Повесть "Без языка Я"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ АВТОНОМНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

«ВЫСШАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ»

Факультет гуманитарных наук

Школа филологии

Выпускная квалификационная работа - МАГИСТЕРСКИЙ ПРОЕКТ

Повесть "Без языка Я"

по направлению подготовки 45.04.01 Филология

образовательная программа «Литературное мастерство»

Подлыжняк Наталия

Москва 2019



Содержание

Глава 1

Площадь трёх вокзалов

Москва Ярославская - Сергиев Посад (платформу «Лось», «Заветы Ильича», «Правда» поезд проследует без остановки

Сергиев Посад - Москва Ярославская/ Ленинградский вокзал/

Каланчевская - Шаховская/ Москва Казанская - Луховицы

Глава 2

Москва Курская - Щербинка(Платформу «Битца» поезд проследует без остановок

Глава 3

Щербинка/Дедовск

Дедовск - Серпухов (?) (Платформу «Луч», «Авангард» поезд проследует без остановки

Глава 4

Щербинка («Как бы дом

Щербинка - Серпухов / Серпухов - Щербинка

Глава 5



Глава 1

Площадь трех вокзалов

Я слышал, есть карта мира, которая покрыта золотой пыльцой. На ней надо стирать монеткой те места, в которых ты побывал. Внутри все страны раскрашены в разные цвета, поэтому чем больше стираешь, тем ярче твоя карта. И ты уже не просто зануда, который просидел всю жизнь на одном месте, а классный путешественник. Я придумал себе такую карту сам. Это была схема пригородных поездов.

Конечно, поначалу я всегда стартовал с Площади трех вокзалов. Когда я вышел там в первый раз, то ужас и страх после побега наконец сменились восторгом: вокруг была целая куча народу, все бежали, шныряли внутрь вокзала и обратно, дергали за двери, как будто хотели оторвать их с корнем. Машины друг друга подпихивали, топились на солнце, как масло в каше. А я крутил головой, будто ненормальный, и, по-честному сказать, даже не дышал. Прямо вот так на одном месте стою, а все вертится, в ушах стук сердца, перед глазами пятна, а в голове мысль, что мне устроили «темную». Я даже подумал, что слепну, а это мой самый большой, прям-таки вселенский страх. Только потом понял, что это со мной был обморок.

Тут звук сердца сбился из-за толчка в спину. Я обернулся - передо мной оказалсяхмурый охранник в сером.

- … тебя спрашиваю! Чё встал, как истукан? Шлагбаум не видишь?

Его слюни разлетелись и попали мне на плечо. Он еще что-то кричал, а я уже уносил ноги от него подальше. Несколько зевак смотрели мне вслед. Вот позор-то! Только десять минут среди людей, а уже так засветился. Откуда я знаю, может он вызовет полицейского или врача. Тогда мне крышка. Я еле успел забежать в закрывающуюся деревянную дверь и выдохнул.

Изнутри в лицо сразу подул сквозняк и завоняло чем-то приторным, смесью гнилых объедков и как будто мочи. Дверь опять распахнулась и уже не закрывалась - через нее набилась куча народу с сумками и чемоданами. Все обходили сидевшего на корточках мужика. Так это от негоэтотзапах! Вроде нормальный мужик в огромной кожанке и джинсах. Он закрыл глаза под черной шапкой. Неприятное у него было лицо:такое опухшее, красноес подтеком под глазом. Как, если на улице минус тридцать. Я обалдел, почему никто ему не поможет? Не успел я что-то придумать, как он весь вздрогнул и захрапел. Люди оборачивались, но сразу отводили глаза, и вставали в очередь к металлоискателям. А за ними опять мелькнули охранники. Руки за спиной, глаза заглядывают каждому в лицо. Я развернулся, чтобы выйти, но какой-то человек поставил у моих ног спортивную сумку и теперь пытался обвязать её скотчем. вокзал поезд платформа остановка

Не надо привлекать к себе внимание. Среди толпы нужно потеряться, а не стоять, как вкопанный, и не идти против движения. Сразу могут начать кричать или, еще хуже, что-то спрашивать. А разговоры, как вы понимаете, не мой конёк. «Пустите!», - все равно завопил я мысленно и вырвался обратно на улицу.

Интересно, что после всех моих странствий, этот запах не вызывал у меня отвращения и всегда напоминал о первом дне на свободе. Я думаю,он был похож на то, как пахнут почки и трахеи в забегаловках в Италии. Я об этом знаю благодаря Безымянному. Он такой умный, и так много знает, что его часто хочется называть Безымянопедией. Свои факты он вставляет в разговор куда и какпопало.

- Прикинь, в Средневековье богатые итальянцы выкидывали ненужные внутренности животных на улицу, а бедняки их ели. - эту историю он вспомнил, когда на ужин нам наложили печенку с макаронами. -В Италии их до сих пор готовят и называют национальным блюдом. Всякие трахеи, диафрагмы, желудки теленка или коровы. Жесть! Называется зато красиво. Запоминай по буквам: л-а-м-п-р-е-д-о-т-о.

Вот бомжу бы польстило такое название! Но трахеи трахеями, но все-таки я так тогда и не понял, что со мной случилось. Этот мой обморок - это страшно? Может, я болен? «С холодной головой и жарким сердцем» - точно пронеслось тогда у меня в голове. Фраза, конечно, опять не моя, так любил говорить про командиров, типа Наполеона, мой интернатский историкан - с торчащими усами и слюнявыми большими губами, а потом делать паузу и обводить класс глазами, как будто он тот самый великий полководец.

- Да-да, буду хладнокровным, решительным там. Только не лезь мне больше в голову, - послал я его про себя. - Я сам себе хозяин. Теперь.

Короче, несмотря на позорный обморок, Площадь трех вокзалов мне понравилась - на ней я мог выбрать любое направление и вернуться обратно только спустя день. Новые города и остановки я всегда помечал на своей карте пригородных поездов. В тот самый первый день у меня её еще не было (я выпросил её позже у торгаша на Казанском направлении), но уже был план - в рюкзаке лежал пакет с разноцветными лентами и два ободка. Ленты, сколько успел, я выкрал из кабинета «Технологии» для девчонок («экспроприировал», как с умным видом говорил уже про советских комиссаров историкан. Я называл его про себя Урод. Он иногда занимался дополнительно с другими мальчиками, а со мной - никогда, потому что терпеть меня не мог. И поэтому всегда морозил меня своим прищуром). Ободки тихонько вытащил из тумбочек Близняшек (на самом деле, они вовсе не близняшки, просто их так прозвали за то, что делали одинаковые прически и держались за ручки, даже когда разговаривали). Я не знаю, почему решил украсть именно это, просто привык полагаться на интуицию. Она меня еще никогда не подводила.

Еще в интернате, готовясь к побегу, я сделал на ободках разноцветные розочки из лент. Это было несложно, я всегда любил делать что-то руками, а ленты меня всегда завораживали. Мягкие длинные цветные струйки я нанизывал на нитку и складывал в бутоны. Иногда они получались плотные, как будто сейчас лопнут, а иногда почти распущенные, с легкими лепестками. Но даже просто в пакетес заготовками ленты оставались красивыми:цвет ихвсегда был чуть темнее внутри и светлее снаружи, и закручиваясь спиралью, они переливались. Я бы использовал их везде: в одежде, и в украшениях для девчонок или для комнат. Эх, пожалуй, я мог бы стать великим дизайнером. Но для начала я решил, что должен стать великим путешественником.

Москва Ярославская - Сергиев Посад (платформу «Лось», «Заветы Ильича», «Правда» поезд проследует без остановки)

Я уже был голоден, когда шел по длинному первому вагону поезда с конечной станцией «Сергиев Посад». Руки тряслись от страха, я боялся задеть кого-то из стоящих пассажиров или натолкнуться в тамбуре на контролеров. Перед собой я крепко держал два своих ободка. Один я сделал с синими и розовыми цветами, которые прикрепил к ободку зеленой лентой, а второй был с мелкими оранжевыми, красными и фиолетовыми шариками - я подсмотрел эту технику на одном из уроков «Технологии», куда меня иногда пускали. Практически никто не обращал на меня внимания. Иногда я подозревал, что могу становиться невидимым.

Солнце освещало правую сторону вагона, и тени пассажиров превращались в вытянутые кабачки и стручковую фасоль. В середине вагона было открыто окно, и я почувствовал, что мы удаляемся от Москвы, потому что ветер стал задувать запах лип и теплой земли. В конце вагона воздух не проветривался, там пахло жженым железом и немного пролитым пивом. Здесь покачивались спящие седые. Один дед вдруг резко опрокинул назад голову с открытым ртом, как будто собираясь проглотить висящий над ним пакет. От этого женщина рядом, вздрогнув, оторвалась от книги, посмотрела в сторону спящего. Кажется, тоже заметила пакет и улыбнулась.

Я все думал, как привлечь хоть чье-то внимание. Набрал воздуха побольше и выдавил его животом наверх. Это всегда работало, если нужно было окликнуть кого-то в длинном коридоре интерната, подействовало и сейчас: один скучающий мужик с опухшим лицом покосился на меня. «Нет, неприятный тип», - шепнул мне внутренний голос. За ним две толстые школьницы в блузках - белая ткань застряла в складка их животов - с испугом сразу повернули ко мне головы. Я протянул им ободки, лица их сделались еще круглее, и они сразу отвернулись к окну, но как только я прошел дальше, начали оглядываться. Не нужно иметь на затылке глаза, чтобы это почувствовать. Подняла голову и та женщина. Неморщинистое, гладкое лицо, а в уголке рта - родинка. Она просветила мою голову взглядом, наклонилась, чтобы увидеть меня целиком, когда я поравнялся с ней. Да, зрелище не из лучших, знаю. Я был в своих старых, где-то затертых землей джинсах, с большой заплаткой на колене. Её я пришил после драки с Безымянным из-за того, что он обозвал меня «выскочкой». Потом еще долго все обсуждали его рассеченную губу. Футболку перед побегом я надел свежую, но она полиняла пару лет назад, а в такую жару сразу стала вонючей - запах мыла я перестал чувствовать еще на вокзале.

Вот она посмотрела на меня и протянула ладонь - чистую с розоватыми подушечками и длинными пальцами. С утра она мазала их кремом, кожа чуть-чуть лоснилась, и я различил запах розы.

- Сам что ли? - спросила она, касаясь каждого цветка.

Я кивнул.

- Люблю розы.

- Знаю, - подумал я и улыбнулся.

- Продашь оба?

Ого! Я офигел от счастья. Все эти безучастные кислые лица, которые рассматривали меня, а не мои ободки, пронеслись в голове. Я запомнил их всех, и каждому мысленно сделал фигу. Я кивнул.

- А сколько они стоят?

Пауза.

Красава, продавать было офигенной идеей, а за сколько? Десять, двадцать, пять тысяч? И сколько мне нужно, чтобы добраться до моря? Десять, двадцать тысяч, миллион? И как этот миллион выглядит? Нет, конечно, у меня были расчеты. Я планировал покупать ободки в журнальных киосках, а продавать - в два раза дороже. Но «в два раза» - это сколько?

Она ждала. И я показал ей 2 дрожащих пальца и указал на один.

- Один за 200? - активно артикулируя, радостно спросила она. Я кивнул.

Ясное дело, она поняла, кто я, но такое отношение тоже не очень приятно, я вполне умею понимать по губам, для этого необязательно шевелить ими, как будто я даун. Но обижаться было не время.

Тут рядом с ней оживился тот старик, который все это время так и спал с откинутой головой. Он поморгал глазами, глянул в окно, на женщину, на меня, на ободки в её руке и близоруко сощурился на проход. Старик двигался, как неповоротливая коала, рассматривая свои брюки и щупая карманы. Рот его при этом постоянно шевелился. Тут в его костлявых пальцах мелькнул белый листок. Он вытянул его и расправил на коленке. Билет! Я резко обернулся и увидел в ряде от себя двух контролеров. Они стояли спинами к друг другу и тянулись в разные стороны к пассажирам у окна. Вдвоем они были словно осьминог с четырьмя щупальцами, который готов был меня сожрать! Я обернулся в сторону другого выхода - облокотившись на стеклянную дверь из-за наклеенного желтого круга виднелась голова охранника. Окружили. И как я их не заметил? «Бдительность врага можно усыпить отвлекающими факторами», - довольно сказал в голове Урод, который это наверняка подстроил. Я взглянул на женщину. Хватать ободки и бежать сейчас? Но ведь она хотела купить оба. А покупать билет на что?!

Всё это время она внимательно следила за мной. Я в нетерпении протянул руку, начал кивать ей и трясти ладонью, чтобы она поторопилась. Нечаянно от волнения опять выдавил из себя воздух, и она вздрогнула, засуетилась, достала из цветного пакета коричневый кожаный кошелек. Ободки она всё еще держала в руке. После холодных мурашек совсем близко я ощутил сладкий запах пота и укладочного лака. Ноги подкосились, и я сел напротив женщины, не оборачиваясь. Из-за моего плеча в ту же секунду выплыла толстая рука, за которой потянулся белый рукав блузки, синяя безрукавка, черная набухшая сумка. Дед откупился от руки своим билетом. Быстро рука шмякнула его на автомат с кнопками, чиркнула по нему ручкой. Потом она проплыла, отдала проверенный билет старику и замерла в ожидании напротив женщины. Та, наверно, что-то проговорила и достала из кошелька деньги. Я сидел, вжавшись в скамью, и сердце билось в мою грудную клетку. Все пропало, они снова запрут меня. Я не хочу возвращаться обратно. Я не хочу больше видеть его.

Тут крепкий запах контролерши чуть развеялся. Из окна прорвался ветерок. Я поднял голову и увидел широкую спину в синей безрукавке. Она стояла уже в следующем ряду. А меня просто не заметили. Я невидимый? Я реально могу становится невидимым!

Напротив все также сидела женщина с родинкой, которую она уже успела спрятать в ухмылке. Она озабоченнопосмотрела на меня и протянула фиолетовую бумажку с купленным билетом.

- Держи. Это без сдачи.

Вот это атас! Я развернул её - в глаза ударили обведенные жирным пять ноль ноль. И я растрогался до шипучки в глазах - я еще всем задам в этом большом мире! Интересно, она одна такая в вагоне? Или каждый в душе добряк и поступил бы также? Стоп, или ей что-то от меня нужно? Женщина, все еще держа ободки в руках, наклонилась ко мне, ведь я все еще сидел напротив нее, как истукан.

- Я подарю твои ободки своим дочкам Аните и Лолите, одной сейчас 5, а другой 9, - четко проговорила она. - А тебе?

Ага, у нее семья. А на что ты рассчитывал? Что она купит тебе билет, а потом заберет домой, даст пирожки с теплым молоком и уложит спать в чистую постельку? Еще чуть не разревелся перед ней, а теперь она увидела, что ты мелкий, и попытается выпытать, почему ты один.

Деньги были уже у меня. Я быстро вскочил и уже хотел проскользнуть в проем, но она схватила меня за руку.

- Где ты живешь? Сколько тебе лет?

У нее была мягкая, приятная кожа. А моя была похожа на древесный гриб. Но из-за её прикосновения я начал размокать, как будто меня кинули в горячую воду. Держала она мягко, но крепко, вопросительно. Я всегда различаю цель, с которой меня коснулись: разбудить, позвать, показать, наказать. Она ждала моего ответа, сигнала, что мне нужна помощь, тогда, я видел это по ее позе, она тотчас начала бы что-то делать. Урок после драки с Безымянным я вспомнил быстро. Схватили за кисть, выворачивай руку в сторону большого пальца - один он слабее, чем четыре других. Так и сделал.

Мне ведь правда нечего было ответить ей на вопрос «Где я живу?».

Сергиев Посад - Москва Ярославская/ Ленинградский вокзал/… / Каланчевская - Шаховская/ Москва Казанская - Луховицы

Я уже несколько дней разъезжал на электричках. Трижды доезжал до конечной станции, выходил в незнакомый город, когда было светло, делал новые ободки и покупал себе еды. Если был вечер, как вчера, то я пересаживался на электричку в другом направлении и ехал обратно. В ночных поездах я спал. Сначала было непривычно: поспать получалось что-то около двух-трех часов, потому что потом обязательно кто-то будил или прогонял. Поэтому сегодня я заснул в зале ожидания на Ленинградском вокзале прямо посреди всех его запахов: горячей кукурузы, туалетов, пива, пота. Умылся уже в электричке от Каланчевской - она была повышенной комфортности, в расписании такие стояли с зеленой пометкой. Заработанные деньги отложил в тайный карман. За эти дни в него, пришитый к штанам с внутренней стороны, сложил где-то шестьсот рублей, только не одной, фиолетовой, а бумажками разных цветов.

Я усвоил, что должен быть настороже: в начале и в конце вагона проверять, нет ли контролеров. Нужно, чтобы нас разделял вагон, тогда легко перебежать на остановке в предыдущий и улизнуть (так делают очень многие). Я также заметил, что на центральных станциях везде стоят турникеты, но каждый раз, где бы я ни вышел, узенькая цепочка людей, как муравьи, вела куда-то в сторону: к широкой дырке под забором или по путям к спуску с моста, где уже лежала деревяшка или камень, чтобы удобнее было прыгать. Никто не знал, кто это сделал, но все пользовались. На Каланчевской такой ход был у граффити с бело-сине-красными буквами «ЖИЗНЬ».

Моя цель - накопить достаточно денег и однажды пересесть на поезд дальнего следования. Здесь я всегда находился в опасности - кто-нибудь из интерната точно начал меня искать. Поэтому я решил не тратить много денег, часть откладывать, а на остатки покупать еще ободков. Ленты быстро заканчивались, поэтому их тоже пришлось искать. На те первые пятьсот рублей от Феи (так я прозвал ее) я сразу же купил 10 дешевых ободков в Сергиевом Посаде. Начинать свой бизнес с обмана, украв ободки и ленты, конечно, было не очень правильно, но что я мог сделать? Зато теперь я вел свое дело честно.

Ободки покупали. Я просто умирал от желания посмотреть на лица Безымянного да и всех остальных ребят, если бы они увидели меня здесь. Моя молчаливость была мне только на руку. В электричках было много торгашей и много попрошаек. Часть из них я потом видел у «Продуктов» на вокзале, они пили водку или пиво, ели и совсем не были похожи на калек. Я боялся встречаться с ними лицом к лицу, но заметил, что если я шел после них, люди охотнее покупали мои ободки. Я сразу решил действовать ни как они, а по-другому.

Только войдя в вагон, я уже сразу видел людей добрых, скучающих или раздраженных и усталых. Кто-то даже не поднимал глаз от телефона, кто-то наоборот с интересом начинал меня разглядывать. Я изучал каждого, больше всего женщин. Какая-то одета официально, но сумка или лак на ногтях чаще всего яркий, а какая-то сама вся в пестром. Женщин с маленькими девочками я считал подарком. В общем, подходил к их ряду и выбирал из ободков, которые висели на руке, тот, что мог бы им понравиться. Они отворачивались, подвигали ребенка к себе, но я улыбался им, кивал и показывал листок. На нем я с ошибками написал: «Здраствуйте. Харошей вам дароги! Эти абодки я зделал сам». Если они начинали говорить, то показывал, что не могу им ответить. Я угадывал их любимые цвета, и многие крутили ободки в руках и покупали. Я назвал свой прием: «Индивидуальный подход к каждому клиенту» - как на надписи, которую я прочитал на огромной рекламе банка.

Но в тот вечер я испугался по-настоящему, не так, как боялся застрять в темном углу на чердаке интерната, съесть червяка или потерять все заработанные деньги. Я испугался так, что потом челюстью чуть не прикусил язык, потому что дрожал и захлебывался от слез.

Было уже около девяти часов вечера. Я собирался доехать до станции «Луховицы» по Казанскому направлению. На улице было тепло, поэтому я думал поспать пару часов в электричке, потом еще на платформе под навесом, и может, еще немного в поезде на Москву. Я не торговал ночами, пассажиры были сонные, и многие не очень приятные. Ночами я старался высыпаться. Мне нравилось спать в электричках: не было никакого хаоса перед глазами, и лишь головы спящих синхронно покачивались. «В Африке люди могут жить внутри баобабов, такие они огромные», - рассказывал Безымянный. Он вообще обожал Африку, в особенности Эфиопию. «Ты знал, что это единственная страна, которая не была колонизирована? Эфиопы всегда давали отпор», - восторженно говорил он. Мне кажется, он знал об Эфиопии все.Я ехал в вагоне и, засыпая, представлял себя в эфиопском баобабе.

На платформе было много народу. Электричку ждали уже полчаса, а следующая должны была пойти только через полтора. Только что прошел весенний дождь, асфальт был под тонким слоем воды. В нем плавало розовое небо. Под навесом стояли черные фигурки, крупные, как ладьи и слоны, с круглыми головами, каккороль с королевой, и пару мелких пешек. У платформы было два пути, и большинство фигур скопилось у первого - они как будто перевешивали платформу и собирались вот-вот ее перевернуть. Я чувствовал влагу в воздухе, на мокрой щебенке у рельс, на моей одежде. От прохладного ветра поднялись волосы на руках и занемели пальцы.

Поежившись, я обернулся и напоролся на злой взгляд исподлобья. Я узнал его, это был полоумный хромой, который продавал в электричках журналы и газеты. Он таскал их целыми стопками, что-то про красоту, авто, кроссворды и советы для садоводов. С его произношением было что-то не так, потому что я никогда не мог прочесть по губам, что конкретно он говорил. И люди редко что-то покупали у него. Я видел его уже несколько раз и каждый раз боялся встречи. Он останавливался в тамбуре, и пока я продавал ободки, глядел на меня своими косыми глазами, щурился и шевелил губами. Один раз он, завидя меня, ринулся мне навстречу, а когда поравнялся, то с непроницаемым лицом больно толкнул плечом, как будто меня не заметил. Кажется, он меня ненавидел.

Мы ехали уже около часа. Я шел, протягивая вперед ободки, и никак не мог понять, что меня так беспокоит. К моему затылку будто приклеили тяжелый горячий утюг. Я оборачивался каждую минуту, но не выхватывал ничего подозрительного. Меня уже начали раздражать даже ободки, болтающиеся на руке - ни одного не продал.

Захлопнув раздвижку и оказавшись в тамбуре, я заметил, что у дверей спиной ко мне стоят двое мужчин. Я рассмотрел только их широкие спины, когда тянул дверь, чтобы перейти в другой вагон. И не успел я еще полностью открыть ее, как внутри мелькнули острые глаза, и на меня выпрыгнул Хромой. Он с силой толкнул меня в грудь, и я полетел прямо в объятия двух теней, которые стояли уже ко мне лицом. Их жесткие немытые много дней руки, как я понял по запаху, сцепили мне плечи, а Хромой подошел и вмазал мне прямо в лицо. Я оказался в глухой темноте, в своем самом большом вселенском страхе.

Конечно, мы в интернате знали, что отличаемся от большинства людей. На биологии нам рассказывали про органы чувств, про то, что другие могут без жестов понимать сигналы, им необязательно прикасаться, чтобы позвать друг друга. Но думать об этом было так же тупо, как и о том, как Иисус ходил по воде. Я бы тоже попробовал, но одежду бы сначала снял - зачем зря намокать, если все равно не веришь в успех. В интернате мы не чувствовали себя обделенными. Большинство не чувствовало. Я же еще в шестом классе начал задумываться: «Почему если они твердят нам, что там за забором не страшно, нас туда не отпускают? Почему я не могу сходить в цирк или супермаркет?». Мы учились читать по губам, но между собой общались жестами, хоть это не очень приветствовалось. Были в интернате поварихи из столовой и охранник, которые не знали нашего языка. Но и мало говорили. Я пытался узнать у них про их жизнь, писал им записки, но они отвечали редко, а если отвечали, то банальности.

Когда я решил, что сам хочу побывать на воле, никому нельзя было говорить. У нас было много стукачей. Но Безымянный был не такой. Я проговорился ему, когда мы забрались на чердак и молча сидели, фонарем подсвечивая старые кровати, шкафы и тряпки. Я часто думал, кто был тут, когда это была еще не груда хлама, а новенькие вещи, и куда все они делись. Это было «наше» место, тут мы могли перекинуться парой записок о еде в столовке, драке во дворе, а одни раз даже об Уроде (на чердаке мы общались перепиской, потому что в темноте было сложно различать жесты, а светить фонарем в лицо - неприятно). «Вчера историкан оставил после уроков Димона», - написал Безымянный. Я почему-то вспомнил про печенье, которое Димон прятал под подушкой. Мне нечего было ответить. Раньше Урод оставлял лишь старших ребят, всегда самых жалких и нелюдимых. С историей у них были проблемы. Димон учился плохо, но был из мелких. Из моей комнаты.

- В Африке, если старшая сестра не рожает, то муж берет младшую.

- Сам? Типа насильно?

Безымянный смутился.

- Ну им ок. Это традиция.

Упоминания Урода и африканских нормальностей меня как-то взволновали, но потом мне стало приятно, что Безымянный делится своими мыслями со мной. Поэтому я решился и в ответнаписал: «Убегу».

В тот день Безымянный назвал меня «идиотом», но согласился помочь придумать план, а в конце написал: «А в Корее едят собак».Наверно, он имел в виду, что в Корею мне лучше не соваться.

Мы встречались на чердаке и думали, куда я могу поехать. Это Безымянный помог мне с идеей, чем я могу заработать.

- Что ты делаешь лучше всех? Что-то руками.

Но позже, чем чаще мы встречались на чердаке, тем грустнее становились его факты и злеестановилсясам Безымянный.

- Ты кидаешь своих и идешь к этим, - однажды написал он мне. - Они не друзья нам. Ты вот знал, что границы Африки такие прямые, потому что это были колонии, и их просто по линейке разделили на карте? И рабов там угнетали.

Причем тут рабы, Африка и мой побег? Почему и Безымянный туда же?! Зачем они все так различают нас? Делят на «оттуда» и «отсюда»? Наши няньки и учителя - нормальные люди «оттуда», и они понимают нас.

- Им за это платят, - писал Безымянный коряво, причем буквы «м» и «т» у него получились одинаковые, поэтому я сначала даже не разобрал.

Вот если бы у такого умника, как Безымянный, была карта с пыльцой, то он никогда бы в жизни ничего на ней стер, сколько бы фактов он не знал!

- Ок! - продавил я жирно на листке. Как я был зол нанего в это момент. - Что будешь делать, когда будет пора? - я написал и подчеркнул это слово два раза.

Он уставился на мой вопрос, и я даже решил, что он заснул. Грудь его практически не поднималась.

- Не знаю, - пожал он плечами и скомкал бумажку.

Отношения наши испортились. Он злился на меня за то, что я знаю, что буду делать. Этот Безымянный, который знал все на свете. Перед тем, как мы подрались, он выкатывал глаза и махал руками, как ошпаренный: «Все будут тебя ненавидеть. Ты калека». Естественно я ему врезал. Я докажу ему, что это не так.

Выходит, Безымянный был прав? Я барахтался и цеплялся за качающуюся электричку, чувствуя теплую кровь во рту. Куда меня несло, я не видел. Как и того, что говорил Хромой, склонившись надо мной, если вообще что-то говорил. Он такой же калека, он такой же Урод. Фея спрятала родинку, по-доброму ухмыляясь. Безымянный скомкал белый лист. Я нащупал шелковый розочку на ободке и открыл глаза - в тамбуре никого не было. Нет, я не останусь в темноте.



Глава 2

Москва Курская -Щербинка (Платформу «Битца» поезд проследует без остановок)

Из вещей, которые я бы взял в поезд дальнего следования, кроме карты моих пригородных путешествий, непременно были бы спички. Лет с пяти я все время таскаю их с собой. Не чтобы что-то или кого-то поджигать (хоть и охота иногда), а просто чтобы быть уверенным, чтоне останусь в темноте, если не захочу. Темнота пугает - в ней я беспомощный. Всегда один. Бывает ночью я лежу на кровати, но не чувствую этого. Пытаюсь нащупать пальцами предметы, но их нет, - вокруг полное ничто. Единственное, что я всегда могу найти в кармане - это коробок. Уже просто сжав его, чувствую уверенность. Чирк, и вот они- комната, кровать, мое тело.Но чаще всего я спички даже не зажигаю, а просто кручув руке: коробок или каждую по отдельности. «В эпоху палеолита без них не выжили бы», - по привычке отбивался я от Безымянного, который любил светить мне в лицо маленьким фонариком и докапываться, че я их не выкину. Этот брелок, кстати, первый нашел я, но он мне совсем не понравился: светил голубоватым светом и на ощупь был всегда холодный, поэтому я и подарил его Безымянному. В конце этого нашего спора «спички против фонарика» он всегда цокал и на мой аргумент говорил, что «палеолит» от слово «палево», а я со своими спичками когда-нибудь «спалюсь». При этом он махал руками так, что фонарь устраивал лазерное шоу получше, чем в «Звездных воинах».

Мне стало не по себе от мысли, что я больше никогда не увижу Безымянного. Я открывал коробок ирассматривал головки серы. Отштампованные на заводе, спички были одинаковые только на первый взгляд. Закрывал и снова открывал, оставляя узкую щель. Под дверью Урода тоже была щель, а в ней - свет.

В тот вечер я, как всегда,слонялся по пустомуэтажу и заглядывал в классы. Перегородки между ними и коридором были наполовину стеклянные, а наполовину фанерные. На ощупь они были в выпуклых подтеках, потому шершавые.Я думал, что как-то не верится, что по этому пустому чистенькому коридору днем носятся толпы наших. Даже большие листья растений в классах, что были видны за стеклом, если встать на цыпочки, казались искусственными.

Слонялся я только для вида, а на самом деле шел в кабинет «Технологии», чтобы взять еще лент для побега (украсть сразу целый моток боялся, поэтому каждую ночь отрезал по кусочку от разных лент). Я знал, что Технологичка хранит ключ под горшком у входа, потому что не любит заходить в учительскую с утра. Она не любила взрослых. Или просто стеснялась с утрасвоих мешков под глазами.

Линолеум в коридоре был весь в разводахот мокрой тряпки уборщицы. Она развелаочень красивый узор, за которым я следил глазами, двигаясь вдоль стены. Тут-то я и споткнулся о свет под дверью. В тот вечер я не вытащил ключ из горшка и не зашел в кабинет «Технологии», а убежал.

Я закрыл коробок. Сейчас зазвонит телефон. Я почувствовал волны и уставился на карман мужика, который сидел напротив. Прошел день с того момента, как меня ударили в тамбуре,и ничегошеньки хорошего не случилось. «В жизни черная полоса, затем обязательно светлая», - любила говорить технологичка, которая и шить любила полосками. Брехня. Губа болела, хотя кровь уже и не шла. Пассажиры в электричках на меня косились, и я не продал за день ни одного ободка. Если эти уроды еще раз ко мне сунутся, я их сожгу.

Мужик напротив вздрогнул и полез в карман. Достал и чуть не уронил вибрирующий и вспыхивающий экран телефона. «Лучше б уронил, - подумал я. - Или не! Лучше бы мне отдал». А что? Один раз вытащить из кармана такой вот айфон и смотаться отсюда. Я же начал бизнес с кражи. Так и закончу.

А вот в детдоме сейчас отбой. Воскресенье. Пахнет постиранным бельем. На батарее засыхают футболки с подтеками от мыла, которое нам всегда в ломсмывать. Под подушкой Димона пахнет печенье. Он единственный из нас, кто помнит мамку. Она сама привела его лет в восемь, из-за этого он часто злится. Говорит, что тем, кто её никогда не видел, как нам, легче. Димон обычно засыпал на вздутой подушке, а с утра кровать была вся в крошках. Но это до того, как Урод взялся его воспитывать.А как бы ты повел себя на месте Димона? Ведь это стыдно. И как это объяснить?

К концу недели в комнате станет пахнуть привычнее. Все няньки будут зажимать нос и смешно бежать к форточке. Этотособый вонючий запахбыл нашим главным козырем- онотпугивалвсяких, кого мы в комнатевидеть не хотели. Девчонок там.Но сегодня воскресенье - стирка, уборка, и белье на ощупь жесткое и картонное. Отыскиваюкоробок. Сколько внутри? В детстве я представлял, что это целая семейка, какой-нибудь загородный дом, и на праздник набилась целая куча родственников.

Кажется, я начал клевать носом, поэтому помотал головой и уставился в окно, чтобы рассмотреть, где мы. Как будто в густом лесу. Тайге. Так темно, что вместо неё в стекле быливидны только вагон и люди. Даже не замечают, что я слежу за ними. А что если это и не люди живые даже, а экран с фигурками, и я в вагоне один?

Тут меня пробрало холодом. Я перестал моргать (да, у меня есть супер-способность - на спор могу не закрывать глаза целую вечность). Одно лицо смотрело. Прямо на меня. Огромные белые глаза, а которых блестели черные пуговицы. Глазатоже не моргали. Кроме них на лице ничего. Как будто это и есть темнота.

Поезд дернулся. За стеклом всё побелело, электричка на скорости резко подъехала к освещенной платформе. Глаза дернулись тоже. В шоке я обернулся. Человек двигался к выходу, но перед тамбуром повернул ко мне свое полностью черное лицо и оскалился. Может быть, это была добрая улыбка, но она была одна на его лице вместе с блестящими белками глаз, и это выглядело жутко. Вау! Негр! Живой!Вылитый эфиоп!

Я моментально выбежал за ним на платформу и двери захлопнулись. Электричка подумала, завибрировала и тронулась. А он уже шел против движения, и люди обтекали его с двух сторон, а затем налетали на меня. Я задел сумку какого-то мужика так, что она слетела с его плеча. Да я бы даже не заметил, но он успел толкнуть меня в ответ. Я обернулся и увидел, что мужик плюется словами типа «ишь», «малявка», «прешь». Люди стали оборачиваться. Я испугался, что негр заметит нас, ибыстро рванулподальше от этого мужика. Так рванул, что чуть не свалился нарельсы. На секунду даже потерял спину в кожаной куртке, но потом отыскал - негр спокойно, засунув руки в карманы, просачивался сквозь людей. Никто не подавал виду, что видит что-то странное. Хотя он шел к ним лицом!

Мы по мосту перешли пути и спустились в город. Я шел за ним на расстоянии, останавливаясь у ларьков с шаурмой и самсой, как бы собираясь что-то купить. Джинсы на нем висели длинные, по идее, думал я, они должны были задевать землю, но отчего-то не задевали. Негр-призрак. Мне повезло! Может быть, его вообще вижу только я?! Как наблюдательный человек, я заметил и еще одну деталь. Почему он так тепло одет? На нем была объемная кожаная куртка, хотя на улице было градусов пятнадцать.

Мы шли по освещенной улице мимо пятнистыхвысоток. Один дом среди них внезапно оказался кислотного цвета, такого же как кожа у зеленых человечков в комиксах. Но мы, странное дело, прошли мимо. Людей и фонарей становилось все меньше. На повороте в переулок призрак вдруг остановился и обернулся в пол-оборота, пряча от ветра зажигалку. Я успел разглядеть его белыеладони, перед тем как огонь потух. Может, это все типа утренника с переодеванием? Мне показалось, что он постоял чуть дольше, чем нужно, но потом, засунув руки обратно в карманы, двинулся дальше.

Так мы свернули в совсем другую часть города. Я это понял по низким домам, в окнах которых практически нигде не горел свет. Заброшенные темные двухэтажки - одна точная копия следующей. И следующей. Мы прошли мимо корявойплощадки. То тут, то там вырастали из темноты большие деревья. Куда же он может идти? Никаких вибраций, даже шагов моего призрака, я не ощущал. Я терпеть не могу темноту, но тогда страхане было. Я сжал в кармане коробок.Интуиция вроде молчала.

Я отсталот него и не заметил, куда он свернул. Дойдя до последнего дома, я увидел раскачивающуюся дверь и забежал внутрь. Перепрыгивая ступеньки, задыхаясь, я добежал до второго этажа. Где-то в квартирах были движения, но вибрации ускользали, и в итоге я остался один в темноте подъезда. Всё.

Ну конечно, зачемему заходить в кислотно-зеленый дом, если кожа у него черная! Такойрайончик лучше подходит. Пахнет плесенью, а жопе холодно на ступеньке. Теплее рядом с горячей, ай, сильно горячей трубой.Рядом с ней и не так грязно. Зря я делал вид, что покупаю шаурму, надо было реально купить! Жрать охота.Но я бы его упустил. Все равно упустил! Зараза. Нафига я здесь? В доме с призраками, ха-ха.

Где взять денег что б сразу много. За пятьсот рублейдо океана не доедешь. Сколько там ободков еще? Чёрт, молния заедает. Один, два, вот этот особенно удачный. Ленты. Мягкие. Короче, пять. Утром в ларек, сделаю побольше, надобыстрее. Засиделся. Ай, затекла. Горячая! Где я? В Москве?

У стояка было тепло, и я, кажется, заснул… сидя на корточках в длинном темном коридоре. Справа много-много дверей, и все они закрыты. За окном серый туман, хоть глаз выколи, ничего не видать. У меня в руках мокрая половая тряпка. От неё воняют руки. На ней грязные катышки и длинные волоски, потом они остаются на моих мокрых пальцах. Я хочу домыть до дальнего темного угла, но сколько не тру вздутый линолеум, ближе не становлюсь. Тут я понимаю, что справа от меня перед белой дверью кто-то стоит. Я вижу его боковым зрением. Дверь закрыта, но он стоит к ней лицом практически вплотную. Я могу узнать его, пытаюсь, но боюсь повернуть голову. Тут он начинает снимать обувь, стягивает кофту. Я хватаю ботинок, что он отбросил, ползу дальше. Хватаю второй, но это оказывается шлёпок Димона. Я загребаю и его. Коридор почему-то наклоняется, и я начинаю медленно сползать по скользкому полу. Нет, нет! Ползу быстрее к углу - он теперь выглядит безопаснее, чем бездна сзади. Не оглядываясь, я чувствую её затылком. Там кто-то есть. На пути попадается еще какая-то тряпка. Я подношу руки к глазам, кожа на подушечках пальцев вздулась от воды. Узнаю розовую футболку Близняшки. Кажется, я уже не ползу, а карабкаюсь по отвесной скале, вижу разбросанные на разных выступах вещи моих детдомовских. Поднимается такой ветрище, что я чуть не падаю вниз, но удерживаюсь на одном отступе. Рядом вижу джинсы Безымянного. Я узнаю их по заплатке на коленке. Где он? Начинаю оглядываться: я на высоченной горе, облака подо мной, и страшно даже приблизиться к краю. Вжимаюсь в скалу, чувствую, какаяона ледяная, но в скукоженных пальцах все равно пытаюсь удержать джинсы Безымянного. Он что в бездне? И тут вдруг скала сзади к-а-а-к дрогнет, и я падаю спиной вниз. Кричу, но не разбиваюсь. Ничего не чувствую, полностью темно. К горлу поступает панический страх, уже такой знакомый, легкоузнаваемый. Но тут вижу огонь. Он жжется, как будто я поднес спичку к самому лицу. Вот они, вот все мои. Сидят у костра, все почему-то голые, и смотрят на меня. Безымянный сидит на земле и держится за коленки. Я бегу, хочу протянуть ему джинсы, но понимаю, что у меня их нет. Смотрю на свои руки, спички вместо пальцев. Поднимаю голову, и тут за спиной Безымянного вижу его. Его усы подпалены костром. И волосы на груди. Я не вижу его одежды. Её нет.

Сквозь сон я почувствовал, что кто-то поднял меня. В нос ударил запах мужского тела: пот смешанный с запахом новых журналов. Потом меня опустили на что-то жесткое. Я подумал, что это часть сна. Но сразу после мне представилось уже другое: светило солнце, я шел по теплому пескуи под ногами находил разные золотые предметы: кувшин, бусы, статуэтку слона. Мне было тепло, и страх прошел.

На утро я проснулся не в подъезде, а в квартире. Меня не расчленили и не продали на органы. Рюкзак лежал под головой, а сам я на ковре из колючего сена. Пахло довольно необычно: запах печатной краски смешивался с каким-то неизвестными мне, но яркими специями. Вся комната было завалена пакетами, коробками, некоторые из которых были покрыты простынями. Вместе они сливались в одну большую холмистую поляну. Между ними была прорыта узкая тропинкак балкону и к моему углу.

Я оказался в квартире того самого призрака, который теперь пристально смотрел на меня с фотографий в рамке, что стояли на тумбе. Они на плетенной салфетке былиединственным чистым островком без пыли. На одной фотке на оранжевом песке рядом с Призраком стоял огроменный мужчина в льняных штанах, женщина в цветастом платье и еще несколько подростков - две девочки, одна чуть выше другой. Призрак и девочка повыше были одеты нарядно и держались за руки. За ними на фотке было здание с деревянным крестом.

Приподнявшись на локтях, я заметил, что штора - вся в ромбиках из разной ткани -дергается на фоне пасмурного неба. Да, шторатанцевала, если не сказать, плясала. Я выглянул из-за пакетов и увидел, что под ней сидит девчонка. Она не отрывала от меня огромныхкарих глаз, такого же цвета, как её кожа. Опять белки показались мне единственным ярким пятном на всем лице. На затылке у девчонки был полосатый, как зебра, платок, и отчего-то он не спадал, хотя череп её был гладкий, как бутылка пива.

Кажется, она решила играть со мной в ту же игру, что и Призрак. Мне было плевать, надо было выбираться отсюда,пока меня реально не расчленили. Медленно вставая и поднимая рюкзак, я все еще чувствовал её взгляд. Она меня как будто раздевала.

Я решил ей махнуть. Больше для того, чтобы отмахнутьсяот её пристального взгляда. И вдруг её словно включили. Девчонка рванула из своего угла в мой, ловко огибая все пакеты. Она широко открывала рот изадрала руки так, что по её черной коже побежали бусины и фенечки.Подбежав вплотную (мне от неожиданности быстро пришлось с ногами забраться обратно на сено), она двумя ладонями схватила меня за щеки и потянула кожу в разные стороны, постоянно что-то говоря сквозь оскаленные белые зубы. Я не мог прочитать ни слова. Мне стало до слез обидно и, между прочим, еще и больно. Я с силой отпихнул её, так что она упала на пакеты, и побежал к выходу. Кажется, я обо что-то споткнулся и упал. Слезы подступили к горлу. Какая противная заноза, высокомерная выскочка! Она небось решила, что старше меня, и может вот так со мной играть. Да ничего подобного!

В дверях кто-то встал и отбросил тень. Фигура плавала в каплях, вытягивалась и сжималась. Я моргнул, и на пол упали две большие слезы, пыльный, он стал чище в двух местах. На колени передо мной опустилась женщина. Она была словно статуя, вырезанная из дерева. Тоже черного, но тут я уже перестал удивляться. Прямые брови, скулы, нос, который лишь на конце был широкий. Что-то было общее у нее с этой выскочкой и… Ну конечно! Две девчонки с фотографии, одна поменьше, а другая повыше…Сестры.Она протянула мне ладонь. Смешно, её кожа на тыльной стороне была тоже белой, как у Призрака.Я вспомнил картинку со слонами, которую любил рассматривать Безымянный. Толи потому что онипачкалисьв пыли, толи потому что стирали о камнисвою серую кожу, ступни у них тоже были светлые. А ведь людидолжны жить там же, где и все слоны. По идее.

Гадкая девчонка уже встала и теперь с безучастным видом поправляла платок. Ладонь женщины оказалась теплой. Ни слова не говоря,она потянула меня за собой. Держась, как за хобот слона, я тащилсяза ней по заваленному хламом коридору. В квартире было еще две комнаты. Дверь в одну была открыта полностью: там на полу в кругу каких-то обрезков сидела старая африканка. Она подняла голову, но я не увидел её лица. Другая комната была открыта на чуть-чуть - на стене висел еще один большой деревянный крест.

Хобот притащил меня накухню. Все там облупилось и отваливалось. В ящик без дверки были свалены ржавые кастрюли и медные сковородки, а на выцветших обоях висели вырезанные старые картинки из календарей: глазастая лошадь, коза в ромашках, обезьяна на ветвях. Сверху был наклеен петух с огромным красным гребешком, на которыйзаезжали цифры два, ноль, один, семь. Похоже на вполне русскую квартиру. Хотя я в квартирах не бывал, могу и ошибаться.

Статуя указала на стул и поставилапередо мной болотную кашу из каких-то маленьких кружочков.Сначала она мне показалась очень странной, это уже после як ней привык. Просто они ели её каждый день. На завтрак каша была пресная и больше походила на пюре, а на обед кружочки легко отлипали друг от друга и были то острые, то какие-то совсем необычные. Это всё из-за красных и желтых специй, что лежали у плиты в пузатых целлофановых пакетах. Ими пахли и руки женщины.

В тот первый день,думаю, они хотели накормить меня и выгнать. Но не торопились. И мне самому почему-то не хотелось уходить. За завтраком все молчали, а каша была густой, как сопли при гриппе. Но я был ужасно голодный. В один момент я даже испугался, что кашазакончится, а я не наемся. Но как только я перестал жадно засовывать в себя ложку, женщина положила рядом кусок белого хлеба с тонким слоем масла. Прям как на полднике! Я хотел как-то её поблагодарить, поэтому поглядел ей в лицо и улыбнулся. Ну точно - высокая девочка с фотографии. Только она была уже гораздо взрослее и вела себя здесь, как самая главная.

После я ни раз использовал свою способность становиться невидимым и подолгуразглядывал, как они ведут себя с друг другом. Например, Статуя (так я про себя называл высокую девочку-уже-женщину с фотографии) могла погладить по голове девчонку, когда та сидит спиной, или сама девчонка укрывала старуху пледом, когда та засыпала за своим рукоделием. Они любили еще что-нибудь приговаривать друг другу на ушко, и несмотря на то, что я не понимал их языка, я все равно догадывался по улыбочкам на их лицах, что это ласковые слова. Так это все выглядело приторно-сладко, что становилось противно, как будто мы в каком-то сериале про идеальную семью.

Я доел хлеб с маслом, встал и пошел к выходу. Оказалось, Статуя и девчонка пошли за мной. Уже в прихожей я подумал, что невежливо так просто уйти, снял рюкзак и достал один ободок («так ты ничего не заработаешь, - подумал я тогда. - Но они вроде добрые люди, может, с черных начнется белая полоса?»). Я протянул его девчонке. Да, он удался, ленты были персиковые, а белые розочки получились, как настоящие. Она медленно взяла его в свои светло-бежевые ладони и начала рассматривать. Забавно, что она уже не была похожа на ту агрессивную девчонку - держала спину прямо и двигалась спокойно. ПодражалаСтатуе. Девчонка потрогала каждую розочку, вопросительно посмотрела на нас и вдруг убежала с ободком в комнату состарухой. Ясно, ни спасибо, ни красиво, молодец. Я шагнул к двери, но Статуя взяла меня за плечо, и по прикосновению я понял, что она требует подождать. Через минуту из комнаты выглянула девчонка и рукой позвала меня. Я заметил, что она вовсе не лысая, как мне показалось сначала - в её голову, как по спирали, врастали тонкие косички. Косичка - такое имя я тогда для неё придумал.

В комнате было душно. Прям как в нашейдетдомовскойспальне! Меня-то таким не испугаешь, меня так просто не прошибешь, поэтому я не укололся о взгляд старухи, которая сидела в центре в той же позе, что и час назад,подоткнув под себя ноги.Всё её лицо было в глубоких сухих складках. Я представил себе черепаху. Не только из-за кожи. У нее был вдавленный внутрь нос, черные веки и губы (тут-то я понял, что кожа у них у всех совсем не черная, а коричневая). И сидела она в кругу из разноцветных трубочек и тряпок, медленно передвигая ластами, загребая себе по одной и накручивая её на толстую иглу. Она замедлилась, когда мы вошли.Позже, конечно, оказалось, что она очень даже скоростная черепаха, что касается плетения. Да я бы мечтал научиться так же!

Она кивнула, и рука сзадинадавиламне наплечо. Я сел на пол. За спиной старухи под черным платком я разгляделгорб, ну точнопанцирь. Она сощурилась, показала беззубый рот - и я понял, что она мне улыбается. Никогда не видел улыбающихся черепах.

А после она просто снова начала плести. Только спустя какое-то время я заметил, что в комнате мы одни. Надо было, наверно, встать, взять рюкзак и свалить оттуда. Но она, как будто иглой, пришивала меня к своим обрезкам. Нет, вшивала меня с ними, и мы туго ложились один на другой, куда покажет большая игла. Немного кружилась голова от постоянного вращения, которое становилось все быстрее. Уже. Теснее. Хрясь! Она потянула нитку на себя и закрепила на дне.

Я моргнул и отделился от обрезков. В своих ластах Черепаха крутила неглубокую плетенную корзинку. Не знаю, сколько прошло времени, но я запомнил каждое движение. Мне захотелось попробовать. Но тут я понял, что дверь открыли, обернулся к входу и увидел Призрака.



Глава 3

Щербинка/Дедовск

Электричка громко свистела сквозь железные перекладины моста.Под нами была Москва-река, потому что остановка, которую мы только что проехали, называлась «Москворечье».В обеденное время все расселись по свободным лавкам и не мешали друг другу. Я выбрал место у окна, а напротив опять оказался мужик с телефоном в руке.

Может все это мне приснилось? Призраки, черепахи, косички… Я открыл рюкзак и нашел те самые ободки с белыми и персиковыми розочками. Правда,немного потрепанные. Я вспомнил, как стоял в проеме Призрак и указывал мне на дверь, как Косичка, подпрыгивая, пыталась зацепиться за его руку и помешать мне выйти, как спустя секунду на лестничную клетку вылетели вот эти мои ободки.

У черных исердца черные. Хотя Статуя и Косичка - добрые, да и Черепаха, думаю, тоже. Они накормили меня и не хотели, чтобы я уходил.

По привычке я обернулся и проверил обстановку в вагоне. У дальних дверей стоял дед. Он был похож на Шерлока Холмса, но не нового, которого крутили обычно поздно по «Первому»,а старого, что так любили включать няньки по выходным на канале «Звезда», в такой клетчатой кепке. Глаза его были чуть прикрыты, и весь он сосредоточился на том, что широко и неестественно открывал свой рот.

Я опустил голову вниз и принялся переделывать розочки. Надо было снова расплести их и собрать. Вспомнились руки Черепахи и тряпки, которые скручивались в тугие стенки корзинки. Это же былгипноз! Вот бы и мне так научиться делать!

Пытаясь вспомнить её движения (что если попробовать повторить?), я достал иголку, распустил ленты и начал нанизывать их на нитку.В этом деле главное особо не напрягаться: лепестки ложатся лучше, если не разравнивать их, а сшивать, как пойдет. Тут мужик напротив засуетился, начал щупать свои карманы. И я напрягся… Да нет, правильнее сказать,моментально вскочил. Что опять?! Только что же проверял…

Ленты упали с колен на пол. Где, где они? Вскочиля достаточно резко, и мужик с недоумением уставился на меня. Я заметил, что дед в кепке медленно приближается к нам, но никаких контролеров ни за ним, ни перед не было. Так он просто так лезет в карман! Я мысленно выругал себя за то, что привлек к себе так много внимания, и нагнулся, чтобы собрать ленты. Исподлобья увидел, как мужик протянул руку с монетами, но дед не остановился. Тогда он, видимо, окликнул его, старик вздрогнул и обернулся в нашу сторону. У него было очень спокойное лицо, а глаза смотрели немного в сторону. Я понял, что он практически слепой.

- А я же не вижу ничего, - как бы подтвердив мои мысли, сказал он. - Товарищ Сталин вот обещал сделать глаз, да жаль, умер… А больше рассчитывать не на кого.

Он протянул вперед немного дрожащую руку, и мужик привстал, чтобы положить в нее монеты. После того, как старик поплелся дальше по проходу, мужчина кивнул и обратился к парню с другой лавки:

- Сердце на руке видел? Сидел.

Я знаю, кто такой товарищ Сталин. Он был президентом, когда еще была не Россия, а Советский Союз. Еще я знаю, что полстраны сидело. Урод любил рассказывать про лагеря где-то в Сибири, где трудились, а потом умирали. Он говорил, что все боялись и доносили друг на друга. Не понимаю, почему тогда старик так скучает по Сталину.

...