Фридрих Ницше

Размещено на http://www.allbest.ru/

КУРСОВАЯ РАБОТА

ФРИДРИХ НИЦШЕ

Введение

Фридрих Ницше - немецкий философ и литератор. Он - явление исключительное во всех отношениях. Его труды при жизни не были восприняты современниками, а после смерти подверглись фальсификации. Его философия сразу же стала вызывать яростные споры, не утихающие по сей день. Его считали идеологом нацизма, но это совершенно не так. Очень многие считают, что идеи Ницше - это следствие болезни, по нашему же мнению, они оказались предвестниками того массового безумия, которое творилось в Европе первой половины XX века и которое угрожает нам и сегодня. Подлинная философия Ницше настолько непревзойденна, убедительна и проницательна, как никакая другая существовавшая до нее или возникшая после. Читая его, вы понимаете, что философия действительно воздействует на умы. Насколько мы можем судить после прочтения его произведений «Так говорил Заратустра», а также посмертно изданной «Воли к власти» позиция Ницше является достаточно устойчивой, но его мысль постоянно развивалась в разных направлениях.

Это значит, что он часто противоречит сам себе или оставляет вопрос открытым для противоречивых толкований. Однако некоторые понятия вновь и вновь встречаются в его работах, в чем можно обнаружить элемент систематичности. Нас заинтересовали такие концепты как сверхчеловек, вечное возвращение и воля к власти. В данной работе мы попытаемся проанализировать данные понятия. Все эти комплексы взаимосвязаны, но в то же время представляют собой вполне самостоятельные учения. Мы заметили, что понятия вечное возвращение и сверхчеловек служат для раскрытия смысла воли к власти. Невозможно описать последний концепт, не обращаясь к первым двум и не зная их значения в философии Ницше.

1. Философия культуры Ф. Ницше

Начало научной деятельности Ницше пришлось на рубеж 60-70-х годов, когда он был студентом Боннского и Лейпцигского университетов, а затем получил профессуру в Базеле. Его первые работы были посвящены греческой культуре: «Гомер и классическая филология», «Гомеровское соревнование», «Философия в трагическую эпоху Греции» и др.

Но, пожалуй, самым известным сочинением данного периода стало «Рождение трагедии из духа музыки», созданное под влиянием не только античных источников, но и музыки Вагнера (работа вышла с посвящением гениальному композитору), а также философии Шопенгауэра. Необходимо помнить, что наступившая в Германии XIX века эпоха расцвета классической филологии была эпохой, наложившей своеобразное табу на типологические построения (в духе романтиков, Шеллинга или Гегеля).

На протяжении ряда десятилетий считалось ненаучным говорить об античности вообще, о ее единой идее.

Ученые погрузились в собирание и накопление фактов, а высшей формой обобщения признавалось нахождение фактической же закономерности. Неудивительно, что публикация книги Ницше вызвало неприятие его коллег по цеху классической филологии. «Рождение трагедии из духа музыки» - одна из самых важных работ не только в творчестве Ницше, но и в истории эстетики. Так Ф. Юнгер ставил с ней наравне лишь «Идеи о подражании в греческой скульптуре» Винкельмана.

Причем, если Винкельман и его последователи (Лессинг, веймарские классики, немецкие идеалисты) приближались к грекам со стороны пластики («аполлонической»), то Ницше выделяет противоположный - трагический («дионисийский»), аспект античной культуры. Предшественниками автора «Рождения трагедии» Ф. Юнгер считал Ф.Г. Клопштока и Ф. Гельдерлина. На наш взгляд, к ним следует прибавить также Г. фон Клейста - автора «Пентесилеи». В представлении Винкельмана, греческая культура - нечто жизнерадостное и ясное, в ней господствовали строй и мера. Данное представление надолго определило восприятие этой культуры европейскими исследователями и деятелями культуры. Образцом для концепции, как самого автора «Идей о подражании в греческой скульптуре», так и его последователей, являлась античная пластика и поэмы Гомера. Высшим выражением пластики Винкельман объявлял Аполлона Бельведерского, а Гете - Геру Людовизи, которую ставил наравне с творчеством Гомера. Наиболее яркими трагическими героями, на взгляд Ницше, оказываются Эдип из трилогии Софокла и Прометей из трагедии Эсхила. Причем, если в случае Эдипа перед нами предстает пассивный герой, то Прометей - герой активный, осмелившийся бросить вызов богам. Интересно, что автор «Рождения трагедии» рассматривает миф о Прометее как общеарийский, противопоставляя его семитскому мифу о грехопадении. Украв огонь, Прометей, персонифицировавший в своем образе человечество, взял на себя ответственность, в т. ч., и за свои будущие страдания. Толкуя образ античного титана в эсхиловском «Прикованном Прометее», Ницше отмечает его двойственную природу, совмещение в нем дионисийской и аполлонической стихий. Когда Прометей рвется за пределы жесткой индивидуации, стремится стать единым мировым существом - перед нами дионисийская стихия. В тяготении же к справедливости, желании показать богам, что и над ними, как и над людьми, властвует всемогущая Мойра (персонификация космической справедливости) проявляется аполлонизм героя трагедии Эсхила. Гибель дионисийской трагедии Ницше связывает с творчеством третьего великого драматурга Древней Греции - Еврипида. Дионисийское начало у него подменяется жизнеподобным аффектом, а хор, игравший решающую роль в старой трагедии, изгоняется. Хор, по мнению Ницше, и есть то решающее, музыкальное начало, которое и делало трагедию трагедией, т. е., дионисийским искусством. Прообразом такого понимания значения музыкального начала в генезисе трагедии Ницше, несомненно, послужили оперные шедевры Вагнера. Таким образом, перед нами явная модернизация, ибо музыкальное сопровождение античной трагедии, с точки зрения европейца XIX века, воспитанного на художественной традиции от Баха до Брамса, было более чем примитивным. Впрочем, данный момент понятен и объясним, ибо Ницше опирался на весьма мощную традицию интерпретации музыки в качестве особой, отличной от всех остальных, формы искусства. Традиция эта была намечена уже романтиками - Вакенродером, Новалисом, Тиком, Гофманом. В дальнейшем мысли романтиков получают фундаментальное развитие в философии Шопенгауэра, рассматривавшей музыку в качестве непосредственного выражения воли, и в эстетической концепции Вагнера, реализовавшейся в его музыкальной практике. Показательно, что декаданс, начатый Еврипидом, вскоре привел к тому, что достойных сохранения произведений просто не стало.

До нас не дошло ни одного произведения в жанре трагедии, созданного в эллинистический период. В отличие от других видов искусства, трагедия не оставила прямых наследников - констатирует Ницше. Те же, кто претендовал на это звание, новоаттическая комедия, в первую очередь, обнаруживали близость не к Эсхилу и Софоклу, но именно к Еврипиду, выдавая, тем самым, недионисийскую сущность. Причем как свою, так и автора «Ифигении в Авлиде» и «Вакханок». Молва неразрывно связывала творчество Еврипида и Сократа, - это утверждал в своих комедиях Аристофан, бывший одним из любимейших Ницше античных авторов. Именно Сократ, по слухам, помогал Еврипиду сочинять его трагедии.

Как бы подтверждая это мнение, Сократ, будучи противником трагического искусства, посещал театр лишь тогда, когда там шли пьесы Еврипида. Что же, на взгляд Ницше, объединяло двух великих афинян? Подмена инстинкта сознанием - отвечает автор «Рождения трагедии». Логическое влечение заменяет инстинктивную мудрость, как в диалектике Сократа, так и в драматургии Еврипида. Понятно, что развенчание творчества Еврипида и мудрости Сократа не носит в произведении Ницше самодостаточного характера. Нет, он метит в современный мир, коренящийся в том сломе дионисийского, который неразрывно связан с именами Сократа и Еврипида. «Наш современный мир во всем уловлен сетью культуры александрийской, а потому ведает лишь один идеал - вооруженного величайшими силами познания, трудящегося на службе науки теоретического человека, Сократ прообраз и праотец его. Все средства воспитания преследуют у нас именно этот идеал, любое иное существование обязано мучительно пробиваться к свету, двигаясь боковыми путями, - существование хотя и дозволяется, но не предполагается». Два года спустя после публикации «Рождения трагедии» Ницше издает небольшое сочинение - «О пользе и вреде истории для жизни», ставшее вторым по счету из серии культурфилософских эссе, объединенных названием «Несвоевременные размышления». В нем рассматриваются три основные рода истории, которые Ницше обозначает как монументальный, антикварный и критический. Монументальная история ищет в прошлом модели для собственного удовлетворения, она дает человеку веру в возможность повторения великих деяний и в современности. Антикварная история восстанавливает прошлое в качестве основания для настоящего. Наконец, критическая история судит прошлое с целью устранения препятствий для реализации собственных целей. «Передозировка» прошлым - форма опаснейшей болезни, ибо связывает нам руки в деле творчества, превращает нас в эпигонов ушедших эпох и культур. Кроме того, автор второго «Несвоевременного размышления» указывал на взаимосвязь, существовавшую между историческими науками и политической практикой.

Можно согласиться с современным исследователем, указывающим, что «Ницше придавал значение истории лишь в той мере, в какой она может стимулировать создание будущего государства, сущностное соразмерного греческой трагедии. Преображенная будущим классическая античность и круг древнегерманских богов - вот видение Ницше грядущего бытия человечества». Можно констатировать, что горизонт автора «Человеческого, слишком человеческого» и «Утренней зари» обусловлен двумя традициями - естественнонаучной, с ориентацией на учение сверхпопулярного в те годы Дарвина («Происхождение видов путем естественного отбора» вышло в 1859 г.), и моралистической, ориентированной на творчество французских моралистов XVII-XVIII веков: Ларошфуко, Лабрюйера, Вольтера, Шамфора. Понятно, что синтез этих традиций оказался более чем своеобразным, не удовлетворившим прежних союзников. Кстати, последовавший после публикации «Человеческого, слишком человеческого» разрыв с Вагнером О. Шпенглер признал событием глубоко символичным для немецкой культуры. Пять основных категорий (или «рубрик») философии Ницше - «нигилизм», «переоценка всех прежних ценностей», «воля к власти», «вечное возвращение того же самого» и «сверхчеловек». Понимать эти категории мы должны в их взаимосвязанности и взаимодополнении. Например, мы не поймем, кто такой «сверхчеловек», если не будем иметь представление о «воле к власти» и «нигилизме». То же самое относимо и к другим категориям ницшевской философии - «переоценке всех прежних ценностей» и «вечному возвращению того же самого». Тему нигилизма Ницше осмыслял в связи с концепцией «смерти Бога». Надо сказать, что тема «смерти Бога» ведет свое начало еще со времен поздней античности.

Так в 17 главе трактата «Об упадке оракулов» Плутарх говорит: «Умер великий Пан». В трудах христианских авторов это выражение стало означать закат язычества и победу нового вероучения. В этом ключе интерпретирует данную ситуацию еще Паскаль. В дальнейшем выражение «Умер великий Пан» стало означать конец какого-либо исторического периода. Однако особенно актуальной тема «смерти Бога» становится на рубеже XVIII-XIX веков. Наиболее радикально тема «смерти Бога» была поставлена немецким романтиком Жан-Полем (Иоганном Паулем Фридрихом Рихтером) в романе «Зибенкез» (1-я редакция - 1796-1797 гг., 2-я - 1818г.), где мы находим следующий фрагмент - «Речь мертвого Христа с вершин мироздания о том, что Бога нет». Этот текст подготовляла «Жалоба мертвого Шекспира в церкви среди мертвых на то, что Бога нет» (1790 г.).

В работе же «Уничтожение» (1796 г.) Жан-Поль вводит жуткий образ «Христа без воскресения» (der tote Christus, ohne Auferstehung). Молодой Гегель в 1802 году пишет о «чувстве, на которое опирается вся религия нового времени, о чувстве: сам Бог мертв» («Вера и знание»). Впервые слова «Бог мертв» Ницше произнес в 125 фрагменте «Веселой науки».

В 343 фрагменте этого произведения автор развивает тему, утверждая, что вера в христианского Бога сделалась неправдоподобной.

Понятно, что речь у Ницше идет не только о христианском Боге, ибо слово «Бог» служит для обозначения сверхчувственного мира вообще. Это - сфера идей, идеалов и т. п., понимаемая, начиная с Платона, как подлинный и действительный мир. Мир же чувственный, «посюсторонний» - нечто кажущееся и недействительное. Если обозначить чувственный мир как физический, то сверхчувственный можно назвать метафизическим. Таким образом, говоря о «смерти Бога», Ницше подразумевает то, что метафизический мир лишился своей действительной силы.

Пришел конец метафизики - традиции западной философии, понимаемой автором «Воли к власти» как платонизм. Вообще процесс изживания метафизической традиции имеет долгую предысторию.

Уже эпоха Возрождения стремилась заменить авторитет Бога и церкви авторитетом разума и самосознания. Идеология прогресса подменяет христианский идеал загробного блаженства. Религиозный культ уступает место созиданию культуры и распространению цивилизации.

Творчество, ранее являвшееся привилегией Бога, провозглашается отличительной чертой человеческой деятельности.

Человеческое «Я», едва утвердив свою самостоятельность и автономность, начинает претендовать на преодоление метафизики, а Ницше характеризует свою философию как «перевернутый платонизм». Понятно, что данное «переворачивание» обозначает предельную возможность философии, и сам этот процесс Ницше именует «нигилизмом». Причем нигилизм характеризует внутреннюю логику исторического свершения Запада. Понятно, что отпадение от христианства - лишь один из моментов движения. Проблема ведь оборачивается и следующим образом: не оказывается ли само христианство определенным выражением нигилизма? Ницше, принципиально различая первохристианство (период до составления Евангелий и начала миссионерской деятельности апостола Павла) и историческое христианство, дает на этот вопрос утвердительный ответ (см., например, «Антихриста»). 1887 годом датирована следующая запись: «Что означает нигилизм? То, что высшие ценности теряют свою ценность.

Нет цели. Нет ответа на вопрос «зачем»?». Но при всем том, что прежние ценности обесцениваются, сам мир не перестает существовать и именно этот, лишившийся старых ценностей, мир неизбежно будет настаивать на полагании новых ценностей. Данный процесс Ницше обозначает как «переоценку всех прежних ценностей».

Показательно, что эту переоценку он также объявляет нигилизмом, но «совершенным», «классическим». «Совершенному» нигилизму противостоит «несовершенный», наиболее ярко выразившийся в философии прежнего ницшевского учителя - А. Шопенгауэра. Шопенгауэр считал, что миром управляет бессознательная космическая воля. Все сущее, в т. ч., и человек, оказывается в ее власти. Человеческая жизнь неизменно протекает между желанием и его удовлетворением. Даже удовлетворив то или иное желание, претерпев при этом всевозможные неудобства и неприятности, человек либо стремится к удовлетворению следующего, либо оказывается во власти пресыщения и скуки. Все это накладывает на повседневное существование человека отпечаток абсурдности. Таким образом, можно утверждать, что жизнь полна страданий и есть состояние вполне несчастное. Пока мы «волим» - мы страдаем. Единственный выход - выйти из-под власти мировой воли. Шопенгауэр предлагал два пути выхода: аскетизм (отвращение от жизни, угашение в себе всяческих желаний) и погружение в чистый интеллект, созерцающий волю, но не участвующий в ее жизни (чистое представление). В любом случае Шопенгауэр не противоречит своей изначальной установке, что жизнь в нашем наисквернейшем из миров достойна лишь угашения. Подобные воззрения Ницше объявил «пессимизмом слабости», которому необходимо противопоставить «пессимизм силы». Последний не строит иллюзий, ясно видит всевозможные опасности, не желает ничего скрывать. «Пессимизм слабости» и «пессимизм силы» - крайности, а пространство между ними заполнено различными формами «неполного нигилизма». «Неполный нигилизм, его формы: мы живем среди них. Попытки избегнуть нигилизма, не переоценивая бывших до сего времени в ходу ценностей, они приводят к обратному результату, обостряют проблему». «Неполным нигилизмом» оказываются все попытки удержать место, опустевшее после смерти христианского Бога, заполнить его новыми идеалами. Таковы все учения, обещающие осчастливить мир посредством демократии, социализма или, например, музыки Вагнера. Завершенный же нигилизм должен устранить самое место ценностей - сверхчувственное, метафизическое. Переоценка ценностей, таким образом, становится переворачиванием самих принципов оценивания, стремлением отыскать нечто, способное заменить ставший безжизненным метафизический мир. В предыдущей главе мы уже затронули проблематику ценностей, выдвинутую неокантианством в центр философского рассмотрения. Это было своеобразным ответом на многочисленные попытки радикальной «переоценки ценностей», которые на протяжении XIX века предпринимались представителями самых разных философских направлений и школ. Ницше, который радикально ставил проблему ценностей, интерпретировал данные попытки как «неполный нигилизм». Противостоящий ему «завершенный нигилизм» стремится отыскать самое, что ни на есть живое, становясь «идеалом изобильнейшей жизни». В одном из фрагментов «Воле к власти» мыслитель указывал: «Точка зрения «ценности» - это точка зрения условий сохранения, условий подъема сложных образований с относительной продолжительностью жизни внутри процесса становления». Поскольку же мы живем в научную эпоху, то Ницше представляется возможным и даже желательным применение «числа и меры» в деле построения новой системы ценностей. Сущность ценности состоит в том, что она - точка зрения. Ценность - точка зрения глаза, усматривающего, рассчитывающего и считающегося с чем-то. Нельзя сказать, что ценность - это нечто существующее сначала само по себе, а затем начинающее рассматриваться как точка зрения. Нет, ценность остается собою лишь при условии признания и значимости. Таким образом, значимость ценностей фактически приравнивается к их значимости для субъекта - перед нами все тот же психологизм, хотя и в своеобразном облачении. У Ницше сама жизнь оказывается в своей сущности полагающей ценности. Он, таким образом, избегает неокантианской путаницы и ищет самое живое и очевидное, что может быть положено в основание философии, противостоящей господствующей метафизической традиции. Развивавшаяся в рамках реформационных процессов, новоевропейская метафизика превращает живого, полнокровного человека в «субъект», воплощает его.

Уже для Р. Декарта первоочевидностью является человек как мыслящее существо, а для удостоверения в реальности нашей телесности необходима «гарантия» Бога. То же самое можно сказать и о подавляющем большинстве мыслителей Нового времени.

Вместе с тем, в области повседневного поведения господствующими становятся пуританские нормы, которые нашли свое завершение в ханжеской морали викторианской эпохи. Современный человек, утративший первоинтуицию тела и гипертрофировавший свои рассудочные способности, провозглашается «мерой всех вещей». Причем речь идет не об интеллектуальных парадоксах античного софиста Протагора, но о базовой интуиции новоевропейской культуры. Исходя из такого мироощущения, постулируется вся новоевропейская метафизика с ее центральной фигурой - «познающим субъектом». Причем на этого самого субъекта возлагается ответственность не только за гносеологические процедуры, но и за все сферы жизнедеятельности западной цивилизации. Тело в этой системе координат оказывается всего лишь машиной по отправлению необходимых жизненных функций. Так обстоит дело уже в картезианской философии, которая не делает принципиальных отличий между телесностью людей и животных, оказывающихся уподобленными механизмам. Повторимся: речь идет именно о механизмах, т. е., о чем-то неживом и сконструированном. Подлинное же существование начинается лишь тогда, когда «я» мыслительным усилием «покидает» эту машину и «видит» ее как нечто внешнее. Внешнее, разумеется, по отношению к интеллектуальной жизни.

«Механизация» собственной телесности заставляла новоевропейского человека видеть и окружающий мир как «мертвое тело». Неудивительно, что И. Кант, наиболее выдающийся и последовательный теоретик научного мировоззрения, утверждал, что «легче понять образование всех небесных тел и причину их движения, короче говоря, происхождение всего современного устройства мироздания, чем точно выяснить на основании механики возникновение одной только былинки или гусеницы». Мышление эпохи, таким образом, не знало «жизни», отсутствовала сама идея организации живых существ и, по мнению Канта, было бы смешно надеяться на появление нового Ньютона, который «сумеет сделать понятным возникновение хотя бы травинки, исходя лишь из законов природы, не подчиненных никакой цели». С этой абсолютизацией механики в мышлении последних веков европейской истории в XIX в. начинают бороться представители самых разных направлений и школ - романтики (один из них, Й. Геррес, например, писал, что «древо жизни должно расти на жирном черноземе жизни тела»), Фейербах, Маркс, но, пожалуй, наиболее фундаментальную попытку деструкции механицизма предпринял Ницше. В данной связи и надо понимать ту преизбыточную телесную витальность, которой он наделяет главных героев своих произведений - «господ жизни», «белокурых бестий», «сверхчеловеков». В этих, на первый взгляд, гротесковых образах Ницше находит наиболее точный языковой эквивалент самой реальной жизни и ее высшему порождению - человеческому телу. Вообще категория «жизни» занимает в философии Ницше серьезное место, представляя своеобразное соединение духовного и биологического, доходящего в биологизме до утверждения расовой теории. Причем расовая организация обусловливает как язык, мораль, культуру, так и политические институты. Необходимо заметить, что в рамках европейской культуры второй половины XIX - первой половины XX веков расовая теория занимает законное место, наряду с теорией эволюции и учением о классовой борьбе.

2. Периоды развития философии Ф. Ницше

Исследователи философии Ницше выделяют три периода развития его философии: первый или ранний (с 1871 по 1876 года), когда были написаны «Рождения трагедии из духа музыки» (1872 г.), «Несвоевременные размышления», второй или средний период (с 1877 по 1881 года), написаны «Человеческое, слишком человеческое» (1878 г.), «Утренняя заря» (1881 г.), и третий период (1882-1889 гг.), в этот период были написаны «Весёлая наука», «Так говорил Заратустра» (три книги 1883-1884 гг.), «По ту сторону добра и зла» (1886 г.), «Воля к власти» (1889 г.).

В первый период на философию Ницше большое влияние оказала философия немецкого философа первой половины XIX века Шопенгауэра и музыка и эстетика современника Ницше немецкого композитора Р. Вагнера. Шопенгауэр представил мир явлений как объективировавшуюся волю, создающую мир для эстетического и этического самопознания.

За основу своей философии Ницше берёт этот принцип. Философия Шопенгауэра для Ницше соединила слово и музыку в качестве двух сторон мировой воли. Изучая греческую культуру, Ницше стремится проследить многие закономерности культуры: этапы, гармонию и дисгармонию, отражение в искусстве как художественную целостность. В культуре, по Ницше, мировая воля должна увидеть саму себя, произвести человека, породить гения. Античная культура, считает Ницше, была разрушена попытками её познания рациональными и логическими средствами. Учение Сократа положило начало этому разрушению, по которому мир осмыслялся посредством логики. Так же Еврипид породил древнегреческую трагедию, отойдя от мифа и целостного отражения в нём мира к рационально-психологическим приёмам. То есть, по Ницше, переход к рационализму в культуре и искусстве привёл к разрушению искусства и культуры в целом, её художественной целостности.

На втором этапе развития философии Ницше, его иррационализм ещё больше усиливается. На Ницше большое влияние оказывает естествознание его времени и философия науки того времени - позитивизм. В философию Ницше входят понятия: «мир», «жизнь», «становление», «человек» понимаемый больше в биологическом смысле. У Ницше нет логически связанной и выведенной системы понятий, как у Гегеля и Фихте, но определённая логика в его философии была. Основополагающим понятием выступает «становление» как не имеющая в себе цели и конца, конкретной определённости, длительность мирового процесса, поток вечного круговорота и возращения. Её нельзя познать или конкретно представить, так как это остановило бы весь процесс становления.

Движущей силой этого становления является всё та же воля. Человек только переход к сверхчеловеку. Сверхчеловек - главная цель развития человечества. Сверхчеловек - личность, стоящая по ту сторону добра и зла. Сверхчеловек станет носителем новой морали, иных моральных ценностей. Существующая мораль является моралью рабов. Новая мораль утвердится порождением сверхчеловека, новой расой - расой господ, новой аристократией, которая будет с презрением относится к черни и понятиям добра и справедливости, присущих морали рабов. Сверхчеловек как новая каста господ не будет знать жалости и справедливости. Учение о воли к власти, о сверхчеловеке как высшем существе, стоящим по ту сторону добра и зла, учение о новой морали - сердцевина и сущность всей философии Ницше. Из неё не выкинешь ни единого слова. Его философия, несмотря на ряд противоречий и неоднозначных высказываний, имеет такое ядро, которое представляется логически выстроенным, продуманным и направленным против общепринятых ценностей и норм морали. Ницше и называл себя первым амморалистом в истории, то есть человеком, который объявил всю прежнюю культуру, мораль и религию заблуждениями.

На третьем этапе Ницше разрабатывает и критически-разрушительно переоценивает все ценности, а также созидательные идеи «сверхчеловека», «вечного возвращения» и «воли к власти». Необходимо заметить, переходя к анализу третьего этапа творчества Ницше, что последнее позволяет по отношению к себе применение целого ряда интерпретационных стратегий. Можно говорить о «политическом» (начало ему положили представители левого крыла российской социал-демократии, а затем оно послужило основанием для идеологии фашизма и национал-социализма), «эстетическом» (общеизвестно влияние мыслителя на деятелей культуры XX века), «религиозном» (русское неохристианство, различные версии протестантской теологии и т. д.) прочтении текстов Ницше.

Наиболее, однако, глубокой нам представляется та трактовка, которую дал философии Ницше М. Хайдеггер. Хайдеггер, в противоположность «поэтическим» и тому подобным прочтениям, говорит о «строгом» (т. е., философском) характере наследия автора «Заратустры».

Вообще следует сказать, что у зрелого Ницше проблемы философии культуры оказываются составной частью его проекта критики европейской метафизики и, в этом смысле, их нельзя рассматривать вне онтологического и гносеологического контекста.

3. Концепция хаоса у Ницше

Одна из принципиальных тем ницшевской мысли - «истолковательный характер всего, что случается. Ни одно событие не существует само по себе. Все происходящее слагается из группы феноменов, собранных и отобранных интерпретирующим бытием». Для Ницше эти феномены - не маски, натянутые на вещь-в-себе, не измельчавшие разновидности бытия или ничто, или просто факты, само их существование принадлежит интерпретирующему процессу, ток которого запускается лишь разностью потенциалов между интерпретирующей активностью и текстом. Бытие есть текст. Оно появляется и обретает смысл, смысл этот многолик - и манифестирует себя не как объект для субъекта, но как интерпретация, выстраивающая саму себя в терминах множественности перспектив. Интерпретация здесь охватывает и действие истолкования и толкуемый текст, чтение и книгу, расшифровку и загадку. «Здесь не спросишь: «Кто же в таком случае интерпретирует?», ибо само существующее и есть интерпретация как форма Воли к Власти».

Мы, утверждает Ницше, - «изобретательные толкователи и судьбовещатели, которых рок разместил как зрителей на европейской сцене, лицом к лицу с таинственным и неразгаданным текстом, чье значение постепенно проступает». Бытие есть манифест, проявление, и эта манифестация есть великое громыхание и возбуждение смысла. Но смысл не дешифруем напрямую. Он не хранит ничего от потустороннего, - и напрасно вглядываться в его подоплеку в поисках умопостигаемой основы, проступающей за мерцанием являющего. Интуицией или умозрением не ухватить его, и уж подавно не синтезировать в логическую систему.

Сама идея единства - логическая система - уже, собственно, продукт интерпретации, и не может служить непосредственной очевидностью.

Поскольку явление бытия есть «текст», а не картинка (призванная продемонстрировать свое содержание наивному восприятию или умозрению философа), оно двусмысленно по существу: оно утаивает ровно настолько, насколько открывает, это непрозрачное откровение, затуманенный смысл - короче, загадка.

В силу этой неоднозначности, Ницше и назовет явление маской или вуалью. Еще раз: эта маска не скрывает никакой трансцендентной реальности. Ошеломленный таким специфическим положением дел, философ впадает в искушение рассечь тягучую непрерывность феноменов (этот длящийся поток, чьи диссонансы сливаются, а контрасты смешиваются) путем отделения ясного от смутного, бытия от его видимости. Думая, что ему по силам быть мудрым в обращении с феноменами, метафизик попадается к ним в ловушку - ибо феномены обманчивы: они кажутся масками, которые легко срываются или спадают, стоит лишь применить к ним наш критический разум, ориентированный на противоречия реального мира. Но этому точно не бывать! Явление маскирует то, что оно манифестирует, не оставляя нам возможности отслоить иллюзию от манифестации.

Феномен есть маска, он превращает собственное появление в видимость, в призрак - то есть он возникает как притворство. По ту сторону его может быть обнаружено ничто - то ничто, которое, помимо прочего, должно еще квалифицироваться как метафизическое отрицание феноменального бытия: ничто нигилизма. Мы должны признать, что в этой двусмысленности феноменов есть нечто чреватое заблуждением и досадное для человеческого ума. Но, вместо возмущения этой «пародией» на осмысленный порядок, Ницше советует задаться вопросом: что именно в человеке приходит в негодование и протест? Ответ состоит в том, что разум желает узнавать свои собственные логические категории внутри феноменов. Но, в конце концов, почему реальный мир должен быть к услугам разума и логики? И что, если явления непосредственно адресуют эту поэму мира нашему эстетическому вкусу, нашей воле к искусству? Пытаться подражать Пармениду, отвергая воспринимаемые явления ради абсолютного бытия (должного целиком соответствовать принципу тождественности) значило бы заменять явленное (мир явлений) - признаваемое пока еще подлинной, хотя и иррациональной манифестацией реальности - на фикцию, на неадекватную явленность, на воображаемую явленность: «Явленное, как я понимаю его, - это истинная и уникальная реальность вещей, это то, чему принадлежат все существующие предикаты и что в какой-то мере лучше всего обозначалось бы суммой этих предикатов, даже включая сюда противоположные предикаты. Но это слово откровенно обозначает реальность, неприступную для логических операций и разграничений, таковы уж отношения «явленного» с «логической истиной», которая - сие должно быть прибавлено - возможна лишь в воображаемом мире.

Я не утверждаю, что явленное противоположно «реальности», напротив, я считаю, что оно и есть реальность, которая противостоит превращению актуального в воображаемый «действительный мир». Если бы было дано точное имя этой реальности, она бы называлась «волей к власти». Тогда бы данное ей имя пришло бы в соответствие с ее имманентной сутью, а не с изменчивостью, неуловимостью и текучестью ее природы». Такая концепция жизни имеет, конечно, мало общего с биологией. Скорее, для Ницше, жизнь определяет сущность интерпретируемого бытия в той мере, в какой последнее задействует защитную маску обманов.

Обманы тогда обозначают собственно порядок явлений - т. е., текстуру текста, хаотический конгломерат значений. Именно обманы, коль скоро это явление маскирует собственную природу: оно создает из иллюзии истины поверхность для устрашающей бездны - и поскольку это иллюзия, истина оказывается не столько провозглашенной (даже когда кажется таковой), сколь отклоненной. Если маска (жизнь) отличает интерпретированное бытие, тогда бытие в его интерпретирующем аспекте есть авторитарное введение смысла: потому, будучи сравненной с текстом, интерпретация выступает как «творение» («созидание»).

Жизнь и искусство - вот два слова, которые отличают единое творческое действие: а именно, действие упорядочивания хаоса, стабилизацию становления и изобретение категорий, посредством которых бездна истины может быть организована в разнообразие форм и сочетаний. Сходство натур завоевателя, законодателя и художника - везде один и тот же путь материального самовыражения…

Метафизика, религия, мораль, наука - все это лишь продукты его воли к искусству, к обману, к парению над «истиной», к отрицанию «истины». Сама эта способность, благодаря которой он преступает реальность с помощью обманов - это артистическая способность человека par exellence - и он разделяет ее со всем сущим.

4. Вечное возвращение

Вечное возвращение разбивает идеалистическую веру, согласно которой развитие мира покоится на плане провидцев, стремящихся к тому, чтобы установить господство Морали. «Длительность существования без цели и без смысла - вот наиболее парализующая мысль особенно тогда, когда человек понимает, что над ним издеваются и все же не имеет силы оградить себя от этого. Продумаем эту мысль в самой страшной форме: жизнь, как она есть, без смысла, без цели, но возвращающаяся неизбежно, без заключительного «ничто»: «вечное возвращение». Ницше пытается доказать учение о всеобщем возвращении. Он видит в нем необходимое последствие закона сохранения энергии. Закон этот заключается в том, что энергия или сила вообще не возникает и не уничтожается. Мировая энергия не убывает и не увеличивается. Она - навеки определенная, неизменная и, значит, ограниченная величина. Но раз мировая энергия - величина количественно определенная, то само количество ее проявлений не может быть беспредельным. Количество это может быть огромным, но в бесконечном времени все возможные комбинации должны быть исчерпаны, следовательно, в течение бесконечного времени всякая из возможных комбинаций должна повторяться, мало того, она должна повторяться бесконечное число раз. А так как в каждый данный момент существования мироздания бесконечное время уже протекло, то, стало быть, все возможные комбинации мировых сил уже бесконечное число раз повторялись и столь же бесконечно будут повторяться. Но так как между каждой данной комбинацией и ближайшим ее возвращением в будущем должны пройти все вообще возможные комбинации мировых сил, то мировой процесс представляется в виде круговорота, в котором вечно возвращаются абсолютно тождественные ряды событий. Ницше подчеркивает ту мысль, что его понимание мирового процесса составляет необходимое последствие атеистической точки зрения: если над миром нет иной высшей силы, направляющей его к цели, если над ним нет божественного произвола, то мировое движение не может быть чем-либо иным кроме процесса круговращения… Прежде всего, для человека всеобщее возвращение означает своего рода бессмертие, вечную жизнь. Но эта вечная жизнь не в каком-то ином мире, а именно в этом, в котором мы находимся сейчас. Ницше справедливо видит в этом бессмертии новое испытание и новую муку. «Вечное Возвращение - это не только избирательная мысль, но и избирательное бытие. Возвращается одно утверждение, только радость возвращается назад. Все, что можно отрицать и что может отрицать, - все это отрицается в самом движении Вечного Возвращения.

Вечное Возвращение есть повторение, именно повтор производит отбор, именно повторение приносит спасение. Изумительный секрет освободительного и избирательного повторения. Преобразование ценностей обретает, таким образом, четвертый и последний облик: оно подразумевает и порождает сверхчеловека. Ибо по сути своей человек существо реактивное, он соединяет свои силы с нигилизмом. Вечное Возвращение отвергает и гонит прочь такого человека. То есть, по Ницше мы должны жить так, как если бы наша жизнь повторялась вновь и вновь. Каждый момент мы должны прожить так, чтобы нам хотелось прожить его снова и снова, то есть переживать его вечно. По сути, это действия, направленные на моральное совершенствование человека. Ницше выступает с призывом прожить наши жизни полнокровно. И в этом утверждении есть два момента, один из которых делает идею Ницше в каком-то смысле бессмысленной. Во-первых, мы справедливо задаемся вопросом, а помним ли мы каждую из возвращающихся жизней? Если, да, мы, безусловно, можем в ней что-то изменить. А если нет, то нет и смысла в вечном возвращении. Очевидно, что Ницше хотел, чтобы эта идея стала жизненным принципом, только тогда человек может прийти к сверхчеловеку. Но этот образ вечного возвращения не совсем ясен нам, чтобы стать таковым.

5. Формирование личности Ницше и его философии

Жизнь Ницше - воплощение самой его философии во всей ее суровой величественности и трагичности. Не зная первую, трудно понять вторую. И не поняв вторую, невозможно постичь то исключительно сильное воздействие, которое оказало учение Ницше на уходящий ХХ век. Фридрих Ницше родился 15 октября 1844 года в Реккене, Саксония. Отец и дед его были пасторами. Он был серьезным уравновешенным мальчиком. Несмотря на молодые годы, совесть его была чрезвычайно требовательной и боязливой. Страдая от малейшего выговора, он не раз хотел заняться самоисправлением. Мальчик знал, что среди товарищей пользуется престижем. "Когда умеешь владеть собой, - поучал он важно сестру,- то начинаешь владеть всем миром". Он был горд и твердо веровал в благородство своего рода. Им владел тиранический инстинкт творчества. В 12 дней написал историю своего детства. Фр. Ницше хотел поступить в Пфорта. Ему дали стипендию, и он покинул свою семью в 1858 г. Он редко принимал участие в играх, так как не любил сходиться с незнакомыми ему людьми. С раннего детства у него было инстинктивное влечение к письменной речи, к видимой мысли. Рано проявивший необычайную одаренность в поэзии и музыке, филолог по образованию, в двадцать пять лет он получил место профессора филологии в университете Базеля. Его считали надеждой немецкой филологии. Его книги великолепны с точки зрения языка, увлекательны для чтения и полны потрясающих по новизне идей. И тем не менее практически все они были встречены в штыки как критикой, так и читающей публикой, прижизненная слава Ницше носила скандальный характер. Очевидно, дело было именно в его идеях. Любимыми авторами Ницше были Шиллер, Байрон, Гельдерлин. Душа его всегда обладала способностью быстро привязываться к месту и жилищу, в равной степени она дорожит воспоминанием о счастливых минутах и о меланхолических настроениях. Шопенгауэр безраздельно покорил Ницше своим превосходством, тонким вкусом и широким размахом. Он вверяет себя мудрости Шопенгауэра и таким образом видит свое самое глубокое желание осуществившемся: у него есть учитель!

Ницше справедливо считал себя последователем Шопенгауэра, но он выше Шопенгауэра во многих отношениях, особенно потому, что его учение последовательно и непротиворечиво. Шопенгауэровская восточная этика самоотречения не гармонировала с его метафизикой всемогущества воли. У Ницше же воля первична не только в плане метафизическом, но и в этическом. Время, в которое жил Фридрих Ницше, было очень сложным: Германия переживала болезненный процесс объединения, проводимый жесткой рукой Бисмарка, ломались столетиями накопленные стереотипы, нормы, правила, которые были так привычны, приятны и ценны немецкой душе и которые так хотелось сохранить. Немецкая интеллигенция, прекрасно образованная, воспитанная цветом европейской культуры - сонмом великих поэтов, философов и музыкантов, больше всего желала плодотворного развития идей и традиций самой передовой в то время в Европе немецкой культуры и лишь очень немногие видели необходимость радикальных перемен. Одним из них был Фридрих Ницше. Ницше, хотя он и был профессором, - философ скорей литературного склада, чем академического. Он не изобрел никаких новых специальных теорий в онтологии и эпистемологии, наибольшее значение имеет прежде всего его этика, а так же его острая историческая критика. В 1869 г. после поездки по Германии Ницше начинает жить между Базилем и Трибшеном, где живет Вагнер. Великий Рихард Вагнер был его другом, хотя между ними было тридцать лет разницы. Вагнеру посвящена первая книга Ницше - "Рождение трагедии из духа музыки", сразу же вызвавшая скандал. Поступательное движение в искусстве, по Ницше, "связано с двойственностью аполлонического и дионисического начал". Мистерии дионисического культа символизируют жизнь человека в таинственном и великолепном мире, его инстинктивное единение с природой. "Дионисическое искусство хочет убедить нас в вечной радостности существования, но только искать эту радостность мы должны не в явлениях, а за явлениями". Аполлоническое же, напротив, это "полное чувство меры, самоограничение, свобода от диких порывов".

С исчезновением дионисического духа связывается "бросающееся в глаза... вырождение греческого человека" и современное плачевное состояние человеческого духа. Однако "несомненные предзнаменования дают нам ручательство в том, что в современном нам мире происходит обратный процесс постепенного пробуждения дионисического духа!" "Новым Эсхиллом" объявляет Ницше Рихарда Вагнера, в музыке которого он видит свидетельство возрождения трагического мифа в немецком духе, а с ним и новой жизни немецкого гения. Ницше страстно любил Вагнера, но поссорился с ним после написания оперы "Парсифаль", которая показалась Ницше слишком христианской и слишком полной самоотречения. После ссоры он жестоко ругал Вагнера, и даже дошел до того,что обвинил Вагнера в том, что он еврей. Однако, общее мировоззрение Ницше оказалось очень схожим с мировоззрением Вагнера, которое отразилось в его музыкальном цикле "Кольцо Нибелунгов". Осознанно Ницше не было романтиком, действительно, он часто резко критикует романтиков.

Осознанно его мировоззрение было эллинским, но без орфической компоненты. Его восхищают досократики, за исключением Пифагора.

Он питает склонность к Гераклиту. Великодушный человек Аристотеля очень похож на "благородного человека" Ницше, но в основном Ницше утверждает, что греческие философы, начиная с Сократа были ниже своих предшественников. Ницше не может простить Сократу его плебейского происхождения и обвиняет его в разложении знатной афинской молодежи с помощью демократических моральных принципов. Несмотря на то, что Ницше критикует романтиков, его мировоззрение многим обязано им: это аристократический анархизм байроновского типа, и никто не удивится, узнав, что Ницше восхищался Байроном. Ницше пытался соединить два рода ценностей, которые нелегко гармонируют между собой: с одной стороны, ему нравятся безжалостность, война, аристократическая гордость, с другой стороны он любит философию, литературу, искусство, особенно музыку. Исторически эти ценности сосуществовали в эпоху Возрождения, папа Юлий II, завоевавший Болонью и использовавший талант Микеланджело, может служить примером человека, которого Ницше желал бы видеть во главе правительства. Естественно сравнивать Ницше с Макиавелли, несмотря на важные различия между этими двумя людьми. Различия эти состоят в том, что Макиавелли был человеком действия, его мнения формировались в тесном контакте с делами общества и шли в ногу с веком, он не был ни педантичным, ни систематичным, и его философия политики не образует непротиворечивого целого. Ницше, напротив, был профессором, в сущности книжником, философом, находящимся в сознательной оппозиции к политическим и этическим течениям своего времени.

Однако сходство их глубже. Философия политики Ницше аналогична философии политики, изложенной в книге "Князь" (но не в "Размышлениях"), хотя она разработана и применена более широко. У обоих - и у Ницше, и у Макиавелли - этика нацелена на власть и носит умышленно антихристианский характер, причем, антихристианский характер у Ницше выступает более выпукло. Наполеон был для Ницше тем же, чем Чезаре Борджа для Макиавелли: великим человеком, побежденным мелкими противниками. Ницше очень любит говорить парадоксами, желая шокировать рядового читателя. Он делает это, употребляя слова "добро" и "зло" в обычных им значениях, а потом заявляет, что предпочитает зло добру. В своей книге "По ту сторону добра и зла" он на самом деле стремится изменить понятия читателей о добре и зле, но при этом стремится, за исключением отдельных моментов, представить дело так, будто он восхваляет зло и порицает добро.

С 1876 г. и всю жизнь Ницше страдал тяжелейшими головными болями, они истощали его. 200 дней в году проходили в жутких мучениях. Но это не было невропатологией, как принято считать. Его "Утренняя заря" (1881), написанная в состоянии невообразимых физических страданий, свидетельствует о зрелом уме. Произведения Ницше большей частью написаны в форме коротких фрагментов, афоризмов.

Эта форма была единственно возможной в подобном состоянии. В ноябре 1888 г., уже одержимый безумием, Ницше пытался написать историю своей жизни. Все ученики покинули его: немецкие филологи объявили его "человеком, умершим для науки".

У Ницше нет Бога, нет отца, нет веры, нет друзей, он намеренно лишил себя всякой поддержки, но все таки не согнулся под тяжестью жизни. Страдания воспитывают его волю и оплодотворяют его мысли. Этика Ницше тесно связана с его психологией, со всей его жизнью. На первый взгляд мы видим прославление зла, силы, жестокости. Погибший интеллект спасти было нельзя. Фридрих Ницше умер в Веймаре, 25 августа 1900 г.

6. «Новая» этика и мораль в учениях Ницше

Критика религии и философии у Ницше полностью находится под властью этических мотивов. Он восхищается некоторыми качествами, которые, как он верил (может быть и правильно), возможны только у аристократического меньшинства, большинство, по его мнению, должно быть средством для возвышения меньшинства, большинство нельзя рассматривать как имеющее какие-то независимые притязания на счастье и благополучие. Обычно Ницше называет простых людей "недоделанными и неполноценными" (bungled and botched) и не возражает против того, чтобы они страдали, если это необходимо для создания великого человека. Так, вся важность периода 1789-1815 годов суммирована в Наполеоне. Наполеона сделала возможным именно революция - вот в чем ее оправдание. Нам следует желать анархического крушения всей нашей цивилизации, если его результатом было бы такое вознаграждение. Наполеон сделал возможным национализм, - вот такое извинение последнего. Почти все возвышенные надежды XIX века, пишет Ницше, обязаны своим возникновением Наполеону. Этика Ницше является этикой самооправдания ни в каком обычном смысле этого слова. Он верит в спартанскую дисциплину и способность терпеть, так же как и причинять боль ради важной цели. Он ставит силу воли выше всего. "Я оцениваю силу воли, - говорит он, - по количеству сопротивления, которое она может оказать, по количеству боли и пыток, которые она может вынести, и знаю, как обратить ее к ее собственной выгоде. Я не указываю на зло и боль существования пальцем укора, но, напротив, я питаю надежду, что жизнь может однажды стать еще более злой и еще более полной страданий, чем когда- либо." Имеются всяческие практические аргументы, показывающие, что попытка достичь цели, которую ставил Ницше, на самом деле приведет к чему-то совсем другому. Потомственные аристократы дискредитированы. Единственной практически возможной формой аристократии является организация типа фашистской или нацистской партии. Подобная организация вызывает оппозицию и, вероятно, будет побеждена в войне, но если она и будет побеждена, то она должна вскоре стать не чем иным, как полицейским государством, где правители живут в постоянном страхе быть убитым, а герои заключены в концентрационные лагери. В таком обществе доверие и честность подорваны доносами и предполагаемая аристократия сверхчеловеков вырождается в клику дрожащих трусов. Этическим вопросом, в противоположность политическому, является вопрос о сочувствии. Сочувствие выражается в том, что становишься несчастным из-за страданий других, и это до некоторой степени естественно для человеческого существа. Маленькие дети огорчаются, когда слышат, как плачут другие дети. Но развитие этого чувства у разных людей идет по-разному. Некоторые находят удовольствие в том, что причиняют страдание, другие, например Будда, чувствуют, что они не могут быть полностью счастливы до тех пор, пока какое-нибудь животное существо страдает. Большинство людей эмоционально делит человечество на друзей и врагов, сочувствуя первым, но не вторым. Такие этики, как христианская и буддистская, содержат в своей эмоциональной основе универсальное сочувствие, а этика Ницше - полное отсутствие сочувствия "В целом сострадание парализует закон развития - закон селекции. Оно поддерживает жизнь в том, что созрело для гибели". Проповеди Ницше часто направлены против сострадания, и чувствуется, что в этом отношении ему было нетрудно следовать своим заповедям.

"Человеческое, слишком человеческое" вышло с посвящением "памяти Вольтера", что одно уже могло вызвать скандал, и с подзаголовком "Книга для свободных умов", хотя, как признается автор уже на первых страницах, "когда мне это было нужно, я изобрел для себя и "свободные умы"...таких умов нет и не было". Однако он надеется, что "наша Европа будет иметь среди своих сыновей завтрашнего и послезавтрашнего дня таких веселых и дерзких ребят". Книга эта, составленная из девяти отделов, каждый из которых анализирует аспекты человеческого бытия в мире, человеческого общества и человеческого сознания показывает, как мало в человеке и его жизни подлинного величия и свободы, как сильно закрепостил он себя многочисленными представлениями и предрассудками, сложившимися в моральные установления и как спокойны и беззубы его мысль, наука, выхолощено искусство. Все это только лишь "человеческое". Всем этим "человеческим" связаны людские души, и потому, чтобы могли появиться вновь (как когда-то существовавшие изначально), "свободные умы", душа должна испытать, "как решающее событие своей жизни" испытать "великий разрыв" со всем этим безнадежно человеческим. "Лучше умереть, чем жить здесь" и это "здесь", это "дома" есть все, что она любила доселе!" Выпутываясь из тягчайшей антиномии: мораль или свобода, Ницше предполагает, что традиционная мораль, извне предписывающая человеку целую систему запретов и декретов, могла опираться только на презумпцию несвободы. Выбор в пользу свободы диктуется взрывом внутренних сил человеческой души, воли. "Этот первый взрыв силы и воли к самоопределению, установлению ценностей, эта воля к свободной воле" - приводит душу, в которой зреет свободный ум и нарастает "все более опасное любопытство": "Нельзя ли перевернуть все ценности? И, может быть, добро есть зло. А Бог - выдумка и ухищрение дьявола? И, может быть, в последней своей основе все ложно?". Такие мысли обрекают свободный ум на томительное одиночество, но в нем видит Ницше единственный путь к "зрелой свободе духа". Свободный ум живет уже " вне оков любви и ненависти, вне "да" и "нет", добровольно близким и добровольно далеким". Огромное количество вещей он видит далеко под собой, они его не заботят и не касаются. Он становится "господином над собой, над собственными добродетелями", прежде бывшими его господами, а теперь ставшими "орудиями наряду с другими орудиями". "Довольно, свободный ум знает отныне, какому "ты должен" он повиновался, и знает также, на что он теперь способен и что ему теперь - позволено..." Познав это, свободные умы познают теперь и свою задачу "испытать душой и телом самые разнообразные и противоречивые бедствия и радости в качестве искателей приключений и путешественников вокруг того внутреннего мира, который зовется "человеком", в качестве измерителей каждого "выше", каждого "сверхиного"... В сущности, речь идет о некоем аналоге коперниканской парадигмы: Я, вращавшееся прежде вокруг объективного мира ценностей (моральных, религиозных, научных, каких угодно - человеческих), отказывается впредь быть периферией этого центра и хочет само стать центром, самолично определяющим себе меру и качество собственной ценностной галактики. Таким образом Ницше приходит к тому, что стать по-настоящему свободным умом значит, прочувствовав и испытав все человеческое, подняться над ним и обратиться в сверхчеловека. Поздний Ницше пишет уже книги, обращенные в пустоту, которую должен заполнить собой сверхчеловек. Отчаявшись встретить понимание у современников, он указывает в подзаголовках адрес своего читателя, столь же абсурдный, сколь и конкретный: "книга для всех и ни для кого", "прелюдия к философии будущего". Неправильно было бы полагать, что это означает "эти книги не для вас, мои современники". Но, как и в случае с "Человеческим, слишком человеческим", книгой, которую Ницше адресовал "свободным умам", которых он сам же и выдумал, эти его книги не для сверхчеловека, ибо нет еще сверхчеловека, да они и не нужны будущему сверхчеловеку.