Исследование природы человеческой социальности в основе которой лежит жажда сопричастности и конечности бытия

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Введение

Данная работа посвящена проблеме исследования природы человеческой социальности. Понимание феноменологии смерти как фактора лежащего в основе стремления к сопричастности. Данную феноменологию мы характеризуем несколькими аспектами: принцип недостаточности, жажда сопричастности, феномен трансгрессии, смерть/опыт смерти другого, страх/влечение к смерти. Также данная работа посвящена проблеме осмысления, необходимости создавать сообщества.

Актуальность данной проблемы обусловлена двумя основными факторами:

1) Конечностью бытия; присутствием смерти в существовании всего человечества и отдельного субъекта. Актуальность исследования смерти как социального феномена обуславливается двумя группами причин,которые мы считаем основой формирования социокультурного статуса данного феномена. К первой группе причиин относятся глубинные тенденции общественного развития, которые набирают все большую популярность на современном этапе существования человечества.

Вторая группа причин актуализации изучения феномена смерти как социального феномена, связана с пониманием биологической сущности человека. В изложенном контексте особое значение имеет представление о том, что смерть есть естественная конечность существования всякого живого организма, в том числе и человека.

2) Невозможностью существования в пространстве внесоциальных границ; актуальность исследования направлена на выяснение статуса пространства в проблемном поле социальности, где рассматриваются вопросы связи пространства со структурой социума, проводится соотношение феноменов пространства с бытийственностью социальных субъектов.

Объект исследования - сущность и существование человека, человек в своей индивидуальной ипостаси и общей сущности, как живое существо и член общества.

Предмет исследования - отношение между обществом людей и общественным человеком, а также жизнь человека, взятая в аспекте конечности и бесконечности существования.

Цель исследования - изучить природу человеческой социальности в основе которой лежит жажда сопричастности и конечность бытия.

Гипотезы исследования: Стремление человека создавать сообщества, в основе которого лежит переживаемый человеком опыт смерти другого.

В соответствии с целью и гипотезой исследования нами решались следующие задачи:

1. Провести методолого-теоретический анализ концепции сопричастности.

2. Изучить экзистенциальный статус смерти.

3. Исследовать возможные практические подтверждения феноменов, описанных в анализируемых концепциях.

Методы исследования: теоретический анализ, беседа, глубинное интервью, методы математической статистики.

1. Феноменоменология сопричастности в парадигме социальной философии

1.1 Социальное пространство

Осознание того, что существование человека в пространстве внесоциальных границ, не возможно, привело меня к вопросу, который я всё чаще начала задавать себе. Что движет человеком, какая сила, в связи с чем существование человека, обречено на гибель или полное одиночество, сравнимое с символической смертью, если в его окружении нет других людей. В этот мир мы приходим одни, уходим одни, но всю нашу сознательную жизнь, нас окружают люди. Различные группы, многочисленные объединения вокруг еще не существующих идей и выдающихся личностей, наделенных чрезмерностью существования и наконец (а это могло появиться в первую очередь) социологические исследования, служащие источником познания и в то же время причиной быстро подавленной ностальгии по общинным формам бытия, неосуществимость воспроизведения которых нельзя недооценивать даже в силу тех искушений, какими они нас обольщают.

Человек рождается и в своём развитии проходит этапы социализации. Сам того не выбирая он автоматически включается в сеть взаимодействия и существования в социальном мире. Но социальное пространство, это нечто большее, чем может показаться на первый взгляд. Это не модель макро- или микро- обществ, это не группа и не ячейка общества. Социальное пространство это форма существования общественного бытия, представляющая собой совокупность конкретных условий жизнедеятельности, определяющих уровень взаимодействия общества с природой, характер регулирования общественных процессов и явлений, меру самоосуществления и развития человека.

В данной работе мною было рассмотрено направление социально философской концептуализации пространства связанного с идеей субстанциональности. Общее основание подхода заключается в том, что пространство выступает способом существования социальных объектов, социальных субъектов, ментальных систем, объединенных общностью территории или единым духовным простиранием, сотворенным культурой своего времени.

Сущностные свойства социального пространства находят свое проявление в пространстве личности, персонифицируются в социальных дистанциях, поведенческих практиках, в ценностях.

Идея субстанциональности, способна к порождению системных качеств общества, привносящей необходимую устойчивость и стабильность в отношения между людьми, институтами и другими элементами социального мира. Концепт «пространство-субстанция» имеет свои традиции в истории социального познания. Истоки субстанционального подхода к социальной пространственности можно, по нашему мнению, обозначить при анализе взглядов О. Шпенглера.

Вступая в воображаемый диалог со Шпенглером, я бы вложила в пространственность социальный смысл. Социальное пространство есть некая вселенная, состоящая из людей. Определить положение человека или какого-либо социального явления в социальном пространстве, означает определить его отношение к другим людям другим социальным явлениям.

Я придерживаюсь более широкого взгляда на социальную субстанцию и ее пространственные проявления в истории. Я думаю, что многомерность субстанции общества выражена в значимых взаимодействиях между обществом, культурой и личностью, предопределяет разные измерения социального пространства. Я считаю, что существует некая трехмерность социальной пространственности, представленной экономическим, политическим и профессиональным пространством. В этой системе можно определить положение разных социальных групп и определить социальные дистанции между ними. Пространство же, в свою очередь выражает такую форму существования элементов социального бытия, которая объективно закрепляет их положение и связи, обусловленные общественными отношениями, независимо от места их проявления.

Социальное пространство не может определяться как «часть бытия» или «форма бытийственности», более точно - это заданность бытия, его развертывание в истории цивилизаций и культур, в существовании социальных общностей и в жизненном пути личности.

1.2 «Принцип недостаточности»

Я повторяю за Батаем вопрос: для чего нам "сообщество"? Согласно автору ответ на него дается достаточно ясный: "В основе каждого существа лежит принцип недостаточности..." (принцип неполноценности). Это принцип, определяющий возможности определенного существа и направляющий их.

Главным ключевым моментом, в таком концепте личности является то, что такая принципиальная нехватка, этот принцип недостаточности, не связана с необходимостью полноценности.

Идея Батая заключается в том, что, на самом деле несовершенное существо не стремится объединиться с другим существом ради создания полноценной общности. Сознание несовершенности происходит от его собственной неуверенности в самом себе и чтобы осуществиться ему необходимо нечто другое или некто другой. Этот некто другой приводит существо в состояние осознанности в следствии того, что оспаривает и отрицает, саму суть его существования. Но если оставшись в одиночку, существо не испытывает базовой необходимости быть сопричастным с кем то, то такое существо замыкается в себе самом, усыпляется и окоченевает. Или, будучи одиноким, чувствует себя таковым лишь тогда, когда на самом деле им не является.

Цитируя Батая:

"Сама суть любого существа непрерывно оспаривается любым другим существом. Но взгляд, выражающий любовь и восхищение, трогает меня подобно сомнению касательно реальности".

"То, что я обдумываю, обдумывается не мною одним".

Дело обстоит так, как если бы мы ломились в дверь, за которой кишат мысли, могущие быть помысленными только целиком, но все их множество загораживает нам вход.

Существо стремится не к признанию, а к оспариванию для того, чтобы существовать, оно обращается к другому существу, которое оспаривает и нередко отрицает его с тем, чтобы оно начинало существовать лишь в условиях этого отрицания, которое и делает его сознательным (в этом причина его сознания) относительно невозможности быть самим собою, настаивать на чем-то. Если угодно, в качестве независимой личности: возможно, именно так оно и будет существовать, испытывая что-то вроде вечно предварительного отчуждения, чувствуя, что его существование разлетелось вдребезги, восстанавливая себя только посредством непрестанного, яростного и молчаливого расчленения.

Таким образом, существование каждого существа взывает к другому или к множеству других. Тем самым оно взывает к сообщности, сообщности конечной, ибо она, в свою очередь, полагает свой принцип в конечности составляющих ее существ, которые не потерпят, чтобы она (сообщность) не довела их до самой высокой точки напряжения образующей их конечности.

Сообщество, будь оно многочисленным или малочисленным, -- теоретически и исторически существуют лишь малочисленные сообщества -- как-то: сообщество монахов, хасидов, членов киббуца, сообщества ученых, сообщества ради "сообщества", сообщества влюбленных -- тяготеет к причастности, даже к слиянию, то есть сплавлению, в котором различные элементы становятся чем-то единым, сверхличностью, вынужденной отвечать на те же возражения, что и сознание простой личности, замкнутой в своей имманентности.

1.3 Концепция феномена сопричастности

Сообщество, социальный мир, рождается в результате сопричастности существ. Именно сопричастность существ, приводит мир к уравновешенному существованию. Но Жорж Батай, исключает возможность "окончательной слиянности в каком-то коллективном гипостазе".

Из этого следует, что, сообщество не должно ни превозноситься, ни растворять составляющие его элементы в неком возвышенном единстве, готовом упразднить и себя и сообщество как таковое. Несмотря на это, сообщество не является простым разделом в установленных им границах единой воли между многочисленными его членами, пусть даже раздел этот происходит бесцельно, то есть ради распределения "чего-то", что заведомо нельзя распределить: слова, молчания.

Говоря о принципе недостаточности, как "основе каждою существа", я задаюсь вопросом: недостаточность по отношению к чему? К существованию? Нет, Батай явно имеет в виду что-то другое.

Эгоистической или бескорыстной взаимопомощи, наблюдаемой также и в обществах животных, недостаточно даже для того, чтобы обеспечить простое стадное существование. Возможно, что стадная жизнь подчинена иерархии, но это подчинение одного члена стада другому остается единообразным, оно лишено частностей. Недостаточность не определяется моделью достаточности. Она стремится не к тому, что положило бы ей конец, а скорее к избытку неполноценности, только углубляющемуся по мере его нарастания.

Если человеческое существование есть радикальный и постоянный залог этой игры, оно не в состоянии обнаружить в себе этой превосходящей его возможности, в противном случае оно никогда бы не могло ответить вопросом на вопрос.

То, чем обусловлен принцип недостаточности, тоже может быть избыточным. Человек - неполноценное существо, обладающее избытком кругозора. Избыток неравнозначен переполнению, изобилию. Избыток недостатка, недостатком и обусловленный - это вечно неутолимое стремление к человеческой недостаточности.

Трансгрессия. Концепция феномена «перехода».

Одно из ключевых понятий постмодернизма, фиксирующее феномен перехода непроходимой границы и, прежде всего -- границы между возможным и невозможным: "трансгрессия -- это жест, который обращен на предел", "преодоление непреодолимого предела". Следовательно, уместным было бы задать вопрос: Способен ли человек, к такой форме трансгрессии, что бы преодолеть необходимость в сопричастности?

Жорж Батай выделяет два виды трансгрессии: внутреннюю и внешнюю.

Оба вида трансгресии не могут быть реализованы существом.

Внутренняя трансгресия не возможна, так как: человек не способен объединить свой внутренний опыт из за внешнего общественно-нормативного контроля, а так же из за отсроченности своего опыта во времени.

Внешняя трансгрессия не возможна, так как: сопричастность и понимание существом другого, наталкивает существо на непреодолимые барьеры языка и понимания, всегда отсроченного во времени.

"Универсальный человек, вечный, все время совершающий себя и все время совершенный" не может остановиться на этом рубеже. Бланшо и определяет трансгрессивный шаг именно как "решение", которое "выражает невозможность человека остановиться -- ...пронзает мир, завершая себя в потустороннем, где человек вверяет себя какому-нибудь абсолюту.

Как пишет Фуко, фактически "речь не идет о каком-то всеобщем отрицании, речь идет об утверждении, которое ничего не утверждает, полностью порывая с переходностью". Открываемый трансгрессивным прорывом новый горизонт является подлинно новым в том смысле, что по отношению к предшествующему состоянию не является линейно "вытекающим" из него очевидным и единственным следствием. Напротив, новизна в данном случае обладает по отношению ко всему предшествующему статусом и энергией отрицания: открываемый в акте трансгрессии горизонт определяется Бланшо как "возможность, предстающая после осуществления всех возможных возможностей... которая низвергает все предыдущие или тихо их устраняет". В этой системе отсчета Батай называет этот феномен "краем возможного", "медитацией", "жгучим опытом", который "не придает значения установленным извне границам"; Бланшо -- "опытом-пределом". Кроме того, постмодернизм однозначно связывает акт трансгрессивного перехода с фигурой "скрещения" различных версий эволюции, что может быть оценено как аналог бифуркационного ветвления.

Разделение опыта смерти другого.

Жизнь или человеческое существование завершается смертью. Знание о смерти не оставляет людям иного выбора кроме жизни в некотором постоянном отношении к смерти. Феномен смерти как экзистенциальной данности как бы продолжает себя в философии «бытия-к-смерти», где смерть, скрепляя собой абсурдную свободу субъекта, является также и стимулом субъекта. В соответствии с этим, неизбежная конечность бытия-в-мире заставляет человека взять на себя ответственность за полное осуществление каждого момента существования, за исполнение своего существования.

Каждый человек живущий на этой планете, душой ощущает свое бессмертие. Физическая оболочка становится негативным фактором, который ставит человека в ситуацию конфликта и сомнения относительно бесконечности своего существования. Душой, я чувствую себя бессмертной, но тело, которое на протяжении времени теряет свою силу, энергию, красоту заставляет меня думать, что и душа моя способна на гибель. Природа человека на столько парадоксально по моему мнению, на столько иррациональна психика человека, что на протяжении долгого времени, общаясь с людьми и сталкиваясь не раз со смертью лично и через опыт другого, я всё больше понимаю, что человек способен признать конечность жизни другого, но не свою собственную. Утрата близких людей оставляет непоправимый след на нашей жизни, но смерть другого поддается большему осмыслению и большему уровню осознанности чем смерть своя, собственная. Это связано с тем, что человек способен лишь на то, чтобы принимать на себя смерть другого как единственную смерть, имеющую к нему касательство, - вот что лежит в основе открытия какого-либо сообщества.

Процитирую Жоржа Батая:

"Очевидец смерти себе подобного может существовать впредь только вне себя". Безмолвная беседа, которую человек ведет с умирающим, держа его руку в своей руке, длится не только для того, чтобы помочь ему умереть, но и разделить одиночество этого события, которое кажется его полным и неразделимым достоянием в той мере, в какой оно лишает его любого достояния".

Но умирая, ты не только отдаляешься. Ты еще здесь, ибо даришь мне свое умирание как соглашение, превозмогающее любую муку, и я лишь тихонько вздрагиваю от того, что тебя раздирает, теряя дар слова заодно с тобой, умирая с тобой и без тебя, позволяя себе умирать вместо тебя, получая этот дар, непосильный ни для тебя, ни для меня". На все это существует такой ответ: "Ты живешь той иллюзией, от которой я умираю". А на это можно ответить так: "Иллюзией, которая умерщвляет тебя, когда ты умираешь".

Человек не способен существовать за рамками социальности. Все социальное пространство человека можно определить его положение или социальным явлением в социальном пространстве, это означает определить его отношение к другим людям другим социальным явлениям.

Так как социальное пространство формирует личность таким образом, что человек не способен на трансгрессивные механизмы, человек существует в обществе, законы которого, были заложенные самой природой человека. Альтернативой этому может быть приведена модель структуры психики второй топики З. Фрейда: Ид, Эго, Супер-Эго. У человека всегда будут функционировать тенденции бессознательных импульсов направленных на реализацию внутреннего опыта, желаний и внутренних переживаний (внутренняя трансгрессия), но реализация этих импульсов будет искажаться или вовсе не будет возможна в связи с противостоянием Супер эго, как элемента интериоризации всего социального пространства (внешняя трансгрессия).

Сообщество, социальный мир, рождается в результате сопричастности существ. Именно сопричастность существ, приводит мир к уравновешенному существованию. В модель концепта сопричастности лежит опыт смерти другого. Этот опыт смерти другого порождает в человеке жажду сопричастности, а это в свою очередь приводит к формированию социального пространства. Предположительно, если человек(ребенок) задействует интериоризирующие механизмы, для необходимости правильного тестирования реальности, то и сам феномен смерти, подвергается интериоризации. В результате человек способен лишь на то, чтобы принимать на себя смерть другого как единственную смерть, имеющую к нему касательство, - вот что лежит в основе открытия какого-либо сообщества.

2. Смерть как фактор самоконституирования личности

2.1 Экзистенциальный статус смерти.

Смерть незримо и постоянно присутствует в жизни каждого человека. Люди редко о ней задумываются, срабатывают механизмы психической защиты, но она властно вторгается в нашу жизнь при уходе из нее наших близких, знакомых и малознакомых людей. Болезни и старость заставляют задуматься о бренности земного существования. Нашей жизни на Земле рано или поздно приходит конец. Мы все знаем это и вынуждены жить под постоянным гнетом отсроченного смертного приговора. Он неизбежен и человек всегда в глубине души страшится его. И человек, рано или поздно, но всегда осознает это. И если человеческая жизнь это всего лишь краткое, исчезающее мгновение по сравнению с бесконечной протяженностью времени, стремительный переход из ничего в ничто, просто вспышка света в бесконечной и беспредельной тьме (появится, померцает и исчезнет навсегда), и все мы действительно живем в ожидании неминуемой смертной казни, то против этого восстает все наше существо. А ведь к этому неизбежно добавляются еще и превратности нашей повседневной жизни, все эти наши болезни и неудачи, несчастья и огорчения, гибель, уход из жизни близких людей и наша собственная старость. И тогда с неизбежностью возникает вопрос о цели и смысле нашего существования. И это давит на психику человеку, приводит к психоэмоциональному дискомфорту, а иногда и к выраженной патологии.

В какой то момент неизбежно происходит осознание человеком своей конечности. Люди стареют: неуклонно дряхлеет тело, ослабевает память, наваливаются болезни, жизнь все меньше и меньше радует, впереди смерть. Человек понимает, что он умрет, что его дети умрут, и внуков его ждет все тажа участь. Может надо жить по принципу: "Один раз живем, и после нас хоть потоп"! Если, как утверждают материалисты-атеисты, после смерти человек остается жить только на земле в своих делах да еще некоторое время в памяти потомков, но и человечество тоже когда-либо исчезнет, то неизбежно следует вывод - спешите жить сейчас и здесь!

К чему иногда приводят подобные взгляды при их последовательном логическом развитии, обосновании и попытках применения на практике давно известно. Рушится система ценностей и ориентиров, и как говорил один из героев Достоевского, если Бога нет (а значит, нет и бессмертия), то какой же я штабс-капитан? Если нет бессмертия, и для человека все заканчивается физической смертью, полным небытием, тогда человеку сложно объяснить, почему ему нельзя воровать, убивать, для чего ему необходимо обуздывать некоторые свои желания и стремления.

Приходится прибегать к концепции разумного эгоизма, доказывать, что подобное поведение, с учетом интересов других, в конечном счете, более выгодно человеку, или делать упор на чувство страха, но все это шаткие подпорки. А доказать, что природа человека добра, что у него имеется естественная склонность к миролюбию и отвращение к злу, этого еще никому не удалось убедительно сделать.

Впрочем, даже признание положения о личном бессмертии (сомнения в глубине души все равно остаются) не освобождает человека от тревоги и страха. Более того, присоединяются опасения о возможном возмездии за прегрешения земной жизни.

Врачу-психотерапевту в своей повседневной практике приходится сталкиваться при лечении пациентов и с такими сложными смысложизненными проблемами, как вопросы жизни и смерти, вопросы о смысле человеческого бытия. Когда нормальные механизмы психической защиты сдают, тревога прорывается, превращается в страх и возникает та или иная психическая патология. В легких случаях это снижает плодотворность, эффективность и качество жизни человека, препятствует его дальнейшему росту и развитию, отравляет ему удовольствие от процесса жизни, а в тяжелых приводит к выраженной дезадаптации. Диффузная, базальная тревога, подрывающая основы мироощущения, практически непереносима. Она перерастает в ужас, поэтому неосознанная тревога всегда стремится воплотиться во что-то конкретное, осознанное. С конкретным, определенным страхом всегда легче справится, с ним можно пытаться бороться, избегая предмета или ситуации, которые вызывают этот страх.

Так человек может защищать себя от страха небытия с помощью сохранения символической связи с матерью, но это будет мешать его индивидуализациии и осложнять процесс формирования психически и социально зрелой личности. Вторично возникшая неполноценность в свою очередь может провоцировать возникновение патологии. Очень часто в основе невроза навязчивых состояний, разнообразных фобий лежит угроза личной безопасности и неосознаваемый страх смерти.

Наиболее явно это проявляется в случаях невротической ипохондрии и деперсонализации.

У людей религиозных тревога смерти менее выражена.

Выше она у потерявших одного из родителей, а также у правонарушителей и подростков. Усиливается тревога и по мере приближения людей к своему жизненному финалу, особенно если они отличались психологической незрелостью и были мало вовлечены в социальную активность. Отмечается положительная корреляция между страхом смерти и невротизмом.

Но в своей повседневной жизни люди обычно используют неосознаваемые механизмы психической защиты, и у них тревога по поводу смерти присутствует на уровне бессознательного. Страх смерти живет в глубине их психики и редко переживается во всей своей полноте.

Проблема смерти издавна занимала лучшие умы человечества. Momento mori или помни о смерти! - любили повторять еще древние Римляне. Скорее всего, они понимали под этим, что жизнь, как писал значительно позднее известный пролетарский писатель, нужно прожить так, чтобы не было потом мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Еще на заре античности пифагорейцы (а вслед за ними Платон) утверждали, что истинно мудрый человек не только не боится смерти, но и стремится к ней, и эта жизнь дана человеку лишь для подготовки к жизни истинной, к жизни души в мире идеальном, которая наступит после смерти тела. Поэтому истинная философия, для Платона, это путь познания, добродетели и любви и, как это ни парадоксально, как бы упражнение в смерти (Федон) и одновременно подготовка к подлинной жизни, упражнение в истинной жизни, жизни в чистом пространстве духа, в идеальном мире. Еще Сократ полагал, что высший долг человека - это его попечение о собственной душе. Для Платона заботится о душе, это стремление приобщиться к Миру Вечного - к Идеальному Миру, к отрыву души от чувственного, материального и приобщение ее к идеальному уже здесь, в мире земном. И занятие философией - лучшее средство для этого, так как оно способствует максимально возможному душевному очищению и правильной жизни. И Цицерон считал, что смысл занятий философией - это подготовка к смерти, а Сенека добавил, что только тот человек воистину наслаждается жизнью, кто согласен и готов оставить ее. А святой Августин полагал, что только перед лицом смерти по-настоящему рождается человек. И Монтень писал, что наш последний день приближает нас к смерти не больше, чем любой другой день нашей жизни, что не последний шаг создает усталость, он лишь обнаруживает ее. Философы, исследовавшие эту проблему, в основном сходились во мнении, что, принимая смерть в расчет, помня о ней, человек начинает жить лучше и осмысленнее, дорожа и наслаждаясь каждым часом своей быстротечной жизни. Осознание неизбежности смерти, по мнению Мартина Хайдегера, побуждает человека к переходу на более высокий модус существования. Согласно его взглядам, человек либо находится в состоянии забвения бытия, либо в состоянии его осознания. Если жизнь человека проходит в суете повседневных, мелких дел, то он порабощен вещами и живет, не осознавая своего бытия. Его жизнь становится скучной и мелкой. Человек теряет себя, и такое существование становится его обычным состоянием. Он превращается в автомат, механизм, становится рабом обстоятельств, марионеткой, теряет свободу, утрачивает цель и смысл своего существования. А когда человек непрерывно сознает свое бытие, он чувствует не только его мимолетность, но и свою ответственность за него. Он начинает ощущать себя своим собственным творением и способен осознанно изменять себя. "Физически смерть разрушает человека, но идея смерти спасает его" - пишет в своей книге "Экзистенциальная психотерапия" Ирвин Ялом. Смерть это факт жизни, и смерть это часть жизни. Ее игнорирование суживает диапазон жизненного восприятия, и наше существование обедняется этим. Отрицание факта смерти, неосознанная защита от него при помощи наших защитных психических механизмов, суживает восприятие жизни, обедняет его и означает отрицание нашей собственной природы как смертных земных существ. Осознание смерти, осознание хрупкости человеческого бытия наоборот возвращает человеку вкус к жизни. Вот почему некоторые так любят риск, даже смертельно опасный риск. И как писал великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин: "Есть упоение в бою и в бездне мрачной на краю". Великие истины жизни всегда находят свое отражение в великих произведениях искусства. Пьер Безухов, приговоренный к расстрелу, смертельно раненый Андрей Балконский из "Войны и мира", умирающий от опухоли Иван Ильич из "Смерти Ивана Ильича" Льва Толстого, все они начинали иначе воспринимать жизнь и ее ценности перед лицом смерти, все они внутренне менялись в лучшую сторону. Подтверждением этому могут служить и отзывы людей, столкнувшихся с угрозой неминуемой смерти, что называется, в расцвете лет и сил, многочисленные примеры лиц прошедших через суицид или столкнувшихся с угрозой их жизни в результате несчастного случая или смертельно опасной болезни. Многие из них отмечали в себе после этого большие изменения, становились более открытыми, терпимее относились к людям и их недостаткам, меньше обращали внимания на мелкие неприятности повседневной жизни, начинали жить более возвышенными духовными интересами. Они перестали откладывать свою жизнь на потом, стали полнее и острее чувствовать природу, больше радоваться мелким, но приятным моментам жизни, ценить общение с близкими: родственниками и друзьями. Почему люди боятся умереть? Основные причины три: это страх неизвестности (будет что-то после смерти, не будет, а если будет, то что?), страх физических страданий в процессе умирания и просто нежелание уходить из этой жизни со всеми ее радостями, делами и волнениями. Но самое главное это все же страх личного исчезновения, перспектива потери себя, боязнь превратится в ничто. Все остальное - это страхи и переживания связанные с уходом из жизни, но не страх самой смерти. Если нет реального пути, нет надежды, избежать чего-то тягостного, неприятного и опасного, то сама эта неотвратимость вызывает у человека чувство беспомощности и порождает тревогу. И тогда человек начинает себя от нее защищать. Люди постоянно защищают себя от страха смерти. Им хочется личного бессмертия, они жаждут его. В человеке изначально заложено стремление быть, существовать, а сам факт смерти, угрожает этой базовой потребности. В таких условиях человек неосознанно включает защитные механизмы своей психики. При этом в основном используются приемы рационализации, смещения, вытеснение, сублимации и конверсии. Взрослый человек может постараться отнестись к факту неизбежной смерти рационально, еще античные стоики и эпикурейцы утверждали, что смерти боятся глупо, когда человек еще есть, смерти еще нет, а когда она наступила, то человека уже нет. Не только психологи, но и психотерапевты часто обходят молчанием вопросы, связанные с наличием у пациентов переживаний по поводу страха смерти. Они либо игнорируют их, либо объясняют другими причинами, которые лучше вписываются в их психотерапевтическую концепцию. Основной механизм бессознательной защиты от тревоги по поводу смерти - это отрицание. В процессе психотерапии отрицание смерти пациентом наслаивается на отрицание ее врачом, что приводит к уходу подобной проблематики из поля их зрения. Суть отрицания в том, что смерть временное явление подобное сну. Дети, столкнувшись с проявлениями смерти, пытаются осмыслить их, а затем как-то защитится от нее. Основные способы защиты: это иррациональная убежденность ребенка в собственной исключительности (все умрут, а я останусь жить, так как я не такой как все) и то, что появится некий спаситель или спасительное средство, которые помогут избежать всеобщей участи. Персонификация смерти, когда в возрасте пяти - десяти лет смерть наделяется конкретным обликом, что снижает уровень психического напряжения. Высмеивание смерти. Детские страшилки. Бравада перед лицом опасности и возможной гибели (перебежать дорогу вблизи транспорта). Дополнительно используются различного рода действия направленные на достижение личного хотя бы символического бессмертия. Слава, власть, богатство, дети - все это суррогаты бессмертия. Наиболее травмирующее действие оказывает смерть близких людей. На ребенка особенно сильно действует смерть детей, особенно брата или сестры, а также родителей. По некоторым данным свыше 60 процентов шизофренических пациентов имеют в анамнезе раннюю потерю родителей или родного брата или сестры. Среди невротиков и психотиков доля потерявших хотя бы одного из родителей выше, чем в среднем среди популяции. Тут могут сказываться и горечь от потери близкого человека, и чувство вины, и страх собственной смерти. Имеется положительная корреляция между возрастом госпитализации человека с нервно-психическим заболеванием и возрастом смерти его родителей. Когда человек неожиданно узнает о том, что он смертельно болен, первая его реакция - это реакция отрицания. Иногда возникает ощущение, что он просто не понимает, о чем ему говорят. Затем человек начинает думать, что это ошибка, что этого не может быть. Некоторых людей практически сразу охватывает сильная паника. Реже это гнев, негодование, ощущение какого-то предательства. А нормальная реакция после подобного известия у большинства людей - это чувство краткого ошеломления, затем тревога и ужас, далее отрицание, а затем уяснение существующего положения вещей и конструктивный поиск оптимальной стратегии поведения. Смертельная опасность - это так называемая пограничная ситуация, когда человек лицом к лицу сталкивается с глубинными проблемами своего существования в этом мире. Опыт пребывания в подобной ситуации может в корне изменить стиль и направление всей жизни человека. Живя в повседневной суете, люди часто откладывают значимые перемены в своей жизни на потом. Они забывают, что их земное существование может в любой момент прерваться и полноту нашего существования нельзя отложить на неопределенное будущее. Подлинная жизнь идет только в момент настоящего. Так реальная угроза жизни способна излечить человека от психоневроза. Человеку становится просто не до глупостей, и тогда такая мелочь как навязчивость исчезает как бы сама собой. Осознание возможности смерти может катализировать личностные изменения в положительную сторону. Конфронтация со смертью, при правильном отношении к ней, изменяет жизненную перспективу, и человек способен обрести новый взгляд на свою жизнь, жить полнее и продуктивней. Обычно каждый человек имеет тот или иной опыт встречи со смертью, надо лишь помочь вновь осознать его и правильно, продуктивно пережить. Если умер кто-то из близкого окружения, то это всегда возможность расширить горизонт человека, обратиться к глубинным сторонам его существования, добиться личностного роста. Так в системе экзистенциальной терапии врач-психотерапевт не стремится полностью убрать тревогу смерти у своих пациентов, так как она способна до определенной степени выполнять положительную функцию, способствует положительным личностным изменениям. Он борется с ее крайними и нерациональными проявлениями, мешающими человеку полноценно жить. Тревога смерти обратно пропорциональна удовлетворению от жизни. Поэтому основное направление, должны быть направлены на повышение удовлетворения человека от жизни. Впрочем, о конкретных приемах психотерапевтической работы тут говорить наверное не стоит.

2.2 Смерть как социальное отношение

Актуальность исследования смерти как социального феномена обуславливается двумя группами причин, которые мы считаем основой формирования социокультурного статуса данного феномена.

К первой группе относятся глубинные тенденции общественного развития, которые набирают все большую популярность на современном этапе существования человечества. Таким образом, в сознании общества формируется новое представление о возможности избегания смерти, и в конечном итоге жизнь как предмет торга становится стереотипом и формирует в обществе новую идеологию взаимоотношений понятий «жизнь» и «смерть».

Вторая группа причин актуализации изучения феномена смерти связана с биологическим пониманием сущности человека. В этом случае особое значение имеет представление о том, что смерть есть естественная конечность существования всякого живого организма, в том числе и человека. Это по сути биологическое, позитивистское понимание смерти исключает ее как феномен из социального и духовно-индивидуального бытия человека, переводя конечность существования отдельной личности в бесконечность существования социума.

Вышесказанное указывает, что смертность была и остается важнейшим условием функционирования любой социальной системы. В контексте биологических теорий о человеке возникает и третья сторона причин рассмотрения смерти как социального феномена: человечество осознает факт своей конечности уже не только как конечности существования отдельного индивида, но и как конечность некой целостности.

Ключевым моментом всех причин актуализации исследования смерти как социального феномена становится страх принятия смерти как конечности, т.е. как биологического факта, и желание смерти избежать. Именно из внутренних резервов развития общественного сознания рождается целый спектр проблем как адаптационный механизм к собственной конечности. Страх смерти играет ключевую роль в генезисе и эволюции общества, культуры, философии, социальных институтов.

Отношение к смерти определяет формы всех религиозных культов и верований, лежит в основе многих философских построений, научных поисков в области психологии, антропологии, демографии.

2.3 Смерть в обществе постмодерна

В эпоху модерна, которая начинается с рационализма, чувства, в том числе и религиозный опыт, подвергаются сомнению. Я сомневаюсь, следовательно я мыслю, я мыслю, следовательно я существую. Чувствам нельзя доверять, они могут обмануть. Ведь, например, если я ничего не вижу - это не значит, что ничего нет… Первопроходцы модерна исходят из того, что необходимо создать такую культуру мышления, которая бы позволяла найти объективную истину. Без личного пристрастия, без личного мнения. Таким образом, появляется наука, которая является молодым изобретением - ей фактически несколько веков.

В эпоху модерна выдвигаются и другие идеалы:

1. Гуманизм и антропоцентризм. Человек признается высшей ценностью. Его природа - положительная, хорошая, добрая, конструктивная (здесь видим попытку преодолеть средневековую «медитацию» на тему греховности человека). Человек - центр притяжения всего, а не Бог (переход от теоцентризма). 2. Прогресс. Античное представление о времени и ходе истории - это круговорот.

Если человек положительный и конструктивный по своим потенциалам, значит, он может построить лучший мир. Отсюда грандиозные эксперименты модерна, которые вылились в появлении концепций построения рая на земле, например, социализма.

3. Нравственность. К людям надо относиться гуманно, по-человечески. Если средневековая нравственность опирается на христианскую этику, то в модерне параллельно с ней появляется атеистическая нравственность, основанная на гуманизме.

В итоге, идеал человека в эпоху модерна выглядит так:

Рациональный,

Прогрессивный,

Конструктивный,

Нравственный,

Ищущий истину,

И этот идеал терпит крах в постмодерне. Фуко говорит: «Человек умер». Такой идеал, который предлагает модерн, недосягаем… Жизнеспособным показал себя другой тип человека. Он назван человеком массы, человеком-роботом, постчеловеком. Это существо не рациональное, разумное, а практичное. Оно интеллектуально примитивно, но знает свою функцию и старается ее более-менее хорошо выполнять. Не надо думать, надо знать, с кем наладить связи, где подписать такой-то документ, с кем договориться. Здесь не нужна философия и наука, здесь не нужно искусство - здесь надо быть просто практичным и организованным. Человек превратился в функцию, и чем лучше он ее выполняет, тем больше шансов у него занять главенствующую позицию в иерархии. По-настоящему умный, мыслящий человек не может продвинутся по карьерной лестнице, и если он все же делает карьеру, то это есть измена своим принципам.

Ключевое понятие философии постмодернизма - «симулякр». Симулякр - это симуляция чего-то. Это о чем-то, но не что-то. Бодрийяр, который разрабатывал в философии это понятие, говорит, что постмодернистская культура наполнилась «абсолютными симулярками». Это симулякры без первоисточника. Т.е. они симулируют то, чего нет на самом деле. Мир симулякров - это мир, в котором погрязла современная западная культура. То явление, которое условно можно назвать массовой культурой, плодит абсолютные симулякры в огромном количестве. Сам язык стал набором не слов, за которыми стоит какой-то смысл, а набором симулякров. Абсолютными симулякрами, например, являются понятия «демократии», «тоталитаризма». В других науках мы тоже наблюдаем обращение к симулякрам, грандиозную имитацию истины. Да и само слово «истина» разоблачают в наше время как один из симулякров. Пилатовский вопрос «Что есть истина?» в постмодернистском контексте озвучен так: истины нет, есть игра слов. Постмодернизм видит реальность как Текст.

Постмодернистская культура - это культура упрощения, чтения великих мыслителей в сокращении и по афоризмам, опримитивления их. Это культура чувства, но не мысли, дионисического, но не аполлонического. Мы живем в эпоху, когда думающий человек не нужен. Он деструктивен. Мы живем в эпоху практичных людей. Философия стала особенно ненужной, и тот факт, что сейчас ею занимаются многие, только подтверждает это. Философия стала способом человека массы имитировать свою элитарность. Он делает ее маленькой, он сводит ее до своего примитивного уровня. Он цитирует бесконечно великих философов, но он никогда их не читал, он просто нашел эту фразочку в социальной сети и решил ее «перепостить». Философия стала ненужной, потому что она является элитарным занятием, занятием, на которое способны только люди элиты, она является образом жизни. Но человек массы вытеснил ее из своей жизни.

Эрих Фромм называет человека эпохи постмодерна - психологическим роботом. Человеком-роботом. В Средние века был ориентир на человека, который познает истину в религиозном опыте. В модерне - ориентир на науку и Разум. Постмодерн - это бердяевское «Новое Средневековье», здесь чувство становится доминирующим. Но только не чувство, а притворство. Человек-робот воспитал в себе культуру притворства, но не чувства. Его внутренний мир разорван с внешним. Он почти не испытывает то, что Маслоу называет пиковыми переживаниями. Человек массы - существо безтворческое, но говорящее о творчестве («смерть творчества»). Путь самоактуализации закрыт для него. Но самоактуализация это проявление внутренних потенциалов, творческих и просто человеческих (свобода, любовь, счастье, радость). Не умея чувствовать в глубине, человек массы опирается на внешние эмоции. Он не любит, но плачет, глядя на любовь героев дешевого сериала. Это не его чувства. Человек массы в плане эмоций - это не огонь, это тлеющие угольки.

Смерть отдельного человека существует лишь тогда, когда он перестаёт существовать. Ожидание смерти в качестве симулякра смерти постоянно нависает над жизнью отдельного субъекта, а соответственно, нависает и чувство, прототипом которого было представление смерти скелетом с косой - страх смерти. В соответствии с этим постмодернистские концепции выдвигают предположение о переходе смерти как феномена в ранг всеобщего эквивалента. Определение смерти всеобщим эквивалентом приводит к определению неотступного, навязчивого страха смерти центральным двигателем политической экономии и культуры, таким же, как и безудержное стремление отменить смерть.

Заключение

сопричастность социальный трансгрессия самоконституирование

Представления человека о предстоящей смерти являются неотъемлемым компонентом личностного знания, они объединяют когнитивные и ценностные элементы, имеют непосредственную практическую направленность. Осознавая смерть, человек выявляет и актуализирует в себе такую структуру Я, которая целиком отлична от "абстрактного я". Я обретает свою человеческую самость, витальную идентичность лишь в форме "я, которое умирает". Поэтому осмысление и переживание события смерти, включение его в социокультурное пространство сопутствует человеческой жизни, делая её именно человеческой.

Российская ситуация на рубеже тысячелетий характеризуется как кризисная ситуация, которая имеет негативные последствия. Важнейшим следствием этого кризиса оказывается смена приоритетов в сторону витально-гедонистической ориентации. В погоне за принципом "иметь" человек забыл принцип "быть". Наблюдается преобладание утилитарно-потребительского отношения к человеку, господство технократического мышления вместо принципа гуманистической рациональности. А "избыточная субъективность" приводит к тому, что человек утверждается, стремится выделиться, доминировать, но не совершенствуется и не познаёт.

Смена ценностных приоритетов, достижения научно-технического прогресса, медицинской науки и практики способствуют изменению отношения к смерти. Современный человек, безусловно, так и живёт - к смерти, но он не задумывается над перспективой своего существования: умирание и смерть воспринимаются скорее как данность, а не как заданность.

Этому способствует и развитие современной массовой культуры. В средствах массовой информации количественные данные настолько велики, что особая личностная значимость смерти полностью нивелируется потоком бесстрастных цифр и массовым характером самого события смерти. Более того, в условиях практического отсутствия социальных, религиозно-философских и психологических систем, которые могут быть противопоставлены страху смерти, танатофобия становится препятствием для восприятия смерти на личностном уровне. Следствием этого становится возрастающая утрата чувства ценности жизни и таких её аспектов как культура отношения к событию смерти и процессу умирания.

Современное общество, демонстрируя витально-гедонистическую ориентацию и предоставляя человеку широкие технологические возможности, вместе с тем обостряет проблему достойной жизни и достойной смерти. В начале XXI века представления об основах человеческого бытия, представление о конечном оказались утрачены, от чего ценность индивидуальной жизни резко снизилась.

Деструктивное отношение к смерти как социальному событию выступает одним из показателей кризиса в современном российском обществе. Отчуждение от события умирания, отрицание смерти и деритуализация как общая тенденция социума ведёт к процессу постепенного разрушению социальных и духовных ценностей и традиций, способных интегрировать социум в критические моменты и решить проблему духовной пустоты. То есть, одновременно с распространением деструктивного способа отношения к смерти проявилась его ущербность: тотальное отталкивание смерти порождает духовный вакуум, способствует девальвации значимых аспектов жизни человека и общества - культуры отношения к смерти и умиранию. Деструктивное отношение к смерти предстаёт как позиция жизнеотрицания. Поэтому истоки современного социального и духовного кризиса обнаруживаются в утрате фундаментальных основ человеческого существования. Следовательно, соответствующим образом должны быть ориентированы и поиски путей выхода из этого кризиса.

Социальные реалии третьего тысячелетия ставят человека перед альтернативой: "смерть достойная" или "смерть забытая". Но поскольку этот проблемный выбор находится внутри, а не вне человеческого существа, взятого как на индивидуальном, так и на социальном уровнях, то и его решение должно исходить главным образом изнутри самого человека.

Человек - это воплощение диалектического единства жизни и смерти, исходя из этого, такие понятия как "достоинство", "уважение" применимы не только к жизни, но и к смерти. Не случайно уважительное отношение к смерти и умиранию присуще лишь тем культурам, в фундаменте которых заложено уважительное отношение к человеку как самоценной индивидуальности, существование которой значимо не только для близких, но и для социума в целом.

Современному человеку необходимо обратиться к самому себе и вспомнить, что он такое есть. И в этом смысле помнить о себе - значит встать на путь обретения полноты бытия через возрождение идеи целостного (жизнесмертного) человека.

В связи с этим основную задачу, стоящую перед современным человеком и обществом (поскольку оно является единственным способом существования человека социального), можно формулировать как "возрождение и дальнейшее совершенствование человеческих качеств", то есть человеческой культуры и, прежде всего, таких её составляющих, как гуманизм, уважение, милосердие, любовь и достойное отношение к каждому отдельному человеку, к его жизни и смерти.

На основе гуманистической ориентации возникает понимание развития потенциала человека и общества, восприятие человека как целостности, а не совокупности его качеств и поступков. Именно такое отношение к жизни и смерти выступает показателем развития общества, её гуманистических традиций и возможностей. И это задаёт следующую перспективу: осмысление жизни и смерти как гармоничного единства и поиск новой социокультурной (гуманистической) модели отношения к смерти. Бытие-к-смерти должно стать бытием-к-жизни, поскольку смерть несёт в себе некий фундаментальный смысл, задающий масштаб подлинных духовных ценностей. Принятие гуманистической модели отношения к смерти повлечёт за собой принципиальное изменение социальных отношений.

Итак, возможности будущего развития российского общества связаны с необходимостью обретения культуры отношения к смерти и умиранию, а также с необходимостью выработки отношения к этим событиям как событиям естественным и необходимым, более того, обладающим специфической человеческой значимостью. Способность человека вопрошать о своём бытии характеризует его как существо духовное, поэтому вполне закономерным оказывается представление о смерти не как о безличной кончине, а как о достойном завершении жизни, поскольку сама "жизнь есть помышление о смерти".

Литература

1. Батай Ж. Внутренний опыт. СПб.: Аксиома, 1997.

2. Бауман З. От паломника к туристу // Социологический журнал. 1995. № 4. С. 133-154.

3. Бауман З. Индивидуализированное общество. М.: Логос, 2002.

4. Бидан М. Морис Бланшо, невидимый собеседник.// Логос. 2000. № 4, С. 134-159.

5. Бланшо М. Опыт предел // Танатография эроса. Жорж Батай и французская мысль середины ХХ века. СПб.: Мифрил, 1994.

6. Бланшо М. Последний человек. СПб.: Азбука, 1997. 11.

7. Бланшо М. Неописуемое сообщество. М.: МФФ, 1998. 12.

8. Бурдье П. За рационалистический историзм // Шматко Н.А. (ред.) Социо-Логос постмодернизма. Альманах Российско-французского центра социологических исследований ИСРАН. М.: Институт экспериментальной социологии, 1996. С. 9-29.

9. Вернадский В. И. Биосфера и ноосфера. М.: Айрис-Пресс, 2004.

10. Зенкин С. Морис Бланшо: отрицание и творчество // Вопросы литературы. 1994. № 3. С. 170-191. 17. Зенкин С. (1999). Жорж Батай: между возможным и невозможным // Иностранная литература. . № 7. С. 48-66.

Размещено на Allbest.ru