Роман "Реверс"

Степа расстался с Петром на въезде в Таллин.

--Вот, держи,бомжпакет тебе собрал в дорогу, -- Петр протянул белый пакет с пачкой “Доширака”, бананами, бутылкой воды, палкой копченой колбасы и помидорами, -- и вот ещё…

-- Я денег не возьму, -- отнекивался Степа.

-- Ещё чего, морда треснет. Вот держи, -- он протянул бумажку с почтой и номером. -- Как найдешь свою фотку, чиркани, -- Степа кивнул.

Гул мотора затих. Он стоял на обочине, как ослик Иаиз Винни-пуха с белым пакетом вместо лопнувшего шарика на День Рожденье. Куда идти дальше он не знал.

В синем небе светился серебристый медальон.

Силена

На небе пусто. На небе ни одной звезды.

Раздвинув ножки, Варшава, как любая столичная штучка, принимает в себя всех гостей, готовых податься сомнительному удовольствию. На ней натянуты капроновые чулки ночи, по которой расходятся дорожки и блестят от синих нитей дождя под желтым светом фонарей, склоняющие свои шершавые головы.

Вдоль автовокзала Zachodniaиграют в шашки таксометры: кто-то в дамки, кто-то спит за рулем. Семьи, пары, друзья, знакомые встречаются и расстаются, смеются и плачут, целуются, обнимаются и разъезжаются по домам. Стучат колесики разжиревших после поездки туристических сумок. Шуршит мятая бумага польской речи. Вдали виднеются бобовые стебли многоэтажек -- местный бизнес-сити.

Степа основательно продрог. Лицо его осунулось, щеки впали, под глазами нарисовались черные круги. Последние четыре дня он провел в дороге, ночуя в подворотнях, на вокзалах и переходах. Ноутбук в рюкзаке промок, и его пришлось выкинуть. Со вчерашнего дня во рту у него не было маковой росинки. Постоянные диалоги с незнакомцами превратились в бремя. Больше всего он мечтал об обычной теплой постели. Единственный луч света была смс от Нимфы, которая написала, что любит и ждёт его через две недели в немецкой коммуне в городке Витценхаузен.

Он отчаянно искал вписку в экстренных группах каучсерфинга, пока ему не ответила Силена -- экспатЧеловек с гражданством одной страны и работающий по контракту в другой (сл.) из Татарстана. Она выслала ему адрес квартиры в квартале Stary Mokotуw близ станции Morskieoko. Он построил маршрут: автобус N35 с пересадкой на центральной автостанции на N 37. Набрал смс: «Скоро буду».

На пустых автобусных остановках ютились высосанные люди. Тела -- пустые сосуды, лица -- рваные мешки. Беспросветный урбан, холодный, склизкий и неуютный. Он вскочил в первый проезжающий автобус по направлению к центру.

Пришел ответ от Силены:

«Когда будешь у подъезда надо нажать 46 ключ 5868

Ключи под ковриком будут

Дверь на верхний замок будет закрыта.

Напиши плиз, получил ли ты сообщение? »

Он пишет ответ.

Зеленые ядовитые стебли офисных зданий пробиваются сквозь асфальт над эстакадой, нависают над его головой. С 2007 года Польша приняла международную эстафету в пубертатном соревнование: «У кого больше башня». Мерцают кислотные интерактивные билборды на польском мини-Бродвее. Степе казалось вполне логичным говорить с жителями бывшегосоцлагеря по-русски, но иначе думали поляки.

«Не разумляю по-русскиНе понимает по-русски», -- отвечал первый; второй; третий прохожий, идущие с долгими паузами. «Howto go to themainbusstation? Как добраться до центральной автостанции» -- спросил он трех горланящих чаек с банками пива в клювах:

-- Мы не разумляемпо-ангельске Мы не говорим по-английски (пл.), -- кричат они.

Он не знает ни одного слова по-польски, кроме «пшепрашем» и «курва» -- с такой комбинацией можно уехать далеко и надолго. Он показывает им адрес:

-- Ааа... Пшестанок Остановка (пл.)? -- пшыкнул один.

--Да, -- кивнул он.

-- Идь просто. Птем налево Иди прямо. Потом налево (пл.), -- действительно -- просто.

Редкие фонари спальных районов заплетались в зеленые кроны кленов, стоящих в два ряда вдоль серых советских зданий. Капли блестели и скатывались по пятипалым листьям мелким бисером, собирались в ручейки и, журча, стекали через решетки сливов в городское нутро -- канализацию. В основе любой цивилизации лежит канализация. Польские кварталы, улицы, дворы -- все казалось ему непривычно чистым, но из арок доносился едкий запах родины.

Он набрал код домофона: 46 ключ 5868 -- дверь запищала и открылась.

Вошел в коридор, как в только что выглаженную рубашку: тепло и приятно. Снял рюкзак и ходил по коридору, как космонавт на луне. На тумбочке -- записка, ровным каллиграфическим почерком:

«Извини, мне завтра на работу. Твоя комната справа. Если сутра не увидимся, найдешь ключи на столе на кухни. Силена».

Аромат дождя разносился по комнате. Он стянул край заправленного одеяла и окунулся в приятную прохладу -- по коже пробежали муравьи-невидимки. Он выдохнул прохладу летнего дня. Бледно-голубой лунный свет сочился меж струящихся занавесок. Дыхания такт и мысли танец медленно кружился и затухали.

Справа выплыл скалистый островок, на котором сидел бородатый старик с тоскливым водянистым взглядом. Поджав коленки к груди, он смотрел в пустоту, когда руки его вытянулись и, в тоже время, далекие белые всполохи обратились в островки, где сидели такие же старики. Руки его тянулись, как ластик, пока не коснулись соседнего островка. Руки его стали мостом для того, другого, старика с соседнего островка, и тот решил перейти. Острова росли, становясь все больше, и уплывали за горизонт. Взгляда не хватало, чтобы охватить все взглядом. Лишь малая часть одиноких островков зависающих в пустоте оставалась видимой.

-- Проснулся? -- сквозь сон донесся мелодичный голос Силены.

-- Да-а-а, -- зевая и протирая заскорузлые веки, ответил Степа.

На завтрак она кормила его своей повседневностью. Несмотря на троих детей, двое из которых то и дело шастали по квартире, только мягкие морщинки у глаз, намекали на возраст. Восточная улыбка глаз расцветала, когда он говорил про Достоевского. Неужели тебе хочется читать такие грустные депрессивные книги. Неужели тебе не хочется что-нибудь веселого, воздушного? Жизнеутверждающего, а?

Ветер пахнул в приоткрытое окно, и шелковая сорочка облепила её тело. Степа посмотрел туда, где угадывались два уставшие груди, и, покраснев, отвернулся. Она наклонилась за солью, и взгляд его закатился в её вырез. Запах ее тела напоминал крем-брюле: теплый и сладкий. Степа скрестил ноги и нервно водил пальцами по лбу. Голые её щиколотки летали по кафелю, будто отдельно от тела

Завибрировал телефон. Силена подняла указательный палец вверх:

-- Погоди, -- она подняла трубку, и польская речь зашелестела, как августовская листва за окном.

-- Надо бежать, -- сказал она и заторопилась.

Она собиралась на работу, как Маргарита на бал, с поправкой на то, что у нее были дети. Она летала меж ванной, кухней, комнатой и коридором; увлажняла себя кремами, опрыскивает духами и лаками; кормила и собирала детей: первого -- в садик, второго -- в школу (третий ходил на стройку сам). Слова летели, как брызги. Она умудрялась говорить, даже очерчивая помадой крылья губ. Мило кричала из коридора, что в офисе мало платят, что начальник, Крис, козел и прилипала и что, вообще, пора валить. Куда -- не важно, главное -- ехать. Географические названия сыпались из нее, как из дешевого туристического агентства.

Одновременно она накручивала волосы цвета только что вынутого из скорлупы каштана и заливала их малиновым лаком. Из ванной она вышла в карминовом платье-карандаш. (Где-то на краю его сознания она уже лежал обесплатенная, оставленная для одинокого ванного самоудовлетворения). Она не носит нижнего белья -- зачем? Тело должно дышать. Телу нужен воздух. Может от того у него спирает дыхание, что все забрали ее легкие легкие. -- Дыши -- дыши -- дыши.

Повторяет он.

Она засовывает щиколотки в тиски. Одной рукой застегивая молнию на сапожках -- зззззз -- второй -- придерживает стену (чтобы не упала). Крис зовет ее сегодня на вечеринку. Он обещает ей медные горы и еще алюминиевый тазик, куда она будет складывать все его обещания. В противном случае, полофиса уже должны быть менеджерами, директорами и главными секретарями. Она приглашает его присоединиться к ним, забирает детей и хлопает дверью.

По коридору проходит мускатный запах её и духов. На дверце холодильника приклеен оранжевый стикер: «Заскучаешь, звони!» Она что-то сказала по поводу вечерней прогулки по Старому мястуСтарый город (пл.), но в его голове все смешалось, и промчалось, как вихрь.

Выходить никуда не хотелось. Он совершенно не понимал, зачем он здесь: в чужой квартире, в чужом городе, в чужой стране. И главное -- будет ли что-либо иначе в любом другом месте.

За окном опять шёл дождь. Степа стоял напротив окна и смотрел на нейлоновый город. Белый шум от дождя напоминал ему звуки в утробе матери: мерный пульс, ритм биения сердца, работа желудка. Этот шум успокаивал его и убаюкивал. Занавеска колыхалась от ветра. Будто. Ветер силился вселить в нее -- безжизненную -- жизнь. Даже занавеска стремилась к покою, даже она стремилась занять свое место.

За окном пели сирены.

На фейсконтроле было наблевано. Один шкаф выискивал непроходимцев среди онанирующегопубертата, окидывая всех взглядом, как помоями, другой -- выставлял руку. Силена поздоровалась на французский манер (эта привычка осталась у неё от её н-дцатого парня француза, с которым они жили в Париже) и приставила Криса -- брюнет с хохолком на голове и будто выточенными из мрамора скулами Дона Корлеоне в обличие офисного планктона.

В гардеробе лысый седой морячок поприветствовал их манерным жестом. Внутреннее убранство напоминало римские термы. Стены и колоны из мрамора с огромным бьющим фонтаном в центре зала. Катились бочки. Падали дропы. Лиловый туман опускался на эквалайзер голов в такт шепелявой польской попсы. Степа чувствовал себя некомфортно. На черных диванчиках в лобби сидели девочки в костюмах кошечек и зайчиков плейбой. Они старательно улыбались и селфились, раскуривая кальян. Тут же выкладывали это в «Инстаграм» и лайкали друг друга.

Такой себе нарциссический петтинг.

Селена носилась где-то в темноте, обнимаясь со всеми и здороваясь. Они сидели с Крисом у бара и болтали о его путешествие. Крис оказался приятным вменяемым парнем. Силена познакомила их с хозяином заведения, Генри. Он, как и полагается, был сладенький, лысоватый и раздобревший. Он предложил им выпить за счет заведения и сказал, что можно выбрать разные удовольствия. Стоит от 200 злотых. В попу -- 300. Степа сказал, что подумает. Все веселились и танцевали: мальчики-мальчики, девочки-девочки.

Делать было нечего.

На огромном плазменном экране показывали гомоэротику. «Ты чего такой хмурый», -- спросила подбежавшая Селена и увела его танцевать. Он пару раз скатился с пилона в центре зала под общие аплодисменты, и поймал пару комплементов от Генриетты. Генриетта была трансформер.

Размещено на Allbest.ru