Наука и псевдонаука

Размещено на http://www.allbest.ru/

Наука и псевдонаука

вненаучный спиритизм псевдонаука фантом

Почему существовали и продолжают существовать вненаучные формы познания? Это непростой вопрос, требующий специальных исторических и социально-философских исследований. Однако ближайшие причины здесь достаточно ясны. Мотивом, поддерживающим ненаучные формы познания, является испокон веков существовавшая у людей надежда найти чудодейственные способы решения их насущных жизненных проблем. Как не без иронии заметил Э. Ю. Соловьев, люди, возможно, отказались бы от всех завоеваний научной мысли и техники, если бы взамен им предложили три чуда: препарат, излечивающий ото всех болезней (панацею), способ получения пищи из неорганических веществ и метод обучения, гарантирующий полное развитие всех задатков ребенка. Если добавить сюда рецепт философского камня и точный способ предсказания судьбы, то мы получим достаточно полный набор побудительных мотивов алхимии, астрологии, френологии (определения способностей человека по форме черепа), парапсихологии и большинства других видов вненаучного знания. Наука отрезвляет человеческий разум, дает частичное решение подобных проблем, но полностью оправдать эти чаяния она не в состоянии, поскольку для самой науки эти проблемы являются наиболее отдаленными и трудно разрешимыми, если не неосуществимыми вообще.

Существуют, наконец, и социальные причины, поддерживающие интерес к некоторым видам вненаучного знания. Люди, выпавшие из модернизации, - основные потребители псевдонауки.

Паранаучное знание нередко изображают как ультрасовременный феномен, как нечто, куда еще только-только ступает человеческая мысль. Это, конечно, не так. Это знание известно очень давно, а некоторые его виды, например астрология, старше обычных наук. Достаточно устойчивый их перечень сложился к концу XVII в. В него обычно помещали алхимию, астрологию, геомансию (предсказание месторождений по внешним чертам земной поверхности), фитогномию (приписывание лечебной силы растениям на основе их подобия или символического соответствия тем или иным частям человеческого организма). Позднее к ним присоединились френология, парапсихология, уфология (учение о НЛО) и ряд других менее известных паранаучных направлений. Парапсихология, или, как ее стали называть сейчас, учение о экстрасенсорпом восприятии, например, уже переживала период бурного подъема в Англии в конце XIX в. Парапсихологические феномены активно изучались в специально созданном «Обществе психических исследований», выпустившем в 1886 г. объемистую книгу «Фантомы живого». В ней описывался ряд экспериментов по телепатии и приводилось множество историй и свидетельств об экстрасенсорных явлениях. Весьма любопытен приведенный в книге список членов и покровителей этого общества. В него входили видные государственные деятели У. Гладстон и А. Бальфур, литераторы Дж. Рескин и А. Теннисон, известные физики Дж. Дж. Томсон, Дж. Релей, О. Лодж, У. Крукс, первооткрыватель планеты Нептун Дж. Адаме, биолог А. Уоллес, создавший наряду с Ч. Дарвином учение о естественном отборе. Известно и то, что в это же время и на этой же почве в России столкнулись два великих химика -- А. М. Бутлеров и Д. И. Менделеев, из которых первый поддерживал и распространял парапсихологию, а второй решительно боролся с ней. Если предположить -- а это вполне логично,-- что столетие назад ученые были не мудрее и не глупее нынешних, то оказывается, что можно быть крупным ученым и одновременно верить в существование таинственных «пси-феноменов».

Чтобы несколько разобраться в причудливых судьбах вненаучного знания, полезно, на наш взгляд, ввести некоторые терминологические уточнения, позволяющие установить градацию в весьма неоднородной мозаике возникающих вне науки специализированных видов знания. Это важно, поскольку наиболее ходовой термин -- «псевдонаука» -- нередко употребляется в чрезмерно расширительном смысле, охватывающем и рассмотренную выше народную науку, а иногда и вообще все виды знания, которые чем-то отличаются от признанных научных теорий. Подобное употребление неплодотворно, поскольку оно априори содержит резко отрица-тельную оценку вненаучного знания и не позволяет заметить грани между псевдонаучным знанием и целым рядом спорных и пограничных познавательных традиций, которые сыграли немалую роль в развитии человеческого познания. В самом деле, правомерно ли ставить в один ряд вульгарные формы астрологии и, например, теорию цвета Гёте или традицию русского космизма лишь на том основании, что ни то ни другое не отвечает привычным стандартам научности?

Представляется, что в рассматриваемой сфере можно выделить по меньшей мере три вида познавательных феноменов:

паранормальное знание,

псевдонауку

девиантную науку.

К паранормальному (от греч. рага -- около, при) относятся учения о тайных природных и психических силах и отношениях, скрывающихся за обычными, происходящими в пространстве и времени явлениями. Это область мистических учений, спиритуализма, спекулятивной метафизической и натурфилософской мысли. Сторонники паранормального знания, как правило, считают, что методы обычных наук грубы и ограниченны, что, лишь отдавшись мистическому созерцанию как высшей познавательной способности, можно проникнуть в таинственные связи мира.

В отличие от этого сторонники псевдонаук не только не отрицают, но и, напротив, подчеркивают свое стремление пользоваться научным методом. Они собирают факты, выдвигают догадки и гипотезы, обосновывают их. Но, несмотря па эту имитацию научной деятельности, большинству ученых, да и самим занимающимся псевдонаукой людям совершенно ясно, что их деятельность осуществляется за гранью нормальной науки. Нет универсального критерия, однозначно разграничивающего науку и псевдонауку, но существует масса «признаков», по которым можно достаточно точно квалифицировать соответствующую интеллектуальную активность как псевдонаучную. К типичным псевдонаукам можно отнести учение о древних астронавтах, уфологию, целый ряд популярных историй (о снежном человеке, о чудовище из озера Лох-Несс и т. п.).

Наиболее близка к обычной научной деятельности «девиантная наука». Термином «девиантный» в социологии обозначается отклоняющееся от обычных норм и стандартов поведение людей и социальных групп в обществе. Подобно этому девиантной будет такая познавательная деятельность, которая выходит за рамки принятых в то или иное время в науке парадигм (образцов) исследования и отклоняется от методологических и мировоззренческих норм и эталонов, разделяемых большинством членов научного сообщества. Вместе с тем девиантной наукой занимаются, как правило, люди, получившие научную подготовку, но по тем или иным причинам выбравшие далекие от общепринятых объекты или методы исследования. Сами они убеждены в научности своих занятий, однако большинство ученых относят эти занятия к вненаучным. Поэтому представители девиантной науки обычно работают в одиночестве или небольшими группами, они лишены социальной и материальной поддержки, на них нередко смотрят как на чудаков от науки. Девиантные направления обычно не существуют долго. Это и понятно, ведь балансирование на грани научности должно закончиться или созданием признанной научной программы, или же угасанием подобного направления, которое держится в основном па убежденности его создателя.

Описанные в общих чертах, эти виды знания весьма своеобразны, как своеобразно и их отличие от научного знания. Поэтому, ограничившись высказанными соображениями, попробуем уточнить и конкретизировать их на достаточно показательных примерах из истории человеческого познания.

Самыми яркими феноменами паранормального знания являются мистика и спиритизм, и было бы логично рассмотреть их здесь. Мы уже касались в общем виде их мировоззренческой основы, разбирая картину пронизанного духовными силами и связями средневекового Космоса. К тому же интересующийся читатель может найти не утратившие своего значения и теперь образцы критического анализа этих феноменов в сочинении Канта «Грезы духовидцы, проясненные грезами метафизики» См.: Кант И. Соч. В 6 т. Т. 2. С. 291--360. В этой работе Капт разбирает учение знаменитого шведского мистика XVIII в. Э. Сведепборга.

Современная же парапсихология, хотя ее и называют иногда спиритизмом наших дней, как представляется, проделала определенную эволюцию (и вненаучное знание может развиваться!), переместившись из сферы паранормального знания в разряд довольно респектабельной псевдонауки и даже девиантной науки.

Поэтому особенности паранормального знания мы попытаемся понять, обратившись пусть к менее яркому, но вполне характерному его проявлению -- спекулятивной натурфилософии конца XVIII -- начала XIX в. Натурфилософия в этот период развивалась в качестве романтической реакции на дегуманпзированпую, лишенную жизненности и смыслового начала картину мира, которую предлагало господствующее механистическое мировоззрение. Философы, поэты, пророки романтизма призывали к приоритету чувств, непосредственной интуиции, целостного вживания в мир перед логическими рассуждениями, количественным анализом и сведением всего многообразия явлений к механическим движениям и причинам. В этом идейном контексте и возникали натурфилософские системы немецких философов-идеалистов.

Сами их творцы вполне осознавали альтернативность своих учений обычным естественнонаучным теориям. Ведь они предлагались на фоне устойчивых и разработанных собственно научных программ -- ньютоновской механики и физики в целом. Благодаря же Канту, критически оценившему условия и критерии научности познания, была вообще поставлена под сомнение возможность умозрительного учения о природе, характерного для натурфилософии. И все же именно последователи Канта -- Шеллинг и Гегель построили самые грандиозные натурфилософские системы. Почему же так произошло? Дело в том, что натурфилософы полагали, что их учения являются не только ином, но ц более высокой по сравнению с обычной наукой формой познания природы.

По Шеллингу, натурфилософия основывается на интеллектуальном созерцании мира, до которого не в состоянии возвыситься эмпирическая наука. Именно в таком созерцании природа раскрывается не как безжизненный механизм, а как органическая целостность, как низшая форма развития духа. Поэтому подлинное проникновении человека в глубинную сущность природы осуществляется «не посредством науки, а посредством своей сущности или магическим способом. Придет время,-- полагал Шеллинг,-- "когда науки постепенно исчезнут и на место их явится непосредственное знание. Все науки, как таковые, изобретены лишь по недостатку этого знания; например, весь лабиринт астрономических вычислений существует потому, что человеку не было дано усматривать непосредственно необходимость в небесных движениях как таковую, или духовно сопереживать реальную жизнь вселенной. Существовали и будут существовать не нуждающиеся в науке люди, в которых смотрит сама природа и которые сами в своем видении сделались природою. Это настоящие ясновидцы, подлинные эмпирики, к которым эмпирики, называющие себя так теперь, относятся как политиканы, переливающие из пустого в порожнее, к посланным от Бога пророкам» (Цит. по: Лосский И. Обоснование интуитивизма, 2-е изд. СПб., 1906. С. 160. Вполне отчетливо, хотя и не в таких ярких и парадоксальных выражениях описывал отличие натурфилософии от физики Гегель (см,: Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. М., 1975. Т. 2. С. 10--24).

Натурфилософия, как нетрудно видеть, в новой ситуации пыталась восстановить догалилеевское представление о единстве человека и мира, микрокосмоса и макрокосмоса. Это облегчалось тем, что в духовною культуре сравнительно отсталой в промышленном отношении Германии конца XVIII в. еще не прерывалась традиция средневековой немецкой мистики Экхарта и Бёме, в живом виде дошедшая до Гёте, Шеллинга и Гегеля. Новые алфавит и язык, введенные Галилеем, Декартом и Ньютоном для описания природы,-- геометрические фигуры, механические модели, математические символы -- представлялись натурфилософам грубыми и внешними для проникновения в тонкую диалектику, пронизывающую жизнь природы. Восстанавливается старый, уже порядком забытый учеными алфавит «стихий», на котором в причудливой, нередко фантастической форме толковались открытия физики, астрономии, химии, биологии того времени.

Если в ньютоновской картине мира, как уже отмечалось, человек предстает ничтожным и в общем-то случайным наблюдателем размеренного хода мировой машины, то в натурфилософии он снова водворяется в центр мироздания. Это связано с одной из основных ее идей -- через человека, включенного в жизнь природы, проходят ее силы и стихии, и он, как совершенное существо, может переживать выше и ниже него расположенные в великой цепи природы уровни ее организации. Натурфилософу не нужны измерительная техника и аппаратура, ибо сам человек есть, так сказать, тончайший из созданных самой природой приборов, в котором отражается целостная жизнь природы.

Отсюда и характерные черты и принципы натурфилософского знания -- единство объективного и субъективного, физических стихий и чувств человека, понимание природы как органической (подобной живому организму, а не машине) целостности, как сложно расчлененной индивидуальности, примат качественного анализа над количественно-математическим и отказ от редукционизма -- типичного для того времени сведения всего богатства явлений к механическим законам.

Пример псевдонауки: "теория космических катастроф" Великовского

Понять это отличие нам поможет вызвавшая не так у/к давно большой резонанс на Западе «теория мировых катастроф» американского психиатра И. Великовского. В 1950 г. он опубликовал книгу, в которой обосновывал реальность чудесных явлений природы, описанных в Ветхом завете, и предлагал их исчерпывающее объяснение.

Содержание этой «теории» прямо-таки захватывает дух, поэтому имеет смысл его вкратце изложить. Приблизительно за полторы тысячи лет до нашей эры Юпитером была извергнута огромная комета. Путешествуя по Солнечной системе, она прошла столь близко от Земли, что ее хвост объял нашу планету. Па несколько дней Земля покрылась мраком от пыли и пепла, разразились невиданные ураганы, начались землетрясения и извержения вулканов. Разогрелись вода и почва, в океанах и морях поднялись гигантские волны. Столкновение с кометой сначала приостановило вращение Земли, а затем изменило па обратное направление этого вращения. Возникшее между кометой и Землей электрическое поле перемагнитило последнюю -- изменило на противоположные ее магнитные полюса. В довершение всего этого наша планета сдвинулась со своей орбиты и отдалилась от Солнца, что увеличило период ее обращения до 360 дней. До столкновения же этот период -- и соответственно земной год -- был еще короче.

Это первое столкновение с кометой совпало по времени, считает И. Велпковский, с описанным в Библии исходом Израиля из Египта. Сопровождавшие многотрудное путешествие природные аномалии были следствием контакта Земли с хвостом кометы, в частности остановка земного вращения привела к известному расступлению вод Красного моря, углеводы, выпавшие на Землю из хвоста кометы, обернулись манной небесной, спасшей колена израилевы от голода. Но этим космические катастрофы еще нс закончились. Полстолетия спустя комета опять появилась вблизи Земли и остановила ее вращение как раз в тот момент, когда Иисус Навин приказал Солнцу остановиться во время сражения израильтян с аморейцами.

Что же все-таки представляет собой комета, наделавшая столько беспорядков? Оказывается, она преспокойно существует до сих пор. Это наша прекрасная соседка -- Венера. Последний раз ее буйный нрав проявился около VIII в. до н. э. Эллиптическая орбита Венеры пересеклась с орбитой Марса, планеты столкнулись, в результате чего Марс стал ближе к Земле по крайней мере в три раза. Земля под его влиянием еще немного удалилась от Солнца, и год достиг теперешней величины -- 365 '/4 дня. Все планеты встали на свои нынешние орбиты, чем и закончилась описанная И. Великовским небесная драма. На чем же основана эта захватывающая история? Прежде всего на библейских свидетельствах и древних легендах. Но к ним Великовский попытался приспособить и некоторые другие -- геологические и палеонтологические аргументы. О подлинности событий, описанных им, якобы свидетельствуют перемещение гор и возвышенностей, возникновение пустынь на месте некогда цветущей земле, существование угольных пластов в Антарктиде, инверсия намагниченности горных пород, соседство пластов с окаменелыми останками животных с очень различной средой обитания и ряд других подобных фактов.

Сенсационность темы, нагнетание тайн и загадок, яркая форма изложения и умелая обработка «фактов» -- эти общие черты псевдонаучной литературы -- сделали книгу И. Великовского бестселлером. В сообществе же ученых она вызвала волну негодования, сравнимую разве что с описанными им бурями и катастрофами. В чем же, если задуматься, состоят гносеологические признаки, по которым можно квалифицировать рассмотренное построение Великовского как псевдонаучную фантазию? Представим себе на минуту, что все описанные события действительно имели место. Стало бы тогда это построение научной теорией? Разумеется нет. Для оценки какого-либо знания как научного или псевдонаучного важна не только реальность описываемых в нем явлений, но и его соответствие принятому в науке образу знания, существующим нормам получения, обоснования и проверки знания, способам его распространения в обществе. А как раз в этом плане «'теория» Великовского проявляет разительные отличия от обычных научных теорий.

Начнем с такого характерного признака, как некритическое использование «фактов», почерпнутых из мифов, древних легенд и аналогичных источников. Элементарной нормой науки является критика данных, на которых основываются гипотезы и концепции. Вдвойне обязательна эта норма, когда источниками являются свидетельства древних людей, вплетенные в религиозные учения. В исторической науке, кстати говоря, имеется особая отрасль знания -- источниковедение, специализирующаяся именно на методах критики данных. Ничего подобного нельзя найти в псевдонауке -- рассказы, легенды приводятся в ней как вполне достоверные факты '.

С этим связана и другая характерная черта псевдонауки, которую можно назвать исследованием через истолкование. Псевдонауку нередко делают большие эрудиты. Они перелопачивают горы книг, чтобы найти немногие высказывания или намеки, подтверждающие их построения. Однако подход псевдоученого к наличному знанию иной, чем у обычного ученого. Со стороны первого интерес проявляется лишь к тому материалу, который может быть истолкован в пользу его взглядов. Сотни противоречащих фактов не стоят для него ничего, если найдены малейший намек и даже оговорка, которую можно использовать в собственных целях. Обычные ученые относятся к научной литературе лишь как к средству коммуникации, обмена результатами исследований. Сторонники же псевдонаук подходят к ней так, как некоторые литературные критики подходят к художественной литературе. Они истолковывают по-своему отдельные высказывания, противопоставляют одни утверждения другим и т. п. Яркое словцо или афоризм равны для них по значению факту или логическому аргументу. Встретившись с подобным «исследованием» -- исследованием посредством вторичного толкования научных, философских, научно-популярных текстов, нелишне задуматься: не лежит ли перед вами псевдонаучный труд?

Стоит подчеркнуть, что по отдельному признаку нельзя однозначно квалифицировать некоторую интеллектуальную деятельность как псевдонаучную. Это относится и к использованию почерпнутых из мифов данных. Ведь открыл же Г. Шлиман легендарную Трою, поверив в подлинность гомеровского мифа.

Одна из главных задач науки -- объяснение фактов и явлений. Наука объясняет факты посредством законов, и если законов нет, то нет и научного объяснения. А как объясняет свои факты псевдонаука? Напрасно было бы искать в ней какие-то законы, обычно она содержит лишь «рассказ», «историю» того, как свершились, по мнению автора, определенные событиях. Подобный способ объяснения, типичный для псевдонаук, называют еще «объяснением через сценарий»'. В отличие, например, от астрофизиков, объясняющих происхождение Солнечной системы или нашей галактики, псевдоученые заботятся о том, чтобы их сценарии были совместимы с установленными наукой законами. И наконец, нельзя не отметить еще один несколько парадоксальный признак -- «безошибочность» псевдонаучных учений. В 1972 г. И. Великовский отправил послание Гарвардскому университету, в котором с гордостью отмечал, что его книга остается столь же истинной, как и 20 лет назад, тогда как научная литература 20-летней давности безнадежно устарела и полна ошибок. Это типичная черта псевдонауки: вступая в многочисленные дискуссии, выслушивая массу критических аргументов, псевдоученые обычно но изменяют но корректируют своих взглядов. Напротив, наука открыто признает, что ее положения подвержены ошибкам, и в этом признании -- огромная сила, а не слабость. В науке существуют разнообразные и постоянно действующие механизмы коррекции знания, которые во многом и обеспечивают ее устойчивое поступательное развитие, смену старых, ограниченных и частично ошибочных теорий новыми, более точными и адекватными. В отличие от этого критические споры в псевдонауке обычно превращаются в риторические дебаты, где стороны могут проигрывать или побеждать, но содержание их взглядом при этом остается неизменным.

Само собой разумеется, что здесь перечислены далеко не все признаки псевдонауки. Да и вряд ли существует их исчерпывающий список, хотя бы потому, что пути человеческой фантазии поистине неисповедимы. К тому же грань между наукой и вненаучным знанием не является не*проходимой, и иногда в псевдонауке «псевдо-» начинает постепенно уступать место «науке», а то и исчезает совсем. В результате могут возникать концепции девиантной науки, а затем и признанные научные теории. Подобный путь проделала, например, теория дрейфа континентов.

Сейчас уже трудно установить, кто первым подметил, что вырезанные из карты континенты можно совместить подобно кусочкам детской составной картинки. По крайней мере, в XIX в. это было уже известно, и в ходу была та псевдонаучная идея, что все континенты первоначально составляли единую землю и что разделились они во время Великого потопа. Эта идея была подхвачена и развита немецким астрономом и метеорологом А. Вегенером, опубликовавшим в 1915 г. книгу «Возникновение материков и океанов» (русский перевод 1925 г.). Работа была встречена научным сообществом настороженно: она противоречила господствующей теории, объяснявшей структуру земной поверхности сжатиями и растяжениями, возникшими при охлаждении первоначально расплавленного состояния Земли.

В концепции Вегенера было немало изъянов. В основе ее лежал «сценарий» формирования земной поверхности, дополненный разрозненными доводами, почерпнутыми из геологии, геодезии, палеонтологии. Согласно Вегенеру, около 200 миллионов лет назад единый суперконтинент -- «Пангея» -- распался на части, медленный дрейф которых привел к нынешнему расположению материков. Об изначальном единстве последних, доказывал автор, свидетельствуют сходство окаменелостей на атлантическом побережье Африки и Южной Америки, подобие геологических структур по обе стороны Атлантики, данные о сдвигах климатических зон. Зафиксированное в то время геодезическими средствами медленное перемещение Гренландии показывало, что континентальный дрейф, возможно, еще не закончен.

Но этих аргументов было явно недостаточно для признания гипотезы Вегенера как собственно научной. Оставался открытым центральный вопрос -- о тех могущественных силах, которые способны привести в движение огромные континенты. В качестве возможного механизма объяснения ученый рассматривал центробежные силы, заставляющие континенты «разбегаться» от полюсов. По сам он признавал слабости этого объяснения и писал о том, что требуется «Ньютон теории дрейфа» для разрешения проблемы вызывающих его сил. В этом его установка существенно отличалась от позиции Великовского, которого мало волновали проблемы согласования его сценария с законами современной физики. Современная теория тектонических плит, уходящая корнями в рассматриваемую концепцию континентального дрейфа, пересмотрела и отвергла многие положения А. Вегенера. Но в этом, как уже отмечалось, состоит не слабость, а плодотворность научного подхода, позволяющего очистить идеи от их незрелой, а нередко и псевдонаучной формы и придать им обоснованность и достоверность.

При анализе девиантной науки возникает интересная и весьма непростая методологическая проблема. Суть ее в том, что характеристика чего-либо как отклоняющегося всегда предполагает фиксацию нормы, от которой это отклонение происходит. Но отклонение отклонению рознь. И далеко не всегда отклонение от нормы, от господствующего образа научности свидетельствует против предлагаемых идей и теорий. Более того, крупные открытия первоначально неизбежно воспринимаются как девиантные, поскольку они не только вносят новые факты и объяснения, но и нарушают общепринятые в научных дисциплинах нормы и эталоны научности. Вместе с тем сами по себе они девиантными не являются, а их кажущаяся девиантность в конечном счете оборачивается новой нормой научного исследования. Примерами подобной диалектики отклонения и нормы полна история научной мысли. Известно, например, что да/ко учение Ньютона -- его теория всемирного тяготения и оптика -- было воспринято сообществом ученых XVII в. далеко не однозначно и не сразу. И сан Ньютон был серьезно озабочен тем, что его теории не удовлетворяли господстиующему в то время картезианскому образу научного знания. Еще ярче это проявилось истории открытия генетических закономерностей Г. Менделем. Совершенное в изоляции от научного сообщества, вдали от крупных научных центров, опубликованное в малоизвестном /куриале, это открытие так и не было признано при жизни ученого.

Размышляя о диалектике нормы и отклонения от нее в науке, В.И. Вернадский писал: «...история науки на каждом шагу показывает, что отдельные личности были более правы в своих убеждениях, чем целые корпорации ученых... Истина нередко в большем объеме открыта этим научным еретикам, чем ортодоксальным представителям научной мысли. Конечно, не все группы и лица, стоящие в стороне от научного мировоззрения, обладают этим великим прозрением будущего человеческой мысли, а лишь некоторые, немногие. Но настоящие люди с максимальным для данного времени истинным научным мировоззрением всегда находятся среди них, среди групп и лиц, стоящих в стороне, среди научных еретиков, а не среди представителей господствующего научного мировоззрения. Отличить их от заблуждающихся не суждено современникам» '.

Существование многих околонаучных и девиантных познавательных традиций обусловлено объективными причинами -- они органичное явление своей эпохи и своей культуры. Что же касается их роли в развитии познания, то она, по-видимому, амбивалентна. С одной стороны, в этом знании немало сомнительных и вздорных идей, пустых увлечений, а то и намеренного шарлатанства. Но в нем же встречаются и интересные догадки, глубокие прозрения, служившие зародышами новых направлений научного поиска. «При изучении истории науки легко убедиться, что источники наиболее важных сторон научного мировоззрения возникли вне области научного мышления, проникли в него извне, как вошло в науку извне всеохватывающее ее представление о мировой гармонии, стремление к числу. Так, столь обычные и более частные, конкретные черты нашего научного мышления, как атомы, влияние отдельных явлений, материя, наследственность, энергия, эфир, элементы, инерция, бесконечность мира и т. п., вошли в мировоззрение из других областей человеческого духа; они зародились и развивались под влиянием идей и представлений, чуждых научной мысли» - В.И.Вернадский.

В развитии познания важны сосуществование и взаимокритика различных, альтернативных путей, программ и традиций исследования. Альтернативы, особенно на ранней, незрелой стадии, нередко пребывают в девиантной и даже в псевдонаучной форме.

Размещено на Allbest.ru