Дуализм: от Аристотеля до Декарта

Размещено на http://www.allbest.ru/

В философии сознания дуализм - это дуализм души и тела, точка зрения, согласно которой сознание (дух - нематериальный ресурс) и материя (физическое тело - материальный ресурс) представляют собой две взаимодополняющие и равные по значению субстанции. Как правило, основывается на общефилософском дуализме. Основоположниками являются Аристотель и Декарт. Это классический вид дуализма - субстанциальный или картезианский дуализм. Материальное и идеальное различаются в своих фундаментальных свойствах. Материальные предметы занимают определенное положение в пространстве, имеют форму, характеризуются массой, духовные феномены субъективны и интенциональны.

Другой формой дуализма, не признающего существование особой духовной субстанции, является дуализм свойств (качеств). Согласно дуализму свойств, не существует духовной субстанции, но мозг, как материальное образование, обладает уникальными, особыми свойствами (качествами) - которые порождают психические феномены.

Картезианство - термин, используемый для обозначения учения самого Декарта и учений его последователей - как в области философии, так и в области естествознания 17-18 вв. "Тремя великими картезианцами" традиционно именуют Лейбница, Спинозу и Мальбранша.

Смысл картезианского сомнения. В морали, как и в теоретическом познании, Декарт рекомендует исходить не из опыта, а из непосредственной достоверности, открывающейся человеку благодаря естественному свету разума. Человек изначально обладает свободой, и от его решения зависит, будет ли он ориентироваться на кажущееся истинным или на истину, будет ли опираться на чужое мнение и веру или на достоверности собственного ума. Главное в познании это преодолеть сомнения и опереться на несомненное. Единственное, в чем человек не может сомневаться, так это в факте своего собственного мышления. На этом основан знаменитый принцип Декарта - Cogito ergo sum (Мыслю, следовательно, существую). Это положение, согласно Декарту, является первичным и достовернейшим из всех, какие могут представиться кому-либо в ходе философствования.

Источник самосознания находится, по Декарту, в мышлении, поскольку нигде, кроме мышления, человек не удостоверяет самого себя. Собственное мышление не подлежит сомнению.

Свои книги "Рассуждение о методе" (1637) и "Метафизические размышления" (1642) он начинает с объяснения метода "картезианского сомнения". Для того чтобы иметь твердый базис для своей философии, он принимает решение сомневаться во всем, в чем он может сколько-нибудь усомниться…

Он начинает со скептизма относительно чувств. Могу я сомневаться, спрашивает он, в том, что я в халате сижу здесь у камина? Да, так как иногда мне снилось, что я был здесь, тогда, как фактически я лежал совсем раздетый в постели. Кроме того, иногда бывают галлюцинации у сумасшедших, так что, возможно, я могу быть в подобном состоянии…

Арифметика и геометрия, которые не имеют отношения к индивидуальным вещам, более, поэтому достоверны, чем физика и астрономия; они истинны даже в отношении объектов сна, которые не отличаются от реальных вещей в отношении количества и протяженности. Однако даже в отношении арифметики и геометрии возможны сомнения. Ведь, может быть, существует злой гений, настолько же коварный и лживый, насколько и могущественный, который употребил все свое искусство, чтобы ввести людей в заблуждение даже в отношении математики. Если бы существовал такой демон, тогда, возможно, все вещи, которые я вижу, есть только иллюзии, которые он расставляет как ловушки моему легковерию. Однако остается что-то, в чем я не могу сомневаться: ни один демон, как бы он ни был коварен, не смог бы обмануть меня, если бы я не существовал. У меня может не быть тела, оно может быть иллюзией. Но с мыслью дело обстоит иначе. "В то время как я готов мыслить, что все ложно, необходимо, что бы я, который это мыслит, был чем-нибудь; заметив, что истина я мыслю, следовательно, я существую столь прочна и столь достоверна, что самые причудливые предположения скептиков неспособны ее поколебать, я рассудил, что могу без опасения принять ее за первый искомый мною принцип философии".

Это приводит его к формулированию своего критерия верного знания: все, что мы воспринимаем очень ясно и вполне отчетливо, есть истина.

Идеи Декарта, широко обсуждавшиеся в России, породили самые разнообразные их интерпретации. Наследие фр. мыслителя, не стремившегося к созданию социальной теории, практически не привлекало внимания представителей политической публицистики. В этом плане одно из немногих исключений - примитивно-идеологическая интерпретация картезианской философии Шулятиковым. В центре внимания русских мыслителей находилась главным образом метафизика Декарта, в то время как его физические идеи зачастую критиковались как устаревшие. Основные темы, охватывающие наиболее значительные трактовки картезианской метафизики русскими философами: анализ ее в качестве одного из важнейших необходимых этапов (либо даже составных элементов) на пути формирования будущего мировоззренческого синтеза; рассмотрение установок картезианства как характерных для западного мировосприятия в целом, выражающих его суть; критика одностороннего рационализма, дуализма и субъективизма. Многие русские философы подчеркивали непреходящее значение идей Декарта, связывая их с обоснованием новоевропейской науки, анализом душевного мира, принципом сомнения, стремлением отыскать в самом мышлении непосредственную достоверность. Мыслители XVIII века затрагивали различные аспекты его системы: учение о страстях (Козельский. Философические предложения, 1768), трактовку мышления (Аничков Д.С. Слово о свойствах познания человеческого, 1770), концепцию физической Вселенной (Брянцев. Слово о всеобщих и главных законах природы, 1799). Щербатов (О пользе науки) усматривал значение Декарта в том, что последний "открыл нам путь к истине", к строгой науке, установив необходимость радикального сомнения и введя требование математически точных доказательств. Согласно Щербатову, Декарт первый "дерзнул" опровергать схоластику "силою своего рассудка", но и ему были свойственны отдельные заблуждения (например, теория вихрей).

Галич в своем труде "Картина человека" (1834) утверждал, что Декарт придал изучению человеческой природы "новое, решительное" направление. Он, в частности, полагал, что картезианский дуализм сообщил учению о душе метафизический характер, а также стимулировал последующие исследования в области проблем свободы, "возможности познания", психофизического взаимодействия. Архимандрит Гавриил в своей "Истории философии" (1839-1840), рассматривая учение Декарта, главную заслугу последнего видел в анализе внутреннего, душевного мира при помощи новых правил, считал, что "он есть виновник опытной философии духа человеческого". Точка зрения славянофильства на наследие Декарта выразил Киреевский в работе "О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России" (1852). В своем стремлении показать односторонность развития Запада, он подчеркивал "избыток логической рассудочности" в учениях различных философов. Декарт как основатель "новейшей философии", по Киреевскому, сохранил внутреннее родство с отвергаемой им схоластикой. Хотя новая философия получила "иное направление" и сам "предмет мышления стал другой", Декарта роднит со схоластами "слепота к живым истинам" и "перевес рассудочности". По Киреевскому, это легко доказать: ведь Декарт непосредственное сознание собственного существования считал неубедительным, пока не подтвердил его отвлеченным силлогизмом. Картезианский силлогизм "был принят с восторгом", "выразил общее направление умов", послужил "основанием мышления" для мн. последующих западных философов. Согласно Киреевскому, вполне закономерно "ученик и преемник" Декарта Спиноза не смог разглядеть "следов живого Создателя" сквозь плотную "сеть теорем и силлогизмов". Значительное внимание наследию Декарта уделял Герцен. В "Письмах об изучении природы" (1845-1846) он отмечал "великое призвание" Декарта - "начать науку" Нового времени. Сопоставляя учения Декарта и Бэкона, он настаивал на их исторической необходимости, рассматривал как протест против средневековой жизни, но одновременно и как своего рода ее продолжение. По Герцену, "Декарт далеко выше Бэкона методою и далеко ниже результатом". Для Декарта началом выступало "отвлеченное мышление", для Бэкона - опыт, первому недоставало "действительного содержания", второму - "науки". В учении Бэкона преобладает интерес к практическим вопросам, к физическим явлениям, Декарт же сосредоточен на мышлении "с пренебрежением к бытию". Картезианский дуализм, по Герцену, - "схоластика, возведенная в логическую форму". По его мнению, истина должна подтверждаться мышлением и бытием, Декарт же хотел ограничиться одним рациональным доказательством. Он упрекает Декарта в неспособности "понимать все живое", в механическом истолковании природы. Кроме того, считает ошибочным картезианское понимание вещества (материи), которое, на его взгляд, "не исчерпывается протяжением". По Герцену, идеализм и реализм, два влиятельных течения, берущие истоки в учениях Декарта и Бэкона, в будущем "должны потерять свои исключительные притязания и соединиться в одно стройное пониманье истины". Гогоцкий в своем "Философском лексиконе" говорил о том, что Декарт придал философии "новое, самостоятельное направление, существенно отличное от прежнего и продолжавшееся потом до времени Канта". дуализм аристотель декарт истина

По его мнению, именно Декарт принадлежит "честь первого указания на эту внутреннюю связь между предметом познания и познающею мыслью", причем "несмотря на всю важность задач, установленных Декартом, собственное решение их у Декарта еще очень слабо". Федоров относил Декарта к числу представителей западной традиции (Сократ, Фихте, Ницше и др.), ориентированной на самопознание (в смысле "знай только себя"), противопоставляя ей требование познания "себя в отцах и отцов в себе", результатом реализации которого должно стать одухотворение и управление Вселенной воскрешенными поколениями. В.С. Соловьев в своей магистерской диссертации "Кризис западной философии" (1874) затронул вопрос, касающийся исторического значения наследия Декарта. Он полагал, что через все развитие новоевропейской философии проходит дуализм разума и природы, четко выраженный уже Д. По Соловьеву, фр. мыслитель своим математическим толкованием физического бытия исключал из природного мира "всякую живую силу", все же духовное содержание сводил к "формальной деятельности мышления", в результате для картезианской философии "существенное содержание всего существующего есть лишь мышление и то, что доступно ясному и раздельному, т. е. рассудочному мышлению во внешней природе" (Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 12). Он утверждал, что логически развитые принципы Декарта необходимо приводят к учению Спинозы. Двухсотлетняя борьба философского "самочинного разума" против внешнего ему природного начала, по мнению Соловьева, привела к тому, что само это "непосредственное" внешнее бытие "прямо отрицается как бессмысленное у Фихте и Гегеля" (там же. С. 11).

Декарт же как "первый представитель" новой философии уже высказал "уверенность в преобладании разума над внешним предметом". В системе фр. мыслителя Соловьев видит необходимое звено на пути развития западной философии, приводящего к осознанию ограниченности, односторонности рационализма и эмпиризма. Такого рода теоретический результат, по его мнению, выступает важным предварительным условием будущего синтеза науки, религии и философии. В статьях по "теоретической философии" (1897-1899) Соловьев, приступая к построению своего учения о познании, отталкивается от идей Декарта. Как и французский мыслитель, он считал, что теоретическая философия должна исключать принятие каких-либо положений без критической их проверки со стороны разума. Критерием истины для философского мышления не может быть ни чувственный, ни религиозный опыт; подобно Декарту, Соловьев утверждает, что "теоретическая философия должна иметь свою исходную точку в себе самой, процесс мышления должен в ней начинаться с самого начала" (там же. Т. 1. С. 764). Соглашаясь с тем, что "психическим фактам" присуща непосредственная достоверность, Соловьев объявлял недоказанным картезианский переход от названных фактов к концепции субстанциального мышления: "Декартовский субъект мышления есть самозванец без философского паспорта" (там же. С. 781). Самоочевидного, непосредственного знания о субстанциальном субъекте не существует; Декарт незаконно смешивает представления об эмпирическом и "чистом" субъекте мышления. Согласно Соловьеву, "предварительное" методическое сомнение действительно необходимо при создании теоретической философии, но Декарт не довел этот принцип до его подлинного завершения, увлекся догматическим построениями; картезианство сосредоточило весь свой интерес на единичном субстанциальном "я", что выдает его субъективно-эмпирические "побуждения". Единственное средство преодолеть картезианское заблуждение - "забыть о субъективном центре ради центра безусловного, всецело отдаться мыслью самой истине" (там же. С. 827); "философский субъект" должен быть "занят не собою", а безусловной истиной. Лопатин представил обстоятельную характеристику творчества французского мыслителя в статье "Декарт как основатель нового философского и научного миросозерцания" (1896).

Согласно Лопатину, ошибочно считать Декарта всего лишь творцом одной из многочисленных философских систем, в первую очередь его следует рассматривать как создателя мировоззрения Нового времени. Декарт удалось произвести "умственную революцию", коренным образом изменить господствующее представление о реальности, об окружающем человека мире и его законах. Именно Декартом развернута привычная всем современная картина мира, своего рода комментариями к которой, вариациями на заданную тему выступают философские и научные теории Нового времени. На смену древним представлениям об ограниченности Вселенной, разнородности стихий, качествах предметов, якобы определяющих их сущность, приходят совершено иные: мир мыслится как бесконечный, исключающий телеологию, слагающийся из единого вещества, все качественные отличия предметов которого сводятся к количественным параметрам (масса, движение, расположение однородных частиц). Картезианство сформулировало основной "круг понятий и проблем", которые способствовали развитию "самых противоположных направлений". Лопатин признает, что Декарт имел многих предшественников (Августин, Ансельм, Бруно и др.), но настаивает, что их идеи, сходные с картезианскими, часто высказывались "мимоходом", с иной целью, на др. мировоззренческой основе. Новизна идей Декарта, по Лопатину, напрямую связана с его методом, заключавшем в себе "целый переворот". Вместе с тем он говорил о недостатках картезианства, его "противоречивых тенденциях", связанных с дуализмом и пониманием вещества. Эти недостатки, по его мнению, побуждают заключить, что не в картезианстве "последнее слово истины"; должна сформироваться иная картина мира, мировоззрение будущего, "качественное и динамическое". Предположительно будущая картина мира "примирительно займет середину" между древним и новоевропейским миропониманием. Несмелов в "Науке о человеке" (1898-1903) существенной заслугой Декарта объявлял осознание "капитальной ошибки" древних философов, блуждавших в "замкнутом круге", пытавшихся утвердить несомненное знание критерием бытия, а бытие - критерием достоверного знания. Согласно Несмелову, Декарт установил "самую достоверную", "первую", "основную", "непререкаемую истину": бытие и сознание совпадают для человека в акте самосознания. Названная истина не была развита Декартом, он "на ней остановился", направив свои силы на поиски др. критерия достоверности, попытавшись связать его с идеей Бога, которая в его философии приобрела не онтологическое, а "чисто гносеологическое значение". При этом Декарт не было доказано, что именно Бог установил соответствие реальности и мышления. Вера же в Бога в данном случае не может выступать в роли критерия достоверности, она сама нуждается в гносеологическом обосновании. Другой недостаток картезианской метафизики Несмелов связывал с учением о врожденных идеях, наличие которых считал не доказанным, а лишь постулированным Д. Шулятиков в работе "Оправдание капитализма в западноевропейской философии (от Декарта до Маха)" (1908) стремился представить марксистское понимание учений классиков мировой философии. С его точки зрения, системы мыслителей Нового времени всего лишь отражают структуру классового строения совр. им общества, выражая ее на философском, зачастую "трудно понимаемом языке" буржуазии. Учение Декарта о мире представляет собой своеобразное описание мануфактурного предприятия; именно он выдвинул первую "схему мануфактурной метафизики". По "образу и подобию" хозяина мануфактурного предприятия выстраивается концепция абсолютного, независимого от мира духа (Бог). Рабочие "низы" соответствуют механически понимаемой материи, лишенной всяких черт высокой духовности. Наконец, управленцы среднего звена, посредники между владельцем и рабочими - в мире метафизических понятий находят свое отражение в учении об индивидуальных духах. Картезианский дуализм фиксирует и закрепляет неустранимую противоположность буржуазии и пролетариата.

Размещено на Allbest.ru