Феномен глобализации в современном мире

Размещено на http://www.allbest.ru/

Министерство Транспорта и Коммуникаций Республики Беларусь

Учреждение образования

Белорусский Государственный Университет Транспорта

Контрольная работа

по предмету: Философия

на тему: Феномен глобализации в современном мире

Выполнил:

Кучук Н.С.

Гомель 2016

Содержание

Введение

1. Понятие и сущность процесса глобализации

2. Основные концепции и методологические подходы

3. Глобализация и ее критики

4. Либерализм

5. Ярмо для бедных

6. Исчезновение государства

7. Иностранный капитал

8. Другой манифест

9. Особенности «Русской души» по Ф. М. Достоевскому

10. Основные идеи буддийской философии, которые проповедовал А. Шопенгауэр

Заключение

Список литературы

Введение

Глобализация - это переход от экономик отдельный стран к экономике международного масштаба. Сегодня в мире, превратившемся в одну большую деревню, промышленное производство носит международный характер, и деньги быстро и беспрепятственно текут из одной страны в другую. В сущности, торговле границы не помеха. При этом многонациональные корпорации сосредотачивают в своих руках огромную власть, а деятельность анонимных инвесторов может либо способствовать материальному процветанию, либо приводить к экономическому упадку в любой точке земного шара. Глобализация -- это и причина и следствие современной информационной революции. Потрясающие достижения в области телекоммуникаций, колоссальное расширение компьютерных возможностей и создание информационный сетей типа Интернет стимулируют процесс глобализации. Передовые технологии позволяют преодолевать любые расстояния.

Актуальность проблемы глобализации не подлежит сомнению. Она исследуется многими экономистами всего мира. Примером могут служить исследования Джеффри Сакса и Эндрю Уорнера из Гарварда, Дэвида Доллара и Арта Краайа из Мирового банка и Джеффри Френкеля и Дэвида Ромера из Беркли. Проблема часто рассматривается в специализированных журналах: “The Economist”, “Наука и жизнь” и многих других.

1. Понятие и сущность процесса глобализации

Глобализация мировой экономики и политики представляет собой новое явление в жизни человечества, принявшее современные формы после распада биполярного мира и преодоления наиболее острых проявлений холодной войны между Востоком и Западом.

Глобализация - направление развития экономической и политической взаимозависимости стран и регионов мира до такого уровня, на котором становится возможным создание унифицированного мирового правопорядка и мировых органов экономического и политического управления.

Главная отличительная черта последних десятилетий XX в. - невиданное развитие науки и техники. Мировой информационно-технологический рынок - рынок результатов интеллектуальной деятельности в овеществленной и неовеществленной форме - становится важнейшей сферой международных отношений. Место страны в современном мире определяется сегодня не столько изобилием рабочих рук и сырья, сколько качеством человеческого капитала, уровнем образования и практического использования знаний, инновационной активностью экономики.

Одним из наиболее ярких проявлений глобализации стало формирование единого мирового информационного пространства на основе парка компьютеров. В течение двух последних десятков лет возникла система универсального накопления и использования информации (Интернет) - научно-технической, финансово-экономической, социально-политической, культурной - с максимально быстрым и открытым доступом к ней десятков и сотен миллионов потребителей.

К числу главных тенденций мирового развития относят формирование новой мировой экономической инфраструктуры, основанной на качественно новых видах товаров - результатах интеллектуальной деятельности. При этом выделяются четыре основные формы международного взаимодействия в инновационной сфере: лицензирование; прямые иностранные инвестиции; совместные предприятия; слияния и стратегические альянсы компаний разных стран, нередко конкурирующих друг с другом.

Современные процессы глобализации в научно-технической сфере отразились на содержании и направленности исследований и разработок. Фундаментальная наука, интернациональная, по сути, окончательно преодолевает межгосударственные барьеры и становится обще цивилизационным средством проникновения в тайны мироздания, самопознания человечества, прогнозирования мирового развития.

Глобализация превратилась в одно из важнейших проявлений современной геополитики, поскольку выступает как процесс, относящийся к сфере отношений между народами и государствами и охватывающий ее. Глобализация есть не что иное, как проявление современной постиндустриальной стадии развития экономики и общества в отношениях между странами мира.

Усиление интернационализации хозяйственной жизни в последней трети минувшего века положило начало глобализации мировой экономики. Вследствие количественного нарастания взаимосвязей и взаимозависимостей между странами мировое хозяйство переходит в новое качество, во все большей мере превращаясь в относительно целостную экономическую систему, которая определяет развитие национальных хозяйств и в известной мере диктует им условия функционирования.

Глобализация мировой экономики и политики представляет собой новое направление в развитии мирового сообщества, сменившее конфронтацию и соревнование между мировым капитализмом и социализмом после окончания холодной войны. Глобализация во многом меняет наш взгляд на проблемы международной безопасности и внутреннего социально-экономического развития государств, в том числе и России.

Сегодня именно в экономике связи между странами становятся теснее, взаимная зависимость - жестче, а потребность в многосторонней координации - насущнее.

Глобализация как тенденция - выравнивание уровней экономического, политического, социально-культурного развития народов мира в условиях исторически длительного периода их меж цивилизационного сосуществования. Несколько лет назад в Декларации тысячелетия все государства вновь подтвердили некоторые фундаментальные ценности как имеющие “существенно важное значение для международных отношений в XXI в.”: свобода, равенство, солидарность, терпимость, уважение к природе и общая ответственность. Они поставили перед собой практические, достижимые задачи - цели Декларации тысячелетия в области развития, предусматривающие искоренение крайней нищеты и реальное обеспечение для всех людей таких прав, как право на образование, базовое медицинское обслуживание и обеспеченность чистой водой. Реализовать эти цели возможно только совместными усилиями всех государств мира.

О том, что такая тенденция имеет место, свидетельствуют данные Всемирного банка. Согласно им, за период с 1985 по 2000 гг. доля бедных семей в Азии сократилась в 805 млн до 435 млн, что составляет сегодня немногим более половины ее населения. В Латинской Америке бедная часть населения за тот же период уменьшилась с 19 до 11%. Но одновременно в Центральной и Южной Африке наблюдалась противоположная тенденция - здесь доля бедных семей возросла с 16 до 32%, т. е. вдвое. Но не следует забывать, что доля богатейших стран в мировом валовом продукте имеет тенденцию к постоянному росту, а доля самых бедных стран соответственно к падению.

Ведь еще в конце 90-х гг. XX в. в Китае менее чем на 2 долл. в день жило 53,7%, а на 1 долл. вдень - 18,5% населения, в Индии - соответственно 86,2 и 44,2%, Индонезии - 66,1 и 15,2%, Пакистане - 84,7 и 31% и в Бангладеш -77,8 и 29,1%.

2. Основные концепции и методологические подходы

Термин «глобализация» был введен в научный оборот в середине 80-х гг. XX столетия американскими авторами, которые им обозначили появление нового типа социальности и миропорядка, который буквально по всем формам и параметрам - социальной организации, власти, идеологии, экономики, этоса, образа жизни и т. д. - отличается от ныне существующего.

Появление этого термина связывают с именем Т. Левита, который в статье, опубликованной в «Гарвард бизнес ревю» в 1983 г., обозначил им факт слияния рынков отдельных продуктов, производимых крупными многонациональными корпорациями (МНК). Распространение же он получил благодаря американскому социологу Р. Робертсону и японцу К. Омае, опубликовавшему в 1990 г. бестселлер «Мир без границ».

Однако, за два десятилетия, прошедших с той поры как термин «глобализация» начал широко использоваться представителями различных отраслей обществознания, его содержание не приобрело четко выраженных очертаний. Оно остается размытым, о чем можно судить по тем публикациям, которые вышли на протяжении последних лет, как на Западе, так и на Востоке. Дискуссии о том, что такое глобализация, какова ее природа и конечные цели, начавшиеся в тот период, когда исследователи начали осмысливать новый феномен, не только не прекратились, но и приобрели глубину и масштаб. Их острота рождается непримиримостью точек зрения на природу глобализации, высказываемых различными авторами, многие из которых утрачивают способность к взвешенным, объективным оценкам, когда начинают говорить о социальных последствиях глобализации, о том какие перемены происходят в системе общественных связей и отношений, как меняется социальный тип личности и тип культуры. Существует также большой разброс мнений и по таким вопросам: как глобализация соотносится с другими процессами в общественной жизни, каковы ее ближайшие и отдаленные перспективы, что она несет странам и народам.

Если попытаться систематизировать имеющиеся точки зрения на природу глобализации, то они могут быть сведены к следующим основным позициям, которые представлены в работах революционных глобалистов (гиперглобалистов), эволюционных глобалистов (трансформационалистов) и скептиков (по А. И. Уткину, Н. Н. Федотовой).

Революционный глобализм (гиперглобализм), имеет своих последователей в основном в среде политиков и бизнесменов. Широко распространяется как успешный вариант общественного развития по западной модели и представляет глобализацию будущего как фундаментальную реконфигурацию всей системы человеческих действий. В основе этих идей лежит неолиберальная теория и практика, когда глобализация рассматривается как специфический вариант интернационализации хозяйственной, политической и культурной жизни человечества, ориентированный на форсированную экономическую интеграцию в глобальных масштабах с максимальным использованием научно-технических достижений и свободно-рыночных механизмов и игнорированием сложившихся национальных образований, многих социальных, культурно-цивилизационных и природно-экологических императивов. Свободная конкуренция и рынок должны будут автоматически обеспечить наиболее рациональное и эффективное распределение ресурсов и капиталов и привести к формированию глобального экономического, правового и политического пространства к становлению нового мирохозяйственного порядка.

К этой группе исследователей можно отнести главных идеологов глобализации К. Поппера, Ф. Фукуяму, Зб. Бжезинского, Дж. Сороса и др.

Эволюционные глобалисты (трансформационалисты) считают современную форму глобализации исторически беспрецедентной, несравнимой ни с каким иным порядком. Они говорят о постепенной адаптации государств и общества к взаимозависимому нестабильному миру с его неизбежными социальными и политическими переменами. Считают, что глобализация - это мощная, трансформирующая мир сила, ответственная за эволюцию обществ, за изменение всего мирового порядка. Указывают на необходимость создания в традиционном обществе нового политического, экономического и социального пространства, к которому должны на макроуровне приспосабливаться государства, а на местном уровне - локальные общины. Сторонники этого подхода видят в глобализации долговременный противоречивый процесс, подверженный всевозможным изменениям и считают некорректным предсказание параметров грядущего мира. Они не предсказывают создания единого мирового сообщества и единого мирового государства. Глобализация ассоциируется у них с новой мировой стратификацией, когда некоторые страны постепенно, но прочно войдут в центр мирового развития, в то время как другие страны безнадежно маргинализируются. Суверенные государства сохранят власть над собственной территорией, но параллельно национальному суверенитету будет расширяться зона влияния международных организаций.

Эволюционисты считают, что традиционные концепции государственности изменяются медленно, но постоянно. Суверенность сегодня есть нечто меньшее, чем территориально обозначенный барьер, это скорее источник и ресурс отстаивания прав и привилегий в пределах общей политической системы.

К эволюционным глобалистам относят У. Бека, Дж. Стиглица, среди отечественных авторов - Н.М. Мамедова, В. Толстых, X.А. Барлыбаева, М.Г. Делягина, М.С. Горбачева, В.Л. Иноземцева и др.

Скептики, к которым относится большое число исследователей, политиков, общественных деятелей, выступают с прямой или косвенной критикой теории и практики глобализации. Они видят в глобализации распространение западного модернизма, а мировую интернационализацию рассматривают как побочный продукт распространяющегося американского миропорядка, понимая под глобализацией унификацию жизни на основе единых либеральных ценностей путем навязывания ценностей развитых индустриальных стран другим обществам. Глобализация рассматривается ими как вестернизация. Обозначая глобализацию как вестернизацию, исследователи непосредственно выходят в сферу взаимоотношений между цивилизациями.

На антиглобалистских позициях стоят С. Хантингтон, А.С. Панарин, А.А. Зиновьев, С.Г. Кара-Мурза, Б. Ключников, О.А. Арин, Т.В. Муранивский и др.

3. Глобализация и ее критики

Сегодня большинству людей вряд ли придет в голову мысль об участии в марше протеста против чего-либо, и, несомненно, это большинство осуждает неприкрытый вандализм. И все же люди разделяют беспокойство, которое антиглобалисты выражают порой в апокалиптических тонах. Из-за широкой (пусть и не всегда осознанной) поддержки глобализации власти оказались со всех сторон окружены протестующими. Некоторые политики уже называют новых борцов с капитализмом "гражданским обществом". Вне всякого сомнения, антиглобализм -- серьезная политическая сила.

МВФ, Мировой банк и Всемирная торговая организация -- подвергаются критике гораздо чаще, чем кажется. Лучшее, что они могут ожидать от широких масс, -- это неприязнь. Одновременно власти обвиняются в уступках крупному бизнесу. Говорят, что глобализация не оставляет им иного выбора. Частный капитал беспрепятственно перемещается по планете, и куда бы он ни пришел, он лишает простых людей средств к существованию и ставит прибыли превыше людей.

Кто защищает глобальный капитализм? Власти и бизнес. Но эти предполагаемые защитники глобализации могут невольно подорвать сам процесс глобализации сильнее, чем мощная коалиция сегодняшних критиков -- интеллигенции, левых политиков, различных лоббистских групп, авторов книг против бизнеса, бунтовщиков, которым нужен лишь повод, путешествующих демонстрантов -- мирных и не очень.

С такими участниками дебатов о глобализации -- властями, пользующимися протекцией корпораций, и их противниками, озлобленными и непреклонными бунтарями, -- вполне естественно, что общество не поддерживает ни одну из сторон. Оно недолюбливает мировой капитализм, но и не предлагает разумной альтернативы ему (как, собственно, и антиглобалисты). Поэтому люди большей частью озадачены, встревожены и подозрительны. Такое состояние общественного мнения не сулит ничего хорошего ни демократии, ни экономическому развитию. Мошенничающие защитники глобализации и их разношерстные, иногда неразумные оппоненты уже наломали немало дров и пока не собираются останавливаться.

Несомненно, при всех своих слабых аргументах, подозрительно благих намерениях и заблуждениях антиглобалисты выражают некоторые полезные и важные мысли. Выяснив, что разумного есть в их доводах, и опровергнув ошибочные или нечестные аргументы, которые политики и бизнесмены выдвигают против них, можно добиться реальных положительных сдвигов. Это же касается и аргументов в пользу глобализации.

4. Либерализм

Главный довод в пользу глобализации -- либерализм. Довод этот звучит редко, и реже всего -- из уст представителей властей или бизнеса. Международная экономическая интеграция, с либеральной точки зрения, -- это процесс, при котором технология позволяет людям достигать своих целей, и они свободны в своем выборе. Если технология развилась настолько, что она поддерживает торговлю, не ведающую границ государств, и люди захотят торговать без границ, произойдет интеграция. А поскольку люди добровольно выбрали этот путь -- это хорошо. И если люди без принуждения выбрали этот путь, можно ожидать, что в этом есть экономическая выгода. Строго говоря, теория и практика подтверждают, что это так и есть. "Невидимая рука рынка" Адама Смита делает свое дело. Люди выбирают то, что соответствует их личным интересам, каждый из них принимает это решение индивидуально. В результате общество в целом процветает и развивается -- спонтанно, не подчиняясь чьему-либо плану.

Но считать, что бизнес приветствует либеральный подход, -- наивно, к тому же это противоречит историческому опыту. Предприниматели заинтересованы только в одном -- в получении прибыли. Негосударственные организации, критикующие за это бизнес, конечно, правы. Если предприниматель сочтет, что увеличить его прибыль способно хорошее отношение к клиентам и сотрудникам, или следование политике "социальной ответственности", или использование экологически чистых технологий, -- он пойдет на это. Делает ли это рыночный капитализм ошибкой? Напротив, суть либеральной рыночной экономики в том, что она цивилизует борьбу за прибыль, поневоле превращая ее в двигатель социального прогресса. Когда компании состязаются друг с другом за клиентов и сотрудников, они должны позаботиться о своей репутации в области качества и честности сделок, даже если они сами не ценят их. Конкуренция заставляет их поступать так, как если бы они думали иначе.

5. Ярмо для бедных

Антиглобалисты говорят, что глобализация особенно вредит бедным рабочим в развивающихся странах. Это не так. Похоже, что большинству рабочих из богатых стран не стоит бояться глобализации и они от нее значительно выиграют. Но справедливо ли это в отношении рабочих из бедных стран? Ответ прост: последние должны меньше потерять и больше приобрести. глобализация достоевский идея

Консервативные экономисты оптимистически оценивают интеграцию и перспективы развивающихся стран. Открытость международной торговли и инвестиций должна поощрять приток капитала в бедные экономики. В развивающемся мире капитала недостаточно, и отдача от инвестиций здесь должна быть выше, чем в развитых странах. Если бедные страны снизят свои барьеры на пути торговли и инвестиций, говорит теория, богатые иностранцы захотят направить туда свой капитал. Если приток ресурсов происходит в форме кредитов или портфельных инвестиций, это увеличивает внутренние сбережения и уменьшает нехватку инвестиций для местных компаний. Дела пойдут еще лучше, если приток ресурсов идет через появление новых, контролируемых из-за рубежа предприятий, т. е. через прямые иностранные инвестиции. Эта форма капитала приносит вместе с собой технологии и навыки из-за границы, при этом финансовый риск уменьшается. В любом случае рост инвестиций должен увеличить доходы населения, повысив спрос на трудовые ресурсы и сделав их более продуктивными.

Вот почему рабочие из стран -- получателей прямых иностранных инвестиций скорее получат выгоду от интеграции, чем рабочие из стран-доноров. С притоком или без притока иностранного капитала развивающиеся страны должны получить те же статические и динамические выгоды от торговли, что и богатые. Эта логика часто вызывает недоверие, поскольку эти выгоды, как кажется, появляются из ничего. Очевидно, что кто-то должен потерять, а кто-то приобрести. Но это не так. Выгода, которую богатая страна получает за счет торговли, формируется не за счет бедной страны -- ее торгового партнера. Напомним, что, согласно теории, торговля -- это игра с положительной сумой. Все транзакции -- экспортеров и импортеров, заемщиков и кредиторов, акционеров и рабочих -- могут приносить выгоду.

Что же может опровергнуть эту простую теорию и доказать, что она неверна? Многое, считают противники глобализации. Во-первых, полагают они, призывать развивающиеся страны к экономическому росту через развитие торговли (вместо того, чтобы развивать промышленность, обслуживающую внутренний рынок) -- это ошибка. Если все бедные страны попытаются сделать это одновременно, цена на их экспортные товары на мировых рынках может упасть. Успеха "азиатские тигры", продолжают они, достигли потому, что многие другие развивающиеся страны предпочитают подавлять торговлю, а не развивать ее.

Второе возражение антиглобалистов касается не торговли, а прямых иностранных инвестиций. Традиционно полагают, что иностранный капитал расходуется на экономически обоснованные инвестиции, что должно благоприятствовать развитию. Опыт показывает, что зачастую это не так. Новый капитал может давать малый доход или вообще не приносить его, а иногда и оборачиваться убытками. Деньги могут быть растрачены или украдены. А поскольку они были одолжены, это порождает громадный внешний долг. Не слишком влияя на развитие экономики, такая интеграция ослабляет ее.

В-третьих, указывают противники глобализации, рабочие в развивающихся странах имеют меньше прав, законодательной защиты и поддержки профсоюзов, нежели их коллеги из богатых стран. Вот почему мульти национальным корпорациям нанимать таких рабочих выгодно.

3. Торговля и экономический рост.

Ведет ли торговля к экономическому росту? Можно ли это обосновать, просто измерив общее влияние открытости на экономический рост? На наш взгляд, сложно обнаружить точную экономическую связь, которая лежит в основе процесса.

Из трех аргументов против свободной торговли первым и самым главным уже несколько лет является "экспортный пессимизм" -- идея о том, что свободная торговля подавит сама себя, если развивающиеся страны перейдут к ней одновременно. Но что об этом говорят факты?

Историей доказана возможность падения экспортных цен на некоторые виды сырья: спрос на них не поспевал за ростом прибыли. И никто не знает, что могло бы произойти за несколько последних десятилетий, если бы все развивающиеся страны развивали торговлю более энергично. Потому что они этого не делали. Но есть ряд серьезных практических причин, по которым применение принципа "экспортного пессимизма" в отношении экспорта из бедных стран в целом ошибочно.

Развивающиеся страны -- это громадная часть мира в географическом и демографическом масштабах, но малозначимая в экономическом. В совокупности экспорт из бедных стран и стран со средним уровнем жизни (включая относительно мощные Китай, Индию, Бразилию и Мексику, крупных экспортеров нефти, таких как Саудовская Аравия, крупных производителей, таких как Корея, Индонезия и Малайзия) составляет лишь 5% общемирового экспорта. Эта величина почти совпадает с размером ВВП Великобритании. Даже если рост общего спроса на импорт прекратится, еще не начавшаяся кампания по увеличению экспорта из этих стран не слишком напряжет мировую торговую систему.

В любом случае спрос на импорт не исчезнет. Таким образом, "экспортный пессимизм" содержит противоречие в самом себе -- заблуждение о "массовой торговле" сродни идее о "массовом труде" (последняя гласит, что с ростом населения должна расти безработица, но рабочих мест все еще достаточно). Общий рост торговли и увеличение количества видов продукции, которые каждая конкретная страна может продавать или покупать, не предопределены.

6. Исчезновение государства

Скептики заверяют нас, что глобализация ведет к уменьшению влияния государства и правительств. Так ли это? Похоже, поверхностные, но в то же время правдоподобные теории о снижении власти государства интересуют скептиков гораздо больше, чем факты

Правительства разных стран на практике сегодня собирают больше налогов, чем 10 лет назад, притом не просто в абсолютных величинах, а в пропорции к их увеличившимся за это время экономикам, хотя это и не вполне соответствует теории. Это верно в отношении стран "большой семерки", а также менее крупных стран -- членов ОЭСР. Поэтому обеднение капиталистов не оказало видимого влияния на способность государств собирать доходы.

Деньги -- не главное. Даже если бы сбор налогов резко сокращался, заявления большинства скептиков о том, что сегодня крупные международные компании обладают большей властью, чем правительства, звучат абсурдно. Например, известно что объем продаж 20 крупнейших компаний больше национального дохода 100 стран. Можно ли из этого сделать выводы о власти и влиянии корпораций?

Прежде чем задуматься, имеет ли вообще смысл сопоставлять власть корпораций и государств, стоит обратить внимание на то, что такое сравнение неверно статистически. Национальный доход -- мера добавленной стоимости. И его нельзя сравнивать с продажами компании (равными добавленной стоимости плюс издержки). Но даже после исправления этой бесконечно повторяющейся ошибки сравнение корпораций и правительств на основе их власти над людьми не имеет смысла. Власть даже самых крупных корпораций -- ничто по сравнению с властью правительств, вне зависимости от того, насколько страна бедна и мала. Суммарная добавленная стоимость Microsoft в энное число раз больше национального дохода Ирака. Означает ли это, что Билл Гейтс более властен над жизнями иракцев, чем Саддам Хусейн? Другой пример -- Люксембург, небольшая экономика с не очень мощным правительством. Может ли Microsoft собирать налоги с граждан Люксембурга, призывать их на военную службу, даже если бы компании это оказалось нужно, арестовывать и заключать в тюрьму, если, допустим, компанию не устраивает их поведение, или применять физическую силу против них? Нет, это невозможно.

Вы можете ответить, что эти сравнения обманчивы. Конечно, Билл Гейтс обладает в Ираке меньшей властью, чем Саддам Хусейн, но Билл Гейтс имеет возможность использовать свою власть глобально, а Саддам Хусейн -- нет. Хорошо, тогда в каких конкретно странах Билл Гейтс обладает могуществом большим, чем могущество правительства, что якобы вытекает из соотношения добавленной стоимости и национального дохода? Билл Гейтс в глобальном масштабе властен только над компанией Microsoft. Любое правительство гораздо сильнее корпорации.

В случае войны между двумя странами национальный доход является подходящим мерилом имеющихся в их распоряжении ресурсов. Если бы корпорации собирали войска и вели войны, то их богатство могло бы иметь значение. Они не делали и не могут этого делать: их власть невелика. Большие компании действительно имеют политическое влияние. У них есть деньги для политического лоббирования, во многих странах они могут подкупить чиновников. Но идея о том, что компании обладают хотя бы приблизительно такой же властью над гражданами, как и сами правительства -- независимо от того, насколько крупна компания, независимо от того, насколько бедна и мала страна, -- нелепа. Власть собирать налоги, хотя и ограниченная, дает государству политического веса больше, чем могли бы мечтать любые корпорации.

Все же экономическая интеграция ограничивает деятельность правительства. Но я считаю, что некоторые из этих ограничений очень желательны. Интеграция мешает тирании. Известно, что правительства подавляют своих подданных. При открытых границах подавлять труднее: люди могут покинуть государство и увезти с собой свои сбережения. В таких случаях глобальные рынки становятся защитниками прав человека. Советскому Союзу и Восточной Европе были свойственны тоталитаризм и экономическая изоляция.

Сегодня это касается Северной Кореи. Но и демократические общества тоже могут подавлять граждан. Следовательно, было бы неверным делать вывод, что интеграция нежелательна, ведь она ограничивает власть правительства, даже демократического. Надо признать, что некоторые ограничения демократии необходимы, а также спросить себя, не слишком ли жестки эти продиктованные рынками ограничения?

7. Иностранный капитал

За последние несколько десятилетий один из самых очевидных уроков для международных экономистов таков: иностранный капитал -- это и радость, и огорчение. Эта суровая критика не так уж сильно относится к прямым иностранным инвестициям (ПИИ), потому что, в отличие от долгов, ПИИ не нужно обслуживать и они не утекают за короткий срок. Те, кто предоставляет прямые иностранные инвестиции, сами несут большую часть финансового риска, связанного с этим видом инвестиций, но за это преимущество приходится платить. В долгосрочной перспективе ПИИ являются более дорогой формой финансирования, чем долги, потому что утечка освобожденных от налога прибылей обычно дает такому типу инвесторов большие доходы по сравнению с теми, на которые могут рассчитывать иностранный банк или держатель облигаций. И все равно ПИИ не только менее рискованны для принимающей страны, но, как ранее отмечалось, и более продуктивны -- из-за технологий, которые они с собой приносят. С точки зрения принимающей страны, это дорого, но высоко ценится.

Другие формы иностранного капитала (особенно краткосрочные банковские кредиты) ввергли многие развивающиеся страны в пучину несчастий. Из-за долгового кризиса 80-е гг. были потерянным десятилетием для Латинской Америки, а Аргентина и Бразилия из-за своих долгов оказались в затруднительном положении. Финансовый кризис конца 90-х гг. отбросил назад даже Юго-Восточную Азию, до того считавшуюся по экономическим показателям одним из лучших регионов развивающихся стран. Почему это происходило -- и почему так часто?

Очевидно, заемщики тоже должны взять на себя долю ответственности за слишком крупные заимствования (хотя это трудно назвать исчерпывающим объяснением). Правительства, занимающие по максимуму для финансирования чудовищно больших бюджетных дефицитов, совершают ошибку. Такое случалось повсеместно в 70-х гг. и в начале 80-х. Но случай с корпоративными заемщиками в развивающихся странах гораздо более запутанный. Иногда они могут занимать в объемах, которые в каждом индивидуальном случае кажутся вполне благоразумными, принимая во внимание определенные макроэкономические ожидания. Например, если прогнозируется, что девальвация валюты не произойдет, но если эти предположения окажутся ошибочными, то и заимствования станут коллективно необоснованными. Подобное случилось в Юго-Восточной Азии в 90-е гг. с дальнейшими осложнениями из-за того, что большинство заимствований было пропущено через местные банки. А это означало, что конечные заемщики были не в курсе системного риска, связанного с обменным курсом валюты. Следовательно, иногда банки из развивающихся стран ошибались в той же степени, что и правительства этих стран.

Основные элементы, соединяющие анти глобалистическую коалицию воедино, -- это недоверие к рынкам, коллективистский инстинкт и вера в протест как форму морального возрождения. Однажды в ходе истории такая комбинация уже привела к социализму -- как к логически приемлемой альтернативе "системе". Но социализм после неудачного опыта XX в. еще не совсем готов к тому, чтобы снова быть "выпущенным в люди".

Все вышеописанное предопределено чрезмерным влиянием корпораций на государственную политику -- с целью защиты своих интересов. И правильно сокрушаются скептики. Но чрезмерное влияние едва ли ново в демократической политике, оно не было создано глобализацией, вынуждающей правительства вставать на колени. Напротив, политику особых интересов легче проводить в закрытой экономике, чем в открытой. Если правительствам позволить, то все они рады будут предоставить протекцию ради политических выгод.

Печальное это зрелище -- наблюдать за тем, как большие компании разрабатывают планы по управлению своим влиянием на национальном уровне и распространяют его на глобальную арену, используя "гражданское общество" и "корпоративную социальную ответственность" в качестве рычагов.

Естественно, на фоне тревожных выступлений протеста мультинациональные компании выражают желание сесть за стол переговоров с правительствами и неправительственными организациями: у них есть множество идей по сбору экстрасубсидий, увеличению карательных налогов и регулированию их менее ответственных конкурентов.

8. Другой манифест

Главная интеллектуальная проблема протестующих в том, что их отвращение к капитализму (т. е. к экономической свободе) лишает их лучшего и, может быть, единственного пути для атаки и сдерживания концентрации экономических и политических сил. Протестующим не нужно заключать в объятия свободный капитализм. Им нужно только отказаться от их фальшивых или дико преувеличенных страхов по поводу смешанной экономики, т. е. капитализма в том виде, в каком он существует на Западе, -- с вжившимися в него службами социального обеспечения, госслужбами и умеренным перераспределением доходов.

При этой форме капитализма экономический рост не вредит бедным, как предполагают скептики. В самом деле, для развивающихся стран капиталистический рост является важным -- только он позволяет надеяться, что когда-нибудь уровень жизни людей повысится.

Рост в смешанной экономике совместим с защитой окружающей среды: богатые страны чище, чем бедные. И если цены составляются, чтобы отражать затраты на охрану окружающей среды (или им позволено отражать скудость природных ресурсов), рост и хорошее руководство идут рука об руку. Наконец, свободная торговля не ставит бедные страны в невыгодное положение: она помогает им.

Если бы некоторые из протестующих могли принять эти принципы капитализма со смешанной экономикой, то в поле зрения появился бы более точный и гораздо более продуктивный манифест протеста. Его основным приоритетом было бы обращение к постыдному факту нищеты третьего мира. С этой целью потребовалось бы, чтобы правительства богатых стран открыли свои рынки для экспорта из всех развивающихся стран, особенно товаров сельского хозяйства и текстильной промышленности (обеспокоенность увольнениями рабочих устранялась бы не подавлением наибеднейших стран, а путем увеличения расходов на подготовку и образование в богатых странах и смягчения любых потерь в доходах). Манифест настаивал бы на том, чтобы западные правительства увеличили расходы на иностранную помощь, при этом обеспечив попадание выгодных денежных переводов не в банки богатых стран (или бюрократам стран бедных), а самим бедным, и особенно -- жертвам болезней. Чтобы защитить окружающую среду, такой манифест призвал бы прекратить все субсидии, поддерживающие расточительное использование природных ресурсов, и ввести налоги на загрязнение, включая налог на углерод. Так, чтобы цена энергии отражала риск глобального потепления.

Эта программа по ускорению глобализации и расширению диапазона действия рыночных сил (хотя для начала лучше было бы это выразить по-другому) включала бы в себя также и составляющую хорошего управления. Под таким заголовком в идеале "торговая политика" должна была бы быть отменена полностью: правительства не занимаются бизнесом, ущемляющим свободу народа покупать товары там, где они хотят.

Нужно если не немедленно устранить торговую политику, то хотя бы вывести ее из подполья, чтобы корпорациям стало сложнее диктовать свои условия. Правительства должны подробно отчитываться перед избирателями, но не перед компаниями или промышленными ассоциациями.

Подотчетность означает скорее принятие ответственности, чем отказ от нее. Коррумпированные или некомпетентные правительства в развивающихся странах отказываются от ответственности, когда обвиняют МВФ или Всемирный банк в бедах, вызванных в основном их собственной политикой. Правительства богатых стран, преимущественно американское, также используют Фонд, ВБ и ВТО -- институты, которые на практике не могли бы никогда противостоять их желаниям, -- чтобы отвести от себя обвинение. Хуже всего то, что правительства повсюду отказываются от ответственности, когда пытаются представить невыполнение обещаний, провал воли или "капитуляцию перед специфическими интересами" как неминуемые последствия глобализации. Это не безобидная увертка, а ложь, подтачивающая саму демократию. Критики экономической интеграции должны были бы стремиться к обличению этой лжи, но вместо этого они приветствуют ее как подтверждение их собственной позиции.

Важно, что международная экономическая интеграция расширяет выбор -- включая выбор в социальном обеспечении, -- поскольку заставляет ресурсы двигаться дальше. Политика, нацеленная на борьбу с нищетой, защиту рабочих, "вытесненных" технологиями, поддержку образования и системы государственного здравоохранения более реальна с глобализацией, чем без нее (хотя даже глобализация не сможет освободить правительства от необходимости собирать налоги, чтобы оплачивать все это). Когда правительства заявляют, что глобализация связывает им руки, они обманывают избирателей и подрывают поддержку экономической свободы -- просто такие заявления облегчают их политическую жизнь. Это можно назвать как угодно, но не хорошим управлением. Каждый раз, когда правительства используют глобализацию с целью ускользнуть от ответственности за то, что делают они сами, по демократии наносится удар, перспективы роста в развивающихся странах отодвигаются и антиглобалисты объявляют о новой маленькой победе. Но как же они ошибаются...

9. Особенности «Русской души» по Ф.М. Достоевскому

Особое внимание нужно уделить отношению Ф.М. Достоевского к национальной идее. Эта тема занимает очень важное место в философии Фёдора Михайловича. Многие писатели, мыслители рассуждали по поводу национальной идеи. Существуют разные точки зрения на эту проблему. Отношение Достоевского к русской национальной идее интересно и, на мой взгляд, справедливо. Но прежде чем говорить об особенностях взглядов писателя на эту проблему, нужно разобраться, что именно Достоевский понимал под «национальной идеей».

В статье «Объявление о подписке на журнал Время» Достоевский говорит о нашем отличии от Европы. Он утверждает, что русский человек никогда не сможет стать европейцем. Это невозможно, так как у европейцев свои, отличные от наших, национальные особенности. Европейские национальные начала чужды и даже противоположны нам, мы, русские, не сможем к ним привыкнуть, «точно так как мы не могли бы носить чужое платье, сшитое не по нашей мерке». Достоевский говорит о том, что у нас есть своя, отдельная и самобытная национальность, что наша задача - «создать себе новую форму, нашу собственную, взятую из почвы нашей». Интересно то, что Фёдор Михайлович говорит о том, что нужно чтить прошлое, каким бы оно не было. Он, в отличие от славянофилов, положительно относится к реформам Петра, говоря, что они «расширили наш кругозор».

Достоевский был до глубины русский человек и русский писатель. Его нельзя себе представить вне России. По нему можно разгадывать русскую душу. «И сам он был загадкой русской природы».

Достоевский любил называть себя "почвенником" и исповедовал почвенную идеологию. И это верно лишь в том смысле, что он был и оставался русским человеком, органически связанным с русским народом. Он никогда не отрывался от национальных корней. Но он не походил на славянофилов, он принадлежал уже совершенно другой эпохе. Вот что пишет Бердяев по поводу Достоевского и славянофилов: «По сравнению со славянофилами Достоевский был русским скитальцем, русским странником по духовным мирам». У него не было своего дома и своей земли, не было уютного гнезда помещичьих усадеб. Он не связан уже ни с какой статикой быта, он весь в динамике, в беспокойстве, весь пронизан токами, идущими от грядущего, весь в революции духа. Бердяев говорил, что Фёдор Михайлович - «человек Апокалипсиса». Славянофилы не были еще больны апокалиптической болезнью. Достоевский прежде всего изображал судьбу русского скитальца и отщепенца, и это гораздо характернее для него, чем его почвенность. Это скитальчество он считал характерной русской чертой. Славянофилы же, по словам Бердяева, «были приземистыми, вросшими в землю людьми, крепкими земле людьми». И сама почва земли была еще под ними твердой и крепкой. Достоевский - подземный человек. Его стихия - огонь, а не земля. Его линия - вихревое движение. И все уже иное у Достоевского, чем у славянофилов. Он по-иному относится к Западной Европе, он - патриот Европы, а не только России, по-иному относится к петровскому периоду русской истории, он писатель петербургского периода, художник Петербурга. Славянофилы были в цельном быту. Достоевский весь уже в раздвоении. Мы еще увидим, как отличаются идеи Достоевского о России от идей славянофилов. Но сразу же хотелось бы установить, что Достоевский - не славянофильской породы. По бытовому облику своему Достоевский был очень типичный русский писатель, литератор, живший своим трудом. Его нельзя мыслить вне литературы. Он жил литературой и духовно, и материально. Он ни с чем не был связан, кроме литературы. И он являл своей личностью горькую судьбу русского писателя.

Достоевский был до глубины русский человек и русский писатель. Его нельзя себе представить вне России. По нему можно разгадывать русскую душу. И сам он был загадкой русской природы. Он совмещал в себе всю противоречивость этой природы. По Достоевскому люди Запада узнают Россию. Но Достоевский не только отражал строй русской души и познавал его, он был также «сознательным глашатаем русской идеи и русского национального сознания». И в нем отразились все антиномии и все болезни нашего национального самосознания. Русское смирение и русское самомнение, русскую всечеловечность и русскую национальную исключительность можно открыть в Достоевском, когда он выступает проповедником русской идеи. Когда в своей прославленной речи о Пушкине Достоевский обратился к русским людям, со словами: «Смирись, гордый человек»,- то смирение, к которому он призывал, не было простым смирением. Он считал русский народ самым смиренным народом в мире. Но он был горд этим смирением. И нередко русские люди гордятся своим исключительным смирением. Достоевский считал русский народ "народом-богоносцем", единственным "народом-богоносцем". Но такое исключительно мессианское сознание не может быть названо смиренным сознанием. «В нем воскресает древнее самочувствие и самосознание народа еврейского», - сообщает нам Бердяев. Двойственным и противоречивым было также отношение Достоевского к Европе. Мы увидим, что Достоевский был настоящим патриотом Европы, ее великих памятников и святынь, ему принадлежат изумительные слова о Европе, которых не сказал ни один западник. В его отношении к Европе сказывается всечеловечность русского духа, способность русского человека переживать все великое, что было в мире, как свое родное. Но он же отрицал, что народы Европы - христианские народы, он произносил смертный приговор Европе. Он был шовинистом. И много есть несправедливого в его суждениях о других национальностях, например о французах, поляках и евреях. Русское национальное самочувствие и самосознание всегда ведь было таким, в нем или исступленно отрицалось все русское и совершалось отречение от родины и родной почвы, или исступленно утверждалось все русское в исключительности, и тогда уже все другие народы мира оказывались принадлежащими к низшей расе. В нашем национальном сознании никогда не было меры, никогда не было спокойной уверенности и твердости, без надрыва и истерии. И в величайшем нашем гении - Достоевском - «нет этой твердости, нет вполне созревшего духовно-мужественного национального сознания, чувствуется болезнь нашего национального духа».

Очень своеобразно строение русской души и отличается от строения души западного человека. В русском Востоке открывается огромный мир, который может быть противопоставлен всему миру Запада, всем народам Европы. И чуткие люди Запада это прекрасно чувствуют. Бердяев говорит про людей Запада, что «их притягивает загадка русского Востока». Россия есть великая равнина с бесконечными далями. На лице русской земли нет резко очерченных форм, нет границ. Нет в строении русской земли многообразной сложности гор и долин, нет пределов, сообщающих форму каждой части. Русская стихия разлита по равнине, она всегда уходит в бесконечность. И в географии русской земли есть соответствие с географией русской души. «Строение земли, география народа всегда бывает лишь символическим выражением строения души народа, лишь географией души. Все внешнее всегда есть лишь выражение внутреннего, лишь символ духа». И равнинность русской земли, ее безграничность, бесконечность ее далей, ее неоформленная стихийность есть лишь выражение равнинности, безграничности русской души, ее бесконечных далей, ее подвластности неоформленной национальной стихии. Все это лишь символы природы русского человека. Не случайно народ живет в этой или иной природе, на той или иной земле. Тут существует внутренняя связь. Сама природа, сама земля определяется основной направленностью народной души. Русские равнины, как и русские овраги,- символы русской души, по мнению Достоевского. Во всем строении русской земли чувствуется трудность для человека овладеть этой землей, придать ей форму, подчинить ее культуре. Русский человек во власти своей природы, во власти своей земли, во власти стихии. Из всего выше сказанного Бердяев делает вывод, «что в строении души русского человека форма не овладевает содержанием, душевно-телесной стихией не овладевает дух». В самом строении русской земли чувствуется затруднительность самодисциплины духа для русского человека. Душа расплывается по бесконечной равнинности, уходит в бесконечные дали. Даль, бесконечность притягивают русскую душу. Она не может жить в границах и формах, в дифференциациях культуры, душа эта устремлена к конечному и предельному, потому что она не знает границ и форм жизни, не встречает дисциплинирующих очертаний и пределов в строении своей земли, в своей стихии. Это - душа апокалиптическая по своей основной настроенности и устремленности. Душа исключительно чуткая к мистическим и апокалиптическим токам. Она не превращена в крепость, как душа европейского человека, не забронирована религиозной и культурной дисциплиной. Эта душа открывается всем далям, устремлена в даль конца истории. Она легко отрывается от всякой почвы и уносится в стихийном вихре в бесконечную даль. В ней есть склонность к странствованию по бесконечным равнинам русской земли. Недостаток формы, слабость дисциплины ведет, по мнению Бердяева, к тому, что «у русского человека нет настоящего инстинкта самосохранения, он легко истребляет себя, сжигает себя, распыляется в пространстве».

Бердяев считает, что «Достоевский был своеобразным народником, он исповедовал и проповедовал религиозное народничество». Народничество - оригинальное порождение русского духа. Народничества нет на Западе, это - чисто русское явление.

Народничество Достоевского - особенное народничество. Это - народничество религиозное. Но и славянофилы исповедовали религиозное народничество. Кошелев говорил, что русский народ хорош только с православием, а без православия - дрянь. Славянофилы верили, что русский народ - самый христианский и, единственный христианский народ в мире. Но религиозная вера Достоевского в русский народ принадлежит уже другой эпохе. Славянофилы чувствовали себя еще крепко вросшими в землю и землю чувствовали еще твердой под собой. Они были бытовыми людьми, знавшими бытовой уют. В них сильно еще было благодушие русских помещиков, выросших в родных гнездах и всю жизнь остававшихся собственниками этих гнезд.

Особое место в национальной идее Достоевского занимает православие. Следует отметить, что к церкви приобщён он был с раннего детства. Воспоминания детства, любовь к русскому народу и к «народной правде», тесно связанной с православными верованиями, любовь ко Христу и пережитые несчастья - все эти мотивы привлекли Достоевского к Церкви.

«Дневник писателя» в январе 1877 года статьёй «Три идеи». Достоевский говорит об идее католической, протестантской и славянской, разумея под последней православную идею главным образом в той форме, как она выработана русским народом. Религиозные идеи он рассматривает не только как церковные вероисповедания, но и как силы, охватывающие в течение веков все стороны жизни наций, усвоивших их.

Идея католичества, говорит Фёдор Михайлович, есть «насильственное единение человека, идея, ещё от Древнего Рима идущая». Воплощение этой идеи Достоевский видит во Франции.

Протестантизм, ставший руководящею идеею Германии, есть «вера протестующая и лишь отрицательная».

«Третья мировая идея, идея славянская» идёт с Востока Европы и таит в себе возможность окончательного «разрешения судеб человеческих и Европы». Достоевский любит думать и говорить о характере религиозности всего русского народа.

Русский Христос, то есть Христос в том аспекте, в каком его принял русский народ в своё сердце русский народ, составляет сущность русского православия. «Сущность русского православия, - пишет Достоевский Страхову в 1869 г. - состоит в разоблачении перед миром Русского Христа, миру неведомого и которого начало заключается в нашем родном Православии».

Достоевский надеется, что воскрешение Европы может быть осуществлено «русским православием».

Итак, из всего вышесказанного можно сделать вывод, что основополагающим положением в национальной идее Достоевского является роль Православия в нашей истории, в становлении нашего характера. Православие для русского человека - это не просто вера, религия, это ещё и состояние души, аура русского человека. Наше христианство определило особенные черты в нашем характере, отличные от западных: терпимость, соборность и другие. Русскому человеку не присущи алчность, стремление к лидерству, жажда наживы, эгоизм, которые свойственны современному человеку Запада.

От роли Православия в жизни русского человека Достоевский переходит к роли Православия в мире. Достоевский полагает, что в международной жизни Православие посредством славянства, объединённого Россиею, скажет «окончательное слово, научит серьёзно верить в братство людей, во всепримирение народов, в союз, основанный на началах всеслужения человечеству, и, наконец, в самое обновление людей на истинных началах Христовых».

Лосский говорит о том, что «Достоевский рассуждает о миссии России как носительнице православия».

Достоевский говорит, что сущность России «есть идея всемирного человеческого обновления и хранится она в России не в революционном виде, а в виде Божественной правды», в виде Христовой истины, которая когда-нибудь да осуществится на земле и которая всецело сохраняется в православии.