Феномен куклы в традиционной и современной культуре (кросс-культурное исследование идеологии антропоморфизма)

В ходе работы над данной диссертацией автор неоднократно читал лекции и проводил семинары со слушателями курсов при Российском фольклорном союзе (Институт культурного и природного наследия им. Д.С. Лихачева, г. Москва), в этноклубе «Параскева» (Российский этнографический музей, г. Санкт-Петербург), участвовал в передачах, посвященных различным аспектам «феномена куклы» в культуре на «Радио России» (ведущая М.А. Лянге), радио «Свобода» (ведущая Т. Ляленкова), телеканале «Культура» (режиссер Е.Ю. Хмелев).

Публикации. По теме диссертации опубликовано более двадцати работ, из них семь посвящено непосредственно кукле, в остальных анализируется использование кукол и их аналогов (чучел, пугал) в обрядовых и игровых практиках, а также в повседневном обиходе. Подготовлена и сдана в печать монография по теме диссертации «Феномен куклы. Кросс-культурное исследование идеологии антропоморфизма» (М., 2010). Значительное место отводится исследованию роли кукол в монографиях автора, посвященных традиционному игровому фонду и игровым формам поведения: «Женитьба добра молодца. Происхождение и типология традиционных молодежных развлечений с символикой “свадьбы” / “женитьбы”» (М., 1998), «Игры и развлечения удмуртов» (Ижевск, 2002, совместно с Л.Н. Долгановой), «Круг игры. Праздник и игра в жизни севернорусского крестьянина (XIX -- XX вв.)» (М., 2004, совместно с И.С. Слепцовой).

ритуальный кукла антропоморфизм молодежный

Структура и объем диссертации

Данная работа состоит из Введения, Заключения и пяти разделов, каждый из которых состоит из нескольких глав, разбитых на параграфы, Списка использованных источников и литературы, двух Приложений, включающих сводку употреблений понятия «кукла» в мемуарных и литературных источниках и прессе по данным интернет-ресурсов «Национальный корпус русского языка» и ЭНИ «Российский Архив», а также фотоматериалы по теме диссертации из личного архива автора.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

В первой главе Введения («Функции куклы в культуре») обосновывается актуальность темы диссертации, определяются предмет и объект исследования, его цели, задачи и методы, формулируются рабочие гипотезы, раскрывается научная новизна, теоретическая и практическая значимость работы, определяются положения, выносимые на защиту (параграф «Предмет исследования, его цели, задачи и методы»), а также делается общий обзор функций куклы в культуре. Констатируется, что употребление куклы в ритуале тесно связано с ее общекультурными коннотациями, ее отражениями в мифологии и верованиях. Изготовление обрядовых кукол практически всегда объясняется мифологическими представлениями и верованиями и сопровождается толковательными текстами. Кроме того, многие архаические аспекты семантики куклы невозможно понять без учета ее применений в игре. При этом кукла в игре зачастую сохраняет черты архаики, в обряде уже не присутствующие, а это в ряде случаев создает предпосылки для возникновения новых ритуализованных практик на основе игровых прототипов.

Отсюда вытекают три основных аспекта рассмотрения куклы как феномена культуры: мифологический, то есть функции куклы в мифологии и верованиях, в частности, в мифах о сотворении мира и человека; обрядовый, то есть применение кукол и их аналогов в ритуально-обрядовых и магических практиках; игровой, то есть употребление кукол в развлечениях и играх детей и подростков, а также в обрядовых развлечениях. Эти три слоя не находятся в соотношении жесткой иерархии: от мифа к обряду и игре. Обрядовые и игровые употребления куклы могут провоцировать создание и развертывание мифологических истолкований этой практики. И напротив -- обрядовые и игровые употребления часто представляют собой предметно-действенную реализацию мифа.

В параграфе «Современные концепции вещи и куклы как вещи» рассматриваются основные направления изучения роли и значения вещи в культуре. Сделан краткий обзор как зарубежных (Р. Барт, М. Фуко, Ж. Бодрийяр), так и отечественных исследований по этой проблематике (А.И. Уемов, Л.Н. Безмоздин, А.К. Байбурин, А.М. Корсунский, В.Б. Голофаст и др.). Особое внимание уделено работам, в которых в рамках проблематики вещи рассматриваются куклы (Ю.М. Лотман) или вещи оцениваются с точки зрения идеологии антропоцентризма (В.Н. Топоров). Параграф «Историография, обзор литературы и анализ источников» посвящен истории изучения куклы, обзору существующей литературы и критическому анализу источников.

В второй главе Введения («Названия и разновидности кукол») исследуются разновидности кукол на примере русской традиции (параграф «Типология конструктивных особенностей куклы в русской традиции»). Приводятся описания основных конструкций кукол, встречающиеся у русских. При этом использованы как личные полевые записи и материалы автора, так и работы других исследователей.

Материал и технология изготовления в значительной мере определялись тем, для чего были предназначены куклы. Наиболее распространены у русских куколки из тряпок и лоскутков, из жгутов соломы, палочек или лучинок, реже использовались куклы из глины, воска, теста, поленьев или веточек деревьев. Встречаются также смешанные и более редкие типы: например, из костей животных, перьев птиц или яичной скорлупы.

Из наиболее распространенных можно назвать куклы, свитые из кусков материи -- «закрутки», «скрутки», «скалки», «скатки». При их изготовлении в одних случаях сложенный в несколько слоев лоскут материи (чаще всего из остатков старой одежды, тряпья -- «рибков», «ляпаков», «лахматов», «шабалов») скручивался в плотный жгут, концы которого либо завязывались узлом (обычно жгут предварительно складывали вдвое), либо крепились нитками или другим лоскутом, имитирующим головной убор. Часто изготовленные таким образом куклы изображали спеленатого младенца («ляльку»), поэтому не имели рук и ног, и у них отсутствовал костюм («снаряда»). В других случаях тряпку не скатывали, а сворачивали: сначала брали кусок материи по центру в кулак и скомкивали нижнюю часть, натягивая образовавшиеся складки назад, сворачивали несколько раз, вдвое, втрое, а затем из верхней части формировали голову. Иногда голову пришивали отдельно. Сам принцип изготовления и форма куклы в данном случае напрямую связаны с ее предназначением. С куклами такого рода обычно играли в ролевые игры «в дом», «в семью». Встречаются изготовленные таким образом куклы и в традиционной обрядности (в обрядах выпроваживания, в святочных и свадебных сценках ряженых и т.п.).

Второй распространенный тип тряпичных кукол -- набивные. Для их изготовления шили небольшой мешочек, который плотно набивали тряпками, куделью, очесями («охлопками»), шерстью («волной»), реже -- стружками, опилками, песком, золой. Затем из туловища формировали голову, перевязав мешочек нитками или лоскутками. Нередко голову кукле-«скрутке» набивали тряпочками и пришивали к туловищу отдельно. В больших селах и городах уже в прошлом веке к туловищу пришивали специальные фарфоровые головки, купленные на ярмарке.

Куколки, набитые пеплом или золой, встречаются в ареале расселения русских достаточно редко и характерны для зон контакта. Так, вепсам были известны как куколки с набитыми пеплом туловищами, так и активное использование пепла и золы в чучелах для святочного ряжения (Винокурова, 1994, с. 47). В этом же ареале пепельные куколки встречаются и у русских. Г.Л. Дайн зафиксировала подобные куколки в Мордовии и в Воронежской области (Дайн, 2007, с. 16-17). У русских пеплом чаще всего набивали только голову куколки. Еще один материал, использовавшийся для набивки, -- зерно (откуда и название такого рода кукол -- «зернушка», «зерновка», «крупеничка»).

Еще один тип традиционных кукол («крестушки») представляет собой конструкцию из веточек или крестообразно связанных лучинок, которыми можно было манипулировать, как марионетками. Примитивной их разновидностью являются «палочные куколки», изготовленные из веточек клена, в которые играли в Поволжье еще в 1950-60-е гг. Подобные конструкции очень характерны для киргизских куколок, а также встречаются у других среднеазиатских народов (Ботякова, 1995, с. 162-164, 166).

Куклы на основе костей животных или имитирующих их чурочек («панки») у русских в XIX -- XX веках чаще всего употреблялись в детских играх. Деревянные куколки обычно вытесывались из чурки топором или ножом, причем придававшиеся им формы были довольно условными знаками человека или животного. Подобные разновидности кукол фиксируются в различных районах Русского Севера (Чекалов, 1974).

Распространенным типом являются глиняные куклы («глинышки», «глинтышки»). Они близки по форме к обрядовому печению и встречаются практически на всей этнотерритории русских. Некоторые из них поразительно близки как к археологическим находкам, так и к известным по позднейшим народным промыслам антропоморфным игрушкам.

Игровые куклы из костных остатков восходят, вероятно, к обыкновению давать детям обглоданные кости в качестве своеобразной игрушки. Использование в качестве своеообразного «скелета» для формирования туловища куклы, ее каркаса, костной или деревянной основы указывает на принадлежность к особой культурной традиции, наиболее ярко представленной у народов Сибири.

Важной деталью многих традиционных кукол являлась грудь, иногда гипертрофированно выделенная. Для ее изготовления использовались те же материалы, что и для головы. Голова же часто изготавливалась из другого материала, чем «тело» куклы. Помимо золы для этого нередко употребляли круглый камушек, небольшой корнеплод (репу, редьку, картофелину) либо другой овощ (например, луковицу). Из этих же компонентов нередко изготавливали зооморфные фигурки: «коровки», «собачки», «овечки», «курочки» («петушки»). Для создания прочной основы туловища нередко использовали лучинки, веточки дерева, корни растений, капустную или кукурузную кочерыжку, кости животных. Характерно, что все перечисленные компоненты могли самостоятельно выступать как в игре, так и в обряде в качестве примитивных куколок.

Характерной особенностью большинства традиционных кукол является отсутствие у них глаз, а в «классических» вариантах -- и других черт лица. Прорисовка этих деталей становится обязательной лишь к середине XX века, по-видимому, под влиянием покупных игрушек. Встречаются случаи профилирования лица при помощи перетянутых крест-накрест нитей. Эта технология широко распространена у народов Средней Азии, а на Востоке Европы была известна, например, в некоторых регионах Украины.

В параграфе «Лингвокультурный анализ понятия “кукла”» проанализированы семантическое наполнение понятия «кукла» и связанные с ним названия и термины на примере русских народных говоров. Помимо прямого, слово «кукла» имеет значения `пучок', `узел', `соцветие растения'. Дополнительные значения выявляются при анализе этнографического и культурного контекста. Например, слова «куколка» или «куколь» могли обозначать узел, завязанный в жите девушкой, чтобы приворожить к себе парня, а также узелки из колосьев, завязывавшиеся при завершении жатвы («куколь», «завертка», «залом»), которые часто имели вредоносное значение. Ср. кукла `завертка, закрутка, закрута колосьев в хлебе; завой колосьев знахарем, колдуном на порчу и гибель того, кто снимет куклу' (Даль, т. 2, с. 213, Калуж., Орлов.). По форме «заломы» очень близки к узлам, завязываемым при завершении жатвы, что отмечал еще Д.К. Зеленин (Зеленин, 1991, с. 73).

Семантика жатвенных «куколок» анализируется диссертантом с учетом значений завязываемой из последнего пучка жита «бороды», которая в обрядности многих народов имеет антропоморфный облик. Завязанные в узел, загнутые, заломленные к земле или иным образом «испорченные» колосья толкуются как некое виртуальное препятствие, помеха в работе, что предметно воплощается в «заломах», «завертках», «закрутках», «путанице» или «куколках». «Куколка» здесь многозначный символ, обозначающий и некое зримое воплощение колдуна, и присваиваемый им «дух нивы» вместе со всем принадлежащим этому духу богатством (урожаем, «спориной»), и важные свойства хозяина поля -- его способность к успешной, «быстрой» деятельности, его «спорость». То есть в «куколке» сосредотачиваются все магические и реальные свойства нивы, оказывающие непосредственное воздействие на благополучие и достаток ее владельцев. Демоническая сущность жнивной «куколки» проявляется и в способах ее уничтожения, характерных для борьбы с нечистью: ее нельзя трогать голой рукой, лучше расщепленным осиновым колом или кочергой, а затем нужно сжечь, утопить или положить на чью-либо могилу.

В параграфе «Кукла и другие антропоморфные объекты: чучело и пугало» проанализированы реалии, имеющие непосредственное отношение к кукле и часто выступающие как ее полный эквивалент -- чучело и пугало. В ряде обрядов выпроваживания (русские и восточнославянские «похороны масленицы, русалки, ведьмы или костромы», южнославянский «Герман», западнославянские «Мара», «Морена», «Смртка» и мн.др.) для обозначения главного персонажа используются как чучела, так и куклы. Различие проявляется только в размерах этих предметов и некоторых важных для носителей традиции особенностях их функционирования: куклы обычно закапывают («хоронят»), реже -- бросают в водоем, в то время как чучело чаще всего сжигают, разрывают на части, сбрасывают в овраг или водоем и почти никогда не погребают.

Сходство и различие куклы и чучела просматривается и в их языковой семантике: и в том, и в другом случае общеиндоевропейской семантикой признается «идея изогнутости формы», а при конкретизации значения -- «признак горбатости, скрюченности, маленького роста и, шире, уродливости вообще». Эти значения присущи и обширному кругу лексики со значением узла, который в свою очередь нередко соотносится с куклой.

Примыкает по общей семантике к кукле и огородное пугало, которое также часто называют чучелом. Прагматика пугала связана прежде всего с устрашением и запугиванием, в том числе в обрядовых контекстах. В традиционном быту огородное пугало часто использовалось для запугивания детей и подростков, чтобы принудить их к послушанию. Специализированные функции пугала отражаются на его конструкции. В отличие от чучела, которое изготавливают с соблюдением пропорций и деталей человеческого тела, нарядно одевают, причем часто в настоящий праздничный костюм, украшают лентами, бусами, венками из живых или бумажных цветов и т.п., пугало, как правило, имеет очень примитивную конструкцию с очень условными пропорциями и обычно, в полном соответствии со своим предназначением, выглядит устрашающе и безобразно. Некоторые, так называемые «динамические» конструкции пугал, не имеют с обликом человека практически ничего общего.

Первый раздел диссертации «Кукла с точки зрения социальной антропологии и психологии» посвящен общим проблемам функционирования куклы в культуре. Чтобы в полной мере оценить значение феномена куклы, необходимо рассмотрение ее с точки зрения двух фундаментальных дисциплин. Первая из них, социальная антропология, дает возможность выявить функциональные возможности этой вещи, различные аспекты ее употребления в различных социальных структурах и разных типах культур, в т.ч. связь ее с характерными для этих культур мировоззренческими системами, вписанность ее в их мифологию и идеологию. Вторая из дисциплин -- психология, помогает приподнять завесу над коренящейся в самых сокровенных уголках человеческого «Я» тайной возникновения феномена куклы как такового. Поэтому первый раздел диссертации посвящен анализу феномена куклы с точки зрения социальной антропологии и психологии и состоит из трех глав.

В главе «Бесполость и андрогинность куклы» рассмотрены проблемы гендерной идентификации этого артефакта в различных культурах и социокультурных контекстах. В параграфе «Гендерная маркированность куклы» отмечается, что большинство детских кукол, за исключением Барби или некоторых типов кукол-«кормилиц» с подчеркнуто большой грудью, не имеет признаков пола и изображает младенца. В то время как обрядовые куклы, как правило, имеют явно выраженные половые признаки, в том числе подчеркнуто выделенные гениталии. Эти различия объясняются тем, что ребенок еще не имеет гендера, то есть социального пола, а игровая кукла является его alter ego. В обрядовой же кукле особую ценность имеет именно подчеркиваемая гипертрофированными гениталиями символика плодородия. При помощи этого артефакта биологический пол посредством ритуально-магических акций вступает во взаимодействие с полом социальным, маркируя изменение социальных отношений (например, вступление в брак) или активацию природно-культурных процессов (например, имитацию койтуса с пашней для увеличения ее плодородия).

В параграфе «Андрогинность антропоморфных артефактов в разных культурах» анализируются примеры гендерной маркированности обрядовых кукол и связанных с ними древних антропоморфных фигурок, а также случаи их андрогинности, то есть совмещении в едином пластическом образе мужских и женских признаков. Выдвигается предположение о связи этих артефактов с древними изображениями, графическими символами и символическими конструкциями, изображающими coitus, и мифами о двуполости различных божеств-демиургов.

В параграфе «Куклы как символические двойники и близнецы» рассматриваются тесно связанные с темой андрогинности представления о близнецах и двойниках человека, отразившиеся в верованиях об инкарнации души. В древних мифологиях двойников имеют многие боги и герои, а обрядовые практики фиксируют их наличие и у всех «нормальных» с точки зрения членов данного сообщества людей. Воплощениями двойника могут быть как зоо- и антропоморфные, так и символические неантропоморфные артефакты, а также различные символические изображения и иконограммы. Например, древнеегипетский двойник человека Ка воплощался в его посмертной статуе и обозначался иероглифом, изображающим две поднятые вверх руки, так как человек и его Ка похожи, «как две руки». Чуринги австралийских аборигенов, изображавшие «душу» человека, представляли собой украшенные сложным узором и стилизованными фигурами людей плоские деревянные дощечки или каменные пластины овальной или круглой формы. Поздними вариантами этой культурной традиции являются скульптурные, графические или живописные изображения конкретных людей, а также их фотографии.

В главе «Роль куклы в онтогенезе человека» анализируется психологический подтекст взаимоотношений человека с этим предметом, что наиболее ярко проявляется в онтогенезе. Именно психологические мотивы создания куклы как своего двойника, alter ego человека, использование его в качестве инструмента при выстраивании структуры личности, актуализации «Я», осознании оппозиции «Я» -- «Другое» («Чужое») и организации взаимодействия с «Другим», придают кукле феноменальную значимость в культуре. И именно психологические истоки феномена куклы являются, с точки зрения диссертанта, ключом к ее пониманию.

В параграфе «Манипулятивные функции куклы» рассматривается такое важное для понимания сущности взаимоотношений куклы и человека свойство куклы, как манипулятивность, управляемость. Куклой можно управлять, она способна выполнять любые, даже трудно реализуемые для человека действия. В этом смысле кукла открыта как для диалога, так и для жесткого монолога по отношению к «Другому». В параграфе разбираются основные положения теории «манипуляций» Э. Шострома, а также выстраивается последовательность процесса самоактуализации и развертывания «Я» в онтогенезе, его обретения и становления. На первом этапе кукла выступает как двойник манипулирующего с ней человека, своеобразный его близнец или alter ego. «Я» и «Это» существуют здесь как единое целое или, иначе, как неразрывное единство. Всё, совершаемое с вещью, совершается и с ее обладателем, между ними нет посредников. Это единство получает свое отражение и в филогенезе. В мифологии и ритуальных практиках изображение человека может полностью замещать его, особенно при выполнении действий, которые обычно человеку недоступны.

Второй этап анализируется в параграфе «Роль куклы в процессе формирования “Я”». При этом диссертант опирается теорию «детского аутизма» (от греч. бхфпт `сам') и «аутистического мышления», постулированную З. Фрейдом и получившую дальнейшее развитие в работах Э. Блейлера, Ж. Пиаже и Л.С. Выготского. Объектом внимания диссертанта является аутизм как этап становления любого человека в особый период его развития, сопутствующий процессу формирования «Я». Понятие «аутизма» может также характеризовать психическую структуру личности, являясь отличительной чертой некоторых психотипов и симптомом психической болезни, например, при шизофрении.

Основной смысл аутизма -- в неразличении «внутреннего» и «внешнего», в преобладании «внутреннего» над «внешним». Тем самым мир предстает в глазах ребенка в преломлении его «внутреннего», его «Я», его «фантазии». С аутизмом в теории Ж. Пиаже соотносится понятие эгоцентризма -- состояние, которое он считает переходной ступенью от аутизма к ориентированному на внешнюю реальность логическому мышлению. Вместе с тем основные признаки эгоцентризма: невозможность стать на позицию другого, наделение вещей собственными побуждениями, незаинтересованность в сотрудничестве с другими людьми -- очень близки к тем, которые другие исследователи считают характерными для аутизма. Такой тип мировосприятия присущ не только ранним стадиям онтогенеза, но и для некоторых типов человеческой личности и для первобытного сознания в целом, то есть играет важную роль в филогенезе.

Анализ признаков аутизма помогает идентифицировать аутичного ребенка как «манипулятора» по классификации Э. Шострома. Как и «манипулятор», он предпочитает ритуализованные «игры» с очень жесткими правилами, обычно им самим же и устанавливаемыми и тщательно соблюдаемыми.

Большинство психологов, обращавшихся к проблеме аутизма, особое внимание уделяли проблеме его преодоления. Собственно, именно черта, отделяющая возрастной период с преобладанием аутизма от периода его преодоления, и может считаться этапом становления общественного («социального») начала в личности. В параграфе приводится целый ряд примеров, свидетельствующих о том, что именно кукла как особый культурный артефакт и важный игровой предмет выполняет в этом переходе особую роль.

В этом контексте особенно важен второй этап взаимоотношений куклы и человека, на котором кукла отрывается от своего двойника, обретая при этом некую новую сущность -- «Ты» («Это»), противопоставленную «Я» («Эго») игрока-«манипулятора». При этом в сознании ребенка происходит своеобразный «семиотический скачок»: денотат отделяется от коннотата, кукла, как и иные предметы приобретают некие значения, иногда еще трудноопределимые и мало артикулированные, но вполне осознаваемые, подобно тому как это происходит примерно в трехлетнем возрасте с осмыслением ребенком собственных графических изображений («каракуль»).

Смысл сущности «Ты» -- иррациональность и непознанность, а в ее крайней форме -- непознаваемость. Но непознаваемое, как и все, скрытое мраком тайны, стремится к сакрализации, превращаясь в священное, божество или героя, которые «есть откровение всемогущей Самости, пребывающей внутри каждого из нас». Цель ее постижения хорошо сформулировал Д. Кэмпбелл: «Познай Это -- и будешь Богом». Видимо, именно так можно схематично обрисовать механизм, благодаря которому столь незначительная и невзрачная вещь, как кукла, в глазах носителей культуры обретает невиданную силу, получая возможность воздействовать на людей и природные стихии.

В параграфе «Кукла как фактор активного диалога с миром» обсуждается диалог ребенка с куклой как с одним из важнейших игровых предметов, помогающих ребенку преодолевать первоначальную закрытость «психической самости», разворачивать вовне коммуникативные свойства собственного «Я», придавать им характер активного диалога с миром. Склонность детей к такого рода играм вполне согласуется с наивным «анимизмом», присущим детскому мышлению, склонностью одушевлять неживые предметы. То есть можно говорить о неком «встроенном», врожденном механизме, позволяющем выстраивать диалогические отношения и формировать «Я» ребенка, даже если по тем или иным причинам его общение с другими людьми затруднено.

Важным этапом в выстраивании диалогических отношений с окружающим миром является осознание оппозиции «Я» -- «Другое» и разграничение «Своего» и «Чужого», где «Другое» и «Чужое» на определенном этапе выступает как непознанное и опасное и подвергается мифологизации и демонизации. В параграфе рассматриваются современные детские «страшные истории» и страшилки, для которых характерна интерпретация куклы как опасной вещи, соответствующей другим «ужасным» персонажам современной детской мифологии, воплощениям детских фобий -- «красным (черным, белым) рукам и пятнам», «черным (желтым, белым) шторам и коврам», «пиковой даме» и т.д. Такие интерпретации куклы восходят как к традиционным представлениям о ней как своеобразной инкарнации нечистой силы, так и к ее интерпретациям в современной массовой культуре, прежде всего в кинематографе.

Диссертантом высказывается предположение, что синдром раннего детского аутизма встречается у мальчиков в три-четыре раза чаще, чем у девочек, именно потому, что наиболее характерным игровым предметом для последних является кукла. Хотя представление о том, что мальчики в куклы не играют, не совсем верно. Участие мальчиков в такого рода играх фиксировали многие исследователи. Не стоит забывать и о существовании специфических «мальчиковых» игровых зоо- и антропоморфных предметов: мишек, лошадок, солдатиков и современных терминаторов, андроидов, черепашек ниндзя и проч. В параграфе приводятся примеры такого рода «отклоняющихся» с точки зрения стандартных гендерных норм игровых практик и их интерпретация.

В главе «Кукла как фетиш» проанализированы случаи фетишизации куклы в разных культурах. Психологические мотивы, вызывающие потребность в визуализации и материализации «Другого», в создании своеобразного alter ego в обличии вещи, объединяют куклу с рядом других вещей. В частности, с мелкой пластикой древности и антропоморфными наскальными изображениями. У этих вещей есть еще одно общее свойство: они часто подвергаются фетишизации (Тайлор, 1989; Токарев, 1964). По представлениям их обладателей, эти вещи наделены сверхъестественной магической силой благодаря обитающим в них или действующим через их посредство демонам или духам (Новик, 1998). Новик Е.С. «Вещь-знак» и «вещь-жест»: к семиотической интерпретации фетишей // Вестник РГГУ. Вып. 2. М., 1998. С. 79-97.

В параграфе «Антропоморфные фетиши в разных культурах» рассмотрены антропоморфные фетиши в различных культурах. Эти вещи могут быть инкарнацией предка или божества, как ритуальный столб Джед «фетиш Осириса». Фетишами являлись магические зоо- и антропоморфные фигурки-онгоны народов Сибири и Дальнего Востока, которые изготавливались в честь рождения ребенка (как оберег) и при лечении болезней. В качестве фетиша воспринимался и один из типов мелкой пластики йорубов -- деревянные статуэтки ибеджи, которые вырезали в случае смерти одного из близнецов.

В параграфе «Антропоморфные фетиши в роли медиатора» рассмотрены случаи, когда антропоморфная фигурка (статуэтка или кукла) выступает в качестве медиатора между миром живых и миром мертвых, выполняя вотивные или апоторопейные цели. Широко засвидетельствовано употребление куколок как вещей-медиаторов и вещей-заместителей и в народной медицине, и в обрядах жизненного цикла.

В параграфе «Магические функции антропоморфных фетишей» рассмотрены случаи, когда антропо- или зооморфные куколки употребляются в качестве заместительной жертвы, в функции оберегов, при насылании порчи и с другими магическими целями. Например, у кетов обитающий в доме покровитель и охранитель дома, семьи, очага, помощник человека в борьбе с бедами, болезнями, злыми духами, алэл, имел предметное воплощение в виде деревянной фигурки человека, одетого в звериные шкурки или в тряпки. Изображение алэла тщательно хранилось и переходило из одного поколения в другое, так как считалось, что если преемственность поколений будет нарушена, дух покинет своё изображение. Магические функции куклы проявляются и в продуцирующей магии. Так, у туркменов, если в семье ждали рождения девочки, то пожилая родственница матери будущего ребенка изготавливала куколку, ничем не отличавшуюся от обычных игровых. После появления девочки на свет куклу отдавали детям.

Второй раздел «Мифологические контексты» посвящен мифологическим инерпретациям куклы или ее алломорфов в разных культурах, в частности ее связи с культами плодородия и мифами о сотворении мира и человека. Особое внимание в данном разделе уделяется мифологиям древности, посколько именно в них, как и в творчестве ребенка или в поведении и играх детей, наиболее ярко проявляются феноменальные свойства этой вещи.

Глава «Сотворение мира и человека» посвящена исследованию «кукольных образов» в мифах творения. Особый интерес в данном случае представляет процесс творения человека, его изготовления богом-демиургом из различных природных материалов, а также наделение получившегося антропоморфного артефакта душой. Этот акт творения хорошо известен по позднейшему фольклору (сказки, предания, легенды, былички), получил отражение в литературной традиции (античное предание о Галатее, легенды о големе, гомункулусе и Франкенштейне, сказка Коллоди о деревянном человечке Пиноккио и т.п.) и оказал огромное влияние на современные трактовки куклы.

В параграфе «Человек как кукла в мифах творения» рассматриваются мифы о создании первого человека, в которых он «лепится» («вырезается», «кроится») божеством из различных природных и культурных материалов. При этом способ изготовления может быть культурно маркированным. Как замечает О.А. Большаков, в Древнем Египте именно лепка, в отличие от вырезания, являлась актом творения, так как высечение, вырезание -- это лишь высвобождение из необработанного материала уже имеющегося образа, а лепка представляла собой процесс придания формы бесформенному, создание принципиально нового, т.е. не извлечение, а именно творение Двойника. В восточно-славянских версиях мифа творения, опирающихся на библейскую легенду о сотворении из глины первочеловека, Адама, важную роль при оживлении этой «куклы», наделении ее душой и иными качествами играет Сатана, противостоящий Творцу и соревнующийся с ним в усовершенствовании человека. Эти славянские мифы и легенды очень близки к соответствующим антропогоническим мифам тюркских народов Сибири, в которых верховный бог-демиург Ульгень противостоит своему брату-антагонисту Эрлику, владыке царства мертвых. Мифологические мотивы о сотворении первого человека из природных материалов получают свое продолжение в ряде сказочных сюжетов, имеющих кросс-культурный характер. Среди них восточнославянские сказки с сюжетом типа АТ 327 (Тельпушок, Терешечка, Телесик, Лутонюшка, Липунюшка, Глинышек). Общераспространенным является и сюжет о том, что деревянное подобие человека может быть делом рук дьявола. Так, общим местом восточнославянского фольклора можно считать мотив подмены поленом младенца, проклятого или не «зааминенного» родителями.

В параграфе «Отражение мифических образов человека-куклы в ритуальных практиках» рассматриваются примеры ритуального использования антропоморфных предметов с опорой на описанные в предыдущем параграфе мифологические сюжеты. Среди них церемония «раскрытия уст и глаз» статуи усопшего в древнеегипетском царском погребальном обряде и ритуалы «оживления», «открывания глаз» и «вдыхания жизни» во вновь изготовленную скульптуру Будды находящимся в состоянии экстаза жрецом в буддизме.

В главе «Герой и бог» рассмотрены случаи символических инкарнаций мифологических героев в виде куклы или ее алломорфов как в самих мифах, так и в мотивированной ими обрядности. При этом в параграфе «От культурного героя к культу предков и локальным божествам» анализируется возможная эволюция подобных антропоморфных фигурок от изображения конкретных мифических личностей (героев), к их устойчивой связи с духами предков и, наконец, к их осмыслению как предметной инкарнации локальных божеств. Эта эволюция во многом отражает общее направление развитие человеческого мышления на протяжении последних тысячелетий. Ее логическим завершением являются как религиозная, так и светская скульптура современности.

Еще одним важным поворотом темы является рассмотренная в следующем параграфе символика парциальности в переходах «божество -- культурный герой». С точки зрения эволюции и типологии антропоморфных фигурок немаловажно, что они нередко изображают отдельные части тела мифологического персонажа, которые в процессе исторического развития могли осмысляться как самостоятельные мифологические существа, так же как в других культурах отдельные индивиды могли быть частью тела племенного или кланового животного-тотема. Автором проанализированы с точки зрения «кукольной» проблематики легенды, мифы и сказки, в которых главный герой создается из той или иной части тела божества или главного героя. В этом ряду многие мифы о героях-трикстерах и сказки о «мальчике из пальчика» (сюжеты типа АТ 700).

В третьем разделе «Обрядовые контексты» рассматриваются различные обрядовые употребления куклы. Учитывая колоссальный объем материалов по разным культурам, накопленный по этой теме за последние двести лет, автор принял решение при написании этого и следующего разделов опираться прежде всего на свои полевые записи по русским Европейской части России, совершая по мере необходимости экскурсы в другие культурные пространства или ограничиваясь ссылками на существующие обобщающие труды.

У русских обрядовые куколки и чучела встречаются во всех обрядах «переходного» типа: на Рождество и святки, на масленицу, на Средокрестье, Пасху, Троицу, Ивана Купала, на праздники, связанные с началом и окончанием выпаса скота, сева или жатвы, на крестинах, свадьбе, похоронах. При этом на первый план могут выступать разные качества куклы. В большинстве случаев она выполняет следующие функции: 1. Замещения обрядового лица или мифологического персонажа, олицетворяющего праздник. 2. Отпугивания, оберега. 3. Управления, манипуляции. 4. Общения (медиативные и коммуникативные функции). 5. Сообщения (знаково-символические).

Наиболее распространной является практика замещения, когда куклы заменяют человека в обрядовых ситуациях, завершающихся умерщвлением обрядового персонажа, его ритуальной казнью или изгнанием, а также при необходимости дублирования тех или иных функций центрального персонажа , когда кукла выступает в роли его двойника. Дублирование может мотивироваться очень разными причинами: от апотропейных практик (кукла-двойник применяется в целях защиты от сглаза, колдовства и проч.) до оповещения о событиях с участием главного персонажа (как, например, куколка, вывешиваемая на доме невесты перед свадьбой).

Как и в остальных случаях, кукла используется также в ситуациях, когда возникает необходимость публичного диалога, к примеру, в различного рода театрализованных обрядовых представлениях. При этом также преследуются очень разные цели: от установления контакта с аудиторией или с потусторонними, высшими силами до стремления обеспечить управление ими. Диалог может осуществляться как при помощи жестово-символических средств, так и в речевой форме. Например, человек, манипулирующий куклой, обращается к ней с различными шуточно-риторическими вопросами и речами, на которые сам же и отвечает.

В параграфе «Кукла как аналог человека в обрядовых ситуациях» рассматриваются функции куклы в семейно-окказиональной (Свадьба, Похороны и поминки, Проводы в дальний путь, Лечебные практики) и календарной обрядности (Святки, Проводы зимы и масленицы, Весенне-летняя обрядность). Традиционные куколки или их ритуальные аналоги употреблялись практически во всех семейных обрядах, а также во время календарных праздников, отмечавшихся в узком семейном кругу. В этих случаях на первый план выходит «персональные» качества куклы, характеризующие ее как обрядового дублера, двойника человека.

Вполне закономерно, например, их появление в обряде родин (ср. «состряпать куколку» -- сделать ребенка), во время которого повитуха выступает в роли демиурга, творца нового человека: она исправляет «неправильные» органы новорожденного (гнет ножки, спину, «употребляет все силы сделать продолговатоострую головку новорожденного кругленькой»), фактически «доделывает» его до человека. От повитухи зависит, сделать ли ребенка «круглоликим или длиннолицым, или даже каким-нибудь уродом». Ребенок здесь зримо уподобляется «первородной глине», из которой сотворил человека Господь Бог.

Употребление кукол в таком важнейшем переходном обряде как свадьба связано как с глубинной семантикой обряда, так и со знаково-символическими и коммуникативными функциями. С точки зрения предметного кода свадебного обряда кукла является универсальной вещью-«персонификатором», наглядно демонстрирующей взаимодействия главных действующих лиц свадьбы и связанные с ними обрядовые смыслы. С помощью этого предмета «выводятся наружу» культурные смыслы, определяющие внутреннее и внешнее перевоплощение основных персонажей свадьбы. В первую очередь это касается невесты как ключевого женского персонажа данного обряда, которому при помощи куклы транслируется важная информация по материнской (женской) линии: сохранение и поддержание плодородия, знаний и умений, связанных с «женской магией».

В этом смысле показательны зафиксированные в сказочном фольклоре куклы-помощницы, передававшиеся девушке-невесте матерью и помогавшие ей преодолеть опасности лиминарного периода. В поздних версиях обряда сохраняется обычай передачи свадебных куколок девочкам-родственницам невесты, что, по-видимому, также должно было магически способствовать успешному замужеству и обеспечить высокую степень фертильности всех женщин «рода» (отсюда азартное соревнование за обладание свадебными куколками между представителями молодоженов). Высокая ценность этого предмета продолжала осознаваться носительницами традиции вплоть до последнего времени, а пародийно-комические его употребления в рамках свадебного ряжения, символизировавшего присутствие на свадьбе «всего рода», в том числе духов-покровителей и «предков», лишь подчеркивали его высокую значимость и важный статус.

Обращают на себя внимание случаи дублирования или взаимозамены антропо- и зооморфных кукол, а также ветвей деревьев и иных фитоморфных символов. Подобный изоморфизм уже отмечался нами в отношении обрядовых символических презентаций различных божеств и героев. В стадиально поздних версиях свадьбы антропоморфный код не только символически отражает взаимоотношения между участниками обряда, но и вбирает в себя более древние значения плодородия и жизненной силы, ранее передававшиеся при помощи фито- и зооморфной символики.

Ритуалы прощания с мертвецом по форме часто очень близки к календарным обрядам выпроваживания. Поэтому типы кукол (чучел), замещающих мертвеца в этих группах обрядов, очень близки, при том что поминальные обряды часто имеют календарную приуроченность. Видимо, этим объясняется слабая представленность кукол в традиционной похоронно-поминальной обрядности у русских: основные презентации «кукольных похорон» характерны для календарных обрядов, приуроченных к святкам, масленице и праздникам весенне-летнего цикла, а также для детских и подростковых игр «в свадьбу и похороны». Аналогом куклы в современной похоронно-поминальной обрядности русских можно считать фотографии усопшего.

Подобная закономерность прослеживается и у большинства европейских народов. Хотя существовавшая некогда у многих народов, в том числе у славян, традиция «игр при покойнике», предполагает существование кукол-заместителей мертвеца в посвященных ему обрядах семейного цикла. Гораздо чаще традиция изготовления кукол в рамках похоронно-поминальной обрядности встречается у народов Крайнего Севера и Сибири, для которых характерны развитые представления о посмертных инкарнациях человеческой души и ее земном и потустороннем существовании. Например, у хантов вплоть до последнего времени существовала традиция изготовления так называемых «кукол покойника», «вместилищ души покойного» -- иттарма, сонгет, акань, мохар. Эта небольшая по размерам кукла (до 25 см), хотя в прошлом изготавливались и большие ростовые куклы, на которые надевали одежду умершего. Она изготавливалась женщинами, в течение 2-2,5 лет хранилась «на любимом месте покойного» и участвовала во всех домашних трапезах (перед ней каждый раз ставили пищу и напитки). Считалось, что в ней обитает душа мертвеца. По истечении установленного традицией срока куклу уносили в лес или на могилу усопшего, где и оставляли. В некоторых случаях ее хранили на чердаке дома или на полочке в передней части дома в специальном ящичке или сундучке вместе с остальными домашними святынями.

Широко представлены различные типы кукол в специальных ритуалах, совершавшимися при проводах членов семьи в дальний путь (например, при отъезде на промыслы или в армию). По сути они очень близки к календарным обрядам выпроваживания и проводов, однако по форме, особенно в современных вариантах, нередко очень своеобразны и требуют особого рассмотрения. С этим тесно связан широко распространенный у русских современный обычай украшать куколками интерьер, который был известен еще в первой половине прошлого века. Его описанию уделено специальное место в данной работе.

В календарных праздниках куклы или сходные с ними антропоморфные фигурки часто используются как обрядовый или праздничный символ. При этом происходит два внешне противоположных, но внутренне взаимосвязанных процесса, предполагающих разные сценарии развития семантики обрядовой куклы. С одной стороны, с течением времени эти обрядовые артефакты стремятся вобрать в себя глубинную семантику праздника или обряда и, в конечном счете, стать его исключительным и самодостаточным знаком, постепенно оттесняющим на второй план остальные значения. Хорошим примером такого сценария является куколка в обряде «крещения и похорон кукушки». С другой стороны, связь артефакта с обрядом или праздником, первоначально, возможно, совершенно случайная, может привести к экскстраполяции обрядовой или праздничной семантики на саму куклу и/или совершаемые с ней действия, что способствует закреплению последних в качестве символических манифестаций данного обряда или праздника. Примеры того и другого рода проанализированы в специальных параграфах («Кукла как обрядовый или праздничный символ» и «Кукла как выражение ключевой семантики праздника или обряда»).

Четвертый раздел «Игровые контексты» посвящен «наиболее очевидным» функциям куклы: ее игровым употреблениям, которые существенно отличаются в разные эпохи и в разных социокультурных средах и во многом определяются характерными для данной культурной среды гендерными установками, определяющими игровые предпочтения. Поскольку гендерные установки и нормы исторически варьируются, игра в куклы или развлечения с применением кукол могут практиковаться в разных половозрастных группах.

В соответствии с этим, в диссертации рассмотрены две возрастные группы: дети и подростки (молодежь), -- в игровых практиках которых часто употребляются куклы. В главе «Кукла в детских ролевых играх» рассмотрены детские игры с использованием символики дома (параграф «Детские игровые домики и города») и символики свадьбы и похорон (параграф «Кукольные игры в свадьбу и похороны»). Отдельно рассмотрен процесс изготовления куклы (параграф «Изготовление куклы»), который очень важен и с точки зрения формирования психологических мотиваций ребенка при последующей игре с ней, и с точки зрения налаживания социальных связей, и, кроме того, способствует выработке определенных трудовых умений и навыков (кройка и шитье одежды). Поэтому традиционные куклы обычно изготавливались с помощью взрослых (мама, бабушка, старшая сестра, тетя), а иногда и получали их имена.

Выделена также проблема налаживания эмоциональных связей с игровым предметом (параграф «Кукла в контексте игровой прагматики»): присвоение ей имени, эмоциональная оценка и предпочтения при выборе кукол и т.п.

В главе «Кукла в развлечениях подростков и молодежи» проанализированы различные типы куколок, чучел и других антропоморфных предметов, которые были неотъемлемой частью подростковых и молодежных развлечений и игр. Их появление, как правило, обусловлено общей семантикой и сюжетикой традиционных игр, как хороводных («драматических»), так и подвижных. Наиболее характерные для этих игр сюжетообразующие мотивы: охота и похищение, свадьба и похороны, купля-продажа (торг) и др. -- предполагают наличие персонажа или субъекта, на которых направлено действие. Как и и других рассмотренных нами случаях, он может заменяться антропоморфной фигуркой или ее символическим аналогом.

Очень частотным является употребление кукол или их алломорфов (чучел, пугал, объемных масок) во взаимных подшучиваниях и розыгрышах молодежи (параграф «Куклы и чучела в молодежных подшучиваниях и розыгрышах»), а также межгрупповых и межличностных коммуникативных практиках, например, при заигрывании, знакомстве и т.п. (параграф «Куклы в коммуникативных практиках с символикой заигрывания»). Широко использовались антропоморфные фигурки и в иных целях, например, при запугивании детей и подростков и иных социальных манипуляциях (параграф «Кукла в системе социовозрастных манипуляций»).

В заключительном пятом разделе («Феномен куклы и проблемы философской антропологии») диссертант обращается к общетеоретическим проблемам, позволяющим составить представление о функционировании куклы в современной индустриальной и постиндустриальной цивилизации, использовании символики куклы в массовой культуре и масс-медиа XIX -- XXI веков от литературы и кино до телевидения и рекламы. Анализ этого материала позволяет многое прояснить в глубинной семантике данной вещи, понять ее роль в формировании различных моделей человеческого поведения в современном мире и в поддержании «идеологии антропоморфизма», которая во многом определяет наш взгляд на окружающий мир, делает его «антропоцентричным».

Анализ с использованием интернет-ресурсов «Национальный корпус русского языка» и ЭНИ «Российский Архив» более двух с половиной тысяч литературных контекстов, относящихся к кукле, показывает, что большинство упоминаний куклы в русской литературе и прессе XVIII -- XXI вв. связано с ее употреблением в качестве детской игрушки (около 15 %). Вторым по употребительности является истолкование куклы как объекта и способа манипуляции (около 10 %), третьим -- понимание куклы как двойника (около 8 %).

Из других значений и мотивов, связанных с куклой, укажем следующие (по убывающей в зависимости от частоты упоминания): человек как «механическая кукла»; кукла как нечто безжизненное, недееспособное; смерть куклы и сломанная кукла; кукла как нечто неистинное, фальшивое; кукла как предмет интерьера; кукла как подарок, дорогая игрушка; кукла как ребенок; игра в куклы как социовозрастной маркер; кукла и «ложная красивость»; кукла как нечто неуклюжее и смешное; кукла как нечто бездушное, бесчувственное; «рождение» куклы; ребенок как кукла; кукла как нечто красивое и идеальное; игра в куклы как маркер девиаци; кукла как нечто демоническое и как ругательство; кукла как нечто устрашающее; кукла как нечто маленькое, незначительное, ничтожное.

Особняком стоят упоминания куклы как обрядового или театрального объекта, а также использования слов «кукла» и «куколка» в качестве клички или имени животного, реже человека.

В свете указанной выше проблематики представлялось важным показать две вещи. Во-первых, на примере куклы можно увидеть, как происходит освоение культурой природных объектов (параграфы «Кукла в рамках антиномии природы и культуры», «Антропоморфная символика в объектах культуры»). При создании куклы грань между «природным» и «культурным» зачастую является почти неощутимой и невидимой, особенно если учесть, что в разных культурах эта граница проводится по-разному. И это является существенной проблемой при взаимодействии и взаимопонимании представителей этих культур. Вместе с тем рассмотрение на примере куклы «минимального инвентаря знаков культуры», то есть культурных маркеров, позволяющих отличить ее от обычного камня или ветви дерева, позволяет утверждать, что существуют некие универсальные приемы, позволяющие переводить природные объекты в семиотически насыщенное поле культуры, делать их «культурно значимыми».

Во-вторых, кукла помогает продемонстрировать, как с помощью отдельно взятой вещи можно манипулировать сознанием, конструируя при помощи игровых практик с ее участием частные поведенческие навыки и стереотипы, которые затем при помощи языковых образов и клише распространяются на более общие социальные практики (параграф «Кукла как инструмент социального конструирования»).

Кукла изначально «мертва», она зримое воплощение механицизма, чего-то бездушного и ходульно-нелепого. Собственно образ куклы всегда возникает там и тогда, где и когда необходимо выразить идею предопределенности и рока. Человеческая сущность в образе куклы подвергается любым (магическим, обрядовым, игровым) воздействиям и манипуляциям, и нет ничего, что могло бы этому противостоять. Здесь бессильны даже строжайшие табу, налагаемые на подобные манипуляции, ибо они все равно нарушаются в «тайной» магической и оккультной практике. И это понятно, ведь речь идет о самых сокровенных и пристрастных интересах. Любовь и смерть, страх и жажда обладания не знают преград.

Вместе с тем кукла наделяется нами чертами одушевленности и «плотскости». Бездушная болванка в глазах ее обладателя имеет все признаки одухотворенности. Общаясь с куклой, мы реанимируем в себе прежиточные формы анимизма и фетишизма. По-видимому, этим мотивированы опасения, что играя «не в те куклы», дети «усваивают основы языческого мировоззрения» или «испытывают тлетворное влияние пошлой буржуазной и мещанской среды». А поскольку упразднение куклы как таковой невозможно (об этом свидетельствует история мировой культуры), каждый раз при кардинальных социокультурных и идеологических трансформациях возникает необходимость в модернизации этой вещи. Об этом свидетельствует эволюция куклы в культуре от палеолитических «венер» до ритуальных фигурок в современном культе вуду, от костюмных кукол XVIII в. до Барби. Поэтому можно утверждать, что история куклы в культуре -- это материальное отражение социальных и общественных изменений и процессов, их своеобразное предметно-символическое воплощение.