"Письмо - это половина встречи": диалог и конфликты смыслов в переписке российских востоковедов и мусульманских интеллектуалов в начале XX в.

Размещено на http://allbest.ru

22

«Письмо -- это половина встречи»: диалог и конфликты смыслов в переписке российских востоковедов и мусульманских интеллектуалов в начале XX в.

Антон Исханов

Востоковеды и сети взаимодействия

Эта статья посвящена изучению переписки между востоковедами и их мусульманскими корреспондентами из Поволжья, Крыма, Закавказья, Центральной и Малой Азии в начале XX века. Основная цель статьи -- анализ социальных сетей в контексте процесса формирования знания об этих регионах. Перед нами стоят два исследовательских вопроса. Во-первых, как стала возможна и каким законам подчинялась прямая коммуникация между востоковедами и мусульманскими интеллектуалами Российской империи? Во-вторых, оказывали ли эти контакты влияние на формирование знания о рассматриваемых регионах в имперских центрах и, если да, то можем ли мы вслед за Верой Тольц, Сюзанной Хешл и Умаром Рийадом Тольц В. «Собственный Восток России»: политика идентичности и востоковеде-ние в позднеимперский и раннесоветский период. М.: Новое литературное обозрение, 2013; Heschel, S., Ryad, U. (2019) The Muslim Reception of European Orien-talism: Reversing the Gaze. London and New York: Routledge. утверждать, что востоковеды и местные информанты были партнерами в процессе производства знания? Или, согласуясь с логикой «Ориентализма» Эдварда Саида и критическими высказываниями мусульманских интеллектуалов об ориентализме Qelik, Z. (2021) Europe Knows Nothing About the Orient: A Critical Discourse from the East (1872 -1932). Koq University Press., мы можем говорить о конфликтности повесток двух сообществ и различии тех смысловых интерпретаций, которые они создавали в ходе конструирования знания о народах Азии и Африки?

Связь коммуникации и процессов производства знания уже давно осознана в научной литературе. Часто попытки раскрыть эту тему предполагали особое внимание к вопросу понимания/недопонимания субъектами идей и взглядов друг друга. В последнее время, однако, фокус сместился к исследованиям «стратегий повседневного взаимодействия в многоязычных сообществах, которые не требуют взаимопонимания, но допускают общие действия» Feichtinger, J. (2020) “Introduction: Interaction, Circulation and the Transgression of Cultural Differences in the History of Knowledge-Making”, in Feichtinger, J., Bhatti, A., Hulmbauer, C. (eds) How to Write the Global History of Knowledge-Making: Inter-action, Circulation and the Transgression of Cultural Difference, pp. 1-29. Springer.. Даже при таком взгляде значимым является фактор различий, сопряженный с изучением агентности производителей знания. Именно различия способствуют появлению различных интерпретаций, постоянной переработке полученных сведений, выстраиваемых в новые структуры знания, а агентность формирует стратегии взаимодействий и обмена данными. Наша задача заключается в осознании механизма коммуникации, влияния механических аспектов переписки (языков, обмена письмами, поддержания формы письма) на выстраивание смысловых каналов. В некотором смысле анализ этого процесса переписки может быть вписан в исследовательскую программу акторно-сетевой теории, которая приравнивает технические средства к субъектам коммуникации, рассматривает дискурсивную сторону практики как один из компонентов производства знания Meredith, M. (2009) “Friendship and Knowledge: Correspondence and Communica-tion in Northern Trans-Atlantic Natural History, 1780-1815”, in S. Schaffer, L. Roberts, K. Raj, J. Delbourgo (eds) The Brokered World: Go-Betweens and Global Intelligence, 1770-1820, pp. 151-193. Watson Publishing International LLC..

Однако мне хотелось бы задать несколько иной фокус, смещенный в сторону самого понятия «практики». Выбор той или иной практики производства знания, безусловно, зависит от того, что субъект-производитель знания считает «эпистемологическими добродетелями». Под этим подразумевается стремление не просто узнать, сформулировать новое знание и разъяснить его, а подчинить его определенным критериям научности, которые сам субъект полагает смыслообразующими во всем процессе. Практики исследования -- это не просто действия, инфраструктура производства знания, а сложные структуры, включающие в себя свои «сети убеждений», сливающиеся с этосом специалиста. Тем самым исследователь, обращающийся к производству нового знания, формулирует свое видение критериев, которым должно соответствовать это знание, исходя как из собственного представления о его природе, так и тех свойств, которые заложены в используемых им исследовательских практиках. Критериями, которыми руководствуется субъект, могут выступать, например, убежденность в «объективной истине» Дастон Л., Галисон П. Объективность. М.: Новое Литературное Обозрение, 2018. или желание опровергнуть установившиеся концепции, исходя из опыта реализации той или иной практики.

Если мы обратимся к нашему конкретному примеру, то увидим, что востоковеды XVIII-XIX вв. не доверяли «живым носителям знания о прошлом» и устной форме передачи знания В частности, в своих дневниках Александр Самойлович, один из главных действу-ющих лиц этой статьи, описывает дискуссию с одним из своих учителей Никола-ем Ивановичем Веселовским (1848-1918). Студент предложил провести серию ин-. Лишь методологический поворот начала XX века привел к прямой коммуникации и стремлению согласовывать разработки востоковедов с представителями стран Азии и Африки⁷. Однако само это согласование было наполнено внутренними разрывами и методологическими нюансами, которые, в итоге, выдвигали на первый план «эпистемологическое насилие» со стороны востоковеда, имевшего заключительное слово в трансляции полученной информации для международной аудитории⁸.

Публикация переписки -- давно не новация в историографии востоковедения, в том числе и российского. Проблема заключается в том, что публикуются либо переписки самих востоковедов между собой⁹, либо единичные примеры писем «восточных корреспондентов»¹⁰. Зачастую мы видим попытки контекстуального анализа переписки, не учитывающие ни особенности истории эмоций, ни иные историографические концепции¹¹.

В этой статье я сосредоточусь на анализе более чем тридцати писем интеллектуалов из Крыма, Туркестана и Поволжья, сохранившихся в архивных фондах, связанных с именами двух российских востоковедов -- Александра Николаевича Самойловича (1880-1938) и Василия Владимировича Бартольда (18691930), которым и была адресована эта корреспонденция. Статья построена на критическом дискурсивном анализе практики переписки, сосредотачиваясь на выстраивании социальных сетей взаимодействия, их развитии и функционировании. В отдельном подразделе анализируются механические и аналитические языки переписки, показывающие неоднозначности и разрывы в попытке передачи информации от одного субъекта коммуникации к другому. Моя задача -- наметить те «болевые точки», которые можно более структурно рассматривать в качестве базовых элементов «ориентализации» востоковедного знания.

Безусловно, хронологический разброс документов -- от 1906 до 1938 года -- означает охват нескольких крупных и достаточно разнородных периодов. Но для настоящего исследования значимым является именно внимание к интертекстуальности -- взаимодействию элементов текстов между собой.

Современные подходы к истории российского востоковедения начала XX века

История востоковедения, особенно попытка выделения отличительных черт именно российской школы этого академического направления уже давно является поводом для дискуссий. В 2005 году на страницах академических журналов был опубликован диспут, позднее вошедший в сборник «Российская империя в зарубежной историографии». Дискуссанты, Натаниэль Найт, Адиб Халид и Марина Тодорова, обсуждали возможность применимости модели, предложенной Эдвардом Саидом, к российскому академическому востоковедению. Анализируя историю формирования знания о Ближнем Востоке в европейской науке и культуре, Саид обнаружил прямую связь между дискурсом -- распространением через циркуляцию текстов образов, нарративов, подчиняющихся европейской логике и видению -- и вопросом политического управления, развитием колониальных режимов. Саид показал, что «Восток» был искусственным, виртуальным образованием, не имевшим связь с реальными странами и народами Азии и Африки Young, R. (2001) “Edward Said and Colonial Discourse”, in Postcolonialism: an His-torical Introduction, pp. 383-395. Blackwell Publishing.. В то время как Найт писал о специфичности рассмотренных им частных случаев в России, утверждая, что востоковеды-академики стремились к коммуникации с «Востоком», а не созданию гомогенного дискурса образов, Халид и Тодорова достаточно явственно аргументировали не просто возможность, а необходимость использования логики «Ориентализма» в российском контексте, отталкиваясь от дихотомичности применяемой востоковедами методологии (цивилизационного подхода со строго ограниченными границами «Запада» и «Востока») Верт П., Кабытов П., Миллер, А. Российская империя в зарубежной историогра-фии. Работы последних лет: Антология. М.: Новое издательство, 2005. С. 310-360..

Эту же тему позднее, в 2011 году продолжила Вера Тольц в книге «Собственный Восток России». Исследовательница предлагала пересмотреть значение наследия учеников школы барона Виктора Романовича Розена (1849-1908). Тольц утверждала, что специфика российской школы заключалась в значительном влиянии местных информантов на мысль имперских экспертов, создававших знание о «Востоке» Тольц В. «Собственный Восток России»: политика идентичности и востоковеде-ние в позднеимперский и раннесоветский период.. Эта позиция практически сразу была подвергнута критике на основании сравнительного изучения деятельности востоковедных сообществ в Британской и Российских империях. Оказалось, что и британцы активно рекрутировали в свои институты местных информантов, получая от них сведения по широкому кругу вопросов. Однако доминирование иерархий в структуре знания и постоянный, пусть даже и косвенный, обмен знанием между востоковедами-практиками (военными, колониальными администраторами) и востоковедами-акаде- миками приводили к продолжению противоречивых тенденций и доминированию ориентализма Morrison, A. (2009) “'Applied Orientalism' in British India and Tsarist Turkestan”, Comparative Studies in Society and History 51(3): 619-647.. Последнее утверждение было доказано и в книге Дениса Волкова «Российский поворот к Персии: ориентализм в дипломатии и разведке» Volkov, D. (2018) Russia's Turn to Persia: Orientalism in Diplomacy and Intelligence. Cambridge University Press.. В этой книге анализу подвергаются переплетенные сети связей между академиками и практиками в контексте изучения Ирана. Автор особо отмечает связь между этими группами, основанную на зависимости от обмена материалами и аналитикой. Тем самым он находит подтверждение тезису о связи знания и власти, воспринятом Саидом от Мишеля Фуко. С другой стороны, Волков пытается связать эти группы единой эпистемой -- совокупностью идейных направлений в вопросах познания. По мнению исследователя, русские востоковеды стремились к созданию «инклюзивного» имперского сообщества, что сочетало в себе как элементы «цивилизационной миссии», так и вопрос доминирования Российской империи. В некотором смысле это утверждение можно рассматривать как «призму», влиявшую на видение локальных сообществ востоковедами. Необходимо отдельно обозначить тот факт, что все участники дискуссии соглашались с особым влиянием европейской традиции (в особенности, немецкого позитивизма) на российскую академическую науку.

Итак, востоковедение во всех этих работах рассматривалось как феноменологическое поле, которое согласовывалось с некоторым набором базовых интенций дискурса Саида (или того, как их понимали авторы). В отличие от эмпирических исследований востоковедения, пытавшихся отслеживать академические, методологические и институциональные генеалогии См., например, Благова Г. История тюркологии второй половины XIX -- начала XX вв. в России. М.: Восточная литература, 2012., эти исследования сосредоточились на двух факторах -- связке производства знания и власти и вопросе о значении диалога между локальными информантами и исследователями. И если первый вопрос в общих чертах был разрешен в пользу логики Саида, то второй по-прежнему требует более тщательного изучения, именно как пример непосредственной социальной практики, оказавшей влияние на видение востоковедов. В 2018--2021 годах была опубликована целая серия коллективных и индивидуальных монографий, посвященных истории востоковедного знания в Европе в начале XX века. Эта группа материалов постаралась перевести фокус с феноменологии на особенности развития методологии академического востоковедения в рассматриваемый нами период.

Весьма важное место в этих рассуждениях занимает роль колониальных посредников. Еще в начале 2000-х годов Капил Радж опубликовал серию работ, призывающих отказаться от ди- хотомичности восприятия процесса конструирования знания. Радж отметил, что без огромного количества «посредников» (in- betweens), создание какого-либо знания о Южной Азии было невозможно. Сети посредников показали, насколько был сложен процесс получения, перевода и циркуляции текстов об этом регионе. Специалисты продемонстрировали интересную перспективу, в которой колонизируемые оказались не молчаливыми получателями колониального знания о самих себе, а активными акторами его производства Raj, K. (2009) “Introduction”, in S. Schaffer, L. Roberts, K. Raj, J. Delbourgo (eds) The Brokered World: Go-Betweens and Global Intelligence, 1770-1820, pp. IX-XXXVIII. Watson Publishing International LLC.. В таком случае сами колониальные архивы, включая работы востоковедов, представляют из себя «овеществленную» встречу, артефакт, заключающий в себе информацию об этом социальном взаимодействии и обладающий онтологической властью, возможностью конструирования последующих политических решений Roque, R., Wagner, K. (2011) “Introduction: Engaging Colonial Knowledge”, in Engag-ing Colonial Knowledge: Reading European Archives in World History, pp. 1-35. Pal- grave Macmillan..

Пытаясь более предметно рассмотреть смысловые массивы этих артефактов, работы 2018--2021 годов в основном сконцентрированы на периоде второй половины XIX -- начале XX века. Анализируя этот период, авторы отмечают сразу несколько крупных перемен в контексте описываемого взаимодействия. Прежде всего, речь идет о появлении новых способов распространения знания -- за счет появления телеграфа Kuzuoglu, U. (2020) “Telegraphy, Typography, and the Alphabet: The Origins of Alpha-bet Revolutions in the Russo-Ottoman Space”, International Journal of Middle East Studies 52(3): 1-19. -- и повышения мобильности населения вследствие развития инфраструктуры Herman, P. “Introduction: Scholarly Personae in the History of Orientalism, 1870-1930”.. Эти факторы дополнялись изучением современных языков и культур, что способствовало появлению новых академических сообществ по всей Европе. Однако ключевая задача коллективных монографий, например, уже упомянутой выше книги «Ученая персона в истории ориентализма, 1870-1930» заключалась в том, чтобы переключить внимание с диахронии на синхронию, то есть контекстуализировать конкретный методологический поворот, предопределивший, в том числе, сложение системы коммуникаций между «восточными» и «западными» учеными. Авторы обоих сборников последовательно показывают, что в обозначенный период появился новый тип «этоса» востоковедов, многие из которых были выходцами из национальных меньшинств европейских государств (например главные герои этой статьи: Василий Бартольд -- немец, и Александр Самойлович -- украинец) и мусульманских интеллектуалов.

Для нового поколения «либеральных» востоковедов значительную роль играла борьба с расизмом, осуждение старшего поколения, замкнутого на разработке конфессиональных дихотомий, и попытка пересмотреть дисциплинарные основания, как за счет использования этнографических методов в комбинации с классической филологией, так и за счет протоструктуралистских идей. В свою очередь, ознакомление с работами востоковедов провоцировало жесткую критику мусульманских интеллектуалов. Начиная с критики работ Эрнеста Ренана (1823-1892) Речь идет о лекциях Ренана «Место семитских народов в истории цивилизации» (1862) и «Ислам и наука» (1883), изданных, в том числе, в переводе на русский язык., через призму сарказма, возмущения и гнева, используя различные публицистические приемы, апеллируя как к европейским работам, так и к источникам исламского права, османские интеллектуалы осуждали европоцентризм, предвзятое отношение к исламу и анализировали дискурс прогресса в европейской культуре, критикуя его приложение к мусульманским сообществам. Как верно показала в своих статьях Ольга Бессмертная, анализируя схожие процессы среди мусульман Российской империи, это действие может свидетельствовать о двух важных тенденциях: во-первых, появлении конвенционального пространства смыслов, в котором нарратив востоковедов был понятен мусульманским интеллектуалам, а потому и критикуем; во-вторых, в развитии культурного билингвизма, то есть участии мусульманских интеллектуалов в обороте текстов на других языках. Иными словами, мусульмане понимали, что о них пишут, как пишут и зачем Бессмертная О. Понимание истории и идентичность автора в возражениях Ата- уллы Баязитова Эрнесту Ренану // Islamology. 2019. Т. 9. № 1-2. С. 54-82; Бес-смертная О. Только ли маргиналии? Три эпизода с «мусульманским русским язы-ком» в поздней Российской империи // Islamology. 2017. Т. 7. № 1. С. 140-179.. Подобная ситуация провоцировала газетные и журнальные обсуждения, которые позже могли стать начальной точкой для обмена письмами. Уже в рамках межличностной коммуникации, в письмах, участники дискуссий могли «расставить все точки над і», разъяснить свою позицию, снимая ограничения, наложенные публицистикой.

Однако понимали ли востоковеды то, что им пытались сказать мусульманские интеллектуалы? Как они реагировали на критику? В монографии «Ориентализм, филология и неразборчивость современного мира» немецкий исследователь Хеннинг Трюпер пытается проанализировать этот вопрос, обращаясь к истории семантики. По мнению исследователя, чтение -- базовая операция любой гуманитарной науки -- это механизм экспликации смыслов из текста. Востоковедение, как подраздел классической филологии, трактует текст чрезвычайно широко. В этом и заключается один из первых «грехов» востоковедного этоса. Если для антропологии значимым является восприятие субъективности, «объема человеческих действий» (human volume) Piette, A. (2019) Theoretical Anthropology or How to Observe a Human Being. Vol. 1. Wiley., то востоковедение -- это апофеоз текстуальности. Рассматривая пример самоубийства эфиопского знатока литературы Наффа' вад `Этмана (1882-1909), привезенного в Европу Энно Литтманом (1875-1958), Трюпер показывает, что для немецкого востоковеда Наффа' не был обладателем собственных чувств и эмоций, а воспринимался в широком культурном контексте через призму нарративов, которые сам Литтман полагал регулирующими для эфиопского общества. Поэтому востоковед остался глух к просьбам информанта оставить его при университете в Европе, что и привело к трагическому концу этой истории. Иными словами, анализируя тексты, людей как тексты, артефакты как тексты, востоковеды соотносили их не с их конкретизацией, специфичностью и субъективностью, а с большим континуумом локальной культуры, некой традицией (отчего и допускали слом темпоральности, переплетая прошлое и настоящее в своих исследованиях В этом контексте следует рассматривать и вопрос о названии журнала «Живая ста-рина», издававшийся с 1890 по 1916 год Русским Географическим Обществом.) и искали идеальные типы (чистый образец исследуемого феномена). Тем самым востоковеды того времени, по мнению Трюпера, производили колоссальное количество значений, которые релятивизировали саму структуру произведенного ими знания. Кроме того, это вновь вызывает на повестку дня вопрос о насилии, заключенном не в конкретных действиях, а в самом методе восприятия Других и их знания Truper, H. (2020) “The suicide of Naffa' wad `Etman”, in Orientalism, Philology, and the Illegibility of the Modern World, pp. 57-96. London: Bloomsbury Academic..

В контексте переписки эта идея важна по двум причинам. Во-первых, переписка сама по себе представляет абсолютную текстуальность. Это не просто текст, а встреча в формате текста (вспомним указанный выше концепт «овеществленной встречи»), где и собеседники представлены именно как тексты. Значит, переписка подчиняется тем же методологическим основаниям, которые Трюпер воспринимает как «эпистемологические грехи» востоковедения. Во-вторых, переписка, как и любой чи- таемый текст, предполагает создание конвенционального поля смыслов. В теории чтения именно конвенциональное поле является границами для интерпретаций, которые устанавливает автор для читателя, создавая условие для функционирования текста Towsey, M. (2019) Reading History in Britain and America, 0.1750--0.1840. Cambridge University Press.. Автор изначально сужает область возможных значений, задавая траекторию экспликации смыслов читателем. Безусловно, текст, вышедший из-под авторского пера, мгновенно начинает жить «своей жизнью», влияние на которую оказывает большое количество факторов -- от эмпирической формы (иллюстрации, оформление, состояние издания) до эпистемологических и онтологических свойств (например, обстановки и времени чтения). Однако установление границ интерпретаций является необходимым элементом, позволяющим задавать тексту содержательную полноценность и завершенность. Тем самым задача авторов писем не просто начать говорить на одном языке, а попытаться нащупать границы, в рамках которых оба участника обмена смогут не просто писать одно и то же слово (понятие), а вкладывать в него общее смысловое значение. Очевидно, что подобного рода поиски требуют большого внимания и знания, преодоления разрывов как в плане культурных различий, так и в отношении чувств и эмоций, ломающих границы эпистемологической недосказанности Truper, H. (2020) “The Archive of Epigraphy”, in Orientalism, Philology, and the Il-legibility of the Modern World, pp. 97-162. London: Bloomsbury Academic..

Переписка как практика: «экономика знания»

Обратимся теперь к переписке Самойловича и Бартольда с их «восточными» корреспондентами. Оба исследователя, действительно, принадлежали к новым поколениям востоковедов, появившимся во второй половине XIX -- начале XX века. В их работах хорошо заметна попытка изменить методологию. Например, Бартольд значительное внимание уделял разъяснению своего позитивистского метода (который на деле оказывается скрыто структуралистским) Батунский М. Россия и Ислам. Том 3. М.: Прогресс-Традиция, 2012. С. 70-75.. Самойлович также обращается то к позитивистским европейским публикациям, то к материалам этнографов, то к яфетической теории. В первоначальную задачу Самойловича входило изучение живых говоров тюркоязычного населения Центральной Азии, Поволжья и Крыма. Руководствуясь этой целью, с 1900 года исследователь постоянно находился в экспедициях (за исключением периода 1917--1918 годов) и прямой коммуникации с теми представителями тюркоязычного населения Российской и Османской империй, которые учились или работали в Петербурге/Ленинграде и Москве Самойлович А. Н.: научная переписка, биография / сост., автор статей и биогра-фии Г. Ф. Благова. М.: Вост. лит., 2008.. В настоящее время в архивах Санкт-Петербурга сохранилось более сорока четырех писем, открыток и дарственных надписей, адресованных Самойловичу или переданных ему и написанных в период с 1900 до 1936 годов. В этот список входят лишь письма, написанные на тюркских языках: туркменском, узбекском, крымско-татарском, османском и татарском. Бартольд был не менее активен в своей корреспонденции. В настоящей статье использованы материалы его переписки с Ахмед-Зеки Валидо- вым (1890-1970), на тот момент начинающим тюркологом и учителем из Поволжья, который впоследствии станет политической фигурой и внесет важный вклад в развитие академического знания о Туркестане. Этот материал вполне демонстрирует то, как выстраивалась и функционировала коммуникация между востоковедами и их информантами.

Изначальная точка отсчета любой переписки -- это встреча Meredith, M. “Friendship and Knowledge: Correspondence and Communication in Northern Trans-Atlantic Natural History, 1780-1815”, pp. 151-191.. Встреча происходила либо на страницах прессы, в рамках дискуссий, либо в поле, во время экспедиций. Самойловича неслучайно называли «поездочным человеком» Самойлович А. Н.: научная переписка, биография .. Многочисленные поездки способствовали генерации связей и социальных сетей. Однако этому предшествовала значительная подготовительная работа. Так, в архиве Института Восточных Рукописей РАН содержатся литературные письма туркменского секретаря колониальной администрации Ходжели-моллы Муратберды-оглы (дата рождения 1860) Институт Восточных Рукописей РАН (ИВР РАН). Рукописный архив. Арабогра- фичный фонд. Документ С-162.. востоковед переписка закавказье смысловой

Точная их датировка не установлена, но, вероятно, первое письмо, адресованное русскому военному туркменского происхождения Николаю Николаевичу Йомудскому (1868-1928) датируется 1905-1906 годами. Annamuhammedow, M. (1994) “Halk gore^lerinin Qeper yazgysy”, in Abdysetdar Kazy. Zehnama. Tekelerih uru§ kyssa kitaby, p. 10. A§gabat. Точную дату можно определить по указанию на назначение офицера Федора Михайлова (дата рождения 1862) руководителем Мервского уезда Закаспийской области и возникшему в этом уезде споре о воде. В этом письме Ходжели-молла дает свои пояснения к тексту «Книги рассказов о битвах текинцев», которая ляжет в основу диссертации Самойловича Самойлович А. Тюркское языкознание. Филология. Руника. М.: Вост. лит., 2005. С. 353-562.. Очевидно, что связь между Ходжели и Самойло- вичем складывалась через посредничество Йомудского. Йомуд- ский был колониальным администратором, руководившим Тох- тамышским приставством Мервского уезда (1895) и Дурунским приставством Ахальского уезда (1898) Закаспийской области Басханов М. Русские военные востоковеды до 1917 г. М.: Восточная литература, 2005. С. 250.. Документы Российского государственного исторического архива (РГИА) В частности, материалы ревизии сенатора Константина Палена (РГИА. Ф. 1396); Morrison, A. (2013) `The Pahlen Commission and the Re-Establishment of Rectitude in Transcaspia, 1908-1909”, Monde(s) 4: 45-64. и письма Ходжели свидетельствуют о том, что Йомуд- ский создал сеть информантов, сообщавших ему о происшествиях в области и собиравших данные о произволе колониальных чиновников. Об этом, в частности, свидетельствует одно из писем Ходжели, адресованное как Йомудскому, так и Самойловичу, содержащее в себе описание спора о распределении воды в Мервском уезде. Начало этого письма информанта наглядно характеризует его отношения как с колониальным администратором, так и с востоковедом. После воздаяния хвалы Всевышнему, [...] Вам, дорогой и уважаемый хозяин благочестия, достойный величия и уважения, наш приятель со старинных времен, господин Йомудский, и детям [Вашим], дозволенным и [подобным] источникам света и любимым, и другим его добрым родственникам, приятелям и друзьям и нашему новому другу, дорогому брату, доброму и умнейшему Искендер-хану.

После приветствия и молитвы, да будет известно Вашей светлости, и я извещаю об этом, что тут все здоровы, но среди народа Мары (Mary halky) возникла Отамыш-Тогтамышская распря [из-за] реки (derya dawasy bolupdyr). Говорят, народ Отамыш из-за немногочисленности до сего времени имел 2/5 доли воды (hyssa) по количеству душ. Руководящие старейшины Мухаммад-Дилмач [и] Топы-бай сговорились между собой и потребовали равноценную часть воды (den yarysy) для Отамышцев на большом собрании (masla- hat). Но старейшины Тогтамышцев Амир Геокча, Атаджык Конгур Сертиб и еще Дурды Мурад бай и [остальные] Тогтамышцы недовольны. И так как они между собой очень недружны, то они делают народу Тогтамыш всякие хитрости (§eytanlyk salanlar). Мухаммед Берды и Бай Назар, говорят, по той причине, что кто-то из них уходит со службы, а кто-то из них подает жалобы, они противопоставили себя народу (ilat). И тем самым они подают плохой пример людям. В глазах хороших людей они не могли считаться хорошими «Искендер-хан» -- обращение к Александру Самойловичу. Перевод -- мой и Сле- сарева Т. А. ИВР РАН. Рукописный архив. Арабографичный фонд. Документ С-162. Письмо VI. ^{Перевод -- мой. В концовке письма Давлетшин указывает, что являлся бывшим приставом этого региона. СПбФ АРАН. Ф. 782. Оп. 2. Д. 18.}. В конце письма приводится большой список различных пословиц, поговорок и запись стихотворений, предназначавшиеся для Самойловича. К этому же разряду документов следует отнести два рекомендательных письма, написанных русским офицером, одним из лидеров мусульман Петрограда, бывшему приставу Кара-калинского приставства Абдульазизом Давлетшиным (1861-- 1920), перед экспедицией тюрколога в Закаспийскую область. В этих письмах Давлетшин представляет Самойловича местным старейшинам, Мухаммед-Ораз хану и Менгли хану. Датированные июнем 1906 года, эти письма предшествуют поездке, в ходе которой Самойлович посетил ряд регионов области (Мервский и Ахальский уезды и остров Челекен) с 23 августа 1906 по 12 января 1907 года. Рекомендательные письма свидетельствуют об изменении маршрута экспедиции и причинах этого. Так, первое письмо, адресованное «уважаемому Мухамет-Ораз-хану (скончался) и другим старейшинам Гара-гала и Чандыра»³⁹ имеет карандашную приписку Самойловича у имени хана -- «скончался» (oldi). Из этого следует, что исследователь вел тщательную подготовку и отбор информантов, согласуясь с мнением людей, уже имевших опыт работы в области. Однако случались и спонтанные встречи, связанные с желанием самих мусульманских интеллектуалов познакомиться с востоковедом. В частности, к таким письмам относится записка татарского писателя и поэта Фатиха

Амирхана (1886-1926) в период пребывания Самойловича в Казани (16 апреля 1925 года) СПбФ АРАН. Ф. 782. Оп. 2. Д. 3.. Наконец, встреча могла происходить и на страницах прессы. Яркий пример -- дискуссия о публикациях Бартольда в татарской периодической печати, о которой будет сказано ниже. Встреча, как правило, сопровождалась даром. Антропологи неслучайно такое большое внимание уделяют обмену дарами -- этот процесс играет значимую роль в создании коммуникативного поля. Особенно акцентирована связь между физическими объектами (в том числе дарами) и сообществами в уже упомянутой мною выше акторно-сетевой теории коммуникации, в рамках которой любой физический объект получает социальный смысл. Двойственность дара заключается в том, что начало обмена предполагает и некоторую завершенность действия, чьей кульминацией и является вручение дара. Тем самым предварительная работа и посредничество колониальных администраторов подходили к своему концу, предполагая начало новой цепочки взаимодействий. Дарение предполагает также одну из форм символического насилия, помещая субъекта в ситуацию, когда он вынужден начать собственное действие в ответ на действие иного субъекта. Причем это насилие может быть не только открытым побуждением, но и скрытыми мотивами, которыми руководствуется субъект Miyazaki, H. (2004) The Method of Hope: Anthropology, Philosophy, and Fijian Knowledge. Stanford, California: Stanford University Press..

Обмен дарами сопровождает всю деятельность Самойловича. В своих статьях он, в частности, указывает:

По доброму восточному обычаю я обменивался с туземными своими знакомыми подарками и в Ташкенте, и впоследствии в Хиве; как люди книжные, мы подносили друг другу литературным памятки, и мне очень пригодились для этой цели издания Ильяса Мурзы Бораганскаго: 1) миниатюрный Коран и 2) сура Ясин из известнаго Корана Османа» Самойлович А. Краткий отчет о поездке в Ташкент и Бухару и Хивинское ханство командированного СПб Университетом и Русским комитетом приват-доцента А. Н. Самойловича в 1908 г. ИРКСА. № 9. С. 15-29..

Упоминают подарки Самойловича в своих письмах и Ходжели- молла («Кроме того, получил отправляемую в качестве подарка книгу Шейбани наставника Абдурахмана. Да воздаст Вам в обоих мирах с тем, что пожелает Ваша душа вечный и милосердный [Бог]» Перевод мой и Слесарева Т. А. СПбФ АРАН. Ф. 782. Оп. 2. Д. 46. Л. 3.), и крымско-татарский интеллектуал Исмаил Гаспринский («Благодарю Вас за присланные Вами прекрасные брошюры и Шейбанинаме В 1908 году Самойлович закончил предисловие и указатели к изданию «Шейба- ни-наме», подготовленного к публикации его учителем Платоном Михайловичем Мелиоранским, скончавшимся в 1906 году. Самойлович А. Тюркское языкозна-ние. Филология. Руника. М.: Вост. лит., 2005. С. 335^_353.. Воистину, очень ценные и добрые подарки. Взяв эту книгу в руки, я словно оказался в Туране; Вам же известно, что я люблю Туран» Перевод -- мой и Халила Ибрахима Шахина. СПбФ АРАН. Ф. 782. Оп. 2. Д. 14.). В свою очередь, корреспонденты отправляли в Петербург большое количество текстов, связанных с историей и культурой. Некоторые из писем, сохранившихся в архивных фондах, -- это, прежде всего, записки, приложенные к изданиям. Например, письмо богослова Мусы Бигиева (1873-1949) ОР РНБ. Ф. 671. Д. 228.. Сохранилось и несколько изданий с дарственными надписями, адресованными Самойловичу от таких интеллектуалов, как Осман Акчокраклы (1879-1938), Ахмет-Зеки Валидов, Миян-Бузрук Салихов (1891-1938) и другие Асватуров А. Книги из библиотеки академика А. Н. Самойловича в фонде ОНЛ // 12 Международная конференция Крым 2005: библиотеки и информаци-онные ресурсы в современном мире науки, культуры, образования и бизнеса. [http://gpntb.ru/win/inter-events/crimea2005/disk/i44.pdf, доступ от: 06.07.2021]..

Но речь не всегда велась о «дарах» как о конечном процессе. Самойлович вряд ли вообще мыслился конечным реципиентом текстов, по мнению его корреспондентов. Он был одним из участников сети, цепочек передачи знания, циркуляции текстов. Судя по указанию Ходжели «И еще я хотел бы обратиться к Вам с просьбой, если Вы издали книгу «Огузнаме», размножили ее, если не трудно, отправьте мне копию. Если трудно, то не страшно» Перевод -- мой и Слесарева Т. А. СПбФ АРАН. Ф. 782. Оп. 2. Д. 46. Л. 2 об., информанты понимали, что возможности исследователя облечь эти тексты в новую форму печатной книги -- и сохранить цепочку передачи -- гораздо значимее, чем проведение собственных исследований Самойловича. Впрочем, использовавшаяся по отношению к нему терминология, например, слова «молла» (умный человек), «устод» (учитель) и др. свидетельствуют о признании за Самойловичем права на обмен знанием. Самойлович приводит у себя в дневниках эпизод, когда он сумел пообщаться с муллой на философские темы. Знание Самойловичем исламской этики, дискурсивного языка расположило его собеседника, который даже предложил исследователю принять ислам. Описание этого разговора вызвало справедливый вопрос Паоло Сартори: «а было ли знание ключом к состоянию сопереживания и противоядием от отчуждения?» Sartori, P. (2018) “On Strangers and Commensurability in Eurasia: A View from `the North'”, The Indian Economic and Social History Review 55(1): 144. Иначе говоря, вопрос Сартори обращает наше внимание на то, признавали ли мусульмане тюрколога участником процесса циркуляции текстов, движения знания. И, безусловно, Самойлович и был медиатором для передачи некоторых писем и текстов. Так, на одном из сборников туркменской поэзии есть карандашная приписка: «Сделать копию для товарища Юнусова» ИВР РАН. Рукописный архив. Арабографичный фонд. Документ D-21. Рукопись IV.. Узбекский литературовед Гази Алим Юнусов (1893-1938) в конце 1920-х годов действительно обратился к Самойловичу с просьбой принять его в студенты Ленинградского Восточного Института, новой структуры, образованной в рамках реформы востоковедения в СССР ОР РНБ. Ф. 671. Д. 333.. Юнусов содействовал написанию ряда работ Самойловича, в частности, по вопросам изучения туркменской литературы На основе разработок Юнусова были написаны статьи Самойловича «Элементы диалекта «джокчи» в литературном чагатайском языке» и «Шейбани-хан и Боз- Оглан (к вопросу о влиянии туркменской литературы на узбекскую)».. Впрочем, всегда автором статей был именно ленинградский тюрколог, в то время как Юнусов и его вклад упоминался в самих статьях, что вновь отсылает к вопросу асимметрии производителей знания.

Обращение к узбекским ученикам Самойловича показывает еще одну функцию дара -- переформулирование ролей в коммуникационной ситуации. В 1925-1926 годах связи между СССР и Турцией развивались достаточно динамично. Однако по отдельным направлениям наблюдались и перспективы будущих конфликтов §en, C. (2006) Stalin Donemi Turk-Sovyet IU$kileri (1923-1953). Isparta: Suleyman Demirel Universitesi Sosyal Bilimler Enstitusu.. Проводившаяся в СССР политика коренизации, хоть и давала локальным сообществам первенство в разработке национальных историографий, литературных историй и методик, тем не менее, способствовала разрыву прежде установленных связей Khalid, A. (2015) Making Uzbekistan: Nation, Empire, and Revolution in the Early USSR. Ithaca and London: Cornell University Press.. В одном из писем, датируемых 1936 годом, узбекский поэт Абдулхамид Сулейманов (Чулпан; 1898-1938) писал: Далее, несмотря на бесцеремонность, я все же попрошу Вас: я хотел бы посмотреть хотя бы один образец турецкого стихотворного произведения последних лет. Поскольку после 1926 г. у нас нет никаких известий о той стороне, особенно избранных журналов по литературе Перевод -- мой и Назировой Х. Б. ОР РНБ. Ф. 671. Д. 286. Л. 7..

Чулпан адресовал свою просьбу именно Самойловичу, поскольку знал, что Самойлович с 1931 года занимал должность в совместной академической комиссии СССР и Турецкой республики, а потому мог владеть подобными материалами Юсупова Т. Научные командировки российских востоковедов в Турцию, 1920-1930-е годы: цели и результаты // Mongolica. 2020. Т. 23. № 2. С. 49-53.. Тем более что прежде исследователь уже отправлял в Узбекистан несколько сборников турецкой литературы Из того же письма Чулпана: «Я получил Ваше благословенное письмо и две кни-ги». ОР РНБ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 286. Л. 7.. Это изменение функций демонстрирует, что в системе обмена знанием не было жестко регламентированных ролей. Тем самым обмен корреспонденцией и книгами переплетаются друг с другом, создавая сложное содержание «экономики знания». Однако для ее функционирования необходима и инфраструктура.

Изучая вопрос инвестиций в инфраструктуру «экономику знания», исследователи выделяют две ключевых области, которые требуют «вложений» корреспондентов Meredith, M. “Friendship and Knowledge: Correspondence and Communication in Northern Trans-Atlantic Natural History, 1780-1815”, pp. 151-191.. Первой из них становится приватный канал связи. В условиях цензуры и скорости почтового сообщения, одним из каналов коммуникации становится передача через неформальную цепочку посредников. Зачастую сам исследователь не был конечным адресатом писем, а должен был передавать их дальше. Или, как уже было указано выше, он сам получал извещения от посредников. Пример -- переписка с Ходжели-моллой. В одном из писем туркменский секретарь указывает: «18 декабря я прибыл в Мерв и, написав это письмо, передал его глазному доктору для отправки» Перевод -- мой и Слесарева Т. А. ИВР РАН. Арабографичный фонд. Документ С-162.. Имя врача известно -- это Герман Епинатьев, киевский офтальмолог, имевший практику в Мерве. Именно в его доме останавливался Самойлович во время экспедиции в 1906 году. Епинатьев был не единственным посредником. В фонде тюрколога в ОР РНБ хранится записка от имени «А. Давентина», который указывает, что привез пакет от доктора Епинатьева ОР РНБ. Ф. 671. Д. 188.. Письма Ходжели также предназначались для ряда адресатов в Петербурге. В ряде строк упоминаются Ашир-бек, первый туркмен, постоянно живший в столице империи, Махтумкули-хан, депутат от Закаспийской области в Государственной Думе. Одна из записок, адресованных Йомудскому, написанная на кириллице, содержит длинное приветствие, обращенное к знакомым в Петербурге ИВР РАН. Арабографичный фонд. Документ С-162.. Тем самым сети простирались гораздо дальше бинарной категории адресат/отправитель и могли задействовать большее количество людей.

Второй областью «инвестиций» следует признать вежливость. Здесь особо выделяются письма Ходжели-моллы, который соблюдал традицию корреспонденции, используя большие обращения на арабском, а также поэтические фрагменты для выражения своих эмоций. Яркий пример вступительной конструкции, сопровождавшейся формулой-оберегом, представлен в письме Самойло- вичу от 1909 года:

О Всепобеждающий! Цветок сада любви, павлин луга человечности, сладкоголосый попугай четырех садов мужества, добрый собеседник, привратник храма щедрости Хатым-Тайя, верный знак борьбы Рустама, о подножие трона царства [Божьего], и <...> Александр-хан, да приветствует его Аллах, единственный, могучий, непоколебимый, которому необходимо поклоняться, да пребудьте Вы счастливы и радостны у его трона Перевод -- мой и Слесарева Т. А. СПбФ АРАН. Ф. 782. Д. 46. Л. 3..

Заключительная формула этого письма написана уже на чагатайском языке:

Да воздаст Вам в обоих мирах с тем, что пожелает Ваша душа вечный и милосердный [Бог]. Кроме отправки письма, довожу до Вашего сведения, что сжигаемый пламенем разлуки, Ваш старинный приятель, нижайший секретарь Ходжели-молла, молится о возможности увидеться с Вами. Воскресенье, 20-й день месяца Раби Уль-авваль, года 1327 магометанского летоисчисления, по христианскому календарю март 1909 Там же..

Остальные письма содержат гораздо менее переполненные эпитетами конструкции. В частности, письмо поволжского учителя Габдулла Муллаяр-угли Муртазина, адресованное Давлетшину, написанное годом позже, начинается с конструкции «Уважаемый дядя Азиз, мы возносим молитвы к Справедливому Всевышнему о Вашем здоровье» -- и завершается так: «Мы благословенно молим о Вашем здоровье и долгих летах жизни. Приветствуем. 25 февраля 1910 года» Транслитерация -- Салихов А., перевод -- мой. В письме Муртазин излагает свою просьбу. СПбФ АРАН. Ф. 782. Оп 2. Д. 18.. Еще более краткими становятся формулы приветствия и прощания в советский период.

Элементы создания вежливого обращения играют не просто функциональную роль, они вводят в корреспонденцию значимую категорию доверия. Доверие -- сложная социологическая категория, напрямую связанная с вопросом знания Jimenez, A. (2005) “After trust”, The Cambridge Journal of Anthropology 25(2): 64-

78.. Доверие служит передаточным элементом между собственным знанием индивида и переформатированием знания с учетом сведений иного субъекта. Анализируя переписку, мы можем обнаружить фрагменты, наглядно свидетельствующие о поиске методологических подходов восприятия себя. Причем мы находим их в разное время и с разных позиций, начиная от изучения локального наследия и попыток заимствования учебных программ до попыток подстроиться под новую методологию науки Из письма Гази Алима Юнусова: «Мы, силы, приступающие к работе в области новейшей тюркологии Узбекистана, в самой высокой степени нуждаемся в Ва-шем научном руководстве и верим в положительные результаты для нас и для тюркологических работ, если мы будем работать под Вашим руководством». Перевод -- мой. ОР РНБ. Ф. 671. Оп. 2. Д. 333.. Этот тезис встречается практически во всех письмах от Ходжели: «Если Вы сочтёте достойными для службы Ваших друзей подобных Вам, привезите их в нашу страну» -- до писем узбекских и туркменских коллег и учеников Самойловича 1930-х годов. Например, первый туркменский филолог Мухамет Гельдыев (1889-1931) писал:

По моей грамматике Вам видно, что у меня могут быть серьезные ошибки ввиду малограмотности и небольшого опыта, но эта работа написана на основе данного опыта. Все же, мы надеемся, что внесем необходимую правку, руководствуясь Вашими знаниями, поскольку Вы, уважаемый, тот человек, который уже 20-30 лет денно и нощно неустанно работает над изучением туркменского языка и литературы Перевод -- мой. СПбФ АРАН. Ф. 782. Оп. 2. Д. 46. Л. 1; Д. 15. Л. 1..

Интересна и упомянутая уже выше просьба учителя Муртазина:

Уважаемый дядя Азиз, если возможно, если есть лекции профессоров восточного факультета по арабскому языку -- не возьмете ли на себя любезность [отправить их]. Потому что (?), здесь среди знатоков начались дискуссии о необходимости более простого метода изучения арабского языка Транслитерация -- А. Салихов, перевод -- мой. СПбФ АРАН Ф. 782. Оп 2. Д. 18. Л. 12..

Муртазин обращается к Давлетшину, авторитетному и знающему человеку. Однако сам Давлетшин пересылает письмо Самойлови- чу, профессору университета, с припиской «Можно ли удовлетворить любознательность автора письма на татарском языке. Своими указаниями бесконечно меня обяжете» Там же. Л. 13.. Признание за Самойловичем права на знание и понимание наличия у него знания иного рода (методологии) -- вот из чего складывалось начало сотрудничества. Готовность исследователя учиться, воспринимать знание, издавать тексты, распространять их, тем самым продолжая их циркуляцию, -- также создавали возможность для взаимодействия. Ключевым вопросом для нас остается процесс понимания полученной информации со стороны востоковедов. И, как кажется, фокус в этом вопросе следует сместить с доверия и связанности внутри структуры переписки на разрывы и основания недоверия со стороны мусульманских интеллектуалов.

«Они практически не знакомы с нашим языком, нашими смыслами и нашим духом»: противоречия в структуре коммуникации

Дискуссию о смыслах следует начинать с вопроса языка. Уже первая переписка с Ходжели-моллой выявляет языковую полифонию, которую требовала особой подготовки со стороны востоковеда. Вопрос заключается не только в том, что туркменский корреспондент использует элементы арабского, персидского, чагатайского языков вместе с туркменскими разговорными конструкциями. Проблема заключается в специфической «традиции» агиографических сочинений, нарративов, заданных штампов, структуру которых Ходжели (представитель старшего поколения мусульманских интеллектуалов) использует для выстраивания высказываний о значимых туркменских поэтах и рассказах о себе Reynolds, D. F. (2008) Interpreting the Self: Autobiography in the Arabic Literary Tradition. Berkeley: University of California Press.. К этой же «традиции» следует отнести включение поэтических произведений для передачи эмоций. В то же время Ходжели непосредственно передавал доступные ему сведения о различных исторических лицах, собирая эту информацию у их родственников и знакомых. Подобного рода сложная структура текстов требовала от читателя особой подготовки, понимания методов чтения текста. Мог ли Самойлович успешно справляться с подобного рода задачей? Во-первых, исследователь не был уверен в собственном знании языков. Об этом свидетельствует отказ от публикации статьи про Геок-тепинскую битву (1881). Согласно черновику, исследователь не смог закончить перевод туркменских текстов ОР РНБ. Ф. 671. Д. 112.. Кроме того, в записках о нем и в текстах его выступлений указано, что первым и базовым языком для тюрколога оставался османский. Видя это, астраханские татары в беседах с ним во время экспедиции 1927 года автоматически переходили на азербайджанский Этим примером тюрколог аргументировал возможность использования азербай-джанского в качестве lingua franca Каспийского бассейна. Центральный Государ-ственный Архив СПб. Ф. 7222. Оп. 9. Д. 45. Аналогичный пример можно найти и в воспоминаниях о встречах Самойловича с татарским интеллектуалом Ризаит- дином Фахретдиновым (1859-1936). Kemper, M. (2017) “From 1917 to 1937: The Mufti, the Turkologist, and Stalin's Terror”, Die Welt des Islams 57: 162-191.. В этом контексте интересна переписка с Чулпаном, который, видя смущение корреспондента из-за использованных узбекских идиоматических выражений, стал использовать турецкие⁷³. Во-вторых, Самойлович был позитивистом, для которого значимую роль играла эмпирическая доказуемость. В этом контексте интересны его рассуждения об исламе, который исследователь полагал институциональной структурой⁷⁴, и о нарративе «святости», который он воспринимал сквозь призму рассуждений об аналогичном явлении в православии⁷⁵. Иначе говоря, Самойлович относился к нему со скепсисом⁷⁶, пытаясь вычленить из «рассказов» понятное ему «рациональное зерно». Тем самым он не просто структурно перестраивал повествование своих информантов, согласуясь с национальной парадигмой, приобретавшей все большее значение уже в 1910-е годы (тем самым трансформируя «почитание» в концепцию «культурной нации»)⁷⁷, но и вычленял те структуры, которые казались ему наиболее «реалистичной» версией биографий⁷⁸.