Размещено на http://www.allbest.ru/

ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ ХОЗЯЙСТВЕННО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПРАКТИКИ И ПОЗНАНИЯ

1. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ТЕМЫ

Для современного человека труд (или время труда) является едва ли не преимущественной точкой отсчета всей остальной жизни. Естественно ожидать, что такое положение сложилось вместе с обществом, основанном на труде и обмене его продуктами, т. е., вместе с буржуазным обществом.

Соответственно, как философия, так и наука не всегда уделяли труду серьезное внимание.

Оглядываясь назад, следует оценить выдающуюся роль идей А. Смита, который ввел понятие труда в область размышления. Идея меры труда как меры стоимости вещей, меры обмена, как то, с чем должны соотносится все потребности человека - вот, что придает тематическое звучание понятию труда.

Быть может самое важное экзистенциальное следствие перемещения труда в центр общественной жизни состоит в том, что Время не только по существу, но и феноменально (на уровне сущего) становится субстанцией человеческой жизни, поскольку именно время является мерой затрат труда.

Поэтому экзистенциальное значение темы труда состоит в кардинальном изменении отношения человека ко Времени жизни.

Заслуга Д. Рикардо состоит в том, что он еще более решительно установил зависимость товарного обращения от производства. Труд у него уже не просто мера стоимости (как у Смита) - стоимость начинает пониматься как продукт труда. Рикардо также впервые категориально разграничил труд, предлагаемый рабочими к обмену и труд, создающий полезные продукты - то, что в последствии Маркс назвал абстрактным и конкретным трудом.

Тем самым понятие труда приобрело ту категориальную неопределенность, которая делает уязвимой все построения экономической науки (онтологически основанной на этой категории).

К. Маркс окончательно фундировал социальную систему идеей труда как исторически - чему соответствует трудовая теория антропогенеза и концепция социально-экономических формаций, так и структурно - полагая экономические процессы реальным базисом общества, с соответствующей этому базису надстройкой.

Социальную философию Маркса можно считать первой и, пожалуй, единственной категориально завершенной философией труда.

Марксистская социально-философская традиция в целом придерживалась трудовой ориентации, хотя по объективным причинам категориальное единство этой теории все более размывалось - размывалось по мере того, как труд переставал быть реальной основой социальной системы.

Эволюция социальной философии труда шла двумя путями. Первый путь - расширение онтологического смысла идеи труда (Д. Лукач), второй - через отрицание первоначального отождествления категорий труда и практики к расширительному толкованию идеи «Практики».

В этой форме идеи марксизма вошли в современную западноевропейскую философию: в структурализм, в психоанализ (фрейдо-марксизм), в экзистенциализм, воплотились в социально-философские идеи Франкфуртской школы.

В современном обществе происходит явное изменение социальной роли и характера труда, и как бы не трактовалось это изменение: как первый признак "смерти труда" или как революция в труде, данное изменение придает новый импульс тематическому оформлению проблемы труда. Этот феномен по-прежнему требует размышления. И именно современная ситуация позволяет в новом свете увидеть природу труда и тем самым в какой то мере завершить размышление о нем.

Таким образом, основной вопрос философии труда это вопрос о смысле труда, т. е., о его отношении к Бытию и о характере принадлежности социальному целому. Проблема труда образует особую тему философии, в той мере и поскольку труд является смысла образующим центром жизненного мира.

2. ОНТОЛОГИЯ ТРУДА

Труд есть некоторый процесс, имеющий место между человеком (обществом) и природой - с одной стороны, и процесс, совершаемый между людьми - с другой. Проблема онтологии труда как его смысла охватывает оба аспекта. Взаимодействие человека и природы выходит за рамки социального бытия - является почвой, на которой строится социальное здание.

Образ почвы (Земли) и построенного на ней - достаточно точно передает исторические коллизии взаимодействия человека и природы (сущего). По своему существу это взаимодействие подчиняется принципу обмена, а значит - эквивалентности. То, что обмен с природой (производство) должны строится на принципе эквивалентности - открывается не сразу. Только современная экологическая парадигма, проникнутого мощью научного знания производства, делает данную истину практически зримой. Фактически обмен с природой никогда не был эквивалентен. Человек больше брал, чем давал взамен.

Неэквивалентный обмен означает истощение одной из сторон взаимодействия и тем самым чреват угрозой для другой стороны. Сегодняшние экологические технологии в принципе позволяют не только воспроизводить исходные условия взаимодействия, но и обогащать Природу (примеры: растущее плодородие почвы при культурном земледелии, повышение биологической продуктивности биоценозов и пр.):

На первом этапе для продуктивного обмена человека и природы характерен собственно вещественный обмен (присваивающее и промышленное производящее хозяйство);

На втором - к нему добавляется и становится все более значимым энергетическое взаимодействие (индустриальное хозяйство);

На третьем - информационное взаимодействие (постиндустриальное хозяйство или информационное общество).

Вещество, энергия, информация - три составляющих сущего (природы), которые последовательно становятся доминирующими факторами этого взаимодействия.

Социальное обустройство человека на Земле находится в специфической зависимости от стадии взаимодействия общества и природы. Главный вопрос состоит в том, как соотносятся между собой природная необходимость и социальная вариативность (свобода) тех форм организации сообщества, которые избирает человечество.

Прямой зависимости между природной средой и характером труда нет прежде всего потому, что каждая природная ситуация допускает как минимум два - и диаметрально противоположных - хода. Путь интенсификации или роста сложности самоорганизации общества - один путь и экстенсивный путь - путь более широкого вовлечения в хозяйственный оборот природных ресурсов. Как правило, последний путь ведет к снижению уровня сложности социальной организации. Казалось бы, что первый ход заведомо более эффективен. На деле - сложноорганизованное общество более уязвимо, чем слабо организованное. Критерий сложности - количество подсистем и иерархий. Ситуация еще более усложняется, поскольку всемирная история не дает нам примеров чистого пути "роста самоорганизации", но имеет вид борьбы обществ разного уровня организации. В каждом случае результат будет своеобразный.

Чем определяется выбор экстенсивного или интенсивного пути? Фундаментально - характером духовных ориентиров: исповедуемыми ценностями, религией, идеологией. В любом варианте, если общество более или менее длительно существует, то это означает, что между природно-социальным взаимодействием (трудом) и идеологией имеет место адекватность. Этот подход соответствует методологии "социально-естественной истории".

Для современного типа хозяйства возникло еще одно ограничение: видимые границы природных ресурсов. Это и определяет остроту экологической проблемы. Можно делать вывод о том, что сегодня экстенсивный вариант развития любого сообщества становится почти невозможным.

Именно потому, что человек трудится, он хозяйствует на Земле. Тип хозяйства это и есть в точном смысле способ взаимодействия сообщества как целого с природой. Хотя хозяйство основано на труде, но почти никогда не определяется целесообразностью (полезностью) как принципом труда. Вопрос о том, что и как производит человек, определяется господствующей социальной силой эпохи.

3. К ПОНЯТИЮ ТРУДА

А) Труд и жизнедеятельность (Труд как измерение жизни).

В первом приближении может показаться, что труд есть некоторая особенная деятельность, поскольку мы уверено называем некоторые виды деятельности трудом. Наша уверенность будет снижаться в той мере, как мы начнем просматривать самые разные виды деятельности: учебу, вытесывание скульптур из камня, пение, политическую деятельность, составление проектов, изобретательство, постановку эксперимента и пр. Оказывается, что ни один из признаков diferencia specifica не может быть распространен на все многообразие того, что обозначается как труд.

Можно попытаться получить определение через отрицание, через установление внешних границ этого явления. Здесь тоже первоначально все может показаться очевидным. Не труд - это отдых или игра. Но тогда в сферу труда попадают многие деятельности, которые обычно трудом не называются (учеба, речевое общение, военные действия и пр.).

Предпринятая попытка категориального определения (через логику суждений) одного из основополагающих феноменов жизненного мира - показательна. Такого рода феномены не схватываются рассуждением, предмет суждения не поддается классификации и типологии. Оказывается, что любой классифицирующий признак может быть отнесен к предмету лишь "в определенной мере".

Такого рода феномены схватываются только в философской логике размышления как экзистенциалы человеческого бытия.

В силу того, что труд - основополагающее понятие экономической науки - не может быть определен средствами самой этой науки, в ней возникают существенные трудности. Эти трудности ярко выражаются в современной “экономикс" тем, что она перестала работать с понятием труда, фактически даже перестала его упоминать, и в том, что многие производительные виды деятельности (в особенности связанные с производством нового знания), не получают адекватного экономического измерения.

В отличие от суждения, которое опирается на представление (на то, что "стоит перед нами") или на "имеющееся в виду". Отсюда, вопрос, что вы имеете в виду, говоря о том-то, близок научному, а не философскому видению мира. Размышление спрашивает не о том, что имеется в виду, а что подразумевает язык, допуская те или иные высказывания.

Чрезвычайно показательно, что по крайней мере все европейские языки подразумевают под трудом одно и то же: труд это то, что трудно.

Во французском слово" travail" в первоначальном смысле означало "пытка" и еще в ХVII веке употреблялось в значении "усталость", "страдание" и даже "унижение". Labor (лат.и англ.), аrbeit (нем.) и ponos (греч.) первоначально обозначали нужду, мучение, бедствие.

Смысловая связь между пониманием труда и страданием, заботой далеко не случайна. Когда современные теоретики говорят о конце трудовой эпохи, утверждают, что современное производство больше представляет собой общение, то тем самым также схватывают вот этот первичный смысл: труд есть процесс, в котором человек изнуряет себя, который требует последующего восстановления сил. Именно поэтому мы не склонны называть учебу трудом, не покрывается этим понятием творческая деятельность (писать стихи не труд и т. д.).

Таким образом, можно сказать, что в принципе любая деятельность является трудом, если она с трудом совершается, требует от человека сознательного волевого усилия. Мы могли бы построить типологический ряд из различных форм деятельности, на одном конце которого самые трудные формы активности, а на другом - самые легкие.

С точки зрения того, что подразумевает слово "труд" - труд не столько деятельность, сколько момент деятельности, позиция особой человеческой активности.

Опять-таки язык прав, называя некоторые деятельности "трудом par excelence", поскольку эти деятельности ничего иного, кроме усталости и страдания для человека не несут. Понятно и то, почему труд как особенная деятельность был категориально вычленен вместе со становлением буржуазного общества. Ведь его эпоха начиналась с господства простого труда - наемной, расчлененной, отчужденной деятельности. "В простой" деятельности трудовая позиция представлена феноменально, что позволяет логически корректно отождествить эту позицию с особенной редуцированной деятельностью.

Производительная деятельность мастера, ремесленника, мелкого собственника в до индустриальную эпоху и современные виды работ, связанные с включенностью в коммуникативные системы, в постиндустриальном или информационном обществе - не позволяют столь однозначно трактовать такую деятельность только как труд. Поскольку работа все более требует квалификации, образования, ответственности, творчества, сотрудничества - она все менее остается трудом. В этой тенденции и заключена истина:

- есть многомерный акт жизни, человек прежде всего живет и лишь в рамках жизни трудится;

- если буржуазная эпоха стремилась к тому, чтобы выделить труд из жизни, то современная эпоха демонстрирует обратную тенденции: растворить труд в жизни;

- трудовое усилие уже не способно дать должный полезный эффект, если оно отделено от остальных смысла образующих элементов жизни.

В выше обозначенной тенденции находится ключ к пониманию многих современных общественных процессов.

Б) Труд и время.

Трудовая позиция изменяет (или предполагает специфичность) отношения человека к Времени жизни, требует это время считать и рассчитывать. То, что труд измеряется временем - это хорошо известно из классической политэкономии, но онтологический смысл этого отношения остается не проясненным. До сих пор философская проблематика Временности, (в экзистенциально-феноменологической традиции) существует параллельно проблематике труда. Между тем, достаточно хорошо установлено, с какими фундаментальными экзистенциальными изменениями в отношении жизни связано наступление экономической эпохи труда. Трудовая деятельность разворачивается в ситуации "редкости благ", а потому - перед лицом угрозы смерти.

Время как бытийная субстанция сознательной жизни представлено как её деление, не имеющее однозначного членения на прошлое, настоящее и будущее. Уже отмечалось, что Бытие как Время, скорее всего, представлено для нас в чистом континууме сознания. Разрыв континуальности времени, его инструментальное (с помощью часов) расчленение на модальности есть необходимое условие труда. Более того, позиция труда - единственная в жизни позиция, требующая такого расчленения, поскольку она единственная, в которой человек ощущает себя затрачивающим время, а не живущим в нем.

Таким образом, труд это позиция человеческой активности, в измерении которой происходит затрата жизни-времени. Из того, что такая позиция имманентна человеческому бытию, не следует, что она всегда является преимущественной точкой отсчета. Эта позиция и становится особой деятельностью тогда, когда приобретает смысла образующий характер (становится центром смысла образования). Для этого нужны определенные социально-исторические условия. Это, прежде всего, развернутая система социального разделения труда (а точнее - продуктивной деятельности), приобретение деятельностью частичного и отчужденного характера.

В) Труд и стоимость.

Затраты труда это затраты жизни-времени ради какого-то полезного результата (продукта). Вот почему этот продукт имеет стоимость. То, что на стороне труда существует в виде живой активности, то на стороне стоимости существует в виде овеществленного результата. Именно из этого отношения вытекает, что труд сам по себе стоимости не имеет, что к нему неприменима эта мера, как она не применима к жизни и природе. Смит и Рикардо еще полагали, что труд имеет стоимость, может быть предъявлен как товар, и действительным открытием Маркса было установление того, что стоимость труда есть только превращенная форма стоимости рабочей силы.

Стоимость есть проекция экзистенциального (феноменального) времени в пространство труда. Эта проекция становится осью симметрии всех пропорций обмена. Размерность или масштаб экзистенциального времени задан такой единицей, как Единственная человеческая жизнь. И если посмотреть, как человек (если он об этом заботится) оценивает, "что ему стоит тот или иной результат", то можно заметить, происходит эта оценка в "частях его жизни". Вопрос можно было бы сформулировать следующим образом: "Какую долю своей жизни я затратил на этот результат в сравнении с другими результатами? Стоит ли он того?" Условие внутренней эквивалентности результатов есть условие сохранения жизни. Точно также человек ориентируется в процессах культурного обмена, и т. п.

Теоретически можно определить в размерности экзистенциального обмена (как ресурса, которым располагает та или иная общность) стоимость любого результата: стоимость войны, великого произведения искусства, великого открытия и т. п.

Мера стоимости в принципе применима к любому продукту человеческой деятельности, но применима именно в меру трудового характера этой деятельности. Так, произведение искусства, знание или открытие имеют стоимость, поскольку на их производство затрачено рабочее время, но социальная значимость этих произведений (косвенно представленная их ценой в денежном выражении) не может быть адекватна стоимости. Только продукты простого труда, т. е., деятельности, из которой вынуто творческое содержание, могут быть более или менее адекватно измерены мерой стоимости, а ценовые пропорции обмена таких продуктов могут быть более или менее точно измерены пропорциями производства (пропорциями затрат труда).

Сказанное позволяет понять, почему современные монетарные теории не обращаются к понятию стоимости, но рассматривают в основном сферу обращения, спроса и предложения в чисто ценовых пропорциях - ведь на современном рынке преобладают наукоемкие продукты или продукты, имеющие особый социальный статус значимости - например модные и престижные товары. "Трагедия" современного рынка в том и состоит, что на нем появляются продукты разного рода творческих увлечений, где обмен происходит из совсем иных соображений, чем обмен “сюртуков на пшеницу” - излюбленный пример Маркса в "Капитале". В целом современную экономическую ситуацию характеризуют сервисным сдвигом, когда до 75% ВНП существует в форме услуг, а не вещей. Услуга же это такой полезный продукт, из которого в принципе нельзя изъять его нетрудовое содержание, т. е., личное отношение к результату деятельности как своему собственному произведению.

В то же время возможности стоимостного (трудового) измерения современного производства еще совсем не исчерпаны. Временные ограничения становятся более "мягкими" для современного работника, но более жесткими для общества и человечества. Сегодня государства вынуждены затрачивать свои трудовые ресурсы на такие дела, как природоохранные мероприятия, военные конфликты, борьбу с катастрофами и пр., т. е., это такого рода "блага" и "продукты", которые хотя и требуют колоссальных трудозатрат, но не имеют непосредственной рыночной стоимости.

Для общества в целом - мера стоимости представлена сегодня в виде негативного фактора угрозы жизни. Для социальной системы объективно не важно, насколько данная деятельность является игрой, учебой или творчеством - для неё существенно, какую долю совокупного временного ресурса эта деятельность отнимает. Если этот подход не используется в рамках политической воли государства, то потому, что никто не знает, как непосредственно проводить стоимостные расчеты (как устанавливать пропорции производства) - ведь использование классических ценовых пропорций уже невозможно. Не разворачивая этой проблемы, только отметим, что выход состоит в измерении стоимости в масштабе единицы человеческой жизни. Основной вопрос будет состоять в установлении того, какую долю жизни или сколько единиц жизни отнимает тот или иной полезный для общества результат.

Г) Труд и игра.

Понятие труда приобретет большую смысловую определенность, если мы рассмотрим его в рамках оппозиционного понятия, к которому относится - игра. Игра и труд оппозиционны в своей динамике. Главное, что отличает труд от игры состоит в том, что в игре человека интересует сам процесс, в труде - результат. Важно, однако, видеть, что это различие "по преимуществу": любой реальный акт человеческой жизнедеятельности не считая крайне редуцированных случаев является "всем" одновременно. Вот почему можно было бы сказать, что жизнедеятельность является трудом лишь в одном измерении: в той мере и постольку человеку важен результат. Во имя этого результата человек забывает о самой деятельности. Критерием важности результата является время, отнятое у жизни, и, следовательно, возможность оценить затраты труда, т. е., стоимость. Там, где мы наблюдаем себя затрачивающими силы и время, мы и находимся в труде и говорим - это “стоит труда". Силы и время затрачиваются там и тогда, когда наша деятельность частична. В игре мы иначе относимся ко времени, чем в труде. Время имманентно игре, тогда как труду оно трансцендентно. Именно поэтому время не может выступать масштабом измерения игры: игра идет, пока играется. Труд есть целеполагающая деятельность, т. е., этот процесс возможен только тогда, когда перед субъектом стоит цель. Здесь даже не важно, является ли этой целью полезный результат или получение зарплаты. Целевая установка есть и в игре - выиграть. Но важно, что в труде цель опосредована, вынесена вовне самого процесса.

Труд есть опосредующая деятельность.

Это есть процесс, совершаемый ради другого процесса. Как таковой он есть акт самоотдачи.

Таким образом, продуктивная жизнедеятельность представляет собой процесс труда лишь в одном измерении: в измерении своей частичности. Труд есть то в деятельности, что служит идее целого или просто иному.

4. РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА

Рассмотрим теперь тот социальный механизм, который редуцирует жизнедеятельность к труду: облекает одну из позиций жизни в плоть деятельности. Таким механизмом прежде всего является социальное разделение труда. Возможность подобного расчленения содержится в самой жизнедеятельности в форме её имманентного времени. Субъект, пребывающий во временном континууме своей Жизни, не вычленяет отдельные операции, акты, действия. Так, в норме, когда сознательный акт жизни целиком осмыслен, мы не видим этот акт как последовательность каких-то операций (произнесение слова не состоит для нас из последовательности отдельных звуков). Содержательная или смысловая сторона Времени заслоняет для нас формальную временную структуру.

Но с точки зрения внешнего наблюдателя (а им может стать сам субъект жизнедеятельности при особых условиях) деятельность именно состоит из временной последовательности действий или операций и это трансцендентное для Жизни время может быть легко преобразовано в пространственную структуру в виде действий многих субъектов.

Отдельное действие, утратившее непосредственную органическую связь со смысловым целым, выделенное в своей частичности и обособленности, согласованное во времени с другими действиями - становится трудом. Труд, поэтому, всегда расчлененная деятельность. А разделение труда между многими людьми - только пространственное выражение деятельности, которая могла бы быть развернута как временная последовательность актов. То, что один мог бы сделать последовательно, то многие делают одновременно.

В результате расчленения деятельности обособленность (частичность) становится чертой не только продуктивной деятельности отдельного индивида, но и свойством овеществленного продукта. Только такой овеществленный продукт частичной деятельности приобретает определение стоимости. Когда Маркс отмечает, что стоимость это не вещь, а общественное отношение, то именно этот генез стоимости имеется в виду: овеществленные продукты живого труда есть только выражение и следствие особого типа социальной связи людей - разделения труда.

Таким образом, разделение труда есть овеществленное общественное отношение.

Не следует думать, что расчленение деятельности есть только негативный фактор сознательной жизни. То, что человек фактически обрекает себя на частичное существование, становится необходимым условием духовного роста личности. Этот рост личности контрастно оттеняется теми привычками, которые формируют у человека современные системы мультимедиа (multimedia). Данные системы, начиная уже с телевидения, обладают свойством вовлекать в себя человека целиком, и тот, кто привыкает к такой вовлеченности уже не хочет работать, т. к., работа есть фрагментарная задача и не может увлечь всю личность. Но если человек целиком вовлечен в работу, то он становится клоуном, а такая работа - просто "акробатикой для специалиста". Мораль состоит в том, что человек никогда не должен быть тождественен тому, чем он занят в отдельный момент своей жизни. Частичность или расчлененность деятельности (что и обуславливает ее превращение в труд) есть условие того, что личность может стать выше общества и выше своих условий.

Поскольку каждый акт жизни по смыслу связан с другим, то это придает жизни органичность. Связь между людьми посредством разделения труда обуславливает их "органическую солидарность". Сообщества, в которых разделение труда еще не развито, должно быть названо "сегментарным".

Можно указать на принципиальную границу возможности расчленения коллективной деятельности без утраты каждым участником общего дела непосредственной связи с другими. Этой границей является понимание смысла своего частного дела в контексте общего дела, его непосредственная обозримость. Таково было положение в первобытном обществе и до сих пор остается в семье. Как только общий горизонт перестает совпадать с частным, когда между операциями возникают смысловые разрывы, то возникает необходимость заполнения разрывов технологического пространства силами других пространств человеческого бытия. Главным образом появляется необходимость в лице "управляющего общественными работами" и наделенного властными полномочиями.

Опять-таки властное управление разделением труда эффективно до определенного уровня сложности трудового процесса. Современный, связанный с преобразованием потоков информации, труд выталкивает властное начало из своей сферы.

5. СМЫСЛ ОБМЕНА И ЕГО ПРОСТРАНСТВО

В теме "Идея социальной философии" уже была дана общая характеристика силы обмена и образованного им экономического пространства.

Обмен как универсальная форма и необходимая сфера человеческого бытия трактуется здесь как связь людей через предметные результаты их деятельности.

Мы имеем отношение обмена, когда Некто, вступает в отношение в «Другим»:

1. с целью получить от него нечто ценное для себя (вещь, полезную информацию, услугу);

2. должен для этого иметь отчужденный от себя (от своей жизнедеятельности) продукт;

3. представляющий ценность для другой стороны.

Если нет хотя бы одного из этих трех признаков, то связь будет относиться к другому пространству совместного бытия.

Во всех типах общества, кроме буржуазного, обмен никогда не выступает в чистом виде. Как правило, он выполняет дополнительную роль в отношениях родства, господства или в коммуникативных структурах. Когда же в этих типах общества субъект полагает себя в диспозиции обмена (а не общения, подчинения и пр.), то смысл обмена приобретает превращенную форму в контексте господствующей силы данного сообщества.

Мы считаем возможным включить в общую композицию смыслового континуума социального бытия плодотворную идею Ж. Бодрийяра о диалектике форм обмена.

Можно выделить четыре формы обмена (и соответствующие им логики или законы стоимости):

- символический обмен - характерный для первобытных или традиционных обществ. Этот обмен подчиняется принципу амбивалентности (т. е., противоречию, связанному с двойственностью отношения). Примером символического обмена является обмен дарами ("потлач") или обмен женщинами между родами. Двойственность - принципиальная черта такого обмена: с одной стороны, он полагает некую вполне реальную (практическую) ценность, с другой - обозначает принадлежность сторон одной общности. Единство этих сторон выражается в их взаимной обратимости: "жена символически представляет дружеских род, род представляет жену".

Бодрийяр полагает, что символический обмен есть исходная форма обмена, все остальные формы представляют собой редукцию или абстракцию этой формы.

С нашей точки зрения, напротив, символический обмен есть превращенная форма, т. е., форма совместного бытия в условиях господства силы общности.

- Следующей формой является обмен потребительским стоимостями, который подчиняется принципу полезности. Такого рода обмен (бартер) в чистом виде встречается довольно редко, поскольку он является побочным продуктом натурального хозяйства, когда излишки обмениваются на нужные вещи. Поскольку обмен идет по принципу "бесполезное и полезное", то его логика оказывается очень близкой "иррациональной логике" роскоши.

- Обмен меновыми стоимостями (товарами), т. е., продуктами, произведенными специально для обмена. Принципом меновой стоимости является эквивалентный обмен. Признак обмена меновыми стоимостями (а не потребительским) - наличие всеобщего эквивалента в виде особого товара (скота, драгоценного металла и пр.).

Именно товарный обмен представляет собой "чистую форму" обмена, а закон или принцип эквивалентности (т. е., то, что обмен происходит в соответствии с общественно-необходимыми затратами труда) представляет собой общую тенденцию любой исторической формы обмена.

- Обмен знаковыми стоимостями, который подчиняется логике различия. Феноменальным выражением дифференциальной логики знака является такая ситуация, когда некоторые вещи, имеющие одну и ту же потребительскую стоимость (выполняющие одну и ту же функцию), одну и ту же меновую стоимость (по затратам на их производство), тем не менее имеют различную знаковую стоимость (цену). Основания для этого могут быть следующие. Этот товар произведен более известной фирмой, является престижным, служит предметом роскоши, обладает новизной и пр.

Потребительская, меновая и знаковая стоимости, по идее Бодрийяра, относятся друг к другу последовательно как означающее к означаемому и все вместе составляют "объект" обобщенной политэкономии знака.

Любой исторический тип общества имеет ту или иную сферу обращения ценностей (стоимостей). Эта сфера и есть экономическое пространство обмена. Экономическая антропология, которая описывает пространство обмена в традиционных обществах, отмечает, что там в обмен вовлечены не столько продукты труда, сколько естественные ценности (которые в точном смысле еще не являются стоимостями). Этот обмен и пространство являются "экономическими" только с точки зрения будущего результата, когда внутренняя логика обмена (принцип эквивалентности) подчинит себе все социальные условия и предпосылки. Именно этот процесс и его результат составляют выдающееся содержание "Капитала" К. Маркса.

Для современной эпохи чрезвычайно важным является исследование и понимание того, как происходит распад смыслового континуума экономического пространства обмена. Сегодня мы наблюдаем, что сами по себе товарно-денежные отношения не способны обеспечить непрерывность товарного обращения: прежде всего в силу специфики господствующего товара - услуги. Здесь и обнаруживается фундаментальная роль разного рода знакового по средствам товарного обмена. Эту роль выполняют различные соглашения, договоры, информационные системы, электронные деньги и пр. А. Тоффлер называет эту ситуацию "Эрой смещения власти", показывая, что новая экономика строится на ведущей роли систем знания.

Знания имеют знаковую форму; посредством масс-медиа и информационных систем знаки соединяются друг с другом "поверх" собственно товарного обращения, в значительной степени просто вытесняя его. Если, например, вы владеете "know how", то это делает не нужным поставку соответствующего товара: проще сделать самому.

В целом, превращенная форма современного экономического пространства остается слабо осмысленной как в методологическом плане, так и недостаточно исследованной в плане научном.

Стоимость и цена: двойственная природа пропорций обмена.

Спрос и предложение, которые с точки зрения классической политэкономии случайным (стихийным) образом заставляют колебаться цены вокруг общественно-необходимых затрат труда (времени) - с точки зрения неоклассических (монетарных) теорий, являются определяющими для пропорций самого производства. В этом размежевании позиций сокрыта действительная противоположность механизмов образования пропорций производства (стоимостных пропорций) и ценовых. В каждый данный момент стоимостные пропорции выражаются в той или иной структуре предложения и в каждый данный момент ценовые пропорции выражают ожидания продавцов и покупателей. Что предлагается? Предлагается овеществленное или прошлое время (овеществленный труд). Что ожидается? Ожидается потребление в будущем времени. При всей зависимости структуры предложений и ожиданий (их взаимного влияния друг на друга) - принципы формирования структур различны. Вся совокупная способность к труду к моменту предложения уже овеществлена (принадлежит прошлому), структурно оформлена в виде долей рабочего времени, затраченного на производство той или иной совокупности продуктов. Вся совокупность ожиданий, по сути, есть структура потенциально распределенного будущего времени, необходимого для потребления данный продуктов.

Стоимость, таким образом, есть символ (символическое выражение) прошедшего времени; цена есть знак еще не существующего будущего образа действий. Между ними существует такое же радикальное тождество и различие как между этими модальностями времени.

Никакая попытка определить цену через стоимость или стоимость через цену не может быть успешной (различение прошедшего и наступающего - абсолютно), но и разорвать эту связь немыслимо - прошедшее и наступающее принадлежат Единому Времени. Единственное, что можно сделать - использовать принцип взаимного дополнительного описания (давно используемый в лучших теоретических образцах естественнонаучного и гуманитарного знания). Это означает отказаться от попытки взаимной редукции и просто стремиться к тому, чтобы количественные пропорции затрат труда в общественном масштабе примерно соответствовали количественным пропорциям цен - в этом же масштабе. Такое соответствие и будет залогом устойчивого (динамического) равновесия хозяйственной системы общества. Очевидно, что обеспечение принципа дополнения в описании и проектировании хозяйственной системы потребует как финансовых, так и государственно-административных рычагов.

6. ПРОБЛЕМА ТРУДОВОЙ ЭТИКИ

Труд есть отчужденная деятельность, ибо ее результатом является отчужденный продукт. Но именно в силу того, что нас интересует не сам процесс, а его результат, мы вынуждены быть сосредоточены на процессе и сознательно контролировать его, принуждать себя к труду. Вот почему физический, монотонный труд есть типичный труд (идеальный тип труда). Вот почему труд выступает как борьба с самим собой, как преодоление, требующие известной высоты нравственной позиции - чего, заметим, не требует игра и творчество.

Частичность труда, связанное с ним страдание ставят проблему морального отношения к труду едва ли не в центр всей философии труда (если исходить из того, что моральный долг есть центральная этическая категория).

Можно выделить два этических парадокса труда.

1) Отвлекаясь от прочих условий, сравним моральный уровень человека труда и человека, привыкшего к творчеству. Какого рода моральных качеств мы будем ожидать от человека испытанного каждодневным, тяжелым и упорным трудом? Какой моральный риск преследует человека, избалованного радостью творчества? Труд "на совесть" просто не мыслим без моральных качеств терпения, сопричастности, самоотдачи, твердости принципам (но есть и оборотная сторона данных добродетелей). Творческие личности довольно часто демонстрируют эгоизм, беспринципность, легкомысленность (и опять-таки есть положительная сторона этих грехов). Именно отсюда проистекает идея дьявольской природы творчества, сродство гения и злодейства, сопряженность высоких творческих способностей с эгоизмом и т.п. и неслучайно замечаемая нравственная высота т. н., "простого трудового народа". Ведь если труд есть страдание, а страдание - единственный путь нравственного становления, то все становится далее понятно. Нужны дополнительные условия, чтобы личность морально преодолела соблазн творческой игры воображения. Впрочем, таких же дополнительных условий требует отношение к труду "на совесть". И, во всяком случае, человек, не знающий ни полноценного труда, ни полноценной радости творчества, окажется в моральном отношении заведомо ниже как труженика, так и творца.

2) Второй парадокс труда состоит в том, что, хотя по природе это целесообразный процесс, тем не менее, целеполагание не обладает собственной энергией, чтобы принудить индивида к труду. Есть множество оснований, почему можно не трудиться. Не стоит только обольщаться тем, что поиск пропитания это труд. Охота, например, по преимуществу - не труд. Сама по себе нужда оставляет широкий выбор возможностей: один, например, идет работать, а другой - воровать. Парадокс труда начинается с того, что вместо того, чтобы съесть зерно, я его сажаю в землю. Такое отделение себя от толкающей потребности и есть то пространство, которое заполняется идеей долженствования. Вот почему труд по своему существу есть этическая категория. Если нет этого этического напряжения целенаправленного действия, то нет и сознательного акта труда. Источник этого напряжения может быть разным: долг перед богом, перед семьей, перед государством. Субъективно это напряжение может выражаться по-разному: в виде страха наказания, стыда, торжества преодоления. Если же нет этого морального принуждения, то мы, скорее всего, имеем дело с чем то другим: творческим актом, хобби, развлечением, игрой. Заметим, что все эти формы инородны этическому, они скорее индивидуализируют, ставят человека перед Бытием один на один.

Известны различные исторические и национальные типы этического принуждения к труду:

1) Принуждение, которое рождается сопричастностью роду (семье, общине). Таков едва ли естественный мотив труда в традиционных обществах. Особенность этого мотива - он не способен обеспечить накопление, он не интенсифицирует ни производство, ни потребности. Как только удовлетворяется непосредственная нужда - прекращается и сам труд. В общем и целом от такого труда "бегут, как от чумы".

2) Религиозная трудовая этика. В основном религиозная мотивация труда связана с уникальным духовным опытом западного христианства. См. М. Вебер "Протестантская этика и дух капитализма". Прежде всего с тем, что христианство делает идею бога-человека этическим ориентиром реальной жизни. Иными словами, христианство, через непосредственное соединения человека с Богом и идеей спасения формирует в человеке Личность, т. е., такое начало человеческого бытия, которое несет ответственность за свою личную судьбу. В наибольшей степени этот трудовой потенциал христианской идеи был реализован в протестантизме, в меньшей степени - в католицизме и почти совсем оказался не реализованным в православной ветви не в силу духовной недостаточности, но по причине особенностей церковной организации веры. Путь напряженного труда, с точки зрения религиозно ориентированной этики, становится путем личного спасения, а плоды труда - критерием богом избранности. Как исторический итог, в современном западном обществе исходная триада ценностей: "Бог - Личность - Труд" свернулась вокруг гражданских прав личности. Возникла такая система ориентиров, которая сама по себе поддерживает мотивацию.

3) Восточный государственно-корпоративный дух. Известно, что дальневосточная ментальность не обнаруживает сколько-нибудь значимой религиозности в западноевропейском смысле. Но конфуцианский дух, культ предков и ответственность перед потомками рода порождают не менее сильную мотивацию к труду, чем протестантская. Идея служения, которой пропитана этическая доктрина конфуцианства, точно так же в современном обществе типа Китая или Японии и поддерживает отношение к труду уже независимо от исходной доктрины.

Большую проблему составляет то отношение к труду, которое сложилось в России.

Русская ментальность в этом аспекте, создает впечатление "промежуточного и зависшего" состояния.

С одной стороны, безусловно имеет место идея Личности, но она странным образом сопряжена не со свободой и ответственностью, но с "волей и бунтом".

С другой стороны, значимой является идея служения (народу, государству), которая удивительным образом сочетается с соображениями личной (и корыстной) выгоды.

В целом проблема формирования и институциональной поддержки трудовой мотивации остается очень острой для всего современного мира. Сегодня многие теоретики имеют основание отмечать "смерть трудовой этики", что связано с принципиальным изменением характера труда (об этом "Будущее труда").

7. ОТЧУЖДЕНИЯ ТРУДА И ПРОБЛЕМА СОБСТВЕННОСТИ

Отчуждение есть универсальная формула диалектического саморазвития духа в гегелевской "Логике". Дух развивается посредством нахождения предмета - себя в некоторой последовательности предметных форм, диалектически отрицает каждую форму, рефлексирует в себя, открывает в себе новые возможности и т. д.

Отчуждение себя в своем произведении (в создании своего предметного тела) это действительно способ развития человека, культуры, человечества - может быть и Мира в целом.

Маркс использует эту категорию для характеристики общественного производства, основанного на отношениях частной собственности. Получается следующая картина: одно дело, когда отчуждение является условием свободной деятельности и совсем другое, когда найден предмет, та результат деятельности отчуждается от производителя собственником средств производства. Маркс фактически перестает употреблять термин "отчуждение" для определения деятельности вообще, сохраняя его в смысловой оппозиции "присвоение-отчуждение" как отношения частной собственности.

Есть веские основания утверждать, что этот разрыв смысловой ткани идеи отчуждения послужил логическим основанием утопической конструкции коммунистического общества, т. е., общества, в котором вместе с отношениями частной собственности ликвидируется (якобы) и отчуждение человека.

Если мы признаем, что отчуждение есть необходимость и судьба человеческого бытия - феноменально представленная в неизбежности труда, то следует думать только о сохранении меры необходимости и судьбы. Мера состоит в том, чтобы творческое самостоятельное отчуждение не концентрировалось на одном полюсе социальной жизни как счастливая судьба немногих, а необходимость отчуждения - как рок других - на противоположном полюсе.

Проблема собственности относится к отчуждению как сущее к бытию.

Определение собственности принадлежит условиям и средствам трудовой деятельности (или жизнедеятельности в целом) как собственным. Никакая сознательная жизнедеятельность невозможна без использования каких-то средств и условий. Собственность, поэтому, имманентна деятельности (труду). Вопрос в том, как образуется право собственности данного субъекта на то, что он использует?

Прежде всего нужно обратить внимание на естественный характер образования права собственности. Продукт моей деятельности есть мой продукт. Собственность на свой продукт можно назвать "естественным правом труда". Все было бы просто, если бы люди трудились раздельно. Но как определить право собственности на продукт коллективного труда?

Собственность становится социальной проблемой и ареной борьбы, поскольку условия и средства деятельности являются результатом совместной (расчлененной) деятельности. Вместе с расчленением труда происходит и расчленение естественного права труда на свои продукты.

Маркс был прав, полагая, что собственность не следует отождествлять с её юридическим выражением. Он считал, что прежде всего собственность есть экономическое (общественное) отношение.

Однако последующие теоретические и практические коллизии в связи с идеей и институтом собственности позволяют "обернуть" тезис Маркса, против него самого: "не следует отождествлять собственность с её экономическим выражением".

Сегодня мы вынуждены фиксировать, что собственность есть социальная реальность, локализованная во всем смысловом континууме общественного бытия, т. е., имеющая технологические, культурные, социальные, экономические и политико-юридические характеристики, - и то, какая из этих характеристик доминирует - зависит от типа общества. Отсюда попытка обнаружить в общественном хозяйстве тотальную частную или общественную собственность лишена смысла. Частная и общественная собственность - ни что иное, как абстракции двух полюсов многомерного института собственности.

Только в крайне редуцированных случаях мы можем встретить общественные средства производства, на которые имеет права собственника только один социальный агент. В реальности эти права всегда ограничены правами других субъектов. Равным образом т.н. общественная собственность есть абстракция, поскольку всегда есть агенты, которые используют и распоряжаются этой собственностью в большей мере, чем другие.

Современная система распределения прав на продукт общественного производства является итогом многовековой борьбы и компромисса между различными социальными группами. В теоретическом плане проблема остается почти нерешенной (а может быть вообще неразрешимой).

Компромиссный характер отношений собственности выражается в системе государственных налогов, гарантированного уровня заработной платы, акционирования крупного производства, законодательных ограничений (экологических, социальных, военно-политических и пр.) на способ использования данных средств производства. Демократические институты выработали способность реагировать на резкие отклонения в мере "необходимости и судьбы".

8. БУДУЩЕЕ ТРУДА

Нет необходимости в какой-либо теоретической прозорливости, чтобы фиксировать современную революцию в характере труда. Революционность изменений иногда фиксируется идеей "смерти труда".

Смысл идеи состоит в следующем. Индустриальное общество (ХIХ - нач. ХХ века) - приложило максимальные усилия, чтобы редуцировать продуктивную деятельность к её трудовому аспекту, т. е., к превращению труда в особую деятельность.

Труду в его особенности соответствует такая деятельность, из которой вынуто всякое творческое содержание, когда продуктивная деятельность реально сводится до простой затраты психофизиологических сил человеческого организма.

Предельным выражением этого "идеала" труда является конвейерное производство, превращение человека в придаток машины. Этому фактическому положению вещей соответствовала идеология и методология тейлоризма.

"Но мы должны осознать тот факт" - говорит О. Тоффлер - "что простой, частичный труд более не является эффективным". "Не труд, как таковой, сегодня является источником богатства" - добавляет Д. Белл - "но знание и наука". "Когда знание в своей систематической форме вовлекается в практическую переработку ресурсов можно сказать, что именно знание, а не труд выступают источником стоимости".

Ситуация предельно прозрачна: труд, из которого вынуто творческое содержание, а вместе с ним и личная ответственность и необходимость профессионализма - не может создать сложного, качественного продукта.

Информационное взаимодействие образует нервную систему современного хозяйства.

Все, что не способно вступить в такое взаимодействие, выполняет для этой системы деструктивную роль. Т. Стоуньер "Информационное богатство: профиль постиндустриальной экономики", отмечает, что сделки по поводу вещей ведут к конкуренции, информационный обмен ведет к сотрудничеству.

Отсюда - система образования становится необходимым фактором хозяйства, научные исследования составляют всё большую долю затрат на производство продуктов, рождаются новые подходы к организации труда и управлению производством, идея производства как системы машин заменяется принципом человеко-машинных систем.

Укажем те отношения, по которым происходят основные изменения характера труда и его места в социальной системе.

1) Труд и образование.

Еще А. Смит заметил, что "человека, получившего образование путем упорного труда, можно уподобить дорогостоящим машинам". Поскольку общая и профессиональная образованность является необходимым условием современного производства, то различие между рабочим и свободным временем, на котором базировалась классическая политэкономия - утрачивает принципиальное значение. Вопрос можно поставить чисто практически: время, которое затрачивается работником на поддержание своего культурного и профессионального уровня (пусть это будет знакомство с новыми публикациями) - входит ли оно в издержки производства?

2) Труд и научные исследования.

С одной стороны, современные научные исследования технологий по образу и подобию всякой организации труда, но с другой - любой производительный труд включает в себя стандартные научные процедуры: измерение, контроль, построение моделей.

3) Труд и управление.

Если в индустриальную эпоху еще можно было управленческую деятельность рассматривать в качестве непроизводительного труда, то сегодня построение и управление организациями являются едва ли не ведущим фактором эффективности производства.

4) Эргономические принципы производства.

Маркс характеризовал капиталистическое производство как такую систему хозяйства, где овеществленный труд господствует над непосредственным живым трудом.

Прежде всего это выражалось в господстве машины над самим человеком.

Современное производство способно безопасно функционировать только при том условии, что именно человек занимает господствующее положение в системе машин. В частности это выражается в эргономических требованиях к технике и производству, в антропологических принципах проектирования рабочих мест, в признании ведущей роли "человеческих факторов". философский социальный бытие

Обрисованные тенденции наглядно проявляются уже в настоящее время, и есть все основания предполагать, что будущая система хозяйства (труда) еще более усилит значение данных факторов.

Размещено на Allbest.ru

...