Проблема времени в русской и французской культуре первой половины двадцатого столетия: философия, психология, поэзия

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Проблема времени в русской и французской культуре первой половины двадцатого столетия: философия, психология, поэзия

The problem of time in Russian and French culture of the first half of the twentieth century: philosophy, psychology, poetry

Балашова Е.Ю.



В первой половине двадцатого века, вместившей в себя революции, войны, диктатуры, для многих деятелей культуры стало особенно актуальным осмысление сути, содержания, принципов организации и функционирования времени. В статье проводится анализ разработки и переживания проблемы времени философами, психологами, поэтами Франции и России, научное и художественное творчество которых разворачивалось в конце 19-го и в первой половине 20-го столетий.

Ключевые слова: время, пространство, культура, философия, психология, поэзия

время философ психолог поэт



Проблема времени, актуальная по разным причинам для многих наук и эпох, оставила свой след в работах французских и русских философов первой половины 20-го века. Вспомним, что она являлась одной из центральных для философии А.Бергсона. Его идеи о существовании времени научного, измеряемого часами и другими средствами, и времени реального (длительности) как потока изменяющегося опыта, о взаимодействии восприятия и памяти, об уровнях сознания («Очерк о непосредственных данных сознания» (1899), «Творческая эволюция» (1907), «Длительность и одновременность» (1922)) оказали большое влияние на развитие философии и психологии.

А.Бергсон рассматривает чистое время как динамичный и активный поток событий - поток самой жизни. Это время субъект переживает непосредственно; внутри него иногда возможно действовать свободно. Интеллект организует, систематизирует и обобщает все отдельные сущности, последовательности, состояния. Он придает реальности ясность, которой она фактически не обладает. Интеллект имеет практическую направленность, позволяет нам выжить, но в то же время, полагает А.Бергсон, приводит к философским ошибкам, дает неверную картину мира. В реальности нет ни одной «идентичной ситуации», в которую мы верим на основе слов и интеллектуальных определений. На самом деле существует поток изменяющегося опыта, который всегда различен. Это и есть реальное время («длительность»). Оно не простирается через пространство и не может быть измерено каким-либо хронометром. Оно существует как длительность только потому, что мы сами наблюдаем его. А.Бергсон писал о том, что интервал длительности существует только для нас и вследствие взаимного проникновения наших состояний сознания; вне нас нельзя найти ничего, кроме пространства, состоящего из одновременностей, о порядке следования которых друг за другом сказать ничего нельзя. Он различал время физики, которое имеет пространственное выражение, и время сознания, состоящее из непрерывной смены направленных в будущее событий [Бергсон, 1999, 2006; Блауберг, 2003].

В русской философии наиболее интересные исследования проблемы времени были выполнены в ином контексте - культурологическом. Примером может служить написанная в 1925 году книга П.А.Флоренского «Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях». Ее центральная тема - пространство и время как символические формы мысли, художественного творчества, культуры [Флоренский, 1993]. Другой показательный пример - цикл работ М.М.Бахтина. В них рассматривается разработка проблемы времени в различных литературных произведениях, анализируется умение видеть время, выражать художественными средствами полноту и неполноту времени [Бахтин, 1986, 1997]. Особое внимание уделяет М.М.Бахтин исследованию особой гносеологической категории - хронотопа. Он понимает хронотоп как единство пространственных и временных параметров, направленное на выражение определенного культурного или художественного смысла, как неразрывность слияния и максимальную насыщенность пространства временем. Именно в этом синтетическом понятии расплывчатые категории пространства и времени приобретают яркость и конкретность [Бахтин, 1986, 1997].

В психологической разработке проблемы времени французскими и русскими учеными есть и общие черты, и существенные различия. Сближает их, на мой взгляд, то, что многих из них крайне интересовали разные аспекты временной детерминации развития и распада как отдельных психических процессов, так и психики в целом.

Так, в работах Т.Рибо рассматривается эволюция понятий о числе, пространстве, времени, анализируется временная последовательность разрушения памяти при психических заболеваниях старости [Рибо, 1894, 2007]. Л.Леви-Брюль, изучая особенности мышления людей, живущих в условиях первобытного общества, пришел к выводу о том, что разным типам общества, разным историческим эпохам присущи разные типы мышления. Этот французский философ и антрополог создал оригинальную теорию первобытного (дологического) мышления, которое отличается от современного (логического). Первобытное мышление, по мнению Л.Леви-Брюля, нечувствительно к опытному знанию, мистично; в любом явлении первобытный человек видит действие сверхъестественных сил - болезнь, плохая погода, неудача на охоте, неурожай расцениваются им как следствие колдовства. Интересно, что в работах Л.Л.Леви-Брюля содержится и идея о том, что восприятие, осмысление времени и пространства первобытным человеком радикально отличаются от ныне существующих. Вспомним описанные им характерные для первобытного мышления явления партиципации (для первобытного человека предмет может быть самим собой и одновременно чем-то иным) и билокации (человек или предмет могут одновременно находиться в двух разных местах) [Леви-Брюль, 1999, 2002].

В России в 20-е гг. известный физиолог и психолог А.А.Ухтомский высказывает интересные идеи о духовном возрасте и развитии, о различиях между физическим временем и временем живого организма. Он считал, что между физическим временем и временем организма существует противоречие: если первое характеризуется равномерным течением и необратимостью, то второе, напротив, течет неравномерно и является относительно обратимым благодаря наличию у человека памяти. В биологическом времени, таким образом, существуют прошлое, настоящее и будущее. В 1924 г. А.А.Ухтомский сформулировал понятие о хронотопе как комплексе пространственно-временных отношений предметов и явлений в физической среде, окружающей человека. В этой концепции было не только постулировано существование биологического времени, но и подчеркнуты единство и универсальность времени и пространства в мире и его объектах. А.А.Ухтомский предполагал, что у человека для восприятия хронотопа среды должны существовать особые физиологические системы, работа которых характеризуется индивидуальными различиями [Ухтомский, 1978, 2008]. К сожалению, в последующие годы идеи А.А.Ухтомского о временной перспективе, о пространственно-временной организации биологических систем, о возможных способах восприятия человеком пространства и времени окружающей среды не получили дальнейшего развития; только в последней четверти 20-го столетия ученые вновь обратились к разработке хронобиологической теории [Зинченко, 2000].

Среди психологических исследований 20-30-х гг. несомненный приоритет в теоретическом и прикладном изучении временной (в том числе культурно-исторической) детерминации психики, безусловно, принадлежит школе Л.С.Выготского. Ее работы наглядно продемонстрировали, как с течением времени происходит смена этапов развития, какие навыки и способности складываются в разные хронологические периоды жизни ребенка, в чем заключается гетерохронность и гетеродинамичность эволюции психических функций, каковы закономерности формирования знаково-символического опосредствования психики и поведения [Выготский, 1960, 2006, 2008].

Теперь о различиях. В первой половине 20-го века во французской психологии, наряду с уже обозначенными нами проблемами, ведутся достаточно активные теоретические и экспериментальные исследования темпоральных феноменов психики. Центральной фигурой здесь является П.Фресс, доказавший связь восприятия времени с процессами адаптации к изменениям среды, c анализом ритмических структур, с работой памяти [Fraisse, 1956, 1957]. В фундаментальном многотомном руководстве «Экспериментальная психология», изданном в 1963-1966 гг. в Париже под совместной редакцией П.Фресса и Ж.Пиаже (и переведенном впоследствии на русский язык), опубликован детальный обзор работ европейских и американских ученых, посвященных проблеме восприятия времени. В нем рассматриваются результаты исследований возрастных и гендерных особенностей восприятия времени, представлений о времени, влияния эмоциональных состояний, установок и других факторов на точность оценивания временных интервалов [Экспериментальная психология, 1966-1978]. Кстати, и в работах Ж.Пиаже, работавшего в Швейцарии и писавшего на французском языке, многократно издававшего свои статьи во французских журналах, изучению времени уделялось огромное внимание. Здесь можно упомянуть и исследования становления представлений о пространстве и времени у ребенка, и изучение распада понятий о времени при деменциях позднего возраста [Piaget, 1946; Desintegration des notions …, 1967].

В России в этот период, к сожалению, почти не встречаются подобные работы. Можно даже сказать, что время как психическая реальность было «съедено» пространством. В работах психологов, изучавших детский возраст, а потом нейропсихологов все внимание уделяется пространственным представлениям, их нарушениям при локальных поражениях мозга. Приведем показательный пример. В фундаментальной монографии А.Р.Лурии «Высшие корковые функции человека и их нарушения при локальных поражениях мозга», увидевшей свет в 1962 г. и обобщившей материалы его исследований нескольких предшествующих десятилетий, нарушениям восприятия времени посвящено меньше страницы, а нарушениям пространственного восприятия - более 50 страниц [Лурия, 1962]. Время как самостоятельный объект психологических исследований фактически не существует, растворяясь в других психических процессах - речи, памяти, движениях, произвольной регуляции. В работах А.Р.Лурии и его коллег даже речевые обороты, выражающие временные отношения, назывались «квазипространственными»! Такое игнорирование времени российскими нейропсихологами, о причинах которого можно только догадываться, кажется странным, потому что при локальных поражениях мозга очень часто встречаются разнообразные нарушения ориентировки во времени, его восприятия и переживания.

Однако проблема временибыла значима и для тех, кто не был впрямую причастен к сфере научного мышления; видел, переживал и описывал действительность иначе, чем философы и психологи, - для писателей и поэтов. Гении и французской, и русской литературы использовали это понятие в названиях своих произведений. Вспомним многотомный цикл М.Пруста «В поисках утраченного времени», который завершается романом «Обретенное время» (1913-1927), автобиографическую прозу О.Э.Мандельштама «Шум времени» (1925), роман В.Катаева «Время, вперед!» (1932), последний прижизненный сборник А.А.Ахматовой «Бег времени», в котором собраны стихотворения 1909-1964 гг.

Для писателей и России, и Франции (и интересующий нас период не был исключением) обращение к историческому времени, к коллизиям темпорального развития семьи, личности всегда представляло живой интерес. Что касается поэзии, то здесь тенденции развития двух культур оказываются не столь близкими. В произведениях французских поэтов-символистов 19-го века еще можно иногда встретить обращение к теме времени. Она звучит, например, в стихотворении Ж.Лафорга «Жалоба времени и его подруги - пространства» (перевод П.Антокольского) [Поэзия французского символизма, 1993, с. 173-174]:

Мои руки протянуты вдаль. Столько рук, -

Но ни правой, ни левой. Пространство вокруг

В беспредельном пути наткало паутины

Для себя, для беременной звездами сини.

Так друг друга собою наполнили мы, -

Два поющих органа, две сомкнутых тьмы,

И поем каждой клеткой, молекулой каждой:

- Это я! Это я! Но смешна наша жажда.

Бесконечность не знает конца и течет

Невозбранно. Но где же размер и расчет?

Где мы? Кто мы? Зачем нас придумал Всевышний?

Что нам вечность, когда она кажется лишней?

Разрывается сердце, о грудь колотя.

Извлеки нас из нашего небытия,

Преврати нас в рыдание пляшущих молний,

Малой долей души нашу емкость наполни!

Но мы длимся, насыщены в точке любой

Только сами собой, только сами собой.

О, как «я» неделимо! О, как ты, пространство,

В белых пятнах пустынь остаешься бесстрастно!

<…> О Лазурь! Продолжайся же - вся в размноженье,

Вся в струенье возможностей, вся в золотом

Опылении солнца и в пыли гекатомб,

Механизм шестерен, вихревая погоня,

Беспорядок бессмыслицы и беззаконья!

Только редкие молнии по временам

Озаряют избранников. Значит, и нам

Остается цвести, ускользая по кругу,

И любить, и служить зеркалами друг другу…

(1885)

Однако в текстах французских поэтов первой половины 20-го века образы, метафоры времени встречаются все реже. В чудесных лирических и гражданских стихах П.Элюара, Л.Арагона, Ж.Превера их немного [Французская поэзия …, 1982]. Трудно сказать, в чем причины этого явления. Выскажу только одно предположение. Истинная поэзия, выражающая ход и приметы внутренних и внешних событий, прежде всего, на языке чувств, в силу этого очень восприимчива к эмоциональному «настрою» окружающего мира. Этот настрой во Франции первой половины 20-го столетия, несмотря на участие в двух мировых войнах и экономические трудности 20-30-х гг., все-таки оставался достаточно стабильным. Происходил естественный пересмотр некоторых культурных и интеллектуальных ценностей, но правовые, этические, религиозные установления в основном сохранялись, не прерывалась историческая связь времен (та самая «дней связующая нить», о которой говорит шекспировский Гамлет). Поэтому проблема осознания, переживания, образного выражения времени в языке французской поэзии отчасти уступила место другим темам, другим метафорам.

В России ситуация, как все мы знаем, была совершенно иной. Смута, революции, гражданская война, разрушение временной перспективы общественного развития (забвение и осуждение прошлого, трагическая и нелепая иллюзия точного знания о будущем), полный пересмотр религиозных и правовых норм, драма изгнаний, предательств, репрессий, - все это привело к тому, что для некоторых русских поэтов тема времени стала одной из принципиальных. В качестве примера можно привести А.А.Ахматову. В ее поэзии с начала 20-х гг. мы можем увидеть и предельно драматическое совмещение несовместимых реально пластов времени, и стремительное путешествие в пространства прошлого; услышать погребальный гимн умирающей эпохе [Ахматова, 1974]:

<…> Это муж мой, и я, и друзья мои

Встречаем новый год.

Отчего мои пальцы словно в крови

И вино, как отрава, жжет?

Хозяин, поднявши полный стакан,

Был важен и недвижим:

«Я пью за землю родных полян,

В которой мы все лежим!» (…)

Новогодняя баллада (1923)

Прямо под ноги пулям,

Расталкивая года,

По январям и июлям

Я проберусь туда <...>

Путем всея земли (1940)

Когда погребают эпоху,

Надгробный псалом не звучит,

Крапиве, чертополоху

Украсить ее предстоит.

И только могильщики лихо

Работают. Дело не ждет!

И тихо, так, Господи, тихо,

Что слышно, как время идет.

А после она выплывает,

Как труп на весенней реке,--

Но матери сын не узнает,

И внук отвернется в тоске.

И клонятся головы ниже,

Как маятник, ходит луна.

Так вот -- над погибшим Парижем

Такая теперь тишина.

В сороковом году (1940)

До последних лет жизни в стихах Ахматовой (параллельно с постоянным обращением к осознанным и неосознанным воспоминаниям, с необычайно яркими переживаниями событий и чувств прошлого, становящегося настоящим) то и дело звучит тема фатальности и необратимости хода времени, угасания и отчуждения прошлого, памяти и забвения («Три осени» (1943), цикл элегий «Шиповник цветет» (1943-1961), «Поэма без героя» (1940-1960), «Четверостишия» (1920-1964)) [Ахматова, 1974]:



И время прочь, и пространство прочь,

Я все разглядела сквозь белую ночь:

И нарцисс в хрустале у тебя на столе,

И сигары синий дымок,

И то зеркало, где, как в чистой воде,

Ты сейчас отразиться мог.

И время прочь, и пространство прочь...

Но и ты мне не можешь помочь.

Наяву (1946)

Что войны, что чума? - конец им виден скорый,

Их приговор почти произнесен.

Но кто нас защитит от ужаса, который

Был бегом времени когда-то наречен?

Четверостишия (1964)

При обращении к творчеству другого гениального русского поэта - Н.С.Гумилева - мы понимаем, что в душе он прежде всего странник, которому привычны и любимы реальные и вымышленные путешествия не только в пространстве, но и во времени (сборники «Путь конкистадоров» (1905), «Романтические цветы» (1908), «Жемчуга» (1910), «Чужое небо» (1912), «Колчан» (1916), «Шатер» (1921)). Однако в некоторых стихотворениях «Огненного столпа», увидевшего свет почти одновременно с расстрелом поэта (август 1921-го), тема времени начинает звучать по-новому. Это уже не просто увлекательное путешествие по прошлым эпохам, а предельно драматичное и стремительное - даже не совмещение - столкновение разных временных и пространственных пластов, хаос временных ассоциаций, глубокая печаль, предчувствие готовой вот-вот разразиться катастрофы [Гумилев, 1988]:



Шел я по улице незнакомой

И вдруг услышал вороний грай,

И звоны лютни, и дальние громы,

Передо мною летел трамвай.

Как я вскочил на его подножку,

Было загадкою для меня,

В воздухе огненную дорожку

Он оставлял и при свете дня.

Мчался он бурей темной, крылатой,

Он заблудился в бездне времен...

Остановите, вагоновожатый,

Остановите сейчас вагон!

Поздно. Уж мы обогнули стену,

Мы проскочили сквозь рощу пальм,

Через Неву, через Нил и Сену

Мы прогремели по трем мостам.

И, промелькнув у оконной рамы,

Бросил нам вслед пытливый взгляд

Нищий старик, - конечно, тот самый,

Что умер в Бейруте год назад.

Где я? Так томно и так тревожно

Сердце мое стучит в ответ:

«Видишь вокзал, на котором можно

В Индию Духа купить билет?»

Заблудившийся трамвай (1919)

Наконец, размышляя над интересующей нас темой, нельзя не вспомнить О.Э.Мандельштама. Если у его блистательных современников (М.И.Цветаевой, Б.Л.Пастернака) мы находим лишь отдельные чудесные метафоры времени (вспомним «плащ цвета времени и снов» в цикле «Плащ» (1918) [Цветаева, 1965, с. 125]), то язык поэзии Мандельштама словно соткан из таких метафор, причем каждая отличается удивительной смысловой и эмоциональной глубиной. У Мандельштама время может стать измученным человеком, исполином, псом-волкодавом, пищей для маленьких мохнатых пчел (сборники «Камень» (1915), «Tristia» (1920), стихи 1921-1925 и 1930-1937 гг.) [Мандельштам, 1989]:

<…> На стекла вечности уже легло

Мое дыхание, мое тепло.

Запечатлеется на нем узор,

Неузнаваемый с недавних пор.

Пускай мгновения стекает муть, -

Узора милого не зачеркнуть.

(1909)

<…> Так проклят будь готический приют,

Где потолком входящий обморочен

И в очаге веселых дров не жгут.

Немногие для вечности живут,

Но если ты мгновенным озабочен -

Твой жребий страшен и твой дом непрочен!

(1912)

И, птица смерти и рыданья,

Влачится траурной каймой

Огромный флаг воспоминанья

За кипарисною кормой.

И раскрывается с шуршаньем

Печальный веер прошлых лет, -

Туда, где с темным содроганьем

В песок зарылся амулет.

Меганом (1917)

<…> Золотое руно, где же ты, золотое руно?

Всю дорогу шумели морские тяжелые волны.

И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,

Одиссей возвратился, пространством и временем полный.

(1917)

<…> Последней звезды безболезненно гаснет укол,

И серою ласточкой утро в окно постучится,

И медленный день, как в соломе проснувшийся вол,

На стогнах, шершавых от долгого сна, шевелится.

(1920)

<…> Нам остаются только поцелуи,

Мохнатые, как маленькие пчелы,

Что умирают, вылетев из улья.

Они шуршат в прозрачных дебрях ночи,

Их родина - дремучий лес Тайгета,

Их пища - время, медуница, мята.

(1920)

Век мой, зверь мой, кто сумеет

Заглянуть в твои зрачки

И своею кровью склеит

Двух столетий позвонки?

Кровь-строительница хлещет

Горлом из земных вещей,

Захребетник лишь трепещет

На пороге новых дней <…>

(1922)

Нет, никогда ничей я не был современник,

Мне не с руки почет такой.

О, как противен мне какой-то соименник,

То был не я, то был другой.

Два сонных яблока у века-властелина

И глиняный прекрасный рот,

Но к млеющей руке стареющего сына

Он, умирая, припадет <…>

(1924)

За гремучую доблесть грядущих веков,

За высокое племя людей

Я лишился и чаши на пире отцов,

И веселья, и чести своей.

Мне на плечи кидается век-волкодав,

Но не волк я по крови своей,

Запихай меня лучше, как шапку, в рукав

Жаркой шубы сибирских степей <…>

(1931-1935)

Представленные в данной статье размышления демонстрируют нам, сколь сложными для понимания являются категория времени и разнообразные темпоральные феномены, как неоднозначно интерпретируются они средствами философии, психологии, поэзии. Наш разговор о них еще очень далек от завершения. Одно не вызывает сомнения - их по-настоящему глубокое рассмотрение невозможно сегодня без обращения к диалогу культур.

Литература

1. Ахматова А.А. Избранное. М.: Художественная литература, 1974.

2. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986.

3. Бахтин М.М. К вопросам теории романа. К вопросам теории смеха. О Маяковском // Собр. соч.: в 5 т. М.: Русские словари, 1997. Т. 5. С. 53-56.

4. Бергсон А. Творческая эволюция. Материя и память. М.: Харвест, 1999.

5. Бергсон А. Длительность и одновременность. М.: КДУ: Добросвет, 2006.

6. Блауберг И.И. Анри Бергсон. М.: Прогресс-Традиция, 2003.

7. Выготский Л.С. Лекции по психологии. М.: Союз, 2006.

8. Выготский Л.С. Мышление и речь. М.: АСТ, 2008.

9. Выготский Л.С. Развитие высших психических функций. Из неопубликованных трудов. М.: АПН, 1960.

10. Гумилев Н.С. Стихотворения и поэмы. Л.: Советский писатель, 1988.

11. Зинченко В.П. Алексей Алексеевич Ухтомский и психология (к 125-летию со дня рождения) // Вопросы психологии. 2000. N 4. С. 79-97.

12. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М.: Педагогика-Пресс, 1999.

13. Леви-Брюль Л. Первобытный менталитет. М.: Европейский дом, 2002.

14. Лурия А.Р. Высшие корковые функции человека и их нарушения при локальных поражениях мозга. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1962.

15. Мандельштам О.Э. Стихотворения. Томское книжное издательство, 1989.

16. Поэзия французского символизма. Лотреамон. Песни Мальдорора / под ред. Г.К.Косикова. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1993.

17. Рибо Т. Память в ее нормальном и болезненном состояниях. СПб.: Изд-во книгопродавца В.И.Губинского, 1894.

18. Рибо Т. Эволюция общих идей. М.: ЛКИ, 2007.

19. Ухтомский А.А. Избранные труды. Л.: Наука, 1978.

20. Ухтомский А.А. Лицо другого человека: из дневников и переписки. М.: Ивана Лимбах, 2008.

21. Флоренский П.А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. М.: Прогресс, 1993.

22. Французская поэзия XIX-XX веков: cборник / сост. С.И.Великовский. М.: Прогресс, 1982. На фр. яз.

23. Фресс П. Восприятие и оценка времени // Экспериментальная психология: в 6 т. / под ред. П.Фресса и Ж.Пиаже. М.: Прогресс, 1978. Т. 6. С. 88-135.

24. Цветаева М.И. Избранные произведения. Л.: Советский писатель, 1965.

25. Desintegration des notions de temps dans les demences degeneratives du grand age / Ajuriaguerra J.,de, et al. // L'Encephale. 1967. N 5. P. 385-438.

26. Fraisse P. Les structures rythmiques. Paris: PUF, 1956.

27. Fraisse P. Psychologie du temps. Paris: PUF, 1957.

28. Piaget J. Le developpement de la notion de temps chez l' enfant. Paris: PUF, 1946.

Размещено на Allbest.ru

...