От потока к структуре сознания

Размещено на http://www.allbest.ru/

От потока к структуре сознания

В.П. Зинченко (ГУ-ВШЭ)

Проблема сознания - одна из сложнейших не только в истории, но и в будущем науки. Мало очертить предмет исследования, нужно еще найти адекватный инструмент, который должен стоять между исследователем и найденным предметом. Физики между собой и предметом ставят прибор и признают, что наблюдение оказывает влияние на результаты. Представители физиологической психологии и когнитивной нейронауки ставят между собой и сознанием прибор и мозг, что умножает ошибку. Я уже не говорю о нелепости отождествления сознания с мозгом. Душу изгнали из психологии, потому что ее не нашли в мозгу. Но странным образом в нем оказалось место для мысли, а мысль поместили в него не найдя ей место в когнитивной науке.

Философы, лингвисты ставят между собой и сознанием язык (текст), что резко ограничивает изучение внеязыковых потенций сознания, в том числе и самого слова, сливающегося с мыслью, действием, поступком. Аналогичные трудности имеются у психологии, которая использует в качестве инструмента внутреннее наблюдение и понимающую интроспекцию. Есть и другие школы в психологии, которые либо признает сознание эпифеноменом, либо ставит между исследователем и сознанием реакции, поведение, деятельность. Первый случай - это пренебрежение сознанием, во втором - может изучаться лишь сознание, инкапсулированное в этих актах, но не выходящее за их пределы, хотя именно трансцендирующее сознание придает им ценность и смысл.

М.М. Бахтин в качестве предмета и инструмента изучения сознания предложил диалог между двумя сознаниями, заявил, что: «О д и н о к о е сознание - иллюзия или ложь и узурпация» [1, Т.6: 323]. Далее в ссылках на М.М. Бахтина будет указываться только номер тома и страница.; «Никакая нирвана не возможна для одного сознания» [1; 5: 345]. Ход мысли Бахтина вполне естественнонаучный: введение предметов во взаимодействие позволяет открывать неизвестные свойства обоих. Казалось бы, все просто: сознание - «не то, что происходит в н у т р и, а то, что происходит на г р а н и ц е своего и чужого сознания, на п о р о г е» [1; 5: 343-344]. Лучшего пути изучения сознания никто не предложил.

Присмотримся к прозрачному и вполне натуралистическому описанию работы монологического сознания, имеющемуся в книге У. Джеймса [1890]. В каждом из нас, когда мы бодрствуем, и часто, когда спим, происходит процесс сознания. Это означает, что имеется поток, ряд состояний знания, чувств, желаний, намерений, в котором заключается наша внутренняя жизнь. Существование этого потока составляет главный факт, а его природа и происхождение составляют главную проблему нашей науки.

Дополню метафору потока почти столь же давней характеристикой двоякого значения слова «сознание», как оно представляется для самонаблюдения: «Один раз оно будет обозначать известного рода процесс, связанный с деятельностью нашего я, - деятельность эта такого рода, что всякое душевное переживание, всякое проявление нашего я непосредственно, сейчас же, во время самого проявления нам будет известно, другой раз сознание обозначает материал душевных переживаний, накопленный как результат названной деятельности. Оба раза, следовательно, речь идет о деятельности моего я - один раз подчеркивается сама эта деятельность, другой - материал, к которому она применяется» [5: 197]. За этой кажущейся очевидностью скрывается чудовищно сложная для понимания ситуация: не только я в мире, но и мир во мне, и в моем сознании они даны оба, хотя, порой, они смешиваются один с другим. И в этом же сознании представлены вступающие в диалог, а то и в конфронтацию, разные я, каждое из которых обладает своим сознанием. Представлен и другой (другие). Примем эту характеристику сознания в качестве отправной.

Меня будет интересовать диалогическое сознание. По ходу характеристики его свойств будут выделяться источники или образующие его компоненты. А.Н. Леонтьев, подчеркивая многомерность сознания, в качестве первой такой образующей назвал чувственную ткань «конкретных образов реальности, актуально воспринимаемой или всплывающей в памяти, относимой к будущему или даже только воображаемой» [4: 133]. Двумя другими «образующими сознание» являются широко понятое значение и смысл (личностный). Как будет показано, такое число образующих недостаточно для представления подлинной «многомерности» и многомирности сознания (полифоничности).

Диалогизм и культурно-историческая природа сознания. Утверждение диалогической природы сознания эквивалентно утверждению его культурно-исторической природы, на чем настаивали Г.Г. Шпет, М.М. Бахтин и Л.С. Выготский. «Игра и жизнь сознания: слово на слово - диалог», - писал Г.Г. Шпет, а «Слово - архетип культуры, воплощение разума» (он же). Культура же все превращает в знак, в слово, иначе она не трнслируема и теряет смысл и значение. Характеристика сознания как культурно-исторического не означает его однородности. сознание диалогизм персонализм бахтин

Разные социально-исторические генотипы сознания: религиозно-мифологическое, художественно-героическое, научно-техническое и др. вполне могут уживаться и в индивидуальном и в коллективном сознании. В таком сосуществовании разных типов сознания нет большой беды, пока, например, технократический, утопически-идеологический, мифологический, а то и мистический момент не становится преобладающим.

Бытийность сознания. По словам В.Н. Волошина сознание может приютиться только в образе, в слове, в значащем жесте. М.М. Бахтин расширил число таких «мест». Он «приютил» его в действии, в поступке. Поступок, по определению, причастен бытию, участен в нем, это не алиби в бытии. Сознание уплотняется и воплощается, становится поступающим, ответственным за выбор и инициативу поступка. М.К. Мамардашвили называл подобное единым континуумом бытия-сознания, т.е. расширил онтологию сознания. Удивительно, что А.Н. Леонтьев, развивавший психологическую теорию деятельности, не включил в число образующих сознания также и биодинамическую ткань действия.

Смысловые черты сознания. У М.М. Бахтина понятия «сознание», «ценность», «смысл», «переживание» как будто имеют общее гнездо. «Смысл подчиняется ценности индивидуального бытия, смертной плоти переживания»; в свою очередь, «Переживание - это след смысла в бытии, это отблеск его на нем, изнутри самого себя оно живо не собою, а этим внележащим и уловляемым смыслом, ибо, когда оно не уловляет смысла, его вообще нет...» [1; 1: 187-188]. Значит, и смысл, и переживание, как и сознание, бытийны.

В связи с бытийностью смысла напрашивается вывод о его объективности. Г.Г. Шпет и М.М. Бахтин говорили об относительности разделения субъективного и объективного, так как в человеческой жизни, психике, сознании, творчестве постоянно наблюдаются акты субъективации объективного и объективации субъективного, поэтому их различение теряет смысл.

Смысл, как и все живое, упорно сопротивляется концептуализации, что не означает дефицита его определений. Недостатки многих определений смысла компенсирует избыток его живых метафор (см. [3]). Приведу наиболее уместные в настоящем контексте. Человек - это животное, находящееся в паутине смысла, которую он же сплел (М. Вебер). Видимо, в совместной деятельности и общении с себе подобными. В метафоре Вебера смысл - это внешняя форма, обволакивающая человека. Г.Г. Шпет использовал метафору кровеносной системы, которая омывает внутренние формы слова, образа, действия, т.е. человека внутреннего. Сознание и смысл - это особый вид бытия, вплетенного в бытие, относительно автономная от бытия «ткань».

Метафорическое овнешнение бытия смысла - это аргумент в пользу возможности визуализации сознания, его в н е ш н е г о л и к а, представления его в некоторой структуре.

Полифония сознания. Бахтин говорил не только о полифонии музыки, романа, но и полифонии мира, самой жизни, замысла, мысли, творчества. Полифонично и индивидуальное сознание. Анализируя речь Голядкина («Двойник»), Бахтин говорит: «Каждое слово диалогически разложено, в каждом слове перебой голосов, но подлинного диалога неслиянных сознаний, какой появится потом в романах, здесь еще нет» [1; 2: 119]. Полифоничность сознания понятна и современным исследователям измененных состояний сознания.

Смысловой персонализм М.М. Бахтина. Бахтин пишет: «Живущий человек изнутри себя устанавливается в мире активно, его осознаваемая жизнь в каждый ее момент есть поступление: я поступаю делом, словом, мыслью, чувством: я живу, я становлюсь поступком». Можно продолжить: я становлюсь смыслом. По Бахтину, «"Смысл" персоналистичен: в нем всегда есть вопрос, обращение и предвосхищение ответа, в нем всегда двое (как диалогический минимум)» [1; 6: 434]. Мы постоянно встречаемся с метафорами «лик сознания», «лицо смысла», «образ идеи», воплощенной в герое, в его голосе. Сближение личности со смыслом более оправдано, чем сближение со словом, которое мы встречаем у Шпета. Правда, и Бахтин утверждает наличие в тексте «свободного ядра», определяемого его личностной структурой. Такое «свободное ядро» свидетельствует об избытке степеней свободы заключенного в нем смысла, открытости его интерпретации. Текст несет на себе значение (или значимость), которое, по Бахтину, вне знакового воплощения является «чистой функцией» или фикцией. Понятие «значение» не только слишком функционально, но и слишком «равнодушно-объективно». Оно подходит в качестве единицы анализа сознания или его образующей, так как за ним всегда стоит тот или иной текст, понимаемый Бахтиным во внелингвистическом смысле, т.е. не равнодушно-объективно.

Каждый текст является чем-то индивидуальным, единственным и неповторимым, и в этом весь смысл его (его замысел, ради чего он создан). Это то в нем, что имеет отношение к истине, правде, добру, красоте, истории [1; 5: 308].

То, что мы называли образующими, можно назвать «голосами», вносящими вклад в его становление, развитие и функционирование. К числу таких «голосов», помимо голосов «я» (первого, второго... N-ного) и другого, относятся голоса образов, действий (с их чувственной и биодинамической тканью), идей, переживаний, смыслов, со-значений, текстов, предметных миров и т.д. Образующие сознание голоса сами могут быть раздроблены (ср.: «двухголосое слово»), бороться друг с другом. Только все вместе они составляют (плетут) «регенерирующую ткань сознания» (А.А, Ухтомский), т.е. органическую, которая может болеть, дегенерировать, покрываться коростой идеологии, «новояза», мистики. Человеческое сознание может быть и «подкуплено бытием» [1; 5: 109], точнее, - бытом. Сказанное отвечает определению голоса, которое дает Бахтин: «Сюда входит и высота, и диапазон, и тембр, и эстетическая категория (лирический, драматический и т.п.). Сюда входит и мировоззрение и судьба человека. Человек, как цельный голос, вступает в диалог. Он участвует в нем не только своими мыслями, но и своей судьбой, всей своей индивидуальностью» [1; 5: 351].

Значит, мы приходим к бодрствующему, свободному, активному, деятельному, участному в бытии и, вместе с тем, спонтанному сознанию. Чтобы быть (стать) таким, оно должно уметь (научиться) прислушиваться к перечисленным и не перечисленным голосам, в которых состоит секрет его автономности и свободы. Каждый голос обладает избытком степеней свободы, которые нужно уметь ограничивать и преодолевать, дирижировать голосами, чтобы самому оставаться свободным. Диалогические отношения в таком многоголосии предполагают общность предмета интенции (направленности) [1; 5: 350].

Полифоническое мышление. Многоголосое, полифоническое сознание требует не только нового метода изучения, но и особого полифонического художественного мышления, выходящего за пределы романного жанра. Причина в том, что «мыслящее человеческое сознание и диалогическая сфера этого сознания во всей своей глубине недоступна монологическому художественному подходу» [1; 6: 298]. Не настала ли пора ввести полифоническое мышление в пока еще никем не установленные пределы психологии для изучения полифонического сознания? Полифоническое мышление должно поставить себе на службу многоплановость и смысловую многоголосность сознания, наличие в нем разномирности, многих систем отсчета, что подобно эйнштейновской вселенной. Сознание часто представляется хаосом, конгломератом чужеродных материалов и несовместимых принципов его оформления. Пути преодоления хаоса могут быть самыми разными: от окостеневания сознания, редукции его к единственному голосу и достижению им ригидного «порядка» до достижения свободы, не ущемляющей образующих сознание голосов. Полифоническое мышление признает объективность неопределенности, случая, судьбы, смиряется с незавершимостью избранного предмета исследования. Это вытекает из принципиальной незавершимости диалога голосов сознания. «Полифоническое мышление (въдение) должно проникать в новые глубинные пласты, но не в глубь бессознательного, а в глубь-высоту сознания. Глубины сознания есть одновременно его вершины (верх и низ в космосе и в микромире относительны). Сознание страшнее всех бессознательных комплексов» [1; 5: 345-346]. Комментаторы приводят слова Фрейда: «Когда сознание потрясено, невозможно испытывать интерес к бессознательному» [1; 5: 663].

Полифоническое мышление рассматривает сознание в целом как «большой диалог», но вместе с тем предполагает его макро- и микроструктурный и микродинамический анализ голосов сознания.

Существенное требование полифонического мышления - сохранять целое целым, т .е. делить его не на элементы, а на единицы, сохраняющие свойства целого.

От потока к активному покою. Остановить поток - значит остановить мгновение: «Мгновенье длился этот миг, Но он и вечность бы затмил» (Б. Пастернак); «Моя душа - мгновений след» (М. Цветаева). О. Мандельштам писал: «Даже остановка - разновидность накопленного движения: площадка для разговора создается альпийскими усилиями. Стопа стихов - вдох и выдох - шаг. Шаг - умозаключающий, силлогизирующий» [5: 112].

Об этом же говорит и наука. В телесном и духовном организме все дискретно: интервалы, кванты, волны наблюдаются в работе кровеносной и нервной систем, в перцепции, внимании, мышлении, в моторике, в смене функциональных и эмоциональных состояний. Озарение, инсайт приходят не во время ожесточенного действия, а в моменты покоя. А.А. Ухтомский для характеристики пауз, интервалов ввел понятие «активного покоя». Мамардашвили «зазоры длящегося опыта» называл «фиксированными точками повышенной интенсивности», в которых человек отрывается от привычного течения обстоятельств. Эти моменты и есть истинно человеческое бытие, когда с полной нагрузкой работает сознание и активизируется личность.

Анализируя поэтику Достоевского, Бахтин говорит о кризисном времени, когда миг приравнивается к годам, десятилетиям, даже к «биллиону лет» [1; 6: 192]; о времени «последних мгновений сознания» перед казнью или самоубийством. Динамика и быстрота - не торжество времени, а преодоление его, ибо быстрота - единственный способ преодолеть время во времени. Подобное называют симультанностью, инсайтом, озарением, вневременным зияньем, образующимся между двумя моментами реального времени. Энергия покоя меняет вектор его активности, подвижности с горизонтального, линейного на вертикальный, когда человек «ищет горизонт по вертикали» (И. Бродский). Правда М. Петровых : «Нужно домолчаться до стихов», т.е. до понимания, мысли, инсайта и... до сознания.

Временем активного покоя являются паузы при порождении речевого высказывания; увеличение длительности зрительных фиксаций при переходе от чтения легкого текста к трудному при решении задач представливания и воображения; увеличение длительности остановок руки и глаза при изменении условий выполнения привычного действия.

Ткань сознания. Итак, имеются достаточные основания, чтобы дополнить метафору потока метафорой ткани сознания. Метафора ткани не должна быть неожиданной. К. Маркс говорил о материи сознания; М.К. Мамардашвили - об обществе как ткани; О. Мандельштам - о множественных состояниях поэтической материи, подобных множественному единству организма: «Поэтическая речь есть ковровая ткань, имеющая множество текстильных слоев, отличающихся друг от друга только в исполнительской окраске, только в партитуре постоянно изменяющегося приказа орудийной сигнализации» [5: 109-110].

Ткань пролагает пути. Если мы в ткани, то нас забрасывает на проложенные в ней пути. Иное дело, какой из путей мы выберем, встанем на него или проложим собственный. Это зависит, от того, создавали ли мы сами орнамент ткани сознания или в нее впечатали готовый узор. В любом случае, «тело» ковровой ткани сознания обладает высокой прочностью. Для его уничтожения, требуются ковровые бомбардировки, подобные тем, которые осуществили Гитлер с Геббельсом и Сталин с Ежовым и Берией. Современные «бомбардиры» языка и сознания мене талантливы и более корыстны. Слабо утешают примеры из истории человечества и отдельного человека, свидетельствующие о способности ткани сознания к регенерации. Хотя прозрение иногда наступает мгновенно.

Структура включает три слоя: бытийный, рефлексивный и духовный. Это слабо дифференцированная гетерархия, формирование которой происходит одновременно и параллельно. Она складывается в событийном пространстве Между. Между Я - Ты (или Я - Другой) и между Я - Мир. Бытийный (экзистенциальный) слой сознания образуют биодинамическая ткань живого движения и действия и чувственная ткань образа. Биодинамическая ткань избыточна по отношению к освоенным движениям, действиям, жестам. Она представляет собой «строительный материал» поведения и деятельности. Столь же избыточная чувственная ткань, представляющая собой строительный материал образа. Оба вида ткани равно необходимы для построения образа мира и целесообразного действия в нем. Развернутое во времени движение, совершающееся в реальном пространстве, трансформируется в симультанный образ пространства, лишенный координаты времени. Он, как сжатая пружина, может развернуться во временнуй рисунок движения. Действие и образ попеременно выступают то как внешняя, то как внутренняя форма, что напоминает образ ленты Мёбиуса. На бытийном уровне решаются задачи фантастические по своей сложности. Строятся не только образы мира и образы действий (поведения) в этом мире, но и преодолевается избыточность того и другого, а в пределе - создается способность к свободному действию-поступку. Биодинамическая ткань способна к двум видам чувствительности: чувствительность к ситуации и чувствительность к возможности достигающего исполнения. Чередование их по фазе, с частотой несколько раз в секунду представляет собой основу неосознаваемой (фоновой) рефлексии, на основе которой строятся более высокие формы рефлексивного поведения [2].

Рефлексивный слой сознания образуют значение (текст) и смысл, между которыми устанавливаются диалогические отношения. Текст - это любое событие, включая природное. Из него извлекается (или вчитывается свой) смысл, который означивается, становится текстом высказывания, поведения, деятельности, поступка. На пересечении противоположно направленных актов: осмысления значений и означения смыслов образуются значения второго порядка или со-значения, в которых сливаются объективное и субъективное. Со-значение - это необходимое условие осознанной рефлексивной оценки ситуации и возможных действий в ней.

Духовный слой сознания образуют взаимодействующие: Я - Другой. Последствия такого взаимодействия неисчислимы. В нем складываются базовые чувства доверия/недоверия к миру, высшие человеческие чувства любви к ближнему. Основанием эпитета «духовный» применительно к этому слою сознания является то, что главным в его становлении является любовь матери к своему чаду. Такая любовь есть высшее проявление человеческого духа. Именно в этом слое сознания образуется представление о Я, которое затем разделяется на «Я - второе Я». Все компоненты предложенной структуры взаимодействуют друг с другом не только по горизонтали, но и по вертикалям и диагоналям. Рефлексивный слой занимает в ней промежуточное положение. Он наряду со своими функциями, выполняет по отношению к другим контрольные функции: не позволяет бытийному слою слишком заземляться, погружаться в быт, а духовному - чрезмерно воспарять, отрываться от реальности и растворяться в мифах. Не строить Вавилонские башни, а следовать принципу О. Мандельштама: «Мы поднимаемся только на те башни, которые можем построить».

Мыслимая структура сознания не только полифонична, но и полицентрична. Каждая из образующих бытийного, рефлексивного и духовного слоев сознания может стать его центром. Смена таких зафиксировавшихся (иногда болезненно) центров тем легче, чем выше духовная вертикаль, представленная в сознании. Смена необходима и для поиска точки опоры, для самопознания. Другими словами, полицентризм столь же необходим сознанию, как моноцентризм - совести. Полицентризм и плюрализм совести равнозначны ее отсутствию. Но это уже философия (и онтология) не психологии, а этики, морали, нравственности, которые, впрочем, не должны быть чужды и психологии.

Литература

1. Бахтин М.М. Собр. соч. в семи томах. М.: Русские словари. - 1996-2003.

2. Гордеева Н.Д., Зинченко В.П. Роль рефлексии в построении предметного действия // Человек. - 2001. - №6. - С. 26-41.

3. Зинченко В.П. Порождение и метаморфозы смысла: от метафоры к метаформе // Культурно-историческая психология. - 2007. - №3. - С. 17-30.

4. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М.: Политиздат. - 1977.

5. Мандельштам О. Слово и культура. М.: Сов. Писатель. - 1987.

6. Шпет Г.Г. Philosophia Natalis. Избр. психолого-педагогические труды. М.: РОССПЭН. - 2006.

7. James W. The principales of psychology. (2 vol) New York: Holt. - 1890.

Размещено на Allbest.ru