Культура безопасности

Размещено на http://www.allbest.ru/

На правах рукописи

Культура безопасности

Специальность 09.00.13 - религиоведение, философская антропология, философия культуры

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

кандидата философских наук

Фетисова Юлия Витальевна

Омск 2009

Работа выполнена на кафедре философии ГОУ ВПО «Омский государственный педагогический университет»

Научный руководитель: доктор философских наук, профессор Николин Виктор Владимирович

Официальные оппоненты:

доктор философских наук, профессор ПАВЛОВ Александр Валентинович

кандидат философских наук ВЕКЛЕНКО Павел Васильевич

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Курганский государственный университет»

Защита состоится 13 ноября 2009 г. в 13.00 часов на заседании совета по защите докторских и кандидатских диссертаций Д 212.177.03 при Омском государственном педагогическом университете по адресу: 644099, г. Омск, наб. Тухачевского, 14, ауд. 212.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Омского государственного педагогического университета.

Автореферат разослан 13 октября 2009 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат философских наук, доцент Л.А. Максименко

культура безопасность философия

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Возникновение культуры как специфически человеческого способа жизнедеятельности было исторически связано с поиском человеком путей выживания в мире, преисполненном множеством опасностей: освоение планетарного пространства в их неустанном преодолении обернулось для человека конституированием пространства культурного, а с ним и социального. Однако и сам процесс культуро- и социогенеза стал источником генерирования опасностей для человеческого рода, производство которых проявило себя как имманентное социальному и культурному развитию. В итоге, человек оказался обреченным на поиск стратегий обеспечения своего безопасного существования посредством культуры.

Таким образом, проблематика безопасности в контексте форм культурной деятельности человека была актуальной практически всегда. Несмотря на это, специальное ее акцентирование в познающем мышлении началось лишь в ХХ столетии. Две мировые войны и множество локальных, драматическое загрязнение окружающей среды, устрашающие опасности научно-технического прогресса естественно стимулировали развитие теоретических и прикладных изысканий вокруг данной проблематики. Изыскания эти, однако, почти всегда сводились к узкой дисциплинарной области - юридической, политологической, социологической. Фактическое отсутствие единого общезначимого основания в исследованиях безопасности обуславливает высокую актуальность философской рефлексии в данном направлении.

Хотя нельзя сказать, что попытки философского осмысления безопасности отсутствуют вовсе, тем не менее, рефлексия, сфокусированная на глубинных социокультурных основаниях ее как феномена, укорененного в человеческом бытии, предпринималась крайне редко. И хотя доминирование прикладных исследований в рамках данного предметного поля само по себе хорошо объяснимо острым характером проблем безопасности, та же самая причина - насыщенность современной эпохи конфликтами, войнами, социальными потрясениями, манипулятивными влияниями и т.п. - как раз-таки и делает такую углубленную рефлексию чрезвычайно актуальной.

Предпринятое диссертационное исследование было призвано восполнить существующий пробел: его генеральной интенцией стало желание дополнить сложившуюся в научном мире практику узкоспециальных исследований безопасности с их фактуально-описательным характером философско-методологическим осмыслением этого феномена в терминах культуры и ментальности - с выявлением его универсальных оснований и множественных проекций в индивидуальном и коллективном сознании и бессознательном.

В процессе поиска адекватной методологии такого анализа автор пришел к выводу о необходимости введения в этих целях категории «культура безопасности», с тем, чтобы попытаться с ее помощью раскрыть структурные особенности и отразить динамику функционирования безопасности в культуре. Редкие, но все же имеющиеся в научной литературе прецеденты употребления понятия «культура безопасности» позволили обосновать использование ее как методологии исследования социокультурных реалий безопасности на основании широкого междисциплинарного синтеза - преимущественно философско-культурологических, семиотических и политологических идей.

Степень разработанности проблемы. Заявленная тема исследования предопределила необходимость обращения к работам различного характера. Сама постановка проблемы укорененности феномена безопасности в культуре стала возможной на основе анализа философских, культурологических (в том числе, лингвокультурологических и семиотических), политологических, социологических и исторических трудов, в совокупности создавших обширную теоретическую базу исследования. При этом главенствующий в работе культурологический дискурс, инструментарий которого объективно сформирован множеством наук, создал благоприятные предпосылки для междисциплинарного синтеза.

В связи с тем, что понятие «безопасность» сформировалось в области политической рефлексии, наибольшую разработанность проблема безопасности имеет в политической науке. Сфокусированной философской традиции осмысления этого феномена не сложилось: идея безопасности присутствует в истории мировой философской мысли лишь косвенно, проявляясь в контексте осмысления близких, смежных и связанных с нею понятий, - таких, как благо, мера, мир, мужество, свобода, - а также в русле общей проблематики государства и общества. Соответствующие представления были почерпнуты для решения задач диссертационного исследования в трудах Платона, Аристотеля, Эпикура, Сенеки, Эпиктета, Ф. Бэкона, Т. Гоббса, Дж. Локка, Ш.Л. Монтескье, И. Канта, Г.Ф.В. Гегеля, О. Конта, Г. Спенсера, К. Маркса, М. Хайдеггера, П. Тиллиха, Г. Марселя, Н. Аббаньяно, А. Камю.

Как уже оговорено выше, степень научной разработанности проблемы безопасности в области обществоведения и, в частности, политологии, достаточно высока. При этом многогранность феномена безопасности обуславливает более частое его рассмотрение по отраслевому принципу, нежели анализ как целостного явления: учеными выделяются и отдельно исследуются военная, социальная, политическая, экономическая, энергетическая, информационная, культурная и другие виды безопасности (В.В. Бушуев, И.С. Даниленко, А.А. Дремков, Е.А. Ерофеев, Е.Д. Кормишкин, В.В. Серебрянников, Ю.С. Уфимцев и др.).

В противовес обилию специальных прикладных исследований в данной области социального знания (сам факт которого говорит о необходимости обобщающего осмысления этого многообразия), теоретических изысканий здесь относительно немного. Среди известных нам - работы Г. В. Бро и Н.М. Пожитного, М.Ю. Захарова, В.Ф. Молчановского, В.С. Поликарпова, Н.Н. Рыбалкина, Е.А. Тюгашева, но они в основном уделяют внимание безопасности определенного уровня (независимо от того, декларируется это напрямую или нет) - чаще всего безопасности социума. Практически отсутствуют исследования, которые были бы обращены к явлению безопасности вообще - как мотивирующему фактору человеческого бытия, его непреходящей интенции. «Безопасность» в работах многих авторов отождествляется с «национальной безопасностью», проблемы которой принадлежат плоскости прикладной политики. Отсутствует терминологический аппарат, необходимый для описания безопасности как социально-культурного феномена, укорененного в человеческом бытии, способный зафиксировать его структурные особенности и отразить динамику функционирования в культуре.

Между тем, факт того, что устремление к безопасности составляет неотъемлемый и неизменно актуальный аспект бытия человека диктует необходимость поиска его общих оснований и объяснения специфики конкретного развертывания в культуре. Симптоматично, что в ХХ веке проблематика культуры вышла на ведущие позиции исследовательских интересов философов, лингвистов, социологов. В связи с этим было введено различение между теориями «акультурными» и «культурными» (Ч. Тэйлор), то есть рассматривающими всякий аспект человеческого бытия как укорененный в различных культурах.

Наряду с тематизацией культуры, в ХХ веке произошла активная тематизация языка, и в 30-е годы на первый план в исследованиях культуры вышел семиотический подход, у истоков которого стояли на Западе - Э. Кассирер, Г. Гадамер; у нас - ученые Тартуско-Московской семиотической школы (В.В. Иванов, Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский). Рассмотрение всего разнообразия культурных феноменов сквозь призму языка стало доминантой зародившегося в ХХ веке структуралистского мы-шления (Р. Барт, Ж. Лакан, М. Фуко и др.). Наконец, в философии культуры выделился собственно лингвистический пласт проблем, одной из важнейших составляющих которого стал термин «концепт» (Ж. Делез и Ф. Гваттари, А.А. Григорьев, С.С. Неретина, Ю.С. Степанов и др.). Характерно, что в конце ХХ века было достигнуто понимание того, что первичным основанием всех феноменов культуры являются законы смыслообразования, а сама культура представляет собой смысловую систему (А.А. Пелипенко и И.Г. Яковенко). Поэтому, понятый как единство процесса и результата смыслообразования, термин «концепт» оказался актуальным для осмысления происходящих в культуре процессов.

В конце 60-х годов ХХ века в недрах западной культурной антропологии сложилась эпистемологическая установка «культуроцентризма», указавшая на необходимость углубленной рефлексии над культурными основаниями социально значимых явлений (Р. Джонсон, Р. Хогарт, С. Холл и др.). Несмотря на то, что безопасность несомненно относится к числу таковых явлений, культуроцентризм в ее исследовании остается малоосвоенным направлением как в западной, так и в отечественной социогуманитарной мысли.

Так, в западной политической науке в 70-х годах прошлого века была сформулирована парадигма «стратегической культуры» (К. Грэй, П. Катценштейн, Дж. Снайдер, Д. Хоулетт и Дж. Гленн и др.), в рамках которой исследовалось влияние социокультурных факторов на поведение государств в сфере безопасности. В свою очередь, в российской науке известно обширное социологическое исследование культуры безопасности, осуществленное известным ученым, директором Института социально-политических исследований РАН, заведующим кафедрой социологии безопасности МГУ В.Н. Кузнецовым. В.Н. Кузнецов считает культуру безопасности явлением современности, рассматривая этот феномен исключительно в институциональном аспекте и связывая его формирование с институциональными преобразованиями ХХ - начала ХХI веков. Еще один прецедент научного обоснования понятия «культура безопасности» содержится в работах В.В. Чебана, который исследовал с позиций социальной философии специфику культуры национальной безопасности России. Однако исследовательские результаты работ данного ученого не претендуют на всеобщность, будучи ограничены четко определенным - российским социокультурным контекстом.

Таким образом, в науке не зафиксировано понимание культуры безопасности как интегрального сегмента человеческой культуры на всех этапах ее развития. Данный феномен не определен в терминах производства смыслов как ключевой характеристики культуры, хотя очевидно, что оно предшествует конкретным институциональным практикам, является их основой. Вопрос о возможности выявления более или менее универсальных (не связанных с конкретным социальным контекстом) оснований и закономерностей воспроизводства феномена безопасности является открытым как в западной, так и в отечественной науке.

Основная проблема исследования состоит в неразработанности в философии и других гуманитарных науках феномена безопасности с точки зрения его укорененности в культуре. Она может быть конкретизирована в следующих вопросах: В чем сущность и специфика безопасности как социально-культурного феномена? Каковы структурные особенности ее функционирования в культуре и в чем состоит динамическая сторона этого процесса?

Цель диссертационного исследования. Теоретико-методологический анализ социокультурного феномена безопасности, его укорененности в культуре с точки зрения смысловой структурированности и динамичности.

Данная цель обусловила необходимость решения следующих задач:

- зафиксировать методологические проблемы в исследовании и определении безопасности и продемонстрировать эвристическую значимость анализа этого феномена сквозь призму культуры;

- показать продуктивность трактовки безопасности как культурного концепта и обосновать введение на этой основе понятия «культура безопасности», разработать его определение;

- исследовать структурные особенности семиотизации концепта «безопасность» и предложить базовую структурно-семиотическую модель культуры безопасности;

- проанализировать эволюцию культуры безопасности в локальном контексте западной культуры, зафиксировать закономерности ее динамики;

- разработать базовую типологию культуры безопасности на основании специфики структурных уровней.

Методологические основания диссертационного исследования.

Разноплановость базовых категорий диссертационной работы - «культуры» (общефилософская категория) и «безопасности» (понятие, сформировавшееся в рамках политической рефлексии) предопределили необходимость методологического синтеза. При этом общей методологической основой стала установка культуроцентризма и системный подход, позволивший рассматривать культуру безопасности в ее целостном бытии, анализировать составные компоненты и характер их связи. Для решения поставленных задач также использовались:

- понятия «категория культуры» (А.Я. Гуревич) и «концепт культуры» (Ю.С. Степанов), дающие методологическую возможность рассматривать безопасность как культурный концепт;

- диалектический метод, позволивший описать культуру безопасности как диалектическую систему;

- смыслогенетическая концепция культуры А.А. Пелипенко и И.Г. Яковенко;

- идеи структурализма и постструктурализма;

- разработанные в семиотике принципы постижения смыслов, интерпретации знаков и значений;

- исследования в области философии, политологии и социологии, посвященные проблематике безопасности.

Научная новизна исследования:

1) зафиксирована общая специфика безопасности как идеи, функционирующей в рамках человеческой культуры;

2) показана продуктивность трактовки безопасности как культурного концепта с точки зрения уяснения структурных и динамических моментов ее функционирования в качестве языковой (смыслопорождающей) реальности;

3) обосновано введение понятия «культура безопасности» как теоретико-методологического инструмента анализа концепта «безопасность» - его структурированности, контекстуальности и процессуальности в культуре;

4) осмыслена семиотическая составляющая оформления деятельности по обеспечению безопасности: выявлены структурные условия семиотизации концепта «безопасность» и базовая (вне локальных преломлений) семиотическая модель культуры безопасности, структурирующая смысловое поле поведенческих и деятельностных практик (процессуальную сферу);

5) предложена типология культуры безопасности на основании специфики структурных уровней, выявленной в процессе анализа ее исторической эволюции в рамках западной культуры.

Научная новизна исследования конкретизируется через следующие основные положения, выносимые на защиту:

1. Безопасность суть состояние целевое - не существующее объективно, но осознаваемое и оцениваемое сообразно идеальному образу в сознании индивидуального или коллективного субъекта. Идея безопасности имманентно направлена на формирование идеального образа действия. Поэтому классическому пониманию безопасности как состояния целесообразно противопоставить ее понимание как идеала, к которому деятельностно стремится человек и образуемые им формы общежития, причем процесс этот всегда опосредуется культурой.

2. Безопасность как культурно-значимый и в культуре укорененный феномен не обладает четко фиксированным понятийным значением «тотального охвата», но должна быть понята как культурный концепт, что позволит анализировать ее смыслы в их «вписанности» в культуру. Концепт «безопасность» - это функциональная смысловая целостность, содержательно воплощающаяся в структурном комплексе интуитивных, символически-образных и понятийно-дискурсивных представлений, сфокусированных на проблематике выживания и обеспечения благоприятных условий жизни человека.

3. Культура безопасности как теоретико-методологический инструмент анализа социокультурных оснований безопасности суть динамическая по содержанию (методологически акцентирует пространственно-временную контекстуальность), но относительно стабильная по структуре (методологически выявляет семиотическую структурированность) система репрезентаций концепта «безопасность», результирующая в общественной практике, которая эволюционирует вместе с этой системой (методологически фиксирует деятельностное воплощение, процессуальность).

4. Репрезентация концепта «безопасность» в культуре осуществляется через: знаки и символы опасности как маркеры уязвимости (аспект ориентация); знаки и символы безопасности как маркеры силы; поведенческие и деятельностные установки, обозначающие направление движения от символической уязвимости к символической силе (аспект мобилизация).

5. Как интегральные части структуры культуры безопасности, этика и идеология безопасности семиотически актуализируются через «встраивание» ценностных коннотаций и идеологизацию маркеров уязвимости путем преобразования их в маркеры «чуждости» и враждебности.

6. Неотъемлемый элемент семиотической модели культуры безопасности - дистанцирование (территориальное, социальное, личностное) - задача, которую ставит и решает идеология безопасности. Идеал дистанцирования - безграничность (идеологический аналог безопасности). Безграничность может пониматься двояко: в смысле полной закрытости границы (ее отсутствия как зоны взаимоперехода) и в смысле трансграничности (отсутствия границы как ограничителя).

7. В плане типологии структурных уровней культура безопасности в деятельностном аспекте имеет тенденцию проявлять себя либо как охранительная (защитная), либо как превентивная (предупредительная). В аспекте идеологии безопасности выделяются типы интерналистски и экстерналистски ориентированной культуры безопасности, в зависимости от предпочитаемого типа достижения безграничности - по типу отсутствия границы как линии взаимоперехода или трансграничности. На уровне аксиологии безопасности различаются этатистская культура безопасности - основанная на макроэтике (акцент на «выживании» и благополучии абстрактной общности - государства, общества, нации, класса, религии и т.д.) и антропоцентристская - основанная на микроэтике (акцент на человеке).

Теоретическая и практическая значимость работы.

Исследование имеет теоретическое значение в контексте развития методологической базы философского осмысления безопасности, обогащения теоретических подходов к анализу данного феномена. Оно открывает путь для прикладных, в том числе компаративистских, исследований безопасности применительно к контексту разных культур. Результаты работы могут быть использованы при подготовке учебных курсов и спецкурсов по философии культуры, социальной философии, философской, социальной и культурной антропологии. В практическом плане работа может быть также использована при разработке рекомендаций и концептуальных подходов в области обеспечения безопасности.

Апробация диссертационного исследования. Диссертация обсуждена на кафедре философии Омского государственного педагогического университета и рекомендована к защите. Основные положения и результаты диссертационного исследования были изложены в ряде публикаций и выступлений: в рамках Региональной студенческой конференции «Современные политические и технические вызовы ядерному нераспространению: ответственность и интересы России» (Новосибирск, 2006); Международной научной конференции «Исследования мира и миротворческий дискурс в системе образования» (Томск, 2007); Международной научно-практической конференции «Русский вопрос: история и современность» (Омск, 2007); Международной научной конференции «Глобализм и гуманизм. Международный день философии ЮНЕСКО в Кузбассе-2007» (Кемерово, 2007); Международной научной конференции «Nuclear Safeguards and Non-Proliferation» (Испра, Италия, 2007); Сибирской научной конференции «Соединенные Штаты Америки: итоги века; вступая в новый век» (Томск, 2008); Всероссийской научной конференции «Реальность. Человек. Культура: религия и культура» (Омск, 2008). Апробация исследовательских результатов была также проведена в ходе руководства автором междисциплинарным исследовательским проектом «Формирование новых подходов к режиму ядерного нераспространения» (Томск, 2007-2008) по гранту Шведского управления радиационной безопасности (Swedish Radiation Safety Authority). По теме диссертации сделано двенадцать публикаций.

Структура и объем работы. Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав (первая из двух, вторая из трех параграфов), заключения и списка литературы, включающего 177 наименований (из них 8 на английском и 2 на французском языке). Специфика конструирования работы заключается в том, что в первой главе параллельно осуществляется концептуализация феномена культуры безопасности и предлагается общая методология анализа этого феномена, которая содержательно конкретизируется в первом параграфе второй главы. Содержанием двух последующих параграфов этой главы становится апробация разработанной методологии на материале западной культуры. Диссертация изложена на 161 странице.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность темы исследования, анализируется степень ее разработанности, формулируется цель и задачи исследования, обозначаются теоретическая и методологическая основа диссертации, характеризуется ее научная новизна, теоретическая и практическая значимость.

В первой главе «Культура безопасности: общая концептуализация» формируется теоретико-методологическая база исследования, обосновывается продуктивность анализа безопасности сквозь призму культуры, рассматриваются принципы, методы и подходы, которые могут быть использованы для такого анализа. Определяются базовые категории диссертационного исследования, осуществляется их философский анализ. По итогам главы формулируется определение понятия «культура безопасности» и намечается путь для раскрытия его методологической продуктивности.

В первом параграфе «Теоретико-методологические основания анализа безопасности в ракурсе культуры» определяется общая концепция исследования и доминирующие подходы, в рамках которых данное исследование будет проводиться. Первым шагом в этом направлении является уточнение ключевых характеристик культуры, среди которых автор выделяет ее коллективный, ценностно-нормативный и преобразовательный характер, «надбиологичность», целенаправленность, транслируемость, символичность (знаковость) и плюралистичность.

Представив панораму существующих затруднений в определении безопасности, автор обращается к поиску причин этих затруднений в культурной плоскости проблематики. Фиксируются различия в понимании безопасности, обусловленные разностью лексем и породивших их культурных контекстов. Кратко обозрев вехи философского осмысления языкового пласта культуры в ХХ веке, автор закрепляет в работе положение, согласно которому культура является, прежде всего, словесно-языковым феноменом. Отмечается продуктивность привлечения к анализу (пост)структуралисткой методологии, в особенности коннотативной семиологии Р. Барта и концепции «знания-власти» М. Фуко. В их ракурсе, с учетом социальной и культурной значимости исследуемого феномена, становится очевидным, что «безопасность» - это не объективная характеристика некого состояния, но результат употребления этого слова в совокупности разнообразных дискурсов: иначе говоря, семиотическое конституирование дискурса безопасности продуцирует это понятие.

Стремясь избежать крайностей тотальной деконструкции, характерной для постмодернизма, автор ищет и возможность трансцендентального решения проблемы поиска культурных оснований безопасности, которое усматривается им в опосредуемых культурой процессах порождения (в т.ч. семиотизации, репрезентации и трансляции) смысла. Эта посылка находит опору в смыслогенетической концепции культуры А.А. Пелипенко и И.Г. Яковенко, разделяемой автором.

Наконец, еще одним важным отправным пунктом наших теоретических построений становится обоснование необходимости трактовать безопасность в качестве культурного концепта. В отличии от понятия, которое претендует на исчерпывающую полноту определения предмета и не терпит многозначности, концепт - это точка пересечения различных смысловых уровней рассматриваемого предмета. Определяемый лингвокультурологами и философами как «многослойная структура смысла», «эволюционно-семиотический ряд» (Ю.С. Степанов), «неразделимость конечного числа разнородных составляющих» (Ж. Делез и Ф. Гваттари), «единство процесса и результата смыслообразования» (А.А. Григорьев) и «анаксагорова гомеомерия, чреватая любыми воплощениями» (он же), концепт является преломлением всех видов знаний о явлении - эмпирических, эмоционально-оценочных, рациональных, алогичных и т.д., - что соответствует общей специфике идеи безопасности, проявляющейся в сознании в комплексном сочетании интуитивных, ассоциативных, символических и понятийных представлений, прототипических моделей поведения и мотиваций, организующих определенную последовательность мыслей, желаний, чувств.

Автор подчеркивает, что, как «культурный концепт», или «культурная универсалия» (А. Вежбицкая, А.Я. Гуревич), «безопасность» присуща человеческой культуре на всех этапах ее истории: культура и возникла как форма реализации первичной потребности человека в выживании и обеспечении безопасных условий бытия, сохранив эту потребность актуальной на всем протяжении своего развития, но по-разному реализуя ее в разных пространственно-временных отрезках. «Безопасность» не обладает фиксированным понятийным значением «тотального охвата», но являет собою скорее символ обширного смыслового поля, организующего способ видения данной проблематики, удерживающего ее единство и «вписывающего» это знание в культуру.

В результате, в противовес имеющимся попыткам определить безопасность как понятие предлагается следующая трактовка безопасности как концепта: культурный концепт «безопасность» - это функциональная смысловая целостность, содержательно воплощающаяся в структурно упорядоченном комплексе интуитивных, образно-символических и понятийно-дискурсивных представлений, сфокусированных на проблеме выживания и обеспечения благоприятных условий жизни человека. Подчеркивается, что такое понимание предполагает, с одной стороны, вариативность содержательных составляющих, а, с другой, единство их смысловой структуры.

Указанные теоретико-методологические предпочтения позволяют автору сформулировать свои исходные посылки рассмотрения безопасности в ракурсе культуры. Культура безопасности, понимаемая как сила, репрезентирующая концепт «безопасность» в социуме и создающая стимулы для действия субъектов в этой сфере, видится продуктивной как инструмент анализа функционирования концепта «безопасность» в культуре с точки зрения его:

- структурированности (семиотического строя в культуре),

- процессуальности (воплощения в поведенческих стратегиях, общественной практике и институциональных порядках)

- контекстуальности (разности идейно-смысловых интерпретаций и институциональных проявлений в различных локальных контекстах).

Второй параграф «Разработка понятия «культура безопасности» посвящен концептуализации этого ключевого в нашем исследовательском контексте понятия. В целях закрепить в работе рамочное представление о «культуре безопасности» автор отмечает три органично сочетающиеся возможности его толкования - как вертикального сечения культуры, пронизывающего все ее уровни; как специализированного функционального ее сегмента; и как системы «критериев качества» в оценке осуществления требуемых функций / (видов) деятельности.

Далее приводится обзор существующих в науке подходов к пониманию культуры, каждый из которых проецируется на разрабатываемый понятийный конструкт. Авторское самоопределение начинается с обращения к двум базовым дилеммам в определении культуры (универсализм-партикуляризм; номинализм-реализм), в которых автор отдает предпочтение партикуляризму и реализму, подчеркивая, что культура безопасности - это пространственно-временнбя переменная, «вписанная» в конкретный культурно-исторический и социокультурный контекст, и, вместе с тем, полагая данный феномен в качестве общечеловеческой реальности, ценностно-деятельностного модуса объективно всеобщего характера.

Проанализировав возможности интерпретации «культуры безопасности» в рамках нескольких ключевых перспектив, автор отмечает особую продуктивность для концептуализации искомого понятия «традиционных» деятельностного и ценностного, а также семиотического подходов. Подтвердив оговоренную ранее приверженность смыслогенетической концепции культуры, равно как и полагание безопасности культурным концептом, автор предлагает понимать под «культурой безопасности» деятельность по производству и восприятию культурных смыслов концепта «безопасность» в виде идеально-ценностных целей и их последующей реализации в общественной практике.

Как ключевые культурные практики, опосредующие процессы производства и восприятия смыслов, рассматриваются семиотизация (закрепление смыслов в знаковых системах) и репрезентация. Следуя подходу Ч. Пирса, конкретизированного С. Холлом, под репрезентацией в работе понимается процесс, посредством которого субъекты культуры используют язык (как совокупность всех знаковых способов вербальной и невербальной коммуникации) для производства смыслов (значений). «Смысл» и «значение» разводятся в соответствии с позицией, предполагающей существование значений в сфере культурных объективаций, в противовес локализованности смыслов в ментальной сфере субъектов. Чаще используя в работе понятие «смысл», автор понимает его как факт сознания, становящийся посредством семиотизации и репрезентации фактом культуры (культурным смыслом).

В соответствии с таким пониманием в работе утверждается, что культура безопасности возникает там и тогда, где и когда появляется способность сознания к семиотизации и репрезентации проблемы безопасности. Результатом этих процессов становится выстраивание интегрированной системы знаков и символов, в рамках которой человек и общество начинает думать, говорить, писать и т.д. о том, что составляет его понимание безопасности. Через данную систему формируется собственно общественная практика - поведенческие и деятельностные алгоритмы, ценностные ориентации, институты.

Поскольку речь идет не просто о совокупности, а о системе репрезентаций, структурно связанных между собой, при построении концепции автор востребует системный метод. В данном контексте отмечается, что пестрая и вариативная реальность репрезентаций образует элементный состав (динамическую составляющую) системы культуры безопасности, в то время как уяснение момента семиотического структурирования (структурных закономерностей семиотизации) способно обеспечить понимание основы, обеспечивающей постоянство функционирования этой системы.

Таким образом, в соответствии со сформулированной в прошлом параграфе теоретико-методологической программой, полным определением культуры безопасности становится: динамическая по содержанию (дает представление о пространственно-временной контекстуальности), но относительно стабильная по структуре (выявляет семиотическую структурированность) система репрезентаций культурных смыслов концепта «безопасность», результирующая в общественной практике, которая эволюционирует вместе с этой системой (описывает деятельностное воплощение, процессуальность).

Вторая глава «Структура и динамика культуры безопасности» посвящена прояснению структурных и динамических моментов функционирования концепта «безопасность» в культуре. По итогам главы предлагается типологизация структурных уровней культуры безопасности на основе выявленных закономерностей ее динамики в контексте западной культуры.

В первом параграфе «Структурно-семиотическая модель культуры безопасности» анализируется структура культурного концепта «безопасность» и ее отражение в общем семиотическом строе культуры безопасности. В заключение параграфа фиксируется базовая семиотическая модель последней, структурирующая смысловое поле ее процессуальной сферы.

В мире, где действует принцип дуального смыслополагания, культура предстает пространством смысловых оппозиций. По мысли автора, бинарное противопоставление заключено также и в структуре культуры безопасности. Оно обнаруживается на всех уровнях смысловой организации концепта «безопасность», которых автор выделяет три, - деятельностном, ценностном и идеологическом. Соответственно, и культура безопасности имеет деятельностный, ценностный (этика безопасности) и идеологический (идеология безопасности) уровни.

За основополагающий уровень концепта «безопасность» принимается уровень деятельностный. Обоснованию такой позиции служит рассмотрение общей специфики идеи безопасности, которая, как обнаруживается в ходе анализа, имеет своими сущностными характеристиками целевой характер и деятельностную направленность (осознается и оценивается сообразно некому идеальному образу будущего, формирует идеальный образ действия). Автор противопоставляет в работе общепринятому пониманию безопасности как состояния более корректное, на его взгляд, ее понимание как идеала, к которому стремится человек и образуемые им формы общежития в целях самосохранения и благополучия, определяя способ их мышления и деятельности.

Отмечается, что, как совокупность «надбиологичеких программ» реализации интенции безопасности, культура безопасности сущностно организована вокруг диалектически связанной оппозиционной пары «опасность - безопасность»: полагание смысла «опасности» имеет место в виду стремления к выживанию и благополучию; но если нет (осознаваемой) опасности, ее отсутствие не приобретает смысла безопасности, но воспринимается как естественное состояние. Поэтому репрезентация концепта «безопасность» в культуре всегда основывается на производстве: 1) знаков и символов опасности (маркеров уязвимости) как характеризующих исходное условие; 2) знаков и символов безопасности (маркеров силы) как целевого состояния; 3) поведенческих / деятельностных стратегий достижения данной цели.

Базисный семиотический план культуры безопасности описывается автором в категориях ориентации - как представления и оценки опасности - и мобилизации - как предписания (силовой) стратегии достижения безопасности. Семантика маркеров уязвимости (опасность, угроза, риск, вызов и т.п.), в которых актуализируются знаки и символы ориентации, настраивает сознание на переход из ориентации в мобилизацию, требующую силового участия (материальная и/или духовная сила).

Автор подчеркивает, что объективно достижимый результат устремления к безопасности - не безопасность (объективно недостижимая), а тот или иной уровень силы. Третий пункт репрезентации предписывает мобилизацию (обретение, накопление, использование) силы как сочетания материальных и духовных способностей, чем обозначается направление движения от опасности к безопасности. Анализ этого пункта интересен с точки зрения уяснения инструментальной специфики культуры безопасности и оценки адекватности ее работы - сопоставления репрезентируемой силы-стратегии (образа действия) с репрезентируемой силой-результатом (образом будущего), а при переходе с дискурсивного на фактологический анализ - также и с образом действительности (оценкой фактического состояния безопасности).

Ценностный уровень культурного концепта «безопасность» понимается как «встраивающийся» в базисный деятельностный. Любое значение - как объективный коррелят смысла - в узком смысле слова является ценностью, а всякая ценность предполагает норму по ее реализации или отвержению, значит, культура безопасности как система производства смыслов и значений - это и система нормативной регуляции. Ориентация фактически всегда является ценностной ориентацией, а мобилизация силы предполагает ценностное обоснование и этическую коррекцию.

Выявляя основания ценностного структурирования концепта «безопасность» - критериев отбора и сортировки ценностей в рамках этики безопасности - автор отмечает, что в данном аспекте ключевой категорией выступает интерес субъекта как носителя культуры безопасности / ее адресата. По линии основных субъектов культуры выстраиваются ценностные дихотомии, воспроизводящие диалектические противоречия: интересы личности - интересы общества, интересы государства («национальные интересы») - интересы человечества. Стремление к безопасности с позиций интересов любого субъекта объективно означает возможность «задеть» интересы безопасности субъекта оппонирующего уровня. Семиотическая актуализация этики безопасности происходит путем «встраивания» ценностных коннотаций - предпочитаемого обеспечения интересов того или иного субъекта: производимые смыслы имеют тенденцию «говорить» об опасном для кого-то, а не опасном вообще, как и силы для (в интересах) кого-то. Ценностное структурирование культуры безопасности (иерархия индивидуалистических, коллективистских и общечеловеческих ценностей) тесно сопряжено с идеологией безопасности.

«Ложное сознание», или идеология безопасности необходима для того, чтобы культура безопасности как поле ценностных и деятельностных смыслов воплотилось в реальное поведение и долговременную деятельность человека и общества, в том числе обеспечиваемую необходимыми для того институтами, прошедшими идеологическую легитимацию. Идеология безопасности понимается автором как механизм формирования общественной солидарности по поводу классификации «опасного», определения целей «безопасного» и средств их достижения.

Автор проецирует на феномен культуры безопасности аксиоматичное положение структурализма об идеологической природе культуры. В ракурсе структурализма идеология понимается как совокупность мифических представлений, воспроизводящихся дискурсивно в форме бессознательных мотиваций. Мифы трактуются автором в духе Р. Барта - как совокупность коннотативных (нерефлексируемых) смыслов, образующих латентный уровень дискурса. Отмечается, что идея безопасности - как деятельностная интенция, сопряженная с ценностным фундаментом, - являет пример чрезвычайно плодородной для идеологического мифотворчества почвы

Фиксируется принципиальная близость идеологии безопасности и политической идеологии: идеологический срез структуры концепта «безопасность» формируется в привязке к архетипной оппозиции «свои-чужие» («друг-враг», по К. Шмитту), обеспечивающей построение идеологической проекции базовой схемы. В результате, знаки и символы опасного являют себя не в идеологически нейтральных маркерах уязвимости, а в маркерах «чуждости» и враждебности. Ориентация идеологически предполагает построение «образа врага», благодаря которому достигается сплочение, интеграция сил - индивидуальных или коллективных - для мобилизации на выполнение предписанной программы поведения / деятельности. Идеологическая конкретизация третьего элемента схемы обозначается в работе как «дистанцирование» (установление границы - реальной или символической - относительно «врага»). Дистанцирование - задача мобилизации, которую ставит идеология безопасности. Ее средство: агональность - борьба с врагом в той или иной форме. Для обозначения идеологизации второго элемента семиотической схемы автор вводит понятие безграничности (идеологический «аналог» безопасности) как главного ориентира идеологии безопасности, ее идеала.

Итоговая семиотическая модель культуры безопасности фиксируется автором следующим образом: Ориентация (опасность, образ врага) - Мобилизация (сила) - Дистанцирование (цель) - Агональность (средство). Интенция безопасности рождается в ситуации наличия (или убеждения в наличии) опасности. Ее смыслополагание (ориентация) происходит при мотивационном влиянии ценностей и направляющем влиянии идеологии, предполагающей мобилизацию для дистанцирования (установления границы), достигаемой через борьбу с врагом в той или иной форме (агональность) и имеющей своим идеалом достижение безграничности. В заключение подчеркивается, что конкретная содержательная специфика данной схемы является проблемной и открытой, так как она зависима от задающих временных (культурно-исторических) и пространственных (социокультурных) параметров. Необходим также учет субъективного фактора - будь то личность, группа или такой сложный социальный субъект, как государство.

Во втором параграфе «Анализ эволюции западной культуры безопасности (Античность - Новое время)» предметом рассмотрения является историческое развитие культуры безопасности, которое в период с Античности по Новое время в значительной степени детерминировалось развитием философского знания. Понимание «безопасности» в качестве не понятия, а концепта позволяет привлечь к анализу гораздо больший, чем принято, историко-философский материал, а разработанная базовая схематика - сделать ряд обобщений относительно характера культуры безопасности разных эпох.

В Античности культура безопасности имела характер «культуры себя» (термин заимствуется автором у М. Фуко, под которым тот понимал усиление внутренних связей с самим собой и повышение значимости отношения к себе). Ориентация на себя предполагала мобилизацию усилий в форме постоянной практики самоанализа и самопознания для выработки рационального оснащения («программ поведения») в целях достижения личной безопасности: для правителей и стражей это - мужество (Платон); для простонародья - автаркия (киники); для средних слоев - атараксия, невозмутимое состояние души (Эпикур); согласно учению стоиков, адресованному высшим классам, - апатия, то есть невосприимчивость к переживаниям, страданиям и страхам.

Культура безопасности Античности как форма личной культуры, образа действия, манеры поведения имела в виду борьбу с внутренними «врагами», работу над собой и самоограничение: идеология безопасности требовала дистанцирования от себя самого, своей несовершенной природы - агональности в преодолении необузданных сил и страстей. Эта культура пропитала стили жизни, оформилась в многочисленные предписания и практики.

Для христианского религиозного мировоззрения, господствовавшего в Средневековье, идея безопасности как личного благополучия не была релевантной: не бренное тело, а бессмертная душа должна была быть главной заботой человека. Аспект ориентации основывался на признании опасностей и бед наказанием за человеческие грехи, исходящими из греховной природы человека. Дистанцирование от забот о теле и текущей жизни было частью «стратегической цели» спасения души, которая предполагала мобилизацию внутренних сил на решение задач духовно-религиозного плана.

Репрезентация безопасности в философской рефлексии Нового времени подчеркивала необходимость мобилизации коллективных усилий для этой цели, акцентировала защитную функцию государства. По Т. Гоббсу, главные угрозы для безопасности человека исходят от других людей (аспект ориентации); только страх за свою безопасность заставляет людей заботиться о взаимной безопасности (толчок к мобилизации): это составило основание государственной конструкции, «легитимное насилие» внутри которой - полиция, суды и т.д. (мобилизация силы) - призвано обеспечивать дистанцирование от угроз. Такая репрезентация предполагала, что только сильное и неограниченное государство могло быть подлинным гарантом безопасности. По своей аксиологии она строилась на жесткой антиномии государства и индивида.

Дж. Локк положил начало утверждению в западном обществе либеральной трактовки безопасности. Первостепенной по значимости стала утверждаться безопасность личности, но встал вопрос о возможности достижения равновесия между безопасностью всех и свободой каждого - определения границ дистанцирования друг от друга, которое позволяло бы каждому максимально реализовывать свою свободу, не угрожая при этом безопасности всех других индивидов. В исследовании делается вывод, что культура безопасности, основанная на классической либеральной идее, не состоялась по объективным причинам: дистанцирование от угроз в рамках общественного целого невозможно без мобилизации силового потенциала государства, а значит, ограничения индивидуальной свободы.

Для немецкой классической философии характерными были нормативистские акценты в репрезентации безопасности. Происходило углубление интеграции в культуру безопасности нормативно-правовой составляющей и институциализации форм дистанцирования через систему правовых отношений. Одновременно укреплялась репрезентация безопасности в увязке с государством. Понимание безопасности как дела, находящегося в его исключительном ведении, стало поистине фактом культуры, а само «государство» - одним из ключевых символов соответствующих систем репрезентаций.

Философы XIX века связывали возможность достижения безопасности человека с идеей развития и прогресса. В позитивизме безопасность была репрезентирована через развитие физических, эмоциональных и интеллектуальных способностей человека, идущее, как считалось, вместе с социальным прогрессом человечества.

Аспект ориентации в опасном по марксисткой концепции дополнился рассмотрением отчуждения во всех его проявлениях в качестве наибольшей угрозы для человека. Безопасность в смысле преодоления отчуждения человека понималась как гарант необратимости прогресса всего общества. В мобилизационном аспекте - утверждение необходимости революционного действия для освобождения пролетариата, имевшей в виду максимальную агональность против «врага» (насильственное подавление), образ которого был воплощен в буржуазии как «эксплуататорском классе». Ценностный срез культуры безопасности разворачивался в логике классовых интересов, идеологический - классовой борьбы.

Культура безопасности в репрезентациях ХIX века предполагала мобилизацию сил на движение вперед, на развитие во имя прогресса: неважно, насколько безопасен этот путь - важно, что он ведет к предполагаемо безбедному и безопасному существованию в будущем. Этот мотив зародился еще на заре Нового времени, но именно в XIX веке он достиг своего апогея.

В третьем параграфе «Репрезентативные практики культуры безопасности в ХХ веке. Типология структурных уровней культуры безопасности» преследуются две задачи: во-первых, воссоздание картины общей динамики репрезентации концепта «безопасность» в ХХ веке; во-вторых, построение типологии культуры безопасности на основании специфики структурных уровней, прослеженной по итогам двух последних параграфов.

Отмечается, что прояснению субъективных оснований культуры безопасности в ХХ веке способствовал философский экзистенциализм. В аспекте ориентации опасное было понято как уже проявленное в сознании; описаны две возможных стратегии безопасности: предательства (прежде всего, по отношению к самому себе) либо готовности идти на риск, благодаря чему преодолевается неопределенность угрожающего. Таким образом, в экзистенциализме была указана возможность на снятие внутренней агональности через агональность внешнюю - готовность идти на риск в решительной борьбе за свою «самость» (бунт, по А. Камю).

Автор подчеркивает, что в ХХ веке наиболее значимыми для культуры безопасности стали дискурсивные построения социологического, политологического и политического, а не чисто философского характера. В социологии была описана реальность «абстрактных систем» - безличных институтов, создающих «защитный кокон доверия» вокруг индивида (Э. Гидденс). Фактически, они составляют базис культуры безопасности современности: нахождение (хотя и зыбкой) опоры в таких системах позволяет дистанцироваться от опасностей и угроз. В аспекте ориентации было осозанно, что риски «легитимно» производятся обществом во всех сферах его жизнедеятельности - экономической, политической, социальной (Н. Луман, Э. Гидденс, У. Бек).

Задающим общую рамку репрезентациям «безопасности» в ХХ веке автор считает политический характер языка безопасности, на котором говорит современность: политическая лексика безопасности стала превалировать над всеми иными измерениями этого концепта - даже личная безопасность предстает в семиотических практиках преимущественно как политический вопрос. Это привело к всевозрастающей актуализации идеологических функций концепта «безопасность» - использованию его в качестве символического средства регуляции и легитимации социальных действий, нормативных предписаний и институтов контроля.

Отмечается, что политизация и идеологизация проблемы безопасности способствуют воспроизводству традиционных агональных стратегий дистанцирования. Между тем, глобализация опасностей в мире означает объективный конец возможностей дистанцирования друг от друга, недостаточность реальных или символических границ. Позитивным сдвигом автор считает то, что «международные», «всемирные», «глобальные» смыслы безопасности, репрезентация которых в дискурсе безопасности была во многом обусловлена осознанием глобальных проблем (доклады Римскому клубу), сегодня повсеместно закреплены в сознании людей.

Тем не менее, автор констатирует, что тон репрезентациям, развернутым сегодня вокруг концепта «безопасность», в аспекте ориентаций задает сохранение (и даже повышение - в контексте современной угрозы международного терроризма) актуальности «образа врага», «использования Другого» - образа чужого и враждебного «Они» ради мобилизации общества на применение силы. «Смакование» образа врага как важнейший ориентационный элемент в структуре репрезентативных практик безопасности определяет и развитие мобилизационной динамики культуры безопасности - от культуры реагирования к культуре (пред)упреждения.

В конце параграфа представлена попытка типологизирующего осмысления прослеженных закономерностей в воплощении культуры безопасности как этики, идеологии и общественной практики в контексте западной культуры. Отмечается, что в деятельностном аспекте культура безопасности проявляет себя либо как оборонно-охранительная (защитная), либо как превентивная (предупредительная). В первом случае безопасность как интенциональная защищенность подразумевает фиксацию внимания на очевидных и «состоявшихся» опасностях, во втором - на потенциальных (ориентация), с целью минимизировать их возможные негативные последствия или предупредить их превентивным действием (мобилизация). Отмечается тяготение современного общества ко второму типу и анализируются последствия проявления этой тенденции.