Рассуждения о монархии

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Российская академия государственной службы

при президенте РФ

Филиал ГОУ ВПО Волго-Вятской Академии Государственной Службы в г. Кирове

Реферат

по дисциплине: "Философия"

тема: О монархии

Выполнил студент 1 курса

очной формы обучения.

Специализации Юриспруденция

учебной группы Ю-1:

Плотников Павел Николаевич.

Проверила: Гуляев Леонид Николаевич

Киров 2008 год

План

Введение

1. Положительное и верное у Ильина

1.1 Ильин Иван Александрович «О монархии и республике»

2. Мнение Бердяева о монархии

3. Политические рекомендации и прогнозы Ильина касательно России

3.1 Характерные черты будущего Русского государства

Заключение

Список использованной литературы

Введение

республика монархия ильин

В последние годы имя выдающегося русского философа, публициста и общественного деятеля Ивана Александровича Ильина (1883-1954) стало необычайно популярным среди патриотически-настроенной православной русской интеллигенции. Сейчас изданы его основные труды, в его честь проводятся конференции /1,с. 15/, Ильин очень часто цитируется в изданиях самого различного направления. Более того, его идеи среди православных ныне приобретают такой высокий авторитет, что зачастую рассматриваются как непререкаемые, особенно в области общественно-политической. Появились апологеты Ильина, принимающие и пропагандирующие его взгляды без должной критики. Утверждается, например, что Ильин является "единственным здравым и трезвым мыслителем России ХХ века" и что предлагаемые им принципы обладают "необходимостью и достаточностью" /1, с.11/. Часто цитата из Ильина рассматривается как лучшее, "железное" подтверждение мысли автора. Можно даже утверждать, что взгляды Ильина многими рассматриваются как негласная точка зрения Православной церкви по общественно-политическим вопросам. Представляется, однако, что в противовес безудержной апологетике Ильина, следует противопоставить более трезвый взгляд на разработанную И.А. Ильиным идеологию и рассмотреть ее с позиций православной традиции.

Безусловно, И.А.Ильин представляет собой уникальное явление не только в русской, но и мировой общественной мысли. Он принадлежит к плеяде выдающихся русских философов XIX-XX веков, для которых коренным вопросом был вопрос религиозный. Для них главное - не построить "систему", а осмыслить место человека в мире, сотворенном и спасенном Господом Иисусом Христом. Они видели себя как бы миссионерами духовного пространства, приводящими ко Христу все новые и новые территории духовной и телесной деятельности человека, не охваченные непосредственно православным вероучением. Для Ильина таким пространством явился социум, точнее Россия как социальный организм, требующий духовного и телесного врачевания.

И.А.Ильин был наделен от Бога целым рядом замечательных талантов: необычайной силой ума, большим литературным даром, позволявшим ему великолепно облекать свои мысли в словесные формулировки, огромной волей, громадным творческим потенциалом, тонким эстетическим чувством, потрясающей работоспособностью. Сюда же следует присовокупить высокие моральные качества: удивительную честность, полнейшую добросовестность, высокую порядочность. Ильин также был наделен и значительными духовными дарами, которые выразились в глубокой вере в Бога, православной ориентации и неослабном интересе к духовной проблематике. Ему было дано сердце, болеющее от несправедливости и радующееся добру. Он всегда был устремлен к служению высшим целям. Ильина даже часто рассматривают как религиозного мыслителя по преимуществу, тем более что некоторые его книги носят чисто теологическую направленность ("О сопротивлении злу силой", "Аксиомы религиозного опыта" и др.). Но, как представляется, именно в этой сфере творчество Ильина не следует переоценивать. Как мы постараемся показать, его религиозные воззрения имеют изъяны, которые и привели его к ошибкам в сфере общественной философии.

Тем не менее, необходимо воздать этому выдающемуся человеку должное и остановиться на достоинствах его общественно-политических воззрений.

1. Положительное и верное у Ильина

И.А.Ильин, безусловно, создал выдающееся общественно-политическое учение, очень цельное, последовательное, хорошо продуманное, имеющее целый ряд глубоко верных положений.

Он - честный, искренний и пламенный патриот России. Подлинной любовью к России пронизано все его творчество. Его думы - о России, его служение - для России, свою цель он видит в том, чтобы указать России направление, идя по которому она сможет выполнить предначертанное ей Богом предназначение. Этим Ильин кардинально отличается от многочисленных "радетелей" России, подлинная цель которых - обмануть наш народ, увлечь его ложными приманками и, тем самым, погубить Россию.

В основу своей философии общества он кладет веру в Бога, Православие. Верность Православию для Ильина является не только личным убеждением, но абсолютно необходимой предпосылкой для служения России. Он прекрасно понимает, что Россия создана православной верой, вся культура, весь быт, вся мощь и вся жизнь России зиждутся на Православии и вне его Россия существовать не может. Для Ильина Православие - не просто идеология, исторически оказавшаяся в основе государства, но истина, основываясь на которой могут быть найдены верные конкретные контуры будущей России.

Значение Православия для России Ильин оттеняет критикой католицизма. Его критика достаточно глубока; она отталкивается от различий в религиозных актах Православия и Католичества: "Первичное и основное пробуждение веры для православного есть движение сердца, созерцающей любви, которая видит Сына Божия во всей Его благости, во всем Его совершенстве и духовной силе, преклоняется и приемлет Его, как сущую правду Божию, как свое главное жизненное сокровище. При свете этого совершенства православный признает свою греховность, укрепляет и очищает Им свою совесть и вступает на путь покаяния и очищения. Напротив, у католика "вера" пробуждается от волевого решения: довериться такому-то (католически-церковному) авторитету, подчиниться и покориться ему и заставить себя принять все, что этот авторитет решит и предпишет, включая вопрос добра и зла, греха и его допустимости" (5)

Ильин - патриот. Для него слово "национализм" отнюдь не ругательное, как стараются нас уверить недруги России. Русский национализм - идея верная и необходимая. Национализм для Ильина "есть некий восторг от созерцания своего народа в плане Божием и в дарах Его Благодати. Это есть благодарение Богу за эти дары; но в то же время и скорбь о своем народе и стыд за него, если он оказывается не на высоте этих даров". Поэтому одной из важнейших задач Ильин видит возрождения национального самосознания в русском народе. В то же время Ильин отлично понимает опасность национализма, если он ставится выше Бога, выше Православия.

И.А. Ильин всегда резко отрицательно относился к коммунизму в России. Он отрицал как саму коммунистическую теорию, так и реальную коммунистическую власть. Сразу после захвата власти большевиками Ильин становится на путь непримиримой борьбы с ними - путь, которым он не сворачивая шел всю жизнь. Ильин становится идеологом белого движения, а после его поражения - продолжает борьбу словом - своими книгами, статьями, выступлениями. Вот лишь некоторые из громадного числа обличений.

"После всего, что произошло в России за последние 32 года (1917-1949) нужно быть совсем слепым или неправдивым, чтобы отрицать катастрофический характер происходящего. Революция есть катастрофа в истории России, величайшее государственно-политическое и национально-духовное крушение, по сравнению с которым Смута бледнеет и меркнет" (5, с.107).

"И вот, в истории осуществилось невиданное и неслыханное; злое меньшинство, захватив власть, поставило на колени добродушное большинство народа, с тем, чтобы переделать его, сломать ему моральный хребет, окончательно перемешать ему и его детям в душе понятия добра и зла, чести и бесчестия, права и бесправия - и приучить его голодом и страхом к безусловной покорности" (5, с.199).

"...тон вызывающей и провоцирующей лжи, водворившейся с самого начала революции в советских газетах и речах, постепенно, но прочно захватил в Советии все: и суд, и все остальные ведомства, и журналы, и науку, и искусство, и низшую школу, и среднюю, и высшие учебные заведения, и частные разговоры, и самое мышление советских "граждан" и особенно миросозерцание советской молодежи, в новых поколениях ничего иного не видавшей" (5, с.212).

"Впервые за всю свою историю мир увидел тоталитарное государство, и испытал, что значит лишиться всякой свободы; он увидел и понял, что такой строй восстает и против Бога и против всех законов созданной им природы; что он превращает человека не то в раба, не то в машину; что такой строй служит делу дьявола и что он поэтому обречен и гибелен!" (5, с.189).

"Замысел Ленина и его банды был таков: деморализовать солдата, матроса, земледельца и рабочего, ободрить захватчика, попустить разбойнику ("грабь награбленное") - и затем задавить деморализованного, превратив его в голодного, запуганного и покорного раба; подорвать свободное терпение народа, превратить его в бунтующую чернь и тогда возложить на него вынужденное терпение, рабскую терпеливость без конца и меры. Этот замысел удался. И вместо России стало строиться новое, безбожное, безнравственное, тоталитарное, коммунистическое." "В замысле коммунистов неверно все: начиная от религиозного опустошения души и кончая варварской попыткой строить культуру на страхе и порабощении; начиная от попрания личного начала и личной творческой инициативы и кончая принудительным "мировоззрением"; начиная от пошлой цели и кончая порочными средствами" (5, с. 233).

Ильин уверен, что в Советах "все ложь", в том числе - и Церковь. Он вопрошает: "Зачем была выдвинута кощунственная декорация "патриаршей церкви"?" (5, с.213). И это принципиальная позиция: Церковь в России продалась большевикам. В заметке "О возрождении России" Ильин пишет: "Мы знаем, наконец, что в России есть и определенные герои духа, связанные так или иначе с тайной Церковью, неприемлющей "патриарха" Алексея с его молитвами о "вожде" Иосифе Виссарионовиче и об успехах его всемирного злодейства." "И напрасно кто-нибудь стал бы утверждать, что этот процесс (возрождения России - ред.) стал возможным и даже уже начался после предательского конкордата между большевиками и так называемой "патриаршей церковью". Этот конкордат мог только запереть те священные двери, которые ведут в глубину души к слезному покаянию и волевому очищению. Чудовищно предлагать русскому человеку доверие к чекистам и получекистам! Растленно думать и говорить о том, что таинство покаяния может совершаться перед антихристом". (5, с. 201, 203).

Вывод у Ильина безапелляционен: "православие, подчинившееся Советам и ставшее орудием мирового антихристианского соблазна, есть не православие, а соблазнительная ересь антихристианства, облекшаяся в растерзанные ризы исторического проавославия" (6, с. 368).

Ильин считает, что возрождение России "должно совершиться в вековечных традициях русского народа и русского государства. И притом - не в виде "реакции", а в формах творческой новизны. Это будет новый русский строй, новая государственная Россия" (5, с. 155). Но коммунизм в России тоталитарен, он полностью убил свободу. Поэтому строительство новой России он мыслит только после ликвидации коммунистического строя.

Совершенно верным является утверждение Ильина о самобытном, русском пути России. Ильин пишет: "Западная Европа и Америка, не знающие Россию, не имеют ни малейших оснований навязывать нам какие бы то ни было политические формы, - ни демократические, ни фашистские... Мы готовы повторить это сто раз: Россия не спасется никакими видами западничества, ни старыми, ни новыми". В этом утверждении все верно, кроме того, что Запад не знает Россию. Знает, потому и разрушает. Впрочем, Ильин и это понимает: "Мы должны понимать и помнить, что всякое давление с запада, откуда бы оно не исходило, будет преследовать не русские, а чуждые России цели, не исторический интерес, не благо русского народа, а интерес давящей державы и вымогающей организации. Поэтому поведение русских людей и партий, потихоньку сговаривающихся с той или иной иностранной державой или закулисной международной организацией о будущем устройстве России, представляется нам проявлением или безответственного политического легкомыслия, или прямого предательства". Увы, нет пророка в своем отечестве.

Русский путь для Ильина в смысле государственного устройства - это национальная диктатура, "делающая ставку на духовную силу и на качество спасаемого им народа" (5). Не тоталитарная диктатура, не формальная демократия, не партийность, а сильная власть, опирающаяся на национальное самосознание - вот подлинный путь России. В качестве формы такой диктатуры Ильин вполне допускает монархию. Он видит ряд преимуществ в монархическом государственном устройстве. Однако идея помазанности Государя, его поставленности Богом, по-видимому, Ильину остается чуждой.

Ильин отрицает демократическое государство, называя такую демократию "формальной". Про даваемые ею демократические свободы он пишет: "Понятно, что все это сразу обезоруживает государство перед лицом его врагов и разлагателей; и в то же время обеспечивает этим врагам и разлагателям полную свободу и безнаказанность. Государство и правительство обязаны обеспечивать народу свободу соблазняемости, а разлагателям и предателям - свободу соблазнения; естественно, что очередное голосование подводит итоги - успеху обеспеченного соблазна " (5). Точность диагноза поразительная.

Наконец, еще одно пророчество Ильина связано с критикой расчленителей России: "Не умно ждать от неприятелей - доброжелательства. Им нужна слабая Россия, изнемогающая в смутах, в революциях, в гражданских войнах и в расчленении. Им нужна Россия с убывающим народонаселением, что и осуществляется за последние 32 года. Им нужна Россия безвольная, погруженная в несущественные и нескончаемые партийные распри, вечно застревающая в разногласии и многоволении, неспособная ни оздоровить свои финансы, ни провести военный бюджет, ни создать свою армию, ни примирить рабочего с крестьянином, ни построить необходимый флот. Им нужна Россия расчлененная, по наивному "свободолюбию" согласная на расчленение и воображающая, что ее "благо" - в распадении. Но единая Россия им не нужна" (5). Точность этого предсказания мы можем оценить только сейчас. Ильин четко понимает опасность и предостерегает против нее. Ясно, уже в начале 50-х годов, когда были написаны "Наши задачи", враги России выработали подробный план уничтожения великой России "демократией" и в течение 40 лет неуклонно проводили его.

Можно еще указать на ряд глубоких и верных мыслей Ильина, но и этого достаточно, чтобы видеть, что в его лице мы имеем дело с патриотом, беззаветно любящим многострадальную Россию и поэтому зорко видящим ее врагов.

1.1 Ильин Иван Александрович «О монархии и республике»

«Государство по своей основной идее есть духовный союз людей, обладающих зрелым правосознанием и властно утверждающих естественное право в братском, солидарном сотрудничестве»(2, с. 276).. О государстве как о корпорации по своему существу Ильин писал ещё до революции. В цитированной только что работе «О сущности правосознания» он оговаривается, что такова лишь идея государства. Между нею и её историческим осуществлением лежит известная дистанция. Она может то сокращаться, то увеличиваться, но останется всегда. Историческое противоречие между идеей и практикой государства заключается в том, что в идеале государство есть корпорация, а на деле оно строится как учреждение. Государство-корпорация предполагает такую степень развития правосознания у каждого гражданина, что в реальности оно не представляется достижимым ни в каком отдалённом будущем. Всегда будут люди, по отношению к которым государство неизбежно будет строиться по принципу властной опеки: несовершеннолетние, душевнобольные и т.д. Но и среди нормальных, физически и нравственно здоровых граждан обязательно будут сохраняться естественные различия, предопределяющие неодинаковость правовой зрелости.

Массы людей должны быть вовлекаемы в политическую жизнь по мере развития у них правосознания. Но всё равно, характер и высота идеальных государственных задач показывают, что «власть фактически не может и не должна осуществляться всем народом сообща или в одинаковой степени» (2, с.283) Меж тем, именно на априорном предположении о готовности всех людей к такому корпоративному самоуправлению и построена современная демократия, которая, в силу формального применения корпоративного механизма в пределах всего государства, даёт в политике самые вопиющие искажения высокой государственной цели.

Путь к созданию более совершенного государства Ильин видел в сочетании учреждения с корпорацией при сохранении аристократической природы государства. Так Ильин решал этот вопрос в 20-е гг. Впоследствии он ещё не раз корректировал свою точку зрения. К концу 30-х гг. Ильин пришёл к убеждению, что «государство тем прочнее, чем более оно приближается по духу к братской корпорации, а по форме - к отеческому учреждению»(3, с.494). Историческая форма государства как учреждения неизбежна не только в силу неразвитости людского правосознания. Этот новый взгляд на проблему с особой силой высвечивается в незаконченном труде «О монархии», где Ильин сравнивает предпочтения двух типов правосознания - монархического и республиканского.

Основное отличие состоит в том, что монархическому правосознанию присуще восприятие государства как учреждения, а республиканскому - как корпорации. Поскольку монархия и республика суть формы правления, по меньшей мере, равноценные, и никак нельзя утверждать, что республика есть нечто высшее по отношению к монархии, постольку не представляется более возможным говорить о корпорации как о неизменном идеале, или духе государственного строя.

Развитие обоих принципов не ведёт к их сближению. Совершенствование возможно в рамках каждого из них. Идеальной республикой будет та, в которой все граждане будут соответствовать требуемой от них корпоративным строем степени гражданской сознательности и активности при высокоразвитом правосознании. Идеальная монархия выступает как учреждение в максимальной степени патриархальное, отеческое, укоренённое в иррациональных источниках любви и верности. «Любить своего Государя - значит чувствовать в нём благую, добрую силу, которая искренне хочет своему народу добра и живёт только ради этого добра и этого служения» (2, с.502)

Монархическое правосознание вовсе не исключает политической активности подданного, но она противоположна той, которую культивирует республиканский строй. «Государь нуждается не в пассивной покорности запуганных подданных, а в творческой инициативе граждан, блюдущих свою честь и достоинство... Активность идейного монархиста центростремительна, лояльна и монархически ответственна» (2, с. 512, 519)

Различия предпочтений монархического и республиканского правосознания лучше всего рисует таблица, приведенная одним из лучших исследователей наследия Ильина - Н.П. Полторацким:

2. Мнение Бердяева о монархии

Мой «Ответ монархисту» был посвящен не вообще вопросу о монархии и ее целесообразности, как государственной формы. Я нисколько не сомневаюсь, что монархия имела огромное положительное значение в русской истории, и много раз об этом говорил. В любом учебнике можно прочесть о заслугах русской монархии в прошлом. Но этим нисколько не решается вопрос он настоящем и будущем. Не понимаю даже, почему заговорил Кн. Г.Н. Трубецкой о заслугах монархии. Меня ведь интересовал религиозный вопрос о монархии, вопрос об отношении монархии и Церкви. Я не вижу никаких принципиальных и тактических причин скрывать бесспорную истину об угнетении Церкви в русской православной монархии. Коренную ложь отношений между Церковью и государством у нас обличали А. Хомяков, Ю. Самарин, И. Аксаков, Достоевский, Вл. Соловьев, а не представители левых и революционных направлений, которые были к Церкви равнодушны и враждебны и безразлично относились к ее угнетению. Вся русская православно-религиозная мысль XIX века есть вопль об унижении и угнетении Церкви. И вот за это унижение и подавление Церкви мы терпим кару не за ложные мнения отдельных людей, а за историческую ложь отношений между православной монархией и Православной Церковью. Поверхностен тот взгляд, который в подавлении церкви винит целиком государство. Виновата не государственная власть, которая делала часто свое положительное дело, а церковная иерархия и церковный народ, пассивность русского православия. Цезарепапизма никогда не было в догматическом сознании Православной Церкви, но он существовал, как исторический соблазн, уклон и срыв, как грех, допущенный церковным народом. Вы можете почувствовать весь ужас унижения и подавления Церкви, ее несвободы, когда читаете письма последней царицы к последнему царю. Об этом многое мог бы рассказать А.Д. Самарин, бывший короткое время обер-прокурором св. Синода. Трагедия русской монархии и источник ее гибели в том заключалась, что она потеряла религиозную опору в Церкви, потому что Церковь в своей иерархии была в полной от нее зависимости. И потому царь начал искать духовной опоры в Распутине. Революция не унижает Церкви, она ее гонит, и преследует. Гонения и преследования не унижают, они скорее возвышают. Когда священников и епископов расстреливают, это их не унижает, это их делает мучениками за веру. Унижала же Церковь православная монархия, когда она ей покровительствовала, ставила в привилегированное положение и обращала в свое орудие. Сейчас в советском строе подлинное православие не унижено, оно гонимо, унижены же живоцерковники, которые обращены в послушное орудие Г.П. У. Унижен приспособившийся Введенский, а не мученик за веру Митрополит Вениамин. И в положении «живой церкви» есть некоторое формальное сходство с положением Церкви в синодально-императорский период. Когда от священников требовали, чтобы они доносили об антимонархических и антиправительственных настроениях и замыслах, открывшихся на исповеди, то это безобразное явление было прообразом того, что мы видим у живоцерковников, ставших профессионалами доносчиками. Правые же монархические течения в эмиграции вожделеют восстановить тот строй отношений между Церковью и государством, который был до революции и который духовно сделал революцию необходимой и оправданной. В церковной жизни в эмиграции эти уродливые и недостойные отношения между Церковью и государством в малых размерах восстанавливаются, - церковная жизнь находится в зависимости не от монарха, которого нет, а от монархистов. Этому противятся лучшие из наших иерархов, но встречают слишком большие препятствия на своем пути. Карловатский Собор был насилием «Государства» над Церковью. И я осуждаю правых монархистов прежде всего с религиозной, церковной точки зрения. Мне представляются неубедительными ссылки Кн. Г.Н. Трубецкого на религиозное обоснование монархии в Библии. Библией можно пользоваться для обоснования противоположного тезиса. Еврейский народ был народ теократический, а не монархический, и никогда монархия в еврейском народе не имела того значения, какое имела в Египте или в Персии, Ассирии и Вавилоне. В Библии раскрывается конфликт между теократической и монархической идеей и возникновение монархии описывается, как измена теократическому призванию еврейского народа. По поводу желания народа иметь царя Господь говорит Самуилу: «не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтобы Я не царствовал над ними» (Перв. Книга царств. Гл. 8.7.) И далее говорит Господь: «и восстенаете тогда от царя вашего, которого вы избрали себе, и не будет Господь отвечать вам тогда» (Пер. книга царства. Гл. 8.18). Но народ хотел походить на другие народы, т.е. не быть исключительно теократическим народом. И народ сознает, что это грех: «Ко всем грехам нашим мы прибавили еще грех, когда просили себе царя» (Перв. Книга царств. Гл. 12, 19). Царская власть есть порождение греха, результат нежелания народа жить в непосредственной теократии. И большая часть царей были идолопоклонниками и носителями не истинной, а ложной мессианской идеи, как впоследствии в Византии значительная часть императоров были еретиками. В еврейском народе мы не находим ничего похожего на египетский культ царской власти, на обоготворение царя, которое перешло в Рим и породило культ цезарей, а потом в христиански смягченном виде водворилось в Византии. Именно в Библии, у пророков мы находим впервые пламенные протесты против государства, против царства, против его неправды и лжи, находим даже своеобразно анархические мотивы на религиозной почве. Да и аргументы, взятые из Библии, не могут иметь решающего значения для нашей эпохи, вообще для христианской эпохи истории. Мы должны решительно признать, что монархия есть природно-исторический факт, имеющий свой смысл и свое назначение в истории, но не факт религиозно-мистический смысл именно для языческого сознания. Религиозную неправду мистической концепции самодержавия я вижу в том, что она взваливает бремя свободы с христианского народа. Такова ведь и мистическая концепция папизма. Но наступают времена, когда каждый человек, каждый христианин должен будет взять полноту свободы и ответственности на себя. Взвалить все на одного, а весь народ держать в состоянии детской невинности и есть соблазн Великого Инквизитора. Кн. Г.Н. Трубецкой, как многие другие, называют мою точку зрения аполитической. Это совсем неверно. Я признаю относительность политических форм, относительность монархии и республики, что как будто бы и сам Кн. Г.Н. Трубецкой признает, восстаю против абсолютизации государственных форм, но это совсем не есть аполитизм. Я действительно думаю, и выразил это в моей книге «Новое средневековье», что новая история непомерно преувеличила значение политики в жизни, создала политицизм. Это преувеличение одинаково свойственно монархиям и демократиям новой истории. Я верю, что мы вступаем в новую мировую эпоху, которую называю «новым средневековьем», в которую фиктивность и иллюзорность, не онтологичность значительной части политической и государственной жизни будет изобличена, в которую будет обращение к подлинному реализму духовной и социальной жизни. В наше время важнее создавать православные рабочие союзы, чем православную монархию. Мы идем к антиформалистической, к реалистической эпохе. Но такой взгляд не означает аполитизма или политического индифферентизма. Монархия в старом смысле стала в наши дни утопией. Мы, вероятно, переживаем еще эпохи цезаризма, бонапартизма, режим сильных личностей, но легитимные исторические монархии также изжиты, как и легитимные демократии с их безликим, безымянным формализмом, с парламентаризмом и пр. Это подтверждается на примере фашизма. И в России должен возникнуть своеобразный фашизм, мало общего имеющий с старыми право-монархическими направлениями. Кн. Г.Н. Трубецкой непременно хочет вместить мою точку зрения в привычные категории политической мысли новой истории: если не монархист, то непременно демократ, если не правый, то непременно левый. Но я все эти категории считаю прогнившими. Я прежде всего верю, что мы вступаем в совершенно новую историческую эпоху, которая выработает формы общества, непривычные для мышления нового времени. Время христианской монархии, христианского государства прошло, оно обозначало смешанное полухристианство. Наступает время разделения и выявления реальностей. Но в то же время можно вступать на путь осуществления подлинного христианского общества, которое может осуществляться в безвластии, бедности и жертвенном отречении. В страдальческом переживании русской революции, в жутком ужасе коммунизма, вызывающем сопротивление духа, я пережил опыт возникновения новой жизни. Вот этого наступления новой эпохи Кн. Г.Н. Трубецкой совсем не чувствует и здесь нужно искать главного нашего разногласия. Моя точка зрения, прежде всего историософическая и вне динамической историософии непонятна. Кн. Г.Н. Трубецкой хочет непременно признать мой взгляд на монархию интеллигентским. Не понимаю, что противополагается интеллигентской точки зрения, дворянская ли, купеческая ли или мещанская? Мне несвойственна ни одна из этих точек зрения. Мне совсем не нужна была революция с ее ужасами, чтобы обличить ложь господствующего сознания нашей революционной интеллигенции. Я занимался этим обличением лет уже двадцать тому назад (см. мою книгу «Духовный кризис интеллигенции»). Идеология левой интеллигенции была в корне ложной и фальшивой. Но сейчас отрицание интеллигенции и интеллигентской точки зрения превратилось в трафарет и им страшно злоупотреблять. История русской революционной интеллигенции кончена, и тип ее более не возродится. Но в интеллигенции была не только ложь, в ней была и своя отрицательная правда по сравнению с нашими крепкими бытовыми сословиями, которые были в массе своей равнодушны к исканию правды жизни. Я не сочувствую нынешнему желанию воссоздать исключительно тип Николая Ростова против типа Князя Андрея. Наша интеллигенция в массе своей стояла на довольно низком уровне культуры. Но нисколько не выше культурный уровень тех бытовых сословий, которые ныне противопоставляют интеллигенции. Правые монархические круги не могут быть признаны носителями высшей духовной культуры, в них нет духовного аристократизма и они, в сущности, равнодушны к духовной культуре, которая неотделима от творчества. Духовный аристократизм всегда был одинаково угнетаем и справа и слева, угнетаем человеческой чернью, которая вербуется из всех сословий и классов общества. Варваризация, понижение уровня культуры у нас происходит в правой эмиграции не меньше, чем в советской России. Увы, не только комсомольцы равнодушны к культурному творчеству, к духовной утонченности, к самоценному знанию, к искусству. Повсюду побеждает грубая солдатчина. Вряд ли Марков 2 и его единомышленники могут нести в Россию высшую культуру.

В некоторых возражениях Кн. Г.Н. Трубецкого есть явное недоразумение. Мне хорошо известно, что в России были значительные мыслители и писатели, очень свободные в своем мышлении, которые были монархистами по своим убеждениям. Я ведь написал книги о Хомякове, о Достоевском и о К. Леонтьеве и вряд ли можно допустить, что мне неизвестны их монархические взгляды. Но у нас не было в XIX в. независимого и свободного монархического общественного мнения, не было монархических общественных движений и течений. Это факт неоспоримый. Мы жили в глубоком, болезненном расколе между властью и обществом. И наши мыслители-монархисты были на подозрении и в оппозиции исторической власти. Монархия славянофилов ничего общего не имела с монархией Николая I. Третий Рим не совпадал почти ни в одной точке с императорской Россией. К 17 году в России не оказалось защитников монархии и даже в консервативных право-дворянских кругах шевелилась греховная мысль о цареубийстве. Монархия не была у нас даже свергнута, она сама пала от разложения, от потери веры в нее. И это очень трагично. Другое недоразумение связано с вопросом о насилиях монархии и монархистов и насилиях революции и революционеров. Нельзя сравнивать революцию, которая есть болезнь и разлив хаотической стихии, с монархией, которая претендует быть устойчивым порядком жизни. Более всего крови проливают революции и более всего совершают насилий, это бесспорно. Но революции не имеют нормативного характера. Насилия же, к которым склонны правые монархические партии, смертные казни, тюрьмы, преследования инаковерующих и инакомыслящих, носят характер нормативный, возводятся в закон жизни. Правые монархические круги в эмиграции мечтают о мести и насилии, они более всех, если не считать коммунистов, ненавидят свободу мысли, ненавидят вообще свободу. Я на каждом шагу встречаюсь с этим явлением. А крайние правые партии в Западной Европе? Немецкие правые националисты и французские правые националисты группы Action Francaise жаждут насилий и кровопролитий не менее коммунистов и всегда призывают к человеконенавистничеству. Немецкие правые националисты, по крайней мере, откровенно исповедуют язычество и ненавидят христианство. Французские же правые монархисты хотят использовать католическую церковь, совсем в духе Великого Инквизитора. Революция всегда есть явление мести, в ней подымаются мстители за несправедливость и угнетение прошлого, за крепостное право, за испытанную бедность, за унижение человеческого достоинства. Всякая месть духовно отвратительна и для христианина неприемлема. Но месть за революцию еще отвратительнее мести революционной, в ней мстят за утерю своего привилегированного положения, не сознавая своих грехов. Сама идея реставрации есть идея насилия и кровопролития, она не хочет считаться с органическими процессами в народной жизни, с преодолением революции изнутри, имманентно. Правые монархические круги не хотят понять, что главная сейчас задача есть задача духовного просветления народных слоев всколыхнувшихся от революции, пробуждения в них религиозного и национального сознания. Эти круги не хотят признать неотвратимость и неотменимость факта революции, с которого нужно начинать теперь всякую деятельность, они хотят объявить революцию не бывшей. Это есть пораженность аффектам, закрывающая реальности. Революция, как говорит гениальный Ж. Де Местр, не только сатанична, она также есть действие Божьего Промысла. Бог допустил революцию. Не признавать революцию есть словосочетание, лишенное реального смысла. Я не люблю революции и не вижу в ней самой ничего хорошего, она ужасна, отвратительна в своих образах, она есть тяжкая расплата. Но я признаю, что революция совершилась и что после нее начинается новый период нашей истории. Возможно троякое отношение к русской революции. Сначала революцию находили прекрасной, освобождающей, ее идеализировали. Так было после весенней революции 17 года. Потом революцию признали абсолютным злом и прекрасной представилась жизнь до революции. Так было после осенней революции 1917г. Это отношение сложилось в длительный период гражданской войны, оно породило веру, что революцию можно прикончить кавалерийской дивизией, и оно господствует до сих пор в эмиграции. Старые, дореволюционные «левые» и «правые» направления колеблются между этими двумя точками зрения. Но возможно третье отношение к революции и только ему принадлежит будущее. Революция есть болезнь и расплата, никаких положительных завоеваний она сама по себе не дает. Но революция есть огромный и поучающий трагический опыт, после которого начинается новая жизнь, выступление на историческую арену новых слоев народа, ее нельзя не признать, нельзя сделать вид, что ее не было. Идеализировать не следует ни того, что было до революции, ни того, что происходит в самой революции. Новая жизнь создается не разрушительными силами революции и не старыми силами реакции, а теми творческими силами, которые раскрываются в результате опыта революции.

3. Политические рекомендации и прогнозы Ильина касательно России

Лейтмотивом убеждений Ильина является уникальность государственного опыта России. Он призывает строить Русское государство, исходя только из этого опыта, отвергнув любое преклонение перед зарубежными авторитетами, любое заимствование, любые советы заграничных «доброжелателей». «Мы должны понимать и помнить, что всякое давление с Запада, откуда бы оно ни исходило, будет преследовать не русские, а чуждые России цели, не интерес русского народа, а интерес давящей державы и вымогающей организации»(3, с.490). При воссоздании русской государственности следует руководствоваться только исторически данной Россией, её целями и интересами. Многовековое существование в лоне христианской культуры способно вооружить нас верными аксиомами правосознания и государственности.

В будущей России необходимо возродить истинное содержание политики как этически оправданной деятельности во имя национального блага. «Политика требует большой идеи, чистых рук и жертвенного служения... Государственная и политическая деятельность требует не ловкого проходимца и не хитрящего интригана, но человека с религиозно и нравственно сильным характером... Отсюда в высоком смысле слова аристократическая природа государства... При этом аристократия мыслится не по рождению, а по качеству лица и воспитания»(3, с.492).

Русское государство не должно быть копией западных демократий, основанных на сдерживании и противовесе эгоистических, центробежных интересов. Будущая Россия представлялась Ильину «как общение братского служения, как единение веры, чести и жертвенности» (3, с.494). Государственное строительство России должно исходить из всенародной потребности в правопорядке и сильной власти и опираться на живое правосознание народа.

Аксиома державного созидания России гласит, что «русская государственная власть или будет сильной, или её не будет вовсе» (3, с.498). При этом сильная власть не отождествляется с произволом, засильем бюрократии, казарменной дисциплиной, полицейским контролем, чрезмерным централизаторством и т.д. Легче всего построить сильную власть именно такими путями, но как раз подобных соблазнов, по мнению Ильина, и следует избежать. Сила российской власти должна зиждеться на следующих основах: 1) духовно-психической - сознании силы и правоты, волевом заряде, наличии творческого национально-идейного замысла; 2) независимости от всяких иностранных и закулисных влияний; 3) верности воленаправления; 4) политическом такте, искусстве импонировать, что не имеет ничего общего с заигрыванием перед массой; 5) наличии эффективного аппарата принуждения, действующего в рамках права; 6) правильном формальном строении власти.

Исходя из представлений о сильной и национально действенной власти последняя не может проистекать из нескольких первоисточников. Верховная власть должна быть едина и независима, не подчинена никаким мнимым изъявлениям народной воли и тому подобным абстракциям. «Верховную власть следует мыслить... как самостоятельную правовую творческую реальность, пребывающую во главе государства»(3, с.499). По сути, Ильин рисует модель автократии (понятие более широкое, чем монархия). Ильин не скрывал, что он призывает к установлению в России диктатуры. «Но дух и жизненный строй, которые имеют насытить и наполнить собою эту диктаториальную форму, должны совместить в себе и осуществить все те черты, которые обычно восхваляются как якобы присущие демократии и которые в действительности сводятся к творческой самостоятельности лучших народных сил, несущих лояльное и жертвенное служение государству... Полновластие лица, оформляющего подлинно аристократический всенародный отбор людей: диктаториальная аристо-демократия или всенародно несомое единовластие»(3, с.500).

Чрезвычайно важным моментом такой власти является её ответственность. Даже монарх не должен быть свободен от ответственности, хотя бы перед лицом династического совета. Но Ильин лишь поверхностно затрагивал механизм такой ответственности, поскольку иное противоречило бы его апологетике автократии. Его теоретическая конструкция в некоторых своих существенных чертах повторяет модель Н.М. Коркунова (1853?1904), отстаивавшего принцип правовой монархии, не имеющей противовеса в народном представительстве, но чётко ограниченной законом. Идеальное государство Ильина, в котором верховная власть имеет некоторые сдержки в лице демо-аристократических органов, впитала в себя и отдельные элементы вождистско-корпоративного государства, типа Италии 30-х гг., политический опыт которой Ильин в то время расценивал очень высоко.

3.1 Характерные черты будущего Русского государства

1. Диктатором, вождём или монархом не должно быть лицо непопулярное, или с недоброй репутацией, или иноземное, или иноверное, или бесчестное, или безвольное.

2. Формы государства не должны сильно напоминать ни дореволюционный строй, ни строй революции;... они должны своей исторической национальностью и новизною своею, хотя бы новизною наименования, будить надежды и доверие.

3. Все органы должны быть признаны ответственными...

4. Ответственность неверховных органов должна быть актуальной, убедительной, вообще наглядной...

5. Принцип законности должен проводиться неукоснительно и наглядно.

6. Неправый произвол должен караться демонстративно.

7. Равенство перед законом должно нарушаться только в сторону явной справедливости.

8. Всякое подрывание авторитета или доброй репутации органов власти должно караться в уголовном порядке, быстрым процессом. Всякая нелояльная агитация также»(3, с.497).

В «Проекте Основных законов» Ильин рисует сложную систему устройства государственных органов, призванных обеспечить их максимальную государственную эффективность и наибольшую компетентность призванных к власти людей.

Во главе России, до восстановления монархии, стоит Верховный Правитель, облечённый всей полнотой власти. Никакой закон не может вступить в силу без его утверждения. Он назначает и смещает министров, высших судей, наместников областей, начальствующий состав войск, осуществляет верховное командование. Пересмотр Основных законов происходит только по его инициативе. Срок полномочий Верховного Правителя - 10 лет, по истечении которого собирается Верховная учредительная палата, составленная из членов законодательных палат, министров, высших совещательных органов при главе государства и высших вероисповедных управлений. Верховная учредительная палата решает, следует ли избрать нового Верховного правителя или приступить к воссозданию монархии. Ильин возлагал надежды на соборный характер принятия важнейших решений: так, альтернативный вопрос об избрании Верховного правителя или монархии должен был решаться двумя третями голосов, а Верховный правитель избираться четырьмя пятыми голосов. Такой механизм был рассчитан на отсутствие духа партийности в обществе, но никаких гарантий против партийности не предусматривал.

Довольно важное место в системе Ильина занимала Дума национального единения - орган представительства от национальностей, без которых не мог решаться ни один вопрос, касавшийся положения нерусских народностей. Ильин в принципе отвергал всякое федеративное устройство и автономию национальных областей. Его проект был нацелен на прочную государственную интеграцию всех народов России на основе создания у них чувства сопричастности к великой державе при сохранении национальных особенностей.

Ильин был убеждённым противником политических партий как таковых. Его установки на этот счёт представляются особенно актуальными ныне, когда в России сложился режим, основанный на конкуренции партий. «Никакая партия как таковая не может и не должна рассчитывать на захват власти по большинству голосов... Назначению на ответственный пост должен предшествовать обязательный выход из партии... Выдвигать лучших людей в качестве публичной рекомендации правительству могут все зарегистрированные корпорации, а не только партии... Вверх должно вести качество лица и его дел, предметность его воли, сила его духа, верность его совести; и не партиям дано распознавать эти свойства людей» (3, с.508).

Ильин грезил о «новой системе выборов, в которой самый способ избрания будет обращаться к благородно-гражданственным сторонам участвующих в избрании людей» (3, с.505). Он предлагал ограничить всеобщее избирательное право системой цензов, решающую роль в которых должны были играть чистая репутация, образовательный уровень, прохождение определённых ступеней государственной службы или общественного самоуправления. Но и в пределах этого круга нельзя, считал Ильин, всё полностью предоставлять избранию. Формирование высших органов законодательства должно происходить двояким путём - избрания и назначения.

Государственное строительство постбольшевистской России пошло в ином направлении, чем предсказанное Ильиным. Мыслитель предупреждал о такой опасности: «Напрасно думать, что революция готовит в России буржуазную демократию... Мы получим в наследство пролетаризованную особь, измученную, ожесточённую и деморализованную. При таком положении дел строить государственную форму на изволении массы - значит готовить правление черни, цезаризм и бесконечные гражданские войны с финансированием их из-за границы( Последнее особенно видно на примере «независимой» Малороссии» (3, с.493). Наверное, Ильин и не удивился бы такому развитию процесса, узнав, что государственное строительство после отказа от коммунистической идеологии оказалось в руках перекрасившихся большевиков.

Но для грядущей России рекомендации Ильина могут оказаться весьма полезными. Они будут тем ценнее, чем дальше российская государственность отходит от своих традиционных ценностных основ, чем больше её стабильность внушает опасения. Программные установки Ивана Ильина, при кажущейся архаичности, возможно, предвосхищают - не в частностях, а в духе именно то политическое устройство, которое силою вещей установится в России, если у неё действительно есть будущее

Заключение

Оценочный аппарат суждений Ильина формирует убеждение, что монархия рассматривалась им как строй, более высокий по сравнению с республикой. Это показывают и предпочтения типов правосознания, и описание республиканских политических ценностей как морально нейтральных и даже нигилистических, в противоположность монархическим - укоренённым в религиозной этике. И можно сказать, что эволюция государственно-правовых взглядов Ильина привела его, в конце концов, к полному отрицанию понятия о государстве как о корпорации даже и по духу. Государство по идее - учреждение, наивысшая политическая форма - монархия. Таков конечный плод не одного десятилетия интенсивных размышлений Ильина над ключевыми вопросами природы власти и государства.

Список использованной литературы

«Путь» Июнь-Июль 1926г. №4 с. 176-182. Бердяев Н.А. «Дневник философа» (Спор о монархии).

"Наши задачи" Ивана Ильина и ... наши задачи. Материалы конференции. Москва, ТОО РАРОГ, 1995.

И.А. Ильин. Собр. соч. Т 4. «О монархии и республике».

Ильин И.А. Собрание сочинений Т 7.

Ильин И.А. Сборник «О грядущей России».

Ильин И.А. «О церкви в СССР»// «Русская книга» 1998г.-608с.

Размещено на Allbest.ru