Историческое сознание как проблема социальной онтологии

Речь ведется о принципиально ином онтологическом статусе исторического субъекта и субъекта вообще. Наиболее показательным в этом смысле является историко-онтологический проект феноменолого-герменевтического направления. Признавая бытие сознания единственным наличным бытием, Гуссерль, а за ним и Хайдеггер постулируют совершенно нетрадиционное понимание характера этого бытия. Фундаментальным свойством такого «бытия вообще» выступает временность и через эту временность - историчность: гуссерлианское чистое сознание и хайдеггеровское Dasein существуют как проекции самого себя в себя же. То есть сознание может существовать лишь как осуществление собственной возможности, реализацию себя в себе самом и в этом смысле существование сознания всегда исторично.

Подобного рода онтологический поворот представляет собой радикально новую трактовку историчности. В центре истории такого рода оказывается субъект, но субъект этот не рассматривается более как исторический деятель, значимая фигура мировой истории. Речь идет о личности историка, исследователя как ключевой фигуре для понимания вековой тайны историзма. История не существует без историка как субъекта исследования, автора исторического нарратива.

При изменении подхода к построению социальной онтологии мы радикально меняем иерархию имеющихся у нас проблем, связанных с объяснением социальной динамики. Проблемы исторического процесса и универсального исторического духа, ключевые с точки зрения механистического и органического подходов, уходят на второй план, становятся вторичными проблемами. Наоборот, проблема исторического сознания оказывается центральной, основной проблемой в феноменологическом смысле. Если для социального органицизма историческое сознание - одна из многих форм общественного сознания, то в рамках исторической онтологии изначальная историчность сознания позволяет конституировать не просто способ мирополагания, но и сам этот мир для индивида.

В пятом параграфе «Теоретические затруднения исторической онтологии» рассматривается комплекс теоретических проблем историко-онтологического подхода.

В первую очередь возможны обвинения в крайнем субъективизме предлагаемого подхода. Признание того факта, что история становится для нас доступной только в рамках исторической реконструкции, заставляет ощутить себя заложником произвола исследователя. Гораздо проще признать существование какой-то особой исторической реальности, к которой обращается историк, используя особые «правила перевода». Тогда нарушение этих правил автоматически обозначало бы впадение в грех субъективизма, а их соблюдение - наоборот, следование объективным критериям. Увы, но объекты прошлого не имеют автономного от нарратива статуса. В силу этой особенности предмета исследования понятие объективности для исторической науки имеет смысл заменить более мягким и нейтральным понятием интерсубъективности.

Второй вопрос со стороны критиков историко-онтологического подхода к историческому сознанию может звучать следующим образом: если историчность нашего сознания оказывается исходным пунктом для самой тематизации реальности, то в чем специфика научно-исторического отношения к миру? Возвышая историчность как общий принцип познания, мы не оставляем места для разделения исторического и неисторического в нашем опыте. Повседневность во всей ее обыденной простоте оказывается уравненной в правах с изысканиями историков-профессионалов.

В этой ситуации вопрос о специфике истории и исторического сознания становится важным в методологическом и социологическом смысле, ведь теперь на карту поставлен вопрос о статусе истории как научной дисциплины. Вопрос о разграничении сферы деятельности профессиональных историков и повседневной жизни обычных людей - это проблема установления скорее количественных, нежели качественных критериев, поскольку в основе своей имеет одну и ту же внутреннюю историчность сознания.

В шестом параграфе «Историческое сознание как основная проблема» указывается на то, что проблема историчности сознания онтологически и логически оказывается первичной по отношению к остальным проблемам историко-онтологического направления. Называя историческое сознание основной категорией социальной онтологии, мы указываем на его трансцендентный по отношению к последующей рефлексии характер. С другой стороны, мы намекаем на потенциальную выводимость всех стандартных проблем философии истории, например, проблемы исторической динамики и выделения законов истории, проблемы методологии исторической науки и специфики исторического описания из данной основной проблемы.

В традиционных подходах реконструкция динамики исторического процесса становится одной из главных проблем, поскольку в наличии для исследователя имеются лишь разрозненные документы, предположительно характеризующие прошлое, и некоторые ранние исторические сочинения, которые также нуждаются в переинтерпретации. В идеале, за этими актуальными фактами исследователь должен обнаружить исторический процесс как некоторый участок прошлой реальности. При этом мы предполагаем, что данный участок реальности не просто существует, но и имеет рациональный смысл. На практике это не приводит ни к чему, кроме длительных и бесплодных споров об истинности или ложности обнаруживаемых закономерностей, апелляциям к последующим обнаруженным фактам и прочим процессам.

Данная проблема легко решается при переходе к историко-онтологической парадигме в социальных исследованиях. Как и в предшествующем случае, исходными данными для нас служит некоторый набор исторических документов и свидетельств. Очевидно, что сами эти документы для нас оказываются уже явным или неявным образом проинтерпретированными. Горизонтом интерпретации в этом случае служит историографическая традиция, возможно разная для разных исследователей. Этим объясняется расхождение в подходах разных научных школ уже на этапе отбора исходных источников. Дальнейшая работа историка - построение реконструкции «исторической действительности» на базе имеющихся интерпретированных источников. Реконструкция на деле представляет собой теоретическую схему, в которую на уровне деталей включены уже известные факты, но также и догадки, предположения. При построении такой интерпретации ограничивающими факторами становятся: эмпирические данные, методы исторического исследования, правила нарративного построения в узком (как литературная форма) и широком (как языковые правила) смыслах.

Традиционной для философии истории является дискуссия о методе исторической науки, или даже методе социально-гуманитарных наук. Если не вдаваться в детали, суть спора - в вопросе о характере построения теории в исторических науках. Различаются два альтернативных способа: дедуктивный (в его гипотетико-дедуктивной форме), или номологический в гемпелевском смысле, с привлечением понятия объективного исторического закона, и наоборот индуктивный: от фиксации единичных уникальных фактов к установлению некоторого единства описания.

Преимущество, предоставляемое нам историко-онтологической перспективой - вопрос о глобальном методе исторической науки вырождается в вопрос о тактике построения локальных исторических нарративов. В данной ситуации внутреннее соперничество научных школ внутри официальной историографии не всегда обозначает факт, что какая-то из этих школ оказывается псевдонаучной. Наоборот, многообразие методов истории позволяет нам заявить об отсутствии догматизма и начетничества в рамках исторической науки и всего корпуса социально-гуманитарных наук в целом. А тот факт, что конкретному исследователю не нравятся методы, используемые другими учеными, оказывается условием дальнейшего развития современной историографии. В самом деле, единственный способ критики исторической реконструкции в рамках историко-онтологического подхода - это столкновение нашей реконструкции с ранее неизвестным фактом, не ложащимся в структуру теоретической схемы. Поэтому критике подлежат не методологические установки оппонента, а всего лишь их согласованность с имеющимися фактами. Поиск таких фактов и составляет суть научной критики в истории.

Третья глава «Структура исторического сознания и его происхождение» состоит из семи параграфов и посвящена анализу центральной категории исследования - исторического сознания. Также рассматривается проблема генезиса исторического сознания и возможность его дальнейших трансформаций.

В первом параграфе «Категории исторического сознания» рассматриваются свойства исторического сознания, которые выделяют его из потенциального множества других форм тематизации интенциональности сознания. Наиболее наглядными данные категории становятся при анализе сознания ученого-историка как квинтэссенции сознания исторического. Всего в рамки нашего рассмотрения попало пять взаимосвязанных категорий, вместе составляющих сущность историзма: временность, или длительность как мера изменения изучаемых объектов, прошлое как основной предмет рассмотрения, причинность, или каузальность как инструмент восстановления целостности картины прошлого, индивидуальность и, наконец, тотальность, или целостность.

В некоторых случаях категории исторической индивидуальности и тотальности возможно рассматривать как две стороны одного общего параметра: индивидуальной тотальности, как это например происходит в методологии Э. Трельча. В этом случае общее количество категорий сокращается до четырех.

Во втором параграфе «Генезис исторического сознания» мы переходим к решению проблемы возникновения исторического сознания. В рамках так называемой объективной философии истории подобная проблема рассматривается достаточно давно. Коль скоро само историческое сознание при данном подходе является атрибутом сознания коллективного, то проблема его возникновения фактически совпадает с проблемой возникновения и становления социальных общностей: народов, наций и так далее. Подобное решение проблемы неизбежно приводит нас к зависимости от выбранных нами критериев развития, мы оказываемся бесповоротно привязанными к конкретному хронологическому событийному ряду. Иными словами, рассмотренная таким образом проблема генезиса исторического сознания становится теоретически вторичной по отношению к более фундаментальной проблеме обоснования объективности исторического процесса целиком.

Данного недостатка лишен историко-онтологический подход. Здесь мы оказываемся вне подозрительного соседства с идеей рациональной истории, приводящей нас к проблеме субъективности исследования и самого исследователя, а соответственно и к логически небезупречной и потенциально опасной идее историчности исторического субъекта. Рассматривая историческое сознание как особый род метафизики, мы переводим проблему его генезиса из разряда социально-исторических в примитивном хронологическом смысле в разряд онтологических проблем сознания. В этом случае для разрешения проблемы генезиса историзма нам необходимо представить уже рассмотренные нами исторические категории в виде явной жесткой структуры и связать эту систему с системой дометафизического плана, в которой эти категории содержались бы в скрытом, неявном виде.

После фиксации метафизического статуса рассматриваемого нами явления, наша проблема приобретает преимущественно технический характер. Нам необходимо найти в мифологии возможные предпосылки формирования категорий рационального сознания и в первую очередь выделенных ранее категорий историзма. Если мы признаем сам факт преемственности и взаимоперехода разных типов культур, то механизмы трансформации такого рода обязательно должны существовать. Кстати говоря, исходя из подобного рода логики, возможен и переход обратного рода: от логоса к мифу путем нивелировки исторических категорий и возврата мифологической неразличенности.

В третьем параграфе «Проблема мифологического сознания» рассматривается вопрос о специфике мифологии и мифологическом сознании. Уже в классической древности термин «миф» стал применяться для обозначения старинных преданий, вообще баснословных историй, небылиц в противоположность философским сочинениям, рассказам очевидцев, историческим повествованиям.

Исследования мифологии в XIX в. позволили предположить, что миф  необходимый этап в развитии человечества, своего рода «детство» цивилизации. Соответственно, миф рассматривается как начальная стадия формирования сознания, своего рода пред-сознание. В условиях того времени пред-сознание фактически обозначает недо-сознание, специфическое промежуточное состояние между животным и человеком. В этом смысле, миф функция даже не разума, а психики, низшего слоя сознания, для исследователя современного человека - своего рода патология нервной системы. Не случайно, что теоретические исследования мифа в XIX в/ фактически отданы на откуп нарождающейся в это время психологии.

В ХХ в. попытки исследовать мифологическое сознание предпринимались в рамках нескольких влиятельных философских подходов: символической школы, где миф рассматривается как замкнутая система символов, являющихся заместителями эмпирических, феноменальных объектов, психоаналитической философии или философии бессознательного, структурализма.

В четвертом параграфе «Миф как антиистория» противопоставляются мифологический и исторический способы тематизации мира. В философии конца ХХ-начала XXI вв. сложилась более или менее единая точка зрения на особенности построения рациональных реконструкций мифологической картины мира. К специфическим чертам мифосознания были отнесены знаковость и символизм мировосприятия; по преимуществу синхронический характер представлений, в противоположность диахронизму современности; наличие архетипов как образцов осмысленного действия и вследствие этого ритуальный характер любой практической деятельности. Все перечисленные особенности мифологического сознания явно противопоставляются историческому восприятию мира.

В то же время каждая из рассмотренных характеристик мифа не может быть принята без оговорок. Это объясняется нерефлексивным характером мифологического сознания и наличием в его рамках переходных форм к последующим типам мышления. Однако даже с указанными возражениями мифологическое сознание может быть оценено как противоположное сознанию историческому. Можно сказать, что смысловые пространства, порождаемые мифом и историей, противоположно ориентированы: замкнутость, космичность мифа против развернутости истории, пространство против времени, повторяемость против уникальности и так далее.

В пятом параграфе «От мифа к истории: истоки перехода» мы показываем, что противоположность мифа и истории не является непреодолимой. Развернутость во времени обряда и мифологического повествования - это ниша для потенциального вторжения исторического измерения в мифологическое пространство. В мифе фактически присутствуют два временных пласта: время самого повествования (конкретное, профанное) и время, о котором повествуется (мифическое, сакральное).

Именно через эту черту мифологической реальности может быть введена первая из исторических категорий - категория исторического времени, или длительности. Проблемой при анализе строения мифологического сознания становится даже не статус самого времени, к которому относятся события, изложенные в мифологическом нарративе, а соотношение времени нарратора со временем архетипа, действия, совершаемого легендарным первопредком. Первоначальная эпоха отделена от нас не обычным промежутком времени, а скорее представляется параллельной структурой, связь с которой осуществляется через ритуал.

Наряду с параллельность временных пластов мифа мы должны учитывать внутренний временной характер самого устного изложения. В силу этого в процессе рассказа события вольно или невольно располагаются в направлении от прошлого к будущему, а сам рассказчик и слушатели располагаются в конечной точке повествования. Так в поле нашего зрения появляется категория прошлого.

Наличие временного зазора между повторяющимися процедурами творения порождает потребность во внутреннем структурировании мифологического пространства. В этом случае творение может рассматриваться как начало мира, то есть его причина, а любая причинно-следственная связь архаическим сознанием мыслится как связь генетическая. Связь поколений людей фактически сводится к их смене, то есть последующее поколение занимает место предыдущего. Точно так же следствие в мифологическом сознании воспроизводит первопричину, становясь этой первопричиной. Поэтому причинность в мифе - причинность порождающая, применительно к человеку - генеалогия.

Применение генетической концепции причинности и введение генеалогии в структуру мифа позволяет объяснить возникновение следующей исторической категории - индивидуальности. Коль скоро речь идет о построении внутри мифологического повествования генеалогического ряда от героев к рассказчику и слушателям, то для каждого конкретного рассказчика таковой будет своим. В феномене избирательности человеческой памяти гнездится категория исторической индивидуальности. Сохраняя одни переживания, преобразуя до неузнаваемости другие и предавая забвению третьи, мифологическая традиция создает нечто уникальное, неповторимое.

Мифологическая генеалогия позволяет решить еще одну проблему - проблему соотношения рассказчика с самой мифологической традицией. Чаще всего включенность в мифологическое повествование, указание на дистанцию наблюдения осуществляется через выражение личной позиции нарратора: одобрения или неодобрения, страха, волнения, восхищения. Тем самым возникает пресловутая историческая тотальность, единство объекта и субъекта дискурса.

В шестом параграфе «Фольклор и история» говорится, что не всякий источник, пусть даже использующий традиционную для мифа символику: богов, героев, сверхъестественных чудовищ, может быть однозначно отнесен к категории мифологических.

Будучи отчужденным продуктом сознания, фольклорный текст может рассматриваться как манифестация мифосознания, но отнюдь не как сам миф. Само понятие текста применительно к традиционным культурам требует особенной интерпретации. Независимо от наличия или отсутствия письменной традиции, основным источником информации для нас является устное народное творчество. Дело в том, что любой письменный источник является отчужденной мыслью и в этом смысле объектом, предметом рефлексивного анализа. Архаическое сознание не нуждается в письменной фиксации предмета изложения, поскольку этот предмет в явном виде отсутствует. Строго говоря, миф существует в момент трансляции, то есть передачи информации от рассказчика к слушателям.

В данном случае передача информации - это трансляция традиции, именно поэтому мы считаем традиционные общества главными хранителями мифологического сознания. Повторяется не какой-то четко зафиксированный канон, как показывает практика, даже в границах небольшого поселения обряды и обычаи могут сильно варьироваться; воспроизводится некоторая установка, отношение.

Важнейшей структурной единицей мифологического текста является мотив. Лишь на базе мотивов возникает сюжет и, впоследствии, жанр. Бытование мифа, его варианты и метаморфозы могут рассматриваться как комбинации и перекомбинации образующих сюжет мотивов. Фактически, хронологическая последовательность эпопеи есть хронология нарратива, а не хронология событий. Соответственно, прошлое - это то, что уже рассказано, возникающее в момент трансляции. Вместе с тем эпическое произведение представляет собой замкнутый цикл, где начало фактически совпадает с концом.

Разворачивание эпического циклизма в историческую тотальность связано с введением в структуру эпического повествования генеалогических рядов. Причем проникновение это напрямую вытекает из потребности мифологического сознания в дальнейшем развитии представления о неизменности и постоянстве пространства эпического космоса. Эпопея по сути своей является рассказом о разрушении и воссоздании космической структуры. Последняя в эпосе всегда связана с понятием рода и родовых отношений. В этом случае герой фактически является носителем родовой сущности. Все эти мотивы связаны с представлением мифологического сознания о статичности осмысленной космической структуры мира и необходимости поддержания данного пространства смыслов.

В седьмом параграфе «Возможен ли «мифологический ренессанс»?» говорится о том, что, признавая преемственность мифологического и исторического сознаний, следует указать на специфическую асимметрию их отношений: мифологическое сознание можно реконструировать и объяснить в терминах исторического дискурса, а вот обратное вряд ли возможно. Наличие этой асимметрии порождает проблему объяснения возможных трансформаций исторического сознания и соотношения таких трансформаций с мифологической картиной мира. В современном обществе идет активная полемика о кризисе исторического видения мира, «мифологическом ренессансе», «новом варварстве», в связи с вхождением в активную пору жизни поколения, смотрящего на мир через экран компьютера или телевизора.

На взгляд автора, речь пока что не идет ни о масштабном возврате к мифологическому сознанию, ни о появлении чего-то принципиально нового. Скорее можно говорить просто о трансформациях, пусть значительных, но внутри самого исторического сознания. Иначе говоря, историческое сознание остается историческим сознанием, меняется лишь его внешняя форма, а стороннему наблюдателю кажется, что изменения носят куда более глубокий характер. Тогда нам необходимо установить пределы, внутри которых могут происходить такие трансформации, не задевая при этом сути самого историзма как способа тематизации реальности.

Большинство предшествующих попыток решить эту проблему уводят философско-исторические исследования в сторону. Наиболее известные работы, посвященные трансформациям исторического сознания, так или иначе рассматривают связь типов историзма с жанровыми и выразительными особенностями языка исторического дискурса. Получается, что вопрос о трансформациях исторического сознания рассматривается как проблема даже не лингвистическая, а более узкая - литературоведческая, в то время как целью исследований объявляется объяснение социальных феноменов. Это несоответствие целей и методов резко ограничивает возможности применения подобной методологии в философско-исторических исследованиях.

По нашему мнению, установление пределов трансформации исторического сознания должно рассматриваться как социально-онтологическая задача. Только тогда цели и методы исследования оказываются связанными. В этом случае тема нашего исследования приобретает принципиальное значение. Возможно, что это вообще главная задача, которую можно разрешить в рамках предлагаемой парадигмы социальной онтологии.

В заключении подводятся основные итоги исследования, намечаются перспективы дальнейшей разработки данной тематики и определяются направления возможного применения полученных результатов.

Основное содержание диссертации отражено в авторских монографиях

1. Историческое сознание и социальность: Моногр. / Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2006. - 136 с.

2. Историческое сознание - в поисках онтологических оснований. / М.Н. Чистанов. - Абакан: Изд-во Хакасского гос. ун-та, 2006. - 146 с.

В следующих публикациях из списка ВАК:

3. О возможности построения новой социальной онтологии в рамках герменевтико-феноменологической парадигмы. // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: Философия. - 2005. - Т. 3. - Вып. 2. - С. 13-16.

4. О динамике исторического сознания. // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: Философия. - 2006. - Т. 4. - Вып. 2. - С. 66-70.

5. К вопросу о возможных интерпретациях современного исторического сознания. // Вестник Томского государственного университета. №295, февраль, 2007. - С. 95-98

6. О социальной онтологии. // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: Философия. - 2007. - Т. 5. - Вып. 1. - С. 34-40.

7. Лингвистический поворот как отражение кризиса в онтологии. // Философия науки. - 2008. - 2 (37). - С. 33-43.

8. Об онтологии и со-существовании: издержки «онтологического поворота». // Философия образования. - 2008. - Вып. 3 (24). - С. 61-67.

9. Критика новой онтологии как способ борьбы с метафизикой. // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: Философия. - 2008. - Т. 6. - Вып. 2. - С. 20-25.

10. О возможных подходах к построению социальной онтологии. // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: Философия. - 2009. - Т. 7. - Вып. 1. - С. 48-53.

11. О параллельности проблемных полей современной онтологии и философии истории. // Вестник Томского государственного университета. №324, июль, 2009. - С. 109-111.

12. Историческое сознание как специфический тип онтологии: к проблеме выделения инвариантов социальности. // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: Философия. - 2010. - Т. 8. - Вып. 1. - С. 15-21.

А также в следующих публикациях:

13. Критика теории прогресса европейским иррационализмом XIX века // Научные исследования молодых ученых и студентов Хакасии: Материалы научно-практической конференции. - Абакан, 1997. - С. 31-34.

14. Размышления о «духе народа» // Вестник Хакасского государственного университета: Сер. 7, Общественно-политические науки. - Абакан, 1998. - Вып. 7. - С. 20-24.

15. К проблеме поиска инварианта традиционного сознания (тезисы) // Человек культуры: Статьи, тезисы сообщений по актуальным проблемам гуманитарных исследований. - Бийск, 2000. - С. 58-61.

16. К проблеме реконструкции историзма в традиционном сознании. // Международная научная конференция (Человек, культура, цивилизация на рубеже II и III тысячелетий), 3-5 октября 2000 г.: В 2-х т. Т. 1.: Труды конф. - Волгоград, 2000. - С. 225-227.

17. Мифосознание и историзм. // Республика Хакасия как субъект Российской Федерации: опыт, проблемы, перспективы: Сб. материалов II республиканской научно-практической конференции. - Абакан, 2000. - Вып. 2. - С. 121-124.

18. К истории проблемы мифологического сознания. Мифосознание и традиционализм. // Евразийство: историко-культурное наследие и перспективы развития. Материалы межвузовской научно-практической конференции. - Абакан, 2001. - С. 61-69.

19. Формирование исторического сознания как этнокультурная проблема. // Международная научно-практическая конференция «Актуальные проблемы истории Саяно-Алтая и сопредельных территорий». 6-12 октября 2001 г. Труды конференции. - Абакан, 2002. - С. 45-46.

20. Традиционное общество и историческое сознание: грани трансформации (к постановке проблемы). // Перспективы философии и философского образования в XXI веке. Материалы всероссийской Летней философской школы «Голубое озеро - 2002» Новосибирск: Новосибирский государственный университет, 2002. - С. 72-75.

21. Историзм как проблема социальной онтологии. // Перспективы гуманитарных и социальных исследований в XXI веке. Материалы региональной научной конференции молодых ученых Сибири в области гуманитарных и социальных наук. - Новосибирск: Новосибирский государственный университет, 2003. - С. 106-108.

22. Социальная онтология как горизонт философско-исторического исследования. // Образ гуманитарных и социальных исследований в XXI веке. Материалы региональной научной конференции молодых ученых Сибири в области гуманитарных и социальных наук. / Новосибирск: Новосибирский государственный университет, 2004. - С. 79-82.

23. Историческое сознание и проблема его возникновения в контексте социальной онтологии. // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: Философия. - 2004. - Т. 2. - Вып. 1. - С. 98-110.

24. Почему существует риск запутаться в словах или еще раз к проблеме поиска предмета философии истории. // Летняя философская школа «Голубое озеро - 2004»: Риск в философском измерении: Материалы / Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2004. - С. 209-214.

25. К постановке проблемы социальной онтологии. // Актуальные проблемы гуманитарных и социальных исследований в XXI веке. Материалы региональной научной конференции молодых ученых Сибири в области гуманитарных и социальных наук. / Новосибирск: Новосибирский государственный университет, 2005. - С. 87-92.

26. Трансформации исторического сознания в современном обществе. // Летняя философская школа «Голубое озеро - 2005»: Наука и философия в Сибири: традиции, новации, перспективы: Материалы / Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2005. - С. 93-100.

27. К вопросу о трансформациях исторического сознания. // Актуальные проблемы социальной философии: Вып. 3. Сборник трудов I Всероссийской научно-практической конференции. 25-26 октября 2005 г. - Томск: Изд-во ТПУ, 2005. - С. 64-67.

28. Онтология и борьба с метафизикой. // Актуальные проблемы гуманитарных и социальных исследований. Материалы региональной научной конференции молодых ученых Сибири в области гуманитарных и социальных наук / Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2006. - С. 132-134.

29. Трансформации исторического сознания в обществе. // Дефиниции культуры: Сб. трудов участников Всероссийского семинара молодых ученых. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 2007. - Вып. VII. - С. 379-385.

30. Историческое сознание и онтология культуры. // Дефиниции культуры: Сб. трудов участников Всероссийского семинара молодых ученых. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 2009. - Вып. VIII. - С. 330-334.

31. Фольклор в мифологических исследованиях: теоретико-методологический аспект. // Межкультурная коммуникация: исторический опыт и современные социально-гуманитарные проблемы: материалы межрегиональной научно-практической конференции, г. Абакан, 31 марта 2009 года. - Абакан, 2009. - С. 9-13.

32. Историческое сознание как проблема социальной онтологии. // Наука. Философия. Общество. Материалы V Российского философского конгресса. - Т. III. - Новосибирск: Параллель, 2009. - С. 209-210.

Размещено на Allbest.ru