Церебральность и антропологический тип современности
Исследуется историческое развитие церебральности. Предлагается рассмотреть мозг как необходимую область локализации "современного Я", и, следовательно, церебральный субъект – как антропологический тип современности. Личность как качество или состояние.
| Рубрика | Медицина |
| Вид | статья |
| Язык | русский |
| Дата добавления | 26.01.2022 |
| Размер файла | 90,9 K |
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Размещено на http://www.allbest.ru/
Церебральность и антропологический тип современности
Фернандо Видаль - специалист по истории наук о человеке, медицинский антрополог, научный сотрудник Каталонского института научных исследований и изучения перспективных областей науки (ICREA) (г. Барселона, Испания), профессор Научно-исследовательского центра медицинской антропологии университета Ровира и Вирхилий (г. Таррагона, Испания)
Аннотация
Статья подготовлена в рамках проекта, поддержанного программой PROBRAL Германской службы академических обменов (DAAD) и Бразильского федерального агентства послевузовского образования (CAPES). Грант по программе предоставлен Институту истории науки Макса Планка, Берлин, и Институту социальной медицины Университета штата Рио-де-Жанейро. 1 Здесь и далее при использовании автором статьи понятия "personhood" оно будет даваться в скобках, поскольку "personhood"--это не личность как таковая, а бытие в качестве личности. Определение "personhood", которое в аннотации использует Ф. Видаль ("The quality or condition of being an individual person"), можно найти, в частности, в Оксфордском словаре английского языка
Резюме: Если личность (personhood)1 - это качество или состояние, позволяющее быть отдельным лицом, то церебральностью (brainhood) можно назвать качество или состояние, позволяющее быть мозгом. Через это онтологическое качество определяется "церебральный субъект", получивший, по крайней мере, в индустриально развитых и высокомедикализированных обществах, множество социальных описаний начиная с середины ХХ века. В статье исследуется историческое развитие церебральности. Предлагается рассмотреть мозг как необходимую область локализации "современного Я", и, следовательно, церебральный субъект - как антропологический тип современности (хотя бы потому, что современность придает высшую ценность человеку как автономному агенту выбора и инициативы). Также утверждается, что идеология церебральности стала причиной возникновения множества нейроисследований, а не их следствием; показано, как разрастающийся комплекс нейрокультурных дискурсов и практик воплощает и поддерживает эту идеологию.
Ключевые слова: церебральность, нейровизуализация, церебральный субъект, современность, нейрокультура, наше Я
Введение
Шумиха вокруг результатов нейроисследований, особенно тех, которые были продемонстрированы в виде сканирования мозга, возникла в начале 1990-х годов, и пока нет признаков того, что она стихает. Однако это не просто медиасобытие. В дополнение к многочисленным процессам, с которыми она может быть связана, - от подъема биологической психиатрии и интересов фармацевтической индустрии до приватизации систем здравоохранения и интересов страховых компаний - нейроисследовательская шумиха показывает, что во всех индустриализированных и высокомедикализированных обществах преобладает устойчивое представление о человеке. Это представление, которое я назвал "церебральным субъектом", уже получило квазилогическую дефиницию: "Личность P идентична личности P* тогда и только тогда, когда P и P* имеют один и тот же функционирующий мозг" [Ferret 1993: 79]. Хотя не совсем ясно, обозначает ли "функционирующий" здесь просто мозг, который работает, или его функции и содержание как нечто отличающееся от его анатомической структуры, но эта формула выражает широко распространенное убеждение о персональной идентичности, согласно которому, каким будет мозг, таким будет и личность, и что мозг--это единственная часть тела, которая нужна нам, чтобы быть собой.
Как "церебральный субъект" человек определяется через свойство "церебральности", то есть свойство или качество, позволяющее ему быть мозгом, а не просто иметь его Должно быть ясно, что "антропологический тип современности" в названии
этой статьи - это "церебральный субъект", а не его основное свойство - "церебральность". Метонимия делает название более четким и согласуется с нашей основной идеей. Ранее "церебральный субъект" уже рассматривался в [Vidal 2005, 2006a]; отдельное, но связанное с ним применение см. в [Ehrenberg 2004]. "Церебральный субъект" используется близко по смыслу к "нейрохимическому Я" Николаса Роуза [Rose 2007: ch. 7], то есть не для обозначения сущности, воплощающей и атрибутирующей "эффекты" и "материальные формы", а скорее для обозначения людей или модусов существования, которые связаны с определенным описанием личности (personhood) на основании не только дискурсов, но и конкретных практик, например, когда психиатрия отказывается от различения органического и функционального расстройств, постулируя, что "разум--это результат работы мозга"
(утверждение, ставшее мантрой идеологии церебральности) и действует соответствующим образом (см. также связанное с этим исследование возникновения "соматической индивидуальности" [Novas, Rose 2000]).
1 Для испанского нейроученого Франсиско Мора [Mora 2007], который всецело придерживается идеологии церебральности, "нейрокультура" - это новый взгляд на человечество и общество, опирающийся на знания о мозге. Я предпочитаю использовать этот термин во множественном числе для того, чтобы обозначить комплекс идей и социальных форм, общим знаменателем которых является представление о человеке как о церебральном субъекте, и для того, чтобы подчеркнуть конструирование различных норм, ценностей, значений и идентичностей через нейродискурсы и практики. О схожем применении см. [Brains 2007] и находящийся на стадии разработки сайт www.neuroculture.org.. Отвечая на мысленно-экспериментальную версию приведенной выше формулы - "Если бы мозг A мог быть пересажен в тело B, то не B получил бы новый мозг, а А получил бы новое тело", - ведущий нейроученый Майкл Газзанига [Gazzaniga 2005: 31] отмечает: "Этот простой факт делает очевидным то, что вы - это ваш мозг". Работы и интервью нейроученых, адресованные широкой аудитории, дискуссии в СМИ о нейроисследованиях и масштабный нейрокультурный комплекс, с которым мы будем иметь дело далее, предлагают бесчисленные вариации этого утверждения 1. Но как мы пришли к тому, что утверждение "Вы - это ваш мозг" стало звучать неоспоримо и самоочевидно?
Церебральный субъект, очевидно, не единственный антропологический тип, который можно встретить в западных и вестернизированных обществах, и не единственный способ понять самих себя, берущий начало в науках о жизни. Просто упомянем два из них: иммунология и генетика, поскольку они связаны с фундаментальными проблемами самости (selfhood). Первая получила определение науки о реакциях на "свое" и "чужеродное" [Howes 1998; Tauber 2002]; вторая стимулировала возникновение 210 различных форм органического эссенциализма. Судя по заинтересованности медиа, генетическое Я - это самый сильный конкурент церебрального субъекта. Геном действительно мог бы стать современной метафорой души [Nelkin, Lindee 1995; Mauron 2001]. Но, видимо, "нейронные аспекты человеческой природы" более тесно переплетены с философскими и этическими проблемами (особенно с теми, которые связаны с нашим Я), обсуждаемыми в западной философской традиции, а также в генетике и геномике [Mauron 2003: 240]. Некоторые причины этого выигрышного положения чисто эмпирические (например, геномы реплицируемы, а мозг - нет), другие более философские (например, генетическое влияние на личность и поведение должно быть опосредовано мозгом, а детерминизм мозга нельзя опровергнуть указанием на другие причинно-следственные факторы, такие как окружающая среда). К тому же сама история "современного Я" разворачивается в перспективе longue duree Longue duree (франц. - длительная временная протяженность, большое время) - одно из центральных понятий французской школы "Анналов", предложенное Фернаном Броделем. Оно используется для того, чтобы не ограничивать изучение прошлого рамками человеческой памяти и археологических находок и учитывать в историческом исследовании "большие" медленные процессы, например, изменение климата, геологические явления, демографические сдвиги и т. п. - Прим. пер..
Исходя из этого, я утверждаю, что церебральный субъект стал антропологическим типом, неотъемлемо присущим современности. Хотя для детального разбора этого тезиса потребуется не одна статья, я предположу, что он имеет как историческое, так и концептуальное значения. История известного своей гибкостью феномена "современность" включает в себя появление в XVII в. новой концепции самости (selfhood). В частности, имеется в виду понятие "точно определенного", "обособленного" и автономного Я, обладающего самосознанием как своим единственным конститутивным свойством и характеризующегося радикальной рефлексивностью, самодостаточностью, способностью воспринимать свой внутренний мир, собственной точкой зрения и независимостью от тела и окружающего мира [Taylor 1989]. Близкой к "современному Я" можно назвать идею "собственнического индивидуализма" - концепции индивида, согласно К.Б. Макферсону, который "по сути, является собственником своей личности или способностей и ничего не должен за это обществу" [Macpherson 1962: 3]. Джон Локк [Locke 1690: § 27] выразил эту идею в фундаментальной формуле, когда в "Двух трактатах о правлении" написал, что "каждый человек обладает некоторой собственностью, заключающейся в его собственной личности" Здесь и далее во фрагментах, связанных с Локком, "person" переводится как "личность", но важно отметить, что речь идет о личности как "персо-. Но что такое "личность"?
Поскольку сам Локк, совершив революционный ход, переопределил "личность" как тождество памяти и сознания, то абсолютно неотчуждаемое владение индивида самим собой, по сути, стало возможно приписать любой субстанции. На практике, однако, личность обязательно была локализована в мозге как органе, отвечающем за функции, с которыми идентифицировалось наше Я. С помощью интеллектуальной процедуры, предусматривающей как транзитивность, так и метонимию (функций и мозга, части и целого), наше Я и мозг стали единой сущностью. Индивидуализм, характерный для западных и вестернизированных обществ, высшая ценность человека как автономного агента выбора и инициативы и соответствующий акцент на интериорности в противовес социальным связям и контекстам поддерживались идеологией цере- бральности и воспроизводились нейрокультурными дискурсами [Ehrenberg 2008]. церебральный мозг антропологический
Более того, не важно, онтологически или методологически, но вера в единосущность мозга и нашего Я, похоже, подтолкнула развитие исследований мозга. Идея, что "мы - это наши мозги" - не следствие нейронаучных достижений, а предпосылка 212 нейроисследований. Это не нормативное, а историческое наблюдение, которое создает понимание церебральности без ее оправдания и одобрения как идеологии индивидуальности. В этой статье я бы хотел оставаться в основном на этом уровне, делая набросок одного из многих возможных исторических описаний церебрального субъекта, а также его топографии в современном обществе.
Надежда на прорыв
1990-е годы были провозглашены "Десятилетием мозга", и хотя Американская психологическая ассоциация инициировала запуск "Десятилетия поведения", XXI век был ознаменован "Веком мозга"1. Как не", "лице". А.Ф. Филиппов обратил внимание на то, что в рамках историко-философской традиции у Локка "person" - это политико-юридическое понятие лица, корни которого уходят в работы Гоббса, и его нельзя перемешивать с нравственным понятием личности, которое позже появилось у Канта. Поэтому Локк пишет о том, что в собственности человека находятся его лицо (личность), действия, труд (см. дискуссию по этому поводу, развернувшуюся в комментариях к записи А.Ф. Филиппова в Фейсбуке:
Насколько я могу судить, "Век мозга" не получил особых преимуществ оттого, что был официально учрежден Белым домом (как в случае с "Десятилетием"), но результаты поиска в Google свидетельствуют о широком распространении этого выражения; кроме того, его и в конце 1890-х годов, когда знаменитый немецкий нейроученый Оскар Фогт заявил, что изучение анатомии и физиологии мозга станет одной из важнейших задач наступающего столетия, в наши дни исследования мозга все еще продолжают называть главным биомедицинским фронтиром. Сейчас, как и тогда, их называют крайне важными не только для личного здоровья и общественного здравоохранения, но и в более общем плане - для возможности взглянуть на человека и в будущее человечества. Считается, что помимо обещанных медицинских преимуществ "революция в науке о мозге" бросает вызов "социальным ценностям, касающимся личной автономии и прав человека, и для некоторых исследователей порождает угрозу контроля над разумом и общество оруэлловского типа" [Blank 1999: 3].
Знание о структуре и развитии мозга, взаимодействие нейронаук с генетикой и молекулярной биологией, возможности нейрохимического и хирургического вмешательств (в том числе такие спорные методы, как пересадка нервной ткани и трансплантация тканей плода) -- все это вселяет надежду на достижение значительных успехов в области скрининга, диагностики и терапии. Все это также внушает футуристический оптимизм установок в отношении "нейротехнологий" и ожиданий того, что во имя "когнитивной свободы" специальные нейросетики (neuroceticals) в конечном счете, позволят гражданам грядущего "нейрообщества" развить свое индивидуальное "нейроконкурентное преимущество" [Lynch 2004a; 2004b].
В то же время утверждается, что нейронауки переосмысливают вопросы свободы воли, аутентичности и индивидуальной ответственности, приводят к изменению ценностей во многих сферах, представляющих общественный интерес, от права до образования и от общественного здравоохранения до налогообложения. Также утверждается, что они трансформируют отношение общества к таким явлениям, как насилие, зависимость, обучение, половые различия и сексуальная ориентация. Несколько крупных инициатив свидетельствуют о понимании актуальности этических, политических, правовых и социальных последствий нейронаук на всех уровнях общества. Идущая с начала 2000-х годов чрезвычайно быстрая профессиональная и институциональная консолидация активно саморазвивающейся области нейроэтики может считаться одним из самых ярких свидетельств доминирующего положения провозгласили некоторые представители научного сообщества, в том числе еще в 1994 году это сделали в Международной организации по изучению мозга (IBRO).
Основная цель нейроэтики состоит в том, чтобы "исследовать последствия нашего механистичного понимания функций мозга для общества" [Roskies 2002: 21], объяснить, предвидеть и изучить этические, социальные и правовые последствия нейронаучного знания и его применения [Farah 2004; Garland 2004;
Illes 2005; Marcus 2004]. Военные исследования; политика контроля над наркотиками; персонализированные технологии (например, использование нейрофармакологических "когнитивных усилителей"); границы конфиденциальности (например, "снятие отпечатков мозга"); отправление правосудия (например, допустимость сканирования мозга в судах); двустороннее давление, связанное с изменением и адаптацией, - вот некоторые вопросы, решением которых занимается нейроэтика.
Нейроэтика, однако, до сих пор процветает за счет шумихи вокруг нее и в различной степени поддерживает тех, кому выгодно утверждать, что мы являемся церебральными субъектами и что это предположение основано на нейронаучных открытиях. С одной стороны, защита особенности нейроэтики (направленная против того, чтобы сделать ее областью биоэтики) вытекает из тесной 214 связи между мозгом и поведением, "особых отношений между нашим мозгом и нашим Я" и "интуиции, подсказывающей, что наше постоянно растущее понимание механизмов работы мозга, лежащих в основе различных поступков, имеет уникальные и потенциально неожиданные последствия для перспектив в области этики и социальной справедливости" [Roskies 2002: 21]. С другой стороны, утверждается, что по мере того как нейронауки улучшают наше понимание мозга и предлагают способы его преобразования, они переопределяют "наше восприятие самости (selfhood) и отношения мозг-тело" [Wolpe 2002: 8].
Но так ли это? Возникающие нейродисциплины (к которым мы еще вернемся далее) обязаны своим существованием технологиям визуализации, которые, как утверждается, обнаруживают "нейронные корреляты" поведения и психических состояний. Заявляя, что применение таких технологий в традиционных "науках о человеке" придает новые формы старым философским вопросам и поднимает не существовавшие до этого этические, социальные и правовые вопросы, нейроэтика превозносит нейронаучные открытия, легитимизирует нейродисциплины и ставит себя на передний план исследовательской области, которая привела к "новым смелым открытиям и утверждениям по поводу отношения к здоровью и болезням" [Illes, Racine 2005: 6]. То, что такие заявления всеми принимаются и распространяются, хотя у них нет серьезных оснований, служит хорошим доказательством силы идеологии церебральности. Содержательные стороны, в рамках которых они изображаются смелыми и новаторскими, как правило, не уточняются, а когда их содержание все-таки демонстрируется, его этическое или эпистемологическое значение оказывается банальным и устаревшим.
То, что заявления о беспрецедентной трансформации концепции человека не более чем пускание пыли в глаза, хорошо иллюстрируется тем, как популярные нейрокультурные авторы рассказывают, "что изучение мозга изменило их образ жизни" (см. библиографию в [Brain lessons 2007]). Благодаря нейронаукам ней- рофилософ-элиминитивист Патриция Черчленд теперь знает, "как много различий в способностях, темпераменте и поведении коренятся в основных церебральных различиях", и это сделало ее "менее критично настроенной и более сдержанной". Нейроученый из Нью-Йоркского университета Джозеф Ле Ду, автор книг "Эмоциональный мозг" и "Синаптическое Я", утверждает, "что тревога и стресс порождают тревогу и стресс. Значит, нужно что-то делать, чтобы уменьшить тревогу и стресс в нашей повседневной жизни". Его коллега из Массачусетского технологического института Эрл К. Миллер, который работает на передовой изучения нейронных основ высокоуровневых когнитивных функций, в свою очередь осознал, "что мозг имеет очень ограниченную способность работать в многозадачном режиме... Поэтому, - сообщает он, - когда я веду машину, я никогда не отвечаю на телефонные звонки или электронные письма". Воздействие нейронаучных озарений на жизнь знаменитого когнитивного психолога Стивена Пинкера, одного из 100 самых влиятельных людей мира по версии журнала Time в 2004 г., оказалось таким же незначительным: "Когда мне нужно записать число, я обязательно произношу его вслух самому себе, чтобы задействовать эхо-камеру мозга в качестве подкрепляющей памяти"; "Когда я слушаю музыку, я слежу за тем, как ноты сменяют друг друга, и как они помогают мне разделить звучание инструментов. А когда я ловлю себя на том, что обижаюсь на критическое замечание, я пытаюсь отделить настоящую несправедливость от самообмана и эгоистичных предубеждений". Могут ли такие заявления быть выражением радикального антропологического изменения, которое эти корифеи ожидают от современных нейронаук?
Громкие заявления и революционная риторика, очевидно, нацелены на выполнение собственных функций, поддерживающих идеологию церебрального субъекта и укрепляющих альянс между нормами и идеалами индивидуалистической автономии и самодостаточности, с одной стороны, и престиж передовых технологий, призванных продемонстрировать, что мы - это наши мозги, с другой.
Нейроэтика может послужить хорошим примером того, как опасения "становятся частью той проблемы, которую пытаются решить" [Singh, Rose 2006: 100; Ortega, Vidal 2008]. Вместе с амбивалентной смесью самонадеянных ожиданий и алармистской осторожности эти опасения также формируют представления о науке, которая находит им подтверждение. Полностью разделяя позицию нейроученых, представители нейроэтики, похоже, рассматривают науку как то, что имеет "социальные последствия" или "влияние" на общество, а не как то, что по своей сути и есть социальная деятельность, которая развивается в основном благодаря стратегиям, встроенным в социальную структуру. Эта точка зрения воспроизводит убеждение, что у людей есть биологическое Я, на которое каким-то образом накладываются культура и интерсубъективность. Обеспокоенность нейроэтики подпитывает эту точку зрения и повторяет некоторые моменты нейронаучной научно-популярной риторики, которая сама лишь подражает таким успешным научным областям, как молекулярная биология.
Нейрокультурные дискурсы и нейроэтика маскируются под преемственность, существующую с начала XIX века в базовых допуще- 216 ниях, "больших" вопросах (о природе сознания или отношениях между разумом и мозгом), и в ответах на них (например, разум как то, что редуцируется до мозга, или разум как эмерджентное свойство мозга). Заявления о том, что 1990-е годы были провозглашены "Десятилетием мозга", поскольку "успех научного метода частично заменил старые понятия души или дуализма разума и тела представлениями, согласно которым разум [...] это эксклюзивный результат работы мозга" [Lepore 2001], типичны для антиисторического триумфализма, характерного для нейронаучной области Как отмечают Хагнер и Борк: "Хотя открытие ДНК и его последствия коренным образом изменили наш взгляд на жизнь, нейронауки, похоже, продолжают разбираться все с теми же старыми вопросами вроде: "Что такое познание?", "Что такое сознание?" [...] Эти колебания между старым и новым, между инновационными технологиями, концептами анатомии, физиологии, химии, клинической неврологии, психиатрии, вычислительных наук и часто неожиданно консервативными мнениями о разумном мозге, частично уходящими корнями в XIX век, выглядят характерными для нейронаук XX века и, возможно, для нового века. [...]
После установления связи между разумом и головой исследования мозга часто проводились в откровенно футуристическом стиле" [Hagner, Borck 2001: 508].. "Манифест", опубликованный в 2004 году 11 ведущими нейроучеными, посвящен современному состоянию, будущим задачам и перспективам исследований мозга, и в этом отношении он тоже очень показателен [Das Manifest 2004].
С одной стороны, "Манифест" высоко оценивает озарения современных нейронаучных убеждений, которые предвосхитили появление минимально надежных нейронаучных данных (например, все психологические феномены могут быть объяснены с помощью физико-химических процессов, а мышление и сознание возникли в процессе эволюции). С другой стороны, он описывает средний уровень мозговой активности (нейронные сети, расположенные между молекулярным и клеточным уровнем и уровнем больших отделов мозга) как большую лакуну нейронаучного знания - лакуну, требующую разработки аналога квантовой физики, который предложил бы единую теорию мозга. Такая теория, которая будет иметь дело с "трудными" вопросами о знании, сознании и индивидуальном опыте, вероятно, возникнет, "поскольку в этот момент будущего мозг возьмется всерьез познать себя" [Das Manifest 2004: 37] "Denn in diesem zukunftigen Moment schickt sich unser Gehirn emsthaft an, sich selbst zu erkenennen". "Трудность" - это отсылка к "трудной проблеме сознания", получившей известность благодаря Дэвиду Чалмерсу [Chalmers 1995], т. е. объяснению, почему у нас есть квалитативный феноменальный опыт (проблема "трудная", поскольку она сохраняется даже после того, как были определены механизмы, участвующие в выполнении соответствующих функций).. Хотя в "Манифесте" заявляется об интенсивном диалоге между науками о человеке и науками о мозге и утверждается, что нейронаучный прогресс не закончится победой нейронного редукционизма, совершающаяся вместе с ним персонификация функций мозга производит двойную редукцию, сводя личность к мозгу, а социально-психологическое знание - к нейронаучной информации.
Наше Я до церебральности
Церебральность, по-видимому, - исключительно западный феномен, хотя сейчас он повсеместно экспортируется через глобализацию оригинальных европейских образцов науки и медицины. Насколько я могу судить, ни одна другая культура не предлагала редуцировать наше Я к органу тела См. японские дискуссии о смерти мозга, которые проанализировала Мара- гарет Лок [Lock 1997; 2002]. В западном мире, поскольку консенсус по вопросу смерти мозга утратил силу, имеет смысл задаться вопросом: не должно ли именно состояние мозга определять начало жизни человека [Sass 1989]. Другими словами, если нейросозревание обеспечивает биомедицинские признаки личности (personhood), то, поскольку люди отличаются от просто живых организмов, мы лишь существуем от "рождения мозга" до "смерти мозга" [Jones 1989; 1998].. При этом западная культура -- это динамичный процесс, включающий в себя само понятие нашего Я, а возникновение церебральности - неотъемлемая часть исторических изменений представлений о самости (selfhood).
Идеи собственного Я и тела в западной философии неразрывно связаны; независимо от того, сопряжены они положительно или отрицательно, одно не существует без другого. Понятие самости или Я, которое мы здесь рассматриваем, кристаллизовалось в системах, разделяющих Я и тело таким образом, что тело считалось экзистенциально или эмпирически основополагающим, но онтологически вторичным. Соответственно быть собой или иметь Я приравнивалось к наличию сознания и самосознания. С феноменологической точки зрения, наше физическое строение, безусловно, ограничивает диапазон возможного человеческого опытного познания мира.
Тело вполне можно считать "тем, без чего мы не могли бы иметь никакого, даже малозначительного, опыта" [Todes 1993: 263], но его связь с нашим Я тем не менее открыта для интерпретации и исторических трансформаций.
В аристотелевской концептуальной рамке, которая в целом доминировала в западной научной мысли с XIII по XVII в., душа была 218 источником жизни или тем, что делало живым потенциально живую материю. По аналогии с Аристотелем [Aristotle 1931: 412a-413a], если бы глаз был живым существом, то зрение было бы его душой.
Таким образом, душа отвечала за основные функции живых существ - способности или силы, такие как растительная или способность к питанию; воспринимающая или способность ощущения; способность стремления или желания; моторная или способность к движению в пространстве; а также способность к рассуждению или размышлению [Michael 2000]. Обладание этими способностями определяло иерархию бытия: все они присущи человеческой душе, у нечеловекоподобных животных отсутствовала разумная душа, а растения имели только растительную душу. Тем не менее все они были живыми существами или одушевленными телами, и именно поэтому слово "психология" (использующееся c 1590 г.) первоначально обозначало общую науку о живых существах [Vidal 2006b].
В XVII в., после того как аристотелевская концептуальная рамка утратила доминирующее положение, душа перестала отвечать за жизненные функции, и в соответствии с философией Рене Декарта она была приравнена к разуму. И хотя таким образом была осуществлена радикальная трансформация понятия души, взаимодействие души и тела продолжало объясняться с помощью гуморальной теории, берущей начало в трудах Галена, философа и врача греческого происхождения, жившего во II в. [Temkin 1973]. В системе Галена четыре телесных гумора (кровь, желтая желчь, черная желчь, флегма) состояли из комбинации четырех элементов (воздух, огонь, земля, вода) и различались по своим базовым качествам (теплый и влажный, теплый и сухой, холодная и сухая, холодная и влажная). Смеси (temperare), или пропорции и комбинации гу- моров, определяли индивидуальные темпераменты в смысле характеров (соответственно сангвиник, холерик, меланхолик, флегматик). Таким образом, физиология описывала чью-либо личность и склонности и в то же время в целом объясняла взаимодействие души и тела.
Согласно Галену, когда кровь проходила через различные органы, она превращалась в "духов" (pneumata) или в более трудно уловимые и тонкие жидкости. Сначала она становилась "природным духом", ответственным за питание и рост. После объединения с воздухом в легких она проникала в сердце, где часть превращалась в "витальный дух", от которого зависели моторные и жизнеобеспечивающие функции. Окончательное утончение происходило в желудочках головного мозга, где возникали "животные духи", предназначенные для сенсорных и мыслительных функций. Свойства этих духов, такие как температура, влажность или плотность, соответствовали свойствам гумора. Например, если кровь человека была слишком холодной, животные духи тоже были холодными, и зависящие от них мыслительные процессы были соответственно слабыми и медленными.
Считалось, что животные духи находятся в желудочках мозга и передвигаются между ними, делая их центром мыслительных способностей. В области от передней до задней части головы находились здравый смысл (где собиралась сенсорная информация), воображение и фантазия, рассудительность, интеллект и память [Clarke, Dewhurst 1972; Harvey 1975; Kemp, 1990]. Таким образом, мозг функционировал как фабрика и хранилище животных духов. Гален называл его гегемониконом (hegemonikon) именно из-за роли желудочков в превращении витальной пневмы (pneuma) в духов [Rocca 2003]. И все же именно качества животных духов вместе с гуморами определяли характер человека. Личность и психологические различия зависели от них, а не от массы ткани, которая образовывала мозг как анатомическую структуру.
Происхождение церебральности
Конец аристотелизма привел к редукции души к разуму и его последующей локализации в мозге. Местом для души была не просто область, где душа, как считалось, имела материальное воплощение, а орган, где она взаимодействовала с телом. Декарт в нескольких письмах, а также в "Трактате о человеке" (написанном до 1637
г.) и "Страстях души" (1649 г.) объяснял, что душа выполняет свои функции моментально в шишковидной железе или с помощью нее. В противоположность этому английский анатом и врач Томас Уиллис предложил в "Анатомии головного мозга" ("Cerebri anatome", 1664 г.) распределенную локализацию способностей. У того и другого тем не менее животные духи сохранили свое функциональное значение: они перемещались сами либо с помощью шишковидной железы или же циркулировали между различными зонами мозга Уиллис размещал воображение в мозолистом теле и связывал его с волнообразным движением духов от центра мозга к его периферии; он сделал память зависимой от движения духов от периферии к центру мозга, и поэтому поместил ее в кору. Сенсорную координацию он расположил в полосатом теле, в которое попадали впечатления, идущие к мозгу, и оно же было каналом, по которому животные духи продвигались к конечностям.. В то же время Уиллис и Декарт полагали, что душа локализована в структурах, которые были более устойчивыми и материальными, чем полые резервуары гумора. Их теории стимулировали возникновение эмпирических исследований и оживленных споров о локализации, которые продолжались до конца XVIII в.
Поиски местонахождения души не привели к каким-либо достоверным анатомическим выводам, но подкрепили предположение, что наше Я зависело только от мозга, и зависимость была расширена до квазиединосущности. На тот момент это действительно осталось только предположением, поскольку, несмотря на вклад Уиллиса в анатомию мозга и нервной системы, первая полноценная версия церебральности возникла (насколько я могу судить), скорее,
из комбинации теории персональной идентичности Локка и корпускулярной теории материи, а не из нейронаучных открытий. Кор- пускуляризм объяснял природные явления размером, локальными передвижениями, формой и приспособлением микроскопических корпускул материи [Eaton 2005]. Различия между физическими телами происходили не из сущностной природы их субстанций, а из "механических воздействий" (МВ) составляющих их частиц. Следовательно, тело A в момент времени [1] не обязательно должно быть сделано из той же материи, что и тело A в момент времени [2], чтобы быть таким же; скорее A[1] = A[2] ^ MВ[1] = MВ[2]. Материальная целостность, таким образом, утратила свое значение в качестве конститутивного элемента идентичности и тождества материальных тел. Локк показал, что это применимо как к людям, так и к самому определению личности (personhood).
В своем радикальном новаторском философском решении, представленном во втором издании "Опыта о человеческом разумении" [Locke 1694: book 2, ch. 27], Локк разделил субстанцию и персональную идентичность. Идентичность человека, писал он, состоит в "участии в одной и той же длящейся жизни непрерывно сменяющихся частиц материи, которые витально соединяются в одном и том же живом теле" [Ibid.: § 6]. Личность, напротив, является "мыслящим существом, которое обладает разумом и способностью к рефлексиии и может рассматривать себя как себя, как то же самое мыслящее существо в разное время и в различных местах" [Ibid.: § 9]. Таким образом, если душа принца, хранящая в себе сознание прошедшей жизни принца, будет перенесена в лишенное души тело сапожника, то существо, выглядящее как сапожник, фактически будет принцем [Ibid.: § 15]. Согласно Локку, персональная идентичность требует способности распознавать свои действия и нести ответственность за них. Эта способность требует непрерывности памяти и сознания, которые философ определил как "тождество разумного существа". Следовательно, "насколько это сознание может быть направлено назад, к какому-нибудь прошлому действию или мысли, настолько простирается идентичность этой личности" [Ibid.: § 9]. Другими словами, персональная идентичность зависит исключительно от "тождественного сознания, которое делает человека для себя одним и тем же" независимо от того, к каким субстанциям оно может быть "привязано" [Ibid.: § 10].
Десубстанциализация и психологизация личности (personhood) выражены еще в одном "затруднительном случае" (puzzle case), который рассмотрел Локк. Если мое сознание находится в моем мизинце и если бы этот палец был отрезан от моей руки, то, как утверждал философ, "очевидно, мизинец был бы личностью, той же самой личностью, и этому Я тогда нечего было бы делать с остальной частью тела" [Ibid.: § 17]. Тела становятся предметами, которые мы получаем, а не предметами, которыми мы являемся; персональная идентичность становится чисто психологической и отделяется от телесной идентичности. С точки зрения онтологической теории и в сравнении с более ранними утверждениями о фундаментальной материальности нашего Я, локковская теория подразумевала исчезновение тела Такая психологизация персональной идентичности привела к разрыву с христианским взглядом на человека как на телесную сущность по своей природе [Vidal 2002]. Похоже, современные авторы игнорируют этот момент. Приведем один яркий пример. Французская художница Орлан, известная своими перформансами 1990-1993 гг., когда она перенесла публичную пластическую операцию, отрицает, что ее "Плотское искусство" унаследовало что-либо от христианства. Но теперь, когда ее исследование статуса тела может нанести удар по патриархальной парадигме или нор- мам красоты, оно в значительной степени повторяет фундаментальные христианские вопросы. Такими же наивными или попросту самообман- ными стали заявления, что "нейронаучная антропология" безвозвратно разрушила христианский взгляд на людей [Metzinger 2005: 54], хотя исторически церебральность прочно укоренилось в спорах, встроенных в христианскую традицию.
1 Я признателен авторам превосходных исторических исследований, в част
ности [Brazier 1988; Breidbach 1997; Clarke, O'Malley 1968; Clarke, Jacyna 1987;. Однако на практике дематериализация не могла быть окончательной.
Хотя Локк проводил мысленные эксперименты с сознанием мизинца или телом сапожника с душой принца, он знал, что именно нервы передавали сенсорную информацию "на аудиенцию в мозг, в приемную разума" [Ibid.: book 2, ch. 3, § 1]. Позднее некоторые авторы более четко указывали на роль мозга и подчеркивали единство души и мозга как необходимого условия для персональной идентичности. Так, в своем "Аналитическом опыте о способностях души" ("Essai analytique sur les facultes de l'ame") женевский натуралист и философ Шарль Бонне писал: "Если бы душа гурона могла унаследовать мозг Монтескье, Монтескье по-прежнему продолжал бы творить" ("Si l'Ame d'un Huron eut pu heriter du Cerveau de Montesquieu, Montesquieu creeroit encore") [Bonnet 1760: § 771]. Коренной житель Северной Америки олицетворяет здесь образец дикарства. Но несмотря на это, если бы его душа была соединена с мозгом Монтескье, то один из величайших мыслителей Просвещения продолжил бы создавать свои произведения. Не имеет значения, что душа и тело принадлежат гурону, если мозг принадлежит философу.
На пути к современной церебральности
Заявление Бонне можно рассматривать как раннюю версию церебральности, как отправную точку возникновения в середине X VIII в. антропологического убеждения, которое позволяет Газзаниге и многим его коллегам самоуверенно утверждать, что мы - это наши мозги. Многие нейроученые в XX и XXI в., похоже, считают, что их представления о нашем Я основаны на нейронаучных данных. На самом деле все происходило наоборот: церебральность предшествовала признанным нейронаучным открытиям и оказалась стимулирующим фактором для исследований, которые в свою очередь легитимизировали ее. Таким образом, даже несмотря на то что восхождение церебрального субъекта не сводится к истории наук о мозге, любая попытка понять, как он стал центральным типом современности, должна отводить этой истории ключевую роль. Здесь я могу лишь кратко упомянуть некоторые основные события 1.
Главной особенностью анатомических и физиологических исследований головного мозга в период с конца XVII до начала XIX в. была их связь с изучением структуры и функций органов чувств [Mazzolini 1991]. Органы чувств считались источником всех знаний о внешнем мире. Отсюда важность понимания их иннервации и определения областей мозга, в которых возникли сенсорные нервы. Нервы связывали внешний мир и мозг в той же степени, в которой они соединяли душу и тело. Эти функции объясняют их широкое культурное значение в эпоху Просвещения и тот факт, что нервная система стала общей онтологической матрицей для наук о теле и наук о разуме [Figlio 1975; Rousseau 1991; Vidal 2006b].
В то же время в XVIII в. прекратился поиск местонахождения души. Поскольку в противоположность материи душа рассматривалась как однородная и неделимая, многие полагали, что местом для души должна быть дискретная область внутри мозга, в которой сосредотачиваются нервы. Исследования, однако, были настолько неубедительными, что швейцарский анатом и физиолог Альбрехт фон Галлер [von Haller 1771], глубоко верующий христианин, считавший, что душа находится в белом энцефалическом веществе, признавал, что, хотя "философия предпочитает иметь один орган" в качестве места для души, "несомненно, что анатомия ничего не может сказать по этому вопросу". Преградами для него главным образом стали сложность вскрытия мозга и экспериментальное удаление его участков. В то же время математик Жан Д'Аламбер, соредактор Дидро по французской "Энциклопедии", рассматривал поиски местонахождения души как "одну из химер античной и современной философии" [D'Alembert 1986 (1767): 273].
Исследования мозга в XIX в. развивались в соответствии с идеями Д'Аламбера и Галлера: с одной стороны, они отказывались от понятия души и поиска органа или места для нее, с другой - они стали ориентироваться на повышение методической, дескриптивной и доказательной детализации и точности. Таким образом, связь мозга с нашим Я и личностью (personhood) была подтверждена и уточнена. Одним из первых известных примеров стала френология [Clarke, Jacyna 1987; Renneville 2000]. Основываясь на теориях венского врача Франца Йозефа Галля, френология, получившая огромную популярность, полагала, что мозг - это орган разума, а разум основан на врожденных способностях; у каждой способности есть свой мозговой "инструмент" (organ); размер каждого "инструмента" пропорционален силе проявления соответствующей способности, и мозг формируется за счет их дифференциального роста. Наконец, поскольку форма черепа зависит от первичных областей мозга, его "неровности" отражают психологические задатки и склонности.
Как и в случае с Монтескье и гуроном, персональная, расовая и гендерная идентичности предопределяются особенностями мозга.
То, что "инструменты" были выдуманы, не было главной проблемой для френологии. Жан-Пьер Флуранс, впервые применивший экспериментальное удаление участков мозга для изучения его функций, благодаря чему обрел необычайное влияние на десятилетия, посвятил свой неоднократно переизданный труд "Исследование френологии" ("Examen de la phrenologie") [Flourens 1842] памяти Декарта. Для него теория Галля сводилась к двум предположениям: интеллект находится только в мозге, и каждая умственная способность имеет свой собственный мозговой "инструмент". Для Флуранса в первом предположении (недавно опять прозвучавшем в книге Крика [Crick 1994] "Удивительные гипотезы") нет ничего нового, а во втором "скорее всего нет ничего истинного". Разделив разум на множество локализованных способностей, Галль, по мнению Флуранса, уничтожил единство 224 Я. Теперь, утверждал Флуранс, если нет Я, то нет и души, а избавление от души означает, что нет свободы воли, морали, веры в бессмертие и даже идеи Бога. Более того, в своих экспериментах по поочередному удалению частей мозга у животных Флу- ранс не нашел доказательств, что определенные зоны коры мозга отвечают за различные функции; скорее, он наблюдал взаимосвязанное постепенное ослабление всех функций одновременно.
Он сделал вывод, что мозг работает как единое целое, и каждая функция задействует несколько зон.
Тем не менее, френология стала первой системой, закрепившей психологические качества и поведение за локализованными участками коры головного мозга, а некоторые ее предположения были подтверждены экспериментальными и анатомо-клиническими исследованиями во второй половине XIX в. Противостояние Галля и Флуранса иллюстрирует колебание между локализационизмом и холизмом, колебание, которое, по-видимому, свойственно исследованиям мозга и особенно осмыслению связи мозга с нашим Я, оно также отражает более широкие культурные и социальные противоречия [Harrington 1999].
Локализация и конец френологии
Экспериментальная психофизиология и патологическая анатомия XIX в. вместе дали импульс развитию программы локализации и способствовали отказу от френологии как общепризнанного подхода. Пока френология связывала поведение или характер с формой черепа, которую она иногда сопоставляла с морфологией головного мозга, анатомо-клинический метод искал корреляции между симптомами и повреждениями участков головного мозга. Такой методологической ориентации придерживались как сторонники дискретного распределения умственных способностей, так и те, кто настаивал на целостности интеллекта и взаимосвязанности процессов мозговой активности. Случай Тана, пациента с афазией, обследованного в конце 1850-х годов французским анатомом и физическим антропологом Полем Пьером Брока, считается парадигматическим примером применения патологоанатомического метода и дискуссий о локализации середины XIX в.
"Тан-тан" - таким был ответ месье Лебура, сопровождаемый жестами рук, на любой вопрос, который ему задавали. История болезни пациента и посмертное исследование его мозга привели Брока к выводу, что способность к речевой артикуляции, вероятно, находилась во второй или третьей лобной извилине. Он выяснил, что высшие "мозговые способности", такие как суждение, рефлексия, сравнение и абстракция, находятся в лобных долях, тогда как чувства, склонности и сильные эмоции зависят от височной, теменной и затылочной долей. Брока определил, что "основные области разума соответствуют основным областям мозга" [Broca 1861: 338]. Он обнаружил, что различия в локализации повреждений, вызывающих нарушение речевой артикуляции, не совпадали с френологической системой неровностей (systeme des bosses), но согласовывались с системой локализаций по извилинам.
Более того, демонстрация Брока унилатеральной локализации речи (в левом полушарии) открыла путь к изучению полушарной дихотомии [Harrington 1987; Harrington 1991]. В результате левое полушарие стало ассоциироваться с человеческими качествами, мужественностью и рациональностью, с силой воли, интеллектом, осознанностью и рассудительностью, а правое - с животными качествами, женственностью и эмоциональностью. Исследования латерализации и доминантности полушарий с тех пор переросли в огромное количество литературы по личностному росту и самосовершенствованию, посвященной развитию одного из полушарий мозга или даже нейрополитическим аспектам катастрофического будущего для общества, которое будет подавлено левополушарными ценностями [Harrington, Oepen 1989].
Британским и немецким исследователям мозга в XIX в. метод корреляции клинических и патологических явлений казался подозрительно похожим на краниологический подход [Young 1990: 148]. Однако немногие могли бы отрицать, что мозги гениев, преступников и психически больных содержат каким-то образом встроенные в их плотскую субстанцию экстраординарные положительные или отрицательные качества владельцев. Этот вид локализационизма с его демонстрациями необычных людей и коллекциями хранящихся мозгов соответствовал развитию физиогномической, черепной и телесной типологий XIX века. Тесно связанное с краниометрией измерение разницы в весе и размерах мозга возвращало к раннему периоду физической и расовой антропологии и было поистине международным веянием [Gould 1981; Podgorny 2005].
Кроме выявления национальных различий знания о мозге давали понимание того, что делали и за что отвечали его участки, поэтому локализационистский стиль мышления был широко распространен. В конце столетия Альфред Рассел Уоллес [Wallace 1899: ch. 16], оценивая XIX век как прекрасный, все еще сожалел об "игнорировании френологии" - науки, чьи "установленная достоверность и огромное значение" не могут быть подвергнуты сомнению; науки, основатель которой, как считалось, обнаружил среди прочих "общепризнанных" фактов, "что мозг--это орган разума" [Ibid.: 160].
От кортикальных карт к нейропластичности
К концу XIX в. в основу исследовательских принципов легли церебральная локализация, дифференциация функций и корреляция местонахождения и эффекта, структуры и функции. Они привели к разработке еще более детализированных анатомических и цитоархитектонических карт церебральной коры, которые распределяли различные функции по отдельным кортикальным областям.
В XX в. клинические и экспериментальные методы стали использоваться вместе. Среди самых известных примеров - новаторские достижения американцев Уайлдера Пенфилда и Роджера Сперри.
В 1950-е годы Пенфилд как нейрохирург, лечивший эпилепсию, знал, что перед началом приступа пациенты впадали в состояние ауры. И если Пенфилд мог искусственно вызвать ауру, стимулируя мозг электричеством, значит, он мог определить источник приступа и удалить соответствующий участок ткани. Его Монреальская процедура представляла собой операцию на вскрытом черепе, в ходе которой хирург воздействовал на участки мозга, а пациент сообщал о своих ощущениях. Таким образом, Пенфилд картировал участки, отвечающие за моторные и сенсорные функции, и изобразил их в виде знаменитого гомункула, миниатюрного человечка, чьи способности пропорционально отражали соответствующие области мозга [Penfield, Rasmussen 1950]. Нет ни одного учебника по введению в психологию, в котором не демонстрировался бы гомункул.
А в "Мозге Спока" (эпизод сериала "Звездный путь" 1968 года) сам Спок руководит присоединением своего похищенного мозга обратно к телу так, как будто он пациент Пенфилда, описывающий стимуляцию.
Второе направление исследований, которое должно быть вынесено на передний план благодаря степени своего научного влияния, впечатляющим результатам и их последующей представленности в учебниках и средствах массовой информации, касается разделения левого и правого полушарий головного мозга и взаимодополняющей специализации полушарий. С той же целью лечения эпилепсии хирурги разделяли полушария пациентов, разрезая мозолистое тело. Сперри и другие ученые начиная с 1960-х годов занимались изучением таких пациентов. Поскольку информация из каждого поля зрения (из правой или левой половины того, что видит каждый глаз) отправляется на противоположное полушарие мозга, пациенты, которым показывали изображение в левом поле зрения, не могли назвать или рассказать, что они видят (изображение поступало только на правое полушарие мозга, а речь у большинства людей контролируется левым полушарием). Но они могли выбрать соответствующий предмет левой рукой, которая контролируется правым полушарием. То же самое происходит с осязанием, обонянием и звуковым воздействием. Исследования разделения полушарий мозга подтвердили идею, что мозг организован согласно модульному принципу, и вдохновили как работы, рассматривающие области сознания и пластичность мозга, так и философские дискуссии о последствиях комиссуротомии для идентичности человека [например: Puccetti 1973].
Начиная с 1950-х годов кибернетика разрабатывала абстрактные модели нейрофизиологии мозга, а десятилетие спустя искусственный интеллект и когнитивная наука привели к возникновению парадигмы "мозг как компьютер". Принципиальные электрические и блок-схемы стали инструментами для осмысления структуры и функций мозга. Тем не менее локализационистский детерминизм никогда не сдавал своих позиций. Иначе как, например, объяснить, что мозг одной из лидеров "Фракции Красной Армии" (RAF) Ульрики Майнхоф был изъят из ее тела после того, как она покончила жизнь самоубийством в тюрьме в 1976 г.? Но сам мозг исследован только в конце 1990-х годов, когда методы визуализации поспособствовали возрождению морфологического локализационизма. Тогда психиатр, обнаружив в нем повреждения, вызванные операцией в 1962 г., пришел к выводу: "Склонность к террору можно объяснить заболеванием мозга" [Anonymous 2002].
История с мозгом Альберта Эйнштейна может показаться исключительной, но она символизирует то, как технологии могут корректировать убеждения, не меняя их. После смерти физика в 1955 г. патологоанатом Томас Харви разрезал его мозг на 240 кубовидных кусочков, из которых были изготовлены стекла для микроскопии. Подобно мощам средневекового святого, часть этих кусочков и стекол в течение многих лет рассылались его почитателям по всему миру. Тридцать лет спустя раскритикованный, но получивший широкую известность гистологический анализ показал, что в левой нижней теменной доле мозга Эйнштейна на каждый нейрон приходится больше глиальных клеток, чем в среднем у человека [Diamond et al. 1985]. В статье 1996 г. кора мозга Эйнштейна описана как более тонкая и более плотно насыщенная нейронами по сравнению с контрольным образцом мозга. Несколько лет спустя в не менее спорном исследовании было заявлено, что в задней части сильвиевой борозды мозг Эйнштейна на 15% шире, чем в контрольном образце (для исследования были выбраны именно теменные доли, так как метод нейровизуализации якобы подтвердил, что эти участки отвечают за математические способности, а также зрительные и трехмерные образы [Witelson et al., 1999]). В 1994 г. Би-би-си выпустила развлекательный документальный фильм Кевина Халла "Мозг Эйнштейна", рассказывающий, как японский поклонник Эйнштейна Кэндзи Су- 228 гимото участвовал в поиске частички мозга гения См. также отчет автора о поездке по США с доктором Томасом Харви, который проводил вскрытие тела Эйнштейна и сохранил кусочки его мозга, чтобы вернуть их внучке гения [Paterniti 2000]..
...Подобные документы
Детский церебральный паралич - тяжелое заболевание нервной системы, которое нередко приводит к инвалидности ребенка. ДЦП - полиэтиологическое заболевание мозга, которое возникает под влиянием действия различных вредных воздействий на организм ребенка.
доклад [20,7 K], добавлен 12.12.2008Изучение на основе клинического, психологического и социального здоровья особенностей ребенка с диагнозом детский церебральный паралич. Факторы, обуславливающие специфику эмоционального развития детей с нарушениями опорно-двигательного аппарата.
курсовая работа [432,0 K], добавлен 15.11.2014Состояние проблемы развития силы мышц у детей 5–6 лет с церебральным параличом и пути ее исследования. Организация и особенности методики развития занятий с детьми дошкольного возраста с церебральным параличом при развитии и коррекции силы мышц.
дипломная работа [152,1 K], добавлен 27.09.2011Френологические карты Ф. Галля. Идеи о локализации высших психических функций в мозге. Положения К. Лэшли об эквипотенциальности любых частей мозга. Чувствительный и двигательный гомункулюс. А.Р. Лурия - основоположник современной нейропсихологии.
презентация [3,1 M], добавлен 01.03.2013Продолговатый мозг, задний мозг, средний мозг, промежуточный мозг, продолговатый мозг, конечный мозг. Кора головного мозга. Мозжечок, или малый мозг. Лобная доля. Теменная доля. Височная доля. Затылочная доля. Островок.
реферат [31,2 K], добавлен 18.03.2004Детский церебральный паралич (ДЦП). Группа нарушений двигательных функций мозга, возникших в результате его повреждения в младенческом возрасте. Нарушение интеллектуального развития и речи. Степень поражения мозга. Лечебная физкультура и массаж.
реферат [24,7 K], добавлен 27.02.2009Область изучения психологии и неврологии. Исследования зависимости психики от мозга. Характеристика причин страданий человека. Тренировки психики, направленные на добродетель, сосредоточенность и мудрость. Функции мозга: регулировании, обучение и отбор.
презентация [2,3 M], добавлен 11.12.2013Из истории области. Медицина земского периода. Развитие судебной медицины. Организация борьбы с туберкулёзом в Запорожской области. Организация противотуберкулезной работы в современности. Начало санитарной деятельности в Александровском уезде.
курсовая работа [44,1 K], добавлен 04.01.2008Акушерство как древнейшая отрасль медицины, история ее развития. Становление акушерства и России. Краткий обзор гинекологических инструментов от первобытного строя до современности. Выдающиеся врачи, которые внесли огромный вклад в развитие акушерства.
презентация [1,8 M], добавлен 22.12.2015Сон как специфическое состояние головного мозга или ЦНС и организма в целом, его характеристики и основные факторы, оказывающие влияние на продолжительность и качество. Физиологическое значение и теории сна, классификация фаз и причины нарушений.
презентация [5,2 M], добавлен 12.01.2014Причины цереброваскулярных заболеваний - нарушений мозгового кровообращения на фоне гипертонии и атеросклероза. Заболевания головного мозга с ишемическим повреждением. Геморрагический инсульт. Внутримозговое кровоизлияние и места его локализации.
презентация [2,0 M], добавлен 30.03.2016Тенденции, закономерности и процессы развития человека на протяжении всей жизни. Пренатальный (внутриутробный) и постнатальный период развития организма. Этапы развития головного мозга человека. Задний и добавочный ромбовидный мозг. Ствол головного мозга.
реферат [136,5 K], добавлен 12.11.2010Понятие и процесс эволюции нервной системы. Головной мозг и его развитие. Строение и функции продолговатого, заднего и спинного мозга. Лимбическая система: строение, функции, роль. Зоны коры больших полушарий. Симпатическая вегетативная нервная система.
реферат [166,5 K], добавлен 26.07.2010Определение анафилактического шока. Иммунологическая, иммунохимическая, патофизиологическая стадии развития. Кардиально-сосудистый, астматоидный, церебральный, абдоминальный клинические варианты. Диагностические критерии, этапы лечения и профилактика.
презентация [566,9 K], добавлен 21.02.2015Роль клеточных органелл в энергетических процессах, нервной клетки. Обмен углеводов и особенности энергетического обеспечения мозга. Метаболизм липидов, белков и аминокислот. Роль воды в обеспечении функционирования. Церебральный энергетический обмен.
контрольная работа [48,5 K], добавлен 19.08.2015Влияние алкоголя на мозг и внешность человека. Действие этанола на внутренние органы: состояние организма больных в 3 стадии тяжелого алкогольного психоза. Изменения личности в результате длительной алкоголизации. Наркологические аспекты праздников.
реферат [20,3 K], добавлен 07.10.2010Неустойчивость, пошатывание и неуверенность ребенка при ходьбе. Ограниченность движений в конечностях. Задержка психоречевого развития. Морфологические изменения в головном мозге. Факторы, детерминирующие структурно-функциональные изменения в мозге.
история болезни [32,0 K], добавлен 27.05.2016История болезни пятилетнего ребенка. Жалобы на невозможность самостоятельно стоять, передвигаться, ограниченность движений в обеих ногах и руках. Выделение симптомов и предварительный диагноз: объемное образование головного мозга. Методы лечения.
история болезни [49,6 K], добавлен 12.03.2009Детские церебральные параличи — тяжёлое заболевание нервной системы, при котором повреждаются мозговые структуры эмбриона, плода, новорождённого. Причины, симптомы, классификация форм ДЦП. Диагностика, лечение, реабилитация. Социализация ребенка при ДЦП.
презентация [3,9 M], добавлен 23.07.2015Полиэтиологическое заболевание мозга, проявляющееся двигательными, психическими и речевыми нарушениями. Формы детского церебрального паралича (ДЦП). Комплексные реабилитационные мероприятия у детей с ДЦП. Приемы общего массажа для расслабления мышц.
реферат [696,0 K], добавлен 23.09.2013
