Наши внутренние конфликты. Конструктивная теория невроза

Однако я предпочитаю исследовать эту проблему с более общей и удобной для себя точки зрения и ставлю следующий вопрос: "Как влияют неразрешенные конфликты на наш энергетический потенциал, нашу целостность и наше счастье?" Я выбираю этот путь, потому что убеждена, что нельзя понять значение ни одного симптоматического расстройства без понимания фундаментального человеческого основания. Тенденция современной психиатрии -- искать более совершенную теоретическую формулировку для объяснения существующих синдромов -- вполне естественна с точки зрения практического врача, чья работа и заключается в их лечении. Но поступать так означает такую же вероятность не достигнуть значимого результата, не говоря уже о ненаучности подобной стратегии, подобно тому как инженер-строитель пытается строить верхние этажи здания еще до закладки фундамента.

Некоторые из элементов, входящие в наш вопрос, уже упоминались и здесь нуждаются только в дальнейшем развитии. Некоторые содержатся в нашем предшествующем обсуждении; некоторые должны быть добавлены. Наша цель состоит не в том, чтобы оставить читателя с неясным представлением о вреде неразрешенных конфликтов, а в том, чтобы достаточно ясно и исчерпывающе нарисовать картину того разорения, которое они наносят невротику.

Жизнь с неразрешенными конфликтами означает прежде всего опустошающую трату человеческой энергии, вызванную не столько самими конфликтами, сколько окольными способами избавиться от них. Когда личность невротика расколота в своей основе, то он не может искренне тратить свою энергию ни на что другое, как на преследование двух или более несовместимых целей. Это означает, что он либо распыляет свои усилия, либо быстро сводит их на нет. Первое истинно для невротиков, чей идеализированный образ, подобно образу Пер Гюнта, соблазняет их верить, что они могут преуспеть во всем.

Женщина с таким идеализированным образом хочет быть идеальной матерью, отличной поварихой и хозяйкой, хорошо одеваться, играть выдающуюся социальную и политическую роль, быть преданной женой, участвовать в общественной жизни и вдобавок активно работать над собой. Нет необходимости подчеркивать, что этого нельзя выполнить; она обязательно потерпит неудачу, пытаясь достигнуть все эти цели, а ее усилия -- безотносительно к тому, насколько она потенциально одарена, -- окажутся напрасными.

Более показателен случай с фрустрацией какой-либо цели, когда несовместимые мотивы блокируют друг друга. Мужчина хочет быть хорошим другом, но при этом настолько доминирующим и требовательным, что его потенции в данном направлении никогда не реализуются. Другой мужчина хочет, чтобы его дети преуспели в этом мире, но его стремление к личной власти и стремление быть во всем справедливым вступают в противоречие друг с другом и блокируют его желание. Третий хочет написать книгу, но испытывает сильную головную боль или смертельную усталость всякий раз, когда не может сразу же сформулировать то, что он хочет сказать. В этом примере ответственность за неудачу лежит на идеализированном образе; т. к. автор является выдающимся писателем, то почему блестящие мысли не должны струиться из-под его пера наподобие кроликов, выпрыгивающих из волшебной шляпы фокусника?

И когда они не рождаются, то он взрывается от ярости на самого себя. Четвертый может иметь ясное представление о реальной ценности того, с чем он хочет выступить на собрании. Но он желает не только выступить так, чтобы произвести самое сильное впечатление и оставить позади всех остальных ораторов, он также хочет понравиться и избежать антагонизма и одновременно предчувствует насмешки из-за экстернализации презрения к самому себе. В результате он не способен думать вообще, и заслуживающие внимания мысли, которые он мог бы высказать, никогда не будут сформулированы. Пятый мог бы быть хорошим организатором, но из-за своих садистских наклонностей , вступает в конфликт со всеми окружающими. Нет необходимости увеличивать примеры, потому что каждый из нас найдет их достаточное число, если посмотрит на себя и тех, кто вокруг него.

Имеется очевидное исключение из этой неопределенности. Иногда невротики проявляют удивительную целеустремленность: мужчины могут жертвовать все, включая и собственное достоинство, ради амбициозно го намерения; женщины могут желать исключительно одной любви; родители могут посвятить себя только своим детям. Такие невротики производят впечатление полной искренности. Но, как мы видели, на самом деле они гонятся за миражом, который, как им кажется, дает решение их конфликтов. Видимая искренность представляет искренность отчаяния, а не проявление целостности личности невротика.

Не одни только конфликтующие потребности и импульсы расходуют и растрачивают впустую энергию невротика. Другие факторы защитной структуры обладают этим же эффектом. Подавление отдельных сторон базисного конфликта вызывает затемнение целых зон личности невротика. Затемненные участки все еще достаточно активны, чтобы препятствовать друг другу, но они не могут быть использованы конструктивно. Таким образом, данный процесс приводит к потере энергии, которая в ином случае могла быть использована для самоутверждения, совместной деятельности или установления дружественных отношений. Стоит упомянуть и еще один фактор -- отчуждение невротика от своего "Я", который лишает его двигательной силы. Он может быть хорошим рабочим, может быть способен к значительному усилию под внешним давлением, но он полностью лишается всяких сил, будучи предоставлен самому себе. Это означает не только то, что он не может сделать ничего конструктивного или приятного в свое свободное время, но также и то, что как минимум все его творческие силы могут быть растрачены впустую.

Большей частью разнообразные факторы объединяются и порождают большие области диффузного подавления. Чтобы разобраться и в конечном счете устранить какой-либо один из источников подавления, нам обычно следует возвращаться к нему снова и снова, рассматривая его со всех точек зрения, которые мы обсудили.

Пустая трата энергии или ее неверное направление могут происходить из-за трех главных расстройств, характерных для неразрешенных конфликтов. Первое из них -- это общая нерешительность. Она может распространяться на все -- от мелочей до вопросов, имеющих величайшее личное значение. Она может выражаться в непрерывном колебании, есть ли с этой тарелки или с той, покупать ли этот чемодан или тот, идти ли в кино или слушать радио. Она может проявиться в неспособности решиться на занятие какой-либо должности или на какой-либо решительный шаг в своей карьере; сделать выбор между двумя женщинами; решиться на развод; принять решение -- умереть или продолжать жизнь. Решение, которое должно быть принято и которое являлось бы твердым, представляет для невротика тяжкое испытание и может довести его до состояния паники и изнурения.

Хотя нерешительность невротиков может бросаться в глаза, сами они часто не осознают ее, потому что каждое их усилие избежать принятия решения является бессознательным. Они медлят; они никак не могут собраться; в своих решениях они полагаются на случай или же перекладывают их на кого-нибудь другого. Они способны затемнить предмет обсуждения до такой степени, которая не оставляет никакого базиса для принятия решения. Точно так же бесцельность, следующая из всего этого, не является очевидной для самого невротика. Многочисленные бессознательные уловки, используемые для того, чтобы скрыть неспособность к принятию решений, объясняют сравнительную редкость, с которой аналитики слышат жалобы на то, что в действительности свидетельствует об их расстройстве.

Другим типичным проявлением распыления усилий невротика является общая неэффективность его действий. Здесь я не имею в виду неумение в какой-либо конкретной области, которое могло быть вызвано отсутствием навыков или интереса к предмету деятельности. Также здесь речь не идет о нерастраченных усилиях, которые Уильям Джеймс описывает в одной весьма интересной статье, указывая на тот факт, что энергия появляется тогда, когда не поддаешься первым признакам усталости или давлению внешних обстоятельств.

Неэффективность в рассматриваемом контексте является следствием неспособности невротика использовать свою основную энергию из-за внутренней амбивалентности своих мотивов. Это выглядит так, как если бы невротик попытался бы проехать на автомобиле с нажатой тормозной педалью; автомобиль неминуемо стал бы терять скорость. Иногда это сравнение является буквальным. Все, чего невротик пытается достигнуть, делается намного медленнее, чем позволяют его способности и трудность самой задачи. Не потому, что он проявляет недостаточное усилие; напротив, он вынужден прилагать неимоверные усилия во всем, чем он занимается. На это у него могут уходить часы -- например, чтобы написать простой счет или управлять несложным механическим устройством.

Невротик может бессознательно противиться всему, что он воспринимает как принуждение; он может стремиться к совершенствованию каждой мельчайшей детали; он может быть взбешен на самого себя -- как в вышеприведенном примере -- из-за неспособности справиться со своими обязанностями с первой попытки. Подобная неэффективность проявляется не только в медлительности; она может также проявиться в виде неуклюжести или забывчивости. Горничная или домашняя хозяйка не будет хорошо выполнять свои обязанности, если втайне полагает, что занимает неподобающее себе положение, т.к. при своей одаренности она должна выполнять умственную работу. Их неэффективность не ограничится, как правило, данной конкретной деятельностью, а распространится на все их усилия. С субъективной точки зрения это означает работу в условиях сильного напряжения, с неизбежно быстрым истощением и потребностью в продолжительном сне. Любая работа в таких условиях разрушает человека точно так же, как разрушается автомобиль, если он движется с включенными тормозами.

Внутреннее напряжение -- как и неэффективность -- проявляется не только в работе, но также в весьма значительной степени в контактах с людьми. Если невротик захочет быть дружелюбным, испытывая одновременно отвращение к этой идее, т.к. воспринимает ее как необходимость добиваться расположения, будет вести себя высокомерно; если он захочет чего-нибудь попросить, зная, что мог бы потребовать это, будет вести себя жестко; если он захочет утвердить себя и одновременно подчиниться, начнет колебаться; если захочет установить контакты с кем-либо, но предчувствует отказ, будет вести себя нерешительно; если он захочет вступить в сексуальную связь, но одновременно желает фрустрировать своего партнера, станет равнодушным и т.д. Чем более распространена амбивалентность мотивов, тем более напряженна жизнь невротика.

Некоторые невротики осознают подобное внутреннее напряжение; значительно чаще они начинают осознавать, только если специальные условия усиливают его; иногда состояние напряженности поражает их своим контрастом с теми немногими случаями, когда они могут отдыхать, чувствовать себя в покое, быть самими собой. За усталость, порождаемую внутренним напряжением, они обычно винят другие факторы -- особую конституцию, большой объем работы, бессонницу. Верно, что любой из этих факторов может иметь некоторое значение, но намного более слабое, чем обычно предполагается.

Третьим характерным расстройством, имеющим значение для нашего обсуждения, является общая вялость. Страдающие ею пациенты иногда обвиняют себя в том, что они ленивы, но на самом деле они не способны обладать этим качеством и наслаждаться им. Они могут иметь осознанную неприязнь к усилиям любого рода и могут рационализировать ее, утверждая, что вполне достаточно, что они обладают идеями и что реализация "деталей", т.е. выполнение всей работы, является уделом других. Неприязнь к напряжению может также проявиться в виде страха, что оно могло бы их погубить. Этот страх понятен, если учесть, что они знают о своей быстрой утомляемости; и он может быть усилен советами врачей, которые придают нервному истощению весьма поверхностное значение.

Невротическая вялость представляет паралич инициативы и действия. В общем, она является следствием сильного отчуждения от себя и отсутствия целенаправленного управления поведением. Длительное переживание неудовлетворенного напряжения делает невротика полностью равнодушным, хотя иногда наступают периоды лихорадочной деятельности.

Из отдельных факторов, способствующих вялости, самыми влиятельными являются идеализированный образ и садистские наклонности. Необходимость совершить последовательное и реальное действие может быть воспринято невротиком как унижающее свидетельство, что он не соответствует своему идеализированному образу; одновременно перспектива сделать что-нибудь, хотя бы самое обычное, настолько устрашает его, что он предпочитает блестяще решить возникшую проблему в своей фантазии. Мучительное презрение к самому себе как необходимое следствие идеализированного образа лишает невротика уверенности, что он может сделать что-нибудь стоящее, зарывая тем самым в зыбучий песок всякое побуждение к деятельности и радость от ее выполнения.

Садистские наклонности, особенно в вытесненной форме (инвертированный садизм), вынуждают невротика отказываться от всего, что напоминает агрессию, в результате чего может последовать более или менее полный психический паралич. Общая вялость представляет особую угрозу, потому что распространяется не только на действия, но и на чувства также. Количество энергии, которое тратится невротиком из-за своих неразрешенных конфликтов, неизмеримо велико.

Поскольку неврозы так или иначе представляют продуют конкретной цивилизации, то подобная преграда человеческим дарованиям и качествам представляет серьезный обвинительный акт данной культуре.

Жизнь с неразрешенными невротическими конфликтами влечет не только распыление усилий, но и двусмысленность в вопросах морального характера, т. е. двойственность моральных принципов и всех чувств, аттитюдов и поведения, на которых держатся отношения невротика с другими и которые влияют на его развитие. И как распыление усилий ведет к бесполезной трате энергии, так и двойственность в моральных вопросах ведет к потере нравственной последовательности и искренности или, другими словами, к ослаблению нравственной целостности. Подобное ослабление порождается противоречащими друг другу позициями, занимаемыми невротиком, а также его попытками скрыть все эти противоречия.

Несовместимость моральных ценностей проявляется в базисном конфликте. Вопреки всем попыткам гармонизировать эти ценности все они продолжают одновременно влиять на поведение невротика. Однако это означает, что ни один из моральных принципов не принимается и не может приниматься всерьез. Идеализированный образ, несмотря на то что включает элементы истинных идеалов, в основном является подделкой, и самому невротику или неподготовленному наблюдателю так же трудно отличить реальный образ от идеализированного, как трудно отличить фальшивую банкноту от настоящей. Как мы видели, невротик может верить -- вполне добросовестно, -- что он следует идеалам, может критиковать себя за каждый очевидный промах, порождая тем самым впечатление добропорядочного следования своим стандартам; либо он может отравлять себя мыслями и разговорами о ценностях и идеалах. Мое утверждение, что невротик тем не менее не воспринимает свои идеалы серьезно, означает, что они не имеют для его жизни обязывающей силы. Он использует их, когда ему легко или выгодно это, беззастенчиво отказываясь от них в противоположном случае. Мы наблюдали примеры такого поведения в нашем обсуждении зон слепоты и фрагментаризации -- примеры, которые были бы немыслимы для людей, серьезно относящихся к своим идеалам. Если бы эти идеалы были подлинные, так же невозможно было бы легко от них отказываться, как в примере с человеком, который совершенно искренне объявляет о своей преданности какому-либо делу, но, поддавшись искушению, оказывается предателем.

В общем, характерными признаками ослабления нравственной целостности личности невротика являются уменьшение искренности и увеличение эгоцентризма. Интересно отметить в этой связи, что в текстах по дзен-буддизму искренность приравнивается к чистосердечности, что совпадает с тем заключением, которое мы получаем на основе клинического наблюдения -- именно что ни один человек, расколотый изнутри, не может быть искренним.

Монах: "Я понимаю, что когда лев хватает свою жертву, будь то кролик или слон, он проявляет свою силу полностью; умоляю, скажи мне, в чем эта сила?"

Учитель: "В духе искренности (буквально -- в силе отсутствия обмана)". Искренность, т.е. отсутствие обмана, означает "проявление целостности своего бытия", технически известное как "действующая целостность бытия... в котором ничего не скрывается, ничего не выражается двусмысленно, ничего не растрачивается впустую. Когда человек ведет подобный образ жизни, говорят, что он -- золотоволосый лев; он -- символ мужества, искренности, чистосердечности; он -- божественный человек".

Эгоцентризм представляет моральную проблему, поскольку заставляет других быть средством удовлетворения личных потребностей невротика. Вместо того чтобы считать других подлинно человеческими существами и относиться к ним соответствующим образом, невротик видит в них только средство достижения своих целей. Они обязаны быть спокойными или нравящимися для ослабления собственной тревожности невротика; они должны производить впечатление, чтобы поднять уровень его самоуважения; их следует обвинять, потому что невротик не может брать вину на себя; они должны быть проигравшими, потому что невротик должен быть победителем и т. д. Конкретные способы проявления указанных нарушений нравственной целостности меняются от индивида к индивиду. С большей частью из них мы уже сталкивались при рассмотрении других вопросов, и здесь нам необходимо лишь более систематически изложить суть дела. Я не буду пытаться входить во все детали. Это сложно хотя бы по той причине, что мы еще не обсуждали садистские наклонности и вынуждены отложить их анализ по той причине, что они представляют конечную стадию развития невроза. Начнем с самого очевидного.

Каким бы ни было течение невроза, бессознательные претензии всегда являются его фактором. Хорошо известными являются следующие.

Претензия на любовь. Разнообразие чувств и усилий, охватываемых термином "любовь" или субъективно ощущаемых как любовь, поражает. Он может обозначать паразитические ожидания со стороны человека, который чувствует себя слишком слабым или опустошенным, чтобы жить своей собственной жизнью. В более агрессивной форме любовь может выражать желание эксплуатировать партнера, извлечь выгоду из его успеха, престижа и власти. Этот термин может обозначать потребность завоевания кого-нибудь и празднования победы над ним или потребность соединения со своим партнером, чтобы жить с ним, возможно ради удовлетворения садистских влечений. Он может подразумевать потребность быть обожаемым для подтверждения идеализированного образа невротика.

По известной причине, из-за которой любовь в нашей цивилизации редко представляет подлинное чувство, жестокое обращение и предательство доминируют. Поэтому мы и живем с ощущением, что любовь превращается в презрение, ненависть или равнодушие. Но любовь не колеблется в столь больших границах. Дело в том, что чувства и усилия, побуждающие к псевдолюбви, так или иначе становятся явными. Нет необходимости говорить, что эта претензия действует в отношениях между родителями и детьми, между друзьями так же, как и в сексуальных связях.

Претензия на доброту, неэгоистичность, симпатию и т. п. сродни претензии на любовь. Она характерна для подчиненного типа и усиливается определенной разновидностью идеализированного образа точно так же, как потребностью подавлять агрессивные влечения.

Претензия на интерес ко всему и знание всего самая заметная у тех невротиков, которые отчуждены от своих эмоций и убеждены, что жизнью можно управлять с помощью одного разума. Они вынуждены претендовать на то, что все знают и всем интересуются. Но эта претензия проявляется также, хотя и более скрытым образом, у тех, кто, по-видимому, предан какой-либо профессии и, не осознавая этого, использует этот интерес как средство достижения успеха, власти или материального благополучия.

Претензия на честность и справедливость наиболее распространена среди представителей агрессивного типа, особенно в сочетании с садистскими наклонностями. Они разоблачают претензии на любовь и дружбу у других и убеждены, что т. к. не подвержены распространенному лицемерию изображать благородство, патриотизм, благочестие или что-нибудь еще в таком же роде, то особенно честны. На самом деле они также лицемерят, но по-своему. Отсутствие у них распространенных предубеждений может представлять слепой негативистский протест против любых традиционных ценностей. Их способность говорить "нет" может оказаться не проявлением силы, а желанием осмеять и унизить. Желание эксплуатировать по степени значимости может стоять сразу же за эгоизмом, законность которого они открыто признают.

Претензию на страдание следует обсудить более детально из-за противоречащих друг другу точек зрения по ее поводу. Аналитики, строго следующие теориям Фрейда, разделяют вместе с обычными людьми убеждения, что невротик желает чувствовать себя оскорбленным, беспокоящимся, обладает влечением быть наказанным. Данные, подтверждающие идею о том, что невротик нуждается в страдании, хорошо известны. Но термин "желает" в действительности обозначает множество интеллектуальных прегрешений самих аналитиков.

Авторы, которые выдвигают эту теорию, недооценивают тот факт, что невротик страдает от гораздо большего числа причин, чем осознает, и что обычно он начинает осознавать свое страдание только тогда, когда начинает выздоравливать. Более важно то, что они, по-видимому, не понимают, что страдание от неразрешенных конфликтов неизбежно и абсолютно независимо от желаний невротика.

Если невротик позволяет своей личности расколоться на части, то он, конечно, наносит этот ущерб себе не потому, что желает себе вреда, а потому, что к этому его влечет внутренняя нужда. Если невротик страдает от самоунижения и подставляет обе щеки, то он по крайней мере бессознательно, ненавидит такое поведение и презирает себя за это; но он в таком ужасе от своей агрессивности, что вынужден впасть в другую крайность и позволить оскорблять себя тем или иным способом.

Другим характерным обстоятельством, способствовавшим формированию идеи о склонности невротика к страданию, является склонность к преувеличению или драматизации любого несчастья. Верно, что с помощью страдания можно чувствовать и обнаруживать скрытые мотивы. Страдание может скрывать просьбу о внимании или прошение; оно может бессознательно использоваться с целью эксплуатации; оно может быть выражением вытесненной мстительности и использоваться тогда как орудие приведения в действие санкций. Но учитывая внутреннюю зависимость всех этих функций, они являются единственными способами, открытыми невротику, достижения определенных целей. Также верно, что невротик часто приписывает своему страданию ложные причины и, таким образом, создает впечатление, что он страдает без достаточных оснований. Так, он может быть безутешным в своем несчастье и видеть его причину в своей "виновности", тогда как на самом деле он страдает от несоответствия своему идеализированному образу. Или он может чувствовать себя потерянным, оставшись один без любимого человека, и хотя он приписывает это чувство своей глубокой любви, в действительности же, т.к. расколот в своей основе, он не может перенести свое одиночество. Наконец, он может исказить свои аффекты и верить, что страдает в тот момент, когда на самом деле весь переполнен яростью.

Например, женщина может думать, что она страдает, если ее любовник не прислал письмо к указанному сроку, но в действительности ее раздражение вызвано желанием, чтобы все происходило точно в соответствии с ее желаниями, или чувством унижения от отсутствия внимания. В этом примере страдание бессознательно предпочитается осознанию ярости и невротических влечений, ответственных за нее, и приобретает особое значение, потому что позволяет скрыть двойственность, присущую любовной связи этой женщины. Однако ни из одного из приведенных примеров не следует, что невротик испытывает потребность в страдании. Реально следует только то, что невротик испытывает бессознательную претензию на страдание.

Новой разновидностью ослабления нравственной целостности личности является развитие бессознательного высокомерия. Напомню, что я понимаю под этим безосновательное приписывание невротиком самому себе качеств, которыми он не обладает или обладает, но в меньшей степени, чем на самом деле, и его бессознательную претензию на этом основании предъявлять требования и унижать других. Невротическое высокомерие бессознательно в том смысле, что невротик не осознает ни одной фальшивой претензии. Различие в данном случае проходит не между сознательным и бессознательным высокомерием, а между высокомерием, которое бросается в глаза и которое скрывается за сверхскромным и извиняющимся поведением. Это различие состоит в степени проявляемой агрессивности, а не в степени выражаемого высокомерия. В одном случае невротик открыто требует исключительных прав; в другом он обижается, если их не дают ему добровольно. Что отсутствует в каждом из этих случаев, это можно было бы назвать реальной скромностью, т. е. признанием -- не только на словах, но и с эмоциональной искренностью-- недостатков и несовершенства людей в целом и своего в частности. Согласно моему опыту, каждый пациент испытывает отвращение к мыслям и слухам о своих возможных недостатках. Это особенно справедливо для пациентов со скрытым высокомерием. Он скорее безжалостно отчитает себя за то, что проглядел что-то, чем допустит вместе со св. Павлом, что "наше знание фрагментарно". Он скорее осудит себя за легкомысленность и лень, чем допустит, что не может быть продуктивным все время. Надежнейшим симптомом скрытого высокомерия является очевидное противоречие между самообвинением, с его извиняющимся аттитюдом, и внутренним раздражением к любой критике или пренебрежению со стороны других. Часто требуется тщательное наблюдение, чтобы обнаружить эти раздражающие чувства, потому что очень вероятно, что сверхскромный тип вытеснит их.

Но в действительности он может быть как нуждающейся, так и откровенно высокомерной личностью. Его критика других не менее уничтожающа, хотя внешне она выглядит как самоунижающее восхищение. Тем не менее втайне он требует такого же совершенства от других, как и от самого себя, что означает, что ему недостает подлинного уважения к конкретной индивидуальности других.

Другой моральной проблемой является неспособность невротика занять определенную позицию и связанную с ней ненадежность. Невротик редко занимает позицию в соответствии с объективными качествами личности, идеи или причины, скорее он основывается на своих эмоциональных потребностях. Поскольку они противоречивы, то одна нравственная позиция легко может быть заменена на другую. Поэтому многие невротики легко колеблются, как бы бессознательно подкупленные соблазном получить еще больше любви, престижа, признания, власти и "свободы". Это относится ко всем личным отношениям невротика -- как индивида, так и члена группы. Они часто не могут позволить себе какое-нибудь чувство или мнение о другой личности. Какая-нибудь совершенно пустая сплетня может изменить их мнение. Какая-нибудь неприятность или оскорбительное равнодушие или то, что ощущается ими в качестве таковых, может стать достаточным основанием, чтобы бросить "очень хорошего друга". Какая-нибудь неожиданная трудность может превратить их энтузиазм в равнодушие.

Они могут менять свои религиозные, политические или научные взгляды в зависимости от какой-нибудь личной привязанности или чувства обиды. Они могут отстаивать какую-нибудь точку зрения в личном разговоре и изменить ее при малейшем давлении со стороны авторитетного специалиста или группы, часто не осознавая, почему они изменили свое мнение или что они изменили его вообще.

Невротик может бессознательно избегать очевидного колебания, не принимая немедленного решения, "не становясь ни на чью сторону", оставляя открытой каждую альтернативу. Он может рационализировать этот аттитюд, указывая на действительные трудности ситуации, или может побуждаться компульсивным требованием "справедливости".

Без сомнения, подлинное стремление к справедливости очень ценно. Также верно, что честное желание быть справедливым создает дополнительные трудности в занятии ясной позиции во многих ситуациях. Однако справедливость может быть компульсивной частью идеализированного образа и ее функция тогда состоит в том, чтобы сделать процесс занятия позиции необходимым, позволяя невротику одновременно чувствовать себя "помазанным" быть выше борьбы предубеждений.

В этом случае существует тенденция оказаться неспособным убедиться, что эти две точки зрения в действительности не так уж и противоречат друг другу или что оба спорщика могут быть правы. Только псевдообъективность мешает невротику признать основные результаты в любом спорном вопросе.

По этой причине существуют большие различия среди разных типов невроза. Самую сильную целостность личности следует искать у тех по-настоящему обособленных личностей, которые остались в стороне от водоворота невротического соперничества и невротических привязанностей и которых не легко соблазнить "любовью" или амбициозной целью. Кроме того, их аттитюд постороннего наблюдателя часто позволяет им достигать значительной объективности в своих суждениях.

Но не каждая обособленная личность может занимать определенную позицию. Невротик может испытывать такую неприязнь к участию в спорах или принятию какого-либо опасного своими последствиями решения, что даже мысленно он не формулирует ясно свою точку зрения и либо путается в своих проблемах, либо в лучшем случае различает добро и зло, обоснованность и необоснованность, не приходя при этом ни к какому собственному убеждению.

Агрессивный тип, с другой стороны, как кажется, противоречит моему утверждению, что невротик испытывает трудность в выражении своей точки зрения. Особенно если он склонен к ригидной справедливости, то кажется, что он обладает неординарной способностью к формулировке последовательных мнений, к их защите и верности им. Но это впечатление обманчиво. Этот тип выглядит последовательным слишком часто из-за своего упрямства, а не из-за того, что он обладает подлинными убеждениями. Поскольку упрямство служит так же для подавления всех внутренних сомнений невротика, то его мнения часто носят догматический или даже фанатический характер. Кроме того, его может соблазнить перспектива власти или успеха. Его податливость ограничена пределами, очерченными его стремлением к подчинению и признанию.

Отношение невротика к ответственности может быть противоречивым. Отчасти это вызвано тем фактом, что само это слово имеет множество значений. Оно может обозначать добросовестность в выполнении служебных обязанностей и обязательств. Является ли невротик ответственным в этом смысле, зависит от конкретной структуры характера невротика; это свойство не присуще всем невротикам.

Ответственность за других может на самом деле обозначать чувство ответственности за собственные действия в той мере, в какой они оказывают воздействие на кого-то другого; но оно может быть также эвфемизмом, скрывающим желание господствовать над другими.

Ответственность, подразумевающая принятие на себя вины, может выражать ярость от несоответствия невротика своему идеализированному образу и в этом смысле не иметь ничего общего с ответственностью как таковой.

Если нам самим ясно, что именно подразумевается под принятием ответственности за себя, то мы поймем, как трудно, если возможно, невротику допустить такое принятие. Оно означает прежде всего фактическое признание -- самим собой и другими, -- что именно является моей интенцией, моими словами или моими действиями, и готовность принять все их следствия. Принятие ответственности за себя противоположно лжи или переносу вины на других. Принять ответственность за себя в указанном смысле было бы для невротика нелегко, потому что, он, как правило, не осознает, что он делает и почему он делает это, и обладает сильной потребностью не знать всего этого. Вот почему невротик часто пытается уклониться от принятия ответственности за себя с помощью отрицания, забывания, приуменьшения, неверного истолкования чувств, неумышленного удовлетворения других побуждений и состояния беспомощности. И поскольку он стремится исключить или освободить себя от принятия ответственности, он с готовностью допускает, что его жена, его коллега, его аналитик ответственны за любую возникающую трудность.

Другим фактором, который часто способствует развитию неспособности невротика принимать следствия своих действий или даже видеть их, является скрытое чувство всемогущества, позволяющее, как ему кажется, делать все, что ему нравится, и всегда добиваться успеха.

Осознать неизбежные последствия означало бы разрешить это чувство. Последний фактор, который имеет отношение к рассматриваемой проблеме, на первый взгляд, похож на интеллектуальную неспособность мыслить в терминах причины и следствия. Обычно невротик создает впечатление, что он способен мыслить только в терминах вины и наказания. Почти каждый пациент чувствует, что аналитик осуждает его, тогда как в действительности аналитик всего лишь противостоит его проблемам, трудностям и их следствиям. Вне аналитической ситуации невротик может чувствовать себя наподобие преступника, всегда находящегося под подозрением и преследуемого и поэтому постоянно находящегося в обороне. На самом деле это экстернализация внутренних психических процессов. Как мы видели, источником, из которого эти подозрения и атаки рождаются, является его идеализированный образ. Именно этот внутренний процесс обнаружения ошибки и защиты плюс его экстернализация делает почти невозможным для невротика понимание причинно-следственных связей, субъектом которых он сам является. Но там, где личные проблемы не затрагиваются, он может быть столь же прозаическим, как и любой другой. Если улицы становятся мокрыми, потому что идет дождь, невротик не спрашивает, чья это ошибка, а принимает эту причинно-следственную связь.

Когда мы говорим о принятии ответственности за себя, то подразумеваем также способность бороться за то, что, по нашему убеждению, справедливо, и готовность принимать следствия, если наше действие окажется неверным. Это становится очень трудным, если личность невротика расколота конфликтами. За какое из конфликтующих внутренних влечений он должен или мог бы бороться? Ни одно из них не представляет того, в чем он действительно нуждается или в истинности чего он убежден. Реально он мог бы бороться только за свой идеализированный образ. Однако этот образ исключает возможность для невротика быть неправым. Поэтому, если его решение или действие создает проблему, он фальсифицирует суть дела и приписывает ответственность за неблагоприятные последствия на кого-то другого.

Сравнительно простой пример иллюстрирует эту проблему. Мужчина, возглавляющий организацию, страстно добивается неограниченной власти и престижа. Ничего не может быть сделано или решено без него; он не может убедить себя отдать часть функций тем, кто благодаря своей специальной подготовке смог бы лучше решать специальные проблемы. По его мнению, не существует ничего, чего он не знает в совершенстве. Кроме того, он не желает, чтобы кто-нибудь еще воспринимался или стал таким же важным, как и он. Его ожиданиям в отношении самого себя не суждено будет оправдаться разве только из-за недостатка времени и энергии. Но этот человек желает не только доминировать; одновременно он угодлив и испытывает потребность в том, чтобы быть сверхчеловечески добрым.

В результате своих неразрешенных конфликтов он обладает всеми теми симптомами, которые мы описали, -- вялостью и повышенной потребностью во сне, нерешительностью и медлительностью -- и поэтому не может рационально организовать свое время. И поскольку он воспринимает свое участие в назначенных встречах как невыносимое принуждение, он втайне испытывает радость, заставляя людей ждать; кроме того, он совершает множество незначительных дел просто потому, что это льстит его тщеславию. Наконец, его потребность быть любящим семьянином отнимает у него много времени и мыслей. Естественно поэтому, что дела в его организации идут не очень хорошо; но, не замечая никаких пороков за собой, он перекладывает вину на других или на неблагоприятные обстоятельства.

Позвольте мне еще раз спросить, за какую часть своей личности мог бы считать себя ответственным герой приведенной иллюстрации? За тенденцию к доминированию или за тенденцию к подчинению, умиротворению, поиску чьего-либо расположения? Прежде всего ни одно из этих влечений не осознается им. Но даже если бы он осознавал, то не смог бы поддержать одно из них и отказаться от другого, потому что обе тенденции носят компульсивный характер. Кроме того, его идеализированный образ не позволяет ему видеть в себе ничего, кроме идеальных достоинств и неограниченных способностей. Следовательно, он не способен принять ответственность за те последствия, которые неизбежно следуют из действия его конфликтов. Поступить так означало бы облегчить страдания из-за знания того, что он так страстно желает скрыть от самого себя.

В общем, невротик бессознательно испытывает особую неприязнь к принятию ответственности за последствия своих поступков. Он закрывает глаза даже на самые очевидные последствия. Неспособный самостоятельно избавиться от своих конфликтов, он настаивает, опять бессознательно, что он, могущественный во всем, способен их разрешить. Он верит, что последствия неразрешенных конфликтов могут застать врасплох других, но для него они не представляют никакой опасности. Он должен поэтому продолжать уклоняться от признания всеобщности законов причинно-следственных связей. Если бы он хотя бы на мгновение признал их всеобщность, то узнал бы много полезного. Эти законы продемонстрировали бы ему в доступной форме, что его образ жизни никуда не годится, что, несмотря на всю его бессознательную хитрость и обман, он не может даже пошевелиться без подчинения законам, управляющим нашей психической жизнью с той же неумолимостью, как и в физической сфере.

Фактически ответственность в полном объеме невротика интересует мало. Он видит -- или туманно чувствует -- только ее негативные аспекты. То, чего он не видит и научится ценить лишь со временем, это то, что, пренебрегая ответственностью, он разрушает свое горячее стремление к независимости. Он надеется достигнуть независимости посредством вызывающего отказа от всех обязательств, тогда как на самом деле принятие ответственности за себя и на себя является необходимым условием реальной внутренней свободы.

Чтобы не признавать, что его проблемы и его страдания порождаются его же внутренними трудностями, невротик применяет любой из следующих трех способов, а часто и все три. Невротик может использовать без каких-либо ограничений экстернализацию, и тогда все, начиная от пищи, климата, телосложения, унаследованного от родителей, жены, судьбы, обвиняется заданное конкретное несчастье.

Невротик может также принять аттитюд, что поскольку он никогда не совершает ошибок, то несправедливо, если какое-нибудь несчастье произойдет с ним. Несправедливо, если он заболеет, постареет или умрет, будет несчастлив в браке, будет иметь проблемного ребенка или его работа окажется непризнанной. Этот способ мышления, который может быть осознанным или бессознательным, неверен вдвойне, т. к. исключает не только личное участие невротика в преодолении своих трудностей, но и все факторы, независимые от невротика, но имеющие отношение к его жизни.

Тем не менее, этот способ мышления обладает своей логикой. Это типичное мышление изолированного существа, которое центрировано исключительно на самом себе и чей эгоцентризм не позволяет ему посмотреть на себя как на маленькое звено большой цепи.

Он считает само собой разумеющимся, что должен взять самое лучшее в данное время, в данной социальной системе, но протестует против того, чтобы быть связанным с другими при совершении добрых или плохих дел. Поэтому он и не может понять, почему должен страдать от всего, в чем лично не замешан.

Третий способ связан с отказом невротика признать всеобщность законов причинно-следственных связей. Следствия неразрешенных конфликтов представляются ему в виде изолированных происшествий, не связанных с ним или его проблемами. Например, ему может казаться, что депрессия или фобия возникают в нем из-за голубого цвета. Подобное заключение могло, конечно, стать следствием его психологического невежества или недостаточной невнимательности.

Но в процессе анализа мы можем наблюдать, что пациент оказывает самое упорное сопротивление знакомству с любыми подробностями своих связей. Он может остаться недоверчивым или забыть их; или он может почувствовать, что аналитик, вместо того чтобы быстро избавить его от беспокоящих расстройств -- для чего его и пригласили, -- перекладывает "вину" на него и искусно сохраняет свою репутацию. Так, пациент может познакомиться с факторами, имеющими отношение к его вялости, но закрыть при этом глаза на очевидный факт, что его вялость замедляет не только процесс анализа, но и все, что он делает. Другой пациент может узнать о своем агрессивно-унижающем поведении, но не сможет понять, почему он так часто ссорится и почему его не любят. То, что эти трудности существуют в нем самом, -- это для невротика одно, а его действительные повседневные проблемы есть нечто совсем другое. Подобное отделение своих внутренних проблем от их последствий на собственную жизнь является одним из главных источников склонности невротика к фрагментаризации.

Противодействие признанию следствий невротических аттитюдов и влечений большей частью глубоко скрыто, и аналитик легко может проглядеть его по той простой причине, что для него подобная зависимость полностью очевидна. Это представляет печальный факт, потому что если пациент не начнет отдавать себе отчет в том, почему он не осознает последствий и оснований, по которым он их не осознает, то он, по всей вероятности, не сможет понять, насколько сильно он препятствует своей собственной жизни . Способность осознавать последствия является самым могущественным лечебным аналитическим фактором, потому что создает у пациента установку, что, только изменяя себя, можно когда-либо достигнуть свободы.

Но если невротика нельзя считать ответственным за его претензии, высокомерие, эгоцентризм, уклонение от ответственности, то можем ли мы вообще рассуждать в терминах нравственных категорий? В качестве аргумента могу указать, что нас, как врачей, должна интересовать только болезнь пациента и ее лечение, а его моральные принципы не входят в сферу нашей профессиональной деятельности. Могу также указать, что одной из великих заслуг Фрейда стало отбрасывание "моралистического" аттитюда, в защиту которого, как кажется, я выступаю!

Подобные аргументы кажутся научными, но являются ли они истинными? Можем ли мы полностью исключить при обсуждении человеческого поведения суждения о справедливом и несправедливом? Если аналитики решают, что подлежит аналитическому исследованию, а что нет, то не поступают ли они в согласии с теми суждениями, которые сознательно отвергают? В таких суждениях, включающих нравственные критерии, содержится тем не менее определенная опасность: очень вероятно, что они сформулированы либо на слишком субъективной, либо на слишком традиционной основе.

Так, какой-нибудь аналитик может чувствовать, что нет необходимости анализировать ухаживания мужчины, а ухаживания женщины, наоборот, заслуживают самого серьезного исследования. Или если он убежден, что сексуальные влечения не должны ничем сдерживаться, то он может решить, что верность партнеру независимо от того, идет ли речь о мужчине или женщине, требует тщательного анализа.

В действительности подобные суждения должны формулироваться на основании конкретных особенностей невроза пациента. Вопрос, который следует решить в этом случае, состоит в том, имеет ли аттитюд, принятый пациентом, губительные последствия для его развития и для его отношений с другими людьми. Если имеет, то такой аттитюд ложный и требует, чтобы с ним начали энергичную работу. Основания заключений аналитика должны быть ясно изложены пациенту, чтобы дать последнему возможность принять самостоятельное решение по рассматриваемой проблеме. Наконец, не содержат ли вышеприведенные аргументы той же ошибки, которая присуща мышлению пациента, именно что нравственность -- это только вопрос здравого смысла, а не в первую очередь фактический вопрос, касающийся последствий? Возьмем невротическое высокомерие в качестве примера. Оно является фактом независимо оттого, испытывает ли невротик ответственность за него или нет. Аналитик убежден, что высокомерие представляет проблему, которую пациент должен осознать и в конечном счете преодолеть. Отстаивает ли аналитик этот критический аттитюд, потому что узнал в воскресной школе, что высокомерие -- это грех, а скромность -- добродетель? Или его мнение обусловлено тем фактом, что высокомерие -- ложный аттитюд и ведет к неблагоприятным последствиям, тяжесть которых неминуемо ложится на пациента -- снова безотносительно к его ответственности. Эти следствия в случае с высокомерием тем не менее исключают возможность для пациента познать самого себя и таким образом препятствуют его личному развитию. Кроме того, пациент с аттитюдом высокомерия склонен к несправедливости по отношению к другим, а это также порождает определенные последствия -- не только периодические конфликты с другими, но и отчуждение от других людей в целом. Все это, однако, только усугубляет его невроз. Из-за того, что моральные принципы пациента частично представляют следствие его невроза, а частично этот невроз поддерживают, аналитику ничего не остается, как учитывать их в своей работе.

2.3 Безнадежность

Несмотря на свои конфликты, невротик может иногда испытывать чувство удовлетворения, может радоваться вещам, к которым он чувствует себя расположенным. Но это состояние счастья зависит от слишком многих условий, чтобы быть частным событием. Он не испытает никакого удовольствия, если, например, одинок или если он не разделяет удовольствия с кем-либо еще; если он не является ведущей личностью в данной ситуации или если он не получает всеобщего одобрения. Его дальнейшие шансы сужаются тем, что условия, обеспечивающие состояние счастья, часто очень противоречивы.

Невротик может быть доволен тем, что другой человек берет на себя функции руководителя, и одновременно возмущаться этим обстоятельством. Жена может радоваться успеху мужа и одновременно завидовать ему в связи с этим. Она может испытывать удовольствие от того, что устраивает вечеринку, но из-за необходимости организовать ее безупречно она устанет еще до ее начала. И когда невротик достигает временного счастья, то оно очень легко нарушается его многочисленными страхами и его общей уязвимостью.

Кроме того, житейские неудачи в жизни невротика занимают непропорционально большое место. Любая малейшая неурядица может вызвать у него состояние депрессии, т.к. доказывает его общую негодность -- даже тогда, когда она вызвана факторами, находящимися вне его контроля. Любое безобидное критическое замечание может вызвать его беспокойство или тягостные размышления. В результате невротик обычно более несчастлив и неудовлетворен, чем это оправдано обстоятельствами.

Эта ситуация, достаточно удручающая сама по себе, усугубляется еще больше, если принять во внимание следующее обстоятельство. Люди могут, по-видимому, выносить величайшие страдания, пока имеется надежда; но невротические затруднения постоянно порождают некоторое состояние безнадежности, причем чем более серьезны эти затруднения, тем сильнее состояние безнадежности.

Чувство безнадежности может быть глубоко скрыто: чисто внешне невротик может быть поглощен своими фантазиями или планированием условий, которые могли что-нибудь улучшить. Если бы только он женился, имел большую квартиру, другого прораба, другую жену; если бы только она была мужчиной, чуть старше или моложе, чуть выше или не такой высокой, тогда все было бы в полном порядке. Иногда избавление от некоторых беспокоящих факторов действительно оказывается полезным. Однако более часто подобные надежды только экстернализируют внутренние трудности и обречены на то, чтобы никогда не сбыться. Невротик ожидает от внешних изменений только добра, но неизбежно каждый раз переносит себя и свой невроз в новую ситуацию.

Надежда, которая основывается на внешних обстоятельствах, больше распространена среди молодежи; это является одной из причин, почему анализ очень молодого невротика менее прост, чем можно было бы ожидать. По мере того как люди становятся старше и надежды одна за другой исчезают, они все больше стремятся посмотреть внимательно на себя как на возможный источник страдания.

Даже когда чувство безнадежности в целом бессознательно, заключение о его существовании и его силе можно сделать на основании различных симптомов. Ими могут быть эпизоды из истории жизни, показывающие, что реакция пациента на неприятности имела силу и длительность, явно непропорциональные их источнику. Например, невротик может испытать полную безнадежность в результате безответной любви в юности, от предательства друга, несправедливого увольнения с работы, неудачи на экзамене. Естественно, следует сначала понять те особые причины, которые могли стоять за столь неадекватной реакцией. Но дополнительно к этим особым причинам обычно обнаруживают, что неудачный опыт спускает воду из намного более глубокого колодца безнадежности. Аналогично озабоченность возможной смертью или раннее появление мыслей о самоубийстве -- с аффектом или без него -- указывают на крайнюю степень безнадежности даже тогда, когда внешне невротик излучает оптимизм. Общая легкомысленность, полное отрицание возможности рассматривать что-либо серьезно -- в пределах аналитической ситуации или вне ее, -- как и быстрое замешательство при столкновении с трудностью, представляют другой симптом.

Очень многое из того, что Фрейд определил как негативную терапевтическую реакцию, означает следующее. Новое аналитическое исследование, которое, каким бы мучительным оно ни было, предлагает решение проблемы невротика, может спровоцировать замешательство и нежелание пациента еще раз испытать страдания. Иногда это выглядит так, как если бы пациент отказывался верить, что он способен преодолеть данную трудность; в действительности в этом выражается отсутствие надежды одержать когда-либо победу. В этих условиях вполне закономерно для невротика жаловаться на то, что новое исследование причиняет ему боль или пугает его, и выражать негодование тем, что аналитик лишает его душевного равновесия.