Философия эпохи Просвещения

Размещено на http://www.allbest.ru/

Тема: Философия эпохи Просвещения

1. Темы для докладов и вопросы для обсуждения

1. Сенсуализм Этьена Кондильяка.

2. Энциклопедия и творчество Дидро.

3. Материализм и атеизм П. Гольбаха.

4. Философские и педагогические идеи Ж.Ж. Руссо

5. Полтико-философские воззрения Ш.Л.С. Монтескье.

философ просвещение материалист деист

Что же получается благодаря этому разделению на части земных благ и богатств между частными людьми, из которые каждый пользуется своей частью отдельно от других и так, как ему угодно? Благодаря этому каждый старается всякими способами, хорошими или дурными, обладать как можно большим богатством, потому что жадность ненасытна, и она, как известно, является источником всех зол, и, давая простор стремление людей к исполнению своих желаний, она пользуется случаем побуждает их делать все, что они могут, чтобы обладать множеством благ и богатств, как для того, чтобы избавить себя от всякие лишений, так и для того, чтобы благодаря этому предаваться наслаждениям и удовольствиям и обладать всем для них желательным. Вследствие этого наиболее сильные, наиболее хитрые, наиболее ловкие, а часто даже и худшие и недостойнейшие оказываются наделенными наилучшими земными благами и житейским удобствами.

Вследствие этого одни имеют больше, а другие меньше, и част даже одни берут все, а у других не оказывается ничего, одни богаты, а другие бедны, одни хорошо питаются, хорошо одеваются у них имеются хорошие жилища, хорошая мебель, хороши постели и хорошая обувь, между тем как другие плохо питаются плохо одеваются, живут в плохих жилищах, спят на плохих постелях и носят плохую обувь, а у многих совсем нет приюта, о изнемогают от голода и совершенно коченеют от холода. Вследствие этого одни напиваются и наедаются до отвала, между тем как другие умирают с голоду. Вследствие этого одни почти всегда веселятся и наслаждаются, между тем как другие всегда грустны и печальны. Вследствие этого одни пользуются почетом, между тем как других всегда унижают и презирают, потому что богачей всегда почитают и уважают, а бедных всегда презирают. Вследствие этого одним нечего делать, они всегда отдыхают, играют, гуляют, спят сколько им угодно, едят и пьют до отвала и, таким образом, толстеют, ведя праздную и приятную жизнь, между тем как другие изнуряют себя трудом, не могут отдохнуть ни днем, ни ночью и стараются изо всех сил добыть предметы, необходимые для существования. Вследствие этого богачи находят в случае болезни и вообще всякий раз, когда им что-нибудь понадобится, всякого рода помощь, поддержку и комфорт, утешение и целебные средства, которые можно найти, между тем как бедные остаются без ухода в болезни и нужде и беспомощно умирают без лекарств, без комфорта и без утешения в беде. Наконец, вследствие этого одни всегда благоденствуют, с избытком окружены всевозможными благами, предаются удовольствиям и блаженству, как в раю, между тем как другие, наоборот, всегда нуждаются, страдают и подвергаются всевозможным лишениям, обусловливаемым бедностью, и находятся как бы в аду, причем весьма небольшое расстояние отделяет этот рай от этого ада, часто их отделяет друг от друга только улица или только стена или перегородка, так как очень часто из домов богатых можно сразу попасть в дома бедных и найти там полную нищету и все муки и ужасы ада. И в высшей степени гнусно и возмутительно то, что очень часто те, которые всего более заслуживают это райское блаженство и эти райские наслаждения, терпят адские муки, и, наоборот, те, которые всего более заслуживали бы адских мучений и наказаний, всего безмятежней наслаждаются этим райским блаженством. Одним словом, хорошие люди терпят в этом мире те муки, которым должны были бы подвергаться злые. Злые обыкновенно пользуются здесь теми благами, почестями и удовольствиями, которые должны были бы существовать только для добрых. Ведь честь и слава должны были бы выпадать на долю одних лишь хороших людей, а позор и презрение должны были бы выпадать на долю одних лишь злых и порочных людей, однако в мире обыкновенно бывает наоборот, и это, очевидно, является очень большим заблуждением и вопиющей несправедливостью, и, несомненно, это дало повод одному автору, которого я уже цитировал, утверждать, что злые люди перевернули эти вещи вверх дном или что бог не есть бог, потому что невероятно, чтобы бог пожелал терпеть такое нарушение справедливости.

Это еще не все; то заблуждение, на которое я указываю, а именно то, что блага так плохо распределены между людьми, то, что у одних оказывается все или гораздо больше, чем следовало бы для того, чтобы достающаяся им доля соответствовала требованиям справедливости, а у других, наоборот, не оказывается ничего или они нуждаются в большей части тех вещей которые были бы для них необходимы или полезны; и я утверждаю, что это порождает взаимную ненависть и зависть между людьми. Далее, это вызывает ропот, жалобы, смуты, возмущения и войны, причиняющие людям бесчисленное множество бедствий. Это вызывает и бесчисленное множество вредных процессов, которые частные лица вынуждены вести между собой, чтобы, как они утверждают, отстоять свои имущества и свои права. Из-за этих процессов им приходится выносить множество физических мучений и бесчисленное множество душевных тревог; довольно часто процессы эти влекут за собой полное разорение одних и других. Вследствие этого те, у кого нет ничего или нет всего необходимого, бывают вынуждены прибегать ко многим дурным средствам, чтобы иметь возможность существовать. Это вызывает подлоги, обманы, мошенничества, несправедливости, грабежи, кражи, похищения, убийства и разбои, которые причиняют людям бесчисленное множество бедствий.

Мелье Ж. О частной и общей собственности II Деборин А. Книга для чтения по истории философии: В 2 т. М., 1925. Т. 2. С. 21--24

Жан Батист Рене Робине (1735--1820) -- французский философ-материалист, деист. Основное сочинение -- «О природе» (1761-1766).

Перестанем думать, будто бог сотворил мир, чтобы уничтожить его и создать новый, подобно ребенку, строящему карточный домик, чтобы иметь удовольствие его разрушить и построить снова; оставим эти детские идеи тем, кто считает, что всеобщий пожар уничтожит вселенную и что бог создаст затем новое небо и новую землю.

Форма мира изменяется и будет непрерывно изменяться; это превращение связано с его сущностью. Но субстанция не будет уничтожена; ничто из субстанции не может быть уничтожено. Этот вывод естественным образом вытекает из того, что было установлено выше относительно происхождения мира, а именно, что божественной природе свойственно не только существовать, но и давать также существование вне себя другой природе, миру, который всегда остается, несмотря на то, что его форма непрерывно изменяется. Для бога так же невозможно уничтожить мир, или что-нибудь в мире, как и уничтожить самого себя, ибо мир существует необходимым образом, не в силу совершенства своего существа, а в силу совершенства существа божия. Если бы мир был уничтожен, то бог потерял бы присущее ему прекрасное преимущество, свое неотъемлемое преимущество давать существование вне себя другому существу. Существование мира зависит от природы бога, а не от его воли.

Способность уничтожить или отнять существование есть фантазия, ибо всякое существо необходимо либо само по себе, либо благодаря тому существу, которое дает ему существование.

Мир всегда существовал и всегда будет существовать. Акт бога постоянен. Несотворенное существо есть не только достаточная, но и необходимая причина существования сотворенной природы. Оно не может существовать без последней. Могут произойти пожары, потопы, распады и другие катастрофы в природе, но природа переживет все эти события и не погибнет.

... Неправильно называть изменение формы концом или уничтожением мира. Все формы, которые он принимает и которые он последовательно будет принимать, каковы бы они ни были, одинаково присущи ему. Они появляются в необходимом процессе его развития, они заменяют друг друга, и их непрерывность составляет последовательное существование мира, не являясь вовсе концом или уничтожением его.

Если бы наша земля погибла от подземного огня, распространившегося от центра к поверхности ее, или от столкновения с кометой, или от какого-нибудь другого подобного естественного явления, то это было бы менее значительным событием по отношению к вселенной, чем падение хижины, опрокинутой порывом ветра на землю. Нужно быть очень наивным, чтобы видеть в таком событии конец мира. Не будем приписывать земле больше значения в системе вселенной, чем она в действительности имеет. Она не всегда находилась в том состоянии, в котором она находится сейчас, и она не всегда будет в нем находиться. Она испытала различные катастрофы, она испытывает их еще, но все эти изменения входят необходимыми элементами в план вселенной и не являются ни признаком дряхлости природы, ни предвестником ее уничтожения.

Робинэ Ж. Б. О природе. М., 1935. С. 377--379.

Клод Адриан Гельвеций (1715 - 1771) - французский философ-материалист.

Человек по своей природе и травоядное и плотоядное существо. При этом он слаб, плохо вооружен и, следовательно, может стать жертвой прожорливости более сильных, чем он, животных. Поэтому, чтобы добыть себе пищу или спастись от ярости тигра и льва, человек должен был соединиться с другими людьми. Целью этого союза было нападение на животных и их умерщвление -- либо для того, чтобы поедать их, либо для того, чтобы защищать от них плоды и овощи, служившие человеку пищей. Между тем люди размножились, и, чтобы прожить, им нужно было возделывать землю. Чтобы побудить земледельцев сеять, нужно было, чтобы им принадлежала жатва. Для этого граждане заключили между собою соглашения и создали законы. Эти законы закрепили узы союза, в основе которого лежали их потребности и который был непосредственным результатом физической чувствительности. Но нельзя ли рассматривать их общительность как врожденное качество, как своего рода нравственную красоту? Опыт показывает нам по этому вопросу, что у человека, как и у животного, общительность есть результат потребности. Если потребность в самозащите собирает в стадо или общество травоядных животных, как быки, лошади и т. д., то потребность нападать, охотиться, воевать, драться со своей добычей соединяет также в общество таких плотоядных животных, как лисицы и волки.

Интерес и потребность -- таков источник всякой общительности. Только одно это начало (отчетливые представления о котором встречаются лишь у немногих писателей) объединяет людей между собою. Поэтому сила их союза всегда соразмерна силе привычки и потребности. С того момента, когда молодой дикарьи молодой кабан в состоянии добывать себе пищу и защищаться, первый покидает хижину, второй -- логово своих родителей ^*.

Орел перестает узнавать своих орлят с того момента, когда, сделавшись достаточно быстрыми в своем полете, чтобы молнией ринуться на свою добычу, они могут обойтись без его помощи.

Узы, связывающие детей с отцом и отца с детьми, менее сильны, чем думают. Будь эти узы слишком сильными -- это было бы даже пагубно для государства. Первой страстью для гражданина должна быть любовь к законам и общественному благу. Говорю это с сожалением, но сыновняя любовь подчинена у человека любви к отечеству. Если это последнее чувство не превосходит всех прочих, то где найти критерий порока и добродетели? В этом случае такого критерия нет и всякая нравственность тем самым уничтожается.

Действительно, почему людям заповедали превыше всего любовь к богу или к справедливости? Потому, что смутно поняли опасность, которой подвергла бы их чрезмерная любовь к родным. Если узаконить эту чрезмерную любовь, если признать ее первым из всех чувств, то сын получит право ограбить своего соседа или обокрасть общественную казну для того, чтобы удовлетворить потребности отца или увеличить его благополучие. Сколько существует семейств, столько было бы маленьких народов с противоположными интересами, которые всегда воевали бы друг с другом! Всякий писатель, который, желая внушить хорошее мнение о своем добросердечии, основывает общительность на ином принципе, а не на физических и привычных потребностях, обманывает недальновидных людей и дает им ложное представление о нравственности.

Природа хотела, несомненно, чтобы признательность и привычка играли у человека роль своего рода тяготения, которое влекло бы его к любви к своим родителям; она хотела также, чтобы человек нашел в естественном стремлении к независимости силу отталкивания, которая уменьшала бы чрезмерную силу этого тяготения. Поэтому дочь радостно покидает дом матери, чтобы перейти в дом мужа. Поэтому сын с удовольствием покидает отцовский очаг, чтобы получить место в Индии, занять должность в провинции или просто путешествовать.

Несмотря на мнимую силу чувства, дружбы и привычки, в Париже то и дело меняют квартиры, знакомых и друзей. Желая обмануть людей, преувеличивают силу чувства и дружбы, общительность рассматривают как любовь или как враждебное начало. Неужели можно искренне забыть, что существует только одно такое начало -- физическая чувствительность?

Одному этому началу мы обязаны и любовью к самим себе, и столь сильной любовью к независимости. Если бы между людьми, как это утверждают, имело место сильное взаимное притяжение, то разве заповедал бы им небесный законодатель любить друг друга, разве он повелел бы им любить своих родителей и матерей? Не предоставил ли бы он заботу об этом самой природе, которая без помощи какого бы то ни было закона заставляет человека есть и пить, когда он испытывает голод и жажду, открывать глаза по направлению к свету и беречь палец от огня?

Если судить по рассказам путешественников, то любовь человека к ближним не так обычна, как это уверяют. Мореплаватель, спасшийся при кораблекрушении и выброшенный на неизвестный берег, не бросается с распростертыми объятиями на шею первому встречному. Наоборот, он старается притаиться в каком-нибудь кустарнике. Отсюда он изучает нравы туземцев, и отсюда он выходит дрожа навстречу им.

Но, скажут, когда какой-нибудь европейский корабль пристанет к неизвестному острову, то разве дикари не сбегаются толпой к нему? Несомненно, их поражает его зрелище. Дикарей удивляют новые для них одежда, наши украшения, наше оружие, наши орудия. Это зрелище вызывает их изумление. Но какое желание следует у них за этим первым чувством? Желание присвоить себе предметы их восхищения. Сделавшись менее веселыми и более задумчивыми, они измышляют способы отнять хитростью или силой эти предметы их желания. Для этого они подстерегают благоприятный момент, чтобы обокрасть, ограбить и перерезать европейцев, которые при завоевании ими Мексики и Перу уже ранее дали им образец подобных несправедливостей и жестокостей.

Из этой главы следует вывод, что принципы этики и политики должны, подобно принципам всех прочих наук, покоиться на многочисленных фактах и наблюдениях. Но что следует из производившихся до сих пор наблюдений над нравственностью? Что любовь людей к своим ближним есть результат необходимости помогать друг другу и бесконечного множества потребностей, зависящих от той же физической чувствительности, которую я считаю первоначальным источником наших поступков, наших пороков и наших добродетелей.

Гельвеций К. А. О человеке // Сочинения: В 2 т. М., 1974. С 93--97.

Кондорсе Мари Жан Антуан Никола (1743--1794) -- французский философ-просветитель, математик, социолог, политический деятель. Сотрудничал в «Энциклопедии» Дидро. Основное философское произведение -- «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума» -- вышло посмертно (в 1795 г.).

Человек рождается со способностью получать ощущения, замечать и различать в своих восприятиях составляющие их простейшие ощущения, удерживать, распознавать, комбинировать, сохранять или воспроизводить их в своей памяти, сравнивать между собой эти сочетания, схватывать то, что есть между ними общего, и то, что их различает, определять признаки всех этих объектов, чтобы легче их понять и облегчить себе процесс новых сочетаний.

Эта способность развивается в нем под воздействием внешних вещей, т.е. благодаря наличию известных сложных ощущений, постоянство которых, выражающееся в тождестве их соединений или в законах их соединений, не зависит от него. Он упражняет также эту способность посредством общения с себе подобными индивидами, наконец, при помощи искусственных средств, которые люди, вслед за первым развитием этой самой способности, начали изобретать.

Ощущения сопровождаются удовольствием или страданием. Человеку также свойственна способность преобразовывать эти мгновенные впечатления в длительные переживания, приятные или мучительные, испытывать эти чувства, видя или вспоминая радости или страдания других существ, наделенных чувствительностью. Наконец, эта способность, соединенная со способностью образовывать и сочетать идеи, порождает между людьми отношения интереса и долга, с которыми по воле самой природы связаны самая драгоценная доля нашего счастья и самая скорбная часть наших бедствий.

Если ограничиваться наблюдением, признанием общих фактов и неизменных законов развития этих способностей, того общего, что имеется у различных представителей человеческого рода, то налицо будет наука, называемая метафизикой.

Но если рассматривать то же самое развитие с точки зрения результатов относительно массы индивидов, сосуществующих одновременно на данном пространстве, и если проследить его из поколения в поколение, то тогда оно нам представится как картина прогресса человеческого разума.

Этот прогресс подчинен тем же общим законам, которые наблюдаются в развитии наших индивидуальных способностей, ибо он является результатом этого развития, наблюдаемого одновременно у большого числа индивидов, соединенных в общество. Но результат, обнаруживаемый в каждый момент, зависит от результатов, достигнутых в предшествовавшие моменты, и влияет на те, которые должны быть достигнуты в будущем...

... способность человека к совершенствованию действительно безгранична... успехи в этом совершенствовании отныне независимы от какой бы то ни было силы, желающей его остановить, имеют своей границей только длительность существования нашей планеты, в которую мы включены природой. Без сомнения, прогресс может быть более или менее быстрым, но никогда развитие не пойдет вспять; по крайней мере, до тех пор, пока земля будет занимать то же самое место в мировой системе и пока общие законы этой системы не вызовут на земном шаре ни общего потрясения, ни изменений, которые не позволили бы более человеческому роду на нем сохраниться, развернуть свои способности и находить такие же источники существования...

... природа неразрывно связала прогресс просвещения с прогрессом свободы, добродетели, уважения к естественным правам человека... эти естественные реальные блага, так часто разобщенные, что их считают даже несовместимыми, должны, напротив, сделаться нераздельными. Это будет тогда, когда просвещение достигнет определенного предела одновременно у значительного числа наций и когда просветится вся масса великого народа, язык которого повсеместно распространяется, торговые отношения которого охватят весь земной шар...

Если существует наука, с помощью которой можно предвидеть прогресс человеческого рода, направлять и ускорять его, то история того, что было совершено, должна быть фундаментом этой науки. Философия должны была, конечно, осудить то суеверие, согласно которому предполагалось, что правила поведения можно извлечь только из истории прошедших веков и что истины можно познать, только изучая воззрения древних. Но не должна ли она в этом осуждении видеть предрассудок, который высокомерно отбрасывал уроки опыта? Без сомнения, размышление одно при удачных комбинациях может нас привести к познанию общих истин гуманитарных наук. Но если наблюдение отдельных личностей полезно метафизику, моралисту, почему наблюдение человеческих обществ было бы менее полезным? Почему оно не было бы полезно философу-политику? Если полезно наблюдать различные общества, существующие в одно и то же время, изучать их отношения, почему не было бы полезно проследить последовательное развитие их во времени? Предполагая даже, что эти наблюдения могли бы быть оставлены в стороне при отыскании умозрительных истин, должно ли ими пренебрегать, когда речь идет о применении этих истин и о создании науки? Разве источником наших предрассудков и бедствий, которые они за собой влекут, не являются предрассудки наших предков? Разве одним из наиболее верных способов рассеять одни и предотвратить другие не является исследование происхождения и влияния заблуждений?..

Все говорит нам за то, что мы живем в эпоху великих революций человеческого рода. Кто может лучше нас осветить то, что нас ожидает, кто может нам предложить более верного путеводителя, который мог бы нас вести среди революционных движений, чем картина революций, предшествовавших и подготовивших настоящую? Современное состояние просвещения гарантирует нам, что революция будет удачной, но не будет ли этот благоприятный исход иметь место лишь при условии использования всех наших сил? И для того чтобы счастье, которое эта революция обещает, было куплено возможно менее дорогой ценой, чтобы оно распространилось с большей быстротой на возможно большем пространстве, для того чтобы оно было более полным в своих проявлениях, разве нам не необходимо изучать в истории прогресса человеческого разума препятствия, которых нам надлежит опасаться, и средства, которыми нам удастся их преодолеть?

Кондорсе Ж. А. Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума. М., 1956. С. 3--16.

Жюльен Офре де Ламетри (1709-1751) - французский врач, философ-материалист.

…Сущность души человека и животных есть и останется всегда столь же неизвестной, как и сущность материи и тел. Более того душу, освобожденную при помощи абстракции от тела, столь же невозможно себе представить, как и материю, не имеющую никакой формы. Душа и тело были созданы одновременно, словом одним взмахом кисти… Поэтому тот, кто хочет познать свойства души, должен сперва открыть свойства, явно обнаруживающиеся в телах, активным началом которых является душа…

Все философы, внимательно изучавшие природу материи, рассматриваемой, как таковая, независимо от всех форм, образующих тела, открыли в этой субстанции различные свойства, вытекающие из абсолютно неизвестной сущности. Таковы, во-первых, способность принимать различные формы, которые появляются в самой материи и благодаря которым материя может приобретать двигательную силу и способность чувствовать; во-вторых, актуальная протяженность, принимаемая ими за атрибут, а не за сущность материи. (132)

Ламетри Ж. Трактат о душе // Сочинения. -М., 1983. -С. 58- 60.

…Какое чудное зрелище представляет собой эта лестница c незаметными ступенями, которые природа проходит последовательно одну за другой, никогда не перепрыгивая ни через одну ступеньку во всех своих многообразных созданиях! Какая поразительная картина -- вид Вселенной: все в ней в совершенстве слажено, ничто не режет глаза; даже переход от белого цвета к черному совершается через длинный ряд оттенков или ступеней, делающих его бесконечно приятным.

Человек и растение -- это белое и черное. Четвероногие, птицы, рыбы, насекомые, амфибии являются промежуточными оттенками, смягчающими резкий контраст этих двух цветов. Если бы не существовало этих промежуточных оттенков, под которыми я подразумеваю проявления жизни различных животных, то человек, это гордое животное, созданное, подобно другим, из праха, возомнил бы себя земным богом и стал бы поклоняться только самому себе.

Вид даже самых жалких и низких по внешности животных должен сбивать спесь у философов. Вознесенные случайно на вершину лестницы природы, мы должны помнить, что достаточно малейшего изменения в нашем мозгу, где пребывает душа у всех людей (за исключением, впрочем, последователей Лейбница), чтобы мы тотчас были низвергнуты вниз. Не будем поэтому относиться c презрением к существам, имеющим одинаковое c нами происхождение. Правда, это существа второго ранга, но зато они более постоянны и устойчивы.

Если мы спустимся от наиболее развитого в умственном отношении человека к самому низшему виду растений или даже ископаемых и поднимемся от последнего из этих тел к величайшему из гениев, охватив таким образом круг всех царств природы, мы повсюду будем наблюдать разнообразие природы. Где же границы ума? В одном месте он вот-вот готов погаснуть, подобно огню, лишенному горючего материала, а там он снова зажигается; он горит в нас и руководит животными.

Здесь уместно было бы сделать любопытный экскурс в область естественной истории, чтобы показать, что животные наделены умом в меру их потребностей. Но к чему столько примеров и фактов? Не увеличивая нашего познания, они только обременили бы нас; впрочем, их можно найти в книгах неутомимых исследователей, которых я осмеливаюсь назвать чернорабочими философов.

Предоставим другим погружаться в кропотливое изучение чудес природы; пусть один проводит всю жизнь в наблюдении за насекомыми, пусть другой пересчитывает косточки ушной перепонки некоторых рыб; пусть, если угодно, занимаются измерением расстояния, какое может перепрыгнуть блоха, не говоря о множестве других ничтожных явлений. Для меня, интересующегося только философией и досадующего на невозможность расширить ее границы, единственной сферой всегда останется только деятельная природа в целом. Я люблю наблюдать ее издали, в крупном масштабе и в общих чертах, а не в частностях или в мелких деталях, которые, как бы они ни были необходимы во всех науках, накладывают на занимающихся ими печать известной ограниченности. Только при таком подходе к вещам можно утверждать, что человек не только не растение, но отличается даже от всех других животных. Надо ли снова указывать на причину этого? Она состоит в том, что, раз у человека больше потребностей, чем у животных, у него должно быть и бесконечно больше ума.

Кто бы мог подумать, что такая ничтожная причина вызвала столь большие последствия? Кто бы мог подумать, что подобное прискорбное подчинение назойливым требованиям жизни, на каждом шагу напоминающим нам о низменности нашего происхождения и нашего положения, составляет источник нашего счастья и нашего достоинства, скажу больше, даже наслаждений ума, во много раз превосходящих наслаждения плоти. Если наши потребности, в чем не приходится сомневаться, вытекают из строения наших органов, то не менее очевидно, что наша душа зависит непосредственно от наших потребностей и она настолько быстро их удовлетворяет и предупреждает, что ничто не может устоять перед ними. Необходимо, чтобы даже наша воля подчинялась им. Итак, можно сказать, что наша душа тем сильнее и проницательнее, чем больше этих потребностей, подобно тому как полководец кажется тем более искусным и энергичным, чем c большим числом неприятелей ему приходится сражаться.

Я знаю, что обезьяна похожа на человека не одними только зубами: это доказывает сравнительная анатомия. Впрочем, одних зубов было достаточно для Линнея, чтобы поместить человека в ряду четвероногих (правда, на первом месте). Но как ни велика понятливость обезьяны, человек -- существо наиболее одаренное в умственном отношении из всех четвероногих -- обнаруживает гораздо большую восприимчивость к обучению. Не без основания хвалят разумные действия животных, которых в этом отношении можно сравнить c человеком. И не прав был по отношению к ним Декарт, имевший на это свои основания. Но что бы ни говорили, какие бы чудеса ни рассказывали о животных, все это не умаляет превосходства нашей души. Конечно, она из того же теста и так же сфабрикована; все же она далеко не того же качества, что душа животных. Благодаря этому качественному превосходству человеческой души, благодаря избытку познания, вытекающему, очевидно, из строения человека, он и является царем среди животных и один только способен к общественной жизни, для которой его трудолюбие изобрело языки, а его мудрость -- законы и нравы.

Мне остается предупредить возражение, которое мне могут сделать. Если ваш принцип -- так могут сказать мне -- в общем был бы верен, если бы потребности тела являлись мерилом ума, то почему же до известного возраста, когда у человека больше потребностей, чем в какую-либо другую пору его жизни, -- потому что чем ближе он к моменту своего рождения, тем больше он растет, -- у него до такой степени слабо развит инстинкт, что без множества постоянных забот о нем он бы неминуемо погиб, тогда как животные, едва только появившись на свет, обнаруживают столько предусмотрительности, хотя, согласно вашей гипотезе и даже действительности, у них очень мало потребностей?

Это возражение покажется малоубедительным, если принять во внимание тот факт, что появляющиеся на свет животные уже провели значительную часть своей короткой жизни в утробе матери; там они сформировываются настолько, что, например, ягненок одного дня от роду бегает по лугам и щиплет траву наравне со своими отцом и матерью.

Время пребывания в утробе человеческого плода сравнительно менее продолжительно: он проводит в утробе лишь 1/25 возможной продолжительности его жизни; так как, не будучи достаточно сформированным, он не может мыслить, то необходимо, чтобы его органы имели время окрепнуть и приобрести силу, нужную для получения инстинкта; причина этого та же, в силу которой булыжник не смог бы давать искры, если бы не был твердым. Человек, рожденный более голыми родителями и сам более голый и хрупкий, чем животное, не может в короткое время приобрести ум; справедливость требует, чтобы, опаздывая в одном отношении, этот ум забегал вперед в другом. Человек ничего не теряет от того, что ему приходится ждать: природа c лихвой вознаграждает его, давая ему более подвижные и свободные органы.

Для образования рассудка, подобного нашему, требуется больше времени, чем нужно природе для образования рассудка животных: надо пройти через период детства, чтобы достигнуть разума; надо иметь в прошлом все недостатки и страдания животного состояния, чтобы извлечь из них преимущества, характеризующие человека.

Новорожденному младенцу было бы недостаточно инстинкта животных для преодоления всех немощей, обступающих его колыбель. Все хитрости животных потерпели бы здесь поражение. Дайте ребенку инстинкт, которым обладают наиболее развитые животные, и он не сможет даже перевязать свою пуповину и, тем более, отыскать грудь своей кормилицы. Оставьте животным беспомощность, присущую человеку в первые дни после его рождения, и все они погибнут.

Я рассмотрел душу как часть естественной истории одушевленных тел, но я остерегаюсь считать теорию последовательного различия между душами столь же новой, как ту гипотезу, которой объясняют эту последовательность. Ибо сколько философов и даже теологов признавали у животных душу! По мнению одного из теологов, душа человека относится к душе животных так же, как душа ангела к душе человека и, если восходить выше, как душа бога к душе ангелов.

Ламетри Ж. О. Человек-растение [5] // Сочинения. М., 1983 C. 237 -- 240

3. Задания для письменной работы

· Что имели в виду оппоненты Гельвеция под судьей?

· Как можно охарактеризовать гносеологическую позицию философа?

· В чем ее ограниченность?

· Что собой, по-вашему, представляет процесс познания в полном объеме.

2. «Человек - машина», - утверждал в одноименном произведении Ламетри. «Человек - не машина», возражал ему Дидро.

· Какие мировоззренческие установки относительно человека здесь заданы?

· Что общего между машиной и человеком? Что их отличает?

· Правильно ли высшей ценностью человека считать его интеллект, разум?

Ответ аргументируйте.

3. Французский философ Ларошфуко писал: «Миром правят судьба и прихоть». Другой француз Ш. Монтескье утверждал: «Не Полтава погубила шведского короля Карла XII, он все равно бы погиб, если не в этом, то в другом месте. Случайности фортуны можно легко исправить, но нельзя отразить событий, постоянно порождаемых природой вещей».

· Сравните эти два подхода к истории и человеческим поступкам, выявите их специфику.

· Как называется позиция Ларошфуко? Что имеет в виду Монтескье, говоря о «случайностях фортуны»?

· Что такое «природа вещей»? Как она влияет на ход событий?

· Что же, по-вашему «правит миром»?

4. Прокомментируйте слова Вольтера, который, говоря о смысле человеческой жизни, призывал каждого «возделывать свой сад», считая, что это спасает человека от «трех зол: скуки, порока и нужды».

4. Темы рефератов

1. Французский материализм XVIII века.

2. Вольтер в истории французской и мировой культуры.

3. Энциклопедия, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел и ее значение в истории Европы эпохи Просвещения.

4. Отличительные черты и представители Немецкого Просвещения.

5. Английское Просвещение.

Размещено на Allbest.ru