Опыт безумия и ничтожение бытия: от экзистенциальной философии к экзистенциально-феноменологической психиатрии

Размещено на http://www.allbest.ru/

Опыт безумия и ничтожение бытия: от экзистенциальной философии к экзистенциально-феноменологической психиатрии

О.А. Власова

Философию во все времена интересует та граница, которая разделяет разум и неразумие, бытие и небытие. Со свойственной ей диалектичностью, говоря об одном, она всегда подразумевает другое, но, тем не менее, в себе самой всегда несет лишь опыт разума и бытия. Небытие и неразумие во многом выступают для нее лишь призрачными конструктами, необходимыми для укрепления разумного мира. В XX веке философия как никогда охотно расширяет свои горизонты. Она направляет свой интерес туда, куда раньше или не желала, или боялась погружаться, открывая новые пространства для своих поисков. Она начинает говорить «на границе» - на границе культур, дискурсов, эпох, наук, и это пограничье ее все больше и больше занимает. Граница бытия и небытия в свете этих изменений особенно ярко начинает проступать на границе философии и психиатрии.

В прошлом столетии вызревает множество направлений и течений, которые можно назвать философско-клиническими и, хотя и приблизительно, объединить термином «философская психиатрия». К таковым, главным образом, относят феноменологическую психиатрию (К. Ясперс, Э. Минковски, В.Э. фон Гебзаттель, Э. Штраус), экзистенциальный анализ (Л. Бинсвангер, М. Босс, Р. Кун, Т. Хора, Л. Ибор, Э. Цунд, Х. Хафнер, К.П. Кискер, Г. Телленбах) и антипсихиатрию (Р.Д. Лэйнг, Д.Г. Купер, Т.С. Сас, Ф. Базалья); часто их объединяют и термином «экзистенциально-феноменологическая психиатрия» [2].

Эти теории и концепции дали самой философии возможность заглянуть за грань бытия: проникнуть в мир, всегда считавшийся пространством господства безумия и небытия. Благодаря такому исключительному инструменту анализа этот комплекс теорий показал нам, каким образом и как бытие переходит в небытие, что остается, когда ни один луч существования больше не озаряет путь больного, и, наконец, что значит переживать опыт небытия.

Внимание к этим вопросам связано в философской психиатрии с совершенно особенным сочетанием философской теории, в частности философской феноменологии и экзистенциальной философии, и клинической практики психиатрии. Психиатры увидели в философских работах, касающихся сферы небытия, знакомые и столь частые для психиатрии картины: утрату ориентиров существования, отчаянье, ужас, исчезновение почвы под ногами, потерянность, отчужденность от мира и т. д. Поэтому не случайно, что именно эта тема стала одной из центральных для философско-клинических направлений.

В философской психиатрии небытие есть центр психического заболевания, его основное содержание, именно оно задает опыт психически больного человека. В патологии это состояние небытия возникает вследствие изменения пространственно-временного порядка существования, исчезновения пространственно-временной разметки бытия человека. В результате таких трансформаций на арену и выходит Ничто. Примечательно, что философская психиатрия не только поднимает в этом плане сходные с экзистенциальной философией проблемы, но и, рассматривая их на примере конкретного психически больного человека, конкретизирует и проясняет их.

В той философии, которую (со всеми возможными оговорками) принято называть экзистенциальной, проблема небытия получает экзистенциальное звучание. Как мы помним, еще Кьеркегор отмечает, что крайней степенью отчаянья, пограничной полосой, пройдя через которую, человек приходит к Богу, является «болезнь к смерти». «В крайнем принятии отчаянья, - пишет он, - и заключена “смертельная болезнь”, это противоречивое моление, этот недуг Я: вечно умирать, умирать, однако же не умирая, умирать смертью. Ибо умереть - значит, что все кончено, однако умирать смертью означает переживать свою смерть, а переживать ее одно единственное мгновение - значит, переживать ее вечно» [4: 259].

М. Хайдеггер поднимает сходные проблемы, но они приобретают иное звучание. Задаваясь вопросом о том, каким образом существование раскрывается наиболее полно, он приходит к выводу, что это происходит в состоянии ужаса. Ужас открывает для нас Ничто (но не является способом его постижения). В процессе этого «открытия» Ничто сущее как целое ускользает, одновременно с этим ускользает и «я», все лишается своего значения и реальности: «В ужасе то, что было подручно в окружающем мире, вообще внутримирно сущее тонет. “Мир” неспособен ничего больше предложить, как и соприсутствие других. Ужас отнимает таким образом у присутствия возможность падая понимать себя из мира и публичной истолкованности. Он отбрасывает присутствие назад к тому, за что берет ужас, к его собственной способности-быть-в-мире» [6: 217]. Остается лишь «человек» как чистое присутствие, как опыт чистого здесь-бытия.

Но, по мысли Хайдеггера, в этот момент Ничто выходит на арену не в одиночестве, оно приоткрывается вместе с ускользающим сущим. Эта связь с «тонущим» сущим, по Хайдеггеру, и есть ничто- жение. В процессе этого ничтожения сущее и раскрывается как таковое. Именно по этой причине в ужасе Ничто проявляется, но не познается, благодаря его ничтожению нам открывается сущее: «Ничто есть условие возможности раскрытия сущего как такового для человеческого бытия» [7: 23], - пишет Хайдеггер. Тем самым, при встрече с Ничто человек не только теряет бытие, он его приобретает, одновременно ощущая и сущее, и Ничто.

Все указанные Кьеркегором и Хайдеггером особенности ничтожения проступают и в философско-клинических исследованиях. Проблему ничтожения в психопатологии впервые затрагивает Ясперс. В своей работе «Психология мировоззрения», вышедшей в 1913 г., в разделе «Абсолютный нигилизм в психозах», Ясперс говорит о том, что характерным симптомом психического заболевания является нигилизм. Отчаянье и ничтожение окружающего мира он считает необходимым этапом для достижения нового состояния и конструирования новой личности. Ясперс утверждает, что основной причиной самой возможности пережить отчаянье, является склонность человека формировать определенную мировоззренческую установку, подобную убежищу и напоминающую «раковину». Это мировоззрение настолько устойчиво, что приводит к ощущению внутреннего спокойствия. Но обитатель данной раковины платит за это спокойствие ценой душевной ограниченности и душевного упадка, т.е. экзистенциальной слепоты. Лишь перед лицом пограничных ситуаций (борьбы, случая, смерти и вины) человек теряет спокойствие и уют, и начинает задаваться вопросом о причинах возникновения этой «раковины». «Нигилизм психологически является неизбежной ступенью, если жизнь желает прийти к самовыражению» - пишет Ясперс [3: 110]. Именно поэтому у психически больных возникают мировоззренческие вопросы и они часто обращаются к философии.

Каким же образом прорывается в этом ничтожении ускользающее сущее? В начальной фазе психического заболевания, по мнению Ясперса, для больного словно открывается некая «метафизическая глубина». Душа словно расслабляется, и дух прорывается на поверхность, часто объективируясь в произведениях искусства. Переживание и проживание жизни становится более страстным, аффективным, безудержным и непредсказуемым. Ясперс пишет: «И вот это демоническое существование, это вечное преодоление и всегдашняя наполненность, это бытие в ближайшем отношении к абсолютному, в блаженстве и трепете и, несмотря на это, в вечном беспокойстве, - совершенно независимо от нас проявляется психозом» [8: 75]. Возможно, предполагает он, это происходит оттого, что противоположности оказываются настолько тесно связанными друг с другом, что ценностно-позитивное всегда должно искупаться соответствующей мерой ценностно-негативного. «Быть может, величайшая глубина метафизического переживания, ощущение абсолютного, священного и благодатного дается в сознании восприятия сверхчувственного лишь тогда, когда душа расслабляется настолько, что после этого остается уже в качестве разрушенной» [8: 78], - отмечает Ясперс. Этот процесс прорыва, открытия метафизической глубины с особой силой проявляется у исключительных, творческих людей, гениев, заболевших шизофренией. У них шизофренический процесс завладевает духовной экзистенцией, способствуя возникновению различных впечатлений и образов.

Впоследствии идея Ясперса о неизбежности нигилизма в психозе и его позитивного понимания получает свое развитие в работах Л. Бинсвангера. Развивая идеи Хайдеггера о Ничто и смысле ничто- жения, Бинсвангер говорит о психозе как состоянии небытия. Приводя характеристики такого существования, он отмечает, что оно не является длящемся, оно не продолжается перед лицом смерти, а существует, скорее, как что-то имеющееся в течение определенного промежутка времени, нечто, что однажды перестанет существовать, рассыплется в прах. Разбирая случай своей пациентки Эллен Вест, он отмечает: «... ее экзистенции угрожает ее собственное небытие. <...> Чего экзистенция страшится так это бытия-в-мире как такового» [1: 410]. Возникает то состояние, которое Хайдеггер в своих работах назвал ужасом, ужасом в экзистенциальном смысле. Мир предстает человеку угрожающим и сверхъестественным. Но ни- чтожение существования у Бинсвангера выступает не только в хайдеггеровском, но в сартровском смысле - как тошнота. Это «... червеобразное вегетативное подземное существование, желтеющий и рассыпающийся в прах упадок, тошнотворный мир.» [1: 416]. При этом ужас является неизбежным следствием того, что экзистенция становится жертвой собственного страха. Экзистенциальный ужас изолирует существование и обнажает его. Но для Бинсвангера это вовсе не означает, что в ужасе внутреннее содержание мира переживается как отсутствующее, наоборот, человек встречается с ним лицом к лицу, в его беспощадности.

Наиболее подробно состояния бытия касается в феноменологической психиатрии В. Э. фон Гебзаттель. Причиной появления такого состояния он называет нарушение отношений с миром, изменение симпатической связности, всегда уже предшествующей любому познанию и волению; существование больше не может существовать в потенции, вследствие блокирования становления оно утрачивает букет своих возможностей. В результате этого на смену целостному существованию приходит расщепленное и отчужденное. Описывая свое состояние, больная Гебзаттеля говорит: «Я не есть “я”, я отделена от своего существования. Тело лежит здесь и тлеет, носом я отчетливо ощущаю запах тления, - а Дух? Где мое существование, где? <...> Я не живу, я ощущаю, что мое тело мертво, - это жуткая пустота, как можно вынести это!» [11: 22]. Это расщепление, в результате которого собственное «я» отчуждается и теряет свою власть, а на месте его остается лишь пустота, несмотря на все усилия больных, всегда лишь углубляется болезнью.

Отличительной чертой ничтожения в психозе является переживание пустоты, «существование в пустоте»: «я» заполняется пустотой и «падает» в пропасть. Земля словно уходит из-под ног и больной погружается в бездонность пропасти. Но при этом пустота становится центром существования в психозе лишь постольку, поскольку как возможность она входит в сущность существования. Именно эту пустоту, которая стоит в центре психоза, описывал Паскаль, когда говорил о том, что человек располагается между бездной бесконечности и бездной небытия, именно о ней он писал: «Мы беззаботно мчимся к пропасти, держа перед собой какой-нибудь экран, чтобы ее не видеть» [5: 126].

Образная картина пропасти, как отмечает Гебзаттель, отражает специфическую онтическую структуру не-существования, являющуюся ядром психического заболевания. «Я не словно бы ощущаю пустоту, - говорит больная Гебзаттеля, - нет, я - пустота. Точно также я не могу сказать, что переживаю адские мучения, нет, я - ад. Болезнь не заражение. Она неотделима от меня: она - это я, а я - это она. Я - пустота, и поэтому не существую. Легче было бы умереть, но ... поскольку я мертва, мне не нужно представление о смерти, я - смерть» [11: 23].

Пустота, следовательно, не является лишь метафорой, происходит не просто проекция сферы физического или пространственного бытия на духовно-психическое, она стоит как за телесным, так и за психическим миром, она отражает фундаментальный онтологический факт, предшествующий разделению бытия на отдельные сферы. Именно поэтому состояние пустоты всегда предшествует переживанию пустоты как изнутри, так и снаружи. Пустота связана не с исчезновением тех областей бытия, в которых она переживается, а лишь с их отсутствием для нас, для самого больного. Она «опровергает не их наличие, но лишь их существование» [11: 40]. Пустотное бытие развертывается не в отсутствие существования, а в его пределах. Это переживание пустоты не существует, но обнаруживает себя в пустоте. В этом случае «я» и мир существуют, но не в смысле экзистирования, а в смысле наличности; блокируется развертывание существования, но не общая схема бытия-в-мире.

Для того чтобы понять сущность пропасти в психозе, как справедливо отмечает Гебзаттель, необходимо понять смысл ее существования, то что стоит за пропастью и пустотой. И здесь важнейшей особенностью оказывается направленность сверху вниз, как раз и реализующаяся в падении. Разумеется, «верх» и «низ» здесь ни в коем случае не представляются пространственными характеристиками. Падение представляется закономерным следствием встречи с пустотой, последствием невозможности реализовать что-либо за ее пределами. Чем более упорно и более страстно человек при этом стремится приблизиться к жизни и овладеть ею, тем стремительнее падение в пропасть не-существования. Любое сопротивление в результате оборачивается лишь дальнейшим падением.

Как мы видим, феноменологическая психиатрия (в лице Ясперса и фон Гебзаттеля) и экзистенциальный анализ (в лице Бинсван- гера) продолжает линию экзистенциальной философии и выделяет сходные характеристики ничтожения: 1) в процессе ничтожения происходит растворение всего «внутримирно сущего»; 2) вместе с ничто в ничтожении выходит на арену сущее, и поэтому ничто есть не исчезновение бытия-в-мире как такового, а лишь блокирование развертывания существования; 3) ничтожение в психическом заболевании сопряжено с опытом пустоты (причем, не с переживанием пустоты, а с ее проживанием).

Представив феноменологическое описание процесса ничтоже- ния в психозе, феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ, тем не менее, не очертили целей и смысла ничтожения. Для феноменологических психиатров, для экзистенциальных аналитиков, несмотря на постоянные указания на сохраняющееся в ничто- жении сущее, этот процесс предстает скорее в своем негативном аспекте - как печать личностного и экзистенциального распада психически больного человека. Для того, чтобы полнее осветить содержание ничтожения, философской психиатрии необходимо было наделить его позитивным смыслом. Это проделала уже антипсихиатрия.

Со свойственным ей романтизмом шестидесятых антипсихиатрия представила безумца исключительной личностью, сознательно или неосознанно отбросившей все условности социального мира, устремленной к новым горизонтам существования. Психически больной человек стал признаваться не больным (как в классической психиатрии), и даже не человеком с другим проектом существования (как в феноменологической психиатрии и экзистенциальном анализе), это «другое существование» обрело исключительный смысл и стало экзистенциально подлинным. Закономерно, что процесс ничтожения при таком взгляде должен был получить несколько иную трактовку.

Р.Д. Лэйнг и Д.Г. Купер трактуют шизофренический психоз как метанойю, процесс перерождения и обретения человеком своей истинной сущности [10; 12]. Лэйнг заимствует этот термин у К.Г. Юнга, который, в свою очередь, берет его из Нового Завета. Метанойя в антипсихиатрии - это своеобразное перерождение, воскрешение. Психоз при этом становится одновременно испытанием и возможностью обретения своей истинной сущности.

Фактически, в антипсихиатрии безумие - это деструктурирование отчужденных структур существования и реструктурирование менее отчужденного способа существования. В этом менее отчужденном способе существования человек становится более ответственным, он способен говорить своим голосом, а не голосом других. Крайней пусковой точкой метанойи, пути «от себя» «к себе», является состояние максимального отчуждения от своего действительного переживания (которое Купер называет «екпо'а»). Это состояние «нормального» члена общества, подчиняющегося всем ее требованиям. В то же время, это состояние отчуждения от непосредственных желаний, действий, «тела для себя». Это «хроническое убийство» своего «я».

Процесс деструктурирования бытия, метанойи, может быть запущен во многих случаях: в крайних состояниях психоза, под воздействием психотропных веществ и др. Это выход за пределы своего «я». Купер указывает, что, если в состоянии отчуждения человек существует, «исходя из» разума, то при таком процессе он начинает существовать «рядом с» разумом, но не в его пределах [9: 17]. Это отход от пассивности, активная реализация различных проектов бытия, поворот к собственному опыту, внутрь себя, а также активное открытие себя миру. Человек теперь готов отказаться от собственного «я», от ограничений конечного Эго, он движется к бесконечности.

В момент деструктурирования бытия имеет место союз экстатической радости и полного отчаянья. Этот союз радости и отчаянья является непременным условием дальнейших изменений. По сути, в данном случае Лэйнг и Купер, и описывают процесс движения от сущего к ничто. Психическое заболевание для них - это выход за пределы бытия в небытие. В этом тезисе и содержится понимание психического заболевания как одного из путей постижения смысла существования, как этапа на пути экзистенциального совершенствования. По их мнению, ничто как источник нашего бытия нельзя назвать, ничто можно лишь пережить. Это переживание ничто бок о бок идет с переживанием бытия и освобождает от подавления, неистинности, нецелостности. Это единственная возможность «великого освобождения». Но это освобождение проходит через тягчайшее и невыносимое переживание разрыва, пограничной полосы между бытием и небытием.

После «встречи» с Ничто следует обратный процесс: 1) от внутреннего к внешнему, 2) от смерти к жизни, 3) от движения назад к движению вперед, 4) от бессмертного вновь к смертному, 5) от вечности к времени, 6) от самости к новому Эго, 7) от космической эм- бриональности к экзистенциальному возрождению. Такой процесс Купер называет реструктурированием. Если деструктурирование является отрицанием социального, отчужденным способом бытия, реструктурирование - это отрицание деструктурирования и, следовательно, отрицание отрицания. Реструктурирование ведет не к нормальности, а к здравомыслию. В здравомыслии в преобразованном виде сохраняются элементы прежней нормальности, которые облегчают выработку стратегий защиты от неизмененного и вызывающего страх мира. Финальную точку метанойи Купер называет «anoia (antinoia)». Это процесс активного взаимодействия между автономным «я» и «я и миром». Это трансцендентное состояние. Но здесь возникает проблема, каким образом включить свое «преобразованное» существование в непреобразованный мир, говорящий, к тому же, на другом языке. На это и нацелено реструктурирование.

Метанойю - перерождение посредством ничтожения - Лэйнг и Купер сделали центральной терапевтической стратегией в организованной им экспериментальной коммуне «Кингсли Холл» (эксперимент проходил в 1965-1967 гг.). Тем самым теория нашла свое воплощение в практике. Добавив к уже отмеченным нами трем чертам ничтожения в психозе еще две - 1) ничтожение является пограничной полосой на пути обретения истинного существования; 2) ничтожение психоза всегда позитивно - антипсихиатры трансформировавшие философское значение ничтожения в терапевтическое, превратили ничтожение в инструмент изменения не только человека, но и общества. И таким образом ничтожение превратилось из возможности в необходимость, из философской категории в терапевтическую и, главным образом, социальную стратегию.

разум бытие ничтожение психоз

Список литературы

1. Бинсвангер Л. Экзистенциально-аналитическая школа мысли // Экзистенциальная психология. Экзистенция / пер. с англ. М. Занадворова, Ю. Овчинниковой. - М.: Апрель-Пресс, Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2001. - С. 308-332.

2. Власова О. А. Философия и психиатрия в XX веке: пути взаимодействия. - Москва; Нью-Йорк; Санкт-Петербург: Northern Cross Publishing, 2008.

3. Колле К. Ясперс как психопатолог / К. Ясперс // Сб. работ / пер. Г. Ле- щинского. - М.: Изд-во Независ. психиатр. ас-ции, 1997.

4. Кьеркегор С. Болезнь к смерти / С. Кьеркегор // Страх и трепет / пер. с дат. Н. В. Исаевой, С. А. Исаева. - М.: Республика, 1993. - С. 251-350.

5. Паскаль Б. Мысли. - М.: Азбука, 1996.

6. Хайдеггер М. Бытие и время / пер. с нем. В. В. Бибихина. - Харьков: Фолио, 2003.

7. Хайдеггер М. Что такое метафизика? // Время и бытие: Статьи и выступления / сост. и пер. с нем. В. В. Бибихина. - М.: Республика, 1993. - С. 16-27.

8. Ясперс К. Стриндберг и Ван Гог / пер. с нем. Г. Ноткина. - СПб.: Академический проект, 1999.

9. Cooper D. The Death of the Family. - N.Y.: Vintage Books, 1974.

10. Cooper D. The Grammar of Living. - N.Y.: Pantheon Books, 1974.

11. Gebsattel V.E., von. Zur Frage der Depersonalisation. (Ein Beitrag zur Theorie der Melancholie) / Gebsattel V.E., von. Prolegomena einer medizinischen Anthropologie. - Berlin: Springer, 1954. - S. 18-46.

12. Laing R.D. Metanoia: Some Experiences at Kingsley Hall // Going Crazy: The Radical Therapy of R.D. Laing and Others / Ed. by H.W. Ruitenbeek. - N.Y.: Bantam Books, 1972. - P. 11-22.

Размещено на Allbest.ru