Сомнение как начало философии

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

План

Введение

1. Сомнение как начало философии

2. Польза и вред скептицизма для философии

Выводы

Список использованной литературы

Введение

Конец XX века был отмечен очередной переоценкой ценностей. Вновь появились заявления о «конце философии» (по крайней мере, в классическом смысле этого понятия). Было объявлено о «смерти субъекта», что должно означать и «смерть объекта»; оживились разговоры о ненужности и непродуктивности теорий научной рациональности, потере интереса'к истине и ее критериям, к природе человеческого познания. Поэтому вовсе не удивительно мнение, что философия «стала мифом»".

В философии происходит своего рода деонтологизация понятия истины, которая теперь лишается объективного статуса и мыслится как форма психического состояния личности, как ценность, которая «не существует, но значит», как феномен метаязыка формализованных систем, спекулятивный идеальный конструкт и- т. п. В контексте философии жизни и философской герменевтики, дистанцирующих объяснение и понимание как взаимно исключающие когнитивные стратегии, феномен истины оказывается принципиально несовместимым с научным номотетическим методом (X.-Г. Гадамер) и реализует себя сугубо в контексте- языковой реальности, что практически трансформирует проблему истинности в проблему интерпретации. Поэтому, например, X. Патнем утверждает, что «мы присутствуем при кончине теории, просуществовавшей почти две тысячи лет».

1. Сомнение как начало философии

Декарт начинает философию сомнением, но не сомнением в истине того или иного предмета, сомнением, касающимся известных предметов, но оставляющим нетронутой общую сферу подверженного сомнению, а полным всеобщим сомнением, обнимающим всю сферу того, что подвержено сомнению, сомнением во всем, что только известно не само по себе и потому может вызвать сомнение. Но он начинает с сомнения не для того, чтобы сомневаться по примеру скептиков, но для того, чтобы прийти к достоверности; он начинает с сомнения как необходимого условия и способа достигнуть познания определенных и прочных принципов. “Уже несколько лет, -- так начинает Декарт первое из своих размышлений о первой философии, -- как я заметил, что уже с юности принимал многие обманы и заблуждения за истины и как недостоверно все, что я строил из них позднее, а потому я понял необходимость хоть раз в жизни отвергнуть все до основания и начать с первых основ, если я хотел обосновать нечто прочное и долговечное в науках. Поэтому, чтобы освободиться от многих предрассудков, которые я впитал с детства, когда ещё не мог надлежащим образом пользоваться разумом, я должен усомниться во всем, что не вполне достоверно. Но главнейший предрассудок относится к существованию чувственных вещей. Чувства иногда обманывают, и мудрость требует не слишком доверять тем, кто однажды обманул пас. Затем я чувствую и живо воспринимаю ежедневно многое во сне, что не существует в действительности, так что я не имею надежных критериев, чтобы отличить сновидение от наблюдения наяву. Поэтому я должен усомниться в существовании чувственных вещей; но не только в них, а также и в простых и всеобщих предметах, как телесная природа, протяжение и так далее, даже в математических истинах, ибо уже многие обманывались ими и считали достоверным то, что впоследствии оказалось ложным; и прежде всего потому, что в нашем духе издавна укоренилось мнение, что существует бог, который может все и создал нас. Ибо мы не знаем, не создал ли он нас так, что мы заблуждаемся всегда даже в том, что считаем самым ясным и достоверным” (Meditationis Размышл. I и Princ(ipia philosophiae Принц. философии, I, § 1--5).

Способ, которым Декарт выражает и представляет свои сомнения, очень нефилософский, и основания его сомнения, очевидно, очень слабы. А последнее основание сомнения показывает немалую слабость и непоследовательность. Как мог Декарт считать старое мнение о всемогущем боге основой сомнения? Мнение, о котором он даже не знает, истинно оно или нет? Ведь он должен был истребить в себе это мнение, поскольку оно только мнение. Впрочем, надо принять во внимание, что Декарт находится здесь ещё только в преддверии, в начале своей философии, а не в ней самой; что эти основания выражают лишь субъективный способ, каким он пришел к принципу своей философии, так что они безразличны в этом отношении и, если бы они были ещё хуже, они не устранили бы необходимости сомнения. Ибо истинное, существенное основание его суть (как окажется ниже) не приведенные основания, но сам фундамент его философии “я мыслю, следовательно, я существую”, есть необходимость, чтобы дух, познать который Декарт -- правда, в первой самой простой и абстрактной форме -- был предопределен духом всемирной истории, воспринимал себя сам лишь через сомнение и только через него мог быть познан. Поэтому Декарт не только делал вид, что сомневается, как обвиняли его некоторые противники, но действительно сомневался и может быть понят тем, кто сомневается вместе с ним, но, конечно, в другом смысле, чем обыкновенно понимаются сомнения Декарта. Вся аргументация противников Декарта против его сомнений, к которой он сам дал повод небрежностью, неточностью, неловкостью и даже ребячеством своих выражений, нефилософской, непоследовательной формой, в которой он излагает большую часть своих мыслей, вся эта аргументация рушится от замечания, что они обращали внимание только на его сомнения, а не на акт сомнения, что является главным; что они, что также очень важно, не принимали во внимание определенный вид, связь его сомнения с определенной исходной точкой и результатом его. Во всяком сомнении, которое не устремляется в пустоту и не разрешается неопределенной болтовней, не имеет своей исходной точкой произвол, содержится уже в отрицательной форме результат, вытекающий из него. Истинное сомнение есть необходимость не только потому, что оно освобождает меня от мнений и предрассудков, мешающих моему познанию предмета, и, таким образом, является субъективным средством достигнуть его познания, но и потому, что оно соответствует предмету, который я познаю через него, лежит в нем самом и поэтому является единственным данным самим предметом и определенным средством познания его. Поэтому истинное философское сомнение во всяком случае не беспредпосылочно, но предполагает результат, который для философа не предшествует сомнению, а возникает лишь из него и вместе с ним; оно имеет, далее, своей предпосылкой дух и общую точку зрения философии, начинающейся этим сомнением, на которую философ становится не произвольно, как на подставку, которую он ad libitum по желанию может покинуть и затем снова занять, а на которую он оказывается поставленным духом всемирной истории и своей философии и которая поэтому является необходимой точкой зрения. Таким образом, и сомнение Декарта не настолько произвольно, чтобы он мог начать как с него, так и без него, но это метод, с необходимостью вытекающий из самого принципа его философии, -- единственное средство познать этот принцип. Но сомнение Декарта было необходимым действием не только потому, что он лишь с его помощью мог найти принцип своей философии, но и потому, что он, только начиная свою философию с сомнения, с отрицания, положил и мог положить начало и основание новой и свободной, начинающейся в самой себя философии. Каким образом и насколько философию Декарта и вообще философскую мысль можно назвать новой, об этом я говорил подробнее в томах данной “Истории философии”, посвященных Бейлю и Лейбницу. Способ рассуждения Гюэ38 в его “Censura philos. Cart.”, с. VIII, §8 Критике картезианской философии, гл. VIII, § 8 с целью отказать ей в новизне в высшей степени некритичен и нелеп. В письме к П. Дине Декарт называет свою философию самой древней, так как она исходит из принципов, общих всем предыдущим философам и врожденных нашему духу (см. также. Чувственному человеку, который то, что действует на него, что он ощущает, считает действительностью, ибо оно действует на него, который считает себя мерой того, что существует или нет, который принимает чувственные свойства вещей за их существование и потому думает, будто Декарт, сомневаясь в их существовании, отрицает то, что мы видим вещи, ощущаем их твердость, мягкость и т. п., такому человеку сомнение Декарта, конечно, должно казаться очень смешным. Но, как уже Мальбранш верно заметил о Декарте! “Декарт, который хотел обосновать свою философию на непоколебимых основаниях, не считал себя вправе предполагать, что существуют тела или что он должен доказать это ощутимыми доводами, хотя бы они казались весьма убедительными большинству людей. Очевидно, он знал так же хорошо, как мы, что надо было лишь открыть глаза, чтобы видеть тела, что можно приблизиться к ним и коснуться их, чтобы убедиться, не обманывают ли нас глаза своим свидетельством. Но... он предпочел казаться смешным мелким умам вследствие сомнений, которые казались им экстравагантными, чем убеждаться в вещах, которых он не считал достоверными и бесспорными” (Объяснения к I книге об изыскании истины, стр. 211). Чувственного существования вещей, которое для чувственного человека в пределах точки зрения чувственности является несомненной реальностью, не подвергает сомнению ни один идеалист; но вопрос состоит именно в том, представляет ли это чувственное, являющееся существование истинную реальность, существование, которое могло бы служить опорой мысли.

2. Польза и вред скептицизма для философии

В восточнославянской культурной традиции скептицизму очень не повезло. Профессиональные философы внимания скептицизму почти не уделяют; в обыденном же сознании укоренился образ скептика как странного и малосимпатичного существа, которое ни во что не верит, всё подвергает сомнению, а стало быть, не имеет и никаких идеалов и вообще никакой, если можно так выразиться, жизненной основательности. В лучшем случае скепсис уподобляется своего рода чистящему средству: он «разъедает» позитивное знание, и потому может (осторожно) использоваться философами для разумной «очистки» знания от заблуждений; в остальном же скептицизм расценивается сугубо негативно, главным образом как свидетельство кризиса в культуре и в обществе. «Полупопулярные» издания типа философских словарей наилучшим образом могут засвидетельствовать справедливость этого нашего заключения. К примеру: «Скептицизм получает наибольшее распространение в те периоды развития общества, когда старые общественные идеалы уже расшатаны, а новые ещё не укрепились. В диалектическом материализме скептицизм признаётся как элемент познания (сомнение, самокритика и т.п.), не абсолютизируемый до значения философской концепции».

Можно предположить, что наиболее общей причиной такого отношения к скептицизму стала пресловутая «биполярность» российского культурного сознания, его «дихотомичность», допускающая по любому вопросу только два взаимоисключающих решения.

С точки зрения советской философской историографии, скептицизм постоянно оказывался «не в фокусе», упорно не вписываясь в «генеральную линию» противостояния материализма и идеализма.

В настоящем докладе делается попытка продемонстрировать положительную сторону скептицизма как типа философствования. Основной тезис доклада заключается в том, что в скептицизме, по самой его природе, вообще невозможно однозначно и механически отделить друг от друга «негативные» и «позитивные» коннотации; с другой стороны, скептицизм, в своём истинном своеобразии, может считаться сквозным и чрезвычайно сильным позитивным фактором развития европейской философской культуры от античности и до настоящего времени включительно.

Согласно классическому изречению Протагора, «человек есть мера всех вещей - существующих, что они существуют, и несуществующих, что они не существуют». В последующем развитии античной философии этот тезис, можно сказать, одновременно и оправдался и не оправдался. Оправдался - поскольку античные философы, действительно, ни о чем ином не рассуждали с таким азартом, как о проблеме существования либо несуществования всего на свете: движения, атомов, первоначала, пустоты, богов, знаков, истины, доказательств и проч. и проч. Не оправдался - поскольку итогом этого «взрыва» философской активности стало выдвижение различными школами взаимоисключающих и равно доказательных утверждений по любому из вышеназванных вопросов. Здесь-то и возникает учение скептицизма, как об этом свидетельствует Секст Эмпирик: «Что же касается пирроновцев, то они (...) пришли к воздержанию от всякого суждения, ибо столкнулись с тем, что споры идут между равносильными сторонами, а в вещах царит разнобой». Соответственно, скептик во всех случаях «воздерживается» и от утверждения и от отрицания, т.е. не утверждает «догматически» ни существования, ни несуществования всего перечисленного; он относит все философские теории (включая и собственную!) к области «мнений» (doxa) и живёт, пользуясь сугубо прагматическими критериями - «по завету отцов, по законам и указаниям других людей и по собственному чувству».

Впрочем, по справедливому утверждению А.Ф.Лосева, античный скептицизм отнюдь не сводится к школе Пиррона и её отдаленным последователям, вплоть до самогo Секста Эмпирика: в действительности это «весьма сильная струя, пронизывающая всю древнейшую натурфилософию, несмотря на весь её принципиальный и для нас вполне несомненный объективизм». При этом в оценке своеобразия и исторического значения античного скептицизма, на наш взгляд, особенно значимы два взаимосвязанных аспекта.

Первый из них - это скептицизм «онтологический», согласно которому в самой действительности существует некая область, не относящаяся ни к существованию, ни к несуществованию, а занимающая между ними некую промежуточную позицию. Такой скептицизм можно найти уже и у Платона, согласно которому «когда что-либо переходит от бытия к гибели или от небытия к возникновению, происходит его становление между некими движением и покоем и оно не имеет в тот момент ни бытия ни небытия, не возникает и не гибнет». Дальнейшая история этой линии античного скептицизма захватывающе интересна, однако этот вопрос настолько сложен и неразработан, что требует совершенно отдельного изложения.

Что же касается второго аспекта, которому и посвящено данное сообщение, то речь здесь идет о более знакомом и понятном скептицизме «гносеологическом», либо же «эпистемологическом». Прежде всего тут необходимо отметить, что скептицизм, как его понимает тот же Секст Эмпирик, призывает вовсе не к отказу от знания, а лишь к отказу от абсолютизации какого бы то ни было знания, так что совершенно невозможно ставить знак равенства между скептицизмом и агностицизмом или, допустим, «нигилизмом» (эта аберрация возникает лишь при восприятии скептицизма сквозь призму «биполярного» культурного сознания). Объясняя различие между скептиками и последователями Демокрита, Секст Эмпирик специально подчеркивает, что эти последние изъясняются в том смысле, «что нет ни того, ни другого, мы же говорим, что не можем знать, существует ли и то, и другое, или не существует». Впрочем, последовательный скептик не может знать наверняка даже и того, что он ничего наверняка знать не может - так что и агностицизм можно приписывать скептицизму лишь чисто гипотетически. Знание имеет здесь статус мнения, и потому воистину располагается «между бытием и небытием»,уравнивая в этой «промежуточной» сфере и догматический и собственно скептический тип философствования. Не случайно Секст Эмпирик, приведя ряд аргументов против возможности какого бы то ни было доказательства, тут же отмечает, что и эти его собственные аргументы имеют лишь «вероятное значение», и неизвестно, останутся ли они убедительными в дальнейшем «вследствие многообразия человеческой мысли».

В античной культуре такая позиция действительно оказалась абсолютным тупиком, который мог обернуться лишь полным отказом от «догматического» философского знания, либо же спасительным, на тот момент, подчинением философского знания вере - с переходом от скепсиса к не допускающей сомнения «в самих основах» догматике Отцов Церкви. Тем не менее, «борьба с сомнениями» все-таки остаётся постоянным лейтмотивом философствования и в главнейших трудах христианских мыслителей. Правда, исход этой борьбы сомнений не вызывает, как не вызывает сомнения и то, что избавление от сомнений даётся здесь отнюдь не рациональными аргументами. Так Блаженный Августин в «Исповеди» отказывается одновременно и от манихейского лжеучения, и от скептицизма античного толка: «Я знал другую породу людей, которым сама истина кажется подозрительной, и они на ней не успокоятся, если её преподнести в изящной и пространной речи. Ты же наставил меня, Господи, дивным и тайным образом; я верю, что это Ты наставил меня, ибо в этом была истина, а кроме Тебя нет другого учителя истины, где бы и откуда бы ни появился её свет».

С дальнейшим развитием христианского богословия скептицизм постепенно угасает (если не считать сложных связей античного скепсиса и средневекового апофатического богословия - что, опять-таки, требует отдельного освещения). Однако расцвет и последовавший за ним кризис культуры Ренессанса даёт скептической философии поистине второе дыхание. Скептицизм возрождается вновь, и не просто возрождается, но и становится сквозным мотивом новоевропейской философии не в меньшей степени, чем он был таковым - по свидетельству А.Ф.Лосева - для натурфилософии древности

сомнение философия скептицизм

Выводы

Подобно ферментам, в миллион раз ускоряющим процессы в животных и растительных организмах, скептицизм на протяжении большого отрезка i человеческой истории стимулировал развитие духовной и материальной жизни общества.

Сомнение в познании играет роль всеобщего философского принципа. Методологическое сомнение используется как одно из средств теоретического открытия, разрешения проблемы.

Мы понимаем скепсис в широком смысле: как конструктивное сомнение, как основу любых форм рационализма и, прежде всего, научного знания. С критики царящих в науке и обществе догм начинается любая теория, чей автор всерьез планирует сказать новое слово.

Сомнение есть неизбежный путь формирования индивидуальности, становления личности.

Мы предполагаем, что сомнение, является неотъемлемым свойством интеллигенции.

Мы убеждены, что сомнение в самом широком смысле рано или поздно приводит к пессимизму, бессмысленности и абсурдности бытия (парадокс последовательного мышления).

Сомнение является одной из необходимых форм теоретической деятельности субъекта, формой критики, распредмечивания унаследованного научного материала и в то же время зарождения, поиска, открытия нового знания.

Критическое мышление есть мышление самостоятельное, носит индивидуальный характер.

Информация является отправным, а отнюдь не конечным пунктом критического мышления, развивающееся путем наложения новой информации на жизненный личный опыт. Знание создает мотивировку, без которой человек не может мыслить критически.

Критическое мышление начинается с постановки вопросов и уяснения проблем, которые нужно решить. Человеческие существа любопытны по своей природе. Любопытство есть неотъемлемое свойство всего живого.

В то же время, критическое мышление стремится к убедительной аргументации.

Критическое мышление есть мышление социальное. Всякая' мысль проверяется и оттачивается, когда ею делятся с другими: «совершенство» может быть достигнуто только в чьем-то присутствии.

Сомнение - логическая антиномия, имеющая' своим источником объективное противоречие и представляющая средство осмысления объективного противоречия как содержательной проблемы.

Список использованной литературы

1. Доброхотов А. Л. Введение в философию.- М.: Проспект, 2008 - 400 с.

2. Кузнецов В.Г., Кузнецова И.Д. Философия. - М.: Проспект, 2008 - 389 с.

3. Философия. Учебник / Под ред. В. Д. Губина. - М.: ТК Велби, Изд-во Проспект, 2007 - 240 с.

4. Ясперс К. Введение в философию. - Минск: Изд-во ЕГУ "Пропилеи", 2000.

Размещено на Allbest.ru