Христианская символика и образы

Помимо целостных библейских и евангельских сюжетов в романе присутствует и большое количество христианской символики и образов. Например, в доме Висленевых, в кабинете Иосафа, висят картины с изображением сцен из Священного писания: Ревекка с овцами у колодца (Быт. 24:12?58), Лаван, обыскивающий походный шатер Рахили (Рахиль, уходя с мужем Иаковом от отца Лавана, крадет его идолов; во время обыска Рахиль вынесла идолов из шатра, села на них, спрятав под седло и притворившись больной (Быт. 31:32?36)., и Фамарь с Иудой (история про невестку Иуды, зачавшую от него обманом (Быт. 38). Парадоксально, что картины с библейскими сюжетами висят именно в доме у Висленевых. Если Горданова и Глафиру можно классифицировать как бесповоротных грешников или даже демонов, которые принуждают к грехам других, то Висленев и Лариса - заблудшие души. Висленев - бесхарактерный, поддавшийся на провокации Горданова, Лариса - соблазненная душа, не имевшая цели и твердой духовной опоры, потому так быстро примкнувшая к нему и Глафире.

Часто в романе упоминаются христианские святые и персонажи библейских сказаний. Например, Глафира сама себя сравнивает с царицей Тамарой - в эпизоде с подменой завещания она произносит: «бывают дела гораздо страшнее, и их люди бестрепетно делают для женщин и за женщин, -- это, надеюсь, еще далеко не тот кубок, который пили юноша, царь и пастух в замке Тамары». Глафира имеет в виду царицу Тамару, которая получила трон после того, как ее отец грузинский царь Георгий III возвел дочь на престол, что было настоящим потрясением - правление женщины доселе было неприемлемым Клюкина О. Благоверная царица Тамара // Клюкина О. Святые в истории. Жития святых. XII-XV вв. М.: Никея, 2015. С. 3-38.. Православная Тамара Великая стала прообразом для многих литературных героев, например, для образа коварной царицы Тамары в одноименном лермонтовском стихотворении. Роковая красавица «всесильными чарами» Лермонтов М. Ю. Тамара // Лермонтов М. Ю. Сочинения: в 2 т. Т. 1. М.: Правда, 1988. заманивала своих любовников в покои, а после страстной ночи убивала. Иронически сравнивает майор Форов свой насморк с «Вечным жидом» - героем средневековых сказаний Агасфером, который обречен на скитание по свету в ожидании Второго пришествия Христа, потому что не дал Иисусу передохнуть по пути на Голгофу Батюшков Ф. Вечный жид. Новый энциклопедический словарь Бронгауз-Ефрон. т. XII. 1914. стр. 224--230.. Поп Евангел Минервин отождествляет всех женщин с «мироносицами» ? так называет Евангелие женщин, принесших ко гробу воскресшего Христа ароматы и благородное миро, чтобы для умащения Его тела. В разных книгах женщины разные, например, в Евангелие от Марка говорится, что пришли Мария Магдалина, Мария Иаковлева и Саломия (Марк. 16:1--13), а от Луки ? Мария Магдалина, Иоанна (жена Хузы), Мария (мать Иакова), «и другие с ними» (Лук. 24:1--10). «Святые» женщины романа действительно приходят к гробу Эльвиры Карловны (ее дочь Флора) и смертному одру генерала Синтянина (его жена Александра). Указание на святого содержится в имени Иосафа Висленева: Иосаф - индийский царевич, святой Православной церкви, с одной стороны, с другой, - Иосиф Обручник, муж Пресвятой Богородицы (Матф. 1:18), матери Иисуса. В романе его называют двояко: либо Иосаф (чаще всего), либо на французский манер Жозеф - так его называет Глафира, Горданов, нередко Жозефом Висленева называет и сестра Лариса. Очевидна оппозиция: неестественность, мракобесие (в смысле бесноватости, одержимости тьмой), оккультизм во французском имени, чистота и смирение - в православном.

Отсылки делают не только герои, но и повествователь: в конце первой части романа упоминаются «сорок разбойников», которых можно трактовать как нечестных нигилистов; из которых выбираются «новые межеумки», с которыми «надо ликовать или мучиться и многозаботливым Марфам, и безвестно совершающим свое течение Мариям». В Евангелие от Луки есть история о двух сестрах - Марфе и Марии, которых посетил Иисус. Марфа заботилась об угощении, а Мария села у ног Христа и слушала его. Марфа попросила Иисуса послать ей в помощь сестру, которая оставила ее одну служить. В ответ Иисус сказал...: «Марфа! Марфа! Ты заботишься... о многом, а одно только нужно. Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у неё» (Лук. 10:38?42). Внесюжетное расположение отсылки затрудняет проведение прямой параллели с конкретными персонажами, но, к примеру, Маркадэ соотносит Марию с генеральшей Синтяниной, а Марфу - с Ларисой (лже-Марфа, суетная Марфа) и Катериной Форовой Маркадэ Ж.-К. Творчество Н. С. Лескова: романы и хроники / Пер. с фр. Поповой А. И., Березиной Е. Н., Ефимова Л. Н., Сальман М. Г. СПб.: Академический проект, 2006. С. 151..

Примечательна обрядовая сторона христианства: предметы обрядов, символика, правила проведения церемоний. В романе упоминается 5 обрядов венчания (Флора и генерал Синтянин, Катерина Астафьевна и Филетер Иванович, Лариса и Подозеров, Лариса и Горданов, Алина Фигурина и Висленев) и 2 похоронных обряда (мать Флоры - Эльвира Карловна и Бодростин). 5 свадеб разнятся по степени религиозной вовлеченности супругов: Флора с генералом венчались «в походной церкви перехожего армейского полка», майор и майорша Форовы - в церкви, перед аналоем, в присутствии священника и по всем правилам (Ч. 4, гл. 21, «Свадьба Форовых»). Свадьба Ларисы с Подозеровым - «маланьина свадьба», (по замечанию Катерины Форовой), т.е. пышно и по всем правилам устроенная, но «несерьезная», как о ней думает сама Лариса, тогда как свадьба Ларисы и Горданова - незаконная, безнравственная и противоправная (обряд не описан, венчание произошло на чужбине - в Молдавии). Отдельно отстоит карикатурная свадьба Алины Фигуриной и Висленева: властная жена берет на поруки мужа, в то время как перед аналоем дьячок возглашает слова Апостола: «жена на боится мужа своего». Два похоронных обряда - матери Флоры и Бодростина - обрамляют роман: представлены два разных восприятия смерти. Преобразившаяся в своей печали, духовно (и физически «Густой, черный вуаль Флоры, никогда не открывавшийся на улице и часто спущенный даже в темном углу церкви, был поднят, когда она стояла посреди храма у изголовья гроба своей матери. На бедную Флору смотрели жадно и со вниманием, и она, доселе, по общему признанию, считавшаяся некрасивою, к удивлению, не только никому отнюдь не казалась дурною, но напротив, кроткое, бледное, с легким золотистым подцветом лицо ее и ее черные, глубокие глаза, направленные на одну точку открытых врат алтаря, были найдены даже прекрасными. Старый священник, отец Гермоген, духовник усопшей Эльвиры Карловны, духовник и Флоры, когда ему заметили, что последняя так неожиданно похорошела, отвечал: “не так вы выражаетесь, она просияла”».) возвысившаяся и ни слезинки не проронившая у гроба матери Флора противопоставляется безумным Глафире и Горданову, изображающим у гроба Бодростина скорбь, тогда как сами до ужаса боятся быть разоблаченными. Помимо обрядов на протяжении романа то и дело всплывают церковные атрибуты: рясы и ризы (одеяния священнослужителей), алтари и аналои, иконы; пелены (расшитая золотом и бисером ткань, украшающая иконы), занавеси (ткань, протягиваемая между вратами алтарной преграды и алтарем), орари (лента, надеваемая дьяконом через левое плечо), вомздухи (покровы на сосуды со Святыми Дарами), синодик (поминальная книжка), власяница и вериги (грубая одежда и железные цепи для умерщвления плоти).

Мотивы сверхъестественного

Христианское противостояние добра и зла сосуществует в романе с пластом сверхъестественного, носящим химерический характер. Хтоническое зло, выраженное не в конкретных библейских образах, а через неведомые «темные силы», безымянных чертей, демонов, бесов, злых духов, душевную одержимость, беснование - те самые, против которых и проводился ритуал добычи «живого огня» и «опахивания». Необычные явления, иронично названные повествователем «неведомыми силами незримого мира» и при этом им же и опровергнутые («тогда как ученым реалистам нашего времени достоверно известно, что нет никакого иного живого мира, кроме того, венцом которого мы имеем честь числить нас самих»), тесно соприкасаются с героями, наравне с ними представляя силы, двигающие сюжет. Герои?антагонисты «одержимы»: богатством, славой, независимостью и свободой, похотью; их демоны - это скрытые желания, темные стороны личности, достижение черты крайности и переход через нее. Основной тезис детективной сюжетной линии - одержимость Глафиры и ее «приспешников», которая, с одной стороны, объясняется «патологией», душевной болезнью и психическим отклонением Маркадэ Ж.-К. Указ. соч. С. 145.. По мнению исследователя Жана?Клода Маркадэ, герои?антагонисты представляют собой три типа медицинских патологий: Горданов - параноидальные наклонности и мания величия, Висленев - шизоидное расстройство личности, Глафира - истерия Там же.. Однако паттерны поведения героев равно иллюстрируют и оккультный элемент в их характерах, мистическую чувствительность, мотивированную одержимостью дьявольской, демонической.

Мистическая подоплека сюжетной линии Горданова

Бесовская одержимость руководит действиями Горданова: «каторжная душа», находящаяся на самом дне греховной иерархии героев Виницкий И. Русские духи: Спиритуалистический сюжет романа Н. С. Лескова “На ножах” в идеологическом контексте 1860-х годов. Там же., одержим богатством и властью. «Гигантский замысел» «Да, гигантский, небывалый: простой и невероятный. Его труднее не исполнить, чем исполнить, но мне нужна ничтожная сумма, какие-нибудь гадостные двадцать пять, тридцать тысяч рублей». Горданова, который на самом деле заключается в афере с правительственными лотерейными билетами Согласно письму Евангела Минервина генералу Синтянину, Горданов хотел «завести в разных местах конторы для продажи на сроки записок на билеты правительственных лотерей. Он хотел везде продавать записки на одни и те же билеты на срочную выплату и, обобрав всех, уйти в Швейцарию»., жажда разбогатеть выражается в его чувствах и эмоциях. Думая о богатстве, Горданов доходит до истерии, становится «припадочный»; «им овладевает бес», он «не может отвечать за себя». В беседе с Ванскок (Анной Скоковой - членом группы нигилистов) у Горданова «зазвенело в ушах и в голове зароился хаос мыслей», он «весь покраснел и даже пошатнулся»; им «овладело какое-то истерическое безумие, в котором он сам себе не мог дать отчета». Во время сотрудничества с Алиной Фигуриной по кассе ссуд он чувствовал «душевный зуд», что отсылает читателя к теории «свежих ран», которые не стоит «шевелить», т.е. менять намеченного курса, старые симпатии. При разговоре Горданов обыкновенно шипит, бледнеет и краснеет, задыхается, топает ногами, жестикулирует.

В погоне за богатством, в противостоянии «неведомым мифическим врагам, преступлений которых нигде нет» Горданов буквально становится «демоном» - провоцирует Висленева на написание революционного пасквиля, грозящего последнему новым политическим делом, подстраивает мнимый обыск, продает обескураженного Висленева в рабство предприимчивым Фигуриной и Кишенскому, рушит жизнь Ларисы, сводит в могилу генерала Синтянина (не без помощи Кишенского), участвует в отравлении племянника Бодростина и, наконец, убивает самого помещика - мужа Глафиры. Азарт Горданова настолько силен, что прежде прагматичный и отрицающий все нерациональное и нелогичное аферист начинает слышать голоса, видеть духи умерших. Самый показательный эпизод: момент обсуждения с Глафирой развязки спланированного убийства, когда Горданов видит зеленое платье, некогда привидевшееся Висленеву.

Горданов не просто деятелен, он демон искушения, соблазняющий, развращающий нравы, разрушающий мораль, склоняющий к бесчестию и коварству других. По сути Горданов - серый кардинал, руководящий действиями из тени, действующий от имени Глафиры, чтобы осуществить свои собственные планы, играющий «на своей и чужой головке». Горданов пытается склонить на свою сторону усердно сопротивляющуюся Ванскок: с его подачи нигилисткa-«староверка», сохранившая «древнее нигилистическое благочестие» оказывается втянута в его гнусный план обогащения. Горданов сравнивает нигилистов, отвергающих мошеннические методы, и старающихся, «чтобы общество было прежде уничтожено, а потом обобрано, между тем как сам он проповедовал план совершенно противоположный, то есть, чтобы прежде всего обобрать общество, а потом его уничтожить» с ягнятами - искупительной жертвой за грехи более решительных негилистов. Как отмечал М. Горький, Ванскок - «неутомима, исполнена самозабвения, готова сделать все, что ее заставят люди» Горький А. М. Н. С. Лесков. С. 88., человек, свято верящий в нигилистические идеалы, из-за Горданова втянутый в злостную аферу, составивший, однако, позднее пару майору Форову - нигилисту по убеждениям, но простодушного праведника по душевному состоянию.

В ночь перед дуэлью с Подозеровым Горданов склоняет Ларису к тайному свиданию в саду (Ч. 3, гл. 13, «В ожидании худшего»); а потом и вовсе принуждает к двоемужеству - страшному нарушению христианского священства брака. «Мутит» он и собственных крестьян (сначала «за глаза надавал мужикам самые глупые согласия на поземельные разверстки, и так разверстался, что имение теперь гроша не стоит», а потом переложил вину на майора Форова и попа Евангела Минервина, пытаясь вернуть себе собственность). Во власти дьявольской харизмы Горданова оказывается и «безнатурный», слабовольный и ведомый Висленев. По совету своего компаньона Иосаф продает часть дома, полагающегося ему по наследству от покойных родителей, хотя ранее он благородно уступил свою долю Ларисе. Сильное влияние оказывает и сама фигура Горданова: в эпизоде с мистическим исчезновением ножа для бумаг (Ч.1, гл.8, «Из балета “Два вора”»), именно пример Горданова побуждает Иосафа решиться на то, чтобы «обревизовать» портфель («Горданов бы не раздумывал на моем месте…»).

Мотив бесовства, как и в характере Горданова, проявляется в личностях Тихона Кишенского и Алины Фигуриной, демоническая хитрость и предприимчивость которых - результат его влияния, позже обернувшийся против него самого. Особенно иллюстративными для этой пары героев являются два эпизода: первый - сцена, в которой Горданов приходит «продавать» Висленева в дом к Кишенскому (Ч., гл. 8, «Финальная ракета»), и второй - эпизод пожара, подстроенного Фигуриной в квартире Горданова. Если поначалу оба недоумевали, при каких обстоятельствах можно продать живого человека («Как продаете? <…> Без его согласия?»), то позже и Кишенский, и Фигурина без малого берут Висленева в оборот: поступки Кишенского по отношению к Висленеву «превосходят всякую меру человеческой подлости» а действия Алины разоряют и Горданова («Алинка!.. Ты черт!»). Налицо эволюция дьявольского в героях: от нейтральных, слегка плутоватых мошенников до крупных аферистов, жонглирующих чужими жизнями.

Суеверная Глафира

Еще более интересен характер и действия Глафиры: в отличие от Горданова, ей не чужды угрызения совести, которые принимают сверхъестественную форму Мы имеем в виду эпизод в ч.4, гл. 8, «Немая исповедь»:

? Нет, это нестерпимо! Это несносно! ? восклицала она слово от слова все громче и болезненнее, и при этом то ломала свои руки, то, хрустя ими, ударяла себя в грудь, и вдруг, как бы окаменев, заговорила быстрым истерическим шепотом:

? Это зеленое платье... ты видел его, и я его видела... Его нет и оно есть... Это она... я ее знаю, и ты, ты тоже узнаешь, и...

? Кто же это?

? Совесть.

? Успокойся, что с тобою сделалось! Как ты ужасно взволнована!. Она, как и Горданов, склоняет окружающих на свою сторону, приобретая таким образом союзников, но если Горданов - демон азарта и власти, то она - демон искушения. Роковая красавица Глафира. сама находясь во власти страстей, заражает окружающих, пробуждая их темные желания, т. н. «недуг любви». Так, отношения Глафиры с Гордановым кроме взаимного желания обогатиться, строятся еще и на сильном влияния Глафиры на Горданова. То же самое справедливо и в отношении Висленева: робкий Висленев, ранее остерегавшийся Глафиры («Мы с ней в родстве, но не в согласии»), загорается к ней неземной страстью «…давняя истерика вела его к потере чувств и к совершенному расслаблению и упадку жизненности, меж тем как теперь с каждым глотком воды, поданной ему белыми, античными руками Глафиры, в него лилась сила безотчетной радости, упования и надежд», совершая ради нее убийство, а позже и принимая на себя вину за убийство Бодростина; скромный Ропшин становится хладнокровным дельцом (вспомним эпизод в имении Бодростиных после убийства Михаила). Под влиянием Глафиры переступает через себя и Лариса.

Сама помещица Бодростина становится своеобразной заложницей своих же злодеяний. Чем дальше заходит ее интрига, тем успешнее реализуется афера, тем страшнее ей становится. Чувствуя, что близится момент убийства ее мужа, она страдает от «недугов», которые порождает ее собственная «злая воля» и пытается отвратить страшное окончание плана («приближение к развязке запутанных ею узлов все-таки действовало на нее неприятно... Натура в ней, против воли ее, возмущалась, и в сердце ее шевелилося нечто вроде молитвы: да идет сия чаша мимо»). Страх Глафиры выражается в ее мистической настроенности: Глафира чаще, чем кто бы то ни было, замечает дьявольщину, сверхъестественное и явственно ощущает влияние мистических сил. В эпизоде с подменой завещания Глафира падает без чувств, когда узнает, что останется без наследства после смерти мужа; после смерти Кюлевейна Глафира исполнена неподдельного «глубочайшего страха»; в загородном имении Бодростиных Глафире мерещится ее муж в распоротом кирасирском мундире, что также сильно влияет на состояние Глафиры (Ч.2, гл.14, «Из прекрасного далека») «Она тяготилась мертвым безмолвием зал, где тревожному уху ее с пустынных хор слышалась тихая речь и таинственный шорох; ее пугал сумрак сонных кленов, кряхтящих под ветер над сонным, далеким прудком старинного парка; ее пугал даже всплеск золотистого карася на поверхности этой сонной воды. Ее состояние было созерцательное и болезненное…»; во время чтения письма Ципри-Кипри Бодростина боится упасть в обморок (Ч.3, гл. 8, «Не краснеющие»); дорожный баул кажется испуганной Глафире черепом с двумя белыми глазами (Ч. 5, гл. 14, «В черном цвете»); «полный страх» ощущает Глафира перед Ропшиным, над которым в то же время имеет власть; в лице таинственного монаха, пришедшего помянуть погибшего Бодростина, Глафире «против воли» видится призрак Светозара Водопьянова. Два особенно иллюстративных эпизода: эпизод с зеленым платьем покойницы Флоры и финал романа - смерть Бодростина и его двигающиеся руки. Именно Глафира проливает свет на природу таинственного зеленого платья, силуэт которого видел Висленев и который предположительно вернул ему выпавший в окно нож., ? платье принадлежит покойнице Флоре. Именно Глафира пугается двигающихся рук мертвеца Бодростина, своим криком выдавая себя и своих подельников («Это не я! Это он!»). Также любопытно, что эту знаковую фразу Глафира дублирует задолго до убийства - в середине романа во время разговора с Висленевым - Это все он, все он! - отвечала сквозь смех Бодростина, показывая на Висленева. (Ч.3, гл. 8, «Не краснеющие»)., предсказывая, на кого падет вина за убийство. Как и у Горданова, поведение Глафиры раздражительно, болезненно, экзальтированно. При разговоре она краснеет, бледнеет, падает в обморок, холодеет от страха; она ощущает тревогу, отзвуки паранойи, гнев, омерзение, ужас, даже нечто вроде ревности, видит тени, слышит голоса, ощущает чье-то присутствие.

Глафира - по совместительству и главная спиритка романа. Заинтересованность в спиритизме, внешне мотивированная желанием привлечь внимание публики, а внутренне, возможно, спровоцированная все той же демонической одержимостью («К ней против ее воли пристало нечто такое, от чего она никак не могла отвязаться. Это ее сначала смешило и занимало, потом стало досадовать и путать, наконец даже минутами пугать. На ней оправдывались слова Альберта Великого, что на свете нет человека, совсем недоступного страху сверхъестественного»).

Вершить дела - проводить встречи, заключать союзы, принимать решения - Глафира предпочитает в темное время суток, что подчеркивает мистический подтекст ее действий. Вспомним эпизод первой встречи с Гордановым в начале романа: она состоялась в полночь - время, окутанное мистикой и наделенное символическим значением пограничности, переходности. Горданов получает таинственную записку, поначалу не может верно определить время встречи. Таинственный антураж символизирует и желание Глафиры погасить свечи (мотив огня) и сидеть в темноте; сверхъестественная красота женщины пленяет Горданова («руки Бодростиной, лежавшие на его плечах, стыли, а на его веках как бы что тяготело и гнало их книзу»), заражает его и провоцирует на активные действия. Бодростина уходит из покоев Горданова сразу же, как только видит, что за окном забрезжил рассвет, словно проводя границу между временем заговорщиков, дьявольского искушения и временем благочестия (примечательно, что действия на хуторе Починок происходят в дневное время, ночью герои действуют только в финале романа во время ритуала «Живого огня»). Последующие встречи Глафиры и Горданова проходили по ночам; обыск Горданова, Висленева и Ванскок был инсценирован ночью, встречи Глафиры и Ропшина - также в темное время суток, откровенные объяснения с Висленевым - исключительно после захода солнца, при свечах и в закрытом помещении. Беседы в спиритском обществе в Париже проводились исключительно по вечерам, даже в имении Бодростиных Глафира проводила именно вечера (например, ужин, на котором присутствовал Святозар Водопьянов; вспомним, что в отличие от Глафиры Синтянина и Лариса принимают гостей и по утрам и приглашают на обеды). С темным временем суток связаны и сверхъестественные наваждения, преследующие Глафиру и ее приспешников. Эпизод с портфелем Горданова в начале романа приходится на позднюю ночь (к тому же, Висленев хочет зажечь свечу, но не может найти спички); эпизод в имении Бодростиных, когда Глафире (и не только ей) мерещится ее супруг Михаил в кирасирском мундире с распоротой спинкой, в то время как его нет в имении, - тоже происходит в ночное время. Ночью Глафира сжигает завещание Бодростина, подменяя его фальшивым (Ч.3, гл. 3, «Положение дел, объясняющее, почему Подозеров заговорил о близкой смерти»), ночью Горданов и Висленев травят Кюлевейна (Ч. 5, гл. 25, «Две кометы»).

Мотив маскарада и мотив безумия в образе Висленева

Что особенно любопытно в разговоре о бесновании, бесовской одержимости - это мотив безумия. Здесь основополагающую роль играет Иосаф Висленев. В его фигуре переплетаются мотив безумия и мотив маскарада, игры Старыгина Н. Н. Евангельский фон (смысловой и стилистический) в романе Н. С. Лескова «На ножах». Там же.. «Безнатурный» Иосаф попадает под влияние демонов Горданова и Глафиры, сначала меняет маски, усердно исполняет отведенную ему роль, а затем и вправду сходит с ума, подвергаясь «сатанинской обработке» Маркадэ Ж.?К. Указ. соч. С. 148. своих компаньонов. Арсенал масок Висленева обширен: сначала он перспективный жених, пускай и «легкомысленный», каким его видит Синтянина, потом неудавшийся революционер; на начало действия романа Висленев ? «козел отпущения» для Глафиры и Горданова («Висленев будет наш козел, на которого мы сложим наши грехи»); усердный лакей («когда взрослый человек хочет достать плод, он всегда посылает мальчика трясти дерево»). Еще позже Иосаф ? марионетка в руках Горданова, который инсценирует обыск и «выручает» Висленева из плена, «продавая» его Алине Фигуриной. Висленев снова превращается, на этот раз в «Алинкиного мужа», каторжника и вечного должника. Долги, повешенные на Висленева (якобы за содержание записанных на него детей Алины) усугубляют зреющее в нем безумие («Ты больше ничего как сумасшедший, с которым нельзя ни о чем рассуждать»). Взаимоотношения с Глафирой и буквально бегство от мучительницы Алины за границу становятся спасением Висленева. Обольстительнице Глафире после потрясения Висленева (таинственный эпизод со вспоротым портфелем Горданова и фигуру в зеленом платье) не стоило труда завертеть «верченую голову» Иосафа и приобщить к своей интриге. Роль мужа Фигуриной сменяется на роль прислужника Глафиры (мажордома, стряпчего, дворецкого, компаньона - всего понемногу). Самым знаменательным, пожалуй, является эпизод получения нового имени (Ч. 5, гл. 9, «Он теряет свое имя и получает имя Устина»). Прежде Иосаф Висленев постепенно превращается то в Жозефа (вспомним, что так его называет только «оплот» одержимых - Горданов, Глафира и Лариса), то в monsieur Borne Это прозвище - результат ошибки; Глафира произнесла фразу на французском: «Сet homme est borne, mais il donne souvent des reponses aux questions les plus profondes {Это ограниченный человек, но часто он дает ответы на самые глубокие вопросы (фр.).}». Члены спиритского кружка услышали слово borne; так за Висленевым закрепилось прозвище «monsieur Borne». и, наконец, в Благочестивого Устина. Эпизод превращения Висленева в практикующего спирита-медиума заслуживает отдельного внимания, поскольку иллюстрирует одержимость героя. Изначальное желание сделать своим покровителем Блаженного Августина выливается в ошибку, которая превращает известного святого в неизвестного проходимца. Висленев и его одержимость, зреющее внутри безумие, скрытый в душе демон не дает герою упомянуть имя настоящего святого; «негилист», попытавшийся прикоснуться к священным понятиям, в итоге по-настоящему сходит с ума в финале романа Сергучева В.А. Мотив спиритизма как средство создания образов нигилистов в романе Н. С. Лескова “На ножах” // Русский язык и литература в современном образовательном пространстве: диалог культур. Сборник материалов международной научно-практической конференции / Ред. Т. А. Бердникова. Чебоксары: Интерактив плюс, 2018. С. 265-268..Границы между притворством и истинными чувствами Висленева крайне размыты: в главе 11 (ч. 5, «В шутовском колпаке») Висленев настолько уверяет себя в способностях медиума, что, уговаривая Глафиру остаться в Париже, пытается апеллировать к духам умерших. Безумный Жозеф все больше погружается в пучину коварной бесовской игры, в которую его втянули Горданов и Глафира: когда он красит волосы и переодевается в чужую одежду (во время остановки поезда из Парижа в Берлине), чтобы скрыться от преследования долговой полиции, это вполне логичное и разумное решение кажется окружающим безумным. Когда Висленев пугается исчезновения Глафиры из поезда, его реакция и впрямь становится безумной, неадекватной, плодом «расстроенного воображения». Неслучайно глава носит название «На краю гибели».

Апогей безумия Висленева - в эпизоде с ритуалом «Живого огня». Изначально втянутый в сложную интригу Глафиры именно с целью пособничества в убийстве Бодростина, Висленев качественно исполняет свою роль. Окончательно помешавшийся Иосаф вмешивается в убийство Бодростина (ему было нанесен два удара, какой из них был первым - неизвестно), надеясь на брак с Глафирой («Меж тем кто-то прежде ворвавшийся путался в переходах, тяжко дышал, бился о двери и, спотыкаясь, шептал: “Где ты! где же ты наконец... я наконец сделал все, что ты хотела... ты свободна... вдова... наконец я тебя заслужил”»). Уже появившаяся на рубашке Михаила Бодростина «кровь» в виде вина (пролитого Глафирой) вновь возникает на руках и лице Висленева. Возможно, на легко впечатлительного Висленева повлияли те же сверхъестественные силы, что и на его сестру Ларису - она решается создаться в грехе двоемужества в ту же самую эту роковую ночь. Вспомним, что именно Висленева крестьяне называли «коровьей смертью», чему он сам чрезвычайно обрадовался, во-первых, «это <…> возвышало в его глазах его мистическое значение» (Висленев старательно вживался в роль спирита-медиума), во-вторых, поддаваясь влиянию Горданова, Висленев придумал хитроумный план, чтобы настроить крестьян Бодростина против их же барина. Висленев - жертва безумных страстей, имеющих сверхъестественную природу и мистическую подоплеку.

Мотив огня

На протяжении романа огонь появляется в самых неожиданных эпизодах: от постоянно курящей пахитоску Глафиры и не умеющего разжигать свечи Висленева до легко воспламеняемого янтаря, с которым Глафира сама себя ассоциирует, от пожара в квартире Горданова, который был подстроен Фигуриной и Кишенским и который оставил Горданова без гроша в кармане до пожара в на бодростинской фабрике, перекинувшегося на дом Подозерова, от духа огненного змея, привидевшегося крестьянам в ночь перед ритуалом до самого ритуала добычи живого огня. Обряд огничанья - кульминация развития мотива; подсвечиваемые на протяжении романа маркируют точки пересечения сверхъестественного пласта с основным сюжетом. При этом огонь не однороден: противопоставляется новый живой огонь старому, подстроенный - стихийному, малый и контролируемый - масштабному и неуправляемому.

Отзвуки огненного мотива появляются в характеристиках героев: Глафира любила Горданова, «воспламененная идеями додарвинской эпохи петербургской культуры», «огненно рыжие» волосы у чертовки Алины Фигуриной, «пламенно» добивается Подозеров «господства над собою», ведь для него «внутренняя гармония и достоинство ценнее счастья» Маркадэ, Ж.-К. Указ. соч. С. 411.. «Мрак и пламень» - такую характеристику дает Висленев своей сестре Ларисе; «пламенем огненным» (Псалом 103:4) называет Форову Синтянина после ссоры тетки с племянницей. «Пламенеют» уши Горданова, когда его начинает подозревать Ворошилов, «пламенела» в своей любви к Александре Синтяниной мать Висленева. «Жарить на медленном огне» хочет Иосаф своих мучителей, словно проявляя демонические нотки, пробужденные Гордановым («Да я сам бы подложил под них [Алину и Кишенского] дров…»), пока последний стремится «раздув огонь, собрать жар чужими руками». Именно в огне Глафира уничтожает конверт с завещанием Бодростина; а генеральша Синтянина при свете нечаянно брошенной горящей спички видит выколотые глаза Флоры на портрете. От «антонова огня» т.е. от гангрены страдает в финале Горданов, словно отбывая наказание за убийство. Иными словами, мотив огня, протянутый через роман, в конце воплощается как материальный и при этом символический, ритуальный «живой огонь».

Религиозно-мистический интертекст

«На ножах» поражает не только наряженным множественным противостоянием всего всему, но и обилием пересечений романа с другими литературными (художественными) произведениями - неосознанных (либо не столь явных) реминисценций, осознанных аллюзий, словом, выраженной интертекстуальностью. Некоторые из отсылок достраивают оппозицию «реальность - мистика», дополнительно подсвечивая сакрально-мистический пласт в романе.

Мистическим функционалом обладают реминисценции из Шекспира. Тень отца Гамлета видит в Висленеве Горданов («Это еще что такое значит? Чем ты недовольна, злополучная тень, и чего еще жаждешь?»). Шествие русских баб с добытым живым огнем Глафира сравнивает с проказами Титании над Обероном («Сон в летнюю ночь» - однако у Шекспира царь фей и эльфов Оберон подшучивает над Титанией, обставляя все так, что она влюбляется в ремесленника с ослиной головой). Театр?мистическая реальность трансформируется в театр?шутку, театр?забаву. Отсылки к «Королю Лир» (Висленев Горданову: «Знаешь, Горданов: я понимаю в одном месте короля Лира.<…> Когда он при виде неблагодарных Реганы и Гонерильи говорит: “и злая тварь мила в сравненье с тварью злейшей”») превращают театр в трагедию, роковое стечение обстоятельств, аналогичное таковому в финале «На ножах».

Через призму пушкинского «Медного всадника» читатель смотрит на Петербург по возвращении в этот город Глафиры и Горданова: «полнощных стран краса и диво» - это великий город, преобладание гармонии над хаосом, цивилизации над природой, с одной стороны, и мертвящий холод искусственного петербургского пространства, наполненного мистикой, с другой. Именины Бодростина - калька пушкинского «Пира во время чумы»: зловещее празднование посреди распада и разложения, только вместо эпидемии холеры здесь падеж скота, вместо священника - крестьяне, а вместо разнузданных вельмож - чета Бодростиных и их гости.

Название 8 главы первой части романа («Из балета “Два вора”») отсылает читателя к знаменитому балету «Роберт и Бертрам, или Два вора» - это комический балет на известный средневековый сюжет о Роберте-дьяволе Контаминация исторических и мифологических мотивов легла в основу французского рыцарского романа XIII века «Robert le Diable»; позднее была поставлена одноименная опера Мейербера (1831); еще позднее - вышеназванный балет (1841). См.: Раку М. Пришествие «Роберта-Дьявола»: опера Джакомо Мейербера на страницах русской литературы // НЛО. 2017. № 6. URL: https://www.nlobooks.ru/magazines/novoe_literaturnoe_obozrenie/148_nlo_6_2017/article/19350/ (Дата обращения: 06.06.19); Савченкова Т.П. Опера Д. Мейербера «Роберт-дьявол» в русской музыкальной культуре 30-х гг. ХIХ века и творчестве П. Ершова // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2012. № 7 (18). Часть 2. С. 181-185.. Здесь очевидна параллель между Робертом - человеком, изначально связанным с сатаной, но имеющим шанс раскаяться и не поддаться дьявольским искушениям, которыми его соблазняет его друг Бертрам, и двумя героями романа Лескова - Висленевым и Гордановым соответственно. Этот эпизод будет косвенно подсвечен в романе еще раз - уже в финале романа: хор из одноименной оперы будет звучать во время ужина в имении Бодростиных (одновременно с ритуалом «живого огня» на хуторе) (Ч. 6, гл. 16, «Живой огонь»). Мистический окрас приобретают взаимоотношения Горданова и Глафиры, когда последняя в разговоре цитирует лермонтовского «Демона» - как роковая любовь демона к простой девушке Тамаре закончилась трагически, так и желание Горданова жениться на Глафире закончится тюремным заключением одного и нравственным опустошением другой.

Таким образом, мы проанализировали религиозные маркеры в сюжете романа. Элементы масштабного обряда огничанья, представляющего вершину айсберга религиозно-мистического пласта, располагающегося на уровень ниже пласта сюжетного, присутствуют и в «светском тексте», но если народная религиозность - двоеверие, сочетание языческих и христианских практик, синкретичность народного религиозного сознания, то в «светском» сюжете романа православие противопоставлено хтоническому, безосновательному, безымянному злу. Мы также выяснили, что название «На ножах» отсылает не только к социально-политической ситуации в современной Лескову России, но и к организации романа: как структурной, сюжетной («На ножах» ? роман?фельетон, где резкие повороты сюжета привлекают внимание читателя, держат в напряжении и не дают заскучать), так и к религиозно-мистической (роман - множественное противостояние сил «добра» и «зла», христианской и природной, народной гармонии хаосу мракобесия, морального разложения). Основополагающую роль в выстраивании этой оппозиции играют библейские, евангельские и апокрифические мотивы и символы, с одной стороны, и обобщенные (как материальные, так и метафорические) мотивы бесовства (беснование), одержимости, безумия, игры?маскарада и огня.

3.Герои-пророки в романе

При изучении религиозности в романе нельзя не обратить внимание на двух героев - Веру и Светозара Водопьянова. Эти герои отстоят от основного сюжета романа, при этом именно через них словно транслируются своеобразные «божественные откровения», проливающие свет на главную интригу романа. На протяжении романа Вера выступает главным резонером (что, впрочем, весьма условно; резонер транслирует точку зрения автора, Вера же этого не делает) - видит то, что не видит читатель, обращает внимание на то, что скрыто в тени, проясняет непонятные явления, события, поступки. Светозар Водопьянов - спирит, при этом ему не чуждо и православие; он также пророчествует и видит недоступное. На примерах этих двух «антиков», по замечанию Риты Поддубной, можно увидеть, как «таинство бытия вторгается в повседневную жизнь» Поддубная Р.Н. Указ. соч. С. 21.: как проявляются сверхъестественные силы, влияющие на героев и сюжет.

Вера

Вера - глухонемая падчерица генеральши Синтяниной, Светозар Водопьянов - управляющий княжеским имением неподалеку от села Бодростиных; два героя словно стоят на пограничье между потусторонним и посюсторонним; они эксплицитно позиционируются как люди не от мира сего, резко отличные от всех, кто их окружает. На их поведение влияет религиозная мотивация, которая так и остается для читателя неразъясненной.

Вера - дочь Синтянина от первого брака. В романе говорится о набожности матери Веры - Флоры, дочери экономки Синтянина, немки Эльвиры Карловны, от бедного подмастерья. Как замечает духовник, перед которым Флора исповедалась перед смертью, она, моля о «его спасении», вероятно, подразумевая мужа. «Просиявшая» после смерти матери, Флора прожила недолгую, но праведную жизнь; и Синтянина, и Вера называют ее «ангелом». В романе Флора появляется как нематериальный призрак, дух, живущий в портрете. Соприкосновение Веры с потусторонним миром может объясняться и глубокой религиозностью ее покойной матери, поддерживающей общение с Верой даже после смерти. На протяжении романа Вера много раз выступает прорицателем-ясновидцем, причем не косвенно, а прямо вторгаясь в ход событий, прямо указывая на что-либо или направляя героев к действиям. Героиня регулярно транслирует некоторые божественные откровения, которые проливают свет на многие происходящие здесь события. девочка словно стоит на пограничье между материальным миром и миром духов. Божественные откровения помогают ей видеть то, что не видят другие герои: привязанность Синтяниной и Подозерова, греховность семейства Висленевых, дьявольскую натуру Горданова.

Когда Горданов и Висленев приезжают в хутор Починок, Вера заболевает и становится «беспокойна». Зеленое платье Веры мерещится Висленеву в ночь, когда он пытается «обревизовать» портфель Горданова и роняет за окно нож для бумаг. На следующий день после этого эпизода Вера вскрикивает «Кровь!», указывая пальцем на висленевский флигель (Ч. 1, гл. 11, «Утро, которое хочет быть мудренее вечера»), тем самым предупреждая либо кровь на руках Висленева (убийство Бодростина), либо кровь Ларисы (которая в финале романа покончит с собой). В эпизоде душевной беседы Ларисы и Подозерова (Ч. 3, гл. 2, «Женский ум после многих дум») Вера сводит руки Синтяниной и Подозерова и крестит их, словно бы благословляя - а в финале романа Подозеров и Синтянина после смерти генерала сочетаются браком.

В ночь перед дуэлью Подозерова и Горданова Вера служит проводником для Синтяниной в потусторонний мир: портрет Флоры «вручает» Александре кольцо. Этот эпизод показателен еще и тем, что столь необычные божественные откровения, транслируемые Верой в романе, теперь затрагивают и Синтянину. Общение с Верой приобщает Синтянину к потустороннему миру. Портрет Флоры с выколотыми глазами, сошедший со стены и «подаривший» кольцо словно дает благословение героине, убеждает, что она идет по верному пути. С другой стороны, этот эпизод убеждает Синтянину, что «вокруг <…> гнездятся какие-то чары», что «в жизнь... мешается кто-то такой, про кого не снилось земным мудрецам». В какой-то степени героиня права и артикулирует структуру романа: сверхъестественный пласт романа проступает сквозь основной сюжет, меняя его курс. Кульминацией «ясновидения» Веры становится финал романа: именно Вера приносит хлыст Глафиры с трехгранным стилетом, который является главной уликой в деле убийства Бодростина. С подачи Веры и становится доподлинно известно, кто же убил Бодростина (трехгранная рана на теле помещика совпадает с наконечником хлыста).

Можно предположить, что Вера становится причиной духовного возрождения генерала: жесткий и холодный в начале романа генерал умирает, благословляя брак Александры и Подозерова. Своим мужеством героиня обращает генерала если не к вере, то к добронравию, терпимости, благочестию. Лариса в тексте упоминает, что «в проезд государя», во время военных маневров Вера басом, «будто <…> совсем другой человек, <…> сильный мужчина» кричит «прочь», защищая Синтятину от генерала (он пытался в нее выстрелить). Здесь вспоминаются слова священника Гермогена о том, что генерала Синтянина нужно спасти, вероятно, в метафорическом смысле, спасти от безверия, от нарушения христианских заповедей, что и делает Вера вместо умершей Флоры. В финале романа, однако, Вера уходит со сцены - умирает, т. к., по мысли исследователя Шелаевой, судьба Веры «не ясна» Лескову Шелаева А.А. Указ. соч. С. 7..

Светозар Водопьянов

Светозар Водопьянов - «народный» спирит и медиум, не проводивший, однако же, «медиумических сеансов», но подобно Вере умееющий «прозревать тайны». Управляющий княжеским имением недалеко от села Бодростиных, Водопьянов собирает вокруг себя «калек и уродцев человеческой породы», создавая хаос как в доме, так и в хозяйстве, которое на удивление шло хорошо и приносило выгоду. Из-за особенной удачливости в управлении имением его прозвали «черным барином», которому по слухам были известны мистические способы ведения хозяйства. Водопьянов знал, что есть «мир живых существ, не нуждающихся ни в пище, ни в питии, ни в одежде; мир, чуждый низменных страстей и всех треволнений мира земного», что иллюстрируют его странные поступки в романе, за что его называли еще и «Сумасшедшим бедуином».

Водопьянов появляется в середине романа в качестве «духовного наставника» Глафиры (Ч. 3, гл. 4, «Сумасшедший бедуин»). Бодростина спрашивает его о перевоплощении душ, Водопьянов в ответ рассказывает историю о студенте Спиридонове, которая вынесена в отдельную главу, что делает ее как бы вставной новеллой, усиливая мистическую атмосферу. Позже выясняется, что история не что иное, как реальная судьба реального человека - героиня новеллы Лета напоминает мать Подозерова. В финале новеллы Водопьянов, описывая момент самопроизвольного «падения» руки Леты в руку помещика Поталеева, проделывает то же самое с руками Подозерова и Ларисы, тем самым словно пророчествуя их грядущую свадьбу.

Еще более сгущенную мистическую окраску имеет эпизод после завершения рассказа спирита. Глафира идет искать резко убежавшего Водопьянова; при встрече он выкрикивает двусмысленные фразы про странника, скверную холодную планету, черную птицу и женщину, которая «все поправит» «А?.. что?.. Да, странник... еду, еду, - заговорил он, еще шибче махая в воздухе своим капюшоном. - Скверная планета, скверная: вдруг холодно, вдруг холодно, ух жутко... жутко, жутко... крак! сломано! а другая женщина все поправит, поправит!». Пророчество Водопьянова, исходя из последующих событий романа, можно интерпретировать довольно ясно: женщина, что все поправит - это Синтянина, перед которой «исповедалась» Лариса, рассказав о своем двоемужестве, которая до последнего заботилась о падчерице Вере и супруге-генерале, а позднее составила счастье Подозерова. Нарочно сломаны будут перила на мосту, по которому проедет Водопьянов на лошади, затем свалившийся из-за сломанных перил в овраг и убившись насмерть. Под сломом, разрушением также можно метафорично понимать развал семейств Бодростиных, Синтяниных, Висленевых, Форовых - серию смертей в финале романа. Как странника можно принять как самого Водопьянова, заехавшего к Бодростиным, так и Горданова, заехавшего в провинцию и учинившего массовое разрушение в прямом смысле (смерти, пожар, разорение, заключение), так и в переносном - разложение, упадок, развращение нравов.

Если Флора появляется в романе как миф, бесплотный дух, а уже затем - как материализовавшийся в портрете призрак, то Водопьянов, наоборот, сначала фигурирует как физическое тело, а затем как мистическое наваждение. Призрак Водопьянова привидится сначала Синтяниной («пред нею точно выплыл из морозного тумана Светозар Водопьянов»), даже в форме бесплотного духа предупреждая ее об опасности («крикнул на ее лошадь, крикнул самой ей “берегись” и опять сник, точно слился с тем же туманом»). Затем во сне уже погибшего Водопьянова с белой птицей на плече (при жизни птица была черной - противопоставление реального и сверхъестественного) увидит Глафира.

Вокруг образов Веры и Водопьянова мистическая аура - все самые таинственные феномены романа (вещие сны, пророчества, призраки) - сгущена до предела. Набожность Веры, двойственная вера Водопьянова играют в этом ключевую роль. Оба героя погибают в финале романа, словно бы выполнив свое предназначение. Водопьянов предсказывает завершение интриги Глафиры, Вера указывает на главного виновника смерти Бодростина - на этом миссия двоих пророков на земле завершена. Тем не менее, сверхъестественные маркеры появляются в романе не только на траектории движения этих двух героев. Предваряя кульминацию религиозности - ритуал добычи живого огня - сверхъестественный пласт просвечивает и сквозь основной детективный сюжет.

Заключение