Философские смыслы поля политики

Предельно насильственным «действием» становится терроризм, возникающий на пределе исчерпанности политического смысла социального со-общества (Ж. Бодрийяр). Терроризм заявляет о самом себе в акте непосредственного «действия» не направленного ни на кого конкретно, а значит, направленного против общества как целого. В момент совершения террористического акта инволюция социального достигает своей предельной точки «свертывания» и на пределе предъявляет социальное бытие в состоянии «транса» как «шокового эффекта», который вызван столкновением с действительной реальностью как сферой «чистого» «действия», находящейся за пределами человеческого сознания и/или понимания. Состояние «транса» становится источником «ступора» мышления, лишающего общество способности и возможности к осмысленной социальной деятельности. Социальное бытие возвращается на уровень политической репрезентации в дискурсе власти.

Власть обнаруживает себя как политическая сила, она монополизирует право на именование анонимного «действия», и тем самым открывает цепь официальных номинаций (А. Бадью). В дискурсе власти «террорист» оказывается понятием с формальным содержанием, то есть «пустым словом», которое власть наделяет содержанием - предикативной структурой. В результате появляется господствующее наименование, находящееся под контролем власти. Здесь террорист становится политическим «врагом», персонификация которого необходима власти для утверждения самой себя как политической силы, позволяющей власти «действовать» и «говорить» от «имени» всего социального со-общества. Дискурс власти предъявляет эксклюзивное социальное единство, которое существует за «вычетом» отдельного социального индивида. Социальный индивид именуется/называется «пустым именем» или «псевдо-нимом». Поименованное пространство общества оказывается «пустым», не принадлежащим «я». Не владея собственным «именем», «я» способно говорить только на языке власти. В дискурсе власти «место» субъекта остается «пустым», то есть субъект существует как «ноль», «пропускающий» сквозь себя, транслирующий в акте высказывания нечто утвержденное властью. Социальное бытие обессмысливается в дискурсе власти и выводится на пределе существования, где возникает радикальный вопрос «Мы существуем?» и/или «Мы есть?», обращающий социальное бытие к самому себе. Возвращение социального бытия к самому себе в акте рефлексии реализуется в точке «Я», где возникает понимание того, что предельным «именем» «я», гарантирующим сохранение существования «всех нас» «исключенных» властью, является «место-имение» «Мы», которое позволяет представить общество «атомизированных» социальных индивидов в качестве «политического со-общества». «Политическое со-общество» представляется «именем», которое открывается мышлением и существует в публичном пространстве политического дискурса. В пространстве публичного дискурса «политическое со-общество» представляется «именем» «исключенных» социальных индивидов, которые представляют себя за непосредственное воплощение общества в целом. Общность языка становится универсальным основанием появления политики «исключенных» и/или «отверженных» социальных индивидов, которые обретают способность утверждать собственное существование в «Мы».

В третьем параграфе «Риторика политического “действия”» представляется политическое «действие» в языковых структурах дискурса обещания. Дискурс обещания устанавливает со-общаемость «слова» и «действия» на уровне речевого акта как перформативного высказывания. В условиях перформативности «говорящий субъект» принимает на себя обязательства совершить определенный акт «действия». Предлагая обществу «то, что может быть», дискурс обещания становится политическим «словом», открывающим прогрессивное движение обществ, то есть задающим траекторию движения общества в перспективе «настоящее-в-будущем». Дискурсивное представление «действия», существующего в режиме «отсроченного времени», реализуется в риторическом пространстве. В риторическом пространстве выразительность политического дискурса достигается речевыми приемами - фигурами речи, которые производят «из-быток» «слов», лишенных потенциала «действия». В состоянии «без-действенного слова» дискурс обещания превращается в демагогию, где исчезает со-общаемость «слова» и «действия». Формой такого «пустого» обещания оказывается обещание «худшего», которое не предполагает совершение какого-либо «действия».

Исчезновение «действия» означает отсутствие представлений о направлении движения общества. Здесь «действие» утрачивает перформативный характер, и на пределе возвращается к самому себе деятельностью мышления, которое осуществляет «возвратное» движение, совпадающее с актом рефлексии, как точкой «поворота», открывающей обратную перспективу из «будущего-в-настоящее». Возвращение к реальности «настоящего» становится осознанным решением «действующего субъекта», инициирующим регрессивное движение общества. Политическое обещание оказывается предложением, ориентированным на удовлетворение потребностей общества, которые существуют в «настоящем», что упраздняет необходимость в произнесении речи. Политическое «действие» приобретает смысл технической деятельности, которая непосредственно предъявляет себя в форме непреднамеренных последствий, нарушающих социальную стабильность и безопасность, а значит, устанавливающих предел регрессивного движения.

На пределе регрессивного движения общества открывается пространство мыслительного конструирования как поле бытия «идей». В концептуальном пространстве бытия «идей» общество представляется как совершенное бытие или совершенное полное, завершенное, в смысле совершенства. Поле бытия «идей» содержит в себе множество различных представлений о «благой жизни», «справедливом обществе», каждое из которых является политической у-топией, происходящей из деятельности мышления как «чистого» вы-мысла. Лишенные связи с практикой, политические у-топии позволяют осознать несовершенство социальной действительности, то есть представить то, чего не «не-хватает» социальному бытию конкретного общества. Осознание как рефлексивный акт ре-презентирует (re-praesentatio) деятельность мышления, осуществляющего «поворот» от вы-мысла к реальности «политического», где у-топия открывает перспективное представление из «настоящего-в-будущее». Выбор перспективы становится осознанным решением, которое возникает на пределе «из-быточной» полноты социальных «идеалов» как теоретических конструкций. Обещание, очерчивающее пространство политического «действия», оказывается представлением, базирующимся на осмысленном выборе «будущего». Дискурс обещания становится автореферентным высказыванием политического субъекта, принимающего на себя обязательство отвечать за собственные «слова» и «действия».

В третьей главе «Бытие «политического» на границе социальной субъективности» рассматриваются способы манифестации социального бытия в структурах поля политики.

В первом параграфе «Политическое «представительство» на пределе социального представления» анализируются пределы представительского концепта «политики», базирующегося на логике делегирования. Процесс делегирования является первопричиной политического отчуждения (общества), которое возникает между «представляющими» и «представляемыми». Индивид отчуждается от самого себя и представляется как часть символически организованной социальной группы. Социальная группа как часть общества существует в качестве представленной только через «представителя», располагающего полномочиями представлять, то есть «говорить» и «действовать» от «имени» группы. Официальный «представитель», представляя представляемую социальную группу, одновременно представляет самого себя как «представляющего». Общество отделяется от самого себя как целого и представляется по частям. В поле представительства отношение между «представляющими» и «представляемыми» выстраивается на основе либо принципа сходства, либо принципа замещения (Ф. Анкерсмит).

Политическое «представительство», базирующееся на принципе сходства, завершается возникновением единой системы представления, где целостность представления сводится к тотальности «взгляда» трансцендентального субъекта. Функцию трансцендентального субъекта выполняет государство. Тотальность «взгляда» характеризуется исчезновением «видения», то есть полным отсутствием системы политического представления, свойственное де-политизированному обществу. В данном случае де-политизированное общество рассыпается, распадается на множество отдельно существующих «атомизированных» индивидов, каждый из которых лишен политического представительства. Лишенный политического представительства социальный индивид превращается в «homo sacer», который по своей сути является а-политичным «остатком» поля представительства (С. Жижек). На пределе «представительства» индивид как предельный, а значит, неделимый и далее неразложимый элемент социального бытия, превращается во фрагментированного социального «дивидуума». В качестве предельного элемента разложимого социального целого задается уже не индивид, но его «дивидуальный» цифровой код (Ж. Делез). В поле представительства существование «дивидуальных» кодовых элементов выражает режим «счета-за-единицу». Индивид становится «чистой» единицей счета, обозначающей «нулевой» уровень «представительства». Выраженное языком цифр политическое участие социальных индивидов сводится к массовому представительству. Сущность «массы» как «молчаливого большинства» заключается в том, что «это не молчание, которое не говорит, это молчание, которое накладывает запрет на то, чтобы о нем говорили от его имени» (Ж. Бодрийяр).

В теории замещения поле представительства рассматривается как поле профессиональных политиков. В институте представителей единственным законом, регулирующим правила вхождения и нахождения в поле, становится закон институции. Закон дифференцирует и разделяет «профессионалов» и «не-профессионалов». В свою очередь «не-профессионалов» институция лишает права представлять и сводит их до положения «потребителей» представлений «представителей». «Профессиональные политики» монополизируют право на производство представлений, то есть присваивают себе право определять «видение» и предвидение социального мира. Продуктами, предлагаемыми полем профессионалов, являются инструменты восприятия и выражения социального мира. Производство представлений реализуется в процессе конкурентной борьбы, разделяющей поле профессионалов на доминирующих и доминируемых. Определение противоборствующих сторон задается как иерархическое пространство объективных позиций, обеспеченных политическим капиталом (П. Бурдье). Поле профессионалов автономизируется и превращается в пространство борьбы за власть, смысл которой недоступен большинству общества. «Представители» утрачивают какую-либо связь с «представляемыми» и продолжают существовать как некая закрытая общность, борющаяся сама с собой за признание собственных представлений внутри поля политики. Доминирующие, занимающие господствующее положение в системе производства, заинтересованы в сохранении собственных преставлений внутри поля профессионалов. Сохранение своего «видения» политической действительности реализуется доминирующими в пределах дискурсивной стратегии орто-доксии. В дискурсе доминирующих «из-быточность» доксических представлений является показателем «не-хватки» субъективности. В свою очередь доминируемые стремятся ниспровергнуть установленный господствующий порядок представлений, а значит, совершить символический переворот в схемах представления и описания политического мира. В конкурирующей борьбе за власть доминируемые представляют собой множество различных, потенциально несвязанных, противоположных друг другу позиций, каждая из которых борется за собственное признание внутри поля путем подрыва господствующего порядка представления. Критика господствующих представлений реализуется доминируемыми в пределах дискурсивной стратегии гетеро-доксии, осуществляющей как бы «обратное направление». Внутри поля политики дискурсивные стратегии орто-доксии и гетеро-доксии реализуются в пределах поля доксических представлений. В этом смысле «докса» представляет собой предельный или «нулевой уровень» символизации реальности «политического», на котором система представления задается некой первичной классификационной схемой. В поле политики противоположение доминирующие - доминируемые утверждается относительно нерефлексируемой само-очевидности доксических представлений. Логика внутренней оппозиции доминирующие - доминируемые обуславливает тенденцию к бесконечному делению поля профессионалов на мельчайшие антагонистические позиции, одновременно воспроизводящие исходную оппозицию.

Радикальная «не-полнота» представительства заключается в неспособности представлять «не-представимое» - индивидов, «исключенных» из поля представительства и/или не имеющих представителей. В этом смысле «не-представимое» предъявляется на пределе поля представительства как его «из-быток». Существование «не-представимого» «остатка» оказывается возможной невозможностью появления «политического» как субъективной представленности. Современная политика начинается с этого «из-быточного» и/или «сверх-численного» элемента (А. Бадью). Поскольку «не-представимое» не имеет внешнего референта, постольку оно может быть представлено только из самого себя как целое. «Исключенная» часть общества, не имеющая представительства и составляющая «не-представимый» «остаток», становится не-частью, а целым. Предельной формой такого непосредственного предъявления «исключенных» социальных индивидов становятся манифестация, которая создает пред-политическую ситуацию. Политическое бытие оказывается предъявленным в манифестации, но не-представимым. Существование пред-политической ситуации становится условием возникновения поля политической дискурсивности.

В данном случае представление «не-представимого» становится представлением, происходящим только из самого себя как такого целостного представления, которое не имеет возможности представлять ничего, кроме себя самого. Целостным представлением, происходящим только из самого себя, является мышление, которое осуществляет «поворот» от непосредственного представления к субъективной системе ре-презентации. В структурах субъективности представляющий субъект - «тот, кто представляет» и представляемый объект - «то, что представляется» существуют в состоянии субъект-объектного тождества как исходного принципа и начала представления. В данном случае мышление начинает «действовать» посредством радикального вопроса - «вот-это-политика?», который оказывается вопросом политического бытия «исключенных» социальных индивидов. Вопрос, обращенный к сущности политического бытия, оказывается вопросом политического существования спрашивающего, которое подвергается сомнению и вопрошанию. Заданный вопрос позволяет спрашивающему утвердить себя, или утвердить-ся, в потоке политического бытия как потоке субъективности.

Вопрос открывает пространство дискурсивного представления «вот-этой-политики». В дискурсивном пространстве мышление является высказывающей себя мыслью или высказыванием, открывающим перспективное представление «вот-этой-политики», обращенное к «будущему». В свою очередь политическая способность «вот-этой-политики» осмысливается ретроспективно, то есть возвращает к «прошлому» в суждении, утверждающему или отрицающему высказанную мысль. Утверждающее и отрицающее суждение образуют поле дискурсивного представления концепта «вот-этой-политики», которое задает «контур» интерпретаций как пространство политического дискурса. Пространство политического дискурса оказывается полем понятийного определения концепта «вот-этой-политики», в котором язык производит различные интерпретации, каждая из которых оказывается языковой конструкцией, предъявляющей смысл политического мышления.

Во втором параграфе «Социальное единство в стратегиях “политического со-общества”» дискурсы протеста и со-гласия рассматриваются в качестве стратегий социального единства. В «обществе индивидов» протест оказывается предельной позицией единства, которую способны занимать раз-общенные социальные индивиды, утратившие смысл политического существования. Протест является собственно дискурсивным «действием», разделяющим общество, прочерчивающим границу в обществе против общества. Движение границы демонстрирует активность движения, «вовлекающее» общество в протестное движение, формирующее единое «общество протеста». Возникновение «общества протеста» обозначает предел смещения границ, где на пределе происходит самореферентное замыкание, в котором «действия» протестующих оказываются направленными против них самих. Здесь протест не поддается истолкованию, то есть является дискурсом с «нулевой» степенью субъективности. На пределе социальной субъективности со-общением становится само средство передачи со-общения. Форма протеста оказывается «нулевым» «политическим со-общением», посредством которого общество обращается к самому себе.

Отсутствие в обществе понимания смысла обращения превращает такое общество в безрефлексивное социальное со-общество индивидов, сущностью существования которого становится ненависть. Ненависть оказывается формой агрессии общества на без-различие самого общества. Однако достижение предела открывает возможность для появления саморефлексии общества, которое становится со-бытием бытия «политического со-общества». Смысл единства «политического со-общества» реализуется в дискурсе со-гласия, где социальный индивид предъявляет себя в качестве социального субъекта, манифестирующего собственно гражданскую позицию, которая формируется через преодоление единичности социального существования.

В «политическом со-обществе» социальных субъектов единство оказывается возможной невозможностью со-в-местного бытия. «Политическое со-общество» со-гласия становится единством социальных субъектов, осознающих свое «исключенное» положение. Социальное единство появляется на пересечении множества субъективных позиций, образующих единый «исток» «политического со-общества» со-гласия, реализация и актуализация которого, в свою очередь, раскрывает множество перспектив для осуществления социального единства. В данном случае дискурс со-гласия представляет собой место-положение социальной субъективности, которое формируется без установленных границ, то есть является со-обществом социальных субъектов, актуализирующих проблему социального единства.

В третьем параграфе «Бытие “политического со-общества” в структурах публичного дискурса» анализируются условия бытия со-в-местности «общества индивидов», в котором каждый индивид воспринимается другим в качестве «другого». Здесь «другой» определяется на уровне другого «образа жизни». Множество «других» индивидов предъявляют «политическое со-общество» на пределе социальной с-вязности. В состоянии предела социальное со-общество представляется «со-обществом консенсуса», либо «со-обществом диссенсуса». «Со-общество консенсуса» устанавливается в процессе общественной дискуссии, в которой общезначимыми становятся только те мнения, которые получили интерсубъективное признание со стороны всех участников дискуссии (Ю. Хабермас). Основанный на интерсубъективном признании консенсус, оказывается рациональной разновидностью со-гласия. Полнота реализации принципа рациональности общественной дискуссии определяет меру разумности социального со-общества, его способность достигать состояния консенсуса. Принцип рациональности отсылает Разуму как инстанции абсолютной субъективности. Каждый речевой акт участников дискуссии рассматривается по степени приближения к состоянию абсолютной разумности. Абсолютная субъективность объективируется и предъявляется в «здравом смысле» как предельно рациональной норме, обеспечивающей со-гласие социального со-общества. В соответствии с требованием «здравого смысла» установленное со-гласие реализуется в форме конформизма, то есть безразличного со-гласия общества с самим собой. Возникая на пределе исчерпанности социальной с-вязности, конформизм демонстрирует «нулевой» уровень социального со-гласия.

В свою очередь «со-общество диссенсуса» устанавливается в пределах агонистического пространства полемического дискурса, где публичное признание законности существования «другого», не обязывает достигать с ним со-гласия (Ш. Муфф). Публичное пространство представляется узаконенным полем борьбы мнений между равноправными противниками и/или соперниками. В полемической борьбе каждая из противоборствующих сторон стремится привести соперника к состоянию противоречия с самим собой. В этом смысле полемическая борьба завершается возвышением одной из противоборствующих сторон до абсолютного «Я» как некой абсолютной инстанции, устанавливающей форму гегемонии, связанную с определенной формой «исключения». Основываясь на логике противоположностей, полемический дискурс продуцирует возникновение новых конфликтующих сторон, существующих между собой в состоянии радикального не-согласия.

На пределе социальной с-вязности социальное бытие предъявляет само себя как «политическое со-общество» «согласия не-согласных» или «не-согласия со-гласных», которое самоопределяется в акте гражданского сопротивления социального субъекта. В поле политики социальный субъект обнаруживает самого себя как социальную проблему в публичном пространстве дискурса как поле диалога «точек зрения». В общем пространстве «точек зрения» «Я» возвращает себе «Другого» как возможные «другие» «точки зрения», которые расширяют символический горизонт видения проблемы. Выполнить обязательство ответственности перед «Другим» возможно только тогда, когда «Я» начинает смотреть на себя по «другому» и этот «Другой» приближает его к пониманию самого себя. Понимание между «Я» и «Другим» можно рассматривать как процесс само-понимания «Я» как «Другого». Стремясь к со-гласию и не-соглашаясь, «Я» существует в границах мышления как осмысленного диалога с самим собой как «Другим».

В четвертой главе «Смысл политического бытия в границах самоопределяющейся субъективности» определяется смысл политики жизни в структурах социальной субъективности.

В первом параграфе «Конституирование политической субъективности в порядках индивидуального бытия» рассматривается современное общество, где устанавливается приоритет прав человека над правами гражданина, которые ограничивают существование социального индивида естественным правом на жизнь (zoe), реализуемым в пределах сферы «частных» интересов и потребностей. В состоянии предельной индивидуализации «частной» жизни социальный индивид оказывается предоставленным самому себе в праве определения и удовлетворения собственных индивидуальных потребностей. Стремление к индивидуальности оборачивается своей противоположностью - без-личной анонимностью «общественного» «Das Man», в неопределенности которого индивид утрачивает самого себя и «растворяется» во множестве «других» «я». Фигура «Das Man» предъявляет объективированное общественное бытие предельно индивидуализированных социальных индивидов (М. Хайдеггер). Отчужденные от сферы «общественного» социальные индивиды на уровне «частной» жизни разделяются на «homo sucer» и «homo sacer», которые различаются между собой степенью реализации права человека на самоопределение собственного «образа жизни».

В современном обществе персонификацией «homo sacer» становится «бедный человек», а «бедность» оказывается социальным состоянием повседневной жизни, указывающим на экономическую неэффективность таких людей для общества. Любые инвестиции на поддержание жизнедеятельности «бедного человека» становятся неэквивалентным обменом без возмещения, или «даром» (Ж. Бодрийяр), превращающим его в «клиента социальных служб» (З. Бауман). Жизнь «бедного человека» «переходит» в поле надзора государственной власти, чья деятельность сводится к процедурным правилам бюрократического контроля «бедности». Практика направленного и сосредоточенного «взгляда»/«наблюдения» за гражданами, которые «исключаются» в пределах общества, является системой паноптикона (М. Фуко). В системе паноптикона контроль над индивидами осуществляется в режиме принудительного разделения, превращающего «исключенных» индивидов в исчисляемое и контролируемое множество поднадзорных социальных «тел». В бюрократической системе власти функцию непосредственного контроля выполняет инспектор, который, будучи невидимой анонимной инстанцией, обладает исчерпывающим знанием о «частной» жизни собственных «клиентов», которые находятся под постоянным «наблюдением». Центральное положение инспектора позволяет ему «видеть», оставаясь невидимым. Всю полноту ответственности за собственное социальное существование «клиенты социальных служб» передают государственной власти как «Субъекту, предположительно знающему», организующему их повседневную жизнь на уровне элементарных потребностей.

В современном обществе альтернативой «образу жизни» «homo sacer», существующему под надзором и контролем бюрократической власти, оказывается «образ жизни» «homo sucer». Автономия «homo sucer» реализуется в пределах свободы потребителя. Потребительская ориентация, управляющая жизнью социальных индивидов «озабоченных» личным благополучием, отчуждает их от сферы «общественного». Политическое бытие отчужденных, удерживающих дистанцию от всего «общественного» социальных индивидов, предъявляется в форме цинизма. Отдавая приоритет сфере «частных» интересов, циник сознательно отказывается от активного участия в политической жизни общества, но при этом соглашается на анонимное присутствие в политике в качестве «счета-за-единицу». Существование в анонимности избавляет индивида от политической ответственности за смысл своего проживания. Снятие политической ответственности означает принятие установленных норм и/или правил. Цинизм социальных индивидов предъявляется в предельно скептическом отношении к любым проектам «общего дела», обессмысливающим политическую активность. Активное участие в политике расценивается циником как проявление человеческой «глупости». В форме цинизма социальная субъективность индивидов выражается в ироничном отношении к политической власти, которая позволяет индивидам не только относиться к самой себе с определенной долей иронии, но и провоцирует их на такое отношение к себе. Вырабатываются новые технологии власти, которые позволяют вести наблюдение большинству за меньшинством. Практика направленного «взгляда»/«наблюдения» большинства общества за меньшинством является системой синоптикона (Т. Матисен). Система синоптикона удерживает большинство общества на расстоянии так, что они могут видеть/наблюдать только за тем, что им показывают средства массовой информации. Отчуждение общества от сферы «общественного» предоставляет власти свободу и позволяет ей «действовать» в собственных интересах, которые власть начинает представлять как «государственные интересы». Ирония социальных индивидов в отношении политической власти не затрагивает основы ее существования, но приводит к увеличению влияния власти на жизнь социальных индивидов. Циническая дистанция, отчужденных от сферы «общественного» социальных индивидов, на пределе оборачивается тем, что социальные индивиды «de facto» утрачивают автономию. Зависимость повседневной жизни от решений политической власти лишает социального индивида чувства уверенности и безопасности.

Стремление социальных индивидов к независимости и автономии способствует возникновению жизни, которая существует на пределе правовой определенности социального индивида. Предельно неопределенной в правовом отношении является жизнь «беженцев» (Дж. Агамбен) и «перемещенных лиц» (З. Бауман). В данном случае «перемещенные лица» и «беженец» являются терминами, пограничными понятию жизни. Жизнь «беженца» аналогична «изгнания» как такому предельному состоянию социального бытия, которое на пределе может также интерпретироваться и как выход «за»-пределы имманентности повседневной жизни. Процесс трансценденции в пределах имманентности открывает мышление, которое возвращает жизни символический уровень существования.

Во втором параграфе «Дискурсивное бытие субъекта в структурах политики жизни» представляются варианты осмысленного социального существования в пределах политики жизни, которые разворачивается в двух направлениях - «я мысля существую» и «я существую мысля». В положении «я мысля существую» утверждается существование мышлением. Существование в его способности к самовыражению здесь равнозначно потоку мышления. Мышление представляет собой неограниченный, неопределенный и бесконечный поток созерцания как субъективной деятельности. В мышлении созерцающее (тот, кто созерцает) и созерцаемое (то, что созерцается) отождествляются в точке «Я» как точке самосозерцающей активности мышления. Деятельность мышления самопредставляется самой себе в качестве созерцающей и созерцаемой одновременно в «идее» (). Созерцательная деятельность «Я» определяется в особом «образе жизни», который греки называли «вЯпт иещсефйкьт». «Образ жизни» созерцателя определяется и посвящен теории. Смысл существования мышлением - «я мысля существую» - заключается в процессе конструирования «идей», где «Я» обнаруживает собственное существование в качестве теоретика. «Идея» становится способом самопредъявления жизни теоретика в пространстве бытия «идей» как поля науки. Здесь «Я» может утверждать себя только, утверждая собственную «идею». Теоретик использует политическую практику как поле реализации собственных властных амбиций. Выход за пределы «чистой» созерцательности теоретического мышления и открытость политической практике обнаруживается в процессах «вовлеченности» теоретика в политическую жизнь. Стремление к доминированию и/или господству в поле бытия «идей», желание утвердить «идею» в статусе единственной перспективы «видения» социальной реальности, превращает пространство бытия «идей» в поле символической борьбы за реализацию в политической практике социальных «идеалов». Жизнь сводится к борьбе за социальные «идеалы» и предельно «политизируется».

Борьба разделяет поле бытия «идей» на противоборствующие стороны, где отношения между носителями «идей» превращаются в конфронтацию противников и/или врагов. Каждая из противоположных сторон в отношении противника занимает позицию критика. Дискурс критики разворачивается в процесс разоблачения заблуждений противников. Разоблачающая критика предъявляет социальную пред-определенность мышления, его ограниченность социальными условиями существования теоретика, что лишает мышление статуса самоосновной деятельности. В положении «я мысля существую», декартовское «ego cogito, ergo sum» на пределе преобразуется и предъявляется в утверждении «я разоблачаю обманы, я обманываюсь сам, следовательно, сохраняю свое существование» (П. Слотердайк). В состоянии предела борьба за господство и/или доминирование завершается появлением теории борьбы, легитимирующей существование теоретика в качестве «идеально-типического» представителя социальной группы. В теории борьбы «оружие критики» превращается в «критику оружием», прерывающую процесс взаимодействия между противоборствующими сторонами. В поле борьбы за власть «Я» начинает утверждать свое существование посредством отрицание любого другого «я». В поле борьбы за власть «Я» отдаляется от самого себя как «я», вступает в разно-гласие с самим собой, подвергая самого себя возможности не-существования как физического уничтожения. В данном случае «идея» отрицает жизнь, то есть ставит под вопрос «идею» существования «я».

Возвращение к существованию, лишенному «идеалов», предъявляет жизнь в состоянии самоосновности. Возвращение к практике жизни является осознанным выбором «я», для которого «я есть»/«я существую» указывает на неоспоримость самой жизни, утверждающей себя в процессе непосредственного существования. «Образ жизни» как определенная жизненная практика, начиная с греческой философии, именуется «вЯпт рсбкфйкпт». Здесь жизнь понимается буквально как животное существование, утверждающее человека как живое существо, ведущее естественное существование. Поскольку попытки вернуться к естественности, реализуются в условиях, когда человеческая жизнь утратила свою природность, постольку «поворот» к естественному/биологическому существованию принимает гротесковые формы - иронии, сатиры, юмора и т.д. Внутри общества появляются кинические практики сопротивления политике, которые оказываются жизненной практикой а-политичного индивида. «Образ жизни» становится формой аргументации, демонстрирующей неразумность жизненной практики ориентированной исключительно на увеличение социального благополучия на уровне «частной» жизни. В пределах кинической жизненной практики субъективность предъявляется в физиогномических или пантомимических «жестах», которые становятся формой аргументации социального индивида, ведущего а-политичный «образ жизни»: покачивание головой, злорадный смех, пожимание плечами. Здесь «слово» становится тождественно «жесту». В данном случае «жест» оказывается предельным способом говорения/высказывания социального индивида возникающим в ситуации, когда «слова» и «действия» утрачивают смысл. Киническая практика доводит саму «идею» политики до предела, и на пределе предъявляет бессмысленность любых политических амбиций для жизни как простого/естественного существования.

На пределе жизни, лишенной политических «идеалов», и политики, отрицающей жизнь, возникает политика жизни, смысл которой заключается в мышлении существованием. Здесь политика и жизнь оказываются равнозначными основаниями социального бытия, которые отождествляются в политике жизни социального индивида осознающего, что политические «идеи» не должны отрицать жизнь, а жизнь не должна отрицать политические «идеи». Рефлексия реализует возможность появления мышления существованием, в пределах которого основополагающим принципом становится принцип «я существую мысля». Жизнь, предъявляющая мышление существованием, сама становится воплощением философской «идеи» политического «образа жизни», который, начиная с греческой философии, именуется «вЯпт рплйфйкьт». В философской «идее» политического «образа жизни» «я-существующее» отождествляется с самим собой как «Я-мыслящим» в точке политического субъекта. Существование политического субъекта оказывается осмысленным существованием гражданина, который мышлением со-противляется без-мысленному социальному существованию. В жизни как пространстве мышления существованием политический субъект достигает со-гласия с самим собой как авто-номным существом тогда, когда он начинает жить так же, как он думает и говорит, а говорит и думает так же, как живет.

В заключении подводятся итоги исследования, формулируются выводы, намечаются дальнейшие направления работы по теме диссертации.

ПУБЛИКАЦИИ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ

1. Соловей И. В. Философские смыслы поля политики. Монография. - Ижевск: Изд-во «Удмуртский университет», 2012. - 248 с. (15,5 п.л.).

2. Соловей И. В. Онтология «исторической реальности»: герменевтический аспект. Монография. - Ижевск: Изд-во «Удмуртский университет», 2010. - 136 с. (8,5 п.л.).

3. Соловей И. В. Автономизация поля политики в структурах дискурсивности // Известия Высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. - Пенза: Изд-во Пензенского гос. ун-та, 2009. - № 4. - С. 42-48. (0, 5 п.л.). Статья.

4. Соловей И. В. Дискурсивные стратегии поля политической «доксы» // Вестник Воронежского государственного университета. Серия Лингвистика и межкультурные коммуникации. - Воронеж, 2009. - № 1. - С. 151-154. (0,5 п.л.). Статья.

5. Соловей И. В. Дискурсивные стратегии современного поля политики: ортодоксия и софистика // Философские науки. - 2007. - № 2. - С. 51-65. (0,8 п.л.). Статья.

6. Соловей И. В. Дискурсивные стратегии ортодокса: проблема догматизации политического бытия // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. Спецвыпуск. Проблемы социокультурной трансформации современного российского общества. - Ростов-на-Дону, 2006. - С. 66-68. (0,4 п.л.). Статья.

7. Соловей И. В. Дискурсивные стратегии софиста в современном поле политики // Вестник Воронежского государственного университета. Серия: история, политология, социология. - Воронеж, 2006. - № 2. - С. 199-205. (0,8 п.л). Статья.

8. Соловей И. В. Конструирование «политической реальности» в дискурсе политического субъекта // Философские науки. - 2005. - № 11. - С. 34-46. (0,7 п.л.). Статья.

9. Соловей И. В. Экспертная деятельность субъекта в поле политики // Вестник ГОУ ВПО УГТУ-УПИ. Трансформация российского общества и актуальные проблемы социологии: Материалы Всероссийской научно-практической конференции «XV Уральские социологические чтения «Возрождения России: общество-управление-образование-культура-молодежь». - Екатеринбург: ГОУ ВПО УГТУ-УПИ, 2005. - № 3 (55). Ч. 1. - С. 91-93. (0,3 п.л.). Статья.

10. Соловей И. В. Предел представительского концепта «политики» // Социальная онтология: конструктивно-герменевтический подход. Сб. научных статей. - Ижевск: Изд-во «Удмурт. ун-т», 2011. - С. 321-341. (0,6 п.л.). Статья.

11. Соловей И. В. Бытие «политического» на границе субъективности // Социальная онтология в структурах теоретического знания: Материалы III Всероссийской научно-практической конференции. - Ижевск: Изд-во «Удмурт. ун-т», 2011. - С. 135-144. (0,5 п.л.). Статья.

12. Соловей И. В. Представление социального со-общества в структурах публичного политического дискурса // Современные социально-политические технологии: сб. научных статей. - Ижевск: Изд- во «Удм. ун-т», 2011. - С. 214-223. (0,7 п.л.). Статья.

13. Соловей И. В. Самоопределение абсолютной политической субъективности в порядках индивидуальности // Материалы II Всероссийской научно-практической конференции «Социальная онтология в структурах теоретического знания». - Ижевск: Изд-во «Удм. ун-т», 2010. - С. 124-129. (0, 3 п.л.). Статья.

14. Соловей И. В. Концепт «политика» в онтологических структурах мышления и языка // Современные научные исследования: история, культурология, социальная философия. Сборник научных статей. -Ижевск: Изд-во «Удмуртский ун-т», 2010. - С. 88-91. (0,2 п. л.). Статья.

15. Соловей И. В. Политическая субъективность в пост-политическом пространстве // Социальная теория и проблемы информационного общества. Материалы международного симпозиума. - Ижевск: Изд-во Удмуртского ун-та, 2009. - С. 113-122. (0,5 п. л.). Статья.

16. Соловей И. В. Определение пост-политического мира в понятиях «транс-политики» и «мета-политики» / Актуальные проблемы журналистики в новом тысячелетии. Материалы Всероссийской научно-практической конференции. - Ижевск: Изд-во «Удмуртский университет», 2009. - С. 42-49. (0, 4 п.л.). Статья.

17. Соловей И. В. Стратегия социального единства в политических дискурсах протеста и согласия // Современные социально-политические технологии: смыслы и ценности. Материалы XIV Всероссийской научно-практической конференции с международным участием. - Ч. I. - Ижевск: УдГУ, 2009. - С. 147-152. (0,4 п.л.). Статья.

18. Соловей И. В. Объективация «политического» в структурах доксического дискурса // Вестник Удмуртского университета. Философия. Психология. Педагогика. Вып. 1. - Ижевск: УдГУ, 2009. -С. 187-196. (0,5 п.л.). Статья.

19. Соловей И. В. Представление политического бытия в дискурсе социальной критики // Творческая природа человека: Петраковские чтения. Материалы Российской научной конференции. - Ижевск: Изд-во «КнигаГрад», 2009. - С. 263-266. (0,3 п.л.). Статья.

20. Соловей И. В. Риторика политического «действия» // Профессия «Журналист»: вызовы XXI века. Материалы Всероссийской научно-практической конференции. - Ижевск: УдГУ, 2008. - С. 168-177. (0,5 п.л.). Статья.

21. Соловей И. В. Производство политической дискурсивности в структурах логологии // Вестник Удмуртского университета. Человек и общество. Вып. 1. - Ижевск, 2008. - С. 91-100. (0,5 п.л.). Статья.

22. Соловей И. В. Самоопределение политического бытия в структуре социального цинизма // Социальный мир человека. Вып. 2.: Материалы II Всероссийской научно-практической конференции «Человек и мир: социальные миры изменяющейся России». - Ижевск: Изд-во «ERYO», 2008. - С. 435-436. (0,2 п.л.). Тезисы.

23. Соловей И. В. Автономизация поля политической субъективности // Современные социально-политические технологии: Материалы XIII Всероссийской научно-практической конференции. - Ижевск: Изд-во Удм. ун-та. 2008. - С. 71-83. (0,5 п.л.). Статья.

24. Соловей И. В. Объективация «политического суждения» в структурах «общественного мнения» // Продвижение имиджа регионов России (Продвижение имиджа Удмуртии: опыт и перспективы). Материалы международной научно-практической конференции. - Ижевск: Изд-во Удм. ун-та. 2007. - С. 72-75. (0,2 п.л.). Статья.

25. Соловей И. В. Концепт «справедливости» в условиях кризиса государства «всеобщего благосостояния» // Продвижение имиджа регионов России (Продвижение имиджа Удмуртии: опыт и перспективы). Материалы международной научно-практической конференции. - Ижевск: Изд-во Удм. ун-та. 2007. - С. 44-48. (0,3 п.л.). Статья.

26. Соловей И. В. Дискурсивные границы поля политической «доксы» // Природа человека: пол и гендер (Вторые петраковские чтения). Материалы Российской научно-теоретической конференции. - Ижевск: Ассоциация «Научная книга», 2007. - С. 195-201. (0,4 п.л.). Статья.

27. Соловей И. В. Дискурс классового антагонизма в постполитическом мире // Политические процессы и политические институты: тренды и локализация. Ч. 3. - Екатеринбург, 2006. - С. 17-19. (0,3 п.л.). Тезисы.

28. Соловей И. В. Дискурсивная стратегия ортодокса: проблема объективации политического мира // Вестник Удмуртского университета. Серия философия и социология. - Ижевск: Изд-во Удм. ун-т, 2006. - № 3. - С. 12-21. (0,7 п.л.). Статья.

29. Соловей И. В. Эффект софистики в современном поле политики / Современные социально-политические технологии в инновационных процессах: Сб. науч. статей. - Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 2006. - С. 276-283. (0,5 п.л.). Статья.

30. Соловей И. В. Пределы существования «политического» в дискурсе ортодокса и софиста // Коммуникативная природа человека (Первые петраковские чтения). Материалы Российской научно-теоретической конференции. - Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 2006. - С. 271-273. (0,5 п.л.). Статья.

31. Соловей И. В. Ортодоксальное прочтение политической традиции // Проблема текста в гуманитарных исследованиях: Материалы научной конференции. - М.: Издатель Савин С.А., 2006. - С. 261-262. (0,2 п.л.). Тезисы.

32. Соловей И. В. Политический дискурс в эпоху всеобщей глобализации // Государство и общество: философия, экономика, культура. - М.: ЛЕНАНД, 2005. - C. 325-326. (0,3 п.л.). Тезисы.

33. Соловей И. В. Объективный принцип конструирования «политической реальности»: трансцендентный подход в политических исследованиях // Кросс-культурные исследования: методология, опыт эмпирического анализа. Материалы 8-й Международной конференции памяти Л. Н. Когана. Ч. IV - Екатеринбург, 2005. - С. 31-34. (0,2 п.л.). Тезисы.

34. Соловей И. В. Произведение «народа» в поле политики // Вестник Удмуртского университета. Серия философия и социология. - Ижевск, 2005. - № 2. - С. 193-200. (0,6 п.л.). Статья.

35. Соловей И. В. Современные дискурсивные практики в политике // Язык и общество. Материалы республиканских научно-практических конференций. - Ижевск: Изд-во ИПК и ПРО, 2004. - С. 46-47. (0,1 п.л.). Тезисы.

36. Соловей И. В. Конструирование социального пространства в политическом дискурсе субъекта // Гуманизм как теоретическая и практическая проблема XXI века: философские, социальные, экономические и политические аспекты. Доклады и выступления / Под общей ред. А. В. Бузгалина. - М.: РОХОС, 2004. - С. 310-312. (0,3 п.л.). Тезисы.

37. Соловей И. В. Идеология марксизма: от социальной идеи к политической практике // Проблемы социального гуманизма: история и современность. Четвертые Марксовские чтения. - Нижневартовск: Изд-во Нижневарт. пед. ин-та, 2004. - С. 246-254. (0,6 п.л.). Статья.

38. Соловей И. В. Конструирование социального пространства в практике политического PR // Связи с общественностью как интегративное научное знание периода открытого информационного общества. Материалы конференции. - М.: Университетский гуманитарный лицей, 2004. - С. 117-121. (0,3 п.л.). Тезисы.

39. Соловей И. В. «Политические игры» в публичном пространстве политики // Зависимость, ответственность, доверие: в поисках субъектности. Материалы международной научно-практической конференции в 2-х кн. Кн. 1. Ежегодник российского психологического общества. - Москва-Ижевск: Издательский дом «Удмуртский университет», 2004. - С. 32-35. (0,2 п.л.). Тезисы.

40. Соловей И. В. Общество как театр: игровые модели в политике // Шестая российская университетско-академическая научно-практическая конференция: Материалы конференции. Ч. 1. - Ижевск: Изд-во удмурт. ун-т, 2004. - C. 20-21. (0,1 п.л.). Тезисы.

41. Соловей И. В. Современная политическая мифология в структуре PR // Самостоятельная работа студентов: теоретические и прикладные аспекты. Сборник материалов международной научно-методической конференции. - Ижевск: Ижевский полиграфический комбинат, 2004. - С. 184-187. (0,2 п.л.). Статья.

42. Соловей И. В. Политический дискурс субъекта в практике политических коммуникаций // Деструктивность человека: феноменология, динамика, коррекция: Материалы 2-й региональной научно-практической конференции. - Ижевск-Воткинск: Издательский дом «Удмуртский университет», 2003. - С. 17-20. (0,2 п.л.). Тезисы.

43. Соловей И. В. Толерантность в идеологических дискурсах // Социальная толерантность и межкультурные коммуникации. - Ижевск: Издательский дом «Удмуртский университет», 2003. - С. 20-35. (0,9 п.л.). Статья.

44. Соловей И. В. Конструирование политической реальности в системе коммуникации // Информация - Коммуникация - Общество (ИКО - 2003): Тезисы докладов и выступлений Международной научно-практической конференции. - СПб.: Издательство «Акционер и Ко», 2003. - С. 366-367. (0,1 п.л.). Тезисы.

45. Соловей И. В. Границы интерпретации реальности в моделях массовой коммуникации // Проблемы массовой коммуникации в условиях изменяющегося социума. Материалы всероссийской конференции. - Челябинск: ЮУрГУ, 2003. - С. 46-47. (0,1 п.л.). Статья.

46. Соловей И. В Модель массовой коммуникации постсовременного общества // Международная политэкономия и политические науки в аспекте глобализации (Российский и американский подходы): Материалы международной научно-практической конференции. - Ижевск: Изд-во УдГУ, 2003. - С. 167-169. (0,2 п.л.). Статья.

47. Соловей И. В. Природная деструктивность социальных образований: концепция толп // Деструктивность человека: феноменология, динамика, коррекция. Материалы научно-практической конференции. - Ижевск-Воткинск, 2002. - С. 70-72. (0,2 п.л.). Тезисы.

48. Соловей И. В. Феномен толерантности в аспекте массового сознания // Современные социально-политические технологии в сфере формирования толерантного общественного сознания. Материалы VII научно-практической конференции. - Ижевск: Издательский дом «Удмуртский университет», 2002. - С. 37-38. (0,1 п.л.). Тезисы.

49. Соловей И. В. Пределы социальности: масса и толпа // Этнотолерантность: философские, психологические и культурологические аспекты. Сб. статей / Отв. Ред. С. Ф. Сироткин. - Ижевск: Издательский дом «Удмуртский университет», 2002. - С. 14- 24. (0,6 п.л.). Статья.

Размещено на Allbest.ru