Досуговые практики в современной культуре

Размещено на http://www.allbest.ru/

Досуговые практики в современной культуре

досуг труд дауншифтинг гибкость

В современной гуманитарной науке существуют различные подходы к интерпретации феномена досуга, среди которых можно выделить, по крайней мере, два основных направления, акцентирующих различные существенные черты данного явления. Во-первых, это аспект деятельностного «высокого» досуга, восходящего к греческой традиции и, во- вторых, это аспект «праздности», имеющий отношение, в первую очередь, к римско-латинскому пониманию otium. Примечательно, что в своем первоначальном виде греческий досуг лишен жесткой противопоставленности, существующей между деятельностью и праздностью, столь характерной для более позднего времени. Так, досуг для Аристотеля означает не право на безделье, а свободное время для занятий политической жизнью, т. е. отправления своих гражданских обязанностей и времени для занятия философией, для созерцания. В «Политике» Аристотель, рассуждая о возможности наслаждаться досугом, приводит пословицу: «Нет досуга для рабов» [1, с. 619], подтверждая, что досуг возможен только для тех, кто ведет свободный образ жизни, не ограниченный никаким принуждением. Поэтому наряду с рабами досуга лишены и ремесленники. Ведь ремесленники живут в ограниченном рабстве, так как вынуждены жить за счет занятий, выполняемых за плату. При этом для свободного гражданина досуг не- обходим как образ жизни, свободный от тяготы труда и заботы о насущном. При напряженной полисной жизни, которая требовала постоянного участия, такая свобода была необходима как раз для того, чтобы иметь возможность заниматься делами полиса. С другой стороны, Аристотель требует досуга и для философа, но уже досуга как свободы от всепоглощающей политической деятельности. При этом здесь досуг представляется уже не только и столько как свободное время, а как созерцание, т.е. как покой, лишенный, как говорил Платон, «хлопотливости». Таким образом, для греков, по крайней мере, в лице Аристотеля, нет никаких противоречий: досуг - это и образ жизни, дающий возможность заниматься деятельностью, достойной свободного гражданина, и покой, который является конечной целью всякой деятельности: «война существует ради мира, занятия - ради досуга».

Но уже в период поздней Античности можно наблюдать начало постепенной инверсии досуга. Весьма показателен в этом смысле судебный процесс, описанный Я. Межерицким, который имел место в 66 г. н. э. [8]. Суть дела состояла в том, что в римском сенате сенатору Тразею Пету было предъявлено обвинение в уклонении от общественных обязанностей и предпочтении досуга. Необходимо сразу отметить, что дело это было сфабриковано и инициировано Нероном для устранения влиятельного и активного политического деятеля, каковым, собственно говоря, и являлся Тразей Пет. Его неучастие в политической жизни было вынужденным, здесь можно, скорее, говорить об «отставке», чем о добровольном уходе в досуг. В данном случае нам важен сам факт обсуждения досуга именно в политическом дискурсе. Еще Цицерон в своем трактате «Об обязанностях» [10, с. 124-125], рассматривая соотношение политической деятельности и досуга, допускает последний лишь в качестве его полезности государству, и речь, конечно же, идет о занятии науками.

Новая мораль, мораль частной жизни, основанной на досуге, вошла в противоречие с общепринятыми нормами общественной жизни, которые регламентировали подчиненность всех сфер существования индивида служению государству. По всей видимости, с этого времени, с поздней Античности, и начинает складываться то амбивалентное отношение к досугу, которое мы можем наблюдать на протяжении всего Средневековья и которое в своих основных формах дошло до наших дней. Но необходимо оговориться, что пока противоречие касается только лишь области политического дискурса как противопоставленность частной и общественной жизни, тогда как в эпоху Средневековья акцент переносится в область морали.

Для средневековой христианской морали досуг, прежде всего, представляется праздностью, низведенной до тягчайшего греха, ведь в стратифицированном обществе Средневековья каждому была предназначена определенная деятельность в зависимости от места, занимаемого в социальной иерархии. И если для Бл. Августина желание покоя и досуга для занятий философией и созерцания еще вполне вписывается в идеальную модель христианской жизни, т. е. в монашество, то уже у Св. Бенедикта эти важнейшие черты монашеской жизни рассматриваются как опасность, избегать которой следовало с помощью физического труда и чтения Писания. При этом для представителей других сословий обнаруживаются санкционированные формы досуга в его праздничноигровом инварианте - карнавалы и рыцарские турниры, которые, по утверждению Ле Гоффа, «выражали самую суть жизни рыцарей» [7, с. 439]. Ритуально-символический аспект жизни рыцарства, в наиболее полной форме нашедший свое отражение в турнирах, может быть положен в основу понимания дальнейшей трансформации досуговых практик в европейской культуре. Рыцарские турниры, появившись первоначально из вполне практических нужд как способ «заработать на пленнике», получив за него выкуп, постепенно превращаются в занятие для благородного сословия, строго подчиненное определенным регламентам и правилам. К середине XIII в. происходит замена боевого оружия специальным «оружием мира», появляется более строгий турнирный кодекс, преследующий цели безопасности участников, и постепенно, к моменту своего расцвета в XV в., турниры становятся, в первую очередь, зрелищем сродни карнавальному, служащим презентацией статуса и демонстрацией сословной чести. «Все перегружено роскошью и украшательством, исполненным красочности и фантазии» [9, с. 88]. Уже лишенные какой-либо прагматики, вошедшие в противоречия с военными реалиями своего времени, неоднократно запрещаемые церковниками и королями, приводящие к бесполезным жертвам, рыцарские турниры продолжали жить вопреки всему как подтверждение привилегий самого сословия, породившего их, как установление индивидуальной свободы, проявленной в риске, в мире, где каждый был связан сложными иерархическими путами.

К XVII в. древние аристократические идеалы вместе с понятием чести привнесут с собой в изменившуюся европейскую культуру и представление о досуге как уделе избранных, знаке привилегированности. Спустя два века Т. Веблен, описывая ситуацию своего времени, писал, что воздержание от труда стало признанным знаком статуса и репутации: «Воздержание от труда теперь является не только почетным или похвальным делом, но становится тем, что необходимо для благопристойности... Воздержание от труда традиционно свидетельствует о состоятельности и, следовательно, является общепризнанным показателем положения в обществе» [3, с. 87]. Но с началом массовизации досуга, происшедшей в результате индустриальной революции в связи с введением 8-часового рабочего дня и двух выходных, происходит «демократизация» досуговых практик, за которой скрывается хорошо нам известная социальная дифференциация.

Возрастающее количество свободного времени за пределами «праздного класса» требовало не только тщательного изучения, но и неустанной заботы со стороны властных структур, которая получила свое выражение в концепте «организованного досуга». Так, Ж. Дюмазедье в труде «К цивилизации досуга» определил досуг как совокупность занятий, служащих для того, чтобы «отдыхать, развлекаться, развивать свою информацию или образование, свое добровольное социальное участие - после выполнения профессиональных, семейных и общественных обязанностей» [6, с. 87].

И если досуг в своей рекреационной функции относится, в первую очередь, к компетенции индивида, то, что касается остального - развлечения, образования, социального участия - несомненно, именно на них и направлены различные способы контроля, причем как идеологического, так и экономического характера, начиная от популяризации массового спорта и спортивных зрелищ в Советском Союзе и Германии 30-х гг. XX в. и заканчивая современной индустрией досуга, существующей на основе идеологии консюмеризма. Эта идеология манифестирует, что общество потребления предоставляет условия для «выравнивания возможностей и удовлетворения всех видов вкуса, спроса и амбиций» [5, с. 56]. Эта иллюзия равных возможностей, реализуемая именно в досуговых практиках, которая еще в 70 году была описана Бодрийяром в работе «Общество потребления» [2], в полной мере соответствует требованиям и чаяниям массового общества. Современная трактовка, точнее, презентация досуга как времени осуществления нашей индивидуальной свободы, времени, когда мы не трудимся и не участвуем в процессе производства, времени-привилегии, дарованного нам индустриальным развитием, представляет собой хорошо сконструированный идеологический миф, призванный скрыть от нас отсутствие свободного времени и досуга как неутилитарной и самоценной сферы нашего существования, которой мы можем распоряжаться по своему усмотрению. Для создания и поддержания этой иллюзии свободного эгалитарного досуга широко используются различные мифопродуцирующие технологии, задействованные, в первую очередь, в сфере рекламы. Образ жизни, который предлагается рекламой, за своей иллюзорностью скрывает императив потребления, распространяющийся на все области человеческого бытия. За яркими картинками экранных образов стоит обещание подлинности и безопасности существования при условии следования предписанной стратегии потребления. Экспансия подобного рода идей привела к реорганизации городского ландшафта и насыщению его различными местами для проведения досуга: ночными клубами, игровыми залами, компьютерными клубами, торгово-развлекательными/досуговыми комплексами и т.д. Причем на примере последних отчетливо видно, каким образом происходит внедрение мифа о безопасном насыщенном досуге в массовое сознание. Построенные по принципам «город в городе» и «all inclusive», торговые комплексы симулируют идею реальности, создавая замкнутое пространственно-временное поле, в котором индивид может реализовать свои потребности, которые, в свою очередь, инициированы все той же идеологией потребления. Сама организация внутреннего пространства создает атмосферу праздничности (музыка, представления), «райского места», перенасыщенного всевозможными услугами и товарами на любой вкус и кошелек. Базовая потребность в безопасности реализуется благодаря яркому, но мягкому освещению, имитирующему солнечный свет, прямыми, хорошо просматриваемыми «улицами» - проходами или, в случае цилиндрической формы, - паноптикума, концентрированности пространства на одной точке - наблюдателе, он же - потенциальный покупатель. Потребность в индивидуации и самоутверждении реализуется с помощью возможности выбора как способа проведения времени внутри этого «города-солнца»: шопинг, к которому относится и более интеллектуальный вид времяпровождения - посещение книжных магазинов; оздоровление - бассейн и аквапарк, тренажерный зал; развлечения - кинотеатр, бильярд и т.д.

Подобные технологии в области досуга призваны скрыть обусловленность и отсутствие самостоятельной ценности свободного времени. На наш взгляд, досуг обусловлен двояко. Во-первых, и это наиболее очевидно, временная регламентированность, которая заключает досуг в определенные временные рамки - отпуска, каникулы, уикенды и т.д. И во-вторых, это обусловленность внутреннего содержания. Время, которое не отдано непосредственно процессу труда, принадлежит второму вектору существования современной цивилизации - потреблению. Такая бинарная структура социального времени демонстрирует то, что именно потребление становится принудительным фактором, организующим и контролирующим наше жизненное пространство. Мы не можем распоряжаться временем досуга по своему усмотрению, получить удовольствие от его бесцельной и бездумной растраты (надо заметить, что за редким исключением получение удовольствия вообще не входит в область досуговой деятельности). Ангажированные представлениями о статусе, социальных ролях, здоровьи, образовании и т.д. нам приходится экономно распределять свое время досуга между здоровым образом жизни, престижным потреблением, потреблением культуры и т.д.

Фитнес-клубы и йога, курорты и «интеллектуальные» туры, курсы изучения языка и флордизайна - это и многое-многое другое в конечном счете оказывается потреблением символических образов, которые служат целям социальной стратификации. Вся сфера досуга оказывается маркированной принадлежностью к определенной группе, сообществу, классу индивидов. «Скажи мне, как ты проводишь свое свободное время, и я скажу, кто ты» - перефразирование старой поговорки как нельзя лучше описывает проблему дифференциации общества в области досуга.

Различные роли, который играет индивид в «обществе спектакля», детерминируют способы проведения досуга, трансформирующиеся в системы самопрезентации. Одним из таких способов представляется культурный туризм, превратившийся, по меткому замечанию Х. Гумбрехта, в «социальную обязанность» [4, с. 26]. Потребность в посещении культурно-исторических объектов, на протяжении долгого времени считавшаяся признаком «образованности» и позволявшая маркировать принадлежность к привилегированному обществу, в связи с социальными последствиями индустриальной революции (нормированием рабочего времени, введением всеобщего образования и т.д.) приобрела массовый характер и стала неотъемлемой частью мотивационной сферы досуговой деятельности. Широкое распространение массового культурного туризма привело к его превращению в ритуализированную досуговую практику, участие в которой обусловлено системой самопрезентации, востребованной в обществе потребления. Внедрение посредством массовой культуры образа преуспевающего представителя среднего класса, посвящающего свой досуг разнообразной деятельности, смысл которой можно свести к понятию «забота о себе», служит своеобразной дисциплинарной практикой, призванной если не контролировать, то организовывать то время, которое в социологии принято называть свободным - но свободным от труда, а не от тотального контроля общества, пусть даже и посредством «социальной обязанности». Именно позиция «социальной обязанности» формирует в системе общественных взаимодействий новую сферу досуга или «досуговой деятельности», которая вытесняет представление о праздной свободе на периферию жизненных установок. Это происходит в связи с изменившейся ключевой ценностной установкой на личностную творческую активность, что не допускает в качестве положительных жизненных стратегий стратегию праздности. Данная переоценка ценностей становится возможной прежде всего благодаря появлению нового социального субъекта, чье воление направлено на преобразование действительности и чья деятельность служит созданию нового модуса бытия. Homo economicus, будучи вначале лишь теоретическим конструктом неолиберальной экономики, в эпоху массового потребления превращается в реально действующего и волящего субъекта не только в экономической, но также в политической и культурной сферах. Этот новый массовый человек оказывается «виновным» в разрушении «трансцендентного» (Ю. Хабермас) и «социального» (Ж. Бодрийяр), устанавливая новый порядок в отношении той традиции, в русле которой как раз и сформировались понятия «социального», «трансцендентного», «культурного», «исторического» и т.д.

Изменения в системе культурно-исторических традиционных смыслов коснулись всей области человеческого существования, в том числе и повседневных практик, в особенности тех, что непосредственно формировались вокруг «отживающих» либеральных культурных констант - труда, истории, свободы, личности, нации и т.д. Для нового деятельного субъекта социальной практики оказывается необходимым переосмыслить всю систему жизненных установок в связи с тем полем неопределенности, которое с необходимостью возникает при смене культурных детерминант. Неоднозначность интерпретаций историко-культурного прошлого, множественность которых поставила под сомнение само наличие единого пространства исторического опыта, актуализировала весь комплекс проблем, относящийся к самоидентификации индивида и группы, который концептуализировался в социогуманитарном дискурсе в «поиски идентичности». Концепт идентичности, выстраиваемый исходя из определенной культурно-исторической, этнической, религиозной и т.д. принадлежности, конструируется на основе неких опорных точек, в которых материализуются базовые ценности.

Одной из таких ценностей во второй половине ХХ в. становится отношение к труду, который из непрерывной длительности, сопровождающей человека на протяжении всей жизни, постепенно начинает обретать дискретность, распадаясь на сферы строгой заданности и возможной вариативности. Анализируя специфические особенности информационного, сетевого общества, Кастельс отмечает, что одной из главных черт информационно-технологической парадигмы, которая и лежит в его основе и проявляется во всех его аспектах, является гибкость. Причем гибкость относится как к системе производства и общества в целом, так и к системе труда и рабочего времени. Исследования, проведенные в индустриально развитых странах, показали, что в последние десятилетия прошлого века появилась тенденция к сокращению рабочего времени совместно с возрастающим разнообразием рабочих графиков. Постепенно происходит дифференциация продолжительности рабочего времени среди различных рабочих групп. Наряду с существованием стандартизированных, жестко фиксированных графиков работы все более возрастает доля гибких временных графиков. В новых условиях меняющихся производственных отношений можно прогнозировать, что рабочее время в своем традиционном понимании будет постепенно терять центральное положение во времени жизни индивида. Но при этом необходимо отметить, что речь идет в первую очередь о времени, связанном с нормированным рабочим днем. Переход к гибким графикам приведет к увеличению трудовой нагрузки, что особенно заметно уже для топовых управленческих позиций. И в этом случае наблюдается совершенно обратная ситуация, когда ненормированный рабочий день полностью подменяет собой время жизни.

Подобное положение дел не является абсолютно новым, но, то отношение к труду и трудовому времени, которое прежде было распространено в интеллектуальной и творческих сферах труда, теперь востребовано повсеместно. Превращение досуга в труд для тех, кто не мечтал с детства стать менеджером высшего звена на предприятии, оборачивается парадоксальной ситуацией, когда не труд становится наказанием, а вся жизнь превращается в него. Неудивительно, что именно в сложившейся ситуации начинает складываться традиция нового отношения к труду и досугу, носителем которой стало движение «дауншифтинга».

Дауншифтинг, буквально - «движение вниз», представляет собой сознательный добровольный отказ от движения по карьерной лестнице, зачастую связанный с понижением социального статуса и ухудшением материального положения, для освобождения времени досуга и посвящения его другим, не связанным с работой видам деятельности. Одной из отличительных черт дауншифтинга является не просто движение вниз, а «скатывание» с уже завоеванных, достаточно высоких позиций. Как явление дауншифтинг не представляется абсолютно новым в культуре. Мы можем обнаружить достаточное количество частных примеров, когда некто отказывается от заоблачных карьерных перспектив ради жизни, в которой есть место для личной свободы и личного досуга. Достаточно вспомнить историю, рассказанную Д. Коуплендом в романе «Поколение Х», где социальный протест личности против навязываемых ценностей общества потребления приводит героев к самоизоляции в узком кругу единомышленников. Но ситуация 70-х, а именно она описывается в романе, несколько отличается от того, что мы можем наблюдать в наши дни. В последнее время широко распространяются идеи поиска своего истинного Я, вокруг которых объединяются люди совершенно различного социального статуса и профессиональной деятельности. Так, согласно исследованиям, проведенным в 2003 г. Australia institute, 23 процента австралийцев в возрасте от 30 до 59 лет сознательно пошли на понижение своего материального уровня жизни [11]. Причем, как утверждают сами респонденты, главным мотивом для дауншифтинга стало стремление получения удовлетворения от жизни, которое заключает в себя и большее количество времени для общения с семьей, и заботу о здоровье, и гармонизацию всех сторон жизни в целом. Подобная ситуация складывается и в остальных развитых странах. Движения дауншифтеров существуют в Соединенном Королевстве, Франции, США, а в России не так давно появилось одноименное интернет-сообщество. Во многих странах дауншифтинг рассматривается учеными как быстро набирающий силу социальный фактор, способный влиять на атмосферу общества, который, по прогнозам западных специалистов, в скором времени сможет обрести и политический вес.

Связано ли широкое распространение данного явления с наступлением эры изобилия, или это естественная реакция на все более усугубляющуюся материалистичность современного общества? Думается, что правомерно признание обоих факторов. Классический дауншифтинг как определенная тенденция в отношении к трудовой деятельности и досугу появляется и распространяется в первую очередь в странах со стабильными экономиками. И дело не в том, что, как считают некоторые авторы, для «движения вниз» необходимы накопления, которые позволят обеспечить существование во время пребывания на Гоа («гоашифтинг»). Ведь последний, скорее, относится к ситуации рантье, в которой приоритет принадлежит не отказу от беспрестанной гонки в обществе потребления, а стремлению обеспечить себе нишу в этом обществе вне зависимости от сложившейся конъюнктуры. «Истинный» дауншифтинг в первую очередь мотивирован поиском своего истинного Я и наиболее полной реализацией творческого потенциала личности. Различие здесь, скорее, в расстановке акцентов мотивации, а не во внешних проявлениях. Вообще, степень удовлетворенности от предпринятых решительных изменений в собственной жизни зависит, как представляется, в немалой степени от поставленных целей и системы ценностей. Не секрет, что около трети из тех, кто все-таки решился на дауншифтинг, остались недовольны понижением доходов, а часть вообще пожалели о предпринятых действиях. Можно предположить, что те дауншифтеры, которые достигли желаемого, имели ясное представление о том, ради чего, собственно, они предпринимают «движение вниз». Более того, многие из тех, кто изменил свою жизнь, само направление движения интерпретируют иначе: «Они часто говорят, что не воспринимают себя двигающимися “вниз” в каком-либо ином смысле, кроме как денежного. Для них финансовый аспект стал менее важным. В любом случае, они не ощущают снижения, наоборот, для них типично ощущение собственной успешности, движения к новому стилю существования, в котором проявляются ранее подавляемые аспекты их личности и их жизни» [11]. То есть, более правомерно было бы говорить об «upshifting», если исходить из самой сущности явления, а не его восприятия социумом. Если появившийся досуг посвящен открывшимся возможностям в творчестве, общении с близкими и природой, в конечном итоге всему тому, на что не хватало времени из-за напряженного рабочего графика, то дауншифтинг приносит ощущение наполненности жизни и открывает перспективы самореализации. В противном же случае, при отсутствии явных целей и представлений о том, что именно хотелось бы изменить, появляется чувство неудовлетворенности и сожаления.

В целом проблема соотношения роли трудовой деятельности и досуговой представляется одной из наиболее актуальных при рассмотрении современного социокультурного процесса. В ходе этого процесса, во-первых, трансформируется само представление о труде, который теряет свое главенствующее и структурообразующее положение в жизни человека, вытесняясь в область долженствования. Теперь трудовая деятельность все чаще востребована индивидом лишь в целях поддержания жизненного оптимума. Иначе говоря, человек должен трудиться, так как представляет собой существо биологическое, для функционирования которого необходима пища. В то время как успешность, самореализация и другие жизненные ценности переносятся в сферу досуговой деятельности. И, во-вторых, как следствие происходит реструктуризация самого досуга, в область которого помещается сама экзистенция. В досуговом пространстве акцент переносится с отдохновения и праздности на активную деятельность, связанную с постижением смысла своего существования, различными практиками самореализации и насыщенной интеллектуальной деятельностью. Целью такой деятельности становится гармонизация как внтуриличностного аспекта, так и всего контекста существования человека, включая природу и общество. В данном случае мы имеем дело с явлением, которое условно можно было бы обозначить как «экологический досуг». Перефразируя Маклюэна, можно сказать, что современное общество, освобождаясь от специалистского рабства, обретает свои точки опоры в досуге, означающем жизнь, полную человеческого достоинства, в которую человек вовлекается целиком.

Список литературы

1. Аристотель. Собрание сочинений: в 4 т. Т. 4. - М., 1983.

2. Бодрийяр Ж. Общество потребления. - М.: Республика, Культурная революция, 2006.

3. Веблен Т. Теория праздного класса. - М., 1984.

4. Гумбрехт Х.У. В 1926: на острие времени. - М., 1995.

5. Долгин А. Манифест новой экономики. Невидимая рука рынка. - М.: Аст, 2010.

6. Дюмазедье Ж. На пути к цивилизации досуга // Вестн. МГУ. Сер. 12. Соц.-полит. исслед. - 1993. - №1.

7. Ле Гофф Ж. Цивилизация Средневекового Запада. - Екатеринбург, 2005.

8. Межерицкий Я.Ю. Iners otium // Быт и история в античности. - М.: Наука, 1988. - С. 41-68.

9. Хейзинга Й. Осень Средневековья. - М., 1988.

10. Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. - М., 1993.

11. Christie Breakspear and Clive Hamilton. Getting a Life. Understanding the downshifting phenomenon in Australia // Discussion Paper. № 62. February-. 2004. URL: www.tai.org.au

Размещено на Allbest.ru