От натурфилософии к метафизике. Цвет как "базовая метафора" метафизики

Размещено на http://www.allbest.ru/

От натурфилософии к метафизике. Цвет как "базовая метафора" метафизики

Воинствующая прагматика бытия духовного порождает подсознательную жажду постижения сущего. В воображении мудреца мир в его вселенском многообразии способен сжаться в точку и вновь рассыпаться на свет и тьму, вечные начала, рождающие смутные иллюзии, мистические грезы, запредельные фантазии, трансцендентные идеи.

Мифологическая картина, доступная древним изначально адекватно адаптировала человека в мире, предоставляя ему бесконечный спектр смыслов мира. Человек, включенный в Космос, ощущал разум как Логос, космический порядок, в котором ему отведено определённое место. А для обретения этого места человеку была дана душа, порождавшая натуралистические, мистические, божественные смыслы мира, одинаково значимые и востребованные в практике. Древние верили, что каждый человек должен понять Космос, обрести гармонию с ним. И усилия философов были направлены на поиск гармонии с миром: полифонии смыслов и практик, рождающих смыслы. И если Природа - основа гармонии, то ни один человек не может жить без фундаментальных знаний законов природы. Напомним, древние под законами природы разумели иные, хотя и не менее существенные, с их точки зрения, связи.

Данную логическую цепочку можно завершить выводом о неизбежности возникновения натурфилософии, что соответствует исторической реальности античности. Но натурфилософия древних не только physis. Это картина живого Космоса. Это logos, закон всеобщей необходимости, царящий в космосе и порождающий вс?.

Более позднее научное мышление утратило многозначность смыслов и мифологическое оборотничество. Мир уже представлялся не "все есть все".

"Расколдованный наукой" он оказался упрощённым, одномерным, то есть рациональным по смыслу. Усилия разума порождали новые рациональные схемы мира, отождествляя их с истиной. Наука, гордая своей рациональностью и заключившая смысл мира в его закономерности, доступные разуму, объявила знания древних о природе примитивными, наивными, недостаточными. На самом деле, конечно не так. Это были великие знания не o природе, а о человеке в природе, открытой ему. Жить разумно, значило ощущать, "что "духи везде". "Мерами возгорающийся и мерами затухающий огонь" - это Космос, или человек, или и то, и другое? Слово, цвет, звук, танец, стихии - все включено в натурфилософские представления о мире, которые в ХХ веке Башляр назовёт поэтическим словом "грёзы". Натурфилософия - это всегда "грёзы" о мире, но и путь к гармонии человека с миром.

Одной из доминант натурфилософии всегда был цвет. Свет и цвет привлекали внимание философов как сущности, выходящие за пределы действительности и выводящие за эти пределы человека. Свет - это жизнь, ее единство, противостоящее только тьме. Цвет - ее многообразие. Человек ощущает цвет, когда видит. Но он может вообразить цвет, закрыв глаза, фантазируя или находясь в состоянии сна. Отношение к цвету характеризует доминирующую культуру эпохи. Следуя мнению Серова, отметим, что одни считают, что система укоренившихся представлений о цвете полностью определяется субъективным, чувственным характером восприятия; другие наоборот, усматривают в цвете объективный характер воздействия на чувства. Известные идиомы, существующие в различных языках, несут описание душевного состояния человека через цветообозначения. Причём они близки в различных европейских культурах: "побелеть от страха", "зеленеть от тоски", "желтеть от зависти, "краснеть от стыда", "чернеть от горя" и т.п.[4, с.64] Цвет может успокоить, возбудить, создать гармонию и вызвать потрясение. Древние рассматривали дух человеческий как соответствующий голубому цвету, ум - жёлтому, тело красному. Отсюда, небеса голубые, земля - жёлтая, подземелье, ад - красный. В греческих мистериях иррациональная сфера всегда считалась красной, потому что она представляет такое состояние, в котором сознание порабощено страстями низшей природы. Раньше, чем в какой-либо другой сфере человек ощущал реальность цвета и его иллюзорность, постоянство и изменчивость, доступность цвета одновременно зрению и воображению. Эта противоречивость полностью соответствовала мифологическому способу отражения мира, но одновременно взывала к практическим манипуляциям человека с цветом, будила новые смыслы. духовный цвет иллюзорность

Эстетика пользуется понятием "смысл цвета", что означает качественные особенности цветовых оттенков. Смысл цвета приобретает особую значимость в мифах, символах, ассоциациях, т. к. несут определенный информационный смысл. Древние народы повсеместно использовали символику цвета. Древний город Эктабана по описанию Геродота, был окружён семью стенами, окрашенными как семь планет, согласно представлениям древних персов. Семь уступов зиккурата в Борсиппе так же окрашены в цвета планет. Один из императоров династии Моголов в Индии соорудил фонтаны семи уровней, воды которых меняли окраску, проходя через все цвета спектра. Древние жители Тибета связывали цвет с внутренним состоянием человека. Белый и жёлтый цвета означали нежное настроение, красный, голубой и чёрный связаны с резким настроением, хотя голубой и синий, кроме этого, всегда небесные цвета и символы [6, с. 295]. Античная философия многократно обращалась к смыслу цвета. Известный пифагорейский тетрактис - символ универсальных сил, содержащий и цветовой смысл. Первые три точки олицетворяют тройной белый цвет, в нём и свет и цвет. Остальные семь точек представляют цвета спектра. Сократ связывал цвет с очертанием предметов и увязывал конкретные свойства цветов с предметами. В настоящее время эти цвета принято называть "предметными", то есть непосредственно связанными с восприятием предметов, имеющих окраску данного цвета. Платон неоднократно упоминал цвета в связи с их божественным и представимым лишь умозрительно происхождением. Это дало ему основание говорить об отвлеченном, своего рода абстрактном характере цветов, которые, следовательно, описывают не какие-то предметы действительности, а некие идеи, типа "божественности синего", "мужественности красного" или "женственности желтого" цвета. В символизме христианства цветам придавалось огромное значение, их использование следовало жёстким канонам. Белое или серебряное означало жизнь, чистоту, невинность, радость, свет; красное - страдание и смерть Христа, божественную любовь, кровь, благосостояние или страдание; голубой - небесные сферы и состояние богоподобности и размышления; жёлтое или золотое - славу, плодотворность, доброту; зленое - плодовитость, молодость, процветание; фиолетовое - унижение, глубокую привязанность, печаль; чёрное - смерть, разрушение, унижение.

Для философов нового времени привлекательной остаётся мифологема натурфилософии и мифологический язык стихий. Бэкон осознавал, что "природа побеждается только подчинением ей" [2. С. 12]. Но он же разработал эмпиризм, разрушающий донаучную картину мира. Знаменитые опыты Ньютона со светом и призмой привели его к выводу: цвет есть свойство спектрального состава излучения, вызывающее у человека особые зрительные ощущения. Но в этот же период возникает и мнение Гете, рассматривавшего цвет как определенный вид психических переживаний, возникающих благодаря как поступающему в глаза внешнему излучению, так и механическому воздействию на глаза, или внутреннему представлению этого вида переживания в полной темноте, с закрытыми глазами, в воображении, во сне.

Очень значимы переживания цвета, а так же стихий для русской философии. Флоренский размышляет о символике цвета в "Небесных знамениях". Для него свет - символ единства. "Мы видим свет, и только свет, единый свет единого солнца. Его различная окраска - не собственное его свойство, а соотношение его с той земною и отчасти, может быть, небесной средою, которую наполняет собою этот единый свет". Единое даётся нам через восприятие цвета и это восприятие, по мнению философа, следует определённой символике. "Фиолетовый и голубой цвета это есть тьма пустоты, -- тьма, но смягченная отблеском как бы накинутого на нее вуаля тончайшей атмосферной пыли; когда мы говорим, что видим фиолетовый цвет или лазурь небосвода, то это мы видим тьму, абсолютную тьму пустоты, которой не осветит и которую не просветит никакой свет, но видим ее не самое по себе, а сквозь тончайшую, освещенную солнцем пыль. Красный и розовый цвета - это та же самая пыль, но видимая не против света, а со стороны света, не смягчающая своею освещенностью тьму между планетных пространств, не разбавляющая ее светом, но, напротив, от света отнимающая часть света, застящая глазу свет, стоящая между светом и глазом и, своею непросвещенностью, прибавляющая к свету - тьму. Наконец, зеленый цвет, по направлению перпендикулярному, зеленоватость зенита, есть уравновешенность света и тьмы, есть боковая освещенность частиц пыли, освещенность как бы одного полушария каждой пылинки, так что каждая из них столь же может быть названа темною на светлом фоне, как и светлою на темном фоне. Зеленый цвет над головою - это ни свет и ни тьма" [5, с. 415].

Отношение русской философии к метафоре цвета, ведущей от натурфилософии к метафизике совпадает с общей традицией метафизики, описанной Деррида в "Письме и различии". Рассуждая о языке, Деррида обращается к метафизической традиции рассмотрения света и тени. Он называет ее базовой метафорой. "Базовой не только в качестве световой метафоры, - а в этом отношении вся история нашей философии оказывается фотологией, по названию истории света или трактата о свете, - но и в качестве просто метафоры: метафора вообще, переход от одного сущего к другому, от одного означаемого к другому, закреплённый начальным подчинением бытия сущему, которое уподобляет его сущему, является силой тяжести, удерживающей и непоправимо подавляющий дискурс метафизики. Такова судьба, которую глупо было бы считать досадной и временной превратностью "истории", промахом, ошибкой мысли в истории. Ведь именно падением мысли в философию… была зачинена история. Это равносильно утверждению, что сама метафора "падения" нуждается в кавычках. В этой гелиоцентрической метафизике сила, уступающая место эйдосу (то есть форме, видимой метафорическому оку), уже была отделена от своего смысла силы …" [3, с. 44].

Подводя итоги беглого экскурса в натурфилософские истоки бытия, порождающие обращение человека к мистическому, запредельному, те гр?зы, которые оттачивают его воображение и влекут к рождению новых смыслов, сделаем выводы. Природные феномены есть вечная загадка, выходящая за пределы физических явлений. Субъективное восприятие стихий, как и света, порождают контакт человека с беспредельным, единым, стимулирует метафорическое, поэтическое восприятие мира, то, что в философии называют мистическим знанием. Метафора, грёзы натурфилософии погружают человека в сферу единения с космическим, будят воображения, зовут к творчеству. Как писал Шестов о Плотине, жаждущий чуда человек может его созидать, ему доступно созидание естественного чуда. Отсюда, чудо искусства, поэзии. По словам Гегеля, ни один живописец не впадет в глупость ньютонианства. Не знание, а метафора является бесконечным источником смыслов и удивления. Выводы сами являются проблемами. На наш взгляд, в обращении к ним нереализованный потенциал человеческого сознания.

Литература

1. Бердяев Н.А. Философия свободы / Смысл творчества. М., 1989.

2. Бэкон Ф. Новый Органон / Соч. в 2-х т. Т. 2. М., 1978.

3. Деррида Ж. "Письмо и различие". М. 2007.

4. Серов Н.В. Эстетика цвета. Методологические аспекты хроматизма. - СПб, 1997.

5. Флоренский П.А. Небесные знамения / Священник Павел Флоренский. Соч. в 4-х т. М., 1996. Т. 2.

6. Холл М.П. Энциклопедическое изложение масонской (герметической) и розенкрейцеровской символической философии. Новосибирск, 1992.

Размещено на Allbest.ru