Политический модерн и его эволюция

Размещено на http://www.allbest.ru

Реферат

Политический модерн и его эволюция

Вопрос о Современности является наиболее идеологизированой проблемой общественных наук. Монополия на Современность является мечтой любых политических и философских учений и социальных сил, стремящихся обрести легитимность. Однако любое определение длящейся Современности невозможно без предъявления той позиции в координатах социальнополитического, экономического и исторического пространства, из которой мыслит наблюдатель. Определение подразумевает ограничение, которое оборачивается в науке фальсификацией любых теорий, а в политике самоограничением власти, в свою очередь лишающее ее высшей степени легитимности.

Представляется, что политическая концепция Модерна - это рефлексивная карта территории Современности, позволяющая ориентироваться на этой местности. В данном случае Модерн анализируется как предельное по своим масштабам воплощение «всеобщего политического» современности. При этом сам политический Модерн является исторически неоднородным и далеким от исчерпания проектом Современности, относительно которого можно сформулировать следующие тезисы.

Можно утверждать о генезисе концепции Модерна из морального коллапса христианской морали, обусловленного зарождением и развитием капиталистической миросистемы. Концепция Модерна - способ объяснения капиталистической миросистемы, призванный смягчить провоцируемый ею перманентный моральный коллапс общества. Модерн в политическом измерении представлен в виде либерального консенсуса великих идеологий, легитимирующих новое капиталистическое общество. Это общество характеризуется последовательным разделением частной и публичной сфер жизни, где в сфере человеческой приватности продолжает доминировать христианская мораль, в то время как правила публичной сферы определяются более ограниченными версиями морали, где, например, на смену аристократической чести приходит буржуазная честность, а накопление капитала и задачи потребления замещают цели спасения души.

Можно констатировать ценностное единство и институциональное разнообразие Модерна. Его последовательное разотождествление с европейской моделью Модерна, представлявшейся канонической и единственно правильной в дискурсе теорий догоняющей модернизации, вестернизации и транзитологии. Глобальный Модерн достаточно универсален и однороден нормативно и идейно, но при этом достаточно гетерогенен в институциональном плане, в области реализации своего ценностного ядра. Эта конкуренция версий Модерна, собственно, и является условием его гибкого и недогматического развития во всем мире. При этом очевидна культурная индифферентность институтов Модерна, его независимость от предшествующего развития, что подтверждается эффективными примерами модернизации регионов культурно отличных от Европы. В данном случае практические аргументы формационного подхода оказываются сильней, чем позиции цивилизационных теорий, акцентирующих важность культурных отличий. Более того, попытки синтеза формационного и цивилизационного подходов, будь то культурная теория Модерна (Ч. Тейлор) или концепция «множественной современности» (Ш. Эйзенштадт) оказываются эвристически довольно слабыми.

Глобализирующийся политический Модерн оказался шире своей первоначальной европейской модели. А постмодернистские теории, претендовавшие на глобальную альтернативу Модерну, оказались встроены в него на условиях критической саморефлексии в исторически и географически расширяющемся поле Модерна. Формирование парадигмы позднего, второго (А. Турен) или радикального (Э. Гидденс). Модерна осуществляется на фоне исторической неодновременности, когда одни регионы мира вступили в постиндустриальную стадию Модерна, а другие только переживают процесс институциональной адаптации к Модерну. Поздний Модерн все менее соответствует культурно и исторически ограниченным теориям модернизации, пытавшимся выстроить универсальную иерархию Модерна в мировом масштабе, где страны центра миросистемы будут являть образцы «конца истории» для вечно отстающей периферии, стремящейся к капитализму, демократии, либерализму, формированию нации-государства, рациональной бюрократии, автономии индивида, распространению политического самоуправления, выделению автономной публичной сферы и т.д.

Во многом легитимирующий и интеграционный потенциал первоначального проекта Модерна «эпохи фабричных труд» в настоящее время исчерпан: практическая реализация Модерна для большей части человечества одновременно оборачивается его профанизацией как потерей политикой трансцендентного измерения. Тем не менее, общественная мысль демонстрирует значительную инерцию. Например, теории справедливости в современной политической мысли приобретает популярность как теория «ремонта» позднего Модерна или поддержания статус-кво. Но в перспективе будущего человечеству потребуется не дискурс «ремонта» (Дж. Александер) или консервации некой универсальной модели Модерна («конец истории» Ф. Фукуямы) или иного уже известного проекта, а принципиально новый проект. Соответственно функциональная возможность общественных наук сегодня состоит в реагировании на социальный запрос на производство утопий, легитимирующих морально-этический поворот.

С другой стороны, Модерн как развивающийся проект меняется сам в себе, приспосабливаюсь к новым вызовам и используя все новые возможности, но при этом сохраняя свое ценностное ядро. Ведущие специалисты по Модерну, несмотря на значительные институциональные изменения, постоянно наблюдаемые вокруг, подчеркивают, что мы, обращаясь к окружающей нас современности, все же имеем дело с Модерном, будь то «сингулярная современность» Ф. Джеймисона, «текущая современность» у З. Баумана, «гипермодерн» А. Турена или концепция «радикального Модерна» Э. Гидденса. При этом все концепции, которые шли Модерну на смену, в итоге не смогли его вытеснить с доминирующих позиций в мире. Будь то постмодерн, который, как оказалось, не обладает способностью генерировать универсальное и тотальное в области ценностей и целей; новое средневековье (П. Ханна, У. Эко); мировая де- центрированная империя (М. Хардт и А. Негри), а тем более разнообразные утопические и фундаменталистские проекты, связанные с отрицанием капиталистической системы и надстроенного над ней либерального консенсуса, лежащих в основании легитимности Модерна.

Существует проблема актуальных интеллектуальных вызовов Модерну со стороны концепций постиндустриального, информационного общества, общества знания и т.п. Однако главное - не институциональный, а более универсальный этический вызов, который в них не предложен. Проблема в том, что политическая логика ограниченных интересов даже самых демократичных и «передовых» суверенных наций-государств уже не соответствует все более интенсивному взаимодействию и взаимозависимости человечества на глобальном уровне. Глобализация Модерна лишает этических оснований политическую логику ограниченных интересов даже самых демократичных и суверенных наций-государств. Национальный политический дискурс (национализм) сам по себе не может воспроизвести формат космополитического политического мышления, оставаясь частным и особенным в отношении к всеобщему. Глобализация Модерна - это, прежде всего, проблема достройки мироэкономики до мирополитики. Все более интенсивное взаимодействие и взаимозависимость человечества на глобальном уровне требуют вслед за капиталистической мироэкономикой создания мирополитики как заботы об интересах человечества в целом.

Таким образом, рассмотрение проблемы исторической эволюции парадигмы Модерна от европоцентричной, национально-территориальной к его глобальной, космополитической версии позволяет сделать вывод, что парадигма Модерна продолжает совершенствоваться. Это не позволяет отнести Модерн к числу закрытых исторических эпох. Наоборот, Модерн остается длящимся, «незавершенным проектом» современности, взятой в ее политическом измерении. Модерн, несмотря на убедительную постмодернистскую критику, остается базовой политической парадигмой для легитимации и описания глобальной политической современности, что не позволяет утверждать о вытеснении Модерна из Современности на периферию истории.

Ключевая проблема исторической трансформации советской модели Модерна в том, что Россия и страны СНГ не смогли завершить проект Модерна в его советской, некапиталистической версии, будучи подвергнуты волне распада и демодернизации. В то же время постсоветские общества слишком далеко зашли по дороге Модерна, чтобы удовлетвориться актуальными попытками отгородиться от мира этническими, культурными, географическими и иными границами. Прогнозирование будущего для постсоветского пространства во многом определятся тем, как оно сможет вписаться в глобальный Модерн XXI века как проект для всего мира. И поиск стратегии усовершенствования глобализированного Модерна, смягчения его противоречий может происходить в условиях любой включенной в него национальной социальнополитической реальности.

В настоящее время феноменология может и должна рассматриваться не только как часть истории философии, не только как объект исследования и не только как практика рефлексии и анализа сознания, но и как методология, которая может быть применена в решении различных теоретических и практических исследовательских задач, например в анализе способов консти- туирования политического субъекта в сфере реальной политики.

Говоря об особенностях феноменологического метода как анализа сферы политического, следует отметить, что основное место в нем отводится рефлексивному анализу общих оснований политики, особенностей политической экзистенции человека, а также существенных черт, определяющих человека как политического субъекта. При этом подчеркивается главенствующая роль действия как реализации человеческих способностей и возможностей.

Проблема конституирования политического субъекта подробно разбирается французским философом Полем Рикёром, который исследует ее в русле феноменологической герменевтики, пытаясь выстроить «обобщающую концепцию человека ХХ века» [3, с. 7].

Начиная свои рассуждения, он говорит о соотношении политики, этики и морали и предлагает употреблять термин «этика» по отношению к сфере блага и термин «мораль» по отношению к сфере долженствования. С его точки зрения, этика не может обойтись без морали, поскольку наше стремление к благой жизни не освобождает от императивности по той причине, что существует насилие, которое один человек может совершить по отношению к другому, то есть сфера морали оказывается необходимой как сфера запрета или обязательств [4, с. 2].

Говоря о человеке, он пишет, что человек определяется главным образом своими способностями, которые достигают полной реализации только в условиях политического существования, иначе говоря, в условиях общественного состояния. Рикёр рассматривает человека, существующего в сфере политического и только там получающего возможность наиболее полно реализовать свои способности и возможности. Здесь он следует логике Аристотеля, называя человека «политическим животным».

Для доказательства этого он проводит краткий анализ структуры того, что можно назвать индивидуальной или личностной идентичностью. Поясняется данная структура с помощью серии вопросов, содержащих местоимение «кто»: «Кто именно говорит?», «Кто совершит то или иное действие?», «О ком повествует эта история?» «Кто несет ответственность за данный поступок или причиненный ущерб?» [4, с. 3].

Вопрос «Кто говорит?» является наиболее простым, если сравнивать его со всеми другими вопросами, употребляемыми в мире языка. Лишь тот, кто способен указать на самого себя в качестве автора собственных высказываний, может дать ответ на этот вопрос и назвать самого себя «Я».

Второй этап формирования самости вводится вопросом: «Кто является автором этого действия?». Нужно определить того, кто совершает что-либо в качестве агента, которому может быть приписано это действие и на основании этого вменено в ответственность в моральном и юридическом плане.

Далее Рикёр говорит о «повествовательном аспекте идентичности». Понятие повествовательной идентичности создает необходимую связь между идентичностью говорящего субъекта и идентичностью этико-юридического субъекта. Здесь имеется в виду умение повествовать о своей жизни и тем самым формировать собственную идентичность, основанную на воспоминаниях: «я могу рассказать о себе» [6, с. 32].

Связующим звеном между сферой этики, политики и морали, с точки зрения Рикёра, является справедливость. Справедливость имеет отношение к общественным институтам в той мере, в какой последние рассматриваются с точки зрения распределения ролей, задач, преимуществ или потерь, испытываемых членами общества при условии наличия желания жить вместе, которое превращает общество в единое целое, основанное на сотрудничестве. И общество, рассматриваемое под таким углом зрения, является политическим обществом [4, с. 35].

Здесь необходимо вернуться к определению политического субъекта, становление которого предполагает, по Рикёру, диалогичность [6, с. 16]. Он пишет, что самость формирует свою идентичность только в структуре отношений, где диалогическое измерение преобладает над монологическим. Рикёр различает понятия «другой» и «другие», где «другой» - это субъект межличностных отношений, встреч «лицом к лицу», отношений «Я» и «Ты», где правила общения диктуются дружбой, любовью и прочими типами «особого» отношения к человеку. Термин «Другие» может быть заменен термином «Любой» или «Каждый», то есть он имеет отношения к сфере дистанцированных отношений в обществе, определенных правилами общественных институтов, а не межличностного общения. Именно на этом уровне, с точки зрения Рикёра, происходит становление справедливого, поскольку эти отношения является именно общественными. Они подразумевают равное и беспристрастное отношения к другому субъекту политического общения. Эти черты можно назвать также основными характеристиками «человека политического», поскольку полную реализацию они получают только в сфере политики.

Итак Поль Рикёр делает акцент на тройственной основе -лингвистической, практической, повествовательной - на которой конституируется этический субъект, могущий существовать только в обществе, а точнее - в рамках справедливых социальных институтов. Такое существование, с его точки зрения, предполагает, во-первых, диалогичность, то есть такое отношение к Другому, где он воспринимается как равный мне; а во-вторых, справедливость, как связующее звено между сферой морали, этики и политики.

При этом важным моментом в конструировании идентичности политического субъекта Рикёр считает нарративную идентичность как способность именовать себя, быть субъектом истории и способность быть субъектом собственных действий, считать себя автором своих поступков: человек осознает, что является субъектом деятельности, за которую несет ответственность.

В представлении Рикёра сфера политического - область наиболее полной реализации человеческих способностей, а сама область политики рассматривается как основанная на наличии желания людей жить вместе, которое превращает общество в единое целое, основанное на сотрудничестве.

Данный феноменологический анализ конституирования политического субъекта дает еще одно важное следствие: объявление чего-то или кого-то «неполитическим» есть уже само по себе политического решение. Мы не можем просто сказать, что с завтрашнего дня перестаем участвовать в политической жизни своей страны, своего народы и т.п. Это будет политическое заявление. Причем решение выйти из политической системы не гарантирует автоматически такого выхода, оно лишь исключает человека из числа субъектов политики и оставляет право принимать политические решения за другими. Так же, как с позиции Ж.-П. Сартра сознательный отказ человека от своей свободы будет свободным выбором, так и сознательное решение не участвовать в политической жизни будет политическим выбором, за который, как и за всякое другое политическое решение, мы будем нести ответственность.

До 50-х годов XX века институциональный подход доминировал в политических науках. Главной задачей политологов было описание конституций, правовых систем и правительственных структур, а также их сравнение в пространственно-временном измерении на международной арене. Институционализм фактически отождествлялся с политологией.

Несмотря на то, что институционализм никогда на деле не исчезал, но до 70-х годов ХХ века считалось, что он находится за пределами основных течений политологии. Марш и Олсен, которые внедрили термин «новый институционализм», считали, что политические институции «утратили свое назначение в сравнении с позицией, которые они имели в предшествующих политических теориях». Они критиковали главное течение политологии как «редукционистиче- ское». Бихевиоралисты считали, что институции выделились из агрегаций личностных ролей, статусов и соответствующих реакций.

«Специфической чертой неоинституционализма является изучение реального поведения индивидов, ограниченных институциональными рамками, а не рассмотрение структурных и функциональных аспектов деятельности» [1, с. 17].

Каковы отличительные черты нового институционализма?

Нормативный институционализм показывает, как нормы и ценности, воплощенные в политических институтах, формируют поведение личностей.

Институцинализм рационального выбора утверждает, что политические институции являются системами правил и стимулов. В рамках этих систем личности стараются максимизировать приспособленность к групповым образованиям.

Исторический институционализм выявляет, каким образом выборы, относящиеся к формированию институциональных правительственных систем влияют на последующее принятие решений личностями.

Эмпирический институционализм наиболее близок к пониманию традиционного институционализма. Классифицирует различные институциональные типы и анализирует их влияние на функционирование правительств.

Международный институционализм доказывает, что деятельность государств осуществляется в рамках структурных ограничений (формальных и неформальных) международной политической жизни.

Социологический институционализм анализирует способ, в рамках которого институции создают условия для личностей. Представители этого течения вырабатывают теоретические предпосылки для нормативного институционализма в политологии.

Сетевой институционализм показывает, как политическое поведение формируется посредством зачастую имеющих место неформальных интеракций между группами и личностями.

Черты нового институционализма можно представить в виде шести аналитических положений:

От концентрации внимания на организациях к концентрации внимания на правилах.

Переход от формального к неформальному понятию институции.

Переход от статического к динамическому понятию институции.

Переход от приверженности ценностным ориентациям к позициям критического отношения к ценностям.

Переход от холистического к разноплановому понятию институции.

Переход от обособленности институций к взаимосвязи и взаимозависимости.

Тренд от концентрации на организациях к концентрации на правилах.

Новый институционализм отходит от того, что Фокс и Миллер называли «стандартной» традицией институционального анализа. Они не отождествляют уже политические институции с политическими организациями; политические институции упоминаются лишь, скорее всего, как совокупность правил, которыми руководствуются отдельные социальные актеры и организации [3, с. 78].

Институции определяют правила игры, а организации также как и личности, являются участниками этой игры. Как выяснили Фокс и Миллер, институции - это совокупность правил, которые существуют внутри организации и между ними, а также под ними, над ними и вокруг них. Хотя организации не отождествляются с конституциями, они остаются важным предметом заинтересованности в рамках анализа, проводимого представителями нового институционализма. Они трактуют организации как совокупных акторов, которые подвержены различным институциональным ограничениям, и той сферы, в рамках которой развиваются и выражаются институциональные правила.

Тренд от формального к неформальному пониманию понятия институции.

В противоположность традиционному институциональному подходу, новый институционализм сконцентрирован на неформальных конвенциях и формальных правилах. Доминирующие неформальные конвенции могут получить перевес над формальными правилами (как в случае многих инициатив на предмет «равных шансов»), либо служить для внедрения и (диффузии) изменений в формальных установлениях. Анализ политических сетей показывает, как неформальные механизмы формирования политики могут сосуществовать с формальными установлениями в той же мере как и равноправные институциональные формы. Принятие в расчет как неформальных правил, как и формальных, расширяет и углубляет понимание политических институтов.

Тренд от статистического к динамическому понятию институции.

Стабильность является характерной чертой институции: три десятилетия назад Хантингтон определил политическую институцию как «стабильные и повторяющиеся примеры поведения». Марш и Олсен считают, что институция «производят и поддерживают острова несовершенной и временной организации в потенциально-родственных политических мирах». Представители нового институционализма изучают, таким образом, как человеческая деятельность производит и политическую, и институциональную стабильность. Институональные правила должны поддерживаться на протяжении времени, однако спорным является вопрос, в какой степени напряжение институционального процесса может быть урегулировано правилами.

Тренд от скрытых ценностей к критическим позициям по отношению к ценностям.

Представители нового институционализма стараются идентифицировать разнородные способы установления и формирования институции через ценности данного общества, которые в то же время могут быть спорными и постоянно изменяться. Исследователь Оффе утверждает, что институции по правилам меняются тогда, когда меняются ценности, которые являются их предпосылками, и тогда, когда институции перестают соответствовать «иным ценностям».

Тренд от холистического к разноплановому понятию институции.

Противоположность представителям старого институционализма, которые обычно описывали и сравнивали между собой целые правительственные системы, сторонники нового институционализма сосредоточились на институциях, которые являются составными частями политической жизни: избирательных системах, системах налогов и сборов, процессе принятия решений в правительстве, установлениях, касающихся бюджета или формирования политики, отношениях между правительствами разных государств или правилах принятия решений. Такие институции выражаются в образе формальных структур и официальных процедур, а также в образе молчаливых договоренностей и конвенций, которые переходят границы между организациями - как в рамках публичного сектора, так и вне его. Институции можно считать различающимися в том смысле, что они не могут быть в целом гармонизированными между собой, создавая совокупную целость, представлять собой разрешение желаемых с функциональной точки зрения проблем. Они различаются также в том смысле, что «не олицетворяют различные способы взаимодействия различных личностей и групп по отношению к властным структурам». Институции представляют собой уклад сил, показывая определенный способ деятельности, который включает в себя различных социальных актеров и исключает других. Третий источник внутренней дифференциации связан с тем, что институции никогда не являются полностью замкнутыми «либо целостными». Институциональные правила могут создавать также различные девиации, конформизм, а также стандарты. Они эволюционируют непредсказуемым образом, когда актеры стараются помочь себе в новых или неясных ситуациях, игнорируя существующие правила, или стараются так адаптироваться, чтобы служить частным интересам актеров. Когда доходит до проб целевого изменения институционных правил, старые и новые правила могут существовать одновременно, управляя интеракциями в разных частях, либо на разных уровнях политической системы.

Литература

политический модерн информационный общество

Сергеева, Е.В. Формирование методологии анализа политических институтов. Автореферат дис... кандидата политических наук. - Саратов, 2006.

Вдовина, И.С. Памяти Поля Рикёра // Вопросы философии. - 2005. - № 11.

Рикёр, П. Герменевтика и социальные науки // Рикёр П. Герменевтика. Этика. Политика. Московские лекции и интервью. - М., 2007.

Рикёр, П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике / Пер. с фр. и вступит, ст. И. Вдовиной. - М., 2002.

Рикёр, П. Мораль, этика и политика // Рикёр П. Герменевтика. Этика. Политика. Московские лекции и интервью. - М., 2005.

Рикёр, П. Повествовательная идентичность // Рикёр П. Герменевтика. Этика. Политика. Московские лекции и интервью. - М., 1995.

Рикёр, П. Справедливое. - М., 2005.

Размещено на http://www.allbest.ru