Основания деструктивности религиозного экстремизма

Размещено на http://www.allbest.ru/

Основания деструктивности религиозного экстремизма

Термины деструкция и деструктивность пришли в различные отрасли гуманитарного знания из области психологии, где определяются как отрицательное отношение человека к самому себе или к другим и соответствующее этому отношению поведение. При этом под деструкцией понимаются сами действия, а под деструктивностью - атрибутивная способность к ним. Согласно концепции З. Фрейда, деструктивность свойственна всем человеческим существам, различие касается главным образом ее предметов: другие - это люди или сам носитель деструктивности. Деструктивность - следствие блокировки плодотворной энергии, препятствий на пути к развитию, к самоосуществлению, когда человеку не удается реализовать свой потенциал.

Само представление о деструктивности восходит к Г.В.Ф. Гегелю, а именно, к его категории негативности. Сущность этого явления состоит в том, что вследствие противоположности души и сознания создается диалектическое движение духа, которое приводит к отрицанию внешнего, временного. При этом никакое явление в мире не исчезает, а продолжает существовать в «снятом» виде, так как каждая последующая ступень развития духа вытекает из предыдущей, вбирая в себя все ценное, поскольку ничтожное и исчезающее составляют лишь поверхность мира, а не его подлинную сущность. Подлинную сущность мира составляет в себе и для себя сущее понятие, и мир, таким образом, сам есть идея. Следовательно, внутренняя противоречивость духа приводит к самоотрицанию. Поэтому все диалектические закономерности онтологии проецируются на социальную реальность: диалектическое развитие общества происходит за счет взаимодействия и отрицания противоположностей, например, индивида и рода. Таким образом, Гегель понимает категорию негативности в качестве всеобщего принципа движения и, таким образом, создает основу для развития в будущем категории социальной деструкции.

Если Гегель акцентирует внимание на онтологии негативности, то Ф. Ницше меняет ракурс, и приоритетным для него становится антропологический аспект, определяющий все стороны жизни. Ницше, как и Гегель, не использует собственно термин `деструктивность', однако в его высказываниях присутствуют размышления по поводу социальной деструкции и это, прежде всего, исследование жестокости как атрибута жизни. Для Ницше подлинное бытие возможно лишь там, где произошел отказ от традиционных ценностей во имя свободного творчества человека, главными деструктивными феноменами для него оказываются религия и государство - «самое холодное из всех холодных чудовищ <…> где все вместе пьют яд, хорошие и дурные; государством, где все теряют самих себя, хорошие и дурные; государством, где медленное самоубийство всех - называется «жизнь»». Ницшеанский парадокс заключается в том, что вредность религии, государства и общества объясняется именно тем, что они препятствуют человеку проявлять свою разрушительную силу, которая, в свою очередь, и есть подлинное созидание. Вечная радость становления, - пишет мыслитель, - заключает в себе также и радость уничтожения. Если для Гегеля уничтожение есть лишь понимаемая безоценочно неизбежная реальность, оправданная, когда в ней проявляется дух, то для Ницше в центре оказывается иррациональная стихийность, отрицающая все, что препятствует проявлению природы человека, которой, по его мнению, наиболее соответствуют жестокость и неограниченная свобода. Таким образом, деструктивность для Ницше становится самостоятельной и даже абсолютной ценностью, что в приложении к социальной реальности означает ценностный базис именно для развертывания экстремизма, в том числе религиозного.

Законченный вид концепция деструктивности приобрела у мыслителей франкфуртской школы. Так, М. Хоркхаймер и Т. Адорно считают, что практическая тенденция к самоуничтожению присуща рациональности с самого начала. Главным инструментом саморазрушения общества оказываются отношения власти и подчинения, политика. Их опасность состоит в том, что в результате их деятельности уничтожается индивидуальность. Сегодняшний распад индивидуальности не только заставляет рассматривать эту категорию в качестве исторически преходящей, но и пробуждает сомнения в ее позитивном существе… Под знаком индивидуальности реализовала себя тенденция к эмансипации человека, но в то же самое время эмансипация явилась результатом именно тех механизмов, об освобождении человечества от которых как раз и шла речь.

Если для старших франкфуртцев деструкция - зло, то Г. Маркузе возродил ницшеанское убеждение в ее полезности для развития человека, дополнив его идеями З. Фрейда. Разрушение и созидание взаимообусловлены, дополняют друг друга: «отношение между свободой и репрессией, производительностью и деструкцией, господством и прогрессом есть принцип цивилизации». При этом Маркузе вводит историософский момент: он отмечает, что принцип господства является общим для любого периода развития человечества. «Несмотря на все исторические изменения, господство человека над человеком в социальной действительности по-прежнему есть то, что связывает дотехнологический и технологический Разум в единый исторический континуум». При трансформации общества в технологическую рациональность господство, игнорируя интересы целого, превращается в самоцель, степень репрессии не уменьшается, хотя, по мнению Маркузе, должно быть иначе - чем выше уровень развития цивилизации, тем ниже степень необходимой репрессии для продуктивного развития социума.

Таким образом, франкфуртская школа создала представление о социальной деструкции как о процессе подавления свободы индивида прежде всего через политическую и технологическую сферы.

Иных взглядов на данный вопрос придерживался И.А. Ильин. Он создал представление о государстве как о факторе, противостоящем деструкции. По его мнению, «достойная и творческая жизнь человеческого духа остается высшей целью политики, а положительное право и государственная организация являются средством». Схожее мнение присутствует в гегелевской философии права («Государство - это шествие Бога в мире; его основанием служит власть разума, осуществляющего себя как волю»). В конечном счете, обе мысли восходят к пониманию государственной власти апостолом Павлом и существующей в христианской эсхатологии точке зрения (всеобщей в католичестве, а в православии допускаемой святыми Иоанном Златоустом, Феофилактом Болгарским, Феофаном Затворником), что Римская империя есть «Удерживающий «тайну беззакония»». Носителем социальной деструкции И.А. Ильин считает не какие-либо социальные подсистемы и институты как таковые, а человека, его душевную организацию: «Ибо «зло» - не пустое слово, не отвлеченное понятие, не логическая возможность и не «результат субъективной оценки». Зло есть прежде всего душевная склонность человека, присущая каждому из нас, как бы некоторое, живущее в нас страстное тяготение к разнузданию зверя, тяготение, всегда стремящееся к расширению своей власти и к полноте захвата».

Итак, мы примем концепцию Ильина и не будем вслед за Маркузе считать политическую подсистему общества деструктивной по своей сути. При этом творческую свободу индивида оба мыслителя считают ценностью и объектом посягательства социальной деструкции. Где же эта деструкция проявляется? Мы можем с уверенностью сказать, что она проявляется в религиозном экстремизме. Это обусловлено тем, что религиозный экстремизм, как оперирующий предельными понятиями, осуществляет ценностную подмену. Суть ее в следующем: человек считает себя вправе и в силах добиваться улучшения окружающей реальности и воплощения своих религиозных ценностей в жизнь, при этом испытывает объективные либо субъективные сложности с приложением своих сил к деятельности соответствующих формальных институтов, либо отрицает их возможности. Однако если он попытается достичь своих целей самостоятельно, перед ним встает проблема выпадения из социальной среды и невозможности получить помощь для осуществления планов. И здесь на сцену выходит экстремистская группа, которая «восполняет» пробелы в мировоззрении адепта, дает ему среду общения, фиксированный статус и предоставляет технические возможности. Затем, получая лишь информацию, исходящую прямо или косвенно от лидера группы, адепт усваивает ее ценности; участвуя в деятельности группы, он начинает смотреть на всех «внешних» (термин, использующийся целым рядом новых религиозных движений) как на врагов истины, по отношению к которым не может быть обычных человеческих чувств. Исходные альтруистические стремления полностью отождествляются со стремлением к торжеству группы, и ценностная трансформация завершается. На экстремистской группе замыкаются все идеалы, стремления, чувства и потребности. Подмена состоялась: мышление оперирует прежними категориями, но вкладывает в них новое содержание; на первое место в жизни человека вышли организация, ее учение, ее лидер и их успех, человек лишился творческой самостоятельности, а его бытие - созидательного смысла. Нарушена нормальная иерархия ценностей - от индивидуальных к групповым.

Итак, в современной социальной философии сложилось представление о деструктивности как об атрибуте социального бытия. Оно возникло на основе анализа социальной философии Г.В.Ф. Гегеля и испытало влияние взглядов Ф. Ницше. Во франкфуртской школе и русской религиозной философии сложилось различное представление о том, где именно локализуется социальная деструкция в обществе и человеке.

Следующей нашей задачей будет выяснить, как деструктивность религиозного экстремизма проявляется в социальной реальности. Она раскрывается постепенно - на нескольких уровнях.

Первый уровень - деструктивны цели религиозного экстремизма. Цель экстремистской группы - достичь легального социального статуса. Но специфика экстремистских методов сама по себе затрудняет достижение этой цели. Общество, не принимая экстремистов, руководствуется какими-то своим ценностями, а значит, экстремисты должны деактуализиро - вать эти ценности. Это окажется возможным в большинстве случаев лишь путем демонтажа всей социальной системы, ибо маловероятно, что она добровольно отречется от ценностей, положенных в ее основу. Экстремизм развивается лишь как результат наиболее непримиримых противоречий, таких, которые не удается разрешить институциональными способами в силу значительного различия ценностей противоборствующих сторон. В случае успеха экстремистов всегда начинает строиться совершенно новое, с новыми ценностными основаниями, общество. За бортом его развития оказывается целый ряд социокультурных феноменов, которые воспринимаются экстремистами как атрибуты того уклада, который им удалось ниспровергнуть. А если экстремистская группа приобрела статус легального меньшинства, то это значит, что она отказалась в пользу общества от многих своих черт и перестала быть экстремистской.

Второй уровень - деструктивны средства религиозного экстремизма. Деструктивен не только террор, но и другие методы религиозного экстремизма: предписание адептам асоциального образа жизни, отрицание светской культуры, вмешательство в борьбу за власть, распространение ложной информации об организации и ее учении. Любой, кто использует хотя бы один из этих методов, отрицает нормы, существующие в обществе.

Третий уровень - более глубинный. Он заключается в том, что деформируется личность участника экстремистского движения. Воспринимая мир через призму ценностей экстремистской организации, человек полностью отрывается и от социальных связей, и от своих душевных устремлений, и, самое страшное, от всех видов социальных норм. Можно сказать, что ни у кого бытие не является настолько отчужденным, как у адепта экстремистской организации, и преодоление этого отчуждения он начинает видеть в высвобождении своей внутренней деструкции. Именно в экстремистской организации сбывается мечта Ницше об осуществлении «переоценки всех ценностей» и выводе человека «по ту сторону добра и зла».

Но существует и четвертый уровень. Экстремисты сами не знают и не могут знать, к чему приведет их выступление. Общество - это сложнейшая система, в которой идут самые разные процессы и действуют самые разные факторы. В каждый определенный момент времени эта система характеризуется определенным состоянием, которое более или менее может быть описано. Социальные институты принимают различные решения, исходя из стоящих перед ними задач. Однако ввиду крайней сложности современных социальных систем все равно некоторые факторы не будут учтены. Типичный пример, связанный с нашей темой, - реакция некоторых православных верующих на введение ИНН и новых паспортов. С точки зрения тех, кто принимал это решение, все просто - была одна система учета, будет другая. Однако такое решение породило непредвиденные последствия, так как влияние на ситуацию оказали факторы из совершенно иной сферы. Итак, группа верующих находится под влиянием некоторых теологических концепций, которые уже перешли на уровень архетипического. Они знают, что когда-то придет антихрист, с ним будут связаны некая печать и число зверя. Для разработчиков налоговой реформы это не имеет никакого значения. Но реформа произошла и актуализировала у некоторой части населения упомянутые архетипы. Произошел протест, возник конфликт, переросший в экстремистский вызов.

Верующий человек живет в сакральном времени, ощущает живую связь с событиями священной истории, и поэтому любой социальный процесс, вызванный религиозными причинами, будет носить немарковский характер в силу описанной нами архетипической актуализации. Разумеется, задача учета подобных факторов при решении некоей внерелигиозной, технологической социальной проблемы находится на грани решаемости, так как потребовала бы от любого специалиста в любой отрасли глубоких знаний по теологии всех конфессий страны. Возникает поле неопределенности. Само существование в обществе различных конфессий со своими теологическими концепциями, структурами, историей, внутренними конфликтами и просто входящими в них самыми разными людьми образует зону бифуркаций, от которых дальнейшее развитие социокультурной системы может пойти любым путем. Современное общество, лишенное традиционных подпорок в лице сословных перегородок и традиций, представляет собой мир неравновесных состояний. Проявление в обществе экстремистской группы, ее заявление о себе и переход к активным действиям представляет собой точку бифуркации - предсказуемый социальный процесс нарушен, становятся возможными самые разнообразные варианты дальнейших событий. Но наша модель, как вообще любая модель, не может обладать всей полнотой характеристик реального процесса, в котором действуют десятки побочных факторов.

Социальная ситуация приобретает черты хаотической. В качественном отношении на хаотизацию процесса (приближение точки бифуркации) могут указывать систематические наблюдения за ситуацией, если они дают основания для вывода о росте неустойчивости процесса. Появление серии резких сдвигов ситуации в направлении дестабилизации без воздействия на нее явно существенных новых обстоятельств - всегда явный индикатор приближения бифуркации.

Экстремисты стремятся достичь своих целей. Общество через свои институты противостоит им. Исход борьбы никогда не может быть предрешен. По мере затягивания борьбы в нее включаются новые силы, да и основные участники решаются на все более радикальные методы. Пример из нашего недавнего прошлого. Вызов со стороны исламистского экстремизма привел к проявлению экстремизма националистического. Налицо стихийное явление, очевидно не входившее в планы как исламистов, так и органов российского государства. Или иной пример. Незадолго до польского восстания 1863 года управляющий гражданской частью Королевства Польского маркиз А. Велепольский-Гонзаго-Мышков - ский принял решение не допустить уже прогнозируемый взрыв путем рекрутского набора по именным спискам (активные экстремисты были известны полиции), однако результат этого действия оказался прямо противоположным запланированному: в ночь накануне начала рекрутского набора экстремисты атаковали российские гарнизоны, и началось общее восстание. Опять аналогичная ситуация: Мышковский представлял себе происходящий процесс таким образом, что на дальнейшие события будет оказывать влияние только его решение, однако решающим оказалось другое событие, происшедшее раньше, - фактическое завершение подготовительного этапа уже задуманного и спланированного восстания.

Еще более разительным оказывается пример с зарождением старообрядчества. Разумеется, никто не мог спрогнозировать, к чему приведет исправление церковных книг по греческим оригиналам - действие чисто техническое, полезность которого признавалась всеми заинтересованными лицами и институтами. Однако сработала архетипическая актуализация, люди, которым происходящее напомнило эпоху Вселенских соборов, испугались распространения ереси. В результате взаимных обвинений в отходе от православия группа священников, объединившихся вокруг Аввакума Петрова, отделилась от Русской православной церкви, у них появились последователи из всех слоев общества. Вмешались сторонние силы - царская власть и восточные патриархи. В результате действия всех этих не поддававшихся первоначальному учету факторов произошел настоящий экстремистский вызов - со множеством групп, системно отрицавших современное им общество, массовыми самосожжениями, полномасштабными боевыми действиями под Соловецким монастырем.

Итак, мы можем сформулировать закономерность - нарастание деструктивности при экстремистском вызове или, иначе, деструктивность неопределенности при религиозном экстремизме. Причина этого явления заключается в том, что ни экстремисты, ни противодействующие им силы объективно не способны учесть всех факторов, воздействующих на ситуацию и всех последствий своих действий. Так происходит потому, что экстремисты произвольно выбирают в сложившемся социокультурном поле материал для конструирования своей ценностной модели, придавая при этом социальному процессу становления и развития своей группы немарковский характер. Проявления этой закономерности могут быть самыми разнообразными, но всегда глубина распространения социальной деструкции будет увеличиваться бесконтрольно, что представляет собой еще одну серьезную угрозу, которую несет обществу религиозный экстремизм.

Можно выделить и пятый уровень деструктивности религиозного экстремизма. Он заключается в том, что нигде и никогда развертывание религиозного экстремизма и достижение им поставленных целей не приводили к социальному прогрессу, национальному единству, высвобождению творческих сил. Во всех случаях, когда религиозные экстремисты приходили к власти, это кончалось изоляцией территории от мирового сообщества и кровопролитными конфликтами; в иных же случаях экстремизм изживает сам себя, и его носители интегрируются в общество. Когда же экстремистский вызов локализуется в рамках религиозных институтов, это приводит к их раздроблению и сужению их влияния в обществе, что в случае с крупными культурообразующими конфессиями неизбежно приводит и к кризису целого ряда нерелигиозных институтов.

Таким образом, религиозный экстремизм представляется многоплановым проявлением (деструктивность целей, деструктивность средств, деструктивность влияния на личность, деструктивность неопределенности и деструктивность исторического опыта) социальной деструкции, безусловным социальным злом.

деструкция ницше социальный индивид

Размещено на Allbest.ru