Размещено на http://www.allbest.ru/

КУЛЬТУРНО ИСТОРИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ 4/2006

Королевский университет,

К вопросу об эволюции теории деятельности

Д. Бэкхёрст

Кингстон, Канада

Задача статьи заключается в том, чтобы оценить Энгестрём различает три этапа (и поколения) в современное состояние теории деятельности и становления теории деятельности.

Но что на самом деле представляет собой теория деятельности? Как мы знаем, корни теории деятельности уходят глубоко в советский марксизм. В то же время, если вы прочи таете два наиболее интересных сборника статей по деятельности [7, 8], вы увидите, что однозначного ответа на вопрос о сущности и значении понятия деятельности нет. Нет ничего удивительного, что в результате подобных дискуссий делается вывод о кризисе «деятельностного подхода» [6]. На самом деле относительно устойчивый взгляд на значение теории деятельности сформировался именно за пределами России, в значительной мере благодаря работам Ирье Энгестрёма**. С его идеями боль шинство участников конгресса наверняка были знакомы.

Первый этап начинается в конце 1920х гг., когда Л.С. Выготский вводит свое понятие опосредствова ния (рис. 1), во многом явившееся ответом на несо вершенство бихевиоризма (модели S--R).

Второй этап становления теории начинается с того момента, когда А.Н. Леонтьев провел ключевое раз граничение между «действием» и «деятельностью». Действие осуществляется одним человеком или груп пой людей с тем, чтобы достичь некоторой «цели». Деятельность же организуется обществом (через раз деление труда и различные способы производства) и имеет «объект». И действие, и деятельность противо поставляются «операциям», т. е. привычным поведен ческим реакциям, вызываемым определенными усло виями. Эти положения И. Энгестрём представляет в виде следующей схемы (рис. 2). И. Энгестрём говорит

* Статья представлена в виде доклада на международном конгрессе по теории деятельности и культурноисторической психологии «Представления в изменяющихся обществах: обучение, взаимодействие и мышление в межкультурной деятельности» (Севилья, Испа ния, 20.09.2005--24.09.2005).

Пер. с анг. Е.М. Виноградовой, научная редакция Б.Г. Мещерякова.

о «системе деятельности» (“activity system”) и ут верждает (ссылаясь на Э.В. Ильенкова), что динамич ность системы возникает в результате «противоре чий» между ее элементами.

И наконец, И. Энгестрём описывает третий этап становления теории деятельности, который проис ходит на наших глазах (рис. 3). Для этого этапа ха рактерно изучение взаимосвязи между системами деятельности и рассмотрение таких вопросов, как мысленные образы (representation), его внутренние убеждения (voice), идентичность и индивидуальные различия, т. е. тех вопросов, которые прежде никогда не оказывались в центре внимания ученых, работаю щих в рамках данного подхода.

Теперь мы можем ответить на вопрос о том, что есть теория деятельности: это результат процесса пе рехода от схемы на рис. 1 к схеме на рис. 3.

Важно осознавать и ограничения того понимания развития теории деятельности, которое представил И. Энгестрём.

Вопервых, здесь значительно сглажен тот факт, что исходное понятие деятельности было, по сущест ву, проблематичным и открытым для различных ин терпретаций. Это понятие укреплялось и занимало всё более видное положение в работах учеников Л.С. Выготского по мере того, как они отстаивали его научные традиции и боролись с теми, кто усмат ривал в особом внимании к культуре и знаковому

Рис. 1. Модель опосредствованного действия, представленная Л.С. Выготским (A), и одна из ее современных типичных версий (B)

Рис. 2. Структура системы деятельности человека

Рис. 3. Взаимодействие двух систем деятельности -- модель «третьего поколения» теории деятельности

Для спасения парадигмы (и самих себя) последователи Л.С. Выготского подвели под свою психологию но вое основание -- понятие предметной деятельности. Термин «предметный» был чрезвычайно уместен, поскольку обнаруживал двусмысленность, подразу мевая, с одной стороны, материальное взаимодейст вие с предметами, а с другой -- взаимодействие «окультуренного» субъекта с концептуализирован ным предметом, помещенным в социальноистори ческий контекст (знаковое опосредствование, таким образом, выставили за дверь и впустили обратно че рез окно). Однако понятие деятельности могло вы полнять эту роль только постольку, поскольку его смысл был существенно неоднозначным.

Вовторых, результатом работы И. Энгестрёма является представление теории деятельности в виде модели систем деятельности. Российских же осново положников деятельностного подхода, повидимому, интересовала не столько теория деятельности как та ковой, сколько привлечение понятия деятельности для объяснения чегото еще -- в широком смысле на шего места в мире, природы сознания или личности.

Главной их идеей было то, что деятельность -- это фундаментальное объяснительное понятие в филосо фии и психологии, поскольку оно является централь ным понятием в любой жизнеспособной философ ской антропологии. И источником вдохновения для них, несомненно, были идеи Маркса, изложенные в «Тезисах о Фейербахе» (1845) и «Экономическофи лософских рукописях» (1844). Утверждение, что че ловеческие существа деятельны, не стоит восприни мать просто как эмпирическое наблюдение. Ни один философ никогда не отрицал, что люди действуют. Скорее, значимость этого утверждения кроется в его трансцендентальном значении, т. е. в том, что оно от носится к сущности и возможности мышления и его отношения к миру. Наибольший вклад в разработку этой идеи внес Эвальд Ильенков [см.: 1, 3]. деятельностный философский психика реальность

В противоположность картезианской и эмпирист ской концепциям Э.В. Ильенков считает, что деятель ность является предпосылкой самой возможности ра зума (mind). Посредством активного взаимодействия с реальностью мы преобразуем природу, наделяя ее смыслом. Мир, с которым мы сталкиваемся в восприя тии, перестает быть жестокой внешней реальностью и становится пространством значений и ценностей. Мы видим результат и смысл собственной деятельности, что, в свою очередь, создает новые потребности и стремления, порождает дальнейшую активность, еще более изменяющую мир, который затем сталкивает нас с новыми потребностями и перспективами. Ины ми словами, деятельность объективируется в окружа ющем мире, а мир побуждает к деятельности. Наше от ношение к миру с самого начала является норматив ным или рациональным, т. е. мир представляет собой пространство оснований (reasons) для убеждений и действий, и быть способным к мышлению означает быть способным ориентироваться (to navigate) в этом пространстве. Эта способность, в свою очередь, не яв ляется врожденной, но развивается и поддерживается посредством образования (Bildung), т. е. окультурива ния. По мере того как мы присваиваем подлинно чело веческие формы деятельности, в которых проявляется разумность, мы становимся существами, способными руководствоваться разумом -- людьми в полном смыс ле этого слова. Люди, таким образом, являются под линно социальными существами, поскольку их статус разумных существ, личностей обязан присвоению культуры.

Таким образом, мы приходим к выводу, что науч ная традиция теории деятельности складывается из двух направлений. Для приверженцев первого на правления деятельность является фундаментальной объяснительной категорией, заключающей в себе ключ к пониманию природы и возможности психи ки. Наиболее ярким представителем этого направле ния является, вероятно, Э.В. Ильенков, однако оно нашло свое воплощение не только в философских позициях. Эта система взглядов создавалась с тем, чтобы лечь в основу жизнеспособной, практически осуществимой психологии, -- той, которую стремил ся разработать А.Н. Леонтьев [2]. Но затем из работ Леонтьева развивается второе направление, суть ко торого заключается главным образом в попытке вы работать метод моделирования систем деятельности и намерении сделать более простым не только пони мание, но и практику. В этом смысле теория деятель ности представляет собой способ моделирования из менений организации (organizational change).

Я не единственный, кто решился провести подоб ное различение между двумя направлениями в теории деятельности. Виктор Каптелинин также пишет об этих различиях в своей последней статье [5]. Однако когда я говорю об этом разграничении, люди склонны воспринимать мои слова так, как если бы я утверждал, что первое, философское, направление является на стоящей теорией деятельности, а второе куда менее интересно. А так как в рамках первого направления рассматриваются, скорее, абстрактные философские вопросы, то я становлюсь мишенью для обвинений в бесплодном умствовании. Это, однако, не вполне справедливо. Мне кажется, мы не должны упускать из виду первоначальный смысл теории деятельности, и в том, чтобы этого не произошло, заключается моя глав ная задача. Я против такого понимания, что первое на правление перешло во второе, и против того, чтобы первое воспринималось людьми исключительно как предтеча второго. Этот момент представляется мне чрезвычайно важным, поскольку, на мой взгляд, суще ствует огромная разница в стиле мышления между те ми, кто использует теорию деятельности для понима ния изменений организации, и такими мыслителями, как Э.В. Ильенков (и не только потому, что он был бы разочарован значительным сокращением марксист ского обрамления теории деятельности, которое было для него так важно).

Позвольте мне объяснить. Я думаю, что Э.В. Иль енков не одобрил бы того увлечения схематизацией деятельности, которая столь явно просматривается в вездесущих треугольниках, характерных для второго подхода. Он, вероятно, одобрил бы их за эвристич ность, но предостерег бы от их абсолютизации -- т. е. от того, чтобы эти модели обрели самостоятельную теоретическую ценность. Нет ничего неправильного в том, чтобы использовать нечто вроде этих схем для лучшего понимания тех взаимосвязей, которые вы пытаетесь изучать. Но вы с самого начала должны осознавать ограниченность модели как таковой. Не обходимо искать «противоречия» не только в рамках того содержания, которое раскрывает перед вами мо дель, но и между самой моделью и этим содержани ем. В конце концов, модель -- это всего лишь еще од но орудие или инструмент. И это относится к любой модели человеческой деятельности, которая может возникнуть в рамках деятельностного подхода. Как говорит И. Энгестрём, чтобы понять любое сложное взаимодействие, необходимо рассматривать его по крайней мере с двух точек зрения -- теоретика, ис следующего взаимодействие извне, и участника вза имодействия (разумеется, у участников могут быть разные точки зрения на проблему). Необходимо пы таться проникнуть в систему, чтобы увидеть, как ве щи выглядят с точки зрения разных действующих субъектов (agents), и понять те силы, которые влия ют на их восприятие и действия. Для достижения этой цели следует привлечь любые орудия, адекват ные задаче, однако нужно также уметь абстрагиро ваться от собственных изысканий и оценивать их критически. Выход на самокритическую дистанцию и есть само сердце человеческой деятельности, осно ва нашей разумности (рациональности). И это осо бенно важно понимать в случае, когда предметом изучения становится деятельность. Мораль заклю чается в том, что мы должны соблюдать крайнюю ос торожность по отношению к таким стабильным структурным репрезентациям там, где на самом деле присутствует динамизм, постоянное движение, ре флексивность и преобразование.

Если мы допустим, что существуют два основных направления внутри деятельностного подхода, то вполне естественно представить их взаимоотноше ние следующим образом: первое направление образу ет собой теоретическую базу, с опорой на которую в рамках второго направления решаются различные проблемы концептуального характера. Тем не менее следует быть более осторожными по отношению к та кой трактовке. Вспомним недавний спор о сущности объекта деятельности [4, 5]. Предпосылкой этой дис куссии послужила недостаточная теоретическая обоснованность позиции объекта в треугольнике. Это является следствием того, что треугольник репрезен тирует динамическую систему, ибо мы знаем, что со временем объект деятельности видоизменяется.

Если мы обратимся к основателям теории дея тельности, поможет ли это нам в разрешении про блемы? На мой взгляд, это только усложнит ситуа цию вследствие известных трудностей с разграниче нием объекта и предмета. В русском языке, как и в немецком, существует два слова для обозначения объекта: собственно «объект» -- термин, обычно противопоставляемый термину «субъект» и имею щий коннотацию «быть чемто внешним, предельно объективным», и «предмет» -- термин с коннотаци ей, подразумевающей «мысленно представленный объект» -- объект исследования, находящийся в про странстве намерения и цели. Что же из этого мы должны иметь в виду, когда речь заходит о модели ровании систем деятельности?

Не думаю, что мы далеко продвинемся в разреше нии данной проблемы, если станем обращаться к фи лософским основам теории. По правде говоря, как раз противоположное действие мне кажется пра вильным. Мы имеем дело с ситуацией, в которой по верхностные рассуждения приведут к большему ре зультату. Дело в том, что в английском языке термин «объект деятельности» является весьма неопреде ленным и может иметь по крайней мере два значе ния. В первом, наиболее распространенном случае он означает замысел или цель деятельности. Напри мер, конечная цель (object) того, что мы делаем в данный момент, заключается в том, чтобы достичь более ясного понимания настоящего положения и будущих перспектив теории деятельности. В этом смысле обозначение конечной цели деятельности (object of activity) является одним из вариантов от вета на вопрос: «Чем вы сейчас заняты?» Во втором случае значение термина не столь очевидно: в этом смысле объект деятельности -- это то, по отношению к чему совершается деятельность субъекта. Нам ста нет понятней второе значение термина, если мы представим себе процесс придания формы какому либо материалу: к примеру, объект деятельности плотника или столяра -- это кусок древесины. В этом же смысле объект нашей деятельности в данный мо мент -- теория деятельности. В тех случаях, когда объект является умственным, мы можем говорить о «предмете» нашей дискуссии (subject of our discus sion). «Предмет» в этом смысле используется подоб но слову «subject» в английском языке, хотя мы должны отдавать себе отчет в том, что те два смысла термина «объект деятельности» в английском языке, которые я упомянул, не соответствуют разграниче нию «объекта» и «предмета» в русском.

Моя точка зрения заключается в том, что как толь ко мы осознаем эту существующую в английском дву смысленность относительно слова «объект», всё вста нет на свои места. Мы можем охарактеризовать объ ект чейто деятельности в первом смысле: посредст вом указания на то, чего человек хочет добиться в итоге. Задаваться таким вопросом всегда полезно. В то же время иногда бывает полезно узнать, в чем заключает ся объект деятельности, имея в виду второй его смысл, т.е. над чем конкретно человек работает, по от ношению к чему осуществляется его деятельность. Но зачастую ответа на вопрос об объекте деятельности просто нет. И вовсе не потому, что объект деятельно сти трудноуловим, как заключают некоторые теорети ки, а потому, что для многих видов деятельности этот вопрос не вполне применим. Если ктонибудь спро сит: «Каков был объект Октябрьской революции?», мы можем ответить на этот вопрос, только если пере фразируем его следующим образом: «Какие результа ты преследовались в этой революции?», «Чего ожида ли те, кто ее делал?» Но если мы попробуем перефра зировать его, исходя из второго значения слова «объ ект» (т. е. к чему применяется деятельность), то у нас ничего не выйдет: к массам? к всемирной истории? экономике? Здесь не может быть ответа, и, помоему, стремление его непременно найти как раз и представ ляет собой бесплодные умствования.

Поэтому, как мне кажется, недавний спор об объ екте деятельности с точки зрения второго направле ния теории деятельности выглядит как серьезная те оретическая проблема, в то время как на самом деле ею не является, а поиск решения псевдопроблемы через обращение к первому, исходному направлению только усугубляет положение вещей. Я говорю обо всем этом, чтобы показать, насколько важно не отно ситься к двум направлениями теории деятельности предвзято, свысока. Мне хочется особо акцентиро вать необходимость полноценного, открывающего возможности для самокритичного диалога между представителями разных взглядов в рамках научной традиции деятельностного подхода, поскольку имен но в таком диалоге в действительности заключено будущее теории деятельности.

Литература

1. Ильенков Э.В. Диалектика идеального // Ильенков Э.В. Искусство и коммунистический идеал. М., 1984.

2. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.

3. Bakhurst D. Consciousness and Revolution in Soviet Philosophy. Cambridge, 1991.

4. Foot K.A. Pursuing an Evolving Object. MCA. 2002. Vol. 9. № 2.

5. Kaptelinin V. The Object of Activity: Making Sense of the SenseMaker. MCA. 2005. Vol. 12. № 1.

6. Lektorsky V.A. (ed). Activity: The Theory, Methodology and Problems. Orlando; FL; Helsinki; Moscow, 1990.

7. Russian Studies in Philosophy. The Concept of Activity: A Revaluation, Summer 1997.

8. Russian Studies in Philosophy. The Potential of ActivityTheory, Fall 2001.

Аннотация

Нередко теорию деятельности считают самым важным наследием советской философии и психоло гии. Но что такое теория деятельности? В настоящее время общепринятым на Западе является понима ние теории деятельности, представленное Ирье Энгестрёмом: он прослеживает три стадии становления теории -- от первоначальных идей Л.С. Выготского, через формулирование А.Н. Леонтьевым фундамен тальной структуры деятельности, к только появляющемуся «третьему поколению» теории, которое пы тается инкорпорировать различия, дискурсы и диалоги в общую схему. Работы И. Энгестрёма оказались чрезвычайно влиятельными (в особенности хорошо известные треугольники, используемые им для со здания наглядной модели деятельности и «систем деятельности»). Своей жизнеспособностью совре менная теория деятельности во многом обязана именно ему. Важно, однако, понять связь между совре менными взглядами на теорию деятельности и исходными положениями деятельностного подхода, выдвинутыми его русскими основателями. На Западе теория деятельности воспринимается не столь ко как теория, сколько как метод общественнонаучного исследования сущности систем деятельнос ти. Русские ученые, в противоположность этому, считают понятие деятельности фундаментальной ка тегорией, объясняющей глубинные философские вопросы самой возможности взаимосвязи психики и мира. Например, для такого мыслителя, как Эвальд Ильенков, понятие деятельности является не эв ристическим приемом объяснения эмпирических данных, а трансцендентальной предпосылкой самой связи субъекта и объекта. Подозреваю, что Э.В. Ильенков испугался бы, узнав, сколь всего разного принимают за теорию деятельности сегодня. Для него значимость деятельности заключается в посто янном переходе, преобразовании и трансцендентности субъекта и мира в их взаимосвязи, а это -- про цесс, который противостоит «овеществлению», представлению в виде схемы. В данной статье я рас сматриваю расхождения между разными версиями «деятельностного подхода» и пытаюсь предполо жить, каково будущее этого направления.

Ключевые слова: теория деятельности, современная психология, Э. Ильенков, А.Н. Леонтьев, И. Энгестрём.

It is sometimes suggested that activity theory represents the most important legacy of Soviet philosophy and psychology. But what exactly is activity theory? At present, the canonical version in the West is that offered by Yrjo Engestrom, who traces three stages in the theory's development: from Vygotsky's initial insights, through Leontiev's expression of the fundamental structure of activity, to the stillemerging "third generation" of the theory that strives to incorporate difference, discourse, and dialogue into the basic frame work. Engestrom's work has been enormously influential especially his familiar use of triangles to model activ ity and "activity systems" and the vitality of contemporary activity theory owes much to his contribution. It is important, however, to reflect upon the relation of contemporary views of activity theory to the ideas of the Russian founders of the activity approach. In the West, activity theory has become less as a theory as such, and more a method for socialscientific research into the nature of activity systems. For the Russians, in con trast, the concept of activity represented a fundamental category for the explanation of profound philosophi cal questions about the very possibility of the relation of mind and world. For a thinker like Evald Ilyenkov, for example, the concept of activity is not a heuristical device for explaining empirical data, but a transcen dental precondition of the very relation of subject and object. Ilyenkov would, I believe, be dismayed by much that passes for activity theory today. For him, the significance of activity resides in constant transition, trans formation, and transcendence of subject and world in their mutual engagement, and this is a process that resists reification into schema. In this paper, I explore the disparities between different versions of "the activity approach" and consider whether the future of this tradition might lie.

Key words: activity theory, contemporary psychology, E.V. Ilyenkov, A.N. Leontiev, Y. Engestrom.

Размещено на Allbest.ru