Поэтические принципы Ивана Бунина и Александра Блока (на материале маргиналий И. Бунина на однотомнике А. Блока 1946 г.)

Проходит робкой чередой.

Лишь по ночам, склонясь к долинам,

Ведя векам грядущим счет,

Тень Данта с профилем орлиным

О Новой Жизни мне поет [22. С. 189].

И по мысли и по исполнению стихотворение вполне традиционно, классично и понятно без вчитывания. Положительная реакция Бунина свидетельствует, что он не был предубежден против Блока. Просто, читая его, он руководствовался не теми принципами, на которых строилась самая характерная блоковская лирика. Следом за «Равенной» идет стихотворение «Почиет в мире Теодорих.», которое варьирует образы первого, но уже в символистской манере:

Почиет в мире Теодорих,

И Дант не встанет с ложа сна.

Где прежде бушевало море,

Там - виноград и тишина.

В ласкающем и тихом взоре

Равеннских девушек - весна.

Здесь голос страсти невозможен,

Ответа нет моей мольбе!

О, как я пред тобой ничтожен!

Завидую твоей судьбе,

О, Галла! - страстию к тебе

Всегда взволнован и встревожен! [Там же]

В этом произведении существенно повышается градус эмоциональности, одна из местных святых, блаженная Галла, вызывает восторженное поклонение поэта. Если в «Равенне» нет ни одного восклицательного знака на девять четверостиший, то в этом тексте их уже четыре в двенадцати строках. И Бунин сразу же реагирует на такой всплеск эмоций: «Повторение» и «Актерство», - пишет он на полях [22. С 189]. Видимо, почитание святой Галлы показалось ему наигранным и фальшивым. Столь же эмоциональное и восторженное «Девушка из Spoleto» снова осуждается им в целом как не в меру поэтичное «словоблудие» [Там же. С 190], а начальные строки («Строен твой стан, как церковные свечи. / Взор твой - мечами пронзающий взор») получают подпись: «Глупо! Противно» [Там же. С. 189]. Четыре стихотворения из цикла «Флоренция» получают характеристику «Плохо», одно («Умри, Флоренция, Иуда...») - «плохая декламация», видимо, за то, что оно напоминает призывное скандирование по интонации и ритму [Там же. С. 191]. Два произведения из этого цикла («Окна ложные на небе черном.» и «Голубоватым дымом.») напомнили пожилому писателю эстрадные песенки А. Вертинского, произведения «Флоренция, ты ирис нежный.» и «Сиена» - К. Бальмонта [Там же]. Такие переклички являются для Бунина доказательством низкой художественности и несамостоятельности. Посвященные Деве Марии стихотворения «Благовещенье» и «Глаза, опущенные скромно.», пронизанные эротическими мотивами, порицаются строгим критиком: «Фу!» и «Нехорошо, молодой человек!» - отчитывает он символиста, написавшего кощунственные, с его точки зрения, строки [Там же. С. 194]. Стихотворение «Успение», идущее следом, определяется как «блудословие» [Там же]. В конце цикла «Итальянские стихи» следует общий вывод: «Что-то неплохо, но без усилия не сразу поймешь» [Там же. С. 195].

Поэма «Соловьиный сад» также вызывает у Бунина много мысленных вопросов, которые он фиксирует знаками на полях, а после финала, когда герой возвращается из заколдованного сада, следует вывод: «Непонятная история» [Там же. С. 224]. Вероятно, сказочный сюжет поэмы был понят Буниным в буквальном смысле слова (что произошло с героем), но осталось неясным, что хотел сказать всей этой историей автор, потому что никакого заключения Блок в конце не делает, оставляя читателю право и возможность дать свое толкование.

Очевидно, что принципы, введенные еще французскими символистами (расчет на читательское усилие в постижении поэтического текста и право лирики быть непонятным, таинственным языком посвященных), отвергаются Буниным и признаются свойствами плохой поэзии, так же как и многословные описания одних и тех же душевных порывов. В свою очередь, и Брюсов и Блок упрекают Бунина в резонерстве, морализаторстве, излишней прямоте его поэтической речи, приводящей к прозаизации стиха, описательности и невыраженности лирического «я» [10. С. 41-53; 28. С. 331-- 332]. Налицо две конкурирующие струи в поэзии Серебряного века: словесный аскетизм, прямота и практически отказ от лирического героя (линия Баратынского - Тютчева) и, наоборот, иносказательность, порой многословность и максимизация лирического «я» (линия Лермонтова - Вл. Соловьева). Хорошо сформулировал суть бунинского подхода к творчеству и противопоставил его другому обозначенному нами подходу Г.И. Чулков в рецензии на «Листопад»: «Иван Бунин знает, что значит мастерство, и любит его. Он бережно лелеет слова и не расточает случайных эпитетов, натянутых сравнений и фальшивых образов. Сухость и сдержанность лучше пышности, не оправданной основной темой. Иные современные повествователи, начитавшиеся Бальмонта и переведенного на русский язык Пшибышевского, вообразили, что тайна творчества - в нанизывании неврастенических эпитетов и в истерическом стиле. Но брильянты Бальмонта и Пшибышевского они заменили стеклом, и лишь плохие ювелиры не отличат этого фальшивого блеска от живой игры настоящих камней» [33. С. 3]. Итак, и тот и другой принцип могут давать прекрасные образцы подлинной поэзии в руках мастера, и нельзя отдать предпочтение какому- то одному. Но Бунин отказался признать эстетические возможности иной поэтической речи, не отделяя фальшивых камней от подлинных бриллиантов. Мистическая лирика Блока для него как раз и является перечислением «неврастенических эпитетов», сдобренным истерической восторженностью. Произошло это в силу того, как мы уже писали выше, что за новым способом создания поэзии для него стояло иное, отвергаемое понимание соотношения «жизнь - искусство».

Подборка «Разные стихотворения» в составе однотомника 1946 г. особенно не понравилась Бунину. Он снова упрекает Блока в нанизывании слов, риторичности, а по сути, в содержательной пустоте. Например, стихотворение «Ты так светла, как снег невинный...» 1909 г. имеет на полях маргиналию: «Завитки! Слова, слова» [22. С 196]. Процитируем его полностью, так как оно показательно для поэтических принципов Блока:

Ты так светла, как снег невинный.

Ты так бела, как дальний храм.

Не верю этой ночи длинной

И безысходным вечерам.

Своей душе, давно усталой,

Я тоже верить не хочу.

Быть может, путник запоздалый,

В твой тихий терем постучу.

За те погибельные муки

Неверного сама простишь,

Изменнику протянешь руки,

Весной далекой наградишь [Там же].

Вероятно, Бунину чужд был принцип максимальной деконкретизации лирической ситуации в этом произведении: кто «она» и кто «он» не прояснено. Читатель вправе сам толковать подобное стихотворение. Быть может, «она», к которой обращен весь текст, - это некая реальная возлюбленная или вымышленный образ, а может быть, мечта, идеал, вера. Такая размытость сознательно задается Блоком и позволяет ему создать символистский текст, реалии и герои которого имеют множество проекций. Все стихотворение описывает ситуацию встречи, происходящую в ином мире, в потусторонней реальности. По словам Р.С. Спивак: «Сюжетная ситуация в произведениях Блока мало конкретизирована, что способствует ее “расширительному” прочтению, актуализации ее нравственно-философского плана» [11. С. 277]. Но Бунину кажется, что реальная смысловая глубина блоковской лирики не соответствует заявляемому, размытость скрывает глупость. В своем дневнике осенью 1922 г. он делает запись: «Читаю Блока - какой утомительный, нудный, однообразный вздор, пошлый своей высокопарностью и какой-то кощунственный. <...> Да, таинственность, все какие-то “намеки темные на то, чего не ведает никто” - таинственность жулика или сумасшедшего. Пробивается же через все это мычанье нечто, в конце концов, очень незамысловатое» [5. С 95]. Тем не менее всю жизнь Бунин кропотливо вчитывался в «утомительный, нудный, однообразный вздор» Блока.

Но там, где младший современник прямо, не иносказательно, не таинственно выражает свои чувства и разочарования, прощается с заблуждениями юности, излагает выстраданные взгляды на жизнь, Бунину становится неинтересно его читать. Помета «Скучно!» сопровождает стихотворение «Благословляю все, что было...» [22. С. 198]; «Скучное словоблудие» - стихотворение «Художник» [Там же. С. 200]; «Графоман» - исповедальное стихотворение «И вновь - порывы юных лет.» [Там же. С. 200]; «Ахинея» - сюжетную стихотворную пьесу «Женщина» [Там же. С. 201]. Особенно резкие высказывания сопровождают стихотворное послание «Вячеславу Иванову», в котором Блок любовно создает образ старшего современника: поэта-пророка, провидца, мага и учителя. Напротив характеристики Вяч. Иванова Бунин оставляет свою - «Словесная блядь!», а по поводу почтительно-восторженного отношения Блока к нему самому восклицает: «Какой болван!» [Там же. С. 199].

Но одно произведение из этого раздела - «Ты помнишь? В нашей бухте сонной.» - вызывает неподдельный интерес и оказывается созвучно его душе. Это стихотворение рассказывает о прибытии четырех военных кораблей в какую-то «сонную бухту» с зеленой стоячей водой. Вместе с иноземными кораблями и у лирического героя возникает ощущение иной, яркой, необычной, далекой жизни. Но у чуткого к мирозданию художника это чувство неповторимости и загадочности бытия может быть вызвано и самой малостью, «пылинкой дальних стран», найденной «на ноже карманном». Страстный путешественник, вечно ищущий разгадку таинственной прелести жизни, Бунин отмечает отчерком сбоку и двумя восклицательными знаками последнее четверостишие, выделяя еще подчеркиванием лексемы «пылинку» и «туман»:

Случайно на ноже карманном

Найди пылинку дальних стран -

И мир опять предстанет странным,

Закутанным в цветной туман! [22. С. 198].

Но такие попадания Блока в бунинское чувство жизни достаточно редки. Целому разделу «Стихотворения, не включенные в основной список» Бунин дает уничижительную заключительную характеристику: «Весь этот отдел (стр. 280-299) никуда - косноязычная чепуха, совершенно непонятная (кроме переводов из Гейне)» [Там же. С 299]. Данный вывод, очевидно, излишне критичен и придирчив. Общий стиль бунинских помет язвителен, даже порой груб. Возможно, они были, как предположила Т.В. Марченко, намеренно эпатажны, рассчитаны на чужое прочтение, оставлены для суда потомков. Тем не менее определенная внутренняя логика и закономерность в его оценках присутствует.

Пометы на стихотворении «Скифы» и поэме «Двенадцать» говорят о существенном изменении отношения писателя к этим произведениям эпохи революции и Гражданской войны. Отсутствуют гневные отклики, практически нет знаков вопроса, а множество восклицательных знаков напротив отдельных строк свидетельствуют о том, что после отгремевшей Второй мировой войны Бунин иначе стал смотреть на мысли младшего современника относительно Первой мировой войны и русской революции. Известно, что в свое время он не признавал никаких попыток Блока и других деятелей русской культуры осмыслить происходящее с точки зрения каких-либо мировых закономерностей, как звено в цепи исторических событий. Все случившееся с Россией было для него скоротечной социально-исторической катастрофой, поэтому любые рассуждения о Востоке и Западе, скифах, гуннах и европейцах, о противостоянии народов, классов и т.д. воспринимались им как мудрствование от лукавого, словесные витийства отрешенных от жизни идеологов. Свои мысли Бунин фиксирует в «Окаянных днях»: « “Блок слышит Россию и революцию, как ветер...” О, словоблуды! Реки крови, море слез, а им все нипочем <.> Да, мы надо всем, даже и над тем несказанным, что творится сейчас, мудрим, философствуем. <...> Ведь вот и до сих пор спорим, например, о Блоке: впрямь его ярыги, убившие уличную девку, суть апостолы или все-таки не совсем? Михрютка, дробящий дубиной венецианское зеркало, у нас непременно гунн, скиф, и мы вполне утешаемся, налепив на него этот ярлык» [34. С. 81, 123].

Обратим внимание на излюбленную Буниным лексему «словоблуды» в приведенном отрывке. Она часто встречается и на полях анализируемого однотомника Блока, позволяя идентифицировать бунинские маргиналии. Но именно по отношению к идейному содержанию стихотворения «Скифы» он ее в 1946 г. не использует. Более того, писатель выделяет жирным восклицательным знаком двустишие: «И день придет - не будет и следа / От ваших Пестумов, быть может!» [22. С. 262], явно проецируя эти пророческие слова на последствия Второй мировой войны, почти сравнявшей с землей многие города Европы. Некоторые четверостишия вызывают у Бунина вопросы: «А если нет, - нам нечего терять, / И нам доступно вероломство! / Века, века - вас будет проклинать / Больное позднее потомство»; «Не сдвинемся, когда свирепый Гунн / В карманах трупов будет шарить, / Жечь города, и в церковь гнать табун, / И мясо белых братьев жарить!..» [22. С. 262]. В первом случае ему, видимо, был неясен переход мысли от потенциального вероломства России к больному позднему потомству европейцев. Идея, навеянная, очевидно, теорией вырождения М. Нордау, но слишком лаконично изложенная. А во втором случае Бунин, хорошо знакомый с культурой Востока, вероятно, не мог взять в толк, почему азиата (китайца? японца?) Блок изображает в виде какого-то свирепого первобытного каннибала. В целом можно сделать вывод, что, несмотря на мелкие придирки, стихотворение «Скифы» иначе, спокойнее, воспринимается им в 1946 г., нежели в 1918-м.

Поэма «Двенадцать» не сопровождается какими-либо словесными комментариями, даже финальные строки про Христа в венчике из роз, столь возмущавшие всех русских интеллигентов, не принявших Октябрьский переворот. Бунин подчеркивает только некоторые места, где Блок вводит в литературный язык просторечные, разговорные, грубоватые слова: «Ах, ты, Катя, моя Катя / Толстоморденькая...» [Там же. С. 259]; «Аль не вспомнила, холера? / Али память не свежа? / Эх, эх, освежи, / Спать с собою положи!» [Там же], «Ночки черные, хмельные / С этой девкой проводил.» [Там же], «Запирайте етажи, / Нынче будут грабежи!» [Там же. С. 260]; «-- Ох, пурга какая, спасе! / -- Петька! Эй, не завирайся!» [Там же]. Можно предположить, что такое новаторство и вольность в стихе ему не импонировали. Выделяет он скобкой сбоку и шесть строк, в которых мир старой царской России сравнивается с шелудивым псом, видимо, как слишком резкие:

бунин блок поэзия литература

Только нищий пес голодный

Ковыляет позади.

-- Отвяжись, ты, шелудивый,

Я штыком пощекочу!

Старый мир, как пес паршивый,

Провались - поколочу! [Там же. С. 261].

В целом пометы на «Скифах» и «Двенадцати» можно охарактеризовать как очень сдержанные для писателя, никогда не стеснявшегося высказываться в самых хлестких выражениях. Напомним, что в 1918 г. он характеризовал в своей рецензии это произведение как «нарочито хамские, кощунствующие именем Христа и Его Двенадцати Сподвижников вирши Блока!» [35. С. 22].

Интересно соотношение маргиналий на поэме «Возмездие». Сам текст не содержит ни одной пометы. Ни восторга, ни раздражения это произведение у Бунина, по всей видимости, не вызвало. И по форме и по содержанию незавершенная поэма Блока одна из самых традиционных и реалистических его вещей. Отсутствие туманности и многозначности его символистских текстов обусловило, возможно, ее принятие Буниным. Но вот предисловие 1919 г. испещрено знаками вопроса и восклицаниями и содержит общий негативный комментарий: «Пьяный сумбур» [22. С. 240]. Возмущение Бунина относится к попыткам Блока постфактум, уже после разразившейся революции, представить задуманное и написанное им в 1910-1911 гг. как наполненное пророческими предчувствиями и предзнаменованиями, а также увидеть взаимосвязи между столь разными вещами как увлечение публики и самого автора авиацией и французской борьбой, с одной стороны, а с другой - стихотворным ямбом, «музыкальным напором» фактов и грядущими военно-историческими событиями. Хотя тема смены поколений, взаимоотношений отца и сына, мотивы деградации дворянского рода и возникновения особого типа человека эпохи «конца века» Бунина явно интересуют. Мы уже писали выше, что схожий круг проблем очерчен им в повести «Суходол». Напротив абзаца, содержащего описание образа отца, он подписывает: «Отец», а рядом с характеристикой сына - «Сын» [Там же. С. 241] и ставит восклицательный знак.

Мы не ставили своей целью описать каждую маргиналию Бунина на однотомнике Блока 1946 г. в рамках данной статьи. Это было бы утомительно для читателя. Многие комментарии повторяются, а некоторые маргиналии представляют собой такие читательские пометы, которые сложно истолковать в плане отношения Бунина к тому слову, строке или строфе, которые он выделяет. Тем не менее проанализированные пометы дают представление о той работе, которую он провел, читая Блока, а также о восприятии им его творчества в зрелые годы. Представляется возможным утверждать, что не идейное содержание лирики, драм и прозы поэта- символиста, не его отношение к истории, «социальным сдвигам» или склад личности, а сам способ изложения, «структура поэтического мышления» были неприемлемы для Бунина как в молодости, так и в старости. Не мистицизм вообще, как выход за грань материальной реальности, отвергается Буниным, а то, как он выражен (туманность, намеки, деконкретизация, абстрагирование). Читая только одни стихи Блока вне контекста учения Вл. Соловьева реконструировать идейный комплекс Софии - Вечной Женственности весьма затруднительно. Подобное чтение поэзии, требующее философского или теоретического базиса и умения «читать между строк», отрицалось им в принципе. Многочисленные знаки вопроса на полях «Стихов о Прекрасной Даме» не означают, что Бунин так и не понял под конец жизни, о чем же это написано. С его точки зрения, так нельзя писать.

Бунин на склоне лет не порицает Блока за пессимизм, отсутствие «радости жизни» или приверженность каким-то конкретным теориям. Нет оснований полагать, что его отталкивали блоковская «неуспокоенность», тревожность или иное состояние духа, отличное от душевного здоровья, а также «трагическая обнаженность лирической темы», как полагал Л.К. Долгополов. Основные упреки сводятся к непонятности стиха и игре словами. Обвинение в непонятности следует понимать не как недогадливость Бунина, не умеющего читать поэзию, а как отсутствие для него окончательной ясности, одного-единственно верного итогового вывода, мысли, идеи. От этой итоговой завершенности и однозначности Блок уходил сознательно, а Бунин столь же упорно к ней стремился. В свою очередь, символисты и позднее акмеисты упрекали его в приписывании стихам авторского резюме, в чрезмерной доступности мысли, делающей ее плоской. Так, Брюсов, читая бунинский сборник 1902 г. «Новые стихотворения», оставляет на полях помету: «Чтобы стих его не лишен был мысли, он ее приставляет к концу стихотворения» [27. C. 141]. Н. Гумилев в 1910 г. пишет о бунинской поэзии в рецензии на шестой том его Собрания сочинений следующее: «Вот почему стихи Бунина, как и других эпигонов натурализма, надо считать подделками, прежде всего потому, что они скучны, не гипнотизируют. В них все понятно и ничего не прекрасно. Читая стихи Бунина, кажется, что читаешь прозу» [36. C. 112]. Как следует из рецензии Блока, для него невыносима однообразная риторика Бунина, его «наклонность к морализированию» и «отсутствие тех мятежных исканий, которые вселяют тревожное разнообразие в книги “символистов”» [10. C. 47]. По словам Т.В. Марченко: «Бунинские сюжеты и образы вовсе не кажутся Блоку плоскими и неинтересными - ему неинтересны лирические медитации Бунина, менторская завершенность любой поэтической мысли, превращение поэтических находок в глянцевые картинки» [8. C. 46]. Суть претензий поэтов-модернистов сводится к прозаической прямоте лирического самовыражения старшего современника, не оставляющей места для потаенной, с усилием постигаемой глубины. Хотя отметим, что сам Гумилев с 1910 г. начинает двигаться в сторону прямого поэтического слова, большей конкретности и реалистической точности.

Бунин для модернистов не поэт, потому что не создает в лирике иной, альтернативный мир, а следует за фактами и явлениями земного бытия, созерцание которого, даже «умными глазами», для них недостаточное условие поэтического творчества. Для Бунина же «иные миры» символистов - не искусство, а бред, болезненные фантазии, которые бессмысленны, так как понятны они, в силу особого, зашифрованного, иносказательного способа выражения, только их создателю и узкому кругу приближенных к нему людей. Поэтому все «мистические» произведения Блока («Ante Lucem», «Стихи о прекрасной Даме», стихотворение и пьеса «Незнакомка» и др.) им отвергаются как в начале ХХ в., так и в его середине. Применительно к художественной форме Бунин остается верен своему эстетическому поэтическому кредо. Блоковскому принципу варьирования ключевых слов-символов и максимальной деконкретизации образов и ситуаций, их растворению в словесной ткани целого цикла или сборника, который маркируется Буниным как «словоблудие», он, в свою очередь, противопоставляет принцип точного, аскетичного, прямого слова, завершенности и самодостаточности каждой поэтической пьесы самой по себе, вне связи с другими произведениями. Искусству, направленному на создание иного мира, противополагается искусство, постигающее мир реальный, но как бы проясняющее, заостряющее его. Следует при этом отметить смягчение оценок революционных вещей Блока. Возможно, в 1946 г. под влиянием сокрушительной победы СССР над фашизмом Бунин был готов отчасти согласиться с размышлениями младшего современника о стихийно-народных и культурно-исторических корнях русской революции 1917 г.

Оба поэта пришли к подлинной поэзии разными путями и не смогли в полной мере понять друг друга. Тем не менее, вглядываясь в чуждые творческие миры, они обогащали свой собственный лирический опыт и мастерство.

Литература

1. Долгополов Л.К. Судьба Бунина // Долгополов Л.К. На рубеже веков: о русской литературе конца XIX - начала XX века. Л.: Сов. писатель, 1985. С. 261-319.

2. Бунин И.А. Собрание сочинений: в 9 т. М.: Худож. лит., 1967. Т. 9. 622с.

3. Литературное наследство. М.: Наука, 1973. Т. 84, кн. 1. 696 с.

4. «Литература последних годов - не прогрессивное, а регрессивное явление во всех отношениях...»: Иван Бунин в русской периодической печати (1902-1917) / предисл., подгот. текста и примеч. Д. Риникера // И. А. Бунин: Новые материалы. Вып. 1 / сост., ред. О. Коростелева и Р. Дэвиса. М.: Русский путь, 2004. С. 402-563.

5. Устами Буниных: Дневники Ивана Алексеевича и Веры Николаевны: в 3 т. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1981. Т. 2. 319 с.

6. Люкевич В.В. Блоковский интертекст в повести Ив. Бунина «Митина любовь» // Словесное искусство Серебряного века и русского зарубежья в контексте эпохи: сб. ст. М., 2015. С. 161-169.

7. Кузнецова Г.Н. Грасский дневник. Рассказы. Оливковый сад / под ред. А.К. Бабореко. М.: Московский рабочий, 1995. 410 с.

8. Марченко Т.В. «...Мало бунинской атмосферы, нужна и блоковская»: Поэма А. Блока «Двенадцать» в художественном сознании И.А. Бунина // Ежегодник Дома русского зарубежья имени А. Солженицына, 2011. М., 2011. С. 45-73.

9. Смирнов С.В. Бунинские обращения к Блоку // Александр Блок и мировая культура: материалы научн. конф., 14-17 марта 2000 г. / сост. Т.В. Игошева. Новгород, 2000. С. 264-268.

10. Блок А. О лирике // Золотое руно. 1907. № 6. С. 45-47.

11. Спивак Р.С. Русская философская лирика. 1910-е годы. И. Бунин, А. Блок, Маяковский. М.: Флинта: Наука, 2005. 407 с.

12. Владимиров О.Н. Бунин-поэт: Логика творчества. Барнаул: Изд-во АлтГУ, 2016.

13. Дякина А.А. Иван Алексеевич читает Александра Александровича // Учительская газета. 1992. 6 мая. № 15. С. 7.

14. Дякина А.А. И. Бунин и А. Блок: соотношение творческих индивидуальностей поэтов: дис.... канд. филол. наук. М., 1992. 299 с.

15. Смирнова Л.А. Блок и его связи с русской литературой начала ХХ в. // Художественный мир Александра Блока: сб. науч. тр. М., 1982. С. 3-12.

16. Бакунцев А.В. «В газетах - Блок, Блок, Блок...»: Отклик И.А. Бунина на смерть А.А. Блока // Вестник Московского университета. Сер. 10. Журналистика. 2015. № 3. С.100-114.

17. Галай К.Н. И.А. Бунин и писатели-модернисты // Итоги и перспективы научных исследований: сб. науч. тр. Краснодар, 2014. С. 59-68.

18. Мальцев Ю. Иван Бунин. 1870-1953. М.: Посев, 1994. 432 с.

19. Двинятина Т.М. Иван Бунин: жизнь и поэзия // Бунин И.А. Стихотворения: в 2 т. СПб., 2014. Т. 1. С. 5-97.

20. Переписка И.А. Бунина и П.М. Бицилли (1931-1951) / вступ. ст. Т. Двинятиной; публ. Т. Двинятиной и Р. Дэвиса // И.А. Бунин: Новые материалы. Вып. 2 / сост., ред. О. Коростелев и Р. Дэвис. М., 2010. С. 109-178.

21. Михайлов О.Н. Иван Алексеевич Бунин (1870-1938) // Михайлов О.Н. Литература русского зарубежья. М., 1995. С. 100-169.

22. Блок А.А. Сочинения в одном томе: Стихотворения. Поэмы. Театр. Статьи и речи. Письма / ред., вступ. ст. и примеч. Вл. Орлова. М. ; Л.: Гослитиздат, 1946. XXIV, 662 с. ОГЛМТ. Ф. 14. Ед. хр. 17319 оф.

23. Степун Ф.А. Иван Бунин // Степун Ф.А. Встречи. М., 1998. С. 78-99.

24. Брюсов В.Я. Владимир Соловьев: Смысл его поэзии // Собр. соч.: в 2 т. М., 1987. Т. 2. С. 242-255.

25. Блок А.А. Письма о поэзии. 4. Стихи Бунина // Золотое руно. 1908. № 10. С. 4850.

26. Гольдин С.Г. К вопросу о литературных связях В. Брюсова и И. Бунина // Брюсовские чтения 1962 года. Ереван, 1963. С. 173-174.

27. Цебоева М.П. В. Брюсов о поэзии И. Бунина // Брюсовские чтения 1980 года. Ереван, 1983. С. 138-150.

28. Брюсов В.Я. Ив. Бунин // Собр. соч.: в 2 т. М., 1987. Т. 2. С. 331-333.

29. БрюсовВ.Я. Александр Блок // Собр. соч.: в 2 т. М., 1987. Т. 2. С. 404-417.

30. Минц З.Г. Частотный словарь «Стихов о Прекрасной Даме» Ал. Блока и некоторые замечания о структуре цикла // Минц З.Г. Поэтика Александра Блока. СПб., 1999. С.568-679.

31. Х. [Гиппиус З.Н.] Литературные заметки. Стихи о Прекрасной Даме // Новый путь. 1904. № 12. С. 271-284.

32. Чулков Г. Александр Блок // Чулков Г. Годы странствий. М., 1999. С. 73-87.

33. Чулков Г.И. Листопад // Слово. 1908. 17 авг. № 538. С. 3.

34. Бунин И.А. Собрание сочинений: в 11 т. Берлин: Петрополис, 1935. Т. 10. 255 с.

35. Бунин И.А. Страшные контрасты // Бунин И.А. Публицистика 1918-1953 годов / под общ. ред. О.Н. Михайлова. М., 1998. С. 22-23.

36. Гумилев Н.С. Письма о русской поэзии. М.: Современник, 1990. 384 с.

References

1. Dolgopolov, L.K. (1985) Na rubezhe vekov: O russkoy literature kontsa XIX- nachala XX veka [At the turn of the century: On Russian literature of the late 19th - early 20th centuries]. Leningrad: Sov. pisatel'. pp. 261-319.

2. Bunin, I.A. (1967) Sobranie sochineniy: v 9 t. [Collected Works: in 9 vols]. Vol. 9. Moscow: Khudozh. lit.

3. Dubovikov, A.N. & Makashin, S.A. (eds) (1973) Literaturnoe nasledstvo [Literary heritage]. Vol. 84. Book 1. Moscow: Nauka.

4. Riniker, D. (2004) “Literatura poslednikh godov - ne progressivnoe, a regressivnoe yavlenie vo vsekh otnosheniyakh...”: Ivan Bunin v russkoy periodicheskoy pechati (19021917) [“The literature of recent years is not a progressive, but a regressive phenomenon in all respects...”: Ivan Bunin in the Russian periodical press (1902-1917)]. In: Korosteleva, O. & Devis, R. (eds) I.A. Bunin: Novye materialy [I.A. Bunin: New materials]. Is. 1. Moscow: Russkiy put'.

5. Grin, M. (ed.) (1981) Ustami Buninykh: Dnevniki Ivana Alekseevicha i Very Nikolaevny: v 3 t. [Through the mouths of the Bunins: The Diaries of Ivan Alekseevich and Vera Nikolaevna: in 3 vols]. Vol. 2. Frankfurt: Posev.

6. Lyukevich, V.V. (2015) [Blok's intertext in the story of I. Bunin's “Mitya's Love”]. Slovesnoe iskusstvo Serebryanogo veka i russkogo zarubezh 'ya v kontekste epokhi [Verbal art of the Silver Age and the Russian abroad in the context of the epoch]. Conference Proceedings. Moscow: Moscow State Regional University. pp. 161-169. (In Russian).

7. Kuznetsova, G.N. (1995) Grasskiy dnevnik. Rasskazy. Olivkovyy sad [Grass diary. Short Stories. Olive Garden]. Moscow: Moskovskiy rabochiy.

8. Marchenko, T.V (2011) “...Malo buninskoy atmosfery, nuzhna i blokovskaya”: Poema A.A. Bloka “Dvenadtsat'” v khudozhestvennom soznanii I.A. Bunina [“There is little of Bunin's atmosphere, we also need Blok's one”: A.A. Blok's “The Twelve” in the artistic consciousness of I.A. Bunin]. In: Gritsenko, N.F. (ed.) Ezhegodnik Doma russkogo zarubezh'ya imeni A. Solzhenitsyna, 2011 [Yearbook of the House of the Russian Abroad named after A. Solzhenitsyn, 2011]. Moscow: Dom Russkogo Zarubezh' ya Imeni Aleksandra Solzhenitsyna.

9. Smirnov, S.V. (2000) [Bunin's addresses to Blok]. Aleksandr Blok i mirovaya kul'tura [Alexander Blok and world culture]. Conference Proceedings. 14-17 March 2000. Novgorod: Novgorod State University. pp. 264-268. (In Russian).

10. Blok, A. (1907) O lirike [On the lyrics]. Zolotoe runo. 6. pp. 45-47.

11. Spivak, R.S. (2005) Russkaya filosofskaya lirika. 1910-e gody. I. Bunin, A. Blok, V. Mayakovskiy [Russian philosophical lyrics. 1910s. I. Bunin, A. Blok, V Mayakovsky]. Moscow: Flinta: Nauka.

12. Vladimirov, O.N. (2016) Bunin-poet: Logika tvorchestva [Bunin the poet: The logic of creativity]. Barnaul: Altai State University.

13. Dyakina, A. A. (1992) Ivan Alekseevich chitaet Aleksandra Aleksandrovicha [Ivan Alekseevich reads Alexander Alexandrovich]. Uchitel'skayagazeta. 6 May. 15. pp. 7.

14. Dyakina, A.A. (1992) I. Bunin i A. Blok: sootnoshenie tvorcheskikh individual'nostey poetov [I. Bunin and A. Blok: the correlation of the creative individualities of the poets]. Philology Cand. Diss. Moscow.

15. Smirnova, L.A. (1982) Blok i ego svyazi s russkoy literaturoy nachala XX v. [Blok and his connections with Russian literature at the beginning of the 20th century]. In: Smirnova, L.A. (ed.) Khudozhestvennyy mir Aleksandra Bloka [The art world of Alexander Blok]. Moscow: MRPI.

16. Bakuntsev, A.V (2015) ““In the Newspapers There is Blok, Blok, Blok...” I.A. Bunin's reaction to the Death of A.A. Blok”. Vestnik Moskovskogo universiteta. Ser. 10. Zhurnalistika - Vestnik Moskovskogo universiteta. Series 10. Journalism. 3. pp. 100-114. (In Russian).

17. Galay, K.N. (2014) I.A. Bunin i pisateli-modernisty [I.A. Bunin and modern writers]. Itogi i perspektivy nauchnykh issledovaniy [Results and prospects of scientific research]. Conference Proceedings. Krasnodar. pp. 59-68. (In Russian).

18. Mal'tsev, Yu. (1994) Ivan Bunin. 1870-1953 [Ivan Bunin. 1870-1953]. Moscow: Posev.

19. Dvinyatina, T.M. (2014) Ivan Bunin: zhizn' i poeziya [Ivan Bunin: Life and Poetry]. In: Bunin, I.A. Stikhotvoreniya: v 21. [Poems: in 2 vols]. Vol. 1. St. Petersburg: Vita nova.

20. Dvinyatina, T. & Devis, R. (2010) Perepiska I.A. Bunina i PM. Bitsilli (1931-1951) [Correspondence between I.A. Bunin and PM. Bitsilli (1931-1951)]. In: Korosteleva, O. & Devis, R. (eds) I.A. Bunin: Novye materialy [I.A. Bunin: New materials]. Is. 2. Moscow: Russkiy put'. pp. 109-178.

21. Mikhaylov, O.N. (1995) Literatura russkogo zarubezh'ya [Literature of the Russian abroad]. Moscow: Prosveshchenie. pp. 100-169.

22. UGLMT, Fund 14, MS 17319. Blok, A.A. (1946) Sochineniya v odnom tome: Stikhotvoreniya. Poemy. Teatr. Stat'i i rechi. Pis'ma [Works in one volume: Verses. Poems Theater. Articles and speeches. Letters]. Moscow; Leningrad: Goslitizdat.

23. Stepun, F.A. (1998) Vstrechi [Meetings]. Moscow: Agraf. pp. 78-99.

24. Bryusov, V.Ya. (1987) Sobr. soch.: v 2 t. [Collected Works: in 2 vols]. Vol. 2. Moscow: Khud. lit. pp. 242-255.

25. Blok, A.A. (1908) Pis'ma o poezii. 4. Stikhi Bunina [Letters about poetry. 4. Poems of Bunin]. Zolotoe runo. 10. pp. 48-50.

26. Gol'din, S.G. (1963) K voprosu o literaturnykh svyazyakh V Bryusova i I. Bunina [On the literary connections of V. Bryusov and I. Bunin]. In: Bryusovskie chteniya 1962 goda [Bryusov readings 1962]. Erevan: Armyanskoe Gosudarstvennoe izdatel'stvo. pp. 173-174.

27. Tseboeva, M.P. (1983) V. Bryusov o poezii I. Bunina [V. Bryusov on the poetry of I. Bunin]. In: Bryusovskie chteniya 1980 goda [Bryusov readings 1980]. Erevan: Armyanskoe Gosudarstvennoe izdatel'stvo. pp. 138-150.

28. Bryusov, V.Ya. (1987) Sobr. soch.: v 2 t. [Collected Works: in 2 vols]. Vol. 2. Moscow: Khud. lit. pp. 331-333.

29. Bryusov, V.Ya. (1987) Sobr. soch.: v 2 t. [Collected Works: in 2 vols]. Vol. 2. Moscow: Khud. lit. pp. 404-417.

30. Mints, Z.G. (1999) Poetika Aleksandra Bloka [Poetics of Alexander Blok]. St. Petersburg: Iskusstvo_SPB. pp. 568-679.

31. Kh. [Gippius, Z.N.] (1904) Literatumye zametki. Stikhi o Prekrasnoy Dame [Literary notes. Poems about a Beautiful Lady]. Novyy put'. 12. pp. 271-284.

32. Chulkov, G. (1999) Gody stranstviy [Years of wandering]. Moscow: Ellis Lak. pp. 7387.

33. Chulkov, G.I. (1908) Listopad [Leaf fall]. Slovo. 17 August. 538. pp. 3.

34. Bunin, I.A. (1935) Sobranie sochineniy: v 11 t. [Collected Works: in 11 vols]. Vol. 10. Berlin: Petropolis.

35. Bunin, I.A. (1998) Strashnye kontrasty [Terrible contrasts]. In: Mikhaylov, O.N. (ed.) Bunin I.A. Publitsistika 1918-1953 godov [Bunin I.A. Journalism of 1918-1953]. Moscow: Nasledie.

36. Gumilev, N.S. (1990) Pis'ma o russkoy poezii [Letters about Russian poetry]. Moscow: Sovremennik.

Размещено на Allbest.ru