История критики как смена тексто(смысло)порождающих моделей

Критик-патриот представительствует от «мы», единомыслящих коллег, воспринимаемых как семья. Это проявляется в презентационном тексте, размещенном на главной странице официального сайта журнала «Наш современник». В нем заявляется, что наиболее значительные достижения журнала связаны с «деревенской прозой». А далее перечисляются наиболее авторитетные фигуры (Ф. Абрамова, В. Астафьева, В. Белова, С. Залыгина, В. Лихоносова, Е. Носова, В. Распутина, В. Солоухина, В. Шукшина). Перечисленные имена вкупе с называемыми чуть ниже авторитетными критиками и публицистами (С. Кара-Мурза, В. Кожинов, М. Лобанов, К. Мяло, И. Шафаревич) воспринимаются как своего рода «отцы», символизирующие собой идейную основу, знание, истоки, а публикации журнала демонстрируют некритичность и уважение к ним. Далее читаем: «Высокие традиции прозы “Нашего современника” в 90-е годы продолжают публикации И. Головкиной, В. Личутина, Ю. Лощица, Л. Бородина, В. Крупина, А. Лиханова, А. Сегеня», среди «детей» в критике называется

А. Казинцев. Пара «отцы - дети» (причем неконфликтная!) возникает и в самих критических текстах. Принципиально важным, к примеру, для С. Куняева является выстраивание цепочки «мы - дети своих отцов, молодое поколение - наши дети», обеспечивающей передачу / сохранение ценностей. Одной из наиболее частотных в критике «патриотов» является метафорический ряд со значением кровной связи.

Семья как ментальный самоидентификационный конструкт предполагает определенную степень обезличенности критиков-патриотов. Оговоримся, что обезличенность в данном контексте не имеет негативного оттенка (наша задача не оценить, а увидеть объективно существующие интерпретационные установки и текстопорождающие механизмы). Патриотическую критику отличает большая степень дистанцированности от своего объекта; критик говорит от лица группы, апеллирует к ней, к авторитетам («отцам»), оценивает, проверяет на соответствие, находится над объектом.

Компонент Литературное явление / Автор. «Наш современник» и «Молодая гвардия» - журналы с четко выявляемой, декларируемой идеологической позицией, которая может быть осмыслена как сверхидея публикуемых здесь текстов. Она образует ту «сетку значений», которую набрасывает журнал на действительность, а соответственно, литературная критика - на литературную действительность, обусловливает понимание ценного, «нормы», определяет интерпретацию. Эта «сетка» включает ценностные категории: русскость - народность - патриотизм - православие. В некоторой степени спрямленный инвариант целеполагания, свойственный критике патриотов, может быть определен следующим образом: осмыслить / оценить литературное явление как «свое» или «чужое». Заданная оппозиция определяет и основные стратегии «присвоения» литературного поля: освоение нового литературного явления в «своих» ценностных координатах, отвержение «чужого», актуализация границы «свое» - «чужое» (в том числе идеологической), захват литературного феномена, присвоенного оппонентами, переозначивание.

Примером вытеснения литературного факта в сферу «чужого» является критический отклик П. Богдана «За сколько продался Василь Быков?» Молодая гвардия. - 1994. - № 8., опубликованный в «Молодой гвардии». Основанием для вытеснения становится «предательство» В. Быкова, по мнению критика, усомнившегося в величии победы русского народа, судящего своего героя по ценностям общечеловеческим, не предусматривающим необходимость проявления жестокости в исключительных обстоятельствах. «Патриотической» критике свойственно судить не о тексте, а о писателе, его мировоззренческой позиции: «Сегодняшний В. Быков - это уже не ласковый сын, с нежностью прикасающийся к рубцам и ранам Родины-матери. Он сегодня - хирург-прокурор (иначе бы его повесть и не опубликовали в журнале “Знамя”), срезающий раны и посыпающий их солью» Там же. - С. 268.. Доказательством антипатриотизма в отклике становится указание на приверженность писателя не национальным, но абстрактным общечеловеческим ценностям, отказ от героической русской истории: «…В. Быков, видимо, никогда не изучал глубоко и серьезно историю Отечества, а черпал информацию из “толстых” журналов, усиленно печатавших таких авторов, как Солженицын, Войнович, Аксенов, из вещания радиого-лосов, субсидируемых спецслужбами» Там же. - С. 269..

Означивание писателя как «своего» нередко осуществляется с использованием тактики «включения в героический сюжет». Критики представляют читателю Л. Бородина, Л. Кококулина, Е. Буравлева, С. Наровчатова, О. Фокину, Б. Примерова, Н. Тряпкина и других «своих» как положительных героев, воплотивших в жизнь и творчество важнейшие патриотические жизнестроительные установки. Экспозиционная часть статей-портретов формирует у читателя установку восприятия писателя как «положительного героя». Она может включать перечисление достоинств личности, начинаться с трагического известия, яркого воспоминания, высокой оценки художественного произведения. Общим «сюжетным» местом становится введение информации о драматическом прошлом писателя, чаще всего связанном с давлением Системы (ГУЛАГ в судьбе Л. Бородина, А. Знаменского, штрафбат Е. Буравлева, безотцовщина, голод в жизни О. Фокиной, атмосфера отверженности в творческой судьбе

Н. Тряпкина), которое выполняет функцию своеобразного «испытания». Еще один повторяющийся элемент сюжета - описание жизни как борьбы, сопротивления. Борьба с «врагом» в литературно-критических портретах - это прежде всего борьба нравственная, борьба идей Н. Федь обращает внимание на такой факт биографии А. Знаменского: будущий писатель выражает «несогласие с главной идеей заезжего лектора, вещавшего “о возможности победы коммунизма в отдельно взятой стране в свете трудов товарища Сталина”. Это была неслыханная дерзость: во всеуслышание заявить, что идея эта на практике неосуществима, поскольку пресловутый тезис “каждому - по потребности” способен лишь убить стимул к труду и творческому созиданию <...> такое не прощалось» (см.: Федь Н. Страшные судьбы человеческие // Молодая гвардия. - 1993. - № 5/6. - С. 143)., но она не уступает реальной в своей непримиримости и ожесточенности. Смерть героя, чаще всего, описана как подвиг. Самоубийство Б. Примерова В. Бондаренко называет гибелью, а смерть Н. Тряпкина сравнивает со смертью на баррикаде («И что-то глубинное перенесло его из сказов и мистических преданий, из пацифизма и любовного пантеизма в кровавую барррикадную красно-коричневую схватку <…>. В те годы он был частью нашего “Дня”, был нашим сотрудником в народе. Был нашим баррикадным поэтом. И он гордился таким званием. Гордился совместной борьбой» Бондаренко В. Отверженный поэт // Наш современник. - 2002. - № 8. - С. 248.). Такая сюжетная модель типологически близка сюжету соцреалистического романа (испытание, схватка с врагом, жизнь как утверждение высоких нравственных принципов, подвиг, смерть-подвиг), жития.

Если писатель по каким-либо критериям не вписывается в типичный для критики образ писателя-героя, носителя утверждаемых журналов нравственных принципов, критик осуществляет «подгонку» под образец. Так происходит с образом С. Наровчатова. Позиция С. Наровчатова-атеиста противоречит принципу православия как компонента общенациональной идеи, провозглашаемой журналом. Л. Лавлинский вносит коррективы в образ, обращает внимание читателя на то, что «Евангельские истины <…> всегда жили в глубине его души, несмотря на то, что кровавая реальность как бы постоянно их опровергала», на «христианскую Истину во внутренней логике художественных образов» Лавлинский Л. Шаги истории // Наш современник. - 1999. - № 11. - С. 261. поэта, приводит в доказательство образы и лексические обороты из Священного писания в текстах С. Наровчатова. Всякий раз в процессе интерпретации и оценки собственно художественный текст оказывается в «слепой зоне». Патриотической критике свойствен автороцентризм.

Описанные модели литературно-критической деятельности, демонстрирующие смену активных и слепых зон, порождают все множество критических текстов того или иного периода. В этой истории смен текто / смыслопорождающих моделей обнаруживается закономерность. Установки, лежащие в области гносеологии символистской литературной критики, оказались жизнеспособными и проявились в либеральной критике рубежа ХХ-ХХI вв., а позитивистская модель критики XIX в. определила теоретико-критическую мысль ХХ века Подробнее об этом см.: Говорухина Ю.А. Метакритический дискурс русской критики: от познания к пониманию. - Томск: ИД СК-С, 2009. - 130 с., ракурс интерпретации и оценки в «патриотической» критике.

Размещено на Allbest.ru