чувствами былъ я такъ долго на несчастіе себ? и другимъ?» («Certes, je ne veux point m'excuser, je me condamne plus sйvиrement qu'un autre peut-кtre ne le ferait а ma place ; mais je puis au moins me rendre ici ce solennel tйmoignage, que je n'ai jamais agi par calcul, et que j'ai toujours йtй dirigй par des sentiments vrais et naturels. Comment se fait-il qu'avec ces sentiments je n'aie fait si longtemps que mon malheur et celui des autres ?»)

Ситуация оправдания невольно отсылает нас к одноименному тексту Баратынского, в котором он объясняет свою измену. Психологический рисунок один и тот же: герой признает свою виновность, но оговаривается, что вина его не безусловна:

Прости-жъ на в?къ! но знай, что двухъ влюбленныхъ,

Не однаго, найдутся имена

Въ стихахъ моихъ, въ преданiяхъ любовныхъ.

Возможно, на проведение параллелей с сюжетом произведения Констана Баратынского навлек и тот факт, что описываемый характер Элеоноры во многих аспектах перекликался с личностью Софьи Дмитриевны Пономаревой, которая послужила прототипом героини «пономаревского цикла».

О располагающем поведении Софьи Дмитриевны Пономаревой, ее нескончаемых поклонниках, игривом характере и любовных проказах, а также множестве разбитых сердец подробно рассказывает В.Э. Вацуро в книге «С.Д.П. Из истории быта пушкинской поры» Вацуро В.Э. С.Д.П. Из истории литературного быта пушкинской поры // Вацуро В.Э. Избранные труды. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 242. , посвященной истории жизни петербургской красавицы и истории ее салона. Пономарева была дочерью небогатого чиновника одного из петербургских департаментов. Чтобы обеспечить младшую дочь, он выдал ее замуж за сына богатого дворянина и откупщика - Акима Ивановича Пономарева, который был старше ее на 15 лет и абсолютно не подходил ей по характеру, уровню образованности и интересам. Флегматичный Аким Иванович, по воспоминаниям современников, уже к 11 часам «был готов» и отправлялся в покои, в то время как его жена приглашала в дом на Фурштадтской самых известных и образованнейших людей петербургского света, с которыми вела умные беседы, заигрывала, играла на фортепьяно, говорила о литературе и искусстве. Среди частых посетителей ее салона были Крылов и Гнедич, Греч и Измайлов, Катенин и Жандр, Пушкин, Дельвиг и Баратынский. Кроме того Пономарева была истинным ценителем литературы и вообще обладала неплохим образованием. Из воспоминаний Свербеева мы узнаем, что Софья Дмитриевна свободно владела четырьмя европейскими языками, а кроме того, русским, что в ту пору было редкостью, хорошо пела и музицировала, наизусть декламировала стихотворения всех именитых гостей своего салона Там же. С. 230-231. . В салоне читались и обсуждались самые свежие произведения литераторов, в ее альбом поэты записывали свои лучшие стихи.

Характеристику можно, как кажется соотнести с описаниями из романа:: «Она говорила на многихъ языкахъ, хотя и несовершенно, но всегда съ движеніемъ, часто съ прелестью. Мысли, казалось, пробивались сквозь препятствія и выходили изъ сей борьбы съ новою пріятностію, простотою и св?жестью, потому что чужеземныя нар?чія молодятъ мысли и освобождаютъ ихъ отъ оборотовъ, придающихъ имъ поочередно н?что пошлое и вынужденное. Мы читали вм?ст? Англійскихъ поэтовъ, ходили вм?ст? прогуливаться. Часто бывалъ я у нея по утрамъ и къ ней же возвращался вечеромъ, бес?довалъ съ него о тысяч? предметовъ» («Elle parlait plusieurs langues, imparfaitement а la vйritй, mais toujours avec vivacitй, quelquefois avec grвce. Ses idйes semblaient se faire jour а travers les obstacles, et sortir de cette lutte plus agrйables, plus naпves et plus neuves ; car les idiomes йtrangers rajeunissent les pensйes, et les dйbarrassent de ces tournures qui les font paraоtre tour а tour communes et affectйes. Nous lisions ensemble des poиtes anglais ; nous nous promenions ensemble. J'allais souvent la voir le matin ; j'y retournais le soir ; je causais avec elle sur mille sujets»).

Появление в мировой литературе примера настоящей психологической прозы в один момент дискредитировало достижения в области описания чувств прошлого века. В сравнение ставился чаще всего роман Руссо «Юлия, или Новая Элоиза», повествующая о любви учителя-плебея к воспитаннице-дворянке. Долгое время он считался примером описания чувственности, любви. Об изменении во взгляде на описание человеческой души узнаем из письма Баратынского к Киреевскому от августа 1831 года, в котором он пишет: «Дорогой и частию дома я перечитал “Элоизу” Руссо. Каким образом этот роман казался страстным? Он удивительно холоден. Я нашел насилу места два истинно трогательных и два или три выражения прямо от сердца. Письма Saint-Preux лучше, нежели Юлии, в них более естественности; но вообще это трактаты нравственности, а не письма двух любовников. В романе Руссо нет никакой драматической истины, ни малейшего драматического таланта. Ты скажешь, что это и не нужно в романе, который не объявляет на них никакого притязания, в романе чисто аналитическом; но этот роман -- в письмах, а в слоге письма должен быть слышен голос пишущего: это в своем роде то же, что разговор…» Летопись жизни и творчества Е.А. Баратынского. 1800 -1844. М.: Новое литературное обозрение. 1998. С. 268.. По мнению Баратынского, мастерство описания любовного чувства заключается в его достоверности, реалистичности. Именно поэтому, наверно, стихотворения «пономаревского цикла» тем красочнее, что опираются на реальное чувство поэта и что они выдержаны в стиле переписки героев (так как используется диалогическая форма письма), среди которых мы видим лишь письма лирического героя.

Тем не менее, еще в 1820-е гг., в период написания стихотворений «пономаревского цикла» и романтических любовных поэм, Баратынский, по-видимому, ориентировался на столь известный роман французского моралиста. Особенно это ощущается при описании женских образов. Например, именно в «Юлии, или Новой Элоизе» женщина заговорила о том, что чувствует после ночи грехопадения, что влечет для нее контакт с возлюбленным - утрату очарования любви, трепетности мужчины: «Не так я жалею о том, что слишком много отдала любви, как жалею, что я ее лишила величайшего очарования. Сладостная прелесть добродетели исчезла как сон; погасло то божественное пламя, которое одушевляло и возвышало нашу страсть. Мы погнались за наслаждениями, и счастье бежало нас. Вспомни те восхитительные мгновения, когда наши сердца соединялись тем теснее, чем больше мы уважали друг друга; когда безудержная страсть черпала в себе силы, чтобы преодолеть самое себя; когда невинность наших чувств вознаграждала нас за нашу сдержанность; когда, воздавая должное чести, мы облагораживали нашу любовь. Сравни же то чудесное состояние с нынешним. Сколько сейчас волнений, страхов, сколько мучительных тревог! Наши смятенные чувства утратили свою былую прелесть! Во что превратилась наша горячая приверженность ко всему разумному, порядочному, которая воодушевляла нас во всех наших поступках и, в свою очередь, придавала любви нашей еще больше очарования!» Все цитаты на русском языке приводятся по: Жан-Жак Руссо. Избранные сочинения. Т. 2. М.: Гослитиздат, 1961. («Ce doux enchantement de vertu s'est йvanoui comme un songe : nos feux ont perdu cette ardeur divine qui les animait en les йpurant ; nous avons recherchй le plaisir, et le bonheur a fui loin de nous. Ressouviens-toi de ces moments dй- licieux oщ nos cњurs s'unissaient d'autant mieux que nous nous respections davantage, oщ la passion tirait de son propre excиs la force de se vaincre elle-mкme, oщ l'innocence nous consolait de la contrainte, oщ les hommages rendus а l'honneur tournaient tous au profit de l'amour. Compare un йtat si charmant а notre situation prйsente : que d'agitations ! que d'effroi ! que de mortelles alarmes ! que de sentiments immodйrйs ont perdu leur premiиre douceur ! Qu'est devenu ce zиle de sagesse et - 138 - d'honnкtetй dont l'amour animait toutes les actions de notre vie, et qui rendait а son tour l'amour plus dйlicieux ?» Французский текст здесь и далее цитируется по: Jean-Jacques Rousseau. Julie ou la nouvelle Heloїse. Tome 1. 1761. ).

То же сожаление о содеянном выдает нам поведение Эды в поэме Баратынского. После заветной ночи она также смущена и печальна:

Сидишь ты, голову склоня.

Взгляни на друга молодаго!

<…>

Напрасно все; она не внемлетъ,

Очей на друга не подъемлетъ,

Уста безмолвныя раскрывъ,

Потупя въ землю взоръ незрящій;

455 Ей то же друга разговоръ,

Что в?тръ безсмысленно свистящій

Среди ущелинъ Финскихъ горъ.

В ее словах и поступках проступает, как кажется, та же мысль о том, что раз добившись молодой девушки, жар и трепет любви у гусара пропадет:

«Такъ, прошептала, и меня

Мигъ полел?я, полаская,

Такъ на погибель бросишь ты!»

Уста незлобной красоты

Улыбкой милой улыбнулись,

Но скорбь взяла-таки свое:

И на р?сницахъ у нее

Невольно слезы навернулись.

Она косынкою своей

Ихъ отерла, и весел?й

Гляд?ть стараяся на друга:

«Прости! Безумная тоска!

Сегодня жизнь моя сладка,

Сегодня я твоя подруга,

И завтра будешь ты со мной,

И день еще, и, статься можетъ,

Я до разлуки роковой

Не доживу, Господь поможетъ!»

Таким образом, близость, после угасания огня страсти, доставляет героиням лишь слезы, сожаления и тоску.

Описание поцелуя как высшей степени проявления любви в стихотворении «Поцелуй» Баратынского представляет его одновременно счастливым и мучительным, так как после остаются лишь воспоминания о блаженном моменте, но сам он уже неповторим. Как кажется, такое понимание поцелуя можно сопоставить с отношением Сен-Пре, для которого «лобзания» возлюбленной также сладостны и мучительны. Как и герой романа Руссо, герой «пономаревского цикла» благодарит и ругает подругу за этот поцелуй: «О, неизгладимое воспоминание об этом миге сказочного самозабвения и восторга! Нет, никогда, никогда ты не исчезнешь из души моей, и, пока в ней запечатлен чарующий образ Юлии, пока неспокойное сердце трепещет и страдает, ты будешь мукой и счастьем всей моей жизни» («Ф souvenir immortel de cet instant d'illusion, de dйlire et d'enchantement, jamais, jamais tu ne t'effaceras de mon вme ; et, tant que les charmes de Julie y seront gravйs, tant que ce cњur agitй me fournira des sentiments et des soupirs, tu feras le supplice et le bonheur de ma vie !»).

Диалогичность стихотворений «пономаревского цикла» Баратынского, о которой было сказано ранее, наводит на мысль о сравнении его с другим не менее известным французским романом в письмах - «Опасные связи» Шодерло де Лакло, - с которым он, бесспорно, был знаком. Следствием этому могло стать то, что с образом СДП соотносится характер госпожи де Мертей, которая в совершенстве овладела «наукой любви» и пользовалась всеми уловками светской дамы в обращении с многочисленными поклонниками. Так, в ее описании собственного овладения эмоциями она пишет: «Столь же тщательно, но с большим трудом училась я подавлять проявления неожиданной радости. Таким-то образом и приобрела я над своим лицом ту власть, которая вас, видимо, порою так сильно изумляла. <…> С того времени мой истинный образ мыслей стал лишь моим личным достоянием, людям же я показывала лишь то, что мне было выгодно» Здесь и далее цитаты приводятся по: Шодерло де Лакло. Опасные связи. Или письма собранные в одном частном кружке лиц и опубликованные господином Ш. де Л. в назидание некоторым другим / Перевод и примеч. Н. Рыкова. М.: Изд-во «Правда», 1985. («Ressentais?je quelque chagrin, je m'йtudiais а prendre l'air de la sйrйnitй, mкme celui de la joie ; j'ai portй le zиle jusqu'а me causer des douleurs volontaires, pour chercher pendant ce temps l'expression du plaisir. Je me suis travaillйe avec le mкme soin et plus de peine, pour rйprimer les symptфmes d'une joie inattendue. C'est ainsi que j'ai su prendre sur ma physionomie cette puissance dont je vous ai vu quelquefois si йtonnй» Здесь и далее цитаты с французского приводятся по: Ch. De Laclos. Les liaisions dangereuses. Paris, 1812.). Как будто разоблачением этой черты лирической героини служат строки стихотворения «Неизвинительной ошибкой»:

Неизвинительной ошибкой,

Скажите, долго-ль будетъ вамъ

Внимать съ холодною улыбкой

Любви укорамъ и мольбамъ?

Она признается также, что старалась допускать к себе на людях лишь тех, к кому сама была равнодушна. Такой тактике соответствует и поведение СДП:

Достигнувъ ихъ любви, любовнымъ клятвамъ ихъ

Внимаешь ты съ улыбкой хладной.

За личиной дружбы не раз прячут герои свои истинные чувства и намерения. Например, президентша де Турвель требует дружественного отношения, взамен романтического, хотя сама испытывает отнюдь не дружеское беспокойство: «Я предлагаю вам свою дружбу, сударь. И это - все, что мне принадлежит, все, чем я имею право располагать. Чего же вам желать больше? Чтобы отдаться этому чувству, столь сладостному и столь соответствующему моему сердцу, я жду лишь вашего согласия и вашего слова - этого я требую! - что дружбы будет достаточно для вашего счастья. Я позабуду все, что мне могли о вас говорить, и буду рассчитывать на то, что вы сами постараетесь оправдать мой выбор («En vous offrant mon amitiй, Monsieur, je vous donne tout ce qui est а moi, tout ce dont je puis disposer. Que pouvez?vous dйsirer davantage ? Pour me livrer а ce sentiment si doux, si bien fait pour mon coeur, je n'attends que votre aveu ; et la parole que j'exige de vous, que cette amitiй suffira а votre bonheur. J'oublierai tout ce qu'on a pu me dire ; je me reposerai sur vous du soin de justifier mon choix»). Сравним эту цитату со стихами:

Зач?мъ живыя выраженья

Моей прiязни каждый разъ,

Въ Васъ возбуждаютъ опасенья

И возмущаютъ даже Васъ?

Страшитесь Вы (страшитесь право),

Не взволновали-ль Вы мн? кровь

И голосъ дружества любовь

Не принимаетъ ли лукаво?

Душа полна тоски ея;

Но я разсудка не забуду

И на смятенiе мое

Отв?та требовать не буду.

Их можно также соотнести с письмом виконта к президентше де Турвель, в котором он уверяет свою жертву в платонических намерениях. Однако если Вальмон намеренно вводит в заблуждение свою пассию, то герой «пономаревского цикла», скорее, обманывает самого себя.

В более поздней редакции этого же стихотворения Баратынский несколько меняет начальные строчки:

Мн? съ уопенiемъ зам?тнымъ

Глаза поднять на васъ б?да

Вы ихъ встр?чаете всегда

Съ лицомъ сердитымъ, неприв?тным.

Я полонъ страстною тоской,

Но н?тъ! разсудка не забуду

И на нескромный пламень мой

Отв?та требовать не буду.

Они более соотносятся с ситуацией Вальмона и де Турвель, когда госпожа сердится на откровение гостя их деревни, а он обещает не насолить своими чувствами ей: «Чем, скажите мне, заслужил я эту убийственную суровость? Я не боюсь сделать вас своим судьей. Что же я совершил? Лишь поддался невольному чувству, внушенному вашей красотой и оправданному вашей добродетелью; оно всегда сдерживалось почтительностью, и невинное признание в нем явилось следствием доверчивости, а отнюдь не надежды» («Par oщ, dites?moi, ai?je mйritй cette rigueur dйsolante ? Je ne crains pas de vous prendre pour juge : qu'ai?je donc fait ? que cйder а un sentiment involontaire, inspirй par la beautй et justifiй par la vertu ; toujours contenu par le respect, et dont l'innocent aveu fut l'effet de la confiance et non de l'espoir»).

Таким образом, в поисках примеров описания внутреннего мира человека, в попытках сформировать язык чувств, Баратынский обращался, помимо всего прочего, и к психологической любовной прозе конца XVIII - начала XIX в. При этом заимствование не происходило вслепую, но тщательно обдумывалось, о чем говорят более поздние рассуждения поэта о языке описания Руссо. Русская литература вообще и поэзия в частности стояла на пути изменения поэтического языка таким образом, чтобы на нем можно было бы говорить о вещах, более близких человеческой душе.



Заключение

Итак, данная работа посвящена исследованию поэтики психологизма в творчестве одного из важнейших представителей поэзии первой трети XIX века Е.А. Баратынского. К 1820-м годам один из основных поэтических жанров - элегия - находился в упадке, так как казалось, что он исчерпал все свои возможности. Такие поэты как Пушкин, Жуковский и Баратынский пытались найти новые пути его развития. Для этого они обратились к поэтике психологизма, то есть к такому типу письма, при котором существовали бы средства для описания более тонких чувств человека.

В первую очередь, мы постарались выяснить основные черты поэтики психологизма. Для этого мы проанализировали стихотворения Баратынского 1820х гг., многие из которых вошли в сборник 1827 года, а также две поэмы этого периода - «Эду» и «Бал». Особое внимание привлекли тексты так называемого «пономаревского цикла», элегии которого сами собой складываются в роман, то есть в нем показано развитие отношений от начала до конца. При этом написание этих стихов было продиктовано реальным увлечением поэта светской красавицей Софьей Дмитриевной Пономаревой, а следовательно, чувства и ощущения, описанные в нем, оказываются очень реалистичными. Частым приемом, с помощью которого Баратынский показывает нам сложные чувства героев, становится то, что они делают одно, испытывая при этом совсем противоположное. Однако самым важным здесь оказалось умение поэтом признать в своих героях совсем не поэтичные эмоции и не побояться описать их в элегиях.

В любовных поэмах поэта некоторые из черт героя-мужчины переходят к женским характерам, например, к Нине. Хотя оба произведения и написаны на вполне общие романтические сюжеты, которые до этого были использованы Пушкиным, Баратынский решает в них совсем другую задачу - описывает женскую судьбу, их чувства, участь, чему до этого в русской литературе было уделено мало внимания.

В отношении Баратынского часто говорили о его связи с французскими авторами, которых он читал с самого детства, произведения которых переводил и на которых ориентировался на начальном этапе своего творчества. Это замечали многие современники и исследователи поэта. Поэтому при поиске источников создания аналитического языка поэзии Баратынского мы обратились, в первую очередь, к французским элегикам и прозаикам.

Внимание автора к женскому образу позволяет провести параллель между его стихами и элегиями Парни. Герои обоих поэтов попадают в похожие коллизии. При этом они не боятся либо открыто сказать обо всех своих переживаниях, либо показать это языком тела, жестами. Сложные психологические переживания влюбленного героя хорошо показаны в поэзии другого французского поэта - Шарля Мильвуа. У него Баратынский заимствует описание противоречивых чувств и от этого необычных поступков персонажей.

Завершающим этапом нашей работы стало сопоставление черт поэзии Баратынского с описаниями в романах конца XVIII - начала XIX века. Например, много общего можно найти чувственном языке романа Констана «Адольф» и в стихотворениях «пономаревского цикла», где герои ведут себя очень схоже. Подобное поведение при поцелуе и грехопадении проявляют героини поэмы «Эда» и романа Руссо «Юлия, или новая Элоиза». Неоднозначное поведение светской кокетки СДП имеет, как кажется, корни в интригах виконта Вальмона и маркизы де Мертей из романа Шодерло де Лакло «Опасные связи».

Все это позволяет нам сделать вывод, что в попытках придать элегии и русской поэзии в целом новую жизнь, Баратынский обращается к французской литературе, откуда черпает способы говорить о любви и о внутреннем мире человека. Перерабатывая найденные там образцы, поэт создает поэтику психологизма, язык описания чувства, сформировав русский канон элегии.

Список использованной литературы

Источники

1. Poйsies йrotiques par M. le Chevalier de Parny. А Lґisle de Bourbon, 1778.

2. Баратынский Е.А. Полное собрание стихотворений / Ред., коммент. и биографич. статья Е. Купреяновой и И. Медведевой. Вступ. статья Д. Мирского. Т. 1--2. [Л.]: Сов. писатель, 1936.

3. Баратынский Е.А. Бал // Баратынский Е. А. Полное собрание стихотворений: В 2 т. -- Л.: Сов. писатель, 1936. Т. 2. 1936. С. 30--47.

4. Бодрова А. С., Булкина И. С. Комментарии к поэмам // Боратынский Е. А. Полное собрание сочинений и писем. Т. 4: Поэмы (рукопись).

5. Боратынский Е. А. Полное собрание сочинений и писем / Руководитель проекта А. М. Песков. Т. 1: Стихотворения 1818-1822 гг. М.: Языки славянской культуры, 2002; Т. 2. Ч. 1: Стихотворения 1823-1834 гг. М.: Языки славянской культуры, 2002.

6. Эда, финляндская повесть, и Пиры, описательная поэма, Евгения Боратынского. СПб.: В типографии Департамента народного образования, 1826. С. 9 - 52.

7. Полное собранiе сочинений князя П.А. Вяземскаго. Том Х. 1853-1878 гг. Изданiе графа С.Д. Шереметьева.

8. Жан-Жак Руссо. Юлия, или новая Элоиза // Жан-Жак Руссо. Избранные сочинения. Т. 2. М.: Гослитиздат, 1961.

9. Jean-Jacques Rousseau. Julie ou la nouvelle Heloїse. Tome 1. 1761.

10. Шодерло де Лакло. Опасные связи. Или письма собранные в одном частном кружке лиц и опубликованные господином Ш.де Л. в назидание некоторым другим / Перевод и примеч. Н. Рыкова. М.: Изд-во «Правда», 1985.

Исследования

1. Бодрова А. С. Об еще одной «французской шалости» Баратынского: к истории стихотворения «Леда» // Лотмановский сборник, М: ОГИ, 2014. С. 166-179.

2. Вацуро В. Э. Северные цветы. История альманаха Дельвига - Пушкина. М.: Книга, 1978.

3. Виролайнен М. Н. Творческая история двух стихотворных повестей // Две повести в стихах. Е. А. Баратынский. Бал. А. С. Пушкин. Граф Нулин. СПб., 2012. С. 89-209.

4. Гаспаров М. Л. Три типа русской романтической элегии (Индивидуальный стиль в жанровом стиле) // Гаспаров М.Л. Избранные труды. Т. II. О стихах. М.: Языки русской культуры, 1997. С. 362-382.

5. Гинзбург Л. Я. Поэзия мысли // Гинзбург Л.Я. О лирике. [Л.]: Советский писатель, 1974. С. 44-127.

6. Кулагин А. В. Пушкинский замысел статьи о Баратынском. Временник Пушкинской комиссии. Выпуск 24. Л., 1991. С. 162 - 175.

7. Купреянова Е., Медведева И. Комментарии // Баратынский Е.А. Полное собрание стихотворений: В 2 т. Л.: Советский писатель, 1936. Т. 2. С. 225-332.

8. Мазур Н. Н. «Язык любови тайной»: еще раз об адресатах любовной лирики Баратынского // Con amore: Сборник статей к 60-летию Л.Н. Киселевой. М.: ОГИ, 2010. С. 321-338.

9. Медведева И. Н. Ранний Баратынский // Баратынский Е.А. Полное собрание стихотворений: В 2 т. Т. 1. Л.: Сов. писатель, 1936. С. 35-77.

10. Песков А. М. Боратынский: истинная повесть. М.: Книга, 1990.

11. Песков А. М. Боратынский: истинная повесть. М.: Книга, 1990.

12. Песков А .М. Е.А. Боратынский. Очерк жизни и творчества // Боратынский Е.А. Полное собрание сочинений и писем / Рук. проекта А.М. Песков. Т. 1. М.: Языки славянской культуры, 2002. С. 22-73.

13. Песков А. М. Е.А. Боратынский. Очерк жизни и творчества // Боратынский Е.А. Полное собрание сочинений и писем / Рук. проекта А.М. Песков. Т. 1. М.: Языки славянской культуры, 2002. С. 22-73.

14. Пильщиков И.А. О «французской шалости» Баратынского // Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение. Новая серия. Тарту, 1994. Вып. I. С. 85--111.

15. Французская элегия XVIII - XIX вв. в переводах поэтов пушкинской поры: Сборник / Сост. В.Э. Вацуро. М.: Радуга, 1989.

16. Эткинд Е.Г. Поэзия Эвариста Парни // Парни Э. Война богов. Л.: Наука, 1970. С. 17-56. (Литературные памятники).

17. Выготский Л. С. Психология искусства / Коммент. В. В. Умрихиной. Ростов-на-Дону: «Феникс», 1998. 480 с.

18. Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). СПб: «Искусство - СПБ», 1994. 758 с.

19. Зорин А. Л. Появление героя: из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII - начала XIX века. М: Новое литературное обозрение, 2016. 568 с.: ил. (Серия «Интеллектуальная история»)

20. Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики. М: «Художественная литература», 1965. 356 с.

21. Веселовский А. Н. В. А. Жуковский: Поэзия чувства и "сердечного воображения" - СПб.: Типография императорской академии наук, 1904. 571 с. - (Книги из библиотеки А. А. Блока)

22. Вацуро В. Э. Лирика пушкинской поры. «Элегическая школа». Спб: Наука, 1994. 240 с.

23. Хитрова Д. М. Литературная позиция Е.А. Баратынского 1820-первой половины 1830-х годов. Дис. … канд. филол. наук. М., 2005. С. 203.

24. Пильщиков И. А. Проблема межъязыковой интертекстуальности (на материале классической элегии): Автореф. дис. ... докт. филол. наук. М., 2007.

25. Пушкин А. С. О переводе романа Б. Констана «Адольф» // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 16 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937--1959. Т. 11. Критика и публицистика, 1819--1834. 1949. С. 91-114.

26. Вацуро В. Э. С.Д.П. Из истории литературного быта пушкинской поры // Вацуро В. Э. Избранные труды. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 228 - 494.

27. Проскурин О. А. Поэзия Пушкина, или Подвижный палимпсест. М.: Новое литературное обозрение, 1999. 464 с.

28. Манн Ю. В. Динамика русского романтизма. М.: Аспект Пресс, 1995. 384 с.

Размещено на Allbest.ru

...