История в образах "Станционного смотрителя" А.С. Пушкина

Размещено на http://www.allbest.ru/

История в образах "Станционного смотрителя" А.С. Пушкина

В статье разрабатываются проблемы истории, воплощённой в художественных образах. Непосредственным предметом анализа избрана повесть А.С. Пушкина «Станционный смотритель», представляющая собой образцово-показательный пример в этом роде. В огромном, продолжающем расти числе разнообразных интерпретаций пушкинского произведения по истории жизни смотрителя Самсона Вырина, как ни странно, недостаточно изучен феномен времени. Удивление тем, в имеющихся трактовках доминирует представление абстрактного времени (одинаково общая для всех и каждого нечто схема: прошлое - настоящее - будущее), вызвало потребность перехода к представлениям конкретного времени, специфически присущего именно вот этому «есть», его своеобразной динамике. Такова исходная задача предлагаемых в статье наблюдений и размышлений. Для её решения применяется метод «вдумчивого медленного чтения» и сравнительного анализа разных контекстов.

В силу иного «зрительного разрешения» исчезающее при обычном восприятии временнбя мелочь, рассыпанная автором как бы невзначай, мимоходом, достигла критической концентрации для чёткого проявления единой связности. В статье реконструировано точное время событий повести и общая продолжительность описанной в ней истории. «Расчисленное по календарю время» совмещается с биографическими данными Пушкина и его (близких) знакомых, а так же играет роль надёжного компаса в установлении непростых соотношений между местами развёртывания сюжета и реальным эмпирическим пространством.Выстроенный, по возможности максимально точно, хронотоп служит прочным мостом между образной тканью пушкинского произведения и послужившей ему источником реальностью. Фактически биографическим прообразом "Станционного смотрителя" выступают взаимоотношения между Пушкиным, Карамзиным и "молодыми якобинцами" (декабристами) в 1816-1826/27 годах.Важнейшим результатом рассмотрения художественного текста повести в зеркале точного - волшебного у Пушкина - времени является открытие парадоксальной запечатлённости (следовательно, и запечатанности) в образе главного героя творчества и личности Н.М. Карамзина, любившего парадоксы.Открытие неизвестного Карамзина в известной повести Пушкина обогащает возможности углублённого понимания исторической преемственности между ними в развитии российской духовной культуры.

Можно сказать, наверно, чуть преувеличивая: у «Нашего всё» всё История. Пушкин и История обоюдно волновали(сь) друг друга(-гом). И с каждой стороны волнения отличает богатое житейское разнообразие. Море-океан людской истории и не может не быть таковым. А вот Александр Сергеевич для достижения этого должен был постоянно прилагать немалые созидательные усилия. Поэт постигал истины истории и средствами научно оснащённой мысли (с его работ С.М. Соловьёв вёл отчёт научной историографии) и мыслями сердечными души, воплощая их в художественные образы. Яркий показательный пример последнего (по счёту, но равноценному остальным по достоинству) рода - повесть «Станционный смотритель», избранная в качестве предмета нижеследующих размышлений и наблюдений.

Данное произведение создано Пушкиным в первую болдинскую осень 1830 г., оно входит в состав повестей И.П. Белкина. Ни много, ни мало в «пятикнижие» современной классической русской словесности. О «Станционном смотрителе», как и о других составляющих цикла, и о цикле в целом, существует обширнейшая, трудно исчислимое множество исследований, накопивших весьма разные, порой противоположные интерпретации оригинала. Итоги восприятия изучения, оценок, подведены в научном издании «Повестей Белкина», увидевшим свет к 200-летнему со дня рождения Поэта [1]. Естественно, исследование и дискуссии продолжаются (см., например: [2],[3],[4]).

Спрашивается, зачем к уже проанализированному вдоль и поперёк произведению добавлять очередное изыскание? Да и вообще есть ли история в повести, ведь и было то всего три (или две?) встречи двух не знаменитых людей - почти анонимного рассказчика А.Г.Н. с чуть более известным чиновником низшего ранга С. Выриным, спившимся до смерти после бегства из дома дочери? Возможна ли новизна и приращение какого-то смысла в новой попытке пересказать 1000 раз пересказанное?

Желание принять участие в почти двухвековом обсуждении «Смотрителя» возникло много позже и неоднократного перечитывания повести и знакомства с литературой о ней. Возникло канонически: «вдруг», неожиданно и в удивлении. В удивлении от обнаружения «белого пятна» на картине, которое надо заполнить своим почерком, подправить положение дел. Сегодня, более отчётливо, это формулируется так: в истории приятельства А.Г.Н. и С. Вырина (крайне) мало, явно недостаточно уделено исследовательского внимания феномену времени. История … без (вне) времени!

Смягчим парадокс: история развёртывается как бы вне времени, которое само-собой подразумевается - и участниками, и читателями, и критиками - присутствующим.- Как и во всём остальном, что ни на есть! Неявная затерянность времени усилена тем, что длительность разлук многократно превышает несколько часов двух - порознь друг от друга! - дней личного общения ведущих персонажей.

Герои истории конкретны, живут и умирают в её своеобразной динамике. А время восприятия и осмысления повести абстрактно: что-то случилось до, что-то после, но в общем оно одинаково для всех, бесстрастно и неумолимо тик-так-ает по незатейливой схеме: прошлое - настоящее - будущее.

Стало быть, возможность отличиться в наличной массе трактовок повести состоит в переводе часов из абстрактного времени в конкретное, что восстановит его равноценность с жизнью нетипичных, индивидуально неповторимых героев.

Осуществим ли этот переход? Да, если удастся снизить неопределённость временных параметров, соответственно, увеличив точность их измерения.

Есть ли в пушкинском тексте ресурсы «перезагрузки» времени в сторону его уточнения? В повести прямо (и то не вполне) обозначена только одна дата. Остальные предстоит терпеливо изыскивать, используя метод вдумчивого замедленного чтения и сравнительного анализа всех временных указаний в тексте.

Итак, достаточно чётко обозначилась исходная задача: реконструировать точное, соразмерно конкретное индивидуальной истории, время событий и их общей продолжительности, включающей в себя положительную непрерывность (личное общение ведущих персонажей при встречах) и отрицательную непрерывность (разлуки) (может быть, и с нулём?). Определилась отправная точка, метод и возможные ресурсы в решении задачи.

Расчисление по календарю

Первое посещение почтовой станции, где служил герой повести, рассказчик А.Г.Н. помнит твёрдо, спустя годы он точно определяет его время - май 1816 года. Жаркий день с не(очень) продолжительным сильным ливнем (крещение?) позволяет предположить, что месяц был на исходе. А с ним и весна спешила в лето. Знакомство тут же обернулось приятельством - беседа втроём за самоваром сразу потекла «как будто век были знакомы.

Лошади были давно готовы, а мне всё не хотелось расстаться со смотрителем и его дочкой» [5, VIII, с. 99]. Красота дочери, её разговор безо всякой робости, как девушки, видевшей свет, поразили рассказчика. Особенно долгим и очень приятным воспоминанием для А.Г.Н., знавшего толк в амурных делах, стал поцелуй на прощанье. Кокетка позволила барину поцеловать себя в сенях, когда провожала нового знакомца до телеги.

Отметим, что имя и фамилию станционного смотрителя читатель узнает лишь при втором посещении, а имя дочери названо (выкрикнуто) отцом едва промокший до последней нитки путешественник переступил порог смиренной, но опрятной обители. Просьба приехавшего о чае встречает радушный отклик бодрого, при медалях «диктатора» - чай тотчас будет и будет со сливками. Его приготовит и подаст желанному гостю разумная и проворная хозяйская дочка Дуня.

Авдотья, Евдокия в переводе с греческого, означает благожелательная. Очень трудно, если вообще возможно, найти другое имя героине, более адекватное её поведению в ситуации гостеприимства. (Антагонистами Дуняши в творчестве Пушкина выступают тайные недоброжелатели: Мазепа, Германн, Швабрин и др.

Возраст Дуни - около 14 лет - странно сближает её с лицейским № 14 первого набора. Смотрителю же около 50 лет, т.е. она дитя зрелого возраста родителя, расцвета мужества отца, который самолюбиво доволен, что дочка «такая разумная, такая проворная, вся в покойницу мать» [5, VIII, с. 98]. То есть первая (и как выяснится последняя) личная встреча А.Г.Н. с Дуняшей случилась на пороге её окончательного взросления. И в ней весенний цвет переливался в лето.

Что ей готовит день грядущий? Месяц, год?

Второе посещение А.Г.Н. той же станции, на том же самом тракте произошло через несколько лет. Первая мысль его, конечно же, о Дуне. «Я вспомнил дочь старого смотрителя и обрадовался при мысли, что увижу её снова». Какой она стала? Отец возникает в памяти вслед за дочерью и вначале как возможное препятствие встречи с ней. «Но, подумал я, старый смотритель, может быть, уже сменён…» Хорошо бы ему остаться при должности на прежнем месте. Правда, это не гарантирует встречи с дочерью: «вероятно, Дуня уже замужем». Возникшая тревога на миг омрачилась виденьем гробовым: «Мысль о смерти того или другого также мелькнула в уме моём» [5, VIII, с. 99]. Первое, светлое радостное воспоминание исчезло «и я приближался к станции с печальным предчувствием» [5, VIII, с. 99]. Сравни: Моцарт (за фортепиано)обращается к Сальери:

«Представь себе... кого бы?

Ну, хоть меня -- немного помоложе;

Влюбленного -- не слишком, а слегка --

С красоткой, или с другом -- хоть с тобой,

Я весел... Вдруг: виденье гробовое,

Незапный мрак иль что-нибудь такое...

Ну, слушай же» (Играет.) [5, VII, с. 127].

В комнате А.Г.Н. встретили картинки, изображающие историю блудного сына. Опрятная прежде обитель показывала ветхость и небрежение. «Смотритель спал под тулупом», приезд нечастого посетителя (тракт пустел) «разбудил его; он привстал…» [5, VIII, с. 100] В этой обстановке запущенной в небрежение станции, читатель узнает имя и фамилию главного персонажа повести. Самсон Вырин. Это - имя одного из библейских героев. Силач Самсон, боровшийся с врагами своего (иудейского) народа, 20 лет бывший ему судьёй. Имя, овеянное вековой славой, более подходило бы смотрителю при первой встрече. «Вижу, как теперь, самого хозяина, человека лет пятидесяти, свежего и бодрого, и его длинный зелёный сюртук с тремя медалями на полинялых лентах» [5, VIII, с. 99]. «Как теперь» это вид Самсона Вырина в мае 1816 года, который А.Н.Г. запечатлел в своей памяти на всю жизнь и о котором много лет спустя он поведал Ивану Петровичу Белкину.

Да, имя, овеянное вековой славой, более подходило смотрителю при первом посещении. Но оно не чуждо и второму, ведь и Самсон пребывал в плену у врагов своих и своего народа. В общем же он - герой Ветхого завета, сдающего и во многом сдавшего уже главенство завету Новому. «… но как он постарел! Покамест собирался он переписать мою подорожную, я смотрел на его седину, на глубокие морщины давно небритого лица, на сгорбленную спину - и не мог надивиться, как три или четыре года могли превратить бодрого мужчину в хилого старика» [5, VIII, с. 100]. В отличие от библейского Самсона вырост бороды, волос не возвращал Вырину жизненную силу. За минувшие годы её что-то или кто-то подорвал на корню, привёл в большее соответствие с фамилией: вырыт, внутренне («ин») изрыт, но всё же окончательно не вырван из родной почвы, из дома. Самсон Вырин продолжал, хотя и без прежней энергии, лада и блеска нести крест своего служения. Имя же его продолжает пребывать в добром былинном времени: «Самсон» - по древнееврейски значит «солнечный». Бывало вместе - высоко над горизонтом - отец с дочерью излучали на тьмы и тьмы проезжающих «солнечную благожелательность». Кто не проклинал, не бранился из-за дорожных досад и неурядиц на «виноватого» во всём смотрителя, того, как А.Г.Н., встречали не по платью, не по уму, а привечали с сердечным радушием, с солнечной доброжелательностью беседы за чаем - да со сливками.

Разительная перемена с героем и отсутствие героини заслоняет оброненную ненароком временную неопределённость второго посещения дорожной станции; рассказчику и читателям не терпится скорее узнать что, как и почему случилось с отцом, где повзрослевшая дочь, что с ней? Психологически верно, что им вовсе не хочется предаваться, как Онегину, в хронологической пыли, корпеть над вычислениями точных дат давно минувшего: годом раньше, годом позже - не в этом существенная разница. И пёр напор первой волны правды, несомненно, за ними. Но до поры. После обретения её и для пополнения и уточнения объёмной, многогранной правды жизни и литературных героев, и их прототипов не обойтись, на мой взгляд, без попытки уточнения даты второго посещения А.Г.Н. Самсона Вырина.

Попробуем внести большую определённость в «три или четыре года» между первым и вторым приездами рассказчика в обитель. Вероятно, три года - это минимальный срок со дня первого посещения, а четыре года - максимальный. Рассказчик уверенно утверждает, что встретился со смотрителем в следующий раз после знакомства не ранее истечения трёх лет, но и не позже прошествия четырёх. Следовательно, «или» годовой промежуток между крайними датами, то есть между маем 1819 и маем 1820 годов. К какому из полюсов сдвинуто время второго приезда на станцию А.Г.Н.? Чисто математически оно может совпасть с любым из 365/366 дней указанного отрезка времени. Однако, присутствие в контексте высчитывания даты психологии рассказчика делает предпочтительным предположение о её сдвинутости, даже придвинутости к максимальному сроку. «Или», скорее всего, возникает из того, что в обоих случаях на дворе одно о то же время года, а именно весна. И не ранняя, не защищённая от возвратов похолоданий, ночных заморозков и даже снега, а уже набравшая силу в своём шествии к лету. То, что смотритель спит под тулупом, ещё раз подчёркивает его хилость, неспособность шагать в ногу с обновлением природы. И, соответственно, запущенность, охлаждение, застуженность прежде уютной, тёплой обители. Весьма правдоподобно, что похожесть погодных условий двух первых посещений смотрителя позволяет А.Г.Н. после очень скупого упоминания о временном промежутке - весьма растянутом - сосредоточиться на том, что очень сильно волнует его любопытство (и увлечь за собой читателей в этом направлении).

Итак, четыре полных года со дня знакомства рассказчика с семейством Выриных указывают на май 1820 года (вероятнее, вторую его половину). Три полных года с лишком, равным ещё почти единице, - приблизительно на месяц меньше максимума, т.е. на апрель того же 1820 года. Отнесение второго приезда на станцию к началу мая оставляет неопределённости годичного промежутка всего несколько дней, которую не строго педантичная, живая память исключила бы как допустимую погрешность, т.е. уверенно считала бы, что от встречи до встречи минуло ровно четыре года. В общем наиболее оптимальным выглядит дата в один из дней второй половины апреля 1820 года. Припомним и то, что тогдашний календарь отставал от нынешнего на 12 дней (сейчас на 13). К этому сроку весна обычно достаточно прочно устоялась и апрельская погода не сильно разнится от майской. Ей соответствовало радостное ожидание новой встречи А.Г.Н. с «Благожелательной», которое быстро прониклось тревогой и сменилось печальными предчувствиями, увы, оправданными героем с «солнечным» именем. Без благожелательности свет солнечный померк; хмурой тяжёлой тучей горюет безысходно сирый «диктатор».

Вначале Смотритель нехотя поддерживает разговор, а на самый жгучий вопрос о замужестве дочери вовсе не отвечает, притворившись, будто бы не слыхал его и поглощён чтением подорожной. А.Г.Н. сменил тактику: чтобы расположить к себе угрюмого Самсона, велел поставить чайник, предложил старику пунша (как бы ответ на сливки, поданные к чаю по инициативе хозяина в первую встречу). Вырин не отказался от стакана: «Выпьем с горя, сердцу будет веселей». «Я заметил, что ром прояснил его угрюмость. На втором стакане сделался он разговорчив…» [5, VIII, с. 100] одинокая душа «диктатора» так расположилась к общению, так взалкала исповедаться перед кем-то, что ей уж и неважно знаком ли этот кто-то или нет - лишь бы выслушал о всём, что наболело. Повесть, которая в то время сильно заняла А.Г.Н. и тронула его до глубины души, Самсон Вырин начал с развёрнутой похвалы своей Дуни, её роли в доме и его, отца, отношения к дочери: «А я-то, старый дурак, не нагляжусь, бывало, не нарадуюсь; уж я ли не любил моей Дуни, я ль не лелеял моего дитяти; уж ей ли не было житьё?» [5, VIII, с. 100] Припоминание о времени «солнечной благожелательности» на дорожной станции выступает контрастом для последующих злоключений героя. «Да от беды не отбожишься; что суждено, тому не миновать» [5, VIII, с. 100].

Случай, положивший начало «хождения по мукам» Вырина явился обыденно «три года тому назад». Стоп! Активизируем временные исчисления. Если от апреля (второй половины) 1820 года, когда Смотритель подробно рассказывает своё горе А.Г.Н., отнять ровно три календарных года, то получается апрель 1817 года. Математически верная дата явно противоречит упомянутому вслед за числом лет «зимнему вечеру». Из трёх зимних месяцев контекст подсказывает сделать выбор в пользу декабря: смотритель разлиновывает новую книгу - не иначе, как для записи проезжающих; Дуня за перегородкой шьёт себе платье. Семья Выриных готовится к Рождеству Христову и наступлению Нового года. О морозе свидетельствует, что проезжий военный окутан шалью; вероятно, он - отпускник, торопится домой на приближающуюся весёлую пору праздников, несмотря на непогоду (метель? Вьюга?) - всё это может выступить достоверным основанием его заболевания (головной боли).

Итак, из зимних месяцев декабрь наиболее предпочтителен. Но какого года из двух ближайших к апрелю 1817? Не исключено, что 1816, то есть около 7 месяцев после первой встречи наших персонажей. Этой ранней датировке мало (если вообще) соответствует черкесская шапка проезжающего, тогда как более поздней даты она является не личной причудой весьма немногих лиц, а знаком важнейшего для страны события. В 1817 году началась Кавказская война и косматая шапка стала отличием её участников. Молодой, стройный гусар с чёрными усиками приобрёл шапку (тогда и шаль, вероятно, восточная), чтобы поразить её (их) экзотикой своих родных, друзей и приятелей, чтобы вызывать восторг у прекрасной половины человечества. Не могла не заметить сего диковинного наряда бравого молодца и востроглазая, не робкого десятка красна-девица Дуняша (на одном из автопортретов - № 13 - Пушкин изображён в черкесской шапке) [6, с. 38].

В пользу декабря 1817 говорят и последовавшие далее события и особенно вторая их датировка Самсоном Выриным в завершении своей печальной повести: «Вот уже третий год, заключил он, как живу я без Дуни и как об ней нет ни слуху, ни духу. Жива ли, нет ли, бог её ведает» [5, VIII, с. 104-105].

Итак, отъезд из родного гнезда Дуни - её увоз Минским/похищение от отца случилось в декабре 1817; недуг смотрителя сильной горячкой и лечение от него заняли конец старого и несколько первых недель нового 1818 года; скорее всего - февраль 1818 г. отец пробыл в Петербурге и в самом конце его или в начале марта вернулся обратно на станцию, принялся за прежнее, но с разбитым сердцем и сокрушённым духом. С рубежа между зимой - весной 1818 в апреле 1820 идёт 3 год угасание Самсона Вырина в одиночестве, без Дуни.

Точное время третьего посещения А.Г.Н. своего приятеля установить ещё сложнее, чем второго. Занятие кажется совершенно излишним, ибо встреча не состоялась. Станция, над которой «диктаторствовал» Вырин, уже уничтожена, сам он до судного дня в гостях на деревенском погосте, «усеянном деревянными крестами, не осенёнными ни единым деревцом». Отроду рассказчик не видал столь печального кладбища. (Пожалуй, пустынней и мрачней на прибрежном острове лишь одинокая могила бедного Евгения, героя петербургской повести в стихах «Медный Всадник»).

Ясно, что скорбное посещение станции случилось осенью. В тексте содержится два ориентира на его время. Жена пивовара говорит, что смотритель «с год» как помер. А.Г.Н. добавляет: «недавно ещё». То есть довольно скоро последовала его отставка, приезд в своё родовое имение, где по горючим впечатлениям им была рассказана пронзившая его сердце история станционного смотрителя соседу И.П.Б. Сосед же, Иван Петрович Белкин, записал сию повесть, присоединив её тем самым к другим своим опусам в прозе.

Дальнейшее установление дат событий повести невозможно без привлечения другого источника. К счастью, он находится в разделе «От издателя». Там точно указана дата, которая служит отправной точкой обратного отчёта времени.

От другого анонимного соседа Белкиных, почтенного мужа и приятеля их - отца и сына, известно, что Иван Петрович вернулся в родовое имение в 1823 году. Причиной выхода в отставку со службы стала смерть обоих родителей его, приключившаяся почти одновременно. Начал же в службу Иван Белкин в 1815 году, знаменательном окончательной победой союзников над Наполеоном. Хозяин горюхинской отчины жил тихо, экономом был никаким, зато усердно и бескорыстно подвизался на писательском поприще. Осенью 1828 года он занемог простудной лихорадкой, обратившейся в горячку, которая и свела его на тридцатом году жизни со света. (Ср. с тяжкой, длительной болезнью Самсона Вырина, случившейся за 10 лет с лишним до того). Точная дата смерти И.П.Б. неизвестна. Зато письмо издателю А.С. от анонимного соседа помечено 16 ноября 1830 года. Минуло около двух лет с момента кончины автора, когда его повести начали путь к читателю. (В ноябрьские дни 1824 г. Пушкин в михайловской ссылке, оставшись в одиночестве, писал автобиографические записки, осмысляющие события его жизни с лета 1817 г., с окончания Лицея. Во многом они до читателя так и не дошли, их пришлось уничтожить).

Таким образом, породившее множество рукописей писательство Ивана Петровича Белкина охватывает период с 1823 по осень 1828 гг. (Начало его совпадает с духовным кризисом антропоэзиса Пушкина, а конец с созданием «Полтавы», а также с прощанием автора романа в стихах с заглавным героем весной, под грохот освобождающейся ото льда Невы, 1828 года. С окончательным творческим выздоровлением? Расставание в тот же год с многолетним приятелем «неги охладелой», «души в снег-ах» подтверждает преодоление болезни, хотя минута злая и ещё «дуют холодные ветры»). В последнее время труженик Белкин работал над романом, который закончить ему было не суждено. Как и роману не суждено было обрести своего читателя: зимой 1829/30 годов горюхинская ключница пустила его первую часть на разные домашние потребы, в том числе на заклеивание окон флигеля. Произведение вместо того, чтобы открывать, «прорубать» окно в мир света вышнего, напротив, физически и духовной немотой отстраняло усилия создателя от него, изымало из всего остального.

«Повести были, кажется, первым его опытом» [5, VIII, с. 61]. Стало быть, дошедшие до бытия записи «сказок» сделаны Белкиным не позднее 1827 года.

Если приведённые наблюдения и вычисления верны, то посещение А.Г.Н. могилы смотрителя надо приурочить к осени 1827 года. Тогда его отставка и встреча с Иван Петровичем случились быстро, в короткий промежуток после финала поведанной им истории. Но не исключено, что третий приезд к Вырину произошёл годом ранее. Осень 1826 года предоставляет течению жизни больше свободы, больше возможностей разных сцеплений в комбинацию «случаев», в общем, более соответствует неспешному ходу обыденности.

Обе поры совпадают с окончанием михайловской ссылки Пушкина. В более раннюю он находился в первопрестольной столице, в более позднюю - в новой, имперской.

Основные вехи данной истории таковы. Май (конец) 1816 - знакомство, которое мгновенно оборачивается сердечным приятельством, пронизывается дыханием «солнечной доброжелательности», запечатлённой поцелуем. Апрель 1820 года - вторая встреча А.Г.Н. с смотрителем, подробно поведавшим ему о своём безутешном горе, грянувшем в зиму 1817/18 годов. Наконец, осень 1826 (либо 1827) года - последнее посещение бывшей станции, оказавшейся в стороне от нового тракта, весть о смерти приятеля либо в 1825 (либо в 1826) - «с год» до этого. По пути на могилу Самсона Вырина А.Г.Н. узнаёт о приезде летом прекрасной, доброй барыни», которая расплакалась, услышав весть о кончине смотрителя, дорогу на кладбище знала и долго лежала на песчаном холмике под чёрным крестом с медным образом.

В общем, по предложенным выше датам история длилась около 10 лет. Тот срок, который Пушкин считал особой эпохой в развитии человека, соотнося его по значимости с вековым сроком в истории народа, страны, государства.

P . S . В повести есть детали, которые могут трактоваться в качестве косвенных указателей на число лет между вторым и третьим приездом А.Г.Н. на станцию. Во-первых, количество стаканов пунша, выпитых Самсоном Выриным. Первый стакан прояснил его угрюмость, начал располагать к беседе. Второй стакан развязал смотрителю язык и в течении исповеди своего лиха он осушил пять стаканов. Строго однозначно подсчитать количество осушенных посудин невозможно. Входит ли второй стакан в число пяти исповедальных или стоит особняком, перед ними? В первом варианте счёта в сумме получается шесть, что точно соответствует дате окончания истории, осень 1826 года (+ 6 после апреля 1820 г.). Во втором варианте - 2+5 - посещение А.Г.Н. могилы смотрителя относится к 1827 году. Обе возможности вписываются в крайний срок, необходимый для записи повести И.П. Белкиным со слов новоявленного соседа по имению.

Вторая деталь - семь рублей, потраченных А.Г.Н., чтобы посетить ныне заброшенный, а в ещё недавно былом такой оживлённый тракт. Узнав в сенях (памятных поцелуем Евдокии Выриной) от толстой бабы о смерти смотрителя, рассказчику «стало жаль моей напрасной поездки и семи рублей, издержанных даром». Но после вести о приезде Дуни на могилу отца и её поведении на кладбище, о заказанных попу молитвах за упокой души родителя, об одарении ею серебряным пятаком мальчишке - настроение А.Г.Н. изменилось на противоположное. Славная барыня! И я дал мальчишке пятачок, и не жалел уже ни о поездке, ни о семи рублях, мною истраченных» [5, VIII, с. 106].

Теперь кажется, что вариант с семью годами второй разлуки предпочтительнее, в его же пользу склоняет и возможность «правильного» подсчёт выпитых смотрителем стаканов пунша. Но всё же неопределённость остаётся, а с нею и неудовлетворённость. К чему все эти кропотливые изыскания, если не сказать крохоборские выискивания? В чём их смысл? Почему не привлечены по данному делу пятаки, полученные оборванным, кривым и рыжим мальчишкой сначала от Дуняши, а затем и от рассказчика? Может разгадка в том, что сумма серебряных монет равна 10-летней длительности истории? Наверняка, осталась без внимания ещё какая-то цифра, рассыпанная по всему тексту повести. Так и есть: определяется возраст, когда Самсон Вырин принял гробовой венец. В начале истории, длившейся около десятилетия, ему около 50. Значит, около 60 лет его земной путь завершился.

Дальнейшее подтверждение, уточнения и/или опровержения выдвинутых предположений невозможны без подключения в анализ дополнительных сведений, почерпнутых из происшествий указанного выше десятилетия. И первым из всего происходящего в стране и даже в мире в контекст истории приятельства титулярного советника А.Г.Н. и станционного смотрителя Самсона Вырина «включается», вернее, обнаруживает своё влиятельное (а то и определяющее) присутствие настоящий автор сей изумительной повести. Хотя он скромно отвёл себе лишь техническую роль издателя, получившего от неизвестного лица из села Ненародова рукопись неизвестного доселе читающей публике какого-то помещика Ивана Петровича Белкина из села Горюхина, записавшего повесть со слов соседа, скрытого инициалами А.Г.Н., несмотря на все эти прямо-таки детективные ухищрения, вряд ли кто не узнал по «почерку» Александра Сергеевича Пушкина. Подсказкой для любопытных изыскателей было и то, что из всех лиц, поведавших Ивану Петровичу поразившие их истории, только у одного первый инициал совпадает с первым же инициалом издателя: А.Г.Н. с А.П. Конечно, мужских имён, начинающихся с «А» в русском языке пруд пруди (напр., очень сладкозвучен «Агафон», откликнувшийся на гадание Тани Лариной), но в совокупности содержания незначительные врозь намёки, ускользающие от внимания детали обретают упрямство то ли факта, то вещи, то ли стереотипа в ментальной традиции.

Но содержание всё же поважней. Попробуем вписать биографические данные автора во временные вехи художественного произведения. Что из своих чувств, мыслей, памяти, воображения, короче, из жизни души своей Пушкин воплотил в «Станционном смотрителе»? Повесть написана им в 31-летнем возрасте в первую болдинскую осень 1830 года. Нам предстоит перенестись на 16 лет назад.

В мае 1816 года Александр Пушкин заканчивает пятый, предпоследний класс обучения в царскосельском Лицее, покидать его территорию - «монастырскую ограду» - учащимся запрещено. Здесь очевидна разность между лицеистом и колесившим к той поре не первый год по России А.Г.Н. Выходит, при строго однозначном соответствии между повестью и реальностью, на станцию должен приехать не рассказчик, а кто-то другой. И не главный герой, поскольку Самсон Вырин диктаторствует на вверенной ему станции оживлённого тракта задолго до её первого посещения А.Г.Н. Что делать с обнаруженной нестыковкой - проблема. Отдадим дань свободе творчества, праву автора на вымысел, на отлёт фантазии от протокольных суждений о фактах действительности.

В апреле 1820 года в судьбе вольнолюбивого Поэта наиважнейшим событием становится разбирательство Властью дела о его противоправительственных стихах, ноэлях, эпиграммах, которыми он наводнял столицу с декабря 1817 года. Благодаря заступничеству за провинившегося ряда влиятельных при дворе лиц, благодаря только что оконченной первой поэме молодого таланта «Руслан и Людмила», с которой ознакомились члены императорской фамилии, Александр I смягчает наказание. Вместо грозившей ссылки в Сибирь или на Соловки ярко засиявшую звезду российской словесности отправляют в служебную командировку на юг. 9 мая, по его собственному счёту, начинается дорожная, кочевая жизнь Поэта. Он и А.Г.Н. отныне путники, странники. И тревоги покидающего столицу Александра созвучны печальным предчувствиям А.Г.Н., второй раз подъезжающего к скромной обители своего приятеля. Однако, бедствие сосланного по службе на полгода-год Пушкина невозможно прямо приравнять с горем-злосчастьем отца, безвозвратно - по его непоколебимому убеждению - потерявшему дочь, соблазненную проезжавшим повесой. Да и с сопереживаниями плачущему «диктатору» А.Г.Н.

Наконец, осенью 1826 Поэт освобождён из михайловской ссылки и на коронационных торжествах нового царя в Москве обласкан Николаем I. Осенью 1827 он находится в Петербурге, куда возвратился после 7-летнего отсутствия весной, в конце мая означенного года. А.Г.Н. в несчётных странствиях своих по российским просторам в столицах не «засветился». Выйдя в отставку, титулярный советник отправился в родовое именье, которое легко отыскать в соседстве со знаменитым селом Горюхиным. Александр в эту пору свободен от службы - в этом, но не в заслуженных чинах, их сходство. Хотя разница между IХ и Х классом невелика. И чуть попозже, весной 1828 г. (Иван Петрович страждал над романом) Пушкин попытается вернуться на службу Царю и Отечеству, будет обнадёжен и очень тяжело отреагирует на отказ (вновь в апреле!). В 1831 году Александр Сергеевич удостоится должности историографа, но здесь мы оказываемся за пределами интересующего нас десятилетия приятельства А.Г.Н. с Самсоном Выриным.

Совмещение сведений о доподлинно известных фактах биографии автора и толики того, что известно о рассказчике А.Г.Н., оказалось малорезультативно. Стоит ли продолжать выделывать овчинку? Руки опускаются, да жаль потраченных без толку сил и времени. Попробуем ещё раз потолочь воду, поищем другую точку отсчёта, в перспективе которой открывается переходный мост между образами «Станционного смотрителя» и скрытой в них и за ними реальности. До сих пор опорой интерпретации текста была фигура автора, мемуарно-биографические моменты. Передвинем их из центра, с авансцены представления в сторону, но не выводя совсем за кулисы. Такое расположение адекватно содержанию повествования, где речь идёт не о собственном «я» (А.Н.Г. пребывает в тени по максимуму), а о «я» другого. Иначе говоря, центральную роль передадим от рассказчика = автора другому персонажу и акцентируем внимание на связи, отношениях в их воздействии друг на друга, которые в единстве позитивного взаимодействия и рождают глубокую приязнь в общении, сохраняющуюся в памяти сердца и в разлуке, и за гробовой чертой. Естественно, среди претендентов, сколь бы их ни явилось на освобождённую вакансию, первым на пробу пойдёт главный герой.

Перечитаем вновь его анкету ad ovo. (Забавно, написание слова «яйцо», с коего есть-пошёл мир, выглядит как клюв между двумя глазами; вот-вот птенец пробьёт скорлупу и из прорубленных в ней окон воззрятся на неведомое окружение очи, предвещающие полёт). День знакомства А.Г.Н. с ним зафиксирован единственной прямой датой - (конец) мая 1816 г., которая не вызывает у него никаких сомнений годы спустя в процессе «диктовки» повести И.П. Белкину. Смотрителю тогда где-то около 50; окончит же он земные странствия, как подсчитано собранной воедино, обычно ускользающей от внимания, временной мелочью, в возрасте около 60 лет (или около 61 года). Кто из приятелей Пушкина соответствует граничным датам? Кто в тревожные для него апрельские дни 1820 года, возобновил «знакомство» и явил «солнечную доброжелательность» общения?

Не успев выкрикнуть: «Эврика!» - Вас, не могла не озарить молниеносная догадка! Невозможное ещё в то же мгновение внезапно обрело статус бытия, которого отныне не может не быть при любых обстоятельствах. Разгадка повергла меня в полное перерождение, о возможностях коего до его осуществления в самом себе я и не подозревал (хотя абстрактно знал, что с кем-то оно случалось) и к открывшимуся пришлось приноравливаться, приходя к себе новому, непривычному.

Ларчик отворился, когда я, задавшись вопросом о том, кого мог бы облачить в Самсона Вырина Александр Сергеевич из своих (близких) знакомцев, сконцентрировал усилия на единственно точном указании времени в повести. А ведь Пушкин как бы и не таится: приводит дату в самом начале повести, сразу после общего рассуждения о том, что такое станционный смотритель.

Ответ на головоломку, которая разрастается по мере развёртывания текста, Поэт, что в духе его простодушно весёлого лукавства, поместил на входе. Но те из любопытных, кто не обратил должного внимания на подробности, вместе образующие ключ на двери в туннель, ведущий к действительности, просмотрел отгадку из-за её банально-«протокольной» информации; если же потом он озаботился теми или иными проблемами и секретами, обнаруженными в незамысловатой на поверхности истории, то превратился в блуждающего сына, который никак не может выбраться из лабиринта, во многом им самим созданного. Путеводной нитью возвращения в родную для автора обитель, на мой взгляд, является верное имя прообраза главного героя повести. Того, с кем юный лицеист Александр и достигший зрелости гений Александра Сергеевича постоянно - воочию и заочно - общался, спорил, не соглашался, идейно расходился и уважал, считая за честь посвятить ему своё произведение, которым сам был доволен. Таковым авторитетом из лично знакомых Пушкину является и уже навечно останется один и только один человек - Николай Михайлович Карамзин.

Наложим полученные даты повести на биографию Н.М. Карамзина.

1. 24 мая 1816 г. Семья Карамзиных поселяется на лето в Царском Селе, остальное время года живёт в Санкт-Петербурге. Историографу около 50 лет, свежий и бодрый, он готовит к печати рукописи первых томов своего многолетнего (официально с 31 октября 1803 г.) труда. (Первое посещение А.Г.Н. дорожной станции смотрителя, встреча с хозяином обители и его дочерью Дуней, которой около 14 лет. За чаем беседовали, как давние знакомые, хотя лошади ждали ранее спешившего проезжающего, который загостился в солнечно-доброжелательной обители.

2. Декабрь 1817 - февраль 1818. Эта зима - канун и выход в свет первого издания первых 8 томов «Истории государства Российского». Тираж 3 тыс. экземпляров, в 2,5 раза больше обычного в 1200 единиц, раскуплен меньше, чем за месяц, к 26 февраля. В обществе разгорается жаркая дискуссия, в которой Карамзин, что является для него исключением из правил, принимает участие. Ненадолго. Историограф предпочитает ответить критикам со всех сторон, но особенно «молодым якобинцам», в штыки воспринявшим основную идею его исторической концепции, продолжением работы над трудом. Тем более, что в следующем томе утверждаемой им благодетельности самодержавия для России предстоит решающее испытание - опричный период правления Ивана IV Грозного, как никак - первого царя в истории нашей. (Отъезд-похищение Дуни в столицу, «злодей» гусарский ротмистр, полюбившийся «диктатору» Вырину за три дня постоя, «болезни». Обманутый, обкраденный отец серьёзно заболевает. Оправившись примерно к началу февраля прибывает в Петербург с целью вернуть «заблудшую овечку», вырвать её из волчьих лап. Неудача, усугублённая со стороны сожителя дочери оскорблением чувств Вырина сначала деньгами, затем действием. Оказавшись в «яме», «диктатор» станции (яма) отказывается от жалоб на соблазнителя и на рубеже зимы и весны 1818 года возвращается домой, исполнять прежнюю должность смотрителя на той же дорожной станции. Его неверие в «случай», в благополучную судьбу взлелеянной дочери доходит иногда до страшного греха - до пожелания своей родной дитяте смерти как предпочтительного сравнительно с оскорбительным, безысходным прозябанием в чужом, враждебном Граде.

3. Апрель 1820. Карамзин - главный проситель в деле о противоправительственных стихах за молодого вольнолюбца, радикально либералиста Александра Пушкина, которому грозит ссылка в Сибирь или на Соловки. Наказание автора поэмы «Руслан и Людмила», находящейся ещё в рукописном виде, смягчено великодушием Александра I до опальной командировки на юг, которая продлится месяцев пять. Историограф берёт с поэта слово не писать против правительства два года.

(Весть печали и отчаяния одряхлевшего Самсона Вырина о злоключениях его и дочери, «солнечной благожелательности» становится достоянием рассказчика А.Г.Н. (см. выше: 2).

1. Осень 1827 г. Третье посещение А.Г.Н. памятного места. Новый тракт пролегает в стороне от станции Вырина. В обители «диктатора» новые хозяева - семья пивовара. Сам Самсон «с год как умер (согласно пивоварихе, допился до смерти), спит на деревенском погосте рядом с женой. По дороге на его могилу рассказчик узнаёт от показывающего ему путь мальчугана, что летом приезжала сюда «прекрасная добрая барыня». Узнав о смерти дедушки, одарявшего детвору орешками, она сама сходила на кладбище и долго лежала на холмике. Летом ли сего года или предыдущего? - остаётся в рассказе Ваньки не(до)определённым.

2. Н.М. Карамзин скончался 22 мая 1826 г. Погребён 25 мая в Александро-Невской лавре Санкт-Петербурга. В этот краткий скорбный промежуток входит 10-летняя годовщина явления на «станции» в Царском Селе Смотрителя-«диктатора» дорог российской истории. По странному сближению обе даты - канун дня рождения Пушкина 26 мая. (Александр Сергеевич покинет стезю земную почти через 11 лет, в день рождения «учителя» В.А. Жуковского - 29 января 1837 г.).

Приезд Евдокии Самсоновны Выриной на могилу к отцу, если он случился летом 1826 года (чуть опоздала!), знаменательно совпадает с выходом в свет из типографии последнего 12 (неоконченного) тома главного труда Карамзина. С дочерью в карете трое барчат (а как определить иначе, ведь они и внуки, и дети реального автора) и кормилица - с четвёртым, едва вступившим в мир? Его или не рассмотрел, или не посчитал за отдельную целую единицу неграмотный, косоглазый Ванька. Или два тома о Смуте уместились «под одной обложкой? Как ни считать в путанице отца - деда Вырина, несомненно, они - потомки Графа истории, созданные им после появления «Дуняши» в столице 2 февраля 1818 года.

Одним из первых драгоценный дар 8-томной Истории отечества получил выздоравливающий после смертельно опасного кризиса болезни, длившейся 6 недель, Александр. «3 февраля счастливый день!» С вниманием и жадностью набросился он на страницы, открывающие ему, всем современникам их древнюю Родину, подобно открытию Колумбом «Индии», оказавшейся Новым светом. Это был сладостный пир Духа, изгоняющий гнилую лихорадку.

Могилу Карамзина Пушкин посетил - не мог не посетить! - в майские дни, сразу по возвращении после 7-летнего отсутствия в Петербурге 23 мая 1827. Карамзинские дни Имперской столицы… и день рождения отца, Сергея Львовича. А.Г.Н. - в соответствии с «логикой», специфической сущностью художественного произведения, скорбел на деревенском погосте, упокоившем его приятеля из смотрителей осенью того же года. В канун своей отставки возвращение в родовую «станцию» и рассказа повести о Самсоне Вырине Ивану Петровичу Белкину.

Таким образом, определение по возможностям текста точного времени событий и продолжительности всей истории недвусмысленно указывает в качестве реальных прообразов рассказчика и главного героя взаимоотношения между А.С. Пушкиным и Н.М. Карамзиным.

Топос сюжета и топография реальности

Время неразрывно связанно с пространством. Проверим совместимость установленного хроноса топосом, образуют ли они единый хронотоп?

О местоположении станции Вырина. В мае 1816 г. новосёлом Царского села был Карамзин, а Пушкин был его сторожилом. Эмпирически это не совпадает с первым приездом А.Г.Н. на почтовую станцию Вырина. Зато потом, после окончания Лицея в 1817 г. Александр постоянно появлялся на летней даче Карамзиных, часто добираясь из Петербурга пешком. Эмпирия пришла в соответствии с повестью. Это указывает на возможность отклонения описания в ней от однозначного соответствия с реальностью, но и об их совпадении в более широком, гибком диапазоне. Во-вторых, указанное расхождение служит основанием для метафорического понимания станции как места, где находится историограф-смотритель дорог истории.

Эмпирический поиск дорожной станции вокруг северной столицы привёл к следующему выводу: наиболее подходящей почтовой станцией, описанной в повести, является Выра. Это третья станция «по Белорусско-Киевскому тракту, в 69 верстах от Петербурга, через которую Пушкин проезжал не менее 13 раз. В настоящее время в Выре создан музей дорожного быта. «Вероятно, фамилия «Вырин» произведена от станции Выра [1, с. 104 (прим.)]. Точная датировка событий повести и связанное с ней предположение о прообразе её главного героя вполне определённо указывают на другое расположение «станции». А именно, на китайский домик в Царском Селе, где поселился, согласно единственной прямой точной дате в тексте, Смотритель исторических дорог Карамзин. Послушник лицейского «монастыря» начинает всё свободное время проводить в келье Летописца. Это, во-первых, привносит новые - биографические - краски в «Бориса Годунова». Во-вторых, из переноса «станции» в Царское Село, ни в коем разе не следует, что музей в Выре надобно закрыть.

О топографии выринских мест в столице. Места в Петербурге, связанные с пребыванием в нём Вырина зимой, скорее всего, в феврале 1818 года: 1) «Измайловский полк», 2) Демутов трактир, 3) Храм Всех скорбящих; 4) Трёхэтажный дом недалеко от Литейной.

Как они соотносятся со столичной топографией 1816-1826/27 годов Пушкина и Карамзина?

1. Оправившись от серьёзнейшего заболевания души и тела, отец (пешком?) прибыл в Петербург и «остановился в Измайловском полку… то есть в кварталах, располагавшихся вокруг казарм Измайловского полка (нынешний район Красноармейских улиц) в Петербурге. В Измайловском полку жили небогатые чиновники, отставные военные, купцы, мещане. (Капитанская дочка - В.П. ) Мария Алексеевна Ганнибал (урождённая Пушкина - В.П.) снимала квартиру в этом районе и здесь же выдала свою единственную дочь (Надежду - В.П. ) за поручика Измайловского полка Сергея Львовича Пушкина» [1, с. 105 (прим.)].

2. Вскоре поиски ротмистра Минского привели Смотрителя в демутов трактир. Это - «известная петербургская гостиница, основанная Ф.Я. Демутом в 1770 г. В доме по набережной р. Мойки между Конюшенным и Полицейским мостами (ныне дом 40, перестроен). У Демута имелись номера и апартаменты на все вкусы и средства. Среди постояльцев гостиницы были М.И. Сперанский, А.П. Ермолов, П.Я. Чаадаев. Пушкин останавливался в демутовом трактире в 1827, 1828, 1830 и 1831 гг.; здесь он работал над «Онегиным», «Полтавой», встречался с друзьями (см. например, письмо П.А. Вяземского к жене в мае 1828 г.: «…провели вечер и ночь у Пушкина с Жуковским, Крыловым, Хомяковым, Плетнёвым и Николаем Мухановым. Мицкевич импровизировал и поразил нас», здесь праздновалась семнадцатая годовщина Лицея» [1, с. 105 (прим.)].

3. На третий день после первой встречи с Минским Вырин, желая всё же увидеть Дуню перед возвращением домой, вновь является в демутов трактир. На сей раз не сам барин, в его суровый военный лакей дал ему отпор по приказу его высокоблагородия ротмистра. «Диктатор» постоял, постоял перед захлопнутой под его носом дверью, да и пошёл… Как выяснится вечером, когда он будет возвращаться по Литейной в Измайловский полк, сокрушённый неудачами Самсон побывал у «Всех Скорбящих», где отслужил молебен, «вариант чернового автографа: «в церкви Утоления печали» [5, VIII, с. 654]». Петербургский Храм иконы Божьей Матери всех скорбящих радость находится на Шпалёрной улице, д. 35а (совр. адрес). Чуть севернее его параллельно улице в западном направлении протекает Нева. Западная от храма часть Шпалерной улицы соприкасается с Литейным проспектом, идущим к ней перпендикулярно с юга; к восточной же её части прилегает Таврический сад.

«В «Повестях Белкина» прослеживается прямая связь между сюжетными мотивами и названиями храмов. Ср. в «Гробовщике»: перед сошествием в царство мёртвых Адриан Прохоров проходит мимо церкви Вознесения» [1, с. 105 (прим.)]. Церковь Вознесения в Москве - это московский район Разгуляя, где жил и умер дядя Василий Львович Пушкин, где в праздник Вознесения 26 мая 1799 г. родился сам Александр; его родители поблизости «снимали дом майора И.В. Скворцова, расположенный на принадлежащем ему обширном дворе (угол современных Малой Почтовой ул. (д. 4) и Госпитального пер. (д. 1-3))» [7, т. 1, с. 1].

1. Из храма Вырин пошёл по Шпалерной улице на запад, свернул на Литейную, и двинулся по ней прямо, чтобы дойти до Измайловского полка. Тут мимо него промчались щегольские дрожки Минского (Гусар, как и приятель автора романа в стихах франт Онегин, шагает в ногу с последними веяниями быстро изменчивой моды). Куда спешил ротмистр? К какому крыльцу трёхэтажного дома ринулся за ним отец, вдруг озарённый надеждой всё же увидеть дочь? В смирившимся было в безрезультатности своей миссии вновь вспрянули надежды, завихрились, сумбурно замельтешили роем: может, удастся увидится с кровинушкой … уговорить её вернуться под родительский кров… Дошла, дошла молитва бедного до Богородицы, ниспослана нечаянная радость…

Но где эта улица, где этот дом? В центральной части Имперской столицы много трёхэтажных домов, немало из них статью - дворцы. Если б одолжить хоть на миг одного взгляда взор помчавшегося за дрожками похитителя Смотрителя!

Помочь отыскать точный адрес последней встречи Выриных может только знание мест пребывания в Петербурге прообраза главного героя данной повести. По выдвинутой гипотезе - это Карамзин. Отмеченные выше места - пушкинские, пора, мой друг, пора заняться карамзинскими.

Топография пребывания Николая Михайловича в Петербурге с 1816 по 1826 годы практически замыкается Фонтанкой и прилегающими улицами. Приехав из первопрестольной в имперскую столицу 2 февраля 1816 г., Карамзин остановился в доме Екатерины Фёдоровны Муравьёвой на Фонтанке, 25 и два месяца прожил в ожидании решения судьбы своей Истории Александром I. Гостил у вдовы своего друга и, по праву старшинства, покровителя М.Н. Муравьёва (1757-1807). В поворотный момент своей жизни в 1801 Карамзин обратился к нему с письмом, где просил Михаила Никитича о содействии в службе отечеству в качестве историографа. Благодаря усилиям М.Н. Муравьёва, занявшего в 1803 г. Пост товарища министра народного просвещения и попечителя Московского университета, Карамзин смог приступить к своему замыслу - написать «Историю государства Российского». 31 октября 1803 г. Последовал указ Александра I о назначении Карамзина историографом с жалованьем 2000 руб. в год. Как литератор Муравьёв был предшественником Карамзина на стезе сентиментализма [см.: 8, вкладыш между с. 352-353].

Сыновья М.Н. и Е.Ф. Муравьёвых Никита (1796 г.р.) и Александр (1802 г.р.) - будущие декабристы. Их первое тайное общество, по странному сближению истории, образовалось ровно через неделю после приезда Карамзина - 9 февраля 1816 г. [9, с. 104].

Историограф вернулся в первопрестольную в конце марта. 18 мая, отправив вперёд «обоз и людей», со всей семьёй в карете покидает Москву окончательно - и через пять дней снова в Петербурге» [9, с. 85].

На берегах Невы Карамзины живут летом, в начале осени в Царском Селе, «где по приказу царя для историка отделан китайский домик в царскосельском парке («зелёном кабинете» В.П. ) - с маленьким кабинетом во флигеле (друзья удивляются, как в столь малой келье помещается вся История Государства Российского!)» [9, с. 85].

Осенью, зимой и ранней весной в Петербурге. С осени 1816 г. В доме Баженовой «около Литейного двора, на Захарьевской за 4000 р., Нева в 100 саженях, не далёк и Таврический сад; двор хорош с садиком; всего довольно и сараев, и амбаров, комнаты весьма не дурны, только без мебели» [9, с. 85].

Из этого дома 2 февраля 1818 г. - ровно через два года после появления Карамзина с рукописью Истории в столице - покупатели понесли отпечатанные в типографии долгожданные 8 томов его многолетнего труда. А мы отмечаем, что «гром победы раздался поблизости храма иконы Божьей матери Всех скорбящих радость.

Осенью 1818 Карамзины вновь поселились на Фонтанке, 25 - в доме Е.Ф. Муравьёвой. Здесь фонтанируют споры о его труде, будущие декабристы, среди них «умный и пылкий» Никита Муравьёв, не приемлют идею благотворности самодержавия для России.