Концепт лада в контексте русского культурного дискурса

Обнаружению первичного слоя, "сакраментального смысла" слова "лад" способствует погружение в самую глубь культурной традиции - в повседневный язык народа. Благодаря непосредственному опыту, а главное, - изучению работ В.И. Даля, С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой, В.Д. Осипова, Н.М. Шанского, Т.А. Бобровой, П.Я. Черных, Д.С. Лихачева, Н.И. Костомарова, Г.С. Гриневича, других исследователей русского языка и русской культуры, нам доступны смыслы живущего тысячелетия слова "лад", которые воплощены в древнейшей мифологии, религиозных обрядах и символах, в первых попытках письма.

Анализ смыслов слова "лад", запечатлевших "выстраданную целыми поколениями опытную мудрость" в связанных с ним русских пословицах, поговорках, прибаутках, в производных от него словообразованиях и бытовых выражениях, а также зашифрованных в графике глаголицы и кириллицы, показал его чрезвычайную семантическую насыщенность, объединяющую многообразие значений слов "мир", "согласие", "порядок", "дружба", "любовь", "добро", "красота" в единстве онтологического, аксилогического, гносеологического и деятельностного аспектов, а также духовного и "телесного", явного и тайного, сакрального и утилитарного, рационального и иррационального, вещного и номинального, божественного и человеческого.

Обнаруженные таким образом смыслы слов "власть", "свобода", "воля", "совесть", "любовь" и других, всегда актуальных для русского человека, слов, позволил выделить смыслы Лада как "исконно русского Космоса" (В.И. Демин), "божества гармонии Вселенной" (Н.И. Костомаров), русского миропорядка - "живого", архитектонически устойчивого и динамически развивающегося организма и принципа, закона его организации, выражающего всеобщее положительное состояние, отношение и процесс единения, предполагающий раздельность и множественность - как минимум троичность (отношение "одного" и "другого"). Это и есть Любовь, выступающая в триединстве Истины, Добра и Красоты, во множестве культурных символов ("Златая Цепь", "Нить Духа", союз мужского и женского знаков Зодиака - Льва и Рака, двух Сердец, звучащих Колоколов, цветущих Лилий - "Цветков Света", трех Лучей, Святой Троицы, Силы трех Куполов, триалога человека с "другим" и с Богом, и пр.), а также в качестве принципа Любви, где при сохранении антиномичности любых элементов снимается их абсолютная раздельность и взаимное отрицание и указывается, что Бог никогда не оставляет мир и человека.

В третьем параграфе "Философская сущность понятия лада в отечественной теории музыки" рассматривается философская сущность понятия лада в научной теории, сложившейся в России к началу ХХ в. и являющейся единственной в мире попыткой объединения всех элементов музыки, особенностей ее восприятия и функционирования в обществе понятием лада как "принципом тяготения" - "основным законом", делающим звуковое явление "музыкой". Понятие лада не тождественно ни одному из зарубежных музыкальных терминов: латинское ambitus, немецкое tonart, tonalitдt, французское tonalite, английское key, mode, итальянское tono, испанское tonaludad охватывают иные области взаимосогласования музыкальных тонов - элементов различной степени сложности в разветвленной системе лада как целостном феномене.

Родоначальники ладовой теории Б.Л. Яворский и Б.В. Асафьев, рассматривая лад в единстве логики и феноменологии, считали его главным смысловым показателем музыкальной речи - всеобщим, объективно и субъективно обусловленным, исторически развивающимся феноменом, на высшем уровне абстракции являющим собой принцип организации энергии звукового движения вне человека и "внутри" его. Лад как логика устойчиво-неустойчивых моментов звукодвижения есть "ощущение", "переживание тяготения", "психофизиологическая сущность музыки", не тождественная звукоряду, схеме, формуле звуковысотных отношений, которые не в силах отразить богатства "живого" лада как процесса, вбирающего в себя все средства музыкального выражения. Соотносимый с законом Всемирного тяготения, с "природой в ее космическом облике", лад есть результат индивидуальной воли и свободного выбора человека, но не вопреки законам природы и социума, откуда и проистекают разновидности ладов по эпохальным, региональным, этническим, историческим, социальным признакам. Выделение общественной обусловленности лада, его динамической сущности в "звучащем" выражении, его интеграционно-смысловой, а не структурно-дифференцирующей функции, усмотрение сути лада не в абсолютных, а относительных показателях, а также интерес к звуковому колориту - все это демонстрирует мировоззренческие позиции Б.Л. Яворского и Б.В. Асафьева, направленность их научных поисков и говорит о развитии ими исконно национальных традиций в когнитивных процессах.

Сужение сферы лада логикой звуковысотных отношений (Ю.Н. Тюлин, Л.А. Мазель, И.В. Способин, Ю.Н. Холопов, Т.С. Бершадская и др.) привело к пониманию лада как абстрактной конструкции, не имеющей аналогов в действительности, "системы грамматик", не обладающей "содержательным смыслом". Причины этого - в ограниченности звукорядной, апперцепционной, сугубо рациональной интерпретаций лада, в отвлечении от субъективного и эмоционального факторов, в сужении динамики лада социально-историческим и "текстовым" аспектами (вне природно-биологического и контекстуального), в нарушении правил сравнения музыкальных феноменов - их предварительного различения, а затем соблюдения уровней абстрагирования.

Функциональный подход способствует выявлению противоположной направленности трактовки ладовых функций: их сужение требует дифференциации функций тяготения и опоры, а расширение - отнесения к функциям лада и тяготения, и фонизма. Синтез этих трактовок приводит к признанию закона обратной связи тяготения и фонизма: усиление действия одной из них влечет за собой ослабление активности другой. Выведение лада, благодаря фонизму, за пределы сухо упорядоченной логики музыкальной организации, актуализирует проблему соотношения чувственного и логического, а уточнение понятий ладового чувства и ладового мышления приводит нас к философскому определению лада как явления скоординированности структурно-смысловых элементов музыки по принципу тяготения ("принципу Любви"), проявляющему себя в неустойчивом равновесии харбктерно-статических (тембро-фонических, сенсорных) и процессуально-динамических (темпо-ритмических, временных, кинетических) особенностей звучания и восприятия, организованных субъектом музыкальной культуры по законам Красоты (законам природы и человека).

Данное определение, сопрягающее на правах взаимодополнительности однозначность понятия и смысловую полифоничность концепта, субъективно интерпретирует глубинные основы искусства звука, но объединяет всю историю музыкально-теоретических представлений о ладе и поднимает их на философский уровень, предполагающий его методологическое значение в теории музыки на данном этапе ее развития. Экстраполяция этого определения на общекультурные явления позволяет говорить о ладе как о принципе неустойчивого равновесия между тяготением "к себе" и тяготением "к другому", что высвечивает новые ракурсы в понимании смыслов жизни. Однако лад, исполненный сложной символики, текуч, метафоричен, эквивокативен и не может иметь единственного определения. Узость информационного резонирования в коммуникативных процессах (в том числе, художественных) обусловливает стерезисность любого конкретного ладообразования и понимания его сущности, и только стремление к постижению всего богатства ладов в музыке и музыкальной культуре позволяет приблизиться к тайне Лада.

Таким образом, концепт лада в научно-философском его осмыслении на уровне именования в слове и понятии, объединяет обыденную и научно-философскую сферу и означает универсальный принцип миропорядка, который основан на силе тяготения (Любви), обладает смысло- и формопорождающим эффектом и проявляет себя во множестве ладов, включая словесную и музыкальную речь. Освящаемый Единым Началом, Лад сакрален, диалектичен, триадичен, иерархичен и подразумевает свободу выбора и активность каждого субъекта коммуникации. В качестве динамического стереотипа - состояния неустойчивого равновесия между противоположными началами - Лад обеспечивает бесконечное богатство культурных форм как непременное условие жизни, познания и самопознания, совершенствования мира и самосовершенствования.

Во второй главе "Концептуализация культуро-философского знания в свете концепта лада" осуществляется выход концепта лада в более широкие концептуальные сферы естественных наук, искусства звука и философии.

В первом параграфе "Смыслы концепта лада в естественнонаучной картине мира" раскрывается видение основ мироздания современными физиками, математиками, биологами, трактующими Вселенную как единое смысловое целое, а все взаимодействия в ней - в их информационной природе. Постановка невидимой, целостной эмоционально-интеллектуальной реальности (импликативный порядок) выше реальности видимой, дифференцированной (экспликативный порядок) позволяет говорить о Вселенной как о "живом" энергетическом пространстве, состоящим из иерархически организованных фрактальностей (от делящихся до бесконечности субквантовых единиц до мегагалактик и "черных дыр"), обладающих интерактивным созидательным свойством благодаря наличию руководящей воли "словесно-волнового" Начала. Наделяя любые виды полей и частиц подобием сознания, ученые предполагают наличие в каждом объекте уникального "ментального ядра", интерферирующего, подобно лазеру, со всеми иными объектами посредством резонанса ("гармонии смыслов") в частотной области волновых колебаний. Нелокальным, "сверхслабым" резонансным взаимодействием всех "организмов" во Вселенной объясняются и феномены вхождения людей в состояние творческих озарений, и то, что свойства наблюдаемой материи зависимы от акта наблюдения и качеств наблюдателя, отчего ответственность за состояние "поля", окружающей среды, Вселенной лежит, прежде всего, на человеке. (Д. Бом, К. Прибрам, М. Талбот и др.).

Важнейшей функцией во Вселенной обладает сила притяжения (положительной гравитации), которая неотделима от электромагнитных и акустических излучений, формирует неоднородность, многомерность, взаимопроницаемость элементов мира, связывает их (включая синхронизацию прошлого, настоящего и будущего) и отвечает за их жизнедеятельность. Поиски отечественными учеными интеграционных смыслов во взаимодействии элементарных частиц сопряжены с обращением к философии, древним учениям, религии и искусству. Эти смыслы русские физики и биологи А.Г. Гурвич, А.А. Любищев, В.Н. Беклемишев, П.П. Гаряев, А.П. Дубров, Н.Е. Невесский связывают со Смыслом Любви и, выступая за "речевой" подход к анализу тонких материй и энергий, уподобляют их "язык" праязыку людей и языку музыки, сопоставляя процессы коммуникации с "законом октав", а "идеальный миропорядок" - со звучанием хора, оркестра), с молекулами воды (интерес Н.Е. Невесского к "коммуникабельности" шестигранных снежинок). Первичные формы организации физических и биологических структур - дуальные и тетричные (поле и две корпускулы, дуплетно-триплетный код молекул ДНК и пр.), а взаимодействие между ними подчиняется фактору "неустойчивого равновесия", согласующему "всё со всем" и повышающему роль чувственного восприятия в области тонких энергий, - прежде всего, чувства любви, в том числе, для получения истинного знания (П.П. Гаряев, А.П. Дубров, Н.Е. Невесский, В.Н. Волченко и др.).

Вера в Божественное "Слово" как главную направляющую силу семантической Вселенной дополняется положением об "энергетической невыгодности", но предпочтительности и "информационной необходимости" "ошибок природы", вызывающих аналогии с игрой, главное условие которой - мера творческого нарушения "Правил", упорядочивающих "хаос индивидуальных стремлений". Полное нарушение или полное соблюдение этих Правил приведет к уничтожению известной нам формы жизни, но свободнее всего обращается с ними человек: в "неживой" природе действия частиц в поле положительной гравитации, где притяжение значимей, нежели отталкивание, более "правильны". Так физика приравнивается к "этике природы", а ее законы, допускающие толкования, совершенствования и проверяемые жизнью, - к нравственным нормам, направленным "на благо" и единение. Исходный пункт любого исследования - Абсолют, Душа Мира, "объединенная в одно любовью и взаимопониманием", "пребывающая в гармонии благодаря нравственному закону" и подобная "несовершенной и незавершенной симфонии", в которую каждый из бесчисленного множества Ее составляющих и Ею проникнутых "центров любви" (что "вне разума и выше его") стремится внести "свой аккорд" (Н.Е. Невесский). Для этого необходимо все более глубокое постижение своего "я", совершенствование через единение и преодоление необузданности желаний.

В качестве причины дифференциации материи, "квантования" Целостности, роста напряжений рассматривается феномен Большого Взрыва - воплощение разрушающей силы Огня, преодолеваемой силой положительной гравитации или Любви в высшем ее проявлении - любви к Богу, стремлении к Абсолюту (Л. Янг), где, однако, следует учитывать и "слабые" свойства объединяющей Воды, без которой немыслим ни "взрывной" акт оплодотворения, ни воссоздание и рождение живой целостности. Возникающий при этом Духовный Свет есть и луч (результат "вибрации", по меньшей мере, двух сил, или сущностей), и источник этого луча (Единое, лазер, сингулярная точка, шар), задающий "программу жизни" в матричной системе кода ДНК (С.В. Петухов, Е.В. Петухова) и в иных "сакральных структурах", производных от "синтетической точки зрения". Эти структуры, являя собой "единый закон Мироздания", выраженный через отношение "мужского" и "женского" начал (Ю.И. Кулаков), "трансцендентны к наблюдаемому", но имеют "явный характер"; существуя актуально и потенциально, они "ожидают" не конца света, а творческой активности Человека, ответственного за свою деятельность перед Творцом и Универсумом. И именно Россия, в которой "есть и Запад, и Восток", должна начинать реализацию этой парадигмы. (Ю.С. Владимиров, А.Ю. Севальников и др.).

Во втором параграфе "Язык и речь музыки как метасмысловая форма концепта лада" обосновывается метасмысловая функция языка и речи музыки как особой формы концепта лада.

Язык музыки, вызывающий у представителей естественных наук сильнейшие аналогии с "языком природы", по мнению А. Шопенгауэра, Г. Гадамера, М. Хайдеггера, П. Флоренского, С. Булгакова, А Белого и других философов, есть "ключ" к загадкам бытия, открывающий "двери в вечность", "высшая форма воссоздания целостности и всеединства", где истина "несокрыта". Среди познающих, открывающих и объясняющих эту истину выделяются имена русских художников, ученых и философов, в частности, имя выдающегося русского мыслителя, музыканта и знатока музыки А.Ф. Лосева, не только обосновавшего мир как "мир чистого музыкального бытия", но и прожившего в этом мире долгую жизнь, несмотря на её тяжелейшие внешние обстоятельства.

Следуя диалектическому методу и начиная анализ языка музыки от абстракций и "математических конструкций", от разъединения бытия и сознания, факта и смысла, отделения от музыки ее физических, физиологических и психологических оснований, трактовки музыки как "царства критического ума", А.Ф. Лосев рационально-логическим путем приходит к обоснованию внепространственности, временной неоднородности, неустойчивости, "вселикости" музыки, текучей слитности в ней всех возможных предметов в их нерасчлененной бытийственной сущности, отвергающей все раздельности, снимающей все противоположности и "сливающей все внеположности". "Чистое бытие музыки" становится выражением творческой и неуничтожимой жизни, преодолевающей в своей онтологической основе "тоску пространственного распятия бытия", уничтожающей моменты прошлого и творящей будущее в длительно-изменчивом настоящем. Музыка - единый лик в идеальном единстве, где есть лишь взаимопроникновение и где действует закон рождения как момент связанности одного с другим, их интимной, внутренней близости, сходства "членов рода" при их индивидуальной несводимости друг к другу, и где всегда сохраняется "несказанная тайна" - "разительная слитость в ней страдания и наслаждения", которая "мучительно-сладко чуется сердцем, кипит в душе". В музыкальном переживании осуществляется особое, становящееся знание, где истина, равная музыкальному бытию, музыкальной норме и музыкальному закону, есть центр динамических взаимоотношений, живая познавательная ткань, где личность воссоединяется с Первобытно-Единым, с Мировой Волей, с вечно страждущей Матерью - "родной родительницей". Музыкально чувствовать - значит соединить Бога и мир, молиться всему, славословить каждую былинку, радоваться жизни вне всяких категорий и оценок и управлять Вселенной, имманентно присутствуя в каждой монаде стремящихся струй Бытия.

К словам А.Ф. Лосева трудно что-либо добавить, но опыт музыканта-профессионала позволяет нам сделать это. Язык музыки, объединяя интуитивно-трансцендентное с имманентным, внутреннее с внешним, логическое с этическим и эстетическим, есть "слышание" бытия в целостности его смысла, способ нахождения лада с природой, Богом, самим собой, другими людьми. Универсальные и уникальные свойства музыки заложены в звуковой целостности мира, в нравственно-эстетизирующем потенциале более совершенной, нежели "человеческая", "музыки природы", а способность человека вступать с этим миром в "диалог согласия" или в "диалог конфликта" связана с подаренной человеку свободой воли, с фактором избирательности, зависящим от качеств индивида, социокультурных и исторических обстоятельств. Умение слышать "музыку природы", анализировать выраженное в музыкальном творчестве отношение к ней раскрывает природный и культурный потенциал и человека, и музыки. Процессы познания и самопознания, самовыражения и понимания Другого осуществляются благодаря взаимодействию человека с акустическим полем Вселенной, и чем более адекватной миру природы и человека является интуиция в области звука, тем скорее она кладется в основу художественных и культурных норм (архетипические импульсы "гул-ритма" в творчестве В. Маяковского, С. Рахманинова, И. Стравинского). Но целесообразность свойств звукового материала (порядок обертонового ряда, "закон октавы", общее и неповторимое в тембрах, ритмах, интонациях) во многом остается загадкой.

Своеобразный концептуализм музыкальной речи, вытекающий из ее интерсубъективной сущности (наличие в акте коммуникации более чем двух субъектов) делает музыку наиболее сложным для анализа и вместе с тем самым показательным для состояния культуры языком, повышающим ответственность человека за характер создаваемой и звучащей музыки. Музыка, никого "сама по себе" не воспитывая, не оперируя словами и наглядными представлениями, способна служить любым, даже взаимоисключающим целям, но обладает мощным воспитательным потенциалом благодаря своему высочайшему нравственному смыслу. Способствуя физическому и психическому здоровью человека (независимо от того, убийца он или праведник), музыка, как и Бог, любит всех поровну, и каждый находит в ней свою любовь, свою нишу. Как и Бог, музыка дарит человеку полную духовную свободу - свободу выбора интерпретации ее смысла, возлагая всю ответственность за этот выбор на человека. зависимость от нее состояния природной и социальной среды. Прерогатива субъекта в создании, сохранении и использовании языка и речи музыки (в том числе, с воспитательными целями) детерминирована его природой и культурой. Опираясь на уже сложившиеся музыкальные ценности, фокусируя внимание на особенностях своего внутреннего мира и сравнивая себя реального с идеальным, мы можем начать путь самореализации, включающий в себя и реализацию потребности душой и сердцем понять и себя, и того "Другого", без которого жизнь становится проблематичной. В результате ставятся и решаются задачи развития и саморазвития, приобретающие общезначимый смысл.

В третьем параграфе "Концепт лада в русской философии конца XIX - первой половины ХХ вв." внимание сосредоточено на смыслах концепта лада в русской философии конца XIX - первой половины ХХ веков. Следуя одному их важнейших качеств русской мысли - персонализму, подчеркивающему "значительность личности ее творцов" (В.Ф. Эрн), мы строим данный раздел в опоре на этот принцип, начиная с рассмотрения взглядов В.С. Соловьева, задавшего высокий тон обсуждения в России смыслов бытия. При этом, как и В.Ф. Эрна, нас не может не поражать то, что русские мыслители, "разделенные большими промежутками времени и незнанием друг друга", "перекликаются между собой" и "в поразительном согласии подхватывают один другого".

Привлекательность личности В.С. Соловьева - в соответствии его образа и образа жизни его идеям Всеединства, Смысла Любви, Великой Женственности, соборного духа, творчества "новой жизни" и "живой философии", одухотворяющих "вещественное бытие". Сочетание язычески-православного, нравственного накала этих идей с интересом к западному рационализму и восточному мистицизму обеспечило своеобразие философии В.С. Соловьева и предвосхищение им многих открытий современной науки и философии (положений антропного принципа, синергетики, энергоинформационного поля Вселенной, голографии, фрактальности и пр.), находящихся в русле концепта лада. Важно и то, что, несмотря на эсхатологические "прозрения" в последние годы жизни, связанные с чувством тревоги за будущее России, В.С. Соловьев верил в то, что идея мирового всеединства должна начать осуществляться именно в России.

Эти идеи по-своему развивали последователи В.С. Соловьева - даже В.В. Розанов, демонстрирующий, вопреки "ладу" Соловьева, "разлад" как неприятие всяких "правильностей", но ставящий превыше всего любовь и выступающий за ограничение разрушительных инстинктов человека. Каждый из русских философов, превознося интегрирующую силу любви, вносит в концепт лада своё: Е.Н. Трубецкой - мысль о взаимодополнительности Добра и Зла, Лада и ада, идею диалога как "богочеловеческого акта"; В.Ф. Эрн - осуждение увлечения "незрелой частью" русского общества мнимыми богатствами Запада, а также идею взаимосвязанного с Эросом Логоса как "таинственной истины воплощения Слова" в триадической структуре, которая осмысливается философской диалектикой, музыкально с ней связанной и имеет ноуменальные корни; Г.Г. Шпет, тяготеющий к европейской философии, - защиту "истинного знания" как "умной интуиции", индивидуального "философского переживания", просветлённого, умозрительного взгляда, направленного на смысл предметных форм, не подлежащего никаким ограничениям, но подразумевающего ответственность за гипотезу, "тщательный и точный ответ" и уважение множества иных мнений, в совокупности составляющих объективную, "совершенную" истину; П.А. Флоренский - обоснование религиозной сути философской мысли и ее связи с восточной философией, веру в огромный потенциал ценностей христианского православия, развитие символического направления в интерпретации культуры, призыв не к "примирению" противоречий, а к их "признанию", "приемлемости", "со-единению", примером чего служит для него гетерофонный склад русской народной песни; С.Н. Булгаков - нетрадиционную для русского православия, "языческую" трактовку Софии ("принципа Вечной Женственности", Мировой Души, "материнского лона бытия") как "светлой идеи" и вместе с тем - личности и "четвертой ипостаси" Троицы, связывающей "лучом Правды и Провидения" Бога, человека и земной мир, а также призыв к большей свободе в интерпретации христианского вероучения, к изучению древних религий, правовых и экономических ценностей Запада при сохранении в России недемократических, патриархальных форм правления.

Особое место в круге русских религиозных философов занимает Н.А. Бердяев, и не потому, что признан на Западе самым выдающимся русским философом, а потому, что стал выразителем "русского ада", что выявляется в результате анализа его автобиографического труда "Самопознание" и реакции на его философию современников - В.В. Розанова, В.Ф. Эрна, Д.С. Мережковского, А. Белого, Е.Н. Трубецкого, П.А. Флоренского, Ф.А. Степуна, Г.П. Федотова и других, отмечавших крайнюю противоречивость его взглядов, обусловленных искажением сути свободы, духовной гордыней, недооценкой веры, логики, диалога, раздвоением Бога, "соблазном адом", беспросветным пессимизмом, неискренностью, отсутствием идеи долженствования, любви к людям и своему народу, а значит, - жизненной мудрости и чистого сердца.

С.Л. Франк, преодолевший "соблазн адом" ("абсолютной свободой"), вернулся к идеям В.С. Соловьева, считая главной задачей совершенствования жизни и человека - "постепенно научаться любить всё", и этим "тяжким путём чистилища", требующим живого общения со всеми, первыми должны пойти русские, "вкусившие ада". Защищая идеи синтеза, троичности, диалога, "живого бытия" как полноты любви, проявляющей себя в "совершенном равновесии (хотя и всегда лишь "неустойчивом")", С.Л. Франк призывал "нежно оберегать одиночество", без гибельной постановки себя в "центр мира". И даже гимн духовной любви во имя другого (И.А. Ильин) может иметь "червоточинку", если справедливое отрицание идеи "ненасилия" и возвеличивание страдания игнорирует сострадание, "сопротивляемость злу" как непременное качество добра, идеал равноправия в любви и огромные трудности на пути истинного сочувствия и понимания другого, как и понимания пределов возможного, допустимого и необходимого по отношению к нему. Именно отсюда берет свое начало "дъявольский уклон" в эгоцентризм, от которого предостерегал Н.О. Лосский.

Таким образом, анализ концепта лада на уровне вербально-невербальных форм языка природы, музыки и русской религиозной философии позволил расширить и углубить его концептуальное поле, где язык музыки выступает в виде метасмысловой формы концепта лада, интегрирующей все его индивидуализированные языково-речевые формы, семиотические ряды и уровни. Благодаря этому стало возможным обоснование единого метода русской философско-религиозной мысли в постижении смыслов концепта лада, объединяющего все формы бытия и сознания - метода триадической диалектики становления, восхождения, соответствующего основным смысловым и структурным показателям концепта лада.

В третьей главе "Манифестация культурных ценностей с позиций концепта лада" в качестве критерия и механизма порождения, освоения и развития культурных ценностей используются смыслы и формы концепта лада.

В первом параграфе "Русский лад в этнической идентификации" показаны возможности "русского лада" в этнической идентификации.

Космологизм, оптимизм и идеализация реальности, свойственные концепту лада - важнейшие качества русского народа, даже в самые страшные моменты жизни взывающего к любви и способного любить и сострадать - вплоть до самопожертвования. Отсюда - характерное для В.С. Соловьева видение в реальном идеального, лежащее в основе модели равновесного лада, где наиболее совершенный вид любви - любовь половая, "супружеская", "божественная", соответствующая идеальному обществу и примиряющая любовь "материнскую" (родительскую), нисходящую, более дающую, чем получающую, с любовью "сыновьей", восходящей, более получающей, чем дающей.

Сравнение лада В.С. Соловьева со взглядами Ф. Ницще - ярчайшего выразителя западноевропейских ценностей - показало обреченность идеала "сверхчеловека", узурпировавшего место Бога, неограниченную власть над миром, но лишенного человеческой любви, а потому отрицающего мораль и презирающего всех тех, кто "не дорос" до подобной "аристократии духа".

В то же время русский равновесный лад имеет много общего с китайским Дао, включая созвучание и аналогичное написание в русской транскрипции слов ДАО и ДАЛ (тайного смысла слова ЛАД), выявляющих разницу между китайской и русской ментальностью в пазиграфике букв О (символ Вечности, Бесконечности и Монады, круга Тай-Цзи - символа Дао) и Л (символ Духа, Любви и "мужского огня"). Анализ концепции Лао-Цзы позволил выявить характерные черты китайского "лада", тяготеющего к великодушной и "дающей" Матери ("Имя" Дао - "Мать Поднебесной"), нацеленной на "другого", на "отдачу" - но в рамках "своей семьи". Нравственный свет Матери окрасил и Отца Поднебесной (мудрого, добронравного, бесстрастного, справедливого защитника), не допуская между ними борьбы. Сознательная установка на сохранение устойчивости, статически-иерархической упорядоченности мира, где тяготения всех элементов ослаблены (страсть осуждается), но направлены на "другого", и где развитие и реформы происходят с оглядкой на мудрость предков, обеспечивает стабильность, долговременность и эффективность общественной структуры Китая, сохранение народом "своего лица", интерес и уважению к Китаю и китайскому народу со стороны мирового сообщества, несмотря на известные негативные последствия обособленности китайского общества и пренебрежения индивидуальной свободой.

На фоне этих концепций ярче выявляются особенности "разлада" В.В. Розанова, эксплицирующего глубокие параллели между поисками самоидентификации русского народа в кризисные периоды своей истории. Если Ницше "сгорал в огне", Лао-Цзы спокойно "восходил к Небу", то В.В. Розанов - "истаивал, бунтуя и страдая". "Полярность" диалогической природы сознания В.В. Розанова, противоречивость его мировоззрения, контрасты "я" реального и идеального усилены гораздо более мощными контрастами индивидуального "Я" и "надиндивидуального" Бога, в разговорах с которым философ выступает как личность, прекрасно осознающая, "как надо", с ужасом, а порой с язвительной насмешкой осмысливающая свое несовершенство и бесконечно тоскующая о том, что еще лучше "знает" и "помнит" - о высочайшем и утешительнейшем счастье Божественной Любви. Присутствие в этих исповедальных диалогах Третьей Силы - Грозной и Всепрощающей - придает им налет судейства: любящий истец выдвигает претензии слабому, стремящемуся к радостям жизни существу, сочетающему в своем лице преступника, адвоката и прокурора, и чем сильнее осознание этим существом степени своей греховности, тем тоскливее, тише и жалобней его оправдания. Обостренное тяготение "я" реального к себе (слабое качество мужского начала) усугубляют слабости "женской" души В.В. Розанова, уравновешиваемой сильнейшим тяготением индивидуального "Я" к надиндивидуальному Богу: именно в притязаниях к самому себе в присутствии Бога, когда любовь осознается не только как "жалость, ласка, нежность и слезы", но и как "убийство" и "возрождение" в результате "обмена" (более духовного, нежели физического) и состоит величие "разлада" розановской души, как и величие духовных поисков русского человека, русского народа.

Если лад В.С. Соловьева требует совершенствования мира путем самосовершенствования в "лучах" высшей формы "супружеской" любви (Бог - Вселенная, Бог и человечество, Бог и народ), то разлад В.В. Розанова - это тот же лад, но "расшатанный", "раздвинутый" в реальности крайне неустойчивого времени, открывающий глубину и опасность существующих проблем, но сохраняющий надежду, высокие идеалы и делающий понятным, отчего в России, находящейся между "огнем" западной цивилизации и "водой" культуры Востока и переживающей весь комплекс проблем своих соседей, возможно "постепенное сжимание "тела" до плотности "металла" либо доведение "водного субстрата" до "ледяного холода" или же такого состояния, когда "один пар несется" (В.В. Розанов). Поэтому необходимо понимание народом и каждым его представителем особенностей своего "Я" - в пространстве прошлого и "здесь и сейчас", что возможно лишь в сравнении, в отношении "Я" и "Другого".

Во втором параграфе "Взаимодействие "мужского" и "женского" начал как принцип идентификации и первичной дифференциации лада" рассматриваются отношения "мужского" и "женского" начал как первичных интегрально-дифференциальных показателей лада и всего живого, с акцентом на их телеологических и трансцендентальных основаниях, нашедших отражение в традиционных, исторически развивающихся гендерных ценностях, которые имеют универсальные, локальные, социально-исторические свойства и характеристики, объективированные в мифах, религиях, древних учениях.

Разведение полов по принципу господства, где "третий - лишний", не раскрывает функций, которые то или иное общество считало важнейшими для своей жизнедеятельности. Древние мыслители связывают вопрос о происхождении человека с его андрогинной природой - синкретизмом мужского и женского начал, но ни Инь-Ян, ни идея Платона о разделении полов, ни Библия не отвечают на вопрос о господстве "мужского" или "женского", а понятие "высшее" по отношению к ним по-разному трактуется в истории мировой культуры. Если осмысление взаимоотношений полов через идею силы и господства оказалось особенно "живучим" в европейском сознании, то в древнейших мифах и обрядах народов мира существовал культ Великой Матери, символизирующей плодородие, "деторождение", Душу Мира, связь Земли, Воды и Неба и представленной в образах "палеолитических Венер", в Элевсинских Мистериях в честь Цереры и Персефоны, в знаменитой "Табличке Исиды", пронизанной "мудростью триад" и пр. По замыслу Александра Великого, Исида должны была стать богиней, объединяющей все народы мира, а И. Кант по поводу надписи на одном из римских храмов в ее честь ("Я есмь все, что существует, существовало и будет существовать, и ни одному смертному не приоткрыть моего покрывала") говорил, что ничего более возвышенного и в более возвышенных выражениях никогда не было сказано. Однако в дальнейшем, параллельно росту антропоцентризма, стала развиваться идея неполноценности женщины: принимая все более безобразные формы, она вызвала движение феминизма, отстаивающего идею равноправия, а затем и господства женщины. Ну а мужчина, присвоив себе верховные и творческие полномочия и взяв на себя функции обеспечения и защиты женщин и детей, все хуже справлялся со своим господством и своими обязательствами. Достигнутый сегодня на Западе баланс отношений между мужчиной и женщиной на условиях "договора" вряд ли может служить образцом для России, у которой несколько иные традиции гендера.

Ю.Л. Миролюбов и некоторые другие исследователи древнерусских верований отдают первенство Богу Вселенной (Богу Порядка) Ладо, андрогину, а анализ истоков русской культуры, связанной с культурой арьев (слово "лад" имеется в словаре санскрита), а также древнеславянских верований и обрядов (труды В.Н. Демина, Н.Р. Гусевой, А.Н. Афанасьева, Б.А. Рыбакова, Д. Дудко и др.) позволяет считать древнейшей верховной богиней славян светлую, многоликую и многоименную богиню Ладу (Мокошь или Макошь, Рожаница, Жива, Весна, Кострома, Купала, Дева, Красопани и пр.), связанную с музыкой, играми, песнями, танцами. Основные функции Матери Лады - порождение всего "живого", объединение силой любви трех "домов" его обитания (Небо, Земля и подземный мир) и выражение идеи круговорота жизни как идеи фактического бессмертия. Однако со временем образ Великой Матери все более антропоморфизировался, прагматизировался, дифференцировался, упрощался, что в некоторой степени сказалось и на образе христианской Богородицы.

Мужские боги, берущие начало от Велеса ("скотьего бога", супруга Лады-Мокоши), включая "небесного" Рода (первого верховного бога славян) и его сыновей (Сварога, Даждьбога, Перуна, Ярилу), в отличие от античных богов, не были столь жестоки и коварны, не стремились к верховной власти, но занимали господствующее место в божественном пантеоне в силу своей природы и по воле Великой Матери. Все они были богами Огня, Света и Любви, смелыми воинами-защитниками, добрыми и справедливыми правителями, умными и умелыми учителями, строгими "отцами", горячими в любви мужьями, строго охраняющими супружество, свой род (народ), родную Землю, хотя и обладали авантюрными, "игровыми" качествами. "Мужской" силой любви был обусловлен и крен в сторону захватнических позиций, неоправданного насилия и жестокости, а также непомерных пиров и возлияний, отторгаемых народом в лице Перуна, что облегчило принятие на Руси христианства. Но сила любви всегда определяла всё, включая рационально-прагматические цели и ценности.

Однако именно эта сила, усиливая антиномические качества "русской любви", отягощала дальнейшую историю русского культуры то женскими, то мужскими достоинствами и недостатками. Неуравновешенность, широкоамплитудность русского характера - причина и разлада, и "ада", и силы в их преодолении. Всё большая дифференциация, ндивидуализация, утилитаризация идеалов и ценностей как результат усиления мужских качеств культуры (общемировая тенденция) стала характеризовать и отношения полов в России, где к процессам маскулизации женщин и феминизации мужчин добавился культ наживы, подстегивающий "продажность" любви, ее принижение до уровня физиологического акта - следствие подавления благородного отношения к женщине (заслуживающей его уже в силу своего биологического существования, но своим поведением усугубляющей свое незавидное положение), что стало причиной многих негативных явлений современной российской культуры, включая проблемы семьи и демографии. Поэтому так важно сегодня возродить идеалы Любви, Софии и Великой Женственности, возвышающие роль матери, материнской (родительской) любви и поднимающие женщину (а вместе с ней и мужчину) на пьедестал, отвергающий несвойственную ей цель и функцию господства. "Русский Лад" сопряжен с такой трактовкой Любви между "мужским" и "женским", где версия об образовании двух совершенств путем их взаимодополнения (дифференциальный подход) встраивается в версию об их воссоединении для образования новой целостности (интегральный подход). Таким образом, причиной разделения полов можно считать Любовь к жизни, к "другому", к "детям" - как причину бытия, обеспечивающую целостность, богатство, разнообразие, процессы размножения, но главное, - единения мира.

В третьем параграфе "Ценностный потенциал концепта лада в русском философском дискурсе начала XXI века" раскрывается ценностный потенциал концепта лада в русском философском дискурсе начала XXI века. При этом в качестве ценностного критерия взят критерий ценностей "отцов" и "детей" ("родительской" и "сыновьей" любви), манифестируемых участниками проекта А.С. Нилогова "Кто сегодня делает философию в России" (М., 2007г.), который можно считать показательным срезом общероссийских ценностей, исторически и социально обусловленным фрактальным элементом Русского Лада.

Ценности "старшего поколения" включают в себя "отеческую" озабоченность В.В. Миронова судьбами русской философии; веру Д.И. Дубровского, озадаченного проблемами сознания, в талантливость "сыновей"; оптимистический взгляд В.Н. Романова на поиск новых универсалий культуры и не менее оптимистический пафос потенциологии М.Н. Эпштейна; неравнодушие к русскому слову и русской культуре Г.Д. Гачева; более спокойную позицию А.И. Сосланда, разрабатывающего концепцию реконструкции иррационального пласта текста и легитимизирующего в науке философский и религиозный дискурсы; желание В.П. Руднева, разрабатывающего гипотезу взаимодополнительности психических миров и культурных коррелятов различных типов психопатологии, "быть только первым" и "прорвать трясину в области какого-нибудь философствования"; демократический настрой В.Е. Дмитриева, выступающего против философии власти (и власти философии) и за принцип собирания множественных значений письма, подсказанный ему "чувством живого русского языка"; понимание Е.Д. Смирновой важной роли "живого" в формировании формально-логических систем; надежды В.Л. Васюкова, разрабатывающего концепцию формальной феноменологии ("онтологики"), на создание будущими поколениями "правильной" научной логики; нацеленность А.А. Зиновьева на социально-политическую ситуацию в современном российском обществе, сопряженная с тоской по советскому строю; надежды Н.М. Слодухо на абстрактный логизм в попытках обоснования "системы метафизических законов небытия-бытия" и "новых бытийных категорий"; отрицание традиций русской философии и всецелую ориентацию на Запад М.К. Рыклина и его антипода - "отца" "русского археоавангарда" Ф.И. Гиренка, отстаивающего самобытность русской философии; крайне противоречивые, эмоциональные высказывания требующего "любви к предмету" А.М. Пятигорского, доказывающие неприменимость к русским философам (и русской философии) понятия "среднего"; влечение ко всякой "нечисти" Ю.В. Мамлеева, пытающегося подвести под этот "интерес" идеи тяготеющего к восточной мистике "метафизического реализма"; эсхатологический "традиционализм" А.Г. Дугина - смесь ницшеанства, "бердяевщины", национал-большевизма, христианства и радикального исламизма; призывы одного из лидеров "петербургских фундаменталистов" А.К. Секацкого к шизоидной рефлексии и реабилитации русского "героя недеяния" Емели, "достойно выносящего праздность".

Позиции "сыновей" представлены именами В.Ю. Кузнецова, разрабатывающего проблему связи единства мира с единством культуры как операбельного, но нереализованного и нереализуемого философского проекта (но "слово может стать делом"); А.С. Нилогова, занятого "подспудным поиском новых сущностей" или "производством концептов" в рамках разрабатываемой им "философии антиязыка"; арт-критика В.В. Савчука, предлагающего для преодоления насилия аудиовизуальной информации реанимировать тактильные ощущения и реальность визуального образа; идеолога концептуального искусства Д.А. Пригова, выдвигающего на первое место в художественном творчестве факторы престижности и финансовой состоятельности; А.Ю. Ашкерова, отстаивающего права националистического дискурса в России сакрализацией "художественного акционизма" в социальных конфликтах, прежде всего, в "кровавых" как "самых трудных и интересных"; О.А. Матвейчева, выдвигающего на первое место в творчестве волю к власти как "достоинство не раба, а господина"; К.А. Крылова, возвеличившего ваучерную приватизацию до "рубежного события" в России; Д.Е. Галковского, порицающего русскую философию и русский народ за безделье и страдание, но демонстрирующего амбиции, ограниченность знаний и жалость к самому себе; Е.В. Петровской, пропагандирующей французских философов и вменяющей в вину соотечественникам нежелание включаться в мировой философский контекст; поэта, композитора и философа О.В. Фомина, пытающегося противостоять разрушительным явлениям современной жизни моделированием мирового пространства с помощью метода "гностического структурализма", объединяющего древние и средневековые учения с геноновским традиционализмом.

Особое место в данном дискурсе принадлежит "материнской" точке зрения С.Г. Семеновой, которая развивает метафизику всеединства Н.Ф. Федорова, наиболее созвучную, по мнению Г.Д. Гачева, русской душе и русскому духу, и дает меткую характеристику "мужского" в современной русской философии, призывая для преодоления катастрофического мировоззрения к изучению творчества русских религиозных философов, к актуализации образа Вечной Женственности и христианской идеи личности как высшей ценности.

Обобщение высказанных точек зрения показывает опасность усиления в позициях талантливых русских "сыновей" "мужского" экстремизма, агрессивности, эсхатологизма, усугубляемых "женскими слабостями" ("продажностью", душевной неустойчивостью, нежеланием учиться и пр.) и свойственным незрелому возрасту стремлением к самоутверждению любыми способами. Это требует "материнского" ("родительского") внимания, понимания и налаживания с "детьми" позитивного диалога, где любящая "рука матери" должна быть поддержана "мужской" волей и силой - мудрой, добронравной, заботливой, критичной и ответственной по отношению к творчеству "сыновей". Лучшее средство для философов, "отцов непомнящих", - более глубокое изучение не только "чужой", но, прежде всего, "родной" философской мысли и культуры (науки, литературы, искусства, религии, мифологии), где хранятся залежи далеко не раскрытых богатств русского "ума", "души" и "русского духа".

Таким образом, концепт лада можно считать эффективным средством этноментальной и социокультурной идентификации, в основе которой лежат общечеловеческие ценности, имеющие национальные, этнические, региональные и иные субъектные (включая индивидуальные) характеристики, что позволяет говорить о степени цивилизационного единства российского государства и мирового сообщества при сохранении культурного своеобразия каждой составляющей их единицы, а также способствует разработке стратегических и тактических путей устойчивого развития России.

В заключении подводятся итоги исследования, делаются выводы относительно смыслов концепта лада, его роли в формировании цивилизационной самобытности России, интеграционных процессов на российском и общемировом пространстве, а также возможностей дальнейшего изучения проблемы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ ОТРАЖЕНО В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ

Монографии:

1. Миклина Н.Н. Русский лад как принцип миропорядка. - Ставрополь: Изд-во СГУ, 2007. - 272 с.

2. Миклина Н.Н. Современная социокультурная интеграция в моделировании миропорядка. СГУ. - Ставрополь, 2006. - Деп. в ИНИОН РАН 29.05.06. № 59765-368 с.

Работы, опубликованные в ведущих рецензируемых научных журналах и изданиях, определенных Высшей аттестационной комиссией:

3. Миклина Н.Н. О научно-философских основаниях морфологии культуры // Вестник Ставропольского государственного университета. - 2005. - Вып. 41. - С. 46-53.

4. Миклина Н.Н. Трансцендентное и имманентное в ракурсе ладового принципа // Вестник Ставропольского государственного университета. - 2006. - Вып. 45. - С. 28-35.

5. Миклина Н.Н. Духовные искания В. Розанова с позиций ладового принципа // Философские науки. - 2006. - № 11. - С. 56-71.

6. Миклина Н.Н. Учение В. Соловьева в аспекте ладового принципа //Социально-гуманитарные знания. - 2007. - № 11. - С. 225-232.

7. Миклина Н.Н. "Лад" и "ад" в русском философском дискурсе //Полигнозис. - 2008. - № 3. - С. 120-132.

8. Миклина Н.Н. Гуманистические тенденции в метафизических построениях современных отечественных философов и ученых //Социально-гуманитарные знания. - 2008. - № 11. - С. 207-212.

9. Миклина Н.Н. Русский лад и принцип Дао //Вопросы культурологии. - 2008. - № 12. - С. 59-61.

10. Миклина Н.Н. Мир А.Ф. Лосева как мир "чистого музыкального бытия" //Философские науки. - 2008. - № 10. - С. 131-137.

Статьи и брошюры:

11. Миклина Н.Н. Формирование нравственной активности учащихся средствами музыкального искусства //Коммунистическое воспитание детей и подростков: Сборник научных статей. - Вып.4. - Деп. в НИИОП АПН СССР, № 091-2500, 1990. - С. 102-113.

12. Миклина Н.Н. Подготовка студентов к работе по интернационально-патриотическому воспитанию учащихся на уроках музыки //Формирование профессиональной готовности студентов к воспитательной работе в школе: Межвузовский сборник научных трудов. - Ставрополь: Изд-во СГПИ, 1990. - С. 47-53.

13. Миклина Н.Н. Музыкальная культура современного слушателя и ее роль в духовном совершенствовании личности // Истоки российской духовной культуры: Материалы Российской межвузовской научной конференции. - Ставрополь: Изд-во СГПУ, 1996. - С. 158-160.

14. Миклина Н.Н. Лад и музыкальная культура //Актуальные философские и методологические проблемы современного научного познания: Материалы 44-ой научно-методической конференции. - Ставрополь: Изд-во СГУ, 2000. - С. 154-156.

15. Миклина Н.Н. Понятие лада в музыкознании и музыкальной культуре //Проблемы философии культуры: Тематический сборник статей. - Ставрополь: Изд-во СГУ, 1999. - С. 13-19.

16. Миклина Н.Н. К проблеме разрешения современной этнокультурной ситуации на Северном Кавказе // Региональные элиты в структуре общественных отношений: Сборник научных статей. - Ставрополь: Изд-во СГУ, 2000. - С. 93-97.

17. Миклина Н.Н. Нравственные аспекты коммуникативного взаимодействия региональных элит на примере Северного Кавказа // Актуальные проблемы социогуманитарного знания: Сборник научных трудов. - Вып. 8. - Москва: Прометей, 2000. - С. 143-145.

18. Миклина Н.Н. Роль и место философии музыки в учебно-воспитательном процессе СГУ // Проблемы обеспечения целостности учебно-воспитательного процесса: Материалы 46-ой научно-методической конференции. - Ставрополь: Изд-во СГУ, 2001. - С. 99-102.

19. Миклина Н.Н. Принцип лада и современная социокультурная ситуация // Современное гуманитарное знание о проблемах социального развития: Материалы VII годичного научного собрания. - Ставрополь: Ставропольсервисшкола, 2001. - С. 205-210.

20. Миклина Н.Н. Язык музыки: философский аспект //Философия науки, культуры, языка: Материалы 47-ой научно-методической конференции. - Ставрополь: Изд-во СГУ, 2002. - С. 87-91.

21. Миклина Н.Н. Роль донаучного и вненаучного знания в культурологии // Актуальные проблемы филологии, журналистики и культурологии: Сборник статей. - Ставрополь: Изд-во СГУ, 2004. - С. 76-78.

22. Миклина Н.Н. Морфология культуры: культурология или идеология //Филология, журналистика, культурология в парадигме современного научного знания. - Ч.1. Литературоведение. Журналистика. Культурология: Материалы 49-ой научно-методической конференции. - Ставрополь: Изд-во СГУ, 2004. - С. 191-193.

23. Миклина Н.Н. Русский лад как принцип миропорядка // Философия науки, культуры, языка: Материалы 50-й юбилейной научно-методической конференции. - Ставрополь: Изд-во СГУ, 2005. - С. 62-64.