Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Реферат

Философия Бердяева Н.А.



1. Биография

Николай Александрович Бердяев (1874-1948) происходил из знатного военно-дворянского рода. Он родился в Киеве, в 1884-1894 гг. учился в кадетском корпусе, а в 1894-1898 гг. - в Киевском университете (сначала на естественном, затем на юридическом факультетах). В этот период молодой Николай Бердяев стал посещать социал-демократические кружки, увлекся марксизмом. В 1898 году за участие в студенческих волнениях он был арестован, исключен из университета и в 1901-1902 гг. находился в ссылке в Вологде, позднее в Житомире.

Уже в эти годы Н.А. Бердяев пристально интересовался философскими вопросами, много читал. В сфере его внимание были сочинения Канта, Гегеля, Шеллинга, Шопенгауэра, Маркса, Ницше, Льва Толстого. Постепенно у Бердяева формируется собственное философское мировоззрение - он сосредоточивает свое внимание на религиозной идеалистической философии и становится одним из самых последовательных критиков марксизма и материализма.

С 1904 года Н.А. Бердяев, совместно с другим религиозным философом С.Н. Булгаковым, начинает редактировать, а затем и издавать журналы «Новый путь» и «Вопросы жизни». В 1909 году он принял участие в знаменитом сборнике «Вехи», который стал реакцией русской интеллигенции на события революции 1905 года и в котором многие русские мыслители заявили об отказе от социал-демократических увлечений и необходимости выработки нового философско-социального мировоззрения. В эти же годы Бердяев стал одним из основателей религиозно-философского общества «Памяти Владимира Соловьева». Вскоре в свет вышли первые работы Н.А. Бердяева «Философия свободы» (1911 г.) и «Смысл творчества» (1916 г.), которые завершили его поиск в создании «нового религиозного сознания» и обоснование философии «неохристианства».

Первая мировая война оказала серьезное влияние на мироощущение русского философа. Бердяев воспринял эту войну как свидетельство окончания гуманистического периода в истории человечества. Но именно в России он видел историческую силу, способную исполнить миссию христианского соединения человечества. Поэтому Бердяев приветствовал Февральскую революцию 1917 года. Но Октябрьскую революция он воспринял как национальную катастрофу. В 1918 году он написал книгу «Философия неравенства», в которой отвергал большевистский социализм как «принудительную добродетель и принудительное братство» (книга была издана в 1923 г. в Берлине).

В годы жизни в Советской России Бердяев продолжает заниматься философией, создает Вольную академию духовной культуры, становится автором сборника «Из глубины». Его яркая антибольшевистская позиция вызвала неприятие властей, поэтому он дважды подвергался арестам, а в 1922 году вместе с другими русскими мыслителями он был выслан за границу на знаменитом «философском пароходе».

В эмиграции Н.А. Бердяев жил сначала в Берлине, а с 1924 года и до конца жизни - во Франции, в г. Кламаре под Парижем. В этот период им были созданы основные философские произведения (всего им опубликовано около 40 книг). Он активно участвовал в деятельности различных русских эмигрантских религиозно-философских организаций. В годы Второй мировой войны Н.А. Бердяев занял ясно выраженную патриотическую позицию, поддерживал борьбу СССР против гитлеровской Германии. В 1947 г. Бердяеву было присуждено звание доктора Кембриджского университета.

Основными работами Н.А. Бердяева следует считать: «Смысл творчества», «Философия свободного духа», «Дух и реальность», «О рабстве и свободе человека», «Опыт эсхатологической метафизики», «Царство Духа и царство кесаря».

По признанию самого Н.А. Бердяева на формирование философских взглядов наибольшее влияние оказали учения Канта, Шопенгауэра, Ницше, Л. Толстого, а также немецкого средневекового мистика Я. Бёме. В то же время он критически воспринимал философию Гегеля, Шеллинга, Маркса.

Центральная тема философских размышлений Н.А. Бердяева - тема человека, свободы личности и творчества. «Человек не устраним из философии… И философия есть прежде всего учение о человеке, о целостном человеке и учение целостного человека…» Недаром, в целом, его философию причисляют к философским течениям персонализма и экзистенциализма.

Остро переживая бытие человека в мире, Бердяев считал, что для человеческого существования характерно, прежде всего, чувство одиночества: «Болезнь одиночества есть одна из основных проблем философии человеческого существования как философия человеческой судьбы», - писал Н.А. Бердяев. Покинутость, незащищенность человека в мире коренятся в его изначальной зависимости от социальной среды, которая порабощает порабощает личность, принуждает его, внушает тоску обыденности и страх перед неизбежной смертью. И только философия способна освободить человека от гнетущего ощущения страха и тоски: «Философская мысль всегда освобождала меня от гнетущей тоски «жизни», от ее уродства… Философия была для меня также борьбой с конечностью во имя бесконечности», - писал он в книге «Самопознание». «Философия всегда была прорывом из бессмысленного, эмпирического, принуждающего и насилующего нас со всех сторон мира к миру смысла…», - говорил он в работе «Я и мир объектов».

Поэтому вся философия Н.А. Бердяева была направлена на то, чтобы помочь человеку занимать активную и творческую позицию, преодолеть несовершенство человеческого бытия. И в этом отношении в философии Бердяева можно выделить три главных идеи: 1) идею «универсального» христианства, 2) идею свободы («примат свободы над бытием») и 3) апологию творчества («творец оправдывается своим творчеством»). А в целом, философским воззрениям русского мыслителя присущи, с одной стороны, ощущение кризиса жизни и духа, а с другой стороны, романтическая уверенность в торжестве идеала.

Как религиозно-мистический мыслитель, Бердяев создал своеобразную космогоническую картину мира. По его мнению, еще до бытия и времени существовало своеобразная бездна, некое иррациональное состояние свободы, которое Бердяев характеризовал немецким понятием «Ungrund», взятым из понятийного аппарата немецкого мистика Я. Бёме. Следовательно, свобода предшествует всему - даже Богу.

В Ungrund рождается Бог, который из этой добытийственной основы творит мир и человека. Поэтому мир есть Божие Творение. Именно из Бога изливается (эманируется) дух, который вливается в человека. Но дух существовал изначально, еще в Ungrund'е. И в этом есть главное противоречие духа - он есть эманация Бога и, одновременно, порождение добытийственной свободы. Поэтому у мира в целом есть для главных основания - дух и свобода. И эти два основания противоречиво сочетаются в человеке. Ведь человек - это главное Божие творение: «Человечность есть основной атрибут Бога, человек вкоренен в Боге, как Бог вкоренен в человеке…»

Дух первичен по отношению к материальному миру и «приоритетен» по своей значимости для человека: «В человеке есть духовное начало, как трансцендентное в отношении к миру, т.е. превышающее мир… Сознание и самосознание связаны с духом». И так как наличие духа присуще только человеку, то, по мнению Бердяева, Бог посредством духа творит не объекты, не вещи, а живые, творческие субъекты. Поэтому именно субъекты призваны к творчеству в мире. Поэтому для Бердяева характерно считать объектом только тот фрагмент материальной реальности, который уже находится под воздействием субъекта. А сам субъект - персонален, неотрывен от живой личности, человека. Следовательно, Бердяев сознательно связывал дух только с личностью человека.

Но человеку присуще и изначальное состояние свободы, в том числе свободы творчества. Поэтому с созданием мира Богом, само творение еще не закончено, а передано человеку. И человек продолжает вносить свою творческую свободу в мир, продолжает миротворение: «Человек и космос меряются своими силами как равные…», - писал Н.А. Бердяев. При этом тайна творчества иррациональна, как иррациональна сама свобода, ибо происходит она не только от Бога: «Творческие дары даны человеку Богом, но в творческие акты человека привходит элемент свободы, не детерминированный ни миром, ни Богом».

Наличие свободы в творчестве ведет к тому, что дух далеко не всегда адекватно воплощается в продуктах человеческой деятельности. И результатом такой ситуации является рождение мира объектов, или «объективация духа». Понятие «объективация» родственно понятиям «опредмечивание» и «отчуждение». Иначе говоря, объективация духа - это отчуждение духа от человека, от субъекта. Но так как объект - это нечто чуждое свободе и духу, то объективация духа означает утерю свободы духа. Мир объективации - это мир явлений и потому: «Мир объективации не духовный мир», - писал Н.А. Бердяев.

Н.А. Бердяев устанавливает следующие признаки мира объективации: 1) отчужденность объекта от субъекта; 2) поглощенность неповторимо-индивидуального, личного общим, безлично-универсальным; 3) господство необходимости, детерминации извне, подавление и закрытие свободы; 4) приспособление к массивности мира и истории, к среднему человеку, социализация человека и его мнений, уничтожающая оригинальность.

Как видно, миром объективации, Н.А. Бердяев, в первую очередь, считал и человеческое общество. В его понимании общество предстает господством коллектива над личностью, где положение человека опосредствовано безличными нормами и законами. По убеждению философа в обществе объективация духа имеет различные формы. Так, с отчуждением связаны самые разные экономические системы, все без исключения порождающие эксплуатация человека и превращение его в бездуховный объект. Объективация духа проявляется в церкви, как организации, а кроме того, существуют религии, в которых дух переходит в свою противоположность, почитается за объект. Техника, как порождение человеческого духа, тоже обратилась против человека, превратив его в машину. Особенно жестко Бердяев критиковал «буржуазность», торжествующую при капитализме: «Буржуазность есть царство социальной обыденности, царство большого числа, царство объективации, удушающее человеческое существование». Высшим проявлением антиперсоналистского духа общества является государство, которое заняло место субъекта социальной жизни.

Давая столь бескомпромиссный анализ существующего положения вещей, Бердяев тем не менее предлагает некий социальный идеал, который он называл «персоналистическим социализмом», исходящим из примата личности над обществом.

Но, будучи социальным идеалом, «персоналистический социализм» не является целью и смыслом человеческой истории. Дело в том, что истинной общности, лишенной объективации, люди способны достичь только в Боге. Такую общность Бердяев называл «соборностью» и подразумевал под соборностью внутреннюю духовную общность людей. Следовательно, целью и смыслом человеческой истории является устроение Царства Божия, как воплощенное единение всех людей в Боге. Поэтому сама земная история человечества, по мнению Бердяева, конечна: «История мира и история человечества имеет смысл лишь в том случае, если она кончится». Впрочем, конец истории - это вовсе не космическая или социальная катастрофа. Наоборот, Царство Божие представляет собой то состояние, в котором происходит окончательно преодоление объективации, вражды и обезличенности.

2. Философия свободы. Смысл творчества

Книга Бердяева «Философия свободы» (1911) - ранняя работа, к которой сам автор относился критически, считая ее во многих отношениях незрелой. И все же это сочинение ценно тем, что в нем Бердяев по некоторым своим философским интуициям предвосхищает процессы, которые позже произошли в истории европейской философии. Иными словами, это не просто историческое, а в значительной мере новаторское и провидческое произведение.

Бердяев, правда, начинает свою книгу с утверждений, которые в ту пору уже не были новыми: философствующая мысль зашла в тупик, для философии наступила эпоха эпигонства и упадка, философское творчество иссякает и т.д. Однако определение сущности кризиса у Бердяева для того времени оригинально, по-своему верно и глубоко. «Вся новейшая философия, последний результат всей новой философии, ясно обнаружила свое роковое бессилие познать бытие, соединить с бытием познающего субъекта. Даже больше, философия эта пришла к упразднению бытия… повергла познающего в царство призраков. Критическая гносеология начала проверять компетенцию познания и пришла к такому заключению, что познание не компетентно связать познающего с объектом познания, с бытием. Реалистическое чувство бытия и реалистическое отношение к бытию - утерянный paй. И нет, по-видимому, философских путей для возвращения в этот рай». В начале XX в. в западной философии гносеологические концепции действительно превалировали над онтологическими. Разумеется, это утверждение нельзя доводить до абсурда: и тогда пробивали дорогу онтологические тенденции в философии. Однако «онтологический поворот» в западной мысли, как отмечалось во второй главе, случился много позже.

Господство гносеологизма русский мыслитель связывает с доминированием кантовской философии и кантианских направлений. Критическое отношение к ним для Бердяева вовсе не случайно. «Кант, - писал он, - оставил познающего наедине с самим собой, гениально формулировал его оторванность от бытия, от действительности, от реальности и искал спасение в критическом разуме». В России не один Бердяев так оценивал мысль Канта. В принципе, можно говорить о том, что в начале XX в. (наряду с профессиональным кантоведением и интересом к кантовской философии, о котором шла речь во второй главе этого раздела) формируется свойственный части русской философии, неожиданный, казалось бы, синдром такого критического отношения к Канту, которое стоит на грани нелюбви, чуть ли не ненависти к великому немецкому мыслителю. В кантовской философии Бердяев, как и некоторые его русские современники, видят источник погружения философии в гносеологизм, одну из причин оторванности теории познания не только от философии бытия, онтологии, но и от бытия как такового, а следовательно, отчуждения человека от реальной жизни, отрыва человека от высшего бытия, т.е. от божества.

Отсюда и более общий приговор: кризис философии заключается в разрыве с бытием, в том, что гносеологии, а не учению о бытии была отдана пальма первенства. Трагедия философии состоит в том, что она делает призрачными реальность, свободу, да и саму личность превращает в некий призрак. Результаты, которые из этого вытекают, трагичны не только для самой философии, но также и для всей человеческой жизни. Но основное, согласно Бердяеву, бедствие философии состоит в том, что она утратила свои религиозные корни. Человечеству нужна новая свободная философия и философия свободы, утверждает Бердяев. Как формулируются ее задачи? «Философия должна быть свободной, должна искать истину, но именно свободная философия, философия свободы приходит к тому, что лишь мысль религиозна, лишь жизни цельного духа дается истина и бытие».

Бердяев подробно анализирует проблему веры и знания. Он приходит к выводу, что противопоставление веры и знания, имеющее определенные основания, должно смениться доказательством их взаимодействия. Чтобы объединить веру и знание, нужно отказаться от гордыни рационализма. «При нашей постановке вопроса, - пишет Бердяев, - между знанием и верой не существует той противоположности, которую обыкновенно предполагают, и задача совсем не в том заключается, чтобы взаимно ограничить области знания и веры, допустив их лишь в известной пропорции. Мы утверждаем беспредельность знаний, беспредельность веры и полное отсутствие их взаимного ограничения. Религиозная философия видит, что противоположность знаний и веры есть лишь аберрация слабого-зрения. Религиозная истина - верховна, вера - подвиг отречения от благоразумной рассудочности, после которого постигается весь смысл. Но окончательная истина веры не упраздняет истины знания и долга познавать. Научное знание, как и вера, есть проникновение в реальную действительность, но частную, ограниченную: она созерцает с места, с которого все видно и горизонты замкнуты. Утверждение научного знания - истинно, но ложны его отрицания. Наука верно учит о законах природы, но ложно учит о невозможности чудесного, ложно отрицает иные миры».

Другим аспектом книги «Философия свободы» стал тонкий философский анализ проблемы так называемого гносеологизма. Мы уже установили, что для Бердяева категории бытия гораздо важнее, чем категории познания. Мыслитель исходит из того, что и субъект и объект относятся к бытию, а «вне бытия нет места ни для кого и ни для чего, разве для царства дьявола. Безумие - рассматривать бытие как результат объективирования и рационализирования познающего субъекта, ставить бытие в зависимость от категорий познания, от суждения». Бердяев, таким образом, не только утверждает примат теории бытия перед теорией познания, гносеологией, не только выдвигает на первый план онтологию, но он также утверждает, что само бытие предшествует учению о познании. «Гносеологи же хотят само бытие вывести из гносеологии, превратить его в суждение, поставить в зависимость от категории субъекта».

Вторая часть «Философии свободы» называется «Происхождение зла и смысла истории». Бердяев пишет: «Болезненный кризис современного человечества связан с трудностью выхода из психологической эпохи - эпохи субъективизма, замкнутого индивидуализма, эпохи настроений и переживаний, не связанных ни с каким объективным и абсолютным центром. Гнет позитивизма и теории социальной среды, давящий кошмар необходимости, бессмысленное подчинение личности целям рода, насилие и надругательство над вечными упованиями индивидуальности во имя фикции блага грядущих поколений, суетная жажда устроения общей жизни перед лицом смерти и тления каждого человека, всего человечества и всего мира, вера в возможность окончательного социального устроения человечества и в верховное могущество науки - все это было ложным: давящим живое человеческое лицо объективизмом, рабством у природного порядка, ложным универсализмом. Человеческий род механически подчинил себе человека, поработил его своим целям, заставил служить его своему благу, навязал ему свое общее и как бы объективное сознание». Таким образом, кризис человечества как кризис истории Бердяев видит в том, что ложный объективизм подавил человека. Реакцией на это стала эпоха «психологическая, субъективная».

Разразился бунт субъективизма, который отрицает все объективное, а всякую иллюзорность и всякую мистику возводит в закон, - такой оказалась плата за ложный объективизм, за философию натурализма и материализма. Как выйти из философского тупика? Ответом на этот вопрос и стала заключительная часть бердяевской «Философии свободы», надо сказать, гораздо менее интересной, чем первые две, где легко, свободно и даже изящно осуществляется критический анализ современной философии. В последней же части «Философии свободы» Бердяев пытается наметить контуры теософского, религиозно-философского выхода из сложившейся ситуации духа. Выход - далее Бердяев, потому не должна быть идеалом для философии, что наука есть не творчество, а послушание. Ее стихия - не свобода, а необходимость. «Наука никогда не была и не может быть освобождением человеческого духа. Наука всегда была выражением неволи человека у необходимости».

Высказывая все эти оценки и суждения, Бердяев вместе с тем хорошо видит, сколь противоречиво складывается и будет складываться судьба философии XX в. как раз в отношении науки и научности. «Для нашей эпохи, - пишет философ, - характерно обострение сознания и кризис сознания во всех сферах. Нельзя не видеть серьезного кризиса научной, общеобязательной, объективированной философии. Никогда еще не было такого желания сделать философию до конца научной. Ныне и идеализм, который был прежде метафизическим, стал наукообразным и мнит себя таким. И никогда еще не было такого разочарования в научности, такой жажды иррационального». Это очень точно подмеченное противоречие. Оно, действительно, характеризует философию, и не только двух первых десятилетий, а всего XX столетия.

Анализируя классическую европейскую философию, Бердяев пытается ответить на вопрос, в какой степени она годится для пробуждения именно творческо-активного человеческого познания. Казалось бы, о философии творчества следует прежде всего говорить в связи с немецким классическим идеализмом, скажем философией Канта. Но мы уже знаем, что философия Канта для Бердяева - «самая, быть может, современная и утонченная философия послушания, философия греха». «Критическая философия есть послушное сознание необходимости, не природы, а самого сознания, не материи, а разума, есть послушание необходимости через послушание категориям. Творческая, активная природа человеческого познания чувствовалась в полете гения, но придавлена была общим послушанием необходимости, связанным глубочайшими религиозными причинами. Философское познание не может быть лишь пассивным, послушным отражением бытия, мира, действительности», - констатирует Бердяев. Философия кажется ему пораженной страшной болезнью, болезнью рефлексии и раздвоения. Эту рефлексию, этот гамлетизм европейские философы пытались возвести в методический принцип, в чем Бердяев видит ущербность рационализма Декарта, эмпиризма Юма, критицизма Канта: рефлексия и сомнение возведены «в ранг добродетелей философского познания». А рефлексия и сомнение лишают философию ее творческого активного характера, делают ее пассивной. Согласно Бердяеву, творческая философия не может быть философией критической, философией скепсиса. Она должна стать философией догматической. Но при этом, подчеркивает философ, нет возврата к «старому, детскому догматизму». Должно создать новый, зрелый догматизм. Истинно творческие философы подобны Платону. Это философы, которые в центр философствования помещают не познание, не категории, а именно любовь. О таких мыслителях Бердяев говорит, что они философы «эротические» (разумеется, не в бытовом смысле этого слова). Таким образом, если философия концентрируется на человеке, то она концентрируется на любви. А это означает, что философия является антропологистической.

Не забудем того, что в истории мысли - при определении самой природы, смысла, сущности философии - многие философы, отводя центральное место в системе философских знаний проблеме человека, все-таки пытались преодолеть антропоморфизм, т.е. распространение свойств, способностей и возможностей человека на весь мир, проецирование человеческого в мир. Эту проблему Бердяев анализирует интересно и глубоко. «В определении природы философии, ее задач, центральное место принадлежит вопросу об антропологизме в философии. Философия не в силах уйти от того первоначального сознания, что философствует человек и что философствуют для человека. Нет сил отрешиться от того, что философское познание протекает в антропологической среде; сколько бы ни пытались Коген и Гуссерль придать познанию характер, трансцендентный человеку, и освободить познание от всякого антропологизма, эти попытки всегда будут производить впечатление поднять себя за волосы вверх. Человек предшествует философии, человек - предпосылка всякого философского познания». Это главный момент: Бердяев задумал свою книгу как антроподицею, т.е. как оправдание человека. На протяжении всей своей жизни он видел свою задачу именно в том, чтобы повернуть философию к проблеме человека, чтобы сделать ее в полном смысле открытой, 'глубокой философской антропологией, философией человека.

«Смысл творчества» - одна из первых книг XX в., где четко и сильно заявлено об отходе от абстрактного гносеологизма, абстрактного онтологизма к персоналистской философии человека, центрированной вокруг жизни, смерти, любви человеческого существа. Это сочинение, к сожалению, было мало известно на Западе. Но соответствующим западным «экзистенциальным» образцам книга Бердяева, несомненно, предшествует, а в некоторых отношениях их превосходит.

О философии начала XX в. Бердяев говорит, что она бессознательно уже исповедует антропологизм. Но антропологизм этот - стыдливый, прячущийся: ведь одновременно предпринимается попытка лишить философию всяческих следов антропологизма, антропоцентризма. И Бердяев не стесняется довольно резких терминов, называя такую философию «человекоубийственной». «Человекоубийственное» стремление он находит у Гуссерля, Когена. Выражается это стремление в том, что «хотят создать философию, в которой будет философствовать сама философия, а не человек». И все-таки несмотря на весь антропологический активизм Бердяев вынужден, вместе с другими философами, признать, что человек - точка пересечения двух миров: он принадлежит миру природы, миру пассивного, конечного, умирающего, с одной стороны, а с другой, - миру вечности. «Двойственность человеческой природы, - пишет Бердяев, - так разительна, что с силой учат о человеке натуралисты и позитивисты, и с неменьшей силой учат о нем супранатуралисты и мистики… Человек по существу своему есть уже разрыв в природном мире, он не вмещается в нем».

Двойственность природы человека - достаточно старая истина философии. Но очень важны и оригинальны те выводы, которые делает из прежних и новейших споров Бердяев. Прежде всего, он подвергает резкой критике такой антропоцентризм, который наивно «прикрепляет» знание человека к природному миру, делая из человеческого существа простое орудие мира. Естественно, что заканчивает Бердяев критикой в адрес Маркса и марксизма: именно марксистскую традицию он изображает результатом натуралистического антропоцентризма. «Маркс окончательно отрицает самоценность человеческой жизни, - пишет он, - видит в человеке лишь функцию материального социального процесса и подчиняет, приносит в жертву каждого человека и каждое человеческое поколение идолу грядущего, будущего государства и благоденствующего в нем пролетариата. Тут гуманистическая антропология приходит к кризису - обожествленный человек истребляется во имя чего-то призрачно-сверхчеловеческого, во имя идеи социализма и пролетариата. Пролетариат выше человека и он не просто сумма людей - он новый Бог. Так сверхчеловеческое неизбежно восстает на развалинах гуманизма. Марксизм - одно из предельных порождений антропологического сознания гуманизма, истребляющее гуманизм, окончательно убивающее человека…». Бердяевская оценка марксизма существенно расходится с пониманием марксизма как гуманизма и даже как гуманизма высшего порядка, которые были распространены в самой марксистской философии.

Переходным явлением от кризиса гуманистической антропологии к новому пониманию Бердяев считает философию Фридриха Ницше. Ее он вообще оценивает как величайшее явление новой истории. «Ницше, - пишет он, - искупительная жертва за грехи новых времен, жертва гуманистического сознания». «Ницше - предтеча новой религиозной антропологии», - говорит он совсем уж парадоксально. «В Ницше гуманизм побеждает не сверху благодатно, а снизу - собственными силами человека. В этом - великий подвиг Ницше». Столь же высокую роль в утверждении нового типа гуманизма Бердяев отводит Достоевскому. В своем сближении Ницше и Достоевского Бердяев не оригинален. Он черпает эту идею из российской культуры конца XIX-начала XX в.

Для Бердяева подлинный и конечный смысл всех этих философских рассуждений состоит в том, чтобы подвести к проблеме проблем книги «Смысл творчества», а именно к вопросу о том, как проблемы творчества человека, проблема антропоцентризма философии согласуется с евангельской истиной, с тем вообще-то явным обстоятельством, что в Евангелии, как он сам признает, нет ни одного слова о творчестве. Никакими софизмами из Евангелия не могут быть выведены творческие призывы и императивы. Трудность, над которой Бердяев здесь бьется, вполне понятна: в строгом соответствии с истиной евангельского вероучения, с теологией христианства человек не может быть поставлен в центр мироздания. И придать центральный и творческий характер человеческому началу значило нарушить ту неоспоримую прерогативу творчества, которую Евангелие и все классические книги христианства отводили Богу. Как же поступает Бердяев перед лицом этого несомненного факта, который он не только не думает отрицать, но снова и снова подчеркивает? Он заявляет, что умолчание о творческом характере человека в Евангелии вовсе не случайно, оно - провиденциально. Именно в этом умолчании и заключена та загадка, над разгадкой которой и должен задуматься современный человек. Антропологическое откровение Бог не случайно не сообщает человеку. Бог делает это во имя богоподобной свободы, творческого пути человека, во имя оправдания творчества самим человеком. Далее Бердяев заявляет: «Идея творца о человеке головокружительно высока и прекрасна».

Вся эта изощренная эквилибристика в толковании проблемы творчества на христианской основе, но вовсе не на основе догматического, евангелического представления, отличает антроподицею Бердяева прежде всего от традиционных теодицей, где антроподицея всегда занимала подчиненное место. Но Бердяев делает такую перестановку намеренно.

И если в ранних работах Бердяев как бы намеренно обострил противоречия и противостояния между своим философским учением и многими доктринами традиционной и современной ему философии, если он дерзко посягнул на пересмотр ряда принципиальных оснований дорогой его сердцу религиозной философии, - то в более поздних произведениях этому оригинальному мыслителю пришлось многое в своих взглядах уточнять, разъяснять и переосмысливать

3. Работа Н. Бердяева "Демократия, социализм и теократия"

В работе «Демократия, социализм и теократия» Бердяев хотел быть понятным широкому кругу читателей, но обойтись без заумных изречений он всё-таки не смог. До сокровенных мыслей философа читателям иногда приходится пробираться, переводя философские термины на язык более распространенный. Привожу пример:

«Демократия носит секулярный характер, и она противоположна всему сакральному обществу, потому что она формально бессодержательна и скептична. Истина сакральна, и общество, обоснованное на истине, не может быть исключительно секулярным обществом. Секулярная демократия означает отпадение от онтологических основ общества, отпадение общества человеческого от Истины. Она хочет политически устроить человеческое общество так, как будто Истины не существовало бы, это основное предположение чистой демократии. И в этом коренная ложь демократии…. Этим отрицаются духовные основы общества, лежащие глубже формального человеческого волеизъявления, и опрокидывается весь иерархический строй общества. Демократия есть психологизм, противоположный всякому онтологизму.

Читатели понимают, что мысль философа оторвалась от земли и затерялась высоко в облаках, а с облаков ему любое демократическое общество видится неким заблуждением и отходом от Истины. Он верит, что Истина - сакральна (т.е. религиозна, божественна) и не может быть понята человеком. А стремление к волеизъявлению народного большинства, к всенародному голосованию и прочим атрибутам демократии - это отход от божественного предписания.

В начале своей работы Бердяев заявил, что ограничивается только изучением духовных основ демократии и социализма, предельным выражением самой их «идеи». И здесь первая ошибка философа - нельзя понять часть, оторванную от целого! На земле Дух связан с Материей и никакая Идея не может быть свободна от производства и производственных отношений! А Бердяев духовное и материальное расчленил и потому все его рассуждения приобрели ошибочный характер.

Он считал, что Истину знают немногие Избранные, и нельзя важнейшие решения отдавать на усмотрение глупого Большинства. А кто такие эти немногие избранные, и какие сакральные истины они познали? К этому вопросу мы ещё вернёмся, а пока продолжим выборочно цитировать саму работу, выбирая основные мысли.

«В основе демократии лежит оптимистическая предпосылка о естественной доброте и благостности человеческой природы… Демократия не хочет знать радикального зла человеческой природы. Она как будто бы не предусматривает того, что воля народа может направиться ко злу, что большинство может стоять за неправду и ложь, а истина и правда могут остаться достоянием небольшого меньшинства… Воля человеческая, воля народная во зле лежит, и, когда воля эта, самоутверждающаяся, ничему не подчиненная и не просветленная, притязает самодержавно определять судьбы человеческих обществ, она легко сбивается на путь гонения против истины, отрицания всякой правды и угашения всякой свободы духа…

Демократия индивидуалистична по своей основе, но по роковой своей диалектике она ведет к антииндивидуализму, к нивелированию человеческих индивидуальностей… Демократии не означают непременно свободы духа, свободы выбора, этой свободы может быть больше в обществах не демократических… Демократия возникает, когда распадается органическое единство народной воли, когда атомизируется общество, когда гибнут народные верования, соединявшие народ в единое целое… Демократия признает суверенным и самодержавным народ, но народа она не знает, в демократиях нет народа».

И так далее, в том же духе. Философ припоминает и ужасы французской революции, и современный массовый отход от религии, и, подводя итог, заявляет, что «в демократических обществах нет ничего органического, ничего прочного, ничего от духа вечности». Разделавшись таким образом с демократией, философ приступает к «разгрому» социализма.

«Социализм, в противоположность демократии, носит характер материально-содержательный, он знает, чего хочет, имеет предмет устремления… Социализм есть вера, он претендует быть новой верой для человечества… Социализм по природе своей не может допустить парламента мнений, свободной арены борьбы партий и интересов, которую так любит скептическая демократия. Социализм ищет и находит народную волю…

Существует избранный класс - пролетариат, класс-мессия, он чист от первородного греха, в котором зачиналось все в истории…Этот мессианский класс и есть зачаток истинного человечества, грядущего человечества, в котором не будет уже эксплуатации. Суверенитет пролетариата противополагается суверенитету народа. Пролетариат и есть истинный народ…

Социализм в принципе отрицает суверенитет народа, свободное изъявление воли народа и право каждого гражданина участвовать в этом волеизъявлении. В этом он существенно противоположен демократии. Он хочет решить судьбу человеческих обществ, отрицая свободу духа… Социализм есть тип авторитарного общества, в этом он во всем подобен теократическому обществу и государству».

Верно сказано. Теория пролетарской революции и первый период становления Государственного социализма полностью под это определение попадают. Но уже в последнюю треть своего существования государственный социализм Советского Союза начал высвобождаться из идеологических оков. (А в странах Восточной Европы и раньше). Последнее поколение, воспитанное «той» социалистической системой (и сломавшее её) тупым и забитым никто не называет!

Николай Бердяев не умел предвидеть даже ближайшее будущее.

Демократический капитализм, вопреки его прогнозам, оказался жизнеспособным, и смог развиться, смягчить нравы, частично обуздать эгоизм собственников и «властей». Никакой интеллектуальной и духовной пропасти между «массами» и «властью» в сегодняшних развитых государствах не наблюдается. Демократия продлила жизнь капиталистической формации на какой-то срок и позволила максимально реализовать весь потенциал классового общества.

Незрелая демократия народов, только-что освободившихся от рабства, действительно, проходит болезненный период ошибок, массового эгоизма, временного попадания под диктатуру. Но, в конце концов, население создаёт общественные объединения и начинает постигать основы политической грамотности. Народные «массы» не только тянутся к Свободе - они до неё дорастают!

И социализм не вписался в то уничтожающее определение, которое Н. Бердяев для него подобрал:

«Социализм переходит уже к какому-то нечеловеческому содержанию, к нечеловеческой коллективности, во имя которой все человеческое приносится в жертву. Маркс - антигуманист, в нем человеческое самоутверждение переходит в отрицание человека».

Сам философ коллективизма никогда не «попробовал», потому и считал его чем-то «нечеловеческим».

Государственный социализм развалился сам как раз из-за возросшего гуманизма народного Большинства! Система подавляла граждан, но и развивала их тоже, подготавливала к новой свободе.

Иного, негосударственного социализма Бердяев не видел. Он был прав, когда говорил, что «социализм порождён капитализмом и плоть от плоти его». Да, тот начальный государственный социализм, уничтожив классовое деление, ещё оставил идёю классовой борьбы; он говорил о ведущей роли пролетариата, которой в реальности не было. Власть собственников государство заменило собственной властью, а надсмотрщиком поставило бюрократию и номенклатуру. Государственный социализм - буферный. Он многое ещё наследовал от предшествующей формации, отчего потом избавится в последующей фазе своего развития.

В своей критике социализма Н. Бердяев доходит до полного его отрицания, как некой роковой ошибки народов:

«До целей жизни социализм так и не доходит. Жалкий лепет о новой пролетарской душе и новой пролетарской культуре вызывает некоторое чувство неловкости у самих социалистов. Никаких признаков нарождения новой души нет».

Значит, все советские люди были бездуховны? А вот он, Бердяев, был духовный, и те, кто рядом с ним жили воспоминаниями о порушенной царской России, они тоже отличались незнакомой нам духовностью?

По Бердяеву выходит, что:

«Старые общества были полны священной символики. И это имело огромное значение в воспитании и водительстве».

Старое общество, знакомое Н. Бердяеву по царской России, не было социально справедливым, но оно держалось за религию! А Истина, по Бердяеву, - это религия! Исторический процесс, по его определению, - это судьба, но не Справедливость и Правда. Видимо, Бердяев считает, что он один постиг замысел Бога. И замысел Бога в том, чтобы одни люди всегда зависели от других, и чтобы на Земле всегда были богатые собственники и работающие на них бедняки.

Ещё одна красноречивая цитата: «А как создать подлинное христианское государство, христианское общество? Для этого необходимо духовное просветление и преображение. Быть может, катастрофы и великие испытания приведут к нему…»

Вот именно, только на катастрофы философ и надеется, чтобы поправить заблудшие народы, а то они о социальной Свободе размечтались, захотели построить справедливое государство без диктатуры религии.

В мудрость народов Николай Бердяев не верит! В развитие религиозного сознания тоже не верит. Диалектика и материализм для русских философов, взращенных умирающим самодержавием, были темой низкой и недостойной внимания. Достойным для себя Бердяев признавал «персоналистический социализм», в котором высшей ценность признаётся Личность. А человеческие качества разделяются на индивидуальные и личностные. Индивидуальное - это от общества, оно массовое, насаждаемое извне, а вот Личность обладает свободой воли и приобщена к познанию Истины…

Н. Бердяев признаёт на словах приоритет духовного над материальным, но на практике он бы хотел свернуть и демократию и социализм, заглушить развитие религиозного сознания и законсервировать массовое сознание в стадии бездумной покорности.

Иван Ильин - другой русский философ-эмигрант - в своей ненависти к народу, изгнавшему его, такого умного, изъясняется грубее - прямо говорит, что русским свобода вредна, не в силах они её воспринимать. А потому необходимо вернуть россиян под власть царя, помещиков и духовенства. Ильин тоже умело облекает чувства обиженного и озлобленного обывателя в философскую оболочку.

Советские читатели, не имевшие возможность знакомиться в трудами философов - эмигрантов, ничего не потеряли. Этих писателей пропагандируют сейчас, чтобы навязать стране такое же мировоззрение. Но ведь Советский Союз, как бы не ограничивал гражданские свободы, ставил цель: образовывать своих граждан. Нам не преподавали «Закон божий», но и растления не было. После начальных «революционных» перегибов и по окончанию террора моральный климат страны неизменно улучшался. В области образования, культуры и внутренней свободы государственный социализм дал советским людям гораздо больше того, что хотели бы дать русские философы - эмигранты.

Они хотели быть господами, обслуживаемые слугами, сиять факелами в сумраке народного невежества. О том же мечтают и люди, оказавшиеся у власти в сегодняшней России. Им не нужны умные книжки - эмигрантскую философию они интеллигентам подбрасывают, для «просвещения», а сами проводят в жизнь то, о чем и Бердяев и Ильин так мечтали - удушают ростки народной демократии, снижают общий уровень культуры, оплёвывают период советской истории и мечту о Коммунизме.

Жизнь опровергает рассуждения Н. Бердяева.

Демократия на Западе набирает силу, к ней приобщаются народы Африки, Востока, Латинской Америки. И социализм не умер! Он успешно развивается в Китае. И только диктат компартии спас Китай (и весь мир!) от ужаса перенаселения. В Китае социализм (в форме НЭПА) пока что эффективно развивается, хотя вскоре потребуется его корректировка… В России он возродится в более совершенной форме Народного социализма.

Это Бердяев так решил, что демократия и социализм несовместимы. А мы его не послушаем! Не понимал обиженный человек из-за границы народ советский, бездуховным стадом нас представлял. Но духовность не является принадлежностью религии! И сегодня в России можно найти приверженцев монархизма и ортодоксального христианства - только не они лучшие представители нации.

Основную задачу статья Бердяева не решила. «Идеи» демократии и социализма он не понял. И не только потому, что отбросил всё «материальное». Мысль философа подчинилась обиде обывателя. В молодости Н. Бердяев «переболел» социализмом, но затем испугался его временного (но растянувшегося на десятки лет) насилия, и шарахнулся - даже не в субъективный идеализм, а дальше - в глубины религиозного мироощущения, где сама мысль уже прерывается…

Не смог Н. Бердяев понять «идеи» демократии и социализма, поскольку перестал их ощущать! Поскольку стремление к правильному ненасильственному государству и обществу, без классовой эксплуатации и с реализовавшейся властью народного Большинства, он отверг! Он потерял веру в светлую природу людей! В то, что человечество идёт по пути добра! Так какому же Богу поклонялся Бердяев? Ветхозаветному божку древних евреев?

Соединить демократию и социализм сегодня возможно! И именно в России, где не забыли о Коммунистическом идеале, где у народа сохранилась потребность в социальной справедливости. В основе веры в Бога лежит вера в победу справедливости, вера в правильное развитие мира, вера в правильный Путь, по которому идут народы и каждый человек в отдельности! Дух и Душа - они есть бессмертная основа каждого человека! И каждый человек может стать яркой Личностью, если новое социалистическое государство и созданное им сильное Общество такую цель поставят!

Государство может поднимать в людях плохие качества, а может, напротив, апеллировать к светлой природе человека, востребовать качества лучшие. Народный социализм уже не боится предоставить людям гражданские и экономические свободы. Граждане добровольно примут новый социализм, поскольку он будет и экономически выгоден и морально привлекателен.



Заключение

бердяев философ экзистенциализм персонализм

Николай Александрович Бердяев - больше чем философ.

Когда нужно быстро разобраться в каком-либо вопросе или с чего-то начать исследование, можно всегда обращаться к Н.А. Бердяеву, пытаясь выяснить, что он думал по этому поводу. У него было необыкновенно острое чутье на истину, был особый вкус к правде. Стояние за правду всегда связано с риском и пророчеством, и Н.А. Бердяев шел на это. Он никогда не претендовал на роль учителя, но он - учитель правды.

В основе любой философии всегда лежит какая-либо интуиция, и его интуицией была персоналистически понятая правда. Когда наиболее глубокая внутренняя правда личности оказывается тождественной Высшей правде. Он писал об антиномии спасения и творчества, о Ренессансе и Андрее Белом, о влиянии развивающейся техники на духовную типологию общества, вообще о духе своего времени. На такой уровень обобщения мало кому дано подниматься.

Бердяев всей кожей ощущал продолжающееся творение мира, судьба которого зависит от каждого из нас, даже от одного правдивого слова, произнесенного вовсе не с трибуны. У него был аристократический страх перед любой ложью. Его, как и Чаадаева, обжигал «пламень истории», он чувствовал, что может изменить этот мир. Не только у Ф.М. Достоевского, о котором он так писал, но и у него самого была гераклитова тревога миротворчества. Он и умер в борьбе, за письменным столом, как и подобает философу (если минует его чаша с цикутой).

Конечно, он не вписался бы в наше постмодернистское время победившего плюрализма, всевозможных интеллектуальных игр и затей, вообще игрового стиля жизни, когда важно не «быть», и даже не «иметь» (хотя «имение» ценится как всегда), а «уметь», «знать как» (know how), знать правила игры. Время, когда технология уже окончательно победила идеологию, да заодно и философию, превратив ее в очередную «игру в бисер», когда любая серьезность стала пугающим признаком тоталитарного мышления и вообще дурным тоном.

Российские философы раньше думали, что когда опубликуют книги Бердяева в России, то все радикально изменится: слепые прозреют и паралитики поднимутся. Но этого, к сожалению, не произошло. И это - наша вина. 70-летний атеизм даром не прошел, а Бердяев пишет на религиозном языке.

Бердяев остается остро актуальным, пока остается актуальной проблема смысла жизни. Человечество его никогда не забудет, как не забудет Сократа и Достоевского. Мы вспомним Бердяева в минуты принятия решений, в минуты выбора. Он - не для герменевтическо-структуралистских игр и не для «деконструкций» мирного времени. Сам он шел на риск созидания. Писал не о философии, а творил саму философию, работал не над «текстом», а с первосущностями бытия и антисущностью для любых сущностей - со свободой, которая составляет тайну Бога и личности.

Его называют апостолом свободы, он слышал подземный гул и иногда шел по воде. Всегда по краю, через который с бесстрашием мыслителя неизбежно переступал, но никогда не падал.



Список использованной литературы

Андреев А.Л. Искусство, культура, сверхкультура. (Философия искусства Н.А. Бердяева). - М.: Знание, 1991.-64 с. - (Новое в жизни, науке, технике. Сер. «Эстетика; №6).

Барабанов Е.Г. «Русская идея» в эсхатологической перспективе: [О наследии Н.А. Бердяева]

Бердяев Н.А. Автобиография: Печ.по: Венгеров С.А. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых. С.П.б., 1897-1904.

Бердяев Н.А. Война и кризис интеллигентского сознания: сила и насилие // Сов.лит. - 1990. - №7.-С. 106-116.

Бердяев Н.А. Русская революция и мир коммунистический: [Отр.из кн. рус. философа].

Вадимов А.В. Николай Бердяев: изгнание: [К биогр. философа].

Гальцева Р. Николай Александрович Бердяев // Лит.газ. - 1989. - №31.-

Размещено на Allbest.ru

...