Тема "смерти" в философско-мировоззренческом контексте

1.7 Возвращение

По этой путеводной нити темы судьбы мы возвращаемся «из» ситуации смерти в нашу герменевтическую ситуацию, как ситуацию «для» жизни. Отчуждение естественного тела и самосохранение души в себе самой, предельное «другое сознание в себе самом», последний суд и испытание-воздаяние... Можно ли утверждать, что вот это и есть сущность «смерти изнутри»?

По меньшей мере, это ? экспликация архетипа (идеи) Смерти.

Как архетип он изначально присутствует в сознании каждого человека ? или, следуя Юнгу, в «коллективном бессознательном» ? и мы сделали лишь то, что могли, а могли только одно: выявить и прояснить архетипическую структуру смерти. Зато теперь видение этой структуры позволяет переосмыслить собственную жизнь не только как индивидуальную, в узких рамках социально допускаемой «личной жизни», но и в более широких контекстах. «Под подозрением» оказываются все рамочные структуры культуры ? поскольку любая рамка суть «другое сознание в себе самом»,? которые (пред)полагают отчуждение естественного тела в свою пользу, амбивалентность и «превращение опасений в явь». Но ведь такова власть, в сути всего многообразия своих проявлений, такова техника, такова едва ли не вся культура!..

Не означает ли это, что зеркальная логика ситуации смерти в ходе ее (ситуации) герменевтического анализа сработала до конца: произошло «возвращение к истокам» нашей жизни, к моменту неосознанного отказа от самих себя в пользу структур власти, техники, культуры в целом? Соответственно: герменевтика смерти вывела нас в ситуацию, когда еще возможно свободное пересоздание себя, самостоятельный выбор своей собственной судьбы?[3]

Глава 2. Танатология как наука о смерти

Религия и философия на протяжении многих веков удерживали монополию в решении вопросов смерти и посмертного существования человека. Лишь в конце ХIХ?начале ХХ вв. смерть становится объектом систематического естественно-научного исследования. Родилась целая отрасль научного знания - танатология (Танатос - бог смерти в древнегреческой мифологии)[3]. Долгое время танатология представляла собой раздел медико-биологических и клинических дисциплин, изучавших причины смерти, динамику умирания. С конца 50 - начала 60-х годов термин «танатология» стал приобретать в западных (прежде всего в англоязычных) странах более широкий смысл. Начало этому положил американский психолог-клиницист и психиатр Г. Фейфел. В 1959 году под его редакцией в Нью-Йорке вышла книга «Значение смерти». В этом сборнике были опубликованы статьи не только биологов и врачей, но и известных философов, психологов и богословов, давшие мощный импульс междисциплинарным исследованиям проблемы смерти[3].

Поскольку танатология рассматривает самые разнообразные аспекты проблемы смерти человека, есть необходимость разобраться в первую очередь в том, как танатология понимает его природу.

2.1 Смерть и умирание

В танатологии смерть изучается как сложный феномен, включающий в себя биологический, медицинский, психологический, духовный и другие аспекты.

Уточнение понятия «смерть» стало одной из исходных естественно-научных проблем в танатологии. Долгое время в биологии и медицине смерть человека фиксировалась с момента прекращения дыхания и сердцебиения. Однако успехи реаниматологии, научившейся возвращать при помощи сложной медицинской техники и искусных методик жизнь тысячам людей, ранее обреченных на гибель, заставили пересмотреть эти представления. Биологи и медики стали различать клиническую смерть, при которой возможна реанимация организма, и биологическую смерть, наступающую с необратимой утратой основных функций мозга («смерть мозга»). Однако разработать безукоризненную методику, позволяющую абсолютно точно констатировать в каждом конкретном случае наступление конца человеческой жизни, т.е. провести четкую грань между клинической и биологической смертью, до сих пор не удается. Это вынуждает танатологов сделать вывод о том, что смерть человека в естественно-научном смысле есть не одномоментный акт, а представляет собой длительный стадийный процесс, имеющий к тому же индивидуально неповторимую специфику.

Из психологических исследований наиболее известными являются работы американки Э. Кюблер-Росс. В своей книге «О смерти и умирании»[3] она выделила пять психологических стадий умирания.

В первой стадии, именуемой «отрицание», человек впервые осознает опасность своей болезни и возможность летального исхода, что порождает в нем либо сомнения в таком варианте развития событий, либо категорическое неприятие этой возможности.

Вторая стадия умирания - «ярость», «гнев». Согласно Э. Кюблер-Росс, она возникает по мере нарастания и усугубления симптомов заболевания, когда мысль о худшем исходе постепенно укрепляется в сознании больного. Тогда он становится крайне раздражительным и даже агрессивным.

В третьей стадии умирания, получившей название «сделка», измученный своими переживаниями человек хватается, как утопающий за соломинку, за некую спасительную идею. Он затевает как бы сговор с судьбой или Всевышним, униженно просит у них пощады, взамен обещая в случае выздоровления безупречное поведение.

После того, как больной, наконец, убеждается, что его призывы к высшим силам оказались бесполезными, он впадает в состояние депрессии. Это уже следующая стадия умирания, которая часто сопровождается переживанием комплекса вины. Человек воспринимает свою приближающуюся смерть как наказание за действительные или мнимые проступки и моральные преступления. «Принятие смерти» составляет заключительную стадию умирания в концепции Э. Кюблер-Росс[3]. Больной человек, истощенный физически, морально и психологически, смиряется со своей участью и успокаивается.

У Э. Кюблер-Росс есть много тонких наблюдений и верных обобщений. Однако было бы ошибкой унифицировать ее концепцию психологии умирающего человека. Во-первых, она больше соответствует психологии онкологических больных, с которыми долгое время работала американский ученый и врач. Во-вторых, точнее было бы говорить не о последовательно сменяющих друг друга стадиях, а о психологических аспектах или состояниях умирания, которые в действительности в каждом конкретном случае могут различным образом комбинироваться и переплетаться. Тем не менее, работы Э. Кюблер-Росс стимулировали психологические исследования, посвященные проблемам смерти и умирания. В частности, они подтолкнули ряд ученых к изучению переживаний и видений, возникающих у людей в последние мгновения из жизни[3].

Широкую известность в последние годы приобрели работы С. Грофа[2]. На основе сравнительного анализа переживаний больных шизофренией в период обострения болезни, людей, побывавших в состоянии клинической смерти или находившихся в психоделическом трансе после ЛСД-терапии, американский ученый пытается постигнуть внутренний мир и драму умирающего человека, который уже не в состоянии поделиться с нами своим финальным опытом. С. Гроф приходит к выводу, что умирание коррелятивно с процессом рождения и может быть адекватно понято только в контексте дихотомии: «смерть - повторное рождение». Вот как, например, он описывает одну из фаз психоделического опыта: «Вторая фаза - опыт «безысходности» связывается с первой клинической стадией процесса родов, на которой сокращения матки уже начались, а шейка матки еще закрыта. Мир кажется темным и угрожающим, человек воспринимает ситуацию как клаустрофобический кошмарный сон и испытывает жестокие душевные и физические муки. Конца агонии не видно. Человеческое существование кажется лишенным смысла, абсурдным и даже чудовищным. Основными чертами, отличающими эту фазу от следующей, являются концентрация на роли жертвы, невозможность спасения и безвыходность ситуации. Многие испытуемые говорили о том, что это состояние может быть психологическим прототипом ада»[2].

Танатология стремится дать максимально полную картину того, что называется «смертью». Однако танатологии все же не удается достичь целостности и должной глубины в трактовке смерти. Это в какой-то степени связано с тем, что, возникнув в свое время как реакция на господство философских спекуляций и религиозных воззрений на тему смерти и поставив задачу строго научного изучения феномена смерти, танатология оказалась приверженной позитивистской методологии. В результате смерть здесь рассматривается как бы изолированно от жизни, ее ценностного содержания, либо акцент делается не на жизни, а преимущественно на смерти как таковой.

2.2 Феномен страха смерти

Для современных танатологов главное зло - это страдания умирающего человека, среди которых страх смерти занимает, пожалуй, ведущее место. Поскольку страх смерти непосредственно касается вопроса о природе и сущности человека, необходимо более детально проанализировать трактовку этого феномена в современной западной танатологии. Относительно него здесь нет единства взглядов.

Часть психологов и врачей-психиатров, исследующих страх смерти с позиций психоанализа, считает, что он изначально заложен в природе человека, в его органической или психической структуре. С точки зрения К. Юнга[3], человеческая жизнь, если ее изобразить графически, представляет собой параболу. Восходящая ветвь параболы символизирует путь человека от рождения до зрелости, нисходящая же - от зрелости к старости и смерти. На всем протяжении жизненного пути человека сопровождает страх. Для молодого человека он выступает преимущественно как страх жизни, который в верхней точке параболы трансформируется в страх смерти, нарастающий по мере увеличения возраста.

Страх смерти коррелятивен с инстинктом самосохранения, имеющемся у всех живых существ. Инстинкт самосохранения срабатывает в момент непосредственной угрозы жизни. Очень часто он актуализируется в виде страха, который в свою очередь может приводить к разным следствиям: иногда - к холодному расчетливому поведению, часто - к паническому бегству от места или источника опасности, нередко - к полной парализации воли и остолбенению. Духовный смысл инстинкта самосохранения заключается, по нашему мнению, в утверждении ценности жизни вообще и жизни конкретной животной особи или человеческого индивида в частности: жизнью нужно дорожить! Однако инстинкт самосохранения представляет собой весьма грубую настройку биологического организма на существование во внешней среде. Он не в состоянии учесть все многообразие жизненных ситуаций и нюансов бытия. В результате чего очень часто реакция страха становится причиной гибели или поражения человека. Так, например, воин, оказавшийся во время боя во власти панического страха, совершает множество неконтролируемых движений и превращается в удобную мишень для противника. С другой стороны, инстинкт самосохранения часто может актуализироваться без всякого страха вообще и страха смерти в частности. Например, благодаря этому инстинкту некто избегает столкновения с мчащимся автомобилем. Страх, если и появляется, то лишь мгновением позже, когда человек осознает масштаб грозившей ему опасности. Эти рассуждения подводят нас к мысли о том, что необходимо дифференцировать понятия инстинкта самосохранения, страха вообще и страха смерти в частности. Последний есть особое переживание, свойственное человеку[3].

По существу, страх смерти есть сложно мотивированное переживание, в нем обнаруживается переплетение самых разнообразных осознаваемых и неосознаваемых мотивов, имеющих широкую вариацию ценностных предпочтений и смысловых акцентов. Если трактовать страх смерти как нравственно-психологическое переживание, то он не поддается однозначной оценке. Проявление его нельзя воспринимать, подобно древним грекам и римлянам, как малодушие и трусость. В то же время и его отсутствие нельзя воспринимать как проявление высшей доблести и геройства. Напротив, последнее - тревожный симптом. Человек, никогда не испытывавший страха смерти, едва ли сможет пробудить в себе чувства жалости и сострадания к другим живым существам. Не страшась смерти, не жалея себя, он способен покушаться на чужую жизнь. Не менее опасна и другая крайность, когда страх смерти становится чуть ли не главным жизненным мотивом человека. Панический, животный ужас перед смертью ведет к духовно-нравственному вырождению личности. Человек, озабоченный только личной безопасностью, чтобы спасти свою жизнь, не остановится ни перед каким подлым поступком и преступлением. Однако нельзя в феномене страха смерти видеть только нравственно-психологическое переживание, отражающее характер самооценки человека и самые разнообразные модусы отношений индивида с другими людьми и обществом в целом.

Как свидетельствуют христиански ориентированные мыслители, страх смерти онтологичен, он имеет в своей основе духовную глубину и заключает в себе некое позитивное содержание[3].

Во-первых, он является одним из наиболее важных способов самоидентификации личности, осознания ею своей самоценности и уникальности. Во-вторых, он ничтожит все ложные смыслы, которыми живет человек. Страх смерти есть вестник истинной жизни. Страх смерти есть, может быть, страх Божий. Однако страх Божий - это не страх, нагоняемый Богом на разумную тварь, а есть субъективное преломление Божественного света и Божественной любви в сердце человека, существа несовершенного и грешного. К тому же он фактически передает состояние трагической неопределенности человеческой судьбы. Но где неопределенность, где страх, там и надежда. Страх Божий, как это ни парадоксально, вселяет надежду. Он излечивает человека от смертной болезни - греха. Он есть знак подлинной жизни и призыв к ней. В-третьих, через страдание страха смерти может открыться новая реальность[3].

Тот факт, что в танатологии как бы не замечают этой многомерности, многозначности и духовной глубины переживания человеком страха смерти, вновь побуждает констатировать господство в ней позитивистской методологии, а также заставляет задуматься об ее основополагающих ценностных установках. Здесь опять напрашиваются параллели с отношением к смерти древних греков и римлян. В античной философии и общественном сознании той давней эпохи страх смерти (его обнаружение человеком) считался гораздо большим злом, чем сама смерть[3]. Страх вообще и страх смерти в частности порицались, потому что наносили невосполнимый ущерб человеческому достоинству, которое необычайно высоко оценивалось греками и римлянами. В народной молве и письменных источниках всячески превозносились те люди, которые мужественно и бесстрашно встречали свою гибель. Достойное поведение человека перед лицом смерти могло искупить не очень достойную жизнь и считалось подлинным критерием его нравственной состоятельности. Страх перед смертью преодолевался мобилизацией воли и выработкой чувства презрения к ней. Это было сопряжено с актуализацией внутренней духовной свободы человека. В танатологии страх смерти также считается злом и также проявляется забота о достоинстве человека. Однако это осуществляется на иных ценностных основаниях.

Феномен современной западной танатологии не может быть понят и адекватно осмыслен вне контекста идеологии гуманизма. Гуманизм же есть детище эпохи Возрождения и Нового времени. В гуманизме, с нашей точки зрения, произошло внешнее, механическое соединение античных и христианских ценностей, в результате которого утратилась духовная глубина не только его христианской, но и античной составляющей. Если достоинство человека в представлении древних греков и римлян было неотделимо от его мужества и стойкости, а для христиан оно соотносилось в первую очередь со смирением и способностью к покаянию, то в гуманизме, в своем окончательном выражении принявшем светский характер, достоинство человека утверждалось в виде его благостного образа: как физическое совершенство, материальное благополучие, гражданская добродетельность и моральная порядочность.

В гуманизме декларируется уважение к человеку как эмпирическому индивиду. В отличие от христианской антропологии в гуманистических учениях затушевывается понятие о грехе как источника смерти и падшести человека. Этот гуманистический идеал, безусловно, стал определяющим и в танатологии. В танатологии никоим образом смерть не соотносится с грехом и нет речи об искаженной природе человека, об его падшести. В ней просматривается тенденция воспринимать страдания как главное зло и главную угрозу человеческому достоинству. Страх смерти трактуется как нечто простое и однозначно плохое, потому что причиняет страдания человеку, а те в свою очередь искажают благостный образ человека. Вот почему воспроизводятся по существу дохристианские оценки страха смерти. Обнаружение страха равносильно утрате достоинства. Но если в античности, повторимся, господствовала установка на презрение к смерти, которое побеждает страх и сохраняет в неприкосновенности достоинство, то в танатологии мы наблюдаем скорее бегство от страха. Достоинство видится не в духовном преодолении страха смерти, а в избавлении от него, уповая на чудеса техники и современных медицинских технологий, применение фармакологических препаратов, возможность эвтаназии, перспективу завершить жизненный путь в хосписе и, наконец, посмертное блаженное бытие.[3]

Заключение

Осмысление смерти имеет огромные философские, духовные истоки и традиции. С истолкованием феномена смерти связаны разносторонние бытийственные проблемы.

Современная культура, судя по всему, стоит на пороге грандиозных открытий, связанных с тайнами бытия и смерти. Огромный этнографический, философский, естественно-научный материал, который накоплен учёными, позволяет значительно расширить рамки обсуждения темы.

Смерть - точка касания к метаэмпирической тайне и естественного феномена; феномен летального исхода относится к компетенции науки, а сверхъестественная тайна смерти апеллирует к религии.

И вместе с тем смерть становится последним прибежищем, остовом, стержневой осью человеческого бытия. На этом настаивает Мартин Хайдеггер.

Смерть, действительно, есть последний и самый радикальный способ самоидентификации. Обращённость к смерти, экзистирование за пределы наличного бытия даёт возможность человеку спроектировать свою самость, исключив помехи повседневной размытости. Выдвижение в Ничто помогает сосредоточиться на самом себе, сгруппироваться в своём противостоянии жизненному потоку и, одновременно, в участии в нём. Всё это помогает сформулировать ряд основных итогов обсуждения темы.

Во-первых, это идущее от Хайдеггера различение онтологического и онтического аспектов смерти, позволяющее коррелировать интуиции непостижимого настоящего собственной смерти и репрезентации прошлого смерти другого.

Во-вторых, это знание и принятие неизбежности, осознание позитивности и придание суверенности собственной смерти, что является предельным витальным основанием самоидентификации личности, выступает ориентирующим и проектирующим началом человеческой жизни, придаёт жизни человека образ смысловой завершённости.

В-третьих, концептуально смерть должна быть ухвачена дважды: как образ реального телесно-вещественного прекращения жизни в пространственно-временной единице настоящего, и как образ бестелесного события.

Человек не может войти в смерть достойно и гармонично, если он не подготовлен к этому, если он не знает пути к смерти, если он скован страхом и трепетом. Философия, которая исконно “есть помышление о смерти”, должна вновь повернуться к ней лицом.

Список использованных источников

1. Статья «Смерть как ритуальное, профессиональное и материальное». [Электронный ресурс]. URL: http://tanat.info/smert-kak-ritualnoe-professionalnoe-i-materialnoe-22-11-2013.html. (Дата обращения 01.04.2014).

2. Герменевтика смерти/ В.В. Никитаев // Философские науки. - 2000.

3. Статья В.Ш. Сабирова «Концепция человека в современной западной танатологии». [Электронный ресурс]. URL: http://shkola-mysli.narod.ru/06-02.html. (Дата обращения 01.04.2014).

Размещено на Allbest.ru