Античный скептицизм как ранняя форма рефлексии теоретического знания

Таким образом, круг литературы об античном скептицизме достаточно узок, связанная с ним проблематика представляет серьезный пробел в историко-философских исследованиях, как отечественных, так и зарубежных.

Во втором параграфе первой главы «Философские и исторические предпосылки античного скептицизма» рассматриваются более или менее отчетливо выраженные элементы, тенденции и проявления философского скепсиса в греческой доэллинистической философии. Скептические тенденции присутствовали в большей или меньшей степени в греческой философии задолго до оформления в ней самостоятельной скептической традиции. Античный скептицизм постепенно вызревал в процессе длительной предыстории догматической (по скептикам) философии. Само появление философии в Древней Греции приблизительно в VI в. до н.э., движение от «мифа к логосу» было сопряжено со значительным сомнением: зарождающаяся философия, объясняя по-своему мир, с одной стороны, стремилась к пониманию и просветлению, пыталась дойти «до самой сути» вещей и событий, но, с другой стороны, любовь к мудрости делала прежде простое непростым, знакомое незнакомым, понятное непонятным, и тем самым не могла не провоцировать сомнения, скептического умонастроения.

Отход милетских философов и Пифагора от народной религии и мифологии и само противостояние их основных философских позиций; недоверие чувственному познанию и признание недостоверности эмпирической картины мира у элеатов; всеобщая текучесть вещей и мировой Хаос как единственно возможное воплощение всеобщей неизменности и мирового Логоса у Гераклита; бесконечное, периодическое соединение и разъединение четырех стихий у Эмпедокла и вечное движение гомеомерий у Анаксагора; чувственная иллюзорность и сущая неподлинность вещей, представляющих собой всего лишь ту или иную временную комбинацию атомов у Демокрита; релятивизм и агностицизм старших софистов; отказ от космологии как безнадежного философского занятия, сосредоточение на самопознании, пренебрежение к авторитетам, индивидуальный, непрекращающийся этический поиск у Сократа и основных представителей сократических школ; материальное «дно» мира у Платона и Аристотеля, которое, несмотря на незыблемые идеи или вечные формы, обуславливает относительность вещей и непредсказуемость становления все это можно рассматривать в качестве результата существенного стихийно-скептического и диалектического миропонимания древних греков. Поэтому появление скептицизма как самостоятельного философского направления является своего рода завершением всех предыдущих учений о вероятностных гранях бытия, и скептикам оставалось сосредоточить свое внимание именно на вероятностном миропонимании, всесторонне обосновать и разработать его.

В историческом аспекте философский скептицизм был порожден эллинистической эпохой, которая характеризовалась крайней социально-экономической, политической и психологической неустроенностью, потерей интегральных элементов общественной жизни, отсутствием для индивида всяких внешних гарантий и, как результат, его самоуглублением и эвдемонистической направленностью; скептицизм наряду с эпикуреизмом и стоицизмом стал одной их основных духовных моделей эллинизма.

В третьем параграфе первой главы «Философская и историческая эволюция античного скептицизма от Пиррона до Секста Эмпирика» прослеживается идейная эволюция античного скептицизма в качестве самостоятельного философского направления, которая может быть представлена тремя основными этапами.

1. Скептицизм Пиррона и Тимона (старших скептиков), которые полагали, что вещи непознаваемы в силу всеобщей их относительности, вследствие чего необходимо воздержаться от всяких суждений о них. Это воздержание, по их мнению, неизбежно порождает атараксию (невозмутимость) главный результат философского скепсиса. Однако в реальной жизни, отмечали старшие скептики, воздержание невозможно, и поэтому скептический философ должен жить, ориентируясь на феномены вещей, но помнить о вечной сокрытости последних, что и сделает его невозмутимым. Скептицизм Пиррона и Тимона является не столько рационально разработанным, сколько стихийным или интуитивным философским явлением. Поскольку одним из центральных элементов их воззрений является принцип изостении (равносилия) противоборствующих суждений, на котором и строится императив воздержания, то учение старших скептиков возможно охарактеризовать в качестве интуитивно-изостенического скептицизма.

2. Скептицизм академиков Аркесилая и Карнеада, которые смягчили тенденции релятивизма старших скептиков, введя в свое учение конструктивный элемент вероятности, степень которой и должна быть, по их мнению, критерием большей или меньшей достоверности. Причем Аркесилай призывал ориентироваться в поиске истины на полезность вещей, а Карнеад на всестороннюю проверенность впечатлений. Таким образом, академический скептицизм представлен интуитивно-вероятностным учением Аркесилая и рефлективно-вероятностным - Карнеада.

3. Скептицизм Энесидема, Агриппы и Секста Эмпирика (младших скептиков), представляющий собой возрождение пирронического скептицизма, но уже не в интуитивной, а в рациональной форме, в силу чего он может быть охарактеризован в качестве рефлективно-изостенического скептицизма. Энесидем разработал 10 тропов (доказательств) против положений о достоверности чувственного познания, и Агриппа - 5 тропов - против рационального. От сочинений как старших, так и академических, так и младших скептиков до нас ничего не дошло, за исключение двух значительных трактатов Секста Эмпирика (последнего скептика), которые представляют собой сводку всех скептических учений и идейный итог всей исторической и философской эволюции греческого скептицизма. Секст Эмпирик придал философскому скептицизму полную или абсолютную форму, заявив, что сомневается и в своих собственных воззрениях, что было однако не софизмом, но вполне нетрадиционным, оригинальным и диалектичным философским решением.

Если воззрения старших и младших скептиков близки друг другу общими позициями изостенизма и иррелевантности, то академический скептицизм значительно отличается от них тем, что выдвигал и разрабатывал конструктивно-положительный критерий вероятность. Вопрос о соотношении скептического учения Пиррона и скептицизма академиков не подается однозначному решению: академический скептицизм возможно рассматривать и как определенный этап в эволюции античного скептицизма в целом, и, кроме того, пирронизм и академический скептицизм можно трактовать как две достаточно автономные линии древнегреческого скептицизма, которые можно охарактеризовать как крайнюю и умеренную.

В четвертом параграфе первой главы «Исторические и философские судьбы античного скептицизма» обозначаются контуры исторических судеб античного скептицизма, который проявившись в своей полной форме в философии Древней Греции, сделал своим приверженцем Цицерона в Риме, а также молодого Августина из Тагаста - впоследствии отнюдь не скептического автора. Преданный забвению в Средние века, скептицизм возродился на заре Нового времени в трудах М.Монтеня, который часто ссылался в своих «Опытах» на Секста Эмпирика и заимствовал аргументацию из его сочинений. Также необычайно симпатизировал скептицизму П.Гассенди, считавший пирронизм наиболее достойным способом философствования. Чрезвычайно близок скептицизму Д. Юм, полагавший, что последовательно мыслящему философу не остается ничего, кроме сомнения и ощущения всеобщей неопределенности. Скептический корень имеют такие направления философии Нового и Новейшего времени как позитивизм, который отказывается от поиска интегральных оснований бытия, полагая их необнаружимыми, и прагматизм, ориентирующийся на гносеологический субъективный произвол, результатом которого является та же сокрытость действительной картины вещей. В предшествующие античности и последовавшие за ней эпохи скептицизм никогда не был автономным направлением в философии или самостоятельной школой, но тем не менее составлял существенный компонент в истории философской мысли.

Знаменитая буддистская тетралемма; «суета сует» Экклезиаста; слова Пифагора о том, что он не мудрец, но только философ; релятивизм и агностицизм греческих софистов; сократовское знание о незнании; тропы философского воздержания Секста Эмпирика; апофатическая теология Средних веков; «идолы» Ф.Бэкона, «поток впечатлений» Д.Юма; кантовская «вещь в себе»; иррационализм философии жизни; позитивистский отказ от поиска метафизических оснований; субъективистское сосредоточение в прагматизме; герменевтические попытки преодолеть границы сознания с помощью сознания же; безысходная, трагическая обреченность человека в экзистенциализме - все это и многое другое не есть ли вполне определенное признание человечества самому себе в ограниченных возможностях разума и огромной роли, если не господстве, сомнения в философском мышлении.

Таким образом, значение скептицизма в философии довольно трудно переоценить, поскольку он представляет собой не фрагмент философского мышления, но один из наиболее принципиальных и характерных его параметров. мышление скептицизм познание философ античный

Во второй главе «Структура античного скептицизма: основные разделы философского учения» рассматриваются основные философские разделы античного скептицизма, который представляет собой одну из эвдемонистических философских моделей, в силу чего антропологическая составляющая скептической философии является приоритетной перед его гносеологическим и онтологическим аспектами: провозглашение этического идеала атараксии (невозмутимости души), для поиска и обоснования которой скептики выстраивают определенные гносеологические и онтологические идеи, является исходным пунктом античного скептицизма.

В первом параграфе второй главы «Общая философская система античного скептицизма» рассматриваются аксиологические предпосылки античного скептицизма и его общая философская система. В самом начале своего трактата «Пирроновы положения» Секст Эмпирик обозначает исходный пункт, а также цель своего философствования, которой является душевная невозмутимость (атараксия). Получается, что онтология и гносеология скептицизма в этом смысле лишены отчетливо выраженного философского статуса и служат задаче обоснования невозмутимости.

Однако если вся система скептицизма строится на «надежде на невозмутимость», то можно ли говорить о том, что он является определенным философским течением, а не просто настроением эпохи или своеобразной, не умственной даже, а всего лишь психологической модой? В данном случае следует отметить, что скептицизм на пути к поставленной цели затрагивает не только этические, но и онтологические, и гносеологические вопросы.

Стремясь к невозмутимости и начиная с этой целью исследование природы вещей, скептик прежде всего видит то, что последние неизбежно дистанцированы от него и в конечном счете недоступны познанию. Мы имеем дело с явлениями, а не с вещами, а о явлениях можно высказывать как положительные, так и отрицательные суждения, одни из которых будут более достоверными, чем другие. Таким образом, скептики развивали мотив, который был затронут мыслителями предыдущего периода (софисты и Сократ), неоднократно повторялся в последующие эпохи (Д. Беркли, Д. Юм, И. Кант), и по сей день остается одним из возможных векторов философской мысли (неопозитивизм, прагматизм, феноменология, герменевтика, экзистенциализм).

Общая система скептицизма, в различных вариациях излагаемая Секстом Эмпириком в «Пирроновых положениях», в качестве одного из основных своих элементов констатирует бессмысленность суждений, обусловленную их постоянной и непреодолимой равносильностью, которая порождает как сознательный, так и непроизвольный отказ от них. Воздержание от суждений, своего рода философское безмолвствие, порождает искомую скептическую атараксию. Вечная неопределенность, вечное неведение, вечное молчание и, наконец, вечная же невозмутимость души - таковы основные контуры интеллектуальных построений скептицизма как вполне оформившегося в процессе длительной эволюции античной мысли философского течения.

Во втором параграфе второй главы «Изостения как основа скептической гносеологии: постулаты чувственного и рационального скептицизма» рассматривается скептическая гносеология, построенная на принципе изостении противоположных суждений и представляющая собой оригинальную и обширную систему доказательств (тропов) невозможности достоверного познания внешней действительности. Секст Эмпирик подробно характеризует 15 тропов, десять из которых рассматривают чувственное познание и пять - рациональное. Учение о тропах является наиболее ярким и оригинальным разделом греческого скептицизма, которое и по сей день сохраняет свою философскую значимость и актуальность.

Общая идея всех тропов состоит в том, что познаваемый нами мир представляет собой грандиозный релятивистский конгломерат составляющих его частей, в котором любая вещь воспринимается не сама по себе, но в обширном контексте ее связей с другими вещами и даже в неразрывном с ними единстве. Последние же являются своего рода искажающими истинную картину исследуемой вещи инстанциями, в силу чего одни и те же предметы представляются нам совершенно различными, являются в бесчисленном количестве своих модусов, но только не в качественной своей определенности или аутентичности, почему мы и можем сколько угодно говорить о том, что нам кажется, т.е. о явлениях предметов, но только не об их сущности, не о самих предметах, которые навсегда остаются для нас тайной.

Достаточно часто эту скептическую идею интерпретировали как агностицизм или нигилизм. Диссертант отмечает, что в своих сочинениях Секст Эмпирик вскрывает трудности, связанные с познанием, фиксирует основные гносеологические проблемы, критикует поспешность и самонадеянность своих коллег, ставит массу вопросов, обнаруживающих специфику, масштаб и условия познания, но никаким определенным образом на них не отвечает, ничего однозначно не утверждает, и поэтому, в конечном счете, обвинить его в какого-либо рода догматизме невозможно.

Третий параграф второй главы «Феноменализм как дополнение изостении и основание фактической жизни философа-скептика» посвящен рассмотрению проблемы воплощения изостенично-теоретических установок античного скептицизма в действительной жизни скептика. При всей теоретической стройности и философской обоснованности принципа изостении он не лишен одного существенного возражения. Оказывается, что изостения и воздержание, как таковые, трудновоплощаемы, т.е. реальная жизнь оказывается несовместимой с этой теоретической установкой: практическая реализация изостении означала бы элиминацию самой жизни, равно как последняя в принципе исключает изостеническую установку.

Это затруднение скептики пытаются преодолеть с помощью положения, согласно которому, несмотря на изостению противоположностей и тотальное воздержание, жить можно, и даже единственно возможно, опираясь на явления, а не на сами вещи: если мы ничего не знаем и не можем знать о последних, то стоит ли из-за этого отказываться от самой жизни? Если нам совершенно недоступны вещи, то их явления находятся вполне в нашей власти и потому могут и должны служить для нас опорой, критерием и ориентиром.

Таким образом, опора на явления неизбежно следует из основного скептического тезиса о равносильности суждений и невозможности практического его воплощения, т.е. обязательным дополнением и продолжением скептической изостенической гносеологии является своего рода онтологический феноменализм, который представляет собой второе основание скептической философии, но является уже не чисто теоретической конструкцией, как изостения, а основанием реальной жизни философа-скептика.

Если скептики решили во всем сомневаться и в результате сомнения пришли к изостении, то, для того, чтобы оставаться последовательными, им надо усомниться и в самой изостении, т.е. уравнять ее с тем равенством, которое она выражает; и в этом случае положение, по которому скептики только ищут (т.е. ничего не утверждают и не отрицают, а только сомневаются), не будет, с одной стороны, оборачиваться догматизмом, а, с другой стороны, не будет нести в себе внутреннего противоречия, тем самым нейтрализуя один из распространенных аргументов против скептицизма, по которому он является или своего рода отрицательным догматизмом, или внутренне противоречивым философским построением.

В четвертом параграфе второй главы «Этика атараксии в контексте скептической изостении и феноменализма» на основе рассмотрения путей достижения скептической атараксии анализируется этико-психологический аспект античного скептицизма.

Для достижения невозмутимости скептики открыли изостению и следующее из нее воздержание от суждений, которое, в свою очередь, и приводит к искомой атараксии души. Однако изостения, как основной принцип скептицизма строится на исключении любого постулирования главное ничего не утверждать и не отрицать. Любой выбор будет нарушением изостенического равновесия и обернется крушением скептицизма. Последний постулирует атараксию вполне определенно, а потом для ее достижения строит систему, основным принципом которой является отсутствие любого постулирования. Получается, что в телеологической части скептицизм возводит то, что подлежит уничтожению в методологической части: цель противоречит методу и наоборот. Таким образом, скептицизм попадает в плен порочного круга, наличие которого Секст Эмпирик вполне понимает и предлагает своеобразный способ его преодоления. Он отмечает, что со скептиками произошло то же самое, что и с античным живописцем Апеллесом. Последний рисовал лошадь и старался изобразить ее пену, но у него ничего не получалось; отчаявшись, Апеллес в сердцах бросил в картину губку, которой обыкновенно снимал с кисти краски и губка, коснувшись холста, воспроизвела на картине подобие пены. Провозгласив своим идеалом невозмутимость и стремясь к ней, скептики натолкнулись на противоречие: невозмутимость постулируется, а какое-либо постулирование несовместимо со скептицизмом. Не будучи в состоянии двигаться дальше, они остановились в бездействии, в результате которого неожиданно для себя обрели атараксию.

Таким образом, невозмутимость достигается скептиками, во многом, непроизвольно; и так же стихийно, по большому счету, они открыли для себя и изостеничную природу вещей, и воздержание от суждений. Впоследствии все это было оформлено в логические категории и стало рациональной системой, но первоначальное рождение скептицизма во многом было не результатом определенной рефлексии и рационального поиска, а продуктом вполне интуитивного и парадоксального эффекта. Последний состоит в том, что в силу принципа изостении между рефлективно-логической и реально-практической сферами человеческой жизни пролегает непреодолимая граница, которая с необходимостью отделяет, в свою очередь, фактически-событийную сферу от эмоционально-оценочной; полное отсутствие оценки происходящего и какого-либо отношения к нему, абсолютная бессмысленность и, следовательно, элиминация как положительных, так и отрицательных эмоций и образует искомую скептицизмом атараксию души.

Эмоциональная нейтральность является, по мнению скептиков, несомненным эвдемонистическим достоянием, которое, таким образом, зависит не от внешних вещей, но от самого человека. В этой идее эвдемонистической субъективности скептики не были новаторами, однако философская оригинальность их учения заключается в новой интерпретации субъективной автономности эвдемонии.

В пятом параграфе второй главы «Античный скептицизм как самосомневающееся сомнение» автор предлагает характеристику античного скептицизма как типа философского мышления.

В «Пирроновых положениях» Секст Эмпирик отмечает, что скептик высказывает свои положения так, что по своему смыслу они сами себя упраздняют; рассуждая о скептических тропах, он говорит, что возможно они несовершенны. Важная аналогия Секста, иллюстрирующая скептическое сомнение, которое само себя подрывает, это огонь, который, уничтожая те или иные вещи, существует только до тех пор, пока они не сгорели. Как только это произошло, погас и сам огонь; поэтому и скептическое положение о невозможности определенных суждений нисколько не теряет оттого, что оно разрушило все положения, а само будто бы осталось; оно тоже погибло вместе с разрушенными им тезисами.

Таким образом, скептицизм Секста Эмпирика представляет собой такое всеобщее сомнение, которое сомневается и в самом себе, но при этом отнюдь не вырождается ни в положительную догматическую систему, ни в какой-либо абсурд, но, напротив, не выстраиваясь в определенную структуру взглядов, является своеобразным, вполне оригинальным и достаточно эффективным способом философского мышления. Это своеобразное самосомневающееся сомнение Секста Эмпирика как завершающая стадия в философской и исторической эволюции античного скептицизма и составляет концептуальное ядро последнего, на основании которого вполне преодолевается утверждение о наличии в скептическом учении отрицательного догматизма и требование отказать скептицизму в наличии философской оригинальности.

Автор подчеркивает, что всеобщее отрицание не является подлинным духом скептицизма. Положительной, или догматической (как говорят скептики) философии скептицизм противопоставляет не отрицание ее идей и построений, но всего лишь критику ее основоположений. «Реальное философское мышление…, отмечает Л.А. Микешина, нуждается в скептицизме как «интеллектуальной прививке» против догматизма. Мыслящий, познающий человек обретает способность к сомнению, скепсису и самоиронии с необходимостью, и это одно из фундаментальных его свойств, укрепляющих к нему доверие, а не разрушающих его способность познавать действительность, которая вовсе не покоится на догматической, несомневающейся позиции» Микешина Л.А. Философия познания. Полемические главы. М.: Прогресс-Традиция, 2002. С. 161-162..

Предметом скептической критики является не философия как таковая, а те рациональные положения, которые пытаются сделать ее базисом. Согласно одной из основных скептических идей познание истины невозможно без опосредующей роли самосознания и самопознания, а также - критики самих условий и результатов гносеологической деятельности (это обстоятельство, несомненно, в значительной степени роднит скептицизм с критицизмом и дает лишнее основание отказаться от положения о его близости к агностицизму и релятивизму).

В третьей главе «Соотнесенность античного скептицизма с современными концепциями теоретического знания» автор предпринимает попытку представления античного скептицизма в качестве общей направленности эллинистической философии, на том основании, что существенной чертой сходства мыслителей этого периода является специфическое социально-протестное сознание, неизбежно порождающее ярко выраженный социальный скепсис (вряд ли возможный в контексте, например, классического периода греческой философии). Эллинистический поворот философии по-новому поставил проблему человека и человеческого мышления, в силу чего философия этого периода, помимо всего прочего, явилась рефлексией теоретического знания и во многом предвосхитила современные эпистемологические концепции.

В первом параграфе третьей главы «Античный скептицизм как общая направленность эллинистической философии и инновация в древнегреческой философской традиции» на основе вышеприведенной характеристики античного скептицизма как самосомневающегося сомнения, с силу которой он может быть рассмотрен не столько в качестве одной из философских систем, определенного направления, или течения в философии, но ? скорее ? типа мышления, или своеобразного стиля философской рефлексии, автор обосновывает возможность достаточно нетрадиционно рассмотреть вопрос о локализации такого явления как античный скептицизм не только в пирронизме, но и ? в других философских учениях эллинизма.

Само появление скептицизма указало на факт серьезных изменений в древнегреческой философской традиции, и, шире, ? социальной истории. Античный скептицизм - интеллектуальное явление эллинизма и поэтому он может характеризовать все философские направления, которые существовали в эту эпоху. Возможно утверждать, отмечает автор, что эллинистический скептицизм представлен не только собственно скептическим направлением, но и стоицизмом, эпикуреизмом и кинизмом. Античный скептицизм в различных направлениях эллинистической философии явился своеобразной философской инновацией, поскольку эти направления при всех различиях и разногласиях между собой во многом сосредоточились на проблеме отношения мышления и истины к внешнему миру. Рефлексия по поводу истины, возведенная на уровень философии, представляет собой одну из существенных особенностей эллинистической мысли.

Положение, согласно которому скептическими философами можно назвать не только Пиррона и его последователей, но также, стоиков, эпикурейцев и киников, вполне может вызвать возражение, ведь традиционно в историко-философской литературе, посвященной эллинизму, стоицизм, эпикуреизм, кинизм и скептицизм рассматриваются именно как различные философские школы, или направления, полемизирующие и идейно конкурирующие друг с другом. Однако наряду с чертами различия философских направлений находятся и черты сходства. В историко-философской литературе такими чертами сходства стоического, эпикурейского, кинического и скептического учений справедливо называется их общая эвдемонистическая направленность: различные философские школы эллинизма, в силу определенных социально-исторических условий, стремились создать эффективную модель индивидуального выживания (прежде всего духовного) в жестоком и враждебном человеку мире. Таким образом, связующим звеном умонастроений и, как следствие, учений различных эллинистических философов является специфическое социально-протестное сознание, неизбежно порождающее ярко выраженный социальный скепсис, который вряд ли был бы возможен в контексте, например, классического периода греческой философии.

Эта общая для всех эллинистических философов социально-протестная и скептическая интеллектуальная ориентация обусловила своеобразную «внутреннюю эмиграцию», которая ознаменовала собой не антропологический даже, а скорее своеобразный экзистенциальный поворот античной философии, поворот к человеку социально не включенному и пассивному, не гражданину и патриоту, а анархисту и космополиту. Не удивительно, что такого рода поворот философии по-новому поставил в ней проблему человека и человеческого мышления, произошло своего рода переоткрытие вопроса об отношении человека и его знаний к реальному миру, о природе истины; в силу чего эллинистическая философия, помимо всего прочего, явилась рефлексией теоретического знания и во многом предвосхитила современные эпистемологические концепции.

Во втором параграфе третьей главы «Социально-психологическая ситуация эллинизма и скептические элементы стоической теории познания» рассматривается исторический и философский «контекст» эллинистической эпохи, объясняется и обосновывается неизбежность появления как социально-политического, так и философского скепсиса на примере гносеологических и этических идей такого «нескептического», на первый взгляд, направления эллинистической философии, как стоицизм.

Теоретическое мышление в политических условиях полисной демократии, не испытывая ощутимого давления политической системы, вполне могло дойти до самой идеи общественного блага, т.е. блага причастности индивида общественной жизни; в обществе, где человек ощущает свои созидательные возможности, теоретическое мышление способно подняться до больших высот в понимании мира, человека, общества и предложить масштабные проекты по усовершенствованию общественной жизни. Это раскрепощенное теоретическое мышление и породило древнегреческих титанов философии.

Мыслители эллинистического периода, проникнутые скепсисом в отношении способности разума «править миром», стали поборниками прагматического, «прикладного» интеллекта, реализующегося не в абстрактно-теоретических системах мироздания и должного общественного устройства, а в «технологии» социального выживания. Отсюда и эллинистическое «снижение уровня» философии.

В этом смысле показательно, например, то, что стоики не превозносят разум сам по себе, как то, чему целиком принадлежит истина, не требующая в этой своей принадлежности никаких обоснований; для них истина возникает в результате отношения интеллекта к воспринимаемой извне предметности.

Так, по свидетельству Секста Эмпирика, стоики говорят, что истина рождается в интеллектуальной оценке человеком его непосредственных восприятий, она не находится ни во внешней интеллекту предметности, ни в интеллекте, но именно появляется в акте согласия интеллекта с тем, что некая существующая предметность такова. Таким образом, истина перестала быть тем, что «есть», и стала тем, что нужно доказывать. Задача же доказательства истины - это задача уже не философского, а научного мышления в современном смысле слова, независимо от того, как понимается истина вплоть до понимания ее как фикции или условности. Стоики, задавшись вопросом о критерии истины, тем самым обнаружили себя скептиками в отношении истины как того, что «есть», или реально существует; они совершили революционный переход от философского мышления к научному мышлению, нацеленному уже не на «открытие» истины в свободном полете философского воображения, а на ее нелегкое доказательство.

В современной науке с ее мощным теоретическим аппаратом «объективность» означает не столько совпадение с «объективной реальностью», сколько доказанность-определенность, достижимую в основном усилиями теоретического мышления, в которых и рождается то, что на данный момент можно считать истиной, и что не гарантировано от опровержения в будущем.

Во многом как раз таким образом, т.е. по канонам научного мышления, и решали проблему критерия истины стоики: нечто становится истинным, когда переходит из состояния просто существования в состояние определенного (доказанного) существования, т.е. уже содержащего оценку самого себя. Стоики не знали науки в том виде, в каком знали ее позитивисты.

Однако поняв, что «объективная реальность» существует для нас только как «образ», притом на уровне нашего отношения к нему, они тем самым и подвели философию к порогу, с которого для теоретического мышления открылась новая перспектива - теоретического моделирования как поиска и одновременно доказательства истины. Таким образом, они обозначили сам путь в методологию науки и модель научного мышления, которое занимается тем, что теоретически определяет истину с первоначального момента незнания предмета до его знания (понимания и объяснения) в заключительном акте (по стоикам) «согласия мышления с самим собой».

В третьем параграфе третьей лавы ««Второе рождение» скептических элементов стоической теории познания в постпозитивистской философии науки ХХ в.: неисторический (античный) и исторический (современный) мышления» рассматриваются эпистемологические идеи стоической философии в их соотнесенности с историческими и постмодернистскими концепциями теоретического знания.

Известное положение Т.Куна о скачкообразном научном развитии - через научные революции, приводящие к смене парадигм, было идеей зависимости научного мышления от контекста времени. Парадигма у Т.Куна сформированное временем типовое, «образцовое» отношение субъекта познания к объекту познания. Стоики выявили феномен непреодолимой зависимости объекта познания от субъекта познания, Т.Кун поместил этот феномен в контекст живого исторического опыта познания, обнаружив, что познавательный опыт не только «загружает» научное мышление определенными стереотипами/образцами отношения к объекту познания, но и «перезагружает» его.

Таким образом, Т.Кун подтвердил догадку стоиков о том, что истина в человеческом мире является во многом условным понятием, что она может быть только приблизительной, когда о приближении к ней или отдалении от нее поступают лишь косвенные сигналы - не от какого-то «решающего эксперимента», но в целом от накопленного познавательного опыта: только историческая практика науки является критерием научной истины, и приоритетная мотивация научного развития иная, нежели стремление к объективной истине, поступающей в компетенцию времени и истории. На эту приоритетную мотивацию и указывает стоическая теория познания с ее автоматизмом достижения истины «согласия мышления с самим собой» и, следовательно, переносом важности с результата-истины на процедуру.

Согласно наиболее видному представителю постмодернистского направления в философии науки П.Фейерабенду наука как традиция (как и любая другая историческая традиция) - не более чем процедура, нацеленная не на какие-либо результаты, а на воспроизведение самой себя с помощью выполнения определенных норм, стандартов, метода, которые называют научными и декларируют в качестве средств достижения объективной истины.

Ключевая идея П.Фейерабенда о научном познании как процедуре воспроизведения самой себя представляется правдоподобной именно в свете открытия стоиков, относительно того, что человеческое познание важно со стороны своей процедуры, а не результата, который в виде «согласия мышления с самим собой» достигается автоматически.

Эпистемологический и социальный протест П.Фейерабенда против сложившегося в науке «имперского» порядка, когда плюрализм идей подавляется властью «авторитетных» идей и «авторитетов», стоящих на страже определенной идеологической модели познания, перекликается с социальным протестом эллинистических философов против современного им имперского порядка.

Круг от эллинистических философов к П.Фейерабенду замыкается тем, что эллинистический социальный протест получил эпистемологическое выражение в частности в стоической теории познания, где умаление значения истины перед значением процедуры подразумевает, что не может быть привилегированных «держателей истины», что она принадлежит всем и никому; в этом заключается эпистемологический скепсис стоической, как и эллинистической в целом, философии; и в этом же - одна из ее важных идей отрицания имперского социума в пользу социума на основе самоорганизации самостоятельно думающих личностей. Защита П.Фейерабендом «теоретического плюрализма» может быть представлена в качестве реконструкции выдающегося эпистемологического открытия стоиков относительно того, что базовой «точкой опоры» в человеческом мире является мышление, которому нужно доверять как природному «навигатору», пользоваться его механизмом, данным нам не для дезориентации, но для самосохранения.

В четвертом параграфе третьей главы «Скептицизм эпикурейской философии и позитивистская традиция философии науки» рассматриваются идеи эпикурейской философии в их соотнесенности с позитивистской концепцией теоретического знания. Возможно утверждать, по мнению автора, что эпикурейская школа во многом предвосхитила позитивистское направление.

Эпикурейцев вполне можно назвать скептиками в отношении теоретического мышления - такими же, какими оказались позитивистские философы науки, не доверившие мышлению никакой самостоятельной (теоретической) работы в отрыве от «предложений наблюдения». По сути, к тем же «предложениям наблюдения» привязали мышление и эпикурейцы. Они дали в своей эпистемологии суррогат мышления-понятия, если видеть в них античных «позитивистов», поскольку позитивистские философы науки превратили теоретическое мышление в своеобразный суррогат. Однако важен позитивистский, как и эпикурейский, мотив «подмены» теоретического мышления - недоверие к мышлению, которое отрывается от «очевидного».

Эпикурейский «позитивизм» вырос из сомнения относительно того, что человеку доступна истина, не зависимая от его мышления, т.е. объективная истина. Эта скептическая посылка позволяет говорить о несомненной заслуге эпикурейцев, поскольку они в свое «архаическое» время задумались об условиях, в которых мышление все же способно приближаться к истинам. Для выяснения таких условий требовалось определить критерий истины. Поскольку эпикурейцы заведомо искали этот критерий вне мышления, они в качестве «образца» истины и указали на «очевидное» на то, что не требует себе обоснования, т.к. обосновывает само себя. Следовательно, рассуждали они, мышление, на которое можно было бы положиться, должно выдавать результаты, имеющие прямую связь с «очевидным»: для того, чтобы войти в область истины, придется значительно поступиться свободой мышления, замкнуть его в круге «очевидного» и при этом, все равно, довольствоваться только приблизительными истинами мнениями. Если же оставить мышлению всю его свободу, можно попасть в реальный человеческий мир иллюзий, обмана, и сокрытия истины. Таким образом «позитивизм» эпикурейцев - это их рецепт обретения человеком в обманчивом, иллюзорном, скрывающем истину мире хоть какую-то опору.

Эпикурейцы увидели, что истина в человеческом мире, в том числе моральная истина, составляет проблему, которая состоит в несовпадении действительности со своим идеалом.

Согласно последнему, человек может рассчитывать на прочную опору единой истины и единой справедливости для всех, а действительность указывает на то, что истина и справедливость разные - справедливое и истинное для одного, несправедливо и неистинно для другого. Эпикурейцы выразили свой протест против «неидеальной» действительности через скепсис по отношению к мышлению, которое способно произвести столь «недействительный» идеал. Они решали задачу определения условий «действительного» мышления, естественно, стараясь непосредственно связать мышление с действительностью. Таков был их путь «успокаивающего» воссоединения действительности с идеалом. Характеристика эпикурейской этики как аскетической, «скудной» в отношении удовольствий вполне свидетельствует о «позитивизме» эпикурейцев, поскольку позитивизм по своей сути - это именно рациональный аскетизм, принцип избавления от «бесполезных излишеств».

Таков же и позитивистский минимализм, главный мотив которого не уйти от сути в ее «аксессуары» и для этого придерживаться ориентира не вообще разума (теоретического мышления), но, как у эпикурейцев, «трезвого» разума, способного отделять суть от ее «аксессуаров». Как и эпикурейцы, позитивисты не доверяют теоретическому мышлению и полагаются на «трезвое» мышление, которое не отходит от неких «бесспорно достоверных» вещей, идентичных искомой сути именно своей «бесспорностью».

В пятом параграфе третьей главы «Пирронический скептицизм и постмодернистские идеи в философии науки» рассматриваются эпистемологические идеи пирронизма в их соотнесенности с постмодернистскими концепциями теоретического знания. Философские идеи Пиррона и его последователей, по мнению автора, во многом предвосхитили постмодернистское направление в философии науки. Если стоики и эпикурейцы допускали в самом понятии «мудрец» хотя бы интерсубъективную суть-истину, то пирронисты исключили для человека даже и ее, поместив его в мир полной субъективности, в котором не было сути-истины, но было столько субъективных миров, а, значит, и столько истин, сколько людей на земле. Следовательно, чтобы строго и надежно оградить себя от заблуждений, человеку остается одно - ничего не утверждать, но зато он может, подвергая радикальному сомнению, все опровергать без опасения оказаться неправым. Философами единственно возможной истины - истины опровержения - и выступили последователи Пиррона, которые возможно понимали, что они ищут то, чего не существует, и этим пониманием во многом предсказали постмодернистские идеи в философии науки, связанные с безразличием к проблеме истины и исчерпывающим научный метод принципом теоретического плюрализма (релятивизма истины).

Автор отмечает, что у пирронистов нет пафоса отрицания, т.к. последний предполагал бы выбор определенности отрицания, а они находились выше любого выбора и всякой определенности. Похожие положения можно найти у постмодернистских философов науки: теоретический плюрализм (умножение альтернативных теоретических позиций) - одна из наиболее приоритетных задач науки. Важный изостенический мотив последователей Пиррона (все положения равносильны и поэтому невозмутимому скептическому философу, воздерживающемуся от каждого из них, «все равно») присутствует и в постмодернистском направлении, недвусмысленно выраженный П.Фейерабендом в его знаменитом тезисе «все проходит», что вполне можно считать апологией «безмятежности»: выдвинувшему теорию нужно с полным спокойствием отнестись к тем, кто выдвинул альтернативные теории, как и им к нему и друг другу, поскольку в принципе не существует единственно «правильной» теории.

Интересно, что П.Фейерабенд, ярко выражая постмодернистскую линию в философии науки, считал должной наукой ту, где царит атмосфера терпимости, если действительно не безразличия ? все удерживаются от критики друг друга, потому что им, как и античным скептикам, «все равно». Он резко критиковал реальную науку, которая, по его мнению, отошла от должного образца, поскольку ее субъекты принялись всеми правдами и неправдами защищать «свои истины». Несомненно, такими же резкими критиками защитников «своих истин» выступили бы и пирронисты с их неприятием любых позиций определенности. Они не запрещали суждения - такой запрет обрекал бы людей на молчание, но запрещали защиту суждений, выдающую их за «истины». Также и П.Фейерабенд не запрещал выдвижение теорий, но запрещал их участие в борьбе за звание «истинной теории»: как и у последователей Пиррона, у него нет ни пафоса отрицания, ни пафоса утверждения, а есть только обязательность «невозмутимого» дополнения любой высказанной позиции альтернативной позицией, когда само сосуществование таких позиций достаточно для обретения «мудрого спокойствия», которое будет немедленно разрушено при попытке сделать выбор.

В заключении подводятся итоги проведенного исследования, формулируются выводы по основным вопросам и намечаются перспективы дальнейших исследований, посвященных историко-философской проблематике античного скептицизма.

ОСНОВНЫЕ ИДЕИ ДИССЕРТАЦИОННОГО ИССЛЕДОВАНИЯ ОТРАЖЕНЫ В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ АВТОРА

(39 публикаций общим объемом 40 п.л.):

Монографии брошюры, разделы в учебных пособиях

1. Гусев Д.А. Античный скептицизм в истории становления научного мышления. М., 2010. 295 с. 19 п.л. (Монография).

2. Гусев Д.А. История и теория классического скептицизма. М., 2005. 160 с. 9 п.л. (Монография).

3. Гусев Д.А. Рябов П.В., Манекин Р.В. История философии. Учебное пособие. М., 2004. 448 с. 18 п.л. (Авторский вклад - раздел в учебном пособии: «Эпикурейцы, стоики, скептики, киники: поиски счастья». С. 96-108. 0,5 п.л. )

4. Гусев Д.А. Философия. Учебное пособие. М., 2003. 304 с. 15 п.л. (По теме диссертации - раздел: «Закат античной философии» С. 58-67. 0,4 п.л.)

Статьи, опубликованные по перечню ведущих рецензируемых журналов и изданий, рекомендуемых ВАК РФ

5. Гусев Д.А. 8. Спорные вопросы биографии Секста Эмпирика ? время жизни и место философской деятельности ? в контексте интерпретации его текстов // Преподаватель. XXI век. 2008. № 2. С. 133-140. 0, 6 п.л.

6. Гусев Д.А. Философские и исторические предпосылки античного скептицизма // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия «Философия». 2008. № 2. С. 54-62. 0,6 п.л.

7. Гусев Д.А. Роль и значение скептицизма в преподавании философии // Вопросы философии. 2007. № 2. С. 168-173. 0,4 п.л.

8. Гусев Д.А. Античный скептицизм в зарубежной историко-философской литературе: контуры интерпретаций // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия «Философия». 2007. № 3. С. 79-84. 0,4 п.л.

9. Гусев Д.А. Изостения и атараксия в философском учении старших скептиков (Пиррон и Тимон) // Преподаватель. XXI век. 2006. № 4. С. 27-31. 0,4 п.л.

10. Гусев Д.А. Философская специфика античного скептицизма // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия «Философия». 2006. № 2. С. 82-90. 0,4 п.л.

11. Гусев Д.А. Этико-психологический аспект античного скептицизма // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. 2006. № 2. С. 26-30. 0,4 п.л.

12. Гусев Д.А. Культурно-историческое значение античного скептицизма // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. 2005. № 3. C. 34-37. 0,4 п.л.

Статьи и тезисы

13. Гусев Д.А. Социальные предпосылки зарождения античного скептицизма и специфика стоической теории познания // Актуальные проблемы социогуманитарного знания. Сборник научных трудов. Выпуск XLII. М.: Экон-Информ, 2010. С. 62-74. 0,7 п.л. Статья.

14. Гусев Д.А. Стоическая эпистемология в перспективе становления философии науки // Социогуманитарные науки: XXI век. Сборник научных трудов. Выпуск II. М.: «Спутник+», 2009. С. 94-99. 0,5 п.л. Статья.

15. Гусев Д.А. Скептицизм и преподавание философии // Социогуманитарная ситуация в России в свете глобализационных процессов. Материалы международной научной конференции. М.: Макс Пресс, 2008. С. 119-122. 0,2 п.л. Статья.

16. Гусев Д.А. Эвдемонистическая философия эллинизма: поиски индивидуального счастья // Софист: социолог, философ, историк (сборник научных трудов). Выпуск II. М.: МПГУ, 2007. С. 69-81. 0,5 п.л. Статья.

17. Гусев Д.А. Интерпретации античного скептицизма в зарубежной историко-философской литературе конца XIX ? XX вв // Научные труды Московского педагогического государственного университета. Социально-исторические и гуманитарные науки. Сборник статей. М.: Прометей, 2007. С. 204-211. 0,5 п.л. Статья.

18. Гусев Д.А. Античный скептицизм как тип философского мышления // Научные труды Московского педагогического государственного университета. Серия: социально исторические науки. Сборник статей. М.: Прометей, 2006. С.488-491. 0,2 п.л. Статья.

19. Гусев Д.А. Тропы недостоверности рационального познания у младших скептиков // Актуальные проблемы социогуманитарного знания. Сборник научных трудов. Выпуск 36. М.: Прометей, 2006. С. 86-95. 0,4 п.л. Статья.

20. Гусев Д.А. Изостеническая гносеология античного скептицизма: тропы Энесидема в изложении Секста Эмпирика // Актуальные проблемы социогуманитарного знания. Сборник научных трудов. Выпуск 35. М.: Прометей, 2006. С. 64-76. 0,5 п.л. Статья.

21. Гусев Д.А. Критика догматической философии в античном скептицизме // Научные труды международной научно-практической конференции ученых МАДИ (ГТУ), МСХА, ЛНАУ 15-16 июня 2005 г. Т. 3. История и философия. Москва - Луганск: МАДИ(ГТУ), 2005. С.90-94. 0,2 п.л. Статья.

22. Гусев Д.А. Изостения, феноменализм и атараксия в античном скептицизме // Философия и будущее цивилизации. Тезисы докладов и выступлений 4 Российского философского конгресса (Москва, 24-28 мая 2005 г.). Т. 2. М.: Современные традиции, 2005. С. 14-15. 0,1 п.л. Тезисы.

23. Гусев Д.А. Роль и значение скептической традиции в мировой философии // Актуальные проблемы социогуманитарного знания. Сборник научных трудов. Выпуск 33. М.: Прометей, 2005. С. 95-99. 0,2 п.л. Статья.

24. Гусев Д.А. Изостенические предпосылки и феноменалистические следствия в философском учении античных скептиков // Актуальные проблемы социогуманитарного знания. Сборник научных трудов. Выпуск 32. М.: Прометей, 2005. С. 51-61. 0,4 п.л. Статья.

25. Гусев Д.А. Проблема атараксии и изостении в античном скептицизме // Актуальные проблемы социогуманитарного знания. Сборник научных трудов. Выпуск 31. М.: Прометей, 2005. C. 76-81. 0,3 п.л. Статья.

26. Гусев Д.А. Тезисы об античном скептицизме // Гуманитарий. Сборник научных трудов. Выпуск 7. М.: МПГУ, 2005.С. 177-181. 0,2 п.л. Тезисы.

27. Гусев Д.А. Этический идеал атараксии в скептической философии Секста Эмпирика // Научные труды международной научно-практической конференции ученых МАДИ (ГТУ), МСХА, ЛНАУ 11-12 января 2005 г. Т. 4 Философия и политология. Москва - Луганск: МАДИ(ГТУ), 2005. С. 48-52. 0,2 п.л. Статья.

28. Гусев Д.А. Историко-философские судьбы классического скептицизма // Социально-гуманитарные науки на рубеже XXI века. Выпуск II. Сборник научных трудов. М.:МПГУ, 2000. C. 3-8. 0,2 п.л. Статья.

29. Гусев Д.А. Философское учение античных скептиков // Научные труды МПГУ. Серия: социально-исторические науки. М.: Прометей, 2000. С. 404-409. 0,2 п.л. Статья.

30. Гусев Д.А. Феноменализм как основание реальной жизни философа-скептика // Актуальные проблемы социально-гуманитарных наук. Сборник научных трудов. М.: МПГУ, 1999. С. 38-47. 0,4 п.л. Статья.

31. Гусев Д.А. Античная скептическая критика догматической философии // Актуальные проблемы социально-гуманитарных наук. Сборник научных трудов. М.: МПГУ, 1999. С. 34-38. 0,2 п.л. Статья.

32. Гусев Д.А. Скептицизм в историко-философском контексте // Актуальные проблемы социогуманитарного знания. Сборник научных трудов кафедры философии МПГУ. Выпуск IV. М.: Прометей, 1999. С. 28-32. 0,2 п.л. Статья.

33. Гусев Д.А. Эвдемонистические идеи античных скептиков // Актуальные проблемы социогуманитарного знания. Сборник научных трудов кафедры философии МПГУ. Выпуск IV. М.: Прометей, 1999. С. 23-28. 0,2 п.л. Статья.

34. Гусев Д.А. Этические аспекты греческого скептицизма // Актуальные проблемы социогуманитарного знания. Сборник научных трудов кафедры философии МПГУ. Выпуск III. М.: Прометей, 1999. С. 68-73. 0,2 п.л. Статья.

35. Гусев Д.А. Специфика философского скептицизма Секста Эмпирика // Сборник научных трудов кафедры философии МПГУ. Выпуск III. М.: Прометей, 1999. С. 63-68. 0,2 п.л. Статья.

36. Гусев Д.А. Философская специфика античного скептицизма // Научные труды МПГУ. Серия: социально-исторические науки. М.: Прометей, 1998. С. 206-208. 0,1 п.л. Тезисы.

37. Гусев Д.А. Идейные и исторические предпосылки античного скептицизма // Актуальные проблемы социально-гуманитарных наук. Сборник научных трудов социологического факультета. Часть I. М.: МПГУ, 1996. С. 3-10. 0,3 п.л. Статья.

38. Гусев Д.А. Соотношение изостеничности и феноменальности в античном скептицизме // Актуальные проблемы социально-гуманитарных наук. Сборник научных трудов социологического факультета. М.: МПГУ, 1995. C. 158-164. 0,3. п.л. Статья.

39. Гусев Д.А. Диалектика гносеологического и этического в античном скептицизме // Познание и его возможности. Тезисы международной научно-методической конференции. М.: ИНИОН РАН, 1994. С. 102-104. 0,1 п.л. Тезисы.

Размещено на Allbest.ru