Традиции европейского знания в России XVII в.: перевод сочинения Альберта Великого 1670 г.

Синтаксис рукописи непросто оценивать со стороны грамматики книжного языка, так как наш «Альбертус» представляет собой пословный перевод латинского текста. Несмотря на четкую грамматику латинского оригинала, в нашем переводе часто не согласуются формы подлежащего и сказуемого, «книжные» синтаксические конструкции почти не встречаются (так, например, дательный самостоятельный не встречается вовсе - все конструкции заменены оборотами речи с союзами когда, егда и т. д.), в тексте преобладают пассивные формы и конструкции с глаголом в конце предложения.

2.3 Некоторые выводы о языке «Альбертуса»

Итак, принимая во внимание все вышеперечисленные признаки, мы можем оценить язык нашей рукописи как гибридный-церковнославянский. В тексте допускается различное смешение «книжных» церковнославянских элементов и признаков русского живого языка, что является довольно частым явлением конца XVII века для подобных переводов Живов В. М. История языка русской письменности: В 2 т. Т. 2. М., 2017., а также Живов В. М. Язык Феофана Прокоповича и роль гибридных вариантов церковнославянского в истории славянских литературных языков // Советское славяноведение. 1985. № 3. С. 70-85..

Кажется, что текст неизменно стремится к книжному языку, из-за чего в рукописи присутствуют исконно «книжные» признаки, но вместе с тем грамматические нормы постоянно нарушаются. Так, аористы и имперфекты появляются в «Альбертусе» в большом количестве, однако они не всегда употреблены строго в соответствии с нормой и, очевидно, являются «книжным» эквивалентом некнижному прошедшему времени. Плюсквамперфекты в рукописи уже не появляются. Текст перенасыщен причастиями, но слова, относящиеся к этой категории, также отходят от строгих правил употребления и начинают встречаться в формах живого языка; краткие причастия фактически берут на себя роль современных деепричастий. От строгих норм пишущий отходит и в употреблении существительных, и прилагательных, и местоимений.

Синтаксис пословного перевода «Альбертуса» уже вовсе не соответствует «книжному» языку: например, дательный самостоятельный как маркированный «книжный» оборот в тексте уже не встречается. Хотя переводчик текстуально следует латинскому оригиналу, он избегает передавать латинские конструкции дословно и старается подобрать для них «русское» соответствие.

Тенденция к «книжности» заметна и на лексическом уровне. В тексте на каждом шагу встречаются маркеры книжной речи: убо, паки, се бо, сице, обаче, ниже, наипаче, несть, вельми бо (и такщ кровь не текла бы на всякъ день и всегда в жене но сице есть убо в муже и протчее щтветъ даетъся якщ где болшая есть кровь благоразтворенная - л. 9об.; зане щно совокупление есть природное щбаче есть якщ бы растлитал нужнимъ видомъ течения естественнагщ месячныхъ паки навсякъ день щт пищи приятнои бываетъ веществщ которое благоключимо - л. 10; вместщ семене изливаемагщ в сметени виды тыя же сице якщ щт всехъ удщвъ напротиво славное - л. 10об. и т. д.)

2.4 Лексический состав рукописного памятника

Ниже мы рассмотрим несколько наиболее показательных лексических пластов нашего рукописного «Альбертуса», говорящих о языке перевода и мастерстве переводчика.

При переводе с латинского языка переводчику, знакомящему русского читателя с подобным медицинским материалом, приходилось сталкиваться с терминами, которым в языке не всегда находились эквиваленты. Прежде всего, таким пластом является лексика, связанная с медициной, гинекологией, анатомией и акушерством.

Безусловно, самую многочисленную группу этого семантического поля образуют лексемы, которые используются в «Альбертусе» уже в существующих значениях. Многие понятия этой группы - исконно-славянские, некоторые - заимствованные, однако согласно словарям, большинство из них вполне употребительны в XVII веке:

Зачатие (зачание, зачинание, плодозачатие, плодозачание) - лат. сonception (аще муже прежде испускаетъ семя излиянное нежели жена месячное тогда не бываетъ зачатие - л. 6об.; аще щба купно успущаетъ семена же есть либы недобре сощбразно были и благорасположенна знобу не бываетъ зачание - л. 6об.);

Плод (плод чревны) - лат. embryo (яко плод рожденны подобны бываетъ родителемъ глетъ еже довлеетъ началнымъ занятъся вплываетъ иными удесы - л. 10об.);

Семя (семене) - лат. Sperma, semen (семя мужеское сопряженное месичане женскои емлетъся до месечены женской яко художникъ до художества - л. 5об.; еже щтцемъ разтленнымъ месечина женская пременна бываетъ а яко конецъ и деиство не спотыкатъся сего ради излияне семене мужесъкаго не входить в вещество - л. 6);

Месечина (месечное) - лат. menstruo (в существо вещи щткуду же не щтходитъ яко есть в мужехъ семенщизлияние и потому называетъся месечное в жене понеже течетъ в коемъждо месеце единое егда жена таковаго века будетъ рекше 12 и 13 или 14 летъ - л. 8; млади жены суть много вложны сего ради пщ нужде месеченствуетъ в начале месяца а старъши в конце понеже мнее мокротни суть ноя или знои яко жены черныя менши имуть месечнаго нежели жены белыя - л. 8). В подобном значении лексема «месечина», согласно СРЯ, употребляется уже в XI-XII вв. (Патерик. Син., 344. СРЯ, IX, 121).

Интересен следующий синонимический ряд лексем: ложесно, матица, луно, утроба в знач. лат. matrix, vulva, venter, которые переводчик не дифференцирует между собой. Для передачи одного и того же латинского понятия могут использоваться разные термины, и наоборот, для разных латинских слов - одна и так же лексема. (яко во смешени щная семена усекаетъся щт удесъ началныхъ рекше щт мозга сердца утробы и ложеснъ [matrix] женскихъ - л. 10об.; такъ яко сия два семена в ложесне [vulva] у жены стекаетца купнщ идино - л. 6; яко без смешения сама зачинаетъ понеже луно [matrix] зелщ есть привлачително - л. 6об.; стиснение стихи жизненныхъ щт повреждения матицы [matrix] приходящее и чрезъ тое воздыхание тяжъкое приходитъ - л. 53).

В этом ряду нужно упомянуть лексему живот, которая в нашей рукописи используется также в значении venter (в этом знач. живот начинает употребляться с XVI века: «Вода добр? горячая колотие въ живот? отгоняетъ». Назиратель, 134 (СРЯ, V, 104.).

Однако слово утроба, помимо «материнской утробы», наш переводчик использует для обозначения «печени» в знач. органа - лат. hepar: но утроба есть органъ чермны паче же теплы и потому уподабляетъся к самои себ? масти - л. 8об. В Словаре Срезневского Словарь древнерусского языка под ред. И. И. Срезневского. Т. 1-3. М.: «Книга», 1989. (далее Срезн.) указывается на множественные значения лексемы. Так, утроба может означать внутренности, желудок, живот, утробу женскую, чрево, и проч. (Срезн., 1315). Выбор лексемы вполне может объясняться таким семантически близким рядом значений. Если переводчик испытывал затруднение, для перевода органа он мог выбрать «общую» лексему.

Ложесна (ложесно) в значении «матки», «материнского чрева» употребляется еще в XI веке («Вьсакъ младенецъ мужьска полу разврьзая ложесна с?то г?ви наречеться и дати жьртву по реченууму въ законе гни». Остр. ев., 264. 1057 г. СРЯ, VIII, 126). То же значение находим в САР (III, 1261): «Къ теб? приверженъ есмь от ложеснъ». Псал. XXI. II.

Что касается понятия лоно (луно), в СРЯ мы также находим употребление слова в том же значении, как и в нашем памятнике («Половые органы, матка, материнское чрево: [У ехидны] лона же не имать жена. XV-XVI вв. СРЯ, VIII, 8). В САР лоно остается лишь в значении «н?дро» (Взя Ноеминь отроча, и положи е на лон? своемъ. САР. III, 1311.)

Матица в знач. «матка» находим в XVI веке (СРЯ, IX, 44-45): «Кровьтечение в матицы или в ложеснах». Назиратель, 199. Таким образом, в XVII веке все перечисленные лексемы оказываются взаимозаменяемыми, однако в XVIII веке лоно и ложесна, по-видимому, существуют только в библейском контексте.

Смешение, совокупление употребляется в знач. половой акт - лат. coitus (сия видевы и приявы едину часть мнения аристателева или врачевъ треб? есть видети какимъ щбычаемъ и како щная семена восприемлетца в жене щткуду жена егда во смешени бываетъ с мужемъ подобие в тщмъ же времени испущаетъ мусячное в которомъ мужъ семя свое - л. 6);

Удъ - в знач. половой член (нщ ?илосо?и полагаютъ иже излияние мужеска пщлу испущаетъ влажну за ложесна есть удъ зелщ дирявы и тако по изображению плода теплота солнечная творитъ семя природное мужеское пару испущати щтступати из лщжеснъ - л. 5об.);

Жилы - лат. capillaries, venae (кров же месечная в женахъ нщ от чистыхъ частеи родитъся кровь щна же разходитъся щт сердца пщ великимъ жиламъ [quae dicuntur capillaries <…> per quas venas] чрезъ которыя изливаетъся кровь по всемъ членамъ [membra] - л. 56об.);

Желудок (в тексте употр. синонимично стомаху) - лат. stomach (в тое время теплота желутка плода ради есть слабая сего ради напившеся таковыя воды с медщмъ жена болезнует щкруг пупа - л. 55; третия трава луны хриностатесъ глетъся сщкъ ея щчищаетъ разгневания или раны стщмаха и персеи - л. 63). Согласно Словарю русского языка XI-XVII веков Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 1-30. М.: Наука, 1975-. (далее СРЯ) и Словарю Академии Российской Словарь Академии Российской по азбучному порядку расположенный. СПб., 1806-1822. (далее САР) оба слова сосуществовали в синонимичном положении и в XVII, и в XVIII веках.

Пузырь в знач. мочевой пузырь - лат. vesica (иже приступаетъ во утробу [ad hepar] и в тои бываетъ друго сварения тамщ же паки щтлучаются части тончаишия водныя щт частеи грубныхъ [жи]вотныхъ которыя грубшия части входятъ в пузырь и потщмъ чрезъ урину выхщдятъ но тончаишия части восходятъ к сердцу - л. 56об.). Примеры употребления лексемы встречаются в Травнике Любчанина: «Чернобыль толченая … камень ис пузыря выведет». Травник Любч., 83 (СРЯ, XXI, 43.)

Селезенка - лат. splenes (цветъ же ея щчищаетъ селезенки великия иcцелитъ - л. 63);

Сосуды (сосудехъ) в знач. гениталии - лат. genitalibus (естествщ укрепляеющщ на испущение не в частехъ своихъ нщ вредителныхъ сщсудехъ ядръ инакщ бщ не походило бы из родителныхъ сщсудав в матицу - л. 58). Подобный пример употребления находим в СРЯ: Часть тела, член, орган. «Немощнейшаго сосуда женскаго состава … немощенъ бяшу сосудъ Ж.ки.Ольги Сильв., 2. XVI в.» (СРЯ, XXVI, 229). В XVIII веке такое значение из языка выпадает и в САР приводятся примеры употребления слова сосуды уже лишь в современном значении (САР, V, 943).

Изображение (например, плода) в знач. формирование плода - лат. formatio foetus (видевше сие дщ изображения плодщрождения в ложесне матици [matrix] подобаетъ возвратитися первее веществщ восприятое в матице - л. 10об). Такое значение приводится в СРЯ (Создание, формирование, воплощение. «[Вода] им?етъ тое свойство, что растущим вещемъ пособляетъ ко изоображению ихъ образа». Назиратель, 123. СРЯ, VI, 193); в САР такого значения уже не находим.

Почки, бубреги - лат. renes (из жены которщи суть почки салщмъ щбрщсъли и сщкрытыя в сале щтвсюду такщвы - л. 53об.; сентября 7 весы же вторую часть тела презирают сиречь утробу [hepar] или бубреги и есть начало протчихъ удесъ - л. 22). По СРЯ мы видим, что оба слова вполне употребительны в значении почки человека и животного в XVII веке (бубрегъ - СРЯ, I, 343; почка - СРЯ, XVIII, 78), однако в САР указывается, что бубреги - вышедшая из употребления лексема (САР, I, 367).

Поры, дирки - лат. poros (семя природное мужеское пару испущати щтступати из лщжеснъ дирками таковыми емлетъ пищу еже покозуетъ понеже есть кожа и кояжда кожа есть дировата в животномъ зане и такщ потъ не могло бы изыти без техъ дирокъ - л. 6; аще тои камень вщ щгнь пщлщжитъся жаркои на како же степлеетъ потому чтщ имать дирки - л. 69; и мнее тончаишее выходитъ чрезъ поры [per poros] в потахъ чрезъ нокти [unguis] - л. 56об.; ложесно суть удина дирява - л. 9). Интересно, что в СРЯ для слова дирки (дырки) не приводится примеров употребления по отношению к коже («Изверти на свинце дирки. Травник Любч., 675. XVII~1534г.»; «Дироватый - Дырчатый, пористый. Камень собою дироват. Травник Любч., 705. XVII~1534г.»). Однако использование лексемы в нашем значении видим в следующем примере: «Аеръ…поры опять, их же н?которые сиротками или дирками нарицаю<т>, в телеси отворяет. Назиратель, 115. XVI в.» (СРЯ, XVIII, 145). В «Альбертусе» дирки и поры синонимичны друг другу. В САР в подобном значении слова дирка, дира, диравый, дыристый (САР, II, 637) уже не употребляются.

К этой же группе относятся и названия болезней и недугов: огневица (горячка), проказа, водный труд (водянка, водяная болезнь), падучные болезни (эпилепсия). Для всех лексем мы находим примеры употребления в XVII веке. Согласно словарю Даля Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М. 2009., все лексемы сохраняют свое значение и в XIX веке.

Зачастую наш автор предпочитал заимствование славянскому эквиваленту, однако многие из них также известны, начиная с Травника Любчанина. Так, например, в тексте вместо русского «сецъ» употребляется урина (лат. urina) (вщзми две скляницы и во щбоих урина да волетъся во единои мужеска но другои женска и впусти вщ щбоихъ щтруби пъшеничные - л. 54.); используются слова меликрат, меланхолия, холерик, флегамтик (аще либо ктщ хотелъ знати аще есть жена щбремененна или нетъ даи еи пити вщды з меликратомъ [mellicratum] аще ли в тое время усълышитъ колотье щколо пупа то тая понесла плщдъ - л. 50об.; и твщритъ еще и к течению крове мелянхщлику [melancholici] - л. 62об.; несть ни единагщ челщвека чистагщ халерика ?лехматика крщвоваго - л. 24об.).

Следующей группой лексем являются слова, которые в нашем тексте приобретают новые, еще не зафиксированные значения. К таким словам относится лексема ядра, которая становится переводом лат. testiculus (яко семя мужеское самщ щ себ? есть червонное зане есть кров третияго сщчинения но въ ядрахъ побеляетъся для хладности ядер сегщ ради семени не испущаетъ тачие чрезъ движение людеи - л. 8). В словарях для ядра (Срезн., 1640) приводятся значения «глубина», «недро», «лоно», «женская утроба» и др. семантически близкие слова, однако подобного значения мы не находим (в САР такое значение слова также не закреплено).

Для обозначения лат. digestionis (пищеварение) переводчик использует лексемы сочинение, варение (вида того ради есть зане месечное излишнее втораго сочинения - л. 6; ко щному четвертщму варению третия прирождения учиняющаго <…> - л. 56об). В СРЯ для варения находим значение действия по глаголу варити (СРЯ, II, 19), а для сочинения (счинения) - составление, соединение, состав (СРЯ, XXIX, 117). В САР также подобного значения нет.

Появляется окказиональный термин задушение матицы (удушение матицы) - лат. suffocation matriсis в знач. сокращения матки (Зде творецъ пишетъ щ искустве зачатия знамени чтщ sадушение матицы прщизходитъ щттуду еже матица приближаетъся к сердцу - л. 53об.). В СРЯ (V, 189) приводится лишь употребление понятия «задушие» (удушие) в качестве болезни - asma, однако термин не был употребим по отношению к женскому недугу. Очевидно, что автор калькирует латинский термин, однако такой медицинский термин в языке не закрепился (подобного значения не находим ни в словарях XVII-XIX веков (СРЯ, САР, Толковый словарь Даля) Интересно, что Коннова В. Ф. в статье о русской терминологии в словаре Марка Ридли обозначает, что в «Травнике Любчанина» (по рукописи из бывшего Уваровского собрания № 623) «суффокасио матрисис» переведено как «двизание дна в жонках» (Коннова В. Ф. Русская Медицинская Терминология в Словаре Марка Ридли (Russian Medical Terminology in Mark Ridley's Dictionary).” Russian Linguistics, vol. 24, no. 1, 2000, pp. 31-61. JSTOR, www.jstor.org/stable/40160746. Accessed 25 May 2020.)., ни в современных словарях.

Иногда переводчику приходилось «изобретать» новые термины, как, например, в случае с членовой кожицей в знач. мембраны промежности - лат. membrana (ложесно нарицаетъся яко бы животъ матерескои зане есть чревная и ея последняя часть глетъся членовная кожица понеже членъ есть по конецъ того живота тако и ложесна замыкаетъся якщ едина кожица такъ яко по а?ицентие [по Авиценне] ни единая могла иглица якщ внити понеже веселитъся человекъ с приятои теплоты не хотящи погубити - л. 6). Случаев употребления такого окказионализма в словарях не встречается.

Третья группа слов довольно малочисленна. В нее входят языковые неологизмы, прежде не встречающиеся в языке. Чаще всего это лексемы слова, перевод которых, по-видимому, вызывал сложности у переводчика. Тогда они могли оставаться без пояснений и для их передачи требовалось иностранное слово: глаголютъ якщ такщв щбраз нутрицы [nutritionis] тоя первая пища позвана зубами в гортани иде из гортани же к желутку [ab ore ad ipsum stomachum] и в тщмъ бываетъ первеишее в томъ же щтделяетъся части тонкия земныя щт грубных частеи земныхъ - л. 56-56об.); ея носятъ съ собою при персяхъ пщлагаетъ же и переклщматикщмъ [peripleumoticos] то есть на болезнь тою же кщгщ дыхания и творитъ имъ лехко дыхати - л. 62об; якщ да свидетелствованщ не помщжетъ тщ быти разве побегу естества знаменуи яко матификацыа есть сгущение пищи - л. 57.

На примере рассмотренной терминологии (даже в пределах одного переводного памятника) мы можем видеть, как начинает формироваться язык медицины в конце XVII века. Конечно, для передачи большинства медицинских понятий (органов, частей тела, болезней) переводчик использует общеупотребимую лексику XVII века. Заметно, что в пределах текста, а иногда и в пределах одного предложения, сосуществуют различные синонимичные лексемы, которые в течение XVII века используются на равных, но со временем одни будут вытеснять другие: «желудок» вытеснит «стомах», «живот» - «ложесно», «поры» - «дирки», выйдут из употребления такие слова, как «водный труд» в знач. водянка, «сосуды» в знач. гениталии, урина, жилы и проч.

Стоит принимать во внимание, что «Альбертус» фактически вводит собой тему гинекологии и акушерства; очевидно, что для многих латинских понятий в языке, на который переводился текст, не находилось соответствий. В таких случаях переводчик мог воспользоваться уже известной лексемой, приписав ей новое «окказиональное» значение (т. к. большинство из лексем в языке не закрепляется), или же использовать новый заимствованный термин.

Таким образом, уже на этом этапе мы можем делать выводы о развитии переводческой техники в XVII веке.

Следующим показательным лексическим пластом является лексика, относящаяся к биологическому семантическому полю. Прежде всего, это номинации растений и минералов. Наибольший процент такой лексики концентрируется во второй части «Альбертуса», посвященному волшебным свойствам растений и камней (главы 1 и 2 второй части).

Фитонимы в своем абсолютном большинстве заимствуются - транслитерируются с латинского языка. Ср.: первая трава у халдещвъ называетъся акреосъ - Prima herba apud Chaldжos vocatur Ireos: у грекщвъ муталиул - apud Grжcos Mutuchiol; у латинъ елитропиа - apud Latinos Elitropia; уртика - Urtica ; вирга пасторие - Virga pastoris; мандрщгора - mandragora; хелидониа - Chelidonia; прщвентали ели провинъса - Proventalis vel Provinsa; непта - Nepta; лингва камение [возможно здесь ошибка переписчика] - Lingua canis; реалгалъ - Realgalis; иусквиамусъ - Iusquiamus; лилиумъ - Lilium; вишусъ скверцы - Viscus querci; центаврея - Centaurea; сальвия - Salvia; вербена - Verbena; милисо?илосъ - Melisophilos; роза - Rosa; серпентина (серпенцина) - Serpentina и проч.

Однако в переводе, строго следующем оригинальному тексту, иногда появляются ссылки на польские номинации. Так, например, к елиотропии автор также добавляет по полску солнечныя (Пол. Sіoсcokwiat, Sіonecznica); уртика по пщлску пщкресщва (Пол. Pokrzywa, Koprzywa.); хелидониа полски яскщлчезеленая (Пол., Jaskуіcze ziele); лингва камени пщлск унзщск пси (возможно, от. чеш./слов. Jazниek psi). Польские следы также заметны в случае, когда Salvia переводится как шалвиа (Пол. Szaіwia: ибо аще бы семя надеиствщвал наврачестве шалвиномъ а иныгобы щтшалви <…> - л. 7), а Viscus querci транслитерируется как вишусь.

Очевидно, что в народной номенклатуре одно и то же растение может иметь несколько названий (даже в пределах одной региональной местности), или наоборот - несколько растений могут называться одинаково. Однако наш автор в абсолютном большинстве случаев не подбирает славянский эквивалент для фитонимов. Исключение составляют лишь несколько случаев, в которые также обусловлены влиянием польского языка.

Например, для травы Sempervivum переводчик не приводит транслитерированного соответствия, а находит для нее польский перевод разсходник (Пол. Rojnik, Scoczek. Rozchodnik wiekszy), sinapis переводится как гщрчица (Малор.), Arnoglossa - бабка зелие (вероятно, от слав. - babka ziele) Колосова В. Б. Этноботанические заметки. П. Подорожник // Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 2008. СПб.: «Наука», 2008. С. 469. , Lauris - бщбковое древо (Пол. Bobkowe drzewo). Такие польские уточнения к заимствованным лексемам иллюстрируют авторитет польского языка в XVII веке. Рядом с транслитерацией фитонимов переводчик добавлял польское соответствие, которое должно было объяснить неясное латинское название. Безусловно, юго-запад имел более тесную связь с латынью, поэтому можно предположить, что автору было легче «отыскать» нужный эквивалент в других языках.

Что касается названия драгоценных камней, здесь переводчик пользуется исключительно транслитерацией латинских названий и практически не отходит: кораллусъ (corallus), епистъритесъ (epistrites), хилкидщниусъ (chalcedonius), ?ерипенданус (feripendanus), тщпщсщнъ (topasion), мем?итесъ (memphites), абастонъ (abaston), силонитесъ (silonites), гагатесъ (gagates), агатасъ (agathas), истмос (isthmos), диаментъ (diament), есмундусъ (esmundus), асмадусъ (asmadus), аметистусъ (amethysthus), буриллюсъ (beryllus), халищнитесъ (celonites) и проч. Интересно, что переводчик почти не использует названия, закрепившиеся в языке (например, камень берилов (от травника Любчанина) / берилл, изумруд, смарагд, агат / ахат, топаз, аметист, адамант и т. д. - некоторые из них известны в церковнославянском из греческого языка) Николашвили М. Н. Названия драгоценных камней в русском языке XI-XXI веков: Монография. М., 2015.. Эквивалентами, уже известными в языке, в тексте названы несколько камней: сап?иръ (saphyrus), магнит (magnes), хрусталь (сhrystallus). Как и в случае с растениями, переводчик заимствует латинские названия для названия камней и минералов, но в данном случае не подбирает для него западно-славянских соответствий. Заимствования, которые использует автор, в языке не закрепляются - их вытесняют более расхожие славянские номинации.

При наблюдении за лексическим рядом, относящемуся к миру фауны, очевидно, что для сложных лексем автор не может подобрать соответствующего эквивалента в славянских языках. В таких случаях, вызывающих затруднение у переводчика, номинации животных также переводятся заимствованием из латинского (experiolus - експериолусъ; pellicanus - пелликанусъ; foca - ?ока рыба; для некоторых животных и птиц приводится двойное название упупа (upupa) - удодъ; гиркус (hircus) - козелъ; бубо (bubo) - сова). В целом практически все слова употребительны в XVII веке и встречаются в словарях (косъ птица (дрозд), кротория (крот), горлица, угорь, петел, каня (коршун), ластовица и т. д.). Однако в тексте есть несколько «темных» мест. Так, например, ящерица (stellionis) переводится словом «кречка» (верблюдъ есть зверь ведщмы аще крщви егщ на главе положится кожицы sверя кречка ненавистнаго или калявотися светящимся <…> - л. 71). В СРЯ приводится библейское значение слова «калавотись» - «пятнистая ящерица» («И от гадъ пл?жющих по земли: ласица, мышь, крокодил земныи, лев, калавотись, ящеръ, кроториа, сии неч<и>стии вам». Библ. Генн. 1499г. СРЯ, VII, 32.), тем не менее, неясно, откуда заимствована лексема «кречек» в подобном значении.

Как мы видим, заимствования в исследуемом переводе многочисленны. Выше уже не раз говорилось о влиянии польского и украинского языков в нашем переводе «Альбертуса». В лексической системе такие следы особенно заметны. Так, к заимствованиям можно отнести такие слова, как треба (чесщ ради треба пщдпщрщвъ и укрепления тепла - л. 57; но се недоумение потреба есть рещи яко жена есть хладная и влажесная щт естества мужъ же есть теплы и сухи - л. 9); чути (аще хощеши дабы ктщ не чул болезни ниже мучени вщзми камень глемы мемъ?итесъ - л. 65); кокош в знач. петух (аще хочещи упросити нечтщ щт кого возми камень кокошевыя масти или петеля - л. 65об.); чинити (естествщ учинилщ передни убо зубы щстры - л. 57; аще хощеши любовь учинити между двоих - л. 69); нехаи (глят нехаи возмутътя власи жены месячныя и положатъся в землю тучную где лежал гнщи - л. 32); брюхатая (аще правы сосецъ есть вящши нежели левы брюхата есть сыномъ аще ли же паки левы есть вящши дщерь носить во чреве - л. 56); закоморки (первое есть разделение семене в закоморкахъ и не дщвлеющее - л. 34); кокошитися (якщ чрезъ уд мужескъ бывающу в ложестне скокошеваетъся и движутъся - л. 10). Помимо уже перечисленных полонизмов, автор использует заимствованную лексему для такого частотного латинского слова, как secundum, переводя его словом ветлугъ - пол. wedіug - согласно, по словам (пщ округу звездистщмъ полагаетъся щкругъ сатурновъ ветлугъ щстрономов - л. 13об). В тексте также встречаются лексемы заказати (яко видели чтщ заказуетъ яблокъ - л. 55об.); музыка (еще творитъ нарожденнагщ любити музыки зане музыка есть полезная - л. 30); меркуриуш (меркуриушъ ему же щстромонове [sic!] щбыкоша последщвати держать и егщ лучи творитъ рожденънагщ телщмъ тонкаго гораздщ малого лица - л. 30) и проч.



2.5 Некоторые выводы о переводе «Альбертуса»

Известно, что XVII веке переводами занимались несколько групп переводчиков. Первая и основная - переводчики посольского приказа, многие из которых - выходцы из Юго-Западной Руси Соболевский. Указ. соч. С. 45.. Это могли быть поляки, а также голландцы и немцы, порой вовсе не владевшие ни литературным языком Московской Руси, ни живым русским языком. Чаще всего, в таких труднодоступных для понимания переводах смешивались элементы и великорусского, и юго-западных, и церковнославянского языков. Во-вторых, переводами сочинений медицинского и естественнонаучного характера занимались переводчики Аптекарского приказа. Зачастую именно они переводили лечебники и классические медицинские труды.

Еще одна группа переводчиков - монахи и церковнослужители, которые переводили не только религиозные книги, но и книги научного содержания. Их переводы были, несомненно, лучше выполненных приказными переводчиками, но все же далекими от совершенства из-за только зарождающегося языка науки в России Соболевский. Там же. . Помимо них были и случайные (проезжие) переводчики, владеющие западноевропейскими языками, а также переводчики-любители, однако о них известно крайне мало. Что можно сказать о переводчике «Альбертуса»?

Очевидно, что что текст переведен на гибридный язык: перевод не соответствует приказной норме письменного языка, однако он также далек от строго нормированного церковнославянского, при этом многие формы (книжные признаки) указывают на стремление языка к книжности. Но несмотря на это «стремление», язык «Альбертуса» труден для понимания, из-за чего нам трудно отнести перевод к разряду «хороших». Известно, что в XVII веке воздействию юго-западной литературной речи подвергается не только бытовой язык (который в это время пестрит полонизмами и украинизмами), но и стили церковнославянского языка Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX веков. М., 1982. С. 29.. Наш «Альбертус» не исключение - следы юго-западных языков заметны на всех лингвистических уровнях памятника.

Едва ли можно сделать выводы о том, кем мог быть переводчик «Альбертуса»: он мог относиться и к Аптекарскому приказу, и к Посольскому, и к малограмотным церковнослужителям, и к переводчикам-любителям. Из-за отсутствия явных орфографических и фонетических признаков, указывающих на украинскую письменность, мы все же склоняемся к тому, что автор относился к великорусской литературной традиции, во многом воспринявшей языковые нормы Юго-Западной Руси. Нельзя забывать, что автору, переводящему латинский медицинско-астрологический текст, не всегда удавалось подобрать соответствие для латинского слова или термина Мы также можем предположить, что порой переводчик мог не знать перевода, в таких случаях ему, вероятно, и приходилось прибегать к лексикону других языков, в частности языка Речи Посполитой, где латынь считалась языком «учености». . В таких случаях ему приходилось обращаться к другим языкам. Этим можно обусловить множественные заимствования.



Заключение

Начиная с XVI века, памятники медицинского и околомедицинского содержания в большом количестве проникали на территорию России, здесь они переводились с иностранных языков, переписывались и широко тиражировались. Поначалу вызывая интерес у привилегированных слоев населения, такие переводные сочинения постепенно «спускались» в низовую письменную культуру, где довольно долго сохраняли свою популярность и продолжали применяться в народном обиходе.

Такие книги попадали в Россию с иностранцами (в первую очередь - с поляками, имеющими безусловный авторитет в Московской Руси XVII века), которые, в свою очередь, рекомендовали боярам и царскому двору наиболее распространенные европейские сочинения. Зачастую это были книги, давно утратившие свою «научную» ценность, но еще находившие своего читателя в европейских кругах. Сочинения такого типа могли переводиться в Посольском приказе, их также могли переводить церковнослужители и переводчики-любители.

Изучаемый «Альбертус», который, несомненно, относится к подобным сочинениям, имеет высокую ценность, прежде всего, по той причине, что в нашем исследовательском поле имеется оригинальный текст, с которого в 1670 году был сделан перевод памятника. Принимая во внимания особенности латинского текста и изучая характеристики нашего рукописного памятника, мы можем делать выводы о технике перевода, о состоянии языка и о различных региональных влияниях на язык.

Язык нашей рукописи - гибридный церковнославянский. Мы видим, как в языке, неизменно стремящемуся к «книжному», сосуществуют элементы живого языка (несогласованные краткие причастия, бессвязочный перфект, разговорные конструкции и т. д.) и маркеры книжности (аористы и имперфекты, специфические лексемы и т. д.); здесь же находят свое отражение следы юго-западных языков. Но несмотря на высокий процент заимствованных лексем, мы склоняемся к тому, что наш переводчик принадлежал к великорусской языковой традиции, на что указывают многочисленные орфографические и фонетические признаки.

Мы видим, что перевод далек от совершенства: он пословно следует латинскому тексту, многие лексемы остаются без пояснения, грамматические формы не согласуются между собой и нарушают стройность текста. Однако наш перевод чрезвычайно показателен для развития переводческой техники, а также для развития медицинской терминологии в конце XVII века. Так, в пределах одного переводного памятника, мы можем взглянуть не только на культурный план, но и на языковой срез конца XVII века.

Сверяясь с латинским текстом, мы замечаем те лексемы, которые в нашем тексте приобретают новое значение для конца XVII века (задушение матицы, сочинение, ядра и др.), а также те, что фиксируются переводчиком впервые (многочисленные заимствования из латинского: нутрица, матификацыя и т. д.). При анализе лексической системы мы также можем говорить о существовании термина в диахронии. Очевидно, что многие термины в XVIII веке уже выходят из употребления (дирки, бубреги и др.), однако несмотря на «устаревшую» лексику и трудный для понимания язык рукописи, сочинение находит практическое применение в народе.

К сожалению, подобные переводные памятники редко становятся объектами изучения как с антропологической стороны (так как изначально они не являются отражением русского народного сознания), так и со стороны лингвистики. Однако они не только представляют собой богатый материал для изучения развития медицинской терминологии в России, но и являются свидетельством начала объединения церковнославянского и живого русского языка.

Изучение традиции переводных медицинских сочинений может принести множество открытий. Переводчику на каждом шагу приходилось сталкиваться с языковыми «препятствиями» и находить решения для каждого понятия, относящегося к анатомии, гинекологии, акушерству, а также к ботаническому и животному миру, для которых в русском и церковнославянском еще не находилось устоявшихся соответствий. Именно поэтому автор часто прибегал к «пояснительным» польским лексемам, которые помогали ему приблизиться к «хорошему» переводу и еще раз свидетельствуют об авторитете польского языка в культуре XVII века.



Библиографический список

1. Brigitte Kusche, "Zur 'Secreta mulierum' Forschung," Janus 62 (1975): 103-23. Margaret Rose Schleissner, PseudoAlbertus Magnus: Secreta Mulierum cum Commento, Deutsch. Critical text and Commentary. (Ph.D. diss., Princeton University, 1987).

2. Corsi, Dinora, et al. “Les Secres des Dames: Traditions, Traduction.” Mйdiйvales, no. 14, 1988, pp. 47-57.

3. De animalibus: Libri 26 / Hrsg. von H. Stadler. Mu?nster; W., 1916-1921.

4. Ferckel, Christoph. “Die Secreta Mulierum Und Ihr Verfasser.” Sudhoffs Archiv Fьr Geschichte Der Medizin Und Der Naturwissenschaften, vol. 38, no. 3, 1954, pp. 267-274.

5. Grabmann M. Der heilige Albert der GroЯe, ein wissenschaftliches Charakterbild. Mu?nch., 1932.

6. Kibre, Pearl. “Alchemical Writings Ascribed to Albertus Magnus.” Speculum, vol. 17, no. 4, 1942, pp. 499-518.

7. Lemay, Helen, and St Albertus Magnus, Women's Secrets: A Translation of Pseudo-Albertus Magnus's De Secretis Mulierum with Commentaries. State University of New York Press, 1992.

8. Lemay, Helen. “The Stars and Human Sexuality: Some Medieval Scientific Views.” Isis, vol. 71, no. 1, 1980, pp. 127-137.

9. Magnus, St Albertus, and Michael Scot. De secretis mulierum: item de virtutibus herbarum, lapidum et animalium. Amstelodami, 1648.

10. Thorndike, Lynn. “Further Consideration of the Experimenta, Speculum Astronomiae, and De Secretis Mulierum Ascribed to Albertus Magnus.” Speculum, vol. 30, no. 3, 1955, pp. 413-443.

11. Альберт Великий. Наука распознавать людей: Избранная из древних рукописей / Перевод с немецкого; С физиогномическими замечаниями Аристотеля, Галенуса, Гиппократа, Плиния, Плутарха, И. Б. де ла Порта; и также изъяснение Галлевой системы, о череплословии. В Москве: У книгопродавца Матушина, 1811.

12. Анненков Н. А. Ботанический словарь. СПб., 1878.

13. Арнаутова Ю. Е. Колдуны и святые: Антропология болезни в средние века. СПб., 2004.

14. Буслаев Ф. И. О народной поэзии в древнерусской литературе. М., 1859 г.

15. Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. СПб., 1861.

16. Виноградов В. В. История русского литературного языка. М.: Наука, 1978.

17. Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII--XIX вв.: Учебник. М., 1982.

18. Герман Ф. Л. Врачебный быт допетровской Руси. Харьков, 1891.

19. Груздев В. Ф. Рукописные лечебники в собрании Пушкинского дома // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. 29. Л., 1974. С. 343 - 348.

20. Груздев В. Ф. Русские рукописные лечебники. Л.: Воен.-мор. мед. акад., 1946.

21. Древнерусский лечебник // Редкие источники по истории России. Под ред. А.А. Новосельского и Л. Н. Пушкарева. М., 1977.

22. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М. 2009.

23. Живов В. М. История языка русской письменности. М., 2017.

24. Живов В. М. Язык Феофана Прокоповича и роль гибридных вариантов церковнославянского в истории славянских литературных языков // Советское славяноведение. 1985. № 3. С. 70-85.

25. Живов В. М., Успенский Б. В. Метаморфозы античного язычества в истории русской культуры XI-XVIII вв. М., 1984.

26. Забелин И. Е. История русской жизни с древнейших времен. М.: Тип. Грачева и К., 1879.

27. Запольская Н. Н. Функционирование причастий в русском литературном языке конца XVII -XVIII вв. - диссертация. 1986.

28. Змеев Л. Ф. Русские врачебники. Исследование в области нашей древней врачебной письменности. СПб., 1895.

29. Ипполитова А. Б. Русские рукописные травники XVII- XVIII веков: исследование фольклора и этноботаники. М.: Индрик, 2008.

30. Исаченко Т. А. Древнерусские лечебники как лингвистический источник // Библиотековедение. -- 2009. -- № 1. -- С. 48--53.

31. Исаченко Т. А. Травник Николая Любчанина и его судьба на русской почве // Древняя Русь. Вопросы медиевистики -- 2007. -- № 3 (29). -- С. 41--43;

32. Карамзин Н. М. История государства Российского: в 12 томах. Т. 5. М., 1993.

33. Клепиков С. А. Филиграни и штемпели на бумаге русского и иностранного производства XVII-XX вв. М.: Изд-во Всесоюзн. кн. палаты, 1959.

34. Ключевский В. О. Русская история. Полный курс лекций в 3-х книгах. М., 1993.

35. Колосов М. А. Альбертус - книга преудивительная таинств женских // Труды акушерско-гинекологического общества при 1-м МГУ. 1926. Вып. ХХХП.

36. Колосова В. Б. Этноботанические заметки. П. Подорожник // Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 2008. СПб.: «Наука», 2008.

37. Коннова В. Ф. Русская Медицинская Терминология в Словаре Марка Ридли (Russian Medical Terminology in Mark Ridley's Dictionary).” Russian Linguistics, vol. 24, no. 1, 2000, pp. 31-61. JSTOR, www.jstor.org/stable/40160746. Accessed 25 May 2020.

38. Коткова Н.С. Лечебник последней трети XVII в. // Источники по истории русского языка XI-XVII вв. / Отв. ред. В.Г. Демьянов, Н.И. Тарабасова. М., 1991.

39. Кутина Л. Л. Последний период славяно-русского двуязычия // Славянское языкознание. VIII Международный съезд славистов. Доклады советской делегации. М.: «Наука», 1978. С. 241-264.

40. Лахтин М. Ю. Старинные памятники медицинской письменности. М., 1911.

41. Мирский М. Б. Медицина в России 16--19-го веков. М., 1996.

42. Морозов Б. Н. Вертоград здравию: Травник из библиотеки Ивана Грозного // Родина. 2004. № 4. С. 36-40.

43. Морозов Б. Н. Повесть о Штильфриде (неизвестный русский перевод XVI - начала XVII века // Славяноведение. 2004. № 4. С. 81-93.

44. Морозов Б. Н. Послесловие 1616 г. к Травнику Любчанина - забытый источник по истории книжных собраний русских царей XVI - начала XVII в. // Источниковедение и краеведение в культуре России. Сборник к 50-летию служения Сигурда Оттовича Шмидта Историко-архивному институту. М., 2000. С. 131-135.

45. Морозов Б. Н. Травник из Постельной казны Ивана Грозного? Харьковская рукопись 1534 г. - новый памятник книжной мастерской митрополита Даниила (Первые итоги изучения) // Археографический ежегодник за 2003 год. М., 2004.

46. Николаев С. И. Польско-русские литературные связи XVI-XVII веков: библиографические материалы. СПб.: Нестор-История, 2008.

47. Николашвили М. Н. Названия драгоценных камней в русском языке XI-XXI веков: Монография. М., 2015.

48. Новомбергский Н. Я. Материалы по истории медицины в России. СПб., 1906.

49. Новомбергский Н. Я. Черты врачебной практики в Московской Руси. СПб., 1904.

50. Панченко А. М. Русская культура в канун петровских реформ. Л., 1984.

51. Потебня А. А. Малорусские домашние лечебники XVIII в. // Киевская старина. -- 1890. -- № 1.

52. Прохладный вертоград: Лечебник Патриаршего келейника Филагрия / Сост., авт. предисл., пер. и коммент. Т. А. Исаченко. М.: Археогр. центр, 1997.

53. Райнов Т. И. Наука в России XI-XVII веков. Очерки по истории до научных и естественно-научных воззрений на природу. Ч. 1-3. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1940.

54. Рихтер В. История медицины в России. Ч. 1. М.: Унив. тип., 1814.

55. Русский биографический словарь: в 25 т. СПб.; М., 1896-1918.

56. Скороходов Л. Я. Краткий очерк истории русской медицины. Л.: Практическая медицина, 1926.

57. Словарь Академии Российской по азбучному порядку расположенный. СПб., 1806-1822.

58. Словарь древнерусского языка под ред. И. И. Срезневского. Т. 1-3. М.: «Книга», 1989.

59. Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 1-30. М.: Наука, 1975-.

60. Соболевский А. И. Переводная литература Московской Руси XIV-XVII веков. СПб.,1903.

61. Соколов В. Материалы для истории старинной русской лечебной литературы // Варшавские университетские известия. 1872. № 6. С. 65-115.

62. Срезневский В. И. Описание рукописей и книг, собранных для Императорской Академии Наук в Олонецком крае. СПб., 1913.

63. Успенский Б. А. История русского литературного языка XI-XVII вв. М., 2002.

64. Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей (Реликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирликийского). М., 1982.

65. Фигуровский Н. А. Древне-русская химическая терминология. Труды совещания по истории естествознания. М.; Л., 1948.

66. Флоринский В. М. Русские простонародные травники и лечебники: Собр. мед. рукописи XVI и XVII столетия. Казань, 1879.

67. Флоринский В. М. Русские простонародные травники и лечебники. Собрание медицинских рукописей XVI и XVII столетия. Казань, 1880.

68. Флоринский В. М. Русские простонародные травники и лечебники. Собрание медиц. рукоп. XVI и XVII столетий. Казань, 1880.

69. Чумакова Т.В. Немецкие влияния в культуре допетровской Руси. Медицина // Русско-немецкие связи в биологии и медицине. Вып. IV. СПб., Борей Арт. 2002.

70. Шишков А. М., Гайденко В. П. Альберт Великий // Большая российская энциклопедия: в 35 т. Т.1 / гл. ред. Ю. С. Осипов М.: Большая российская энциклопедия, 2005.

71. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: в 86 т. СПб., 1890--1907.



Приложение 1

Верхняя и нижняя крышки рукописи



Приложение 2

Пример почерка I (л. 31)

Пример почерка II (л. 28об.)

Пример почерка III (л. 33об.)

Пример почерка IV (л. 82)



Приложение 3

Обложка латинского оригинала 1648 года

Примеры печатных страниц латинской книги



Приложение 4

Форзац рукописного «Альбертуса»

Размещено на Allbest.ru

...