Смысл и проблема жизни, смерти и бессмертия в духовном опыте человека

Духовное ближайшим образом связано со смыслом, и особенно с наиболее важным для человека -- со смыслом его собственной жизни. С этим вопросом сталкивается каждый человек, будь он землепашец или философ, но не каждый задумывается над ним. Вопрос о смысле изначально присущ человеческому бытию, но не всегда он бывает осознанным и целенаправленным. И лишь тогда, когда человек задается этим вопросом, он может встать на путь приближения к пониманию духовного.

Древнегреческий философ Анаксагор (около 500-428 гг. до н.э.) считал, «что цель жизни -- созерцание и проистекающая из него свобода». А на вопрос, чего ради предпочтительней родиться на свет, чем не родиться, ответил: «Ради созерцания неба и порядка Вселенной». В созерцании нестареющего строя Космоса видел Анаксагор смысл жизни.

Лев Толстой пришел к выводу, записанному в его дневнике, что «цель жизни человека есть всевозможное способствование к всестороннему развитию всего существующего». Ему было тогда 19 лет, но этой установки он придерживался всю жизнь.

Достоевский полагал, что «без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация», а смысл жизни и представлен высшей идеей, тем, к чему стремится человек, во что он верит.

К. Маркс в своем сочинении на выпускном экзамене в гимназии, которое называлось «Размышления юноши при выборе профессии», записал, что «главным руководителем, который нас должен направлять при выборе профессии, является благо человечества, наше собственное совершенствование». Вместе с тем человек должен помнить, что он не вправе навязывать свои представления о смысле и цели человеческой жизни другим людям, тем более методом насилия. Он может лишь убеждать и собственным примером доказывать истинность своих идей. В ряду фундаментальных факторов, оказывающих сильное воздействие на развитие потребностей индивидов, культуру индивидуального потребления, особое место занимает смысложизненный фактор. Иначе говоря, имеется ли у индивида смысл жизни или нет, если имеется, то каков он - это, пожалуй, самый фундаментальный фактор, влияющий на жизнь индивида, его потребности и уровень их развития.

Смысл жизни - это один из главных моментов, которому подчинено существование человека, его образ жизни. Смысл жизни и образ жизни соотносятся между собой как категории сущности и явления (существования). При этом образ жизни есть то или иное проявление сущности жизни человека.

Образ жизни, по определению авторов одного из социологических словарей, - это «совокупность устойчивых, взятых в единстве с условиями жизни, типичных видов жизнедеятельности людей». Данное определение выступает как общесоциологическая категория, характеризующая образ жизни любого социального субъекта (общества, больших и малых социальных групп, этнических групп, личности). Отчасти эта характеристика относится и к индивиду. Однако такое понимание образа жизни не учитывает важный момент жизнедеятельности индивида - противоречивость его отношений с обществом.

Именно образ жизни показывает не только меру социализации индивида, усвоения им общественных норм и правил поведения, но и степень индивидуализации, т.е. формирования и выражения его самобытности, уникальности. Поэтому образ жизни индивида следует определить как конкретно-исторический способ присвоения индивидом социальных условий своего существования, а также формирования, развития и реализации индивидуальной сущности.

Образ жизни имеет две стороны. Первая характеризует меру, степень удовлетворения потребностей в количественном измерении и выражается категорией «уровень жизни». Вторая сторона характеризует всю совокупность условий, форм, способов удовлетворения потребностей в качественном отношении и выражается категорией «качество жизни». Категории уровня и качества жизни позволяют конкретно определять нормативный образ жизни, исходя из физиологических потребностей современного человека, из уровня развития общественного производства, из обычаев, традиций, современной моды и других экономических и социально-политических условий. Степень расхождения между нормативным и реальным образом жизни позволяет определять наиболее актуальные проблемы и перспективы его развития.

Факторы, от которых зависит образ жизни индивида, так или иначе проходят через его сознание, осмысливаются и оцениваются им, и только после этого оказывают воздействие на образ жизни. Однако в качестве мотивов, побудителей жизнедеятельности они играют разные роли. У каждого индивида на основании воспитания, образования, жизненного опыта вырабатывается определенная иерархичность мотивов его жизнедеятельности. При всей изменчивости этой иерархической системы побудителей неизменно важное место занимает в ней ориентация на поиск и определение смысла человеческого существования.

Вопрос о смысле жизни вольно или невольно, рано или поздно встает перед каждым индивидом. Как жил и как жить, для чего жить, в чем счастье человека, какой смысл в человеческих страданиях или героических и даже смертельных поступках, что такое смерть, означающая конец жизни, - это вечные вопросы не только философии и религии, но и каждого человека.

Тот факт, что жизнь всегда соотносится со смертью, представляет ее противоположность, более всего и побуждает человека размышлять о смысле жизни. А от решения этой проблемы зависит активность жизнедеятельности индивида, ее направленность вообще и на определенные потребности в частности, отношение к развитию этих потребностей.

Многовековая история развития философии представляет собой, помимо всего прочего, и историю мучительных поисков смысла человеческой жизни.

Эта история представляет собой не историю заблуждений и неверных решений этой сложнейшей проблемы, а скорее постепенное и все большее раскрытие богатства, полноты, ценности человеческой жизни. Уже античные философы выявили такие важные стороны человеческого существования, как красота и радость, удовольствие и страдание, спокойствие и мятежность души, добро и польза, мудрость и отвага, умеренность и справедливость. Средневековые философы провозгласили такие смысложизненные ориентации, как вера, надежда и любовь, земные заботы, страдания и загробное блаженство. Эпоха Возрождения поставила в качестве важнейшей ценности жизни достоинство человека, ориентированное на творческое преобразование мира, на физическое и особенно духовное совершенствование человека. Продолжая эту линию, мыслители Нового времени превозносили научные знания в качестве основы могущества человека в покорении природы, а научную рациональность как стержень в организации человеческой жизни Последующее развитие философии выявило глубокую противоречивость человеческой жизни, в которой стремление лишь к радости и наслаждениям переходит в свою противоположность - пресыщение и скуку, оборачивается эгоизмом; способность к терпению и лишениям оборачивается рабской покорностью и аскетизмом; мужество - жестокостью и т.п.

Гете справедливо заметил однажды, что нет такой добродетели, из которой нельзя было бы сделать порок, и нет такого порока, из которого нельзя было бы сделать добродетель. Жизнь человека соткана из противоречий. И умение правильно разрешать их уже наполняет ее глубоким смыслом.

Подход к жизни, обеспечивающий правильное определение ее смысла и, в конечном счете, ведущий к счастью, является делом каждого индивида. Ибо каждый индивидуален и может быть счастлив только при реализации своей индивидуальности. А индивидуальность по своей сути может быть реализована только самим индивидом и уникальным способом. Вместе с тем, при индивидуальном решении каждым индивидом проблемы смысла жизни он не может не учитывать тот ценнейший опыт, который накопило человечество. В ряду этих достижений человечества, которые могут быть принципиальными условиями современного решения проблемы смысла жизни следует отметить следующие.

Во-первых, благоговение перед человеческой и всякой иной жизнью. Эта идея, сформулированная А. Швейцером в XX в., является основой современного гуманизма, провозглашающего самодостаточную ценность любого и каждого индивида, независимо от расовой, национальной, религиозной, социальной и иной принадлежности. Каждый человек без исключения достоин любви и уважения, благополучия и счастья. Уже одно это (благоговение перед жизнью) придает человеческому существованию высокий смысл, наставляет на путь разумного отношения к природе и нравственного к другим людям.

Во-вторых, принципиальным условием человеческой жизни является свобода. Свобода - обобщающий фактор жизни каждого человека. Только будучи свободным, индивид может действовать в полной мере сознательно, осуществлять выбор, сам определять свои действия и быть ответственным за них.

Свобода является необходимым условием проявления, удовлетворения и развития потребностей человека. Свобода открывает человеку возможности для проявления своих желаний, чувств, устремлений, воли и всего прочего, с чем связана его самореализация. Если экономическая и политическая свобода обеспечивает необходимую для самореализации материальную базу, то духовная свобода предоставляет возможность интеллектуального, эстетического, нравственного и т.п. развития и самовыражения, совершенствования своей духовности и душевности. Благодаря этому свобода является необходимым условием и радости бытия, удовлетворенности жизнью, счастья. Только свободный человек может сам определить смысл своего существования, быть хозяином своей жизни, достичь удовлетворения и счастья.

В-третьих, принципиальным условием обретения глубинного смысла человеческого бытия является творчество. Творчество есть не просто существенная черта человека, родовая особенность, отличающая его от всех других живых существ. Оно выражает активность, деятельную сущность человека, направленную на преобразование природы, общества, других людей и самого себя. Вместе с тем, творчество - это не кнут надсмотрщика, заставляющий человека действовать помимо его воли. Природа позаботилась о том, чтобы сделать творчество сладким пряником, всегда желанным и притягательным для индивида. Проблема определения смысла жизни каждым индивидом заключается в том, чтобы найти сугубо свою, индивидуальную направленность творчества (по сфере жизнедеятельности, роду занятий, виду творчества и т.д.). Только в этом случае человек в состоянии выразить себя, реализовать свою уникальную индивидуальность, неповторимость и непохожесть на всех других людей.

В-четвертых, важным условием возможности обретения подлинного смысла жизни является жизнь ради других. Конечно, каждый человек хочет хорошей, счастливой жизни, прежде всего, для себя. И каждый должен стремиться к этому. Но не должен ограничиваться этим. Одним из определяющих моментов человеческой сущности вообще является ее общественный характер.

Индивид не может жить вне общества. Реализация его индивидуальности не возможна вне связей и отношений с обществом. Каждое проявление индивида соотносится с проявлениями других людей, в сопоставлении с ними, в уяснении их сходства либо различия. И это характерно не только для частных проявлений индивида, но и для всей его совокупности жизнедеятельности. Поэтому жизнь ради других - это необходимое условие возможности достижения подлинного смысла жизни. Рано или поздно, в полной мере или частично каждый человек приходит к осознанию этого. Великий физик А. Эйнштейн признавался, что благополучие и счастье никогда не были для него абсолютной целью. Только жизнь, прожитая для других, чего-то стоит.

Отмеченные четыре условия в совокупности дают индивиду реальную возможность обретения подлинного смысла жизни. Чем больше этих условий реализует индивид в своей жизнедеятельности, чем полнее и глубже осуществляет их, тем большим смыслом наполняется его жизнь и тем полнее испытываемое им счастье.

Таким образом, поиск смысла жизни должен быть направлен на самореализацию индивида, на максимальное развитие его индивидуальности. Это требует от каждого индивида решения следующих наиболее важных проблем.

Прежде всего, это осознание индивидом собственной (как, впрочем, и каждого человека) самоценности, индивидуального своеобразия и неповторимости.

Следствием этого будет обретение высочайшей ответственности каждым индивидом перед собой, обществом, человечеством и историей за выявление своей уникальности, ее максимальное развитие и реализацию. Решение данной проблемы индивидом означает принесение им наибольшей пользы другим людям, наибольшей отдачи от индивидуальности.

В то же время это означает реализацию смысла индивидуального существования, что воспринимается и переживается человеком как полная, интересная, насыщенная и счастливая жизнь.

В неблагоприятных социальных условиях важной проблемой для индивида является обретение и поддержание в себе надежды - неиссякаемой способности человека видеть постоянно цель, тот «свет в конце тоннеля», который манит к себе, вызывая желание и энергию творческого действия.

Именно надежда на построение лучшей жизни себе, своим детям и внукам выступает мощным стимулом преобразования существенных социальных условий.

Проблема сохранения надежды актуальна и в отношении саморазвития индивида, развития его задатков и способностей, реализации индивидуальности.

Здесь она превращается в проблему веры в себя, в свою уникальность и неповторимость, в свои способности и возможности реализовать себя, обогатив человечество, изобретя личное счастье.

Важной проблемой самореализации индивида является здоровье, долголетие и активная творческая старость Современная историческая эпоха отличается более острым ее пониманием, ибо научно-техническая революция и глобальный экологический кризис породили новые опасности не только для здоровья, но и для самой жизни человека.

Вместе с тем, современная наука и практика существенно расширили человеческие возможности по сохранению здоровья, увеличению продолжительности жизни и поддержанию активной старости (благодаря профилактике заболеваний, медикаментозным средствам лечения, раздельному питанию, физической культуре, широкой популярности здорового образа жизни и т.д.).

Проблема теперь заключается в том, чтобы каждый индивид освоил и использовал эти возможности в своей жизни.

3. Насилие и ненасилие

В определении понятия насилия существуют два подхода, один из которых можно назвать абсолютистским, другой -- прагматическим.

Согласно первому, понятие насилия несет четко выраженную негативную оценочную нагрузку, которую, впрочем, это слово имеет уже в естественном языке; оно, кроме того, употребляется в очень широком значении, включающем все формы физического, психологического, экономического подавления и соответствующих им душевных качеств, как ложь, ненависть, лицемерие и т. д. Насилие, по сути дела, прямо отождествляется (во всех его многообразных проявлениях) со злом вообще. При таком подходе возникают, как минимум, две трудности: во-первых, снимается проблема оправдания насилия, возможности его конструктивного использования; само понятие как бы предрешает проблему, с самого начала содержит в себе ответ на вопрос, который подлежит обсуждению. Во-вторых, отрицание насилия выглядит как сугубо моральная программа, вступающая в непримиримую конфронтацию с реальной жизнью. Не случайно, например, Л.Н. Толстой, который наиболее последовательно придерживался этой интеллектуально-духовной традиции, вкладывая в понятие насилия сугубо негативный и предельно широкий смысл, был одновременно радикальным критиком современной цивилизации, всех свойственных ей форм эгоизма и принуждения; для него, в частности, в плане отношения к насилию не было большого различия между разбойниками с большой дороги и законными монархами, а если и было, то никак не в пользу вторых. Морализирующий абсолютизм является, на мой взгляд, одной из основных причин, в силу которой идеи ненасилия сегодня, в конце XX в., в обществе находят почти так же мало отклика, как и две с половиной тысячи лет назад, когда они впервые возникли. Люди -- не ангелы; об этом можно сожалеть, но изменить такое положение дел нельзя.

Прагматический подход ориентируется на ценностно-нейтральное и объективное определение насилия и отождествляет его с физическим и экономическим ущербом, который люди наносят друг другу; насилием считается то, что, очевидно, является насилием -- убийство, ограбление и пр. Такая интерпретация позволяет ставить вопрос об оправданности насилия, возможности его использования в определенных ситуациях, но при этом отсутствует критерий для его решения.

Обычный довод состоит в том, что насилие оправдано в сравнительно малых дозах,-- в тех случаях, когда оно предотвращает большее насилие, которое к тому же никаким иным способом предотвратить невозможно. На это следует, прежде всего, заметить, что не существует единицы измерения насилия. Проблема становится особенно безнадежной, когда речь идет об упреждении насилия. Толстой говорил: пока насилие не совершено, никогда нельзя с абсолютной достоверностью утверждать, что оно будет совершено и потому попытки оправдать одно насилие необходимостью предотвращения другого всегда будут логически уязвимыми и нравственно сомнительными. Насилие невозможно сосчитать, измерить, даже если его можно было бы охватить чисто внешним образом. На самом деле насилие не сводится к внешним своим проявлениям. Боль от случайно вывихнутого плеча и боль от удара дубинки омоновца -- разные боли, и человек может предпочесть первую второй, даже если она количественно будет тысячекратно превышать ее. Обозначить эту разницу, оставаясь в пределах строго объективистского определения, нельзя. Проблема отношения к насилию тем самым теряет нравственную напряженность.

Трудности, связанные с определением насилия, получают разрешение, если поместить его в пространство свободной воли и рассматривать как одну из разновидностей власто-волевых отношений между людьми. Кант в «Критике способности суждения» (§ 28) определял силу как «способность преодолеть большие препятствия. Та же сила называется властью (Gewalt), если она может преодолеть сопротивление того, что само обладает силой». По-другому власть в человеческих взаимоотношениях можно было бы определить как принятие решения за другого, умножение, усиление одной воли за счет другой. Насилие есть один из способов, обеспечивающих господство, власть человека над человеком. Основания, в силу которых одна воля господствует, властвует над другой, подменяет ее, принимает за нее решения, могут быть разными: а) некое реальное превосходство в состоянии воли: типичный случай -- патерналистская власть, власть отца; б) предварительный взаимный договор: типичный случай -- власть закона и законных правителей; в) насилие : типичный случай -- власть оккупанта, завоевателя, насильника. Так вот, насилие -- не вообще принуждение, не вообще ущерб жизни и собственности, а такое принуждение и такой ущерб, которые осуществляются вопреки воле того или тех, против кого они направлены. Насилие есть узурпация свободной воли. Оно есть посягательство на свободу человеческой воли.

При таком понимании понятие насилия приобретает более конкретный и строгий смысл, чем, если просто отождествлять его с властью или трактовать как вообще разрушительную силу. Оно позволяет насилие как определенную форму общественного отношения отличать, с одной стороны, от инстинктивных природных свойств человека: агрессивности, воинственности, плотоядности, а с другой стороны, от других форм принуждения в обществе, в частности, патерналистского и правового. Вместе с тем преодолевается свойственная этическому абсолютизму аксиологическая ловушка и вопрос об оправданности насилия остается открытым для рационально аргументированного обсуждения.

Проблема оправданности насилия связана не вообще со свободой воли, а с ее нравственной определенностью, с ее конкретно-содержательной характеристикой в качестве доброй или злой воли. Когда говорят об оправданности насилия, то обычно рассматривают только один аспект -- против кого оно направлено. Но не менее важна и другая сторона -- кто бы мог, имея достаточные основания, осуществить насилие, если бы мы признали, что в каких-то случаях оно вполне оправданно. Ведь недостаточно решить, кто может стать жертвой. Надо еще ответить, кто достоин стать судьей. Вообще надо заметить, что самый сильный и никем до настоящего времени не опровергнутый аргумент против насилия заключен в евангельском рассказе о женщине, подлежащей избиению камнями. Кто, какой святой может назвать нам преступников, подлежащих уничтожению? И если кто-то берет на себя это право судить, то что мешает другим объявить преступниками их самих? Ведь вся проблема возникает из-за того, что люди не могут прийти к согласию по вопросу о том, что считать злом, а что -- добром, не могут выработать безусловные, всеми признаваемые критерии зла. И в этой ситуации нет другого позитивного, сохраняющего жизнь выхода, кроме как признать абсолютной ценностью самою жизнь человека и вообще отказаться от насилия. В свое время Эрнст Геккель, основываясь на естественных законах борьбы за существование, пытался обосновать справедливость и благотворность смертной казни, как он выражался, «неисправимых преступников и негодяев». Возражая ему, Л.Н. Толстой спрашивал: «Если убивать дурных полезно, то кто решит: кто вредный. Я, например, считаю, что хуже и вреднее г-на Геккеля я не знаю никого, неужели мне и людям одних со мною убеждений приговорить г-на Геккеля к повешению?»

В рамках предложенного мной определения право на осуществление насилия могла бы иметь абсолютно добрая воля, а оправданием его применения могло бы стать то, что оно направлено против абсолютно злой воли. Однако человеческая воля не может быть ни абсолютно (сплошь) доброй, ни абсолютно (сплошь) злой. И то и другое является противоречием определения. Абсолютно добрая воля невозможна, в силу парадокса нравственного совершенства. Абсолютно злая воля невозможна, потому что такая воля уничтожила бы саму себя.

Ненасилие в отличие от насилия является не особым случаем иерархической связанности человеческих воль, а перспективой их солидарного слияния. Его координаты -- не вертикаль властных отношений, а горизонталь дружеского общения, понимая при этом дружбу в широком аристотелевском смысле. Ненасилие исходит из убеждения в самоценности каждого человека как свободного существа и одновременно взаимной связанности всех людей в добре и зле. Одно из часто повторяемых возражений против ненасилия как исторической программы состоит в том, что оно исходит из слишком благостного и потому реалистического представления о человеке. В действительности это не так. В основе ненасилия лежит концепция, согласно которой человеческая душа является ареной борьбы добра и зла, как писал Мартин Лютер Кинг, «даже в наихудших из нас есть частица добра, и в лучших из нас есть частица зла». Считать человека радикально злым -- значит незаслуженно клеветать на него. Считать человека бесконечно добрым -- значит откровенно льстить ему. Должное же ему воздается тогда, когда признается моральная амбивалентность человека.

Из постулата свободы человека вытекает, как минимум, два важных этических вывода. Первый -- человек открыт добру и злу. Утверждение, согласно которому лучшее доказательство в пользу существования свободы воли, состоит в том, что без нее нельзя было бы грешить,-- больше, чем остроумное суждение. Оно просто умное. Второй -- нельзя, ответить на вопрос, что такое человек, не отвечая одновременно на вопрос о том, что он должен делать. Добро, как и зло,-- не факт. Оно является делом выбора. Человек -- не зверь. И человек -- не Бог. Он -- среднее между тем и другим. Человек не тождествен самому себе. Человек -- это путник. Важно не то, где он находится. Важно то, куда он идет и сама эта готовность идти и дойти до конца.

Ненасилие как нормативная программа делает акцент на доброе начало в человеке, на то, чтобы усиливать его путем культивирования и сложения. Этим оно существенно отличается от насилия, как и в целом от властных отношений, которые направлены, прежде всего, на то, чтобы ограничивать, блокировать деструктивные, разрушительные проявления человеческой свободы. Сознательно ориентируясь на добро, сторонник ненасилия, тем не менее, исходит из убеждения, что моральная амбивалентность является принципиально неустранимой основой бытия человека -- он не исключает себя из того зла, против которого он ведет борьбу, и не отлучает оппонента от того добра, во имя которого эта борьба ведется. На этом построены принципы его поведения: а) отказ от монополии на истину, готовность к изменениям, диалогу и компромиссу; б) критика своего собственного поведения с целью выявления того, что в нем могло бы питать и провоцировать враждебную позицию оппонента; в) анализ ситуации глазами оппонента с целью понять его и найти такой выход, который позволил бы ему сохранить лицо, выйти из конфликта с честью; г) бороться со злом, но любить людей," стоящих за ним; д) полная открытость поведения, отсутствие в отношении оппонента какой бы то ни было лжи, скрытых намерений, тактических хитростей и т. п. Основная установка ненасилия -- исправить отношения, превратить врагов в друзей, сделать так, чтобы предшествующее зло не стало абсолютной преградой для последующего сотрудничества. Ненасилие есть усилие, состоящее в том, чтобы выпрыгнуть из заколдованного круга ненависти и насилия, сменить основания выбора.

Таким образом, понятия насилие и ненасилие нельзя понять вне соотнесения друг с другом. Чтобы раскрыть конкретный характер этой соотнесенности, их надо рассматривать не сами по себе, а в более широком контексте борьбы добра против зла, борьбы за социальную справедливость и человеческую солидарность. Что насилие есть зло, признается большинством философских и религиозных учений. Теории, включающие насилие в позитивный контекст человеческой деятельности, как правило, не деградируют до апологии насилия. Марксизм, например, в котором содержится известная романтизация насилия, проводит различие между разными формами насилия (справедливые и несправедливые войны), рассматривает его в затухающей перспективе, постулируя некое идеальное состояние, в котором не будет насилия. И.А. Ильин, написавший развернутый трактат против Л.Н. Толстого с программным названием «О сопротивлении злу силою», вводит вместо понятия насилия понятие физического принуждения и пресечения, а его допустимость оговаривает такими условиями (надо, чтобы речь шла о подлинном зле, чтобы оно было верно воспринято, чтобы не было других средств сопротивления, и чтобы тот, кто решает, вдохновлялся подлинной любовью и находился в волевом отношении к миру), которые никогда нельзя практически удостоверить и всегда можно теоретически оспорить. Не само по себе насилие становится труднейшей теоретической задачей и духовным вызовом, а вопрос о том, можно ли использовать насилие во имя благих целей, годится ли оно в качестве средства для борьбы со злом.

Насилие и ненасилие представляют собой разные перспективы в борьбе за справедливые отношения между людьми в обществе. Возможные линии поведения человека перед лицом насильственно поддерживаемой социальной несправедливости можно свести к трем основным. Во-первых, это пассивность, малодушие, трусость, капитуляция, словом, непротивление насилию. Такая позиция заслуживает безусловной негативной оценки. Во-вторых, ответное насилие. Эта линия поведения является в практическом плане более эффективной и в нравственном плане более достойной, чем первая. В ответном насилии уже, по крайней мере, чувствуется «ответственность за цели» (Жан Госс). Это уже вызов насилию, активное его неприятие, борьба с ним. Широко известны слова Ганди о том, что если бы перед человеком был выбор между трусливым смирением или насильственным сопротивлением, то предпочтение, конечно, следовало бы отдать насильственному сопротивлению. Ответное насилие лучше, чем покорность. Но есть еще третья линия поведения -- это активное ненасильственное сопротивление, преодоление ситуации несправедливости, но другими -- принципиально ненасильственными методами. Отождествление ненасилия с пассивностью является одним из устойчивых общественных предрассудков. В обыденном сознании насилие, как правило, оправдывается в качестве альтернативы покорности. Такая позиция была бы понятна только в том случае, если бы не было третьей возможности -- ненасилия, предполагающего исключительно высокую степень активности и действенности, более высокую, чем ответное насилие.

Важно подчеркнуть следующее: эти три линии поведения образуют восходящий ряд и с прагматической и аксиологической точек зрения. И по критерию эффективности, и по критерию ценности противонасилие выше пассивности, ненасилие выше противонасилия. Ненасилие, следовательно, представляет собой постнасильственную стадию в борьбе за социальную справедливость. В отличие от пассивности, являющейся позицией человека, который не поднялся, не дорос до ответного насилия, оно представляет собой способ поведения человека, который перерос насильственный способ решения проблемы. Перерос и духовно, так как в противовес насилию, всегда предполагающему разделение людей на две неравноправные касты -- «своих» и «чужих», «добрых» и «злых» и т. д., оно исходит из метафизической святости каждого человека, и душевно, так как требует большего мужества, чем то, которое требуется для преодоления физического («животного») страха. Для любви нужно больше кругозора и больше мужества, чем для кровной мести, дуэли или иной физической расправы с «врагом».

Ответное насилие и активное ненасилие -- разные ступени, стадии зрелости человеческих усилий, направленных на борьбу за социальную справедливость. Ответное насилие пользуется для этой цели неадекватными средствами и в лучшем случае может рассчитывать на ограниченный и внешний успех, оно не выводит за пределы насилия. Ведь даже если признать, что насилие может вести к справедливости, то это вовсе не значит, будто оно само является справедливым делом. Ненасилие переводит цели и средства борьбы в качественно однородную нравственную плоскость, направлено на устранение не только эмпирических результатов несправедливости, но и их внутренних оснований, оно разрывает цепь насилия, поднимает человеческие отношения на другой уровень. Такая последовательность находит также подтверждение в истории идеи ненасилия: до того и для того, чтобы она могла быть сформулирована в качестве развернутой программы в «Новом завете», она существовала в «Ветхом завете» в неразвитой еще форме. Основное различие заключалось в том, что в «Ветхом завете» норма «Не убий» была направлена прежде всего на регламентацию поступков и допускала древний закон талиона. В «Новом завете» она трансформировалась в последовательную этику любви, доходящую до глубочайших ментальных структур и не знающую никаких исключений вплоть до парадоксального «возлюбите врагов ваших». Характеризуя эту историческую последовательность, И.А. Ильин пишет: «Сама идея о возможности сопротивления посредством непротивления даруется человечеству и оказывается применимой тогда и постольку, когда и поскольку общий, родовой процесс обуздания зверя в человеке грозою и карою («Ветхий завет») создает накопленный и осевший итог обузданности и воспитанности, как бы экзистенц-минимум правосознания и морали, открывающий сердца для царства любви и духа («Новый завет»)».

С точки зрения соотношения насилия и ненасилия наша эпоха, излёт века и тысячелетия, представляет собой очень опасную, критическую точку. В реальном историческом процессе, в целом, ненасилие превалировало над насилием, было преобладающей тенденцией. Если бы это было не так, то человечества бы уже не существовало, подобно тому, как в достаточно долгой перспективе не может сохраниться город, в котором количество домов, сгорающих в пожаре, превышает количество вновь возведенных зданий. И мы можем вполне повторить вслед за Ганди: «Если бы враждебность была основной движущей силой, мир давно был бы разрушен, а у меня не было бы возможности написать эту статью, а вам ее прочитать». Вообще человеческое бытие возможно лишь в той мере, в какой ненасилие превалирует над насилием. Однако такой благоприятный для человечества баланс ненасилия и насилия не является законом, он в значительной мере был гарантирован слабостью разрушительных средств.

Исторический процесс характеризуется расхождением замыслов и результатов человеческой деятельности. Это известный факт. Речь идет не об ограниченности познавательных возможностей, не позволяющих заглянуть далеко в будущее и рассчитать возможные последствия тех или иных действий. Речь идет о расхождении, которое характеризуется оборачиванием нравственного смысла деятельности. Рассмотрим ситуацию, когда как будто бы зло ведет к добру, когда исторические действия выстраиваются в такую хронологическую цепь, что насилие, жестокость предшествуют процветанию и как бы становятся причинами последних. Исторический результат всегда является параллелограммом сил, сил разнородных, разнонаправленных, большей частью конфликтующих между собой; поэтому, между прочим, его, этот результат, трудно бывает предвидеть и совсем невозможно целенаправленно реализовать. История в этом смысле иррациональна, недоступна сознательно регулируемому воздействию (речь идет, разумеется, об историческом процессе в целом, а не о тех или иных его фрагментах). Отсюда философы сделали вывод, что в истории действует некая надчеловеческая сила, которую одни назвали провидением, другие -- объективной закономерностью, третьи -- мировым разумом. Это -- позитивная сила, которая благоволит человеку и все устраивает таким чудесным образом, что даже многообразные частные деструкции складываются в единое общее благо. Она все приводит к благоприятному итогу.

В настоящее время, однако, тезис философии истории о мировом разуме, объективной закономерности или божественном провидении оказывается под сомнением: человечество вступило в полосу глобальных опасностей, стало заложником созданных им же самим колоссальных средств разрушения, которые способны трансформировать единичное насилие, частное зло, т. е. насилие и зло, подсильное отдельным частным индивидам, во всеобщую непоправимую катастрофу. Сегодня отрицательный исторический результат -- например, гибель всего живого на земле из-за применения ядерного оружия -- может стать не средней составляющей, не параллелограммом сил, а прямым следствием частной злой воли. Мировой разум, если бы он существовал и хотел как раньше благоволить людям, должен был бы теперь обеспечивать гармонию индивидуальных целей и общезначимых результатов не в конечном счете, не в суммарном итоге, а в конкретности единичных сознательных усилий. Он должен был бы держать под контролем не только всю картину, всю историческую панораму в целом, но и каждый ее отдельный фрагмент, каждый значимый эпизод. Говоря иначе, мировой разум должен был бы сблизиться, совпасть с человеческим разумом. Но это как раз означает, что измениться должен человеческий разум, прежде всего в своем отношении к злу и насилию, что он должен взять на вооружение ту позитивную, созидательную установку, которая в предшествующей истории обнаруживалась иррационально, стихийно, независимо от него или даже вопреки ему. Дело в том, что расхождение целей и результатов в истории может иметь одно вполне доступное рациональному постижению и практическому воздействию объяснение -- оно является продолжением и в этом смысле следствием расхождения средств и целей, т. е. продолжением и следствием того убеждения, и той человеческой практики, которые основаны на использовании насилия и других низких средств во имя высоких целей, на стремлении искоренить зло злом.

Самое слабое, уязвимое место современной цивилизации -- это противоестественное сочетание универсальных производительных сил каждый раз с локальным, многократно (национально, регионально, социально и т. д.) ограниченным Мировоззрением, компьютерной технологии с пещерной этикой. Нависшая над человечеством глобальная опасность -- ядерная, экологическая, демографическая антропологическая и другие -- поставила его перед роковым вопросом: или оно откажется от насилия, «этики вражды» или оно вообще погибнет. Философия и этика ненасилия сегодня уже не являются просто актом индивидуальной святости они приобрели в высшей степени актуальный исторический смысл.

Таким образом, рассмотренные в историческом аспекте насилие и ненасилие также могут быть интерпретированы как различные ступени, стадии единой процесса. В плане перехода от одной ступени к другой, от насилия к ненасилию наше время является критическим, когда требуется качественный сдвиг вперед равнозначный смене основ жизни. Речь не идет, конечно, об одноразовом или полном устранении насилия -- насилие имеет невытравимо глубокие корни в историческом и психологическом опыте, в самой онтологии человека. Речь идeт о качественной смене вектора сознательных усилий человека -- и индивидуальных и, в особенности, коллективных, социально-организованных.

3. Свобода

Свобода личности может быть рассмотрена в различных аспектах: философском, религиозном, этическом, социальном, политическом, экономическом.

Философский аспект связан, прежде всего, с трактовкой свободы воли -- самоопределяем или детерминирован ли человек в своих поступках. Иными словами, является ли воля ничем не обусловленной конечной причиной поступков и действий человека, или же они детерминированы, т.е. причинно обусловлены какими-то обстоятельствами.

Свобода воли - понятие, означающее возможность беспрепятственного внутреннего самоопределения человека в выполнении тех или иных целей и задач личности. В истории философской и богословской мысли понятие свободы воли связывалось с вменяемостью человека, с его ответственностью за свои деяния, с исполнением своего долга и осознанием предназначения.

Утвердительный или отрицательный ответы на вопрос о возможности свободы воли предопределен выбором той или иной мировоззренческой системы. Сама же воля - это сознательное и свободное устремление человека к осуществлению своей цели, которая для него представляет определенную ценность. Волевой акт имеет характер духовного явления, коренящегося в структуре личности человека и выражающий долженствование. Воля противоположна импульсивным стремлениям и влечениям, а также в ряде ситуаций и витальным потребностям человека. Как правило, понятие воли относят к зрелой личности, полностью отдающей себе отчет в своих действиях и поступках. В истории философской мысли воля трактовалась двояко: во-первых, как следствие природной или сверхприродной детерминации, во-вторых, - как самополагающая сила, так, например, в работах Шопенгауэра, Ницше, определяющая весь жизненный процесс человека. Волевые качества человека определяются отчасти генетически, отчасти воспитываются окружающей средой, входя в структуру характера личности.

Следует, на наш взгляд отметить, что с одной стороны, воля соотносится с объективными закономерностями естественного и общественного развития, с другой - с собственным поведением лица. В первом аспекте она выступает как нечто производное и обусловленное. При этом обусловленность понимается в том смысле, что объективный мир очерчивает границы, которыми связана воля, но в пределах которых она, несомненно, обладает свободой, причем сами объективно обусловленные границы не остаются неподвижными и с развитием познания и переходом от общественных отношений одного порядка к общественным отношениям более высокого порядка расширяются. Во втором аспекте свобода воли выступает как нечто первичное. Здесь поведение лица ограничено не только существующими объективными факторами, но и собственной волей деятеля. Именно в этом аспекте свобода воли составляет то непременное условие, без которого невозможно никакое обоснование и возложение ответственности.

Философия свободы человека была предметом размышлений Канта и Гегеля, Шопенгауэра и Ницше, Сартра и Ясперса, Бердяева и Соловьева. Свобода рассматривалась в соотношении с необходимостью, с произволом и анархией, с равенством и справедливостью. Диапазон понимания этого понятия чрезвычайно широк - от полного отрицания самой возможности свободного выбора, в концепциях бихевиоризма, до обоснования «бегства от свободы» (Э. Фромм), в условиях современного цивилизованного общества.

Спиноза определил свободу как глубокое познание необходимости. Чем яснее и полнее человек понимает необходимость, тем в большей степени он становится свободным. В марксистской философии свобода трактуется, во-первых, как познанная необходимость (закономерность) и, во-вторых, как практическое использование результатов этого познания (умение принимать решение со знанием дела). Монтескье считал свободой право делать все, что позволено законами, и если бы гражданин мог делать то, что этими законами запрещается, то у него не было бы свободы, так как то же самое могли бы делать и прочие граждане.

Так же в философии под свободой понимается определенная сторона взаимоотношений, характеризуемая отсутствием связи между объектами. Всякое отношение представляет собой взаимосвязь двух сторон или объектов, которые обладают самостоятельным существованием и в то же время взаимно определяют друг друга. Свобода есть взаимная обособленность двух сторон, выступающая обратной стороной связи. Связь -- зависимость одного явления от другого в каком-либо отношении. Высокоинтенсивная, тесная, жесткая связь означает минимум свободы. Независимость, обособленность одного предмета от другого означает максимум свободы. Чем больше связей, тем больше зависимостей, тем меньше свободы.

Согласно экзистенциализму Хайдеггера, основным состоянием бытия является страх -- страх перед возможностью небытия, страх, который освобождает человека от всех условностей действительности и, таким образом, позволяет ему достигнуть в некоторой степени свободы, основанной на ничто, выбрать самого себя в своем неизбежном возлагании ответственности на себя самого, то есть выбрать себя как собственное, имеющее ценность существование. Согласно экзистенциализму Ясперса, человек свободен преодолеть бытие мира в выборе самого себя и достигнуть трансценденции Всеобъемлющего.

Свобода есть один из видов проявления случайности, направляемое свободой воли или стохастическим законом. В этом смысле, понятие «свобода» противоположно понятию «необходимость». Французский философ П. Гольбах отмечал, что во всех своих поступках человек подчиняется необходимости... его свобода воли есть химера. В литературе, однако, распространена иная, противоположная, высказанной точке зрения. Свобода, есть возможность поступать так, как хочется. Свобода - это свобода воли. Воля - по своей сущности всегда свободная воля.

Одной из наиболее разработанных концепций свободы является экзистенциальная концепция Н.А. Бердяева. Он считает, что связь свободы с природной или социальной необходимостью лишает подлинную свободу всякого смысла. Материальный мир причинен, принудителен, а подлинная свобода безосновна. Свобода не есть только выбор возможности, свобода есть творчество, созидание ранее не бывшего. Творчество неотрывно от свободы, лишь свободный творит, отмечал Н.А. Бердяев. Творчество предполагает ничто… И этот меон есть тайна изначальной, первичной, домирной, добытийственной свободы в человеке. Творчество только и возможно из бездонной свободы, ибо лишь из бездонной свободы возможно создание нового, небывшего. Развитие общества -- дело рук творческих личностей. Их историческая миссия состоит в том, чтобы успешно ответить на вызов истории. Именно творческое меньшинство вдыхает в общество новую жизнь.

Свобода -- это наличие возможности выбора варианта и реализацию исхода события. Отсутствие такого выбора и реализации выбора равносильно отсутствию свободы -- несвободе.

В полосе реальных возможностей человек свободен делать свой выбор. В каждом конкретном случае выбор носит случайный характер, но в массе случайностей пробивают себе дорогу объективно необходимые тенденции развития. Иногда выбор имеет альтернативный характер и ведет к диаметрально противоположным последствиям. Например, человек может быть законопослушным, а может встать на путь правонарушений. Это его выбор. Но в любом случае ему приходится считаться с существующей в данном обществе правоохранительной системой, общественным мнением и т.п. Человек несет ответственность за свой выбор.

Ответственность

Термин «ответственность» введен в научный обиход в связи с вопросом наказуемости, возникающей в связи с наказанием.

Юридическая ответственность представляет собой негативную реакцию государства на совершенное правонарушение и применение к правонарушителю мер государственного воздействия, представляющих для него неблагоприятные лишения личного или материального характера. Это важнейшее средство обеспечения правомерного поведения граждан, должностных лиц и организаций, борьбы с правонарушениями. Она служит мерой защиты интересов личности, государства и общества, локализует противоправное поведение и стимулирует общественно полезные действия субъектов в правовой сфере.

Юридическая ответственность рассматривается как субстанция, высшая сущность права во всех видах и формах его проявления и движения, развития и совершенствования. Это сложный, многогранный феномен, имеющий специфику в конституционно-правовом, административно-правовом, гражданско-правовом, уголовно-правовом и других общетеоретических и отраслевых аспектах.

В традиционном понимании юридическую ответственность дифференцируют как позитивную (перспективную) и негативную (ретроспективную). Позитивная ответственность рассматривается как долг, обязанность субъекта действовать в соответствии с требованиями социальных норм, а негативная - как обязанность субъекта претерпевать лишения за нарушение их предписаний.

Позитивная ответственность как осознание долга и чувство ответственности впервые было рассмотрено ученым-криминалистом В.Г. Смирновым. В теории права эту идею поддержал Ф.Н. Фаткуллин, по его мнению, позитивная ответственность - это осознание правовых свойств своих действий (бездействия), соотнесение их с действующими законами и подзаконными актами, готовность отвечать за них перед государством и обществом. И хотя такое понимание позитивной юридической ответственности было подвергнуто критике, так как строится только на нравственных и психологических признаках, игнорируя юридические аспекты, можно говорить, что данная точка зрения послужила основой исследования вопросов о субъективных признаках юридической ответственности. К субъективным признакам юридической ответственности относятся: осознание правовых норм, обязанностей, выработка к ним внутреннего психологического отношения, стремления совершать определенные действия, мотивы, цели, эмоции.

Позитивную юридическую ответственность в юридической науке рассматривают еще и как статусную ответственность, т.е. ответственность за надлежащее выполнение своих обязанностей, морально-правового долга. По мнению Н.И. Матузова, юридическая ответственность есть элемент правового статуса личности. Это ответственность за надлежащее и правильное выполнение лежащих на ней обязанностей. Статусная ответственность постоянно находится в составе общих (статусных) правоотношений. Она реализуется в этих правоотношениях. Субъект посредством ответственности связан с обществом и государством. Это типичная общая связь, отражающая взаимные права и обязанности. Личность и государство находятся в состоянии взаимной ответственности.

Совершение субъектами юридической ответственности социально значимых действий исходя из правового долга - факт реальной действительности, который заключается в активном правомерном поведении. Так, установление правового долга и действий субъекта, основанных на нем, имеет значение для применения мер поощрения, которые являются объективным выражением добровольной ответственности, противовесом наказанию и принуждению. Правовой долг взаимосвязан с социально активным правомерным поведением.

Позитивная юридическая ответственность рассматривается так же, как правомерное поведение, т.е. в соответствии с нормами права. Некоторые ученые понимают позитивную юридическую ответственность как реальное правомерное поведение субъекта, т.е. ответственность как выполнение должного. По мнению И.С. Ретюнских, позитивная ответственность есть мера дозволенного поведения, она возникает, когда субъект реализует права и обязанности. Суть позитивной ответственности не в обязанностях соблюдать закон, не в правах и обязанностях граждан и государства, а в их ответственном поведении.

Добросовестная, добровольная реализация прав и обязанностей есть процесс, динамика ответственности, противовес правонарушению и наказанию за его совершение. В процессе реализации прав и обязанностей субъект должен постоянно соизмерять свое поведение с той моделью, которая указана в правовой норме и которая является мерой свободы и ответственности личности.

Юридическая ответственность в механизме реализации прав и свобод граждан выступает в качестве средства, меры и гарантии правомерного поведения индивидов, поэтому, с одной стороны, юридическая ответственность обеспечивает лицу определенную сферу свободы, а с другой - ограничивает эту сферу государственным принуждением, неблагоприятными последствиями для правонарушителя.

Список литературы

1. Философия: учебник / под ред. В.Н. Лавриненко. М., 2007.

2. Философия: учебник / под ред. А.Г. Спиркина. М., 2003.

3. Лосский О.Н. Свобода воли. Избранное / О.Н. Лосский. М.: Наука, 1991. 415 с.

4. Какабадзе З.М. Проблема человеческого бытия / З.М. Какабадзе. Тбилиси: Мецниереба, 1985. 309 с.

5. Кон И.С. В поисках себя. Личность и ее самосознание / И.С. Кон. М.: Политиздат, 1984. 335 с.

Размещено на Allbest.ru