Бесовщина, как социокультурный и экзистенциальный феномен

Размещено на http://www.allbest.ru/

ФГБОУ ВПО «Курганский государственный университет»

На правах рукописи

специальность 09.00.13 философская антропология, философия культуры

Работа выполнена на кафедре философии ФГБОУ ВПО «Курганский государственный университет»

Научный руководитель: доктор философских наук, профессор Степанова Инга Николаевна

Официальные оппоненты: Денисова Любовь Владиленовна доктор философских наук, профессор, начальник кафедры философии и политологии Омской академии Министерства внутренних дел Российской Федерации

Карпова Лариса Михайловна кандидат философских наук, доцент кафедры философии Омского государственного педагогического университета

Ведущая организация ФГБОУ ВПО «Российский государственный профессионально-педагогический университет»

Защита состоится 17 мая 2012 г. в 15.00 часов на заседании совета Д 212. 177. 03 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Омском государственном педагогическом университете по адресу: 644099, г. Омск, наб. Тухачевского 14, ауд. 212.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Омского государственного педагогического университета.

Автореферат разослан 16 апреля 2012 г.

Ученый секретарь диссертационного совета Максименко Л.А.

Общая характеристика работы

Актуальность темы исследования обусловлена рядом социокультурных причин. Прежде всего, огромными по масштабам проявлениями человеческой деструктивности в ХХ в.: мировые войны, ведущиеся с крайней жестокостью по отношению к мирному населению; создание тоталитарных режимов, осуществляющих массовые репрессии внутри своих стран и стремящихся к мировому господству; международный терроризм, использующий физическое насилие против масс людей и угрозу насилием, что ведет к дезорганизации общественной жизни; различные формы экстремизма, которому присущи насаждение образов врага в обществе и приверженность к нетерпимости, крайним взглядам и действиям. Все это свидетельствует о том, что в мире стала доминировать тенденция разрушительных сил человеческого духа, которые не может сдержать культура. Люди утратили веру в ее спасительность, ибо она развивается односторонне, с акцентом на развлечения и досуговые удовольствия человека, избегая серьезных социальных и психологических тем. В результате в общественном сознании укрепляется бездуховность, культ прагматических потребностей и ценностей, релятивистская мораль, антагонизм цивилизационных ценностей.

Обращение к теме человеческой деструктивности связано и с тем, что бесовщина как ее феномен не имеет философского статуса, не исследованы ее причины, формы, проявления, следствия, онтологические и аксиологические смыслы. Монополия на ее рассмотрение принадлежит религиоведению, этике, политологии, социологии. Не разработан категориальный аппарат ее анализа, не выделены основные проблемы.

Немаловажное значение для выбора данной темы имеет необходимость рассмотрения того периода российской истории (последняя треть XIX - начало ХХ вв.), который представляет генезис бесовщины. Он чрезвычайно мало изучен в философии, хотя именно в этот период обнаружились глубокие противоречия в российском обществе: раскол власти и народа, раскол интеллигенции - наряду с либеральной и «веховской» появляется революционная интеллигенция - и раскол общественного сознания, столкновение в нем противоположных представлений о будущем России и стратегий поведения интеллигенции в историческом развитии России. В ментальности революционной интеллигенции укрепляются идеи и психологические установки нигилизма, радикализма, мессианизма в форме создания фетишизированных идеалов революции и конструирования утопических представлений о новом обществе справедливости и равенства. Весь этот клубок общественных противоречий, не имея возможности выхода в легальные формы протеста, разрешается путем создания революционных подпольных организаций и проведения террористических актов, подготовки и осуществления революций. Вся эта трагическая история России получила оценку лишь в работах русских философов Серебряного века и только сегодня начинает осмысляться современной отечественной философией.

Степень научной разработанности проблемы. Отдельные аспекты человеческой деструктивности и бесовщины как ее феномена рассматривались при исследовании ряда проблем. В первую очередь, к ним можно отнести философские проблемы Ничто, природы человека, свободы, человеческого существования, сверхчеловека, Я, идентичности человека-индивида.

Анализ фундаментальной проблемы Ничто в ее соотношении с бытием получил различное понимание в западной (А. Августин, Аристотель, М. Бубер, Г.В.Ф. Гегель, Ж. Деррида, И. Кант, С. Кьеркегор, Парменид, Платон, Плотин, Ж.-П. Сартр, М. Экхарт, М. Хайдеггер), русской религиозной (С.Н. Булгаков, Л. Шестов, С. Франк) и современной отечественной философии (Д.В. Воробьев, В.А. Конев, В.А. Кутырев, В. Лехциер, Ю.А. Разинов, А.И. Селиванов, Н.М. Солодухо). Особенно значимыми являются идеи экзистенциализма, признающего присутствие Ничто в человеческом мире.

Человеческая природа, ее противоречия, деструктивность и агрессивность человека изучались в западной философии представителями фрейдизма и неофрейдизма (А. Камю, В. Райх, К. Хорни, З. Фрейд, Э. Фромм) и постмодернизма (Ф. Гваттари, Ж. Делез, М. Фуко) и отечественной философии (В.А. Бачинин, Б.Т. Григорьян, Л.С. Драгунская, В. Дубин, Н.С. Курек, Б.В. Марков, В.В. Николин, Г.С. Румянцева). Человеческая агрессивность, которая либо отождествляется с человеческой деструктивностью, либо считается родственной ей, рассматривается в психологии (Р. Бэрон, К. Бютнер, Р.Г. Джин, К. Лоренц, Д. Ричардсон, Г.Л. Сноуп, Д. Стоннер, Х. Хекхаузен и др.).

Некоторые аспекты связи свободы, особенно своевольной свободы и ее искушений, с человеческой деструктивностью были раскрыты в работах Н.А. Бердяева, Ж. Бодрийяра, С.Н. Булгакова, К.С. Гаджиева, Г.В.Ф. Гегеля, Ю. Давыдова, С.Ф. Денисова, Ф.М. Достоевского, И.И. Евлампиева, И.А. Ильина, К.Г. Исупова, В.А. Конева, С. Кьеркегора, П. Куртца, Р. Лайта, Н.О. Лосского, А. Мацейны, В.И. Мусолова, С.А. Никольского, Ж.-П. Сартра, В.В. Розанова, В.С. Соловьева, Е. Трубецкого, С.Л. Франка.

Присутствие в человеческой деструктивности экзистенциалов человеческого существования исследовалось в классическом экзистенциализме (Ж.-П. Сартр, М. Хайдеггер) и экзистенциальной антропологии (М.М. Бахтин, Ч.А. Горбачевский, Г. Гюнгер, Н.В. Живолупова, В.И. Красиков, Я. Кротов, О. Мартыненко, Л. Свендсен, Р.С. Семыкина, Д.А. Толстиков).

Проблема воли к власти и сверхчеловека разрабатывалась как в западной (Л. Берг, М.А. Курчинский, Ф. Ницше, М. Штирнер), так и в русской философии (С.Н. Булгаков, В.Д. Губин, Г.Д. Джемаль, В.К. Кантор, О.В. Летов, Ю.В. Синеокая, В.С. Соловьев, И.Н. Степанова).

Философия в ХХ в. большое внимание уделяла разработке проблем идентичности человека-индивида и конструктивистскому подходу к Я (А.К. Абишева, М.М.Бахтин, Г.В. Гигишвили, А. Доброхотов, А.П. Мальцева, С.А. Никольский, Ж.-П. Сартр, Е.О. Труфанова, В.Франкл, В. Хёсле, Э. Эриксон). Проблема создания Я виртуальных психологических реальностей рассматривается в работах Т.А. Кирик, Н.А. Носова, А.Е. Войнскунского.

Второй круг исследований посвящен рассмотрению проблем мировоззрения, ментальности, идеала. В ряде работ эти феномены анализировались безотносительно к российской истории (К. Манхейм, Ф. Ницше, М. Хайдеггер, Е. Шацкий), в других речь шла о ментальности российской интеллигенции, русском национальном идеале, расколотом сознании в российском обществе, русской идее, созидательных и разрушительных тенденциях духа (В.У. Бабушкин, Н.И. Баскакова, Н.А. Бердяев, В.И. Гидиринский, А.А. Горелов, А.В. Гулыга, И.И. Евлампиев, Вяч. Иванов, Р.И. Иванов-Разумник, И.А. Ильин, И.В. Кондаков, Р.Л. Лившиц, В.В. Лазуткин, Д.В. Овсянико-Куликовский, А.С. Панарин, В.М. Петров, В.С. Соловьев, Ж.Т. Тощенко, Е.С. Троицкий, А.С. Хомяков, П.Я. Чаадаев, И.В. Шабалин, В.А. Шишкин).

Нигилизм, радикализм, утопизм, мессианизм как ментальные установки исследовались такими философами как Д.И. Авцинова, В.Д. Бакулов, Э.Л. Баталов, А.И. Володин, А.Р. Геворкян, Е.В. Голошумов, Ю. Давыдов, А.И. Демидов, С.М. Климова, С.Н. Кочеров, В.Л. Курабцев, И.М. Кутасова, В.И. Мильдон, Н.К. Михайловский, Ф. Ницше, А.И. Новиков, Д.И. Писарев, В.Н. Порус, В.Н. Садовников, Н. Симаков, И.Н. Степанова, В.М. Сторчак, Н. Страхов, Г.В.Флоровский, В.Г. Хорос, М. Хайдеггер, И.В. Шаркова, Е. Шацкий, Е.Л. Черткова. Но разработанные ими идеи не экстраполируются на исторические события в России последней трети XIX - начала ХХ вв.

Третий круг работ составляют исследования, в которых рассматривалась история русского терроризма в жанре революционной мемуаристики или публицистики (М.А. Бакунин, К.В. Гусев, Б. Савинков, С.М. Степняк-Кравчинский, Л.А. Тихомиров, П.Н. Ткачев), или давался философский и исторический анализ генезиса бесовщины (А.С.Ахиезер, Н.А.Бердяев, О.В. Будницкий, М.О. Гершензон, Ф.М. Достоевский, Б.В. Емельянов, В.Д. Жукоцкий, А. Камю, В.К. Кантор, Д.С. Мережковский, И.К. Пантин, Т.А. Сабурова, К.Б. Соколов, Ф.А. Степун, П.Б. Струве, М.И. Туган-Барановский, Г.П. Федотов, Г.В. Флоровский, С.Л. Франк, Ф.П. Фурман).

Проблематика человеческой деструктивности, в частности бесовщины, получила воплощение и в русской художественной литературе (Ч. Айтматов, Л.Н. Андреев, Вен. Ерофеев, Ф.М. Достоевский, В. Маканин, А. Платонов, М.Е. Салтыков-Щедрин, Н.Г. Чернышевский).

Вместе с тем имеются работы, где человеческая деструктивность является не одним из аспектов исследования различных философских проблем, а главным объектом рассмотрения. К числу таких работ относится, в первую очередь, «Анатомия человеческой деструктивности» Э. Фромма, в которой дан критический анализ понимания человеческой деструктивности в теориях инстинктивизма и разработана концепция человеческой деструктивности на основе системы идей динамической концепции характера, а также произведения представителей русской метафизической антропологии (Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, В.П. Вышеславцев, Ф.М. Достоевский, И.А. Ильин, Н.О. Лосский, В.В. Розанов, В.С. Соловьев, С.Л. Франк). Одним из первых диссертационных исследований по человеческой деструктивности в отечественной философии является работа Е.В. Сатыбаловой «Человеческая деструктивность: основания и формы проявления» (2002), в которой она предпринимает попытку объединить при рассмотрении феномена человеческой деструктивности метафизику и постмодернизм.

Проблема исследования заключается в квалификации бесовщины как феномена человеческой деструктивности, антропологической основой которой является своевольная свобода, проявляющаяся в нигилистическом мировоззрении, разрушительной деятельности и «подполье» души. Эта проблема может быть выражена в следующих вопросах: В чем заключается методологическое значение философского понятия «ничто» для раскрытия содержания диссертационного исследования? Каковы мировоззренческие основы бесовщины? Как бесовщина связана со своевольной свободой человека? Какие можно выделить искушения своевольной свободы? Как рассматриваются эти искушения в русской философии и русской художественной литературе XIX-ХХ вв.?

Целью исследования является теоретическое осмысление бесовщины как феномена человеческой деструктивности на материале философских учений и произведений русской художественной литературы XIX-ХХ вв.

Задачи исследования:

- осуществить анализ историко-философских учений о Ничто;

- раскрыть мировоззренческие основы бесовщины;

- рассмотреть бесовщину в социокультурном поле веры и знания (религии и философской антропологии);

- проанализировать понимание своевольной свободы и ее искушений в русской философии;

- прояснить социально-исторические и экзистенциально-антропологические смыслы искушений своевольной свободы, рассмотренных в русской философии и художественной литературе XIX-ХХ вв.

Методологическая и теоретическая база исследования. В работе использовались герменевтический метод при выяснении смыслов текстов русской художественной литературы; исторический метод при исследовании социальных условий возникновения бесовщины; историко-антропологический подход при исследовании ментальности русской революционной интеллигенции, биографический метод при рассмотрении феномена бесовщины в русской художественной литературе, а также некоторые общелогические методы (анализ, синтез, обобщение, абстрагирование, дедукция).

Особо важное методологическое значение в работе имеет философская категория «ничто» для концептуального раскрытия содержания темы. Значимыми теоретическими источниками диссертационного исследования выступают, в первую очередь, концепция человеческой деструктивности, разработанная Э. Фроммом, а также идеи и концепции русских религиозных философов XIX-ХХ вв. о русской интеллигенции, ее «кумирах», роли в революции, своевольной свободе и ее искушениях.

Научная новизна исследования:

1. Предложена классификация историко-философских учений о Ничто.

2. Эксплицирован смысл понятия «бесовщина» через ряд родственных философских понятий: «ничто», «зло», «человеческая деструктивность», «разрушительные тенденции духа», «пре-ступление границы» (общечеловеческих ценностей и норм), «социальный хаос», «своевольная свобода», и дано философско-антропологическое определение бесовщины.

3. Раскрыты мировоззренческие основы бесовщины в форме нигилизма, радикализма, утопизма, мессианизма.

4. На основе текстов Библии и работ русских философов XIX-ХХ вв. выделены четыре искушения человека: искушение «земными хлебами», искушение чудом, искушение царством и искушение собственным Я. Первое искушение охарактеризовано в рамках проблемы свобода и рабство; второе как понимание чуда в ряде парадигм; третье как проблема мифа о государстве и сверхчеловеке; четвертое как проблема человеческого Я, его экзистенциальных переживаний и ментальных конструкций рассудка («эвклидова ума»), представляющих психологические виртуальные реальности Я.

Основные положения, выносимые на защиту.

1.Феномен бесовщины философски осмыслен в теоретическом пространстве категории «ничто», фетишизированных идеалов («кумиров»), разрушительных тенденций духа, человеческой деструктивности, своевольной свободы, соблазнов, человеческого Я.

2. Выявлены мировоззренческие основы феномена бесовщины: нигилизм - радикализм - утопизм - мессианизм.

3. Дано определение бесовщины в единстве 1) социокультурного и экзистенциального измерений; 2) различных аспектов философского знания: онтологического, этического, антропологического. С точки зрения философской антропологии и применительно к истории России последней трети XIX - начала ХХ вв., бесовщину можно определить как феномен человеческой деструктивности, которая выражается в коллективной ментальности как одержимость социальным конструированием и проектированием в форме утопизма, соединяющего исторические, религиозные и ценностные аспекты, и как стремление любыми средствами воплотить фетишизированный социальный идеал и в деятельности, направленной на разрушение общества, его социальных институтов и осуществление насилия над человеком.

4. Исходным понятием для исследования темы является категория «ничто», историко-философский анализ которой позволил выделить четыре модели ее понимания: «ничто-становление», «ничто-отрицание», «ничто-творение», «ничто-экзистенция», которые выполняют методологическую роль для понимания нигилизма, характеризующего мировоззрение русской революционной интеллигенции последней трети XIX - начала ХХ вв.; осмысления своевольной свободы, имеющей разрушительный характер; понимания искушения чудом; создания фетишизированных идеалов и образов Я «подпольного человека» как ментальных конструктов, сотворенных человеком «из себя самого» и относящихся к реальности умственных построений, подменявшей действительность.

5. Воздействие своевольной свободы на человека эксплицировано как искушение, соблазн, прельщение, самообман.

6. Искушение человека «земными хлебами» осмыслено как связь искушения утопией «хрустального дворца» с искушением революцией. Выявлены особенности искушения чудом в таких парадигмах как религиозная, атеистическая, научная, идеологическая, антропологическая. Искушение царством понимается как проблема мифа о государстве и сверхчеловеке. Искушение собственным Я охарактеризовано как конструирование образов Я с опорой на идеи экзистенциальной антропологии и произведения русской художественной литературы XIX-ХХ вв. о «подполье» человеческой души и «подпольном человеке».

Теоретическая и практическая значимость исследования состоит в том, что полученные результаты позволяют осмыслить бесовщину как феномен философской антропологии, разработать философско-категориальный аппарат и совокупность философских проблем ее исследования. Материалы диссертации могут быть использованы в процессе вузовского преподавания дисциплин «Философская антропология», «Философия культуры», спецкурса «Философские проблемы художественной литературы».

Апробация диссертационного исследования. Основные положения диссертационного исследования были обсуждены на заседании кафедры философии Курганского госуниверситета, а его аспекты нашли отражение в сообщениях на V Российском философском конгрессе «Наука. Философия. Общество» (Новосибирск, 2009); на международных научных конференциях «Актуальные проблемы развития мировой философии» (Астана, 2008); «Философия ценностей: религия, право, мораль в современной России» (Курган, 2008); «Облики современной морали» (Москва, 2009); «Социальные ценности и выбор времени» (Курган, 2011); «Роль религии в современном обществе: опыт, проблемы, перспективы» (Петропавловск, 2011); международных научных симпозиумах-диалогах «Духовность, достоинство и свобода человека в современной России» (Пермь, 2009) и «Свобода совести и культура духовности» (Пермь, 2011); на всероссийских конференциях «Ценностные и социокультурные основы воспитания духовности и субъектности личности» (Екатеринбург, 2008), «Русская философия как духовно-ценностная основа воспитания личности в высшем профессиональном образовании» (Екатеринбург, 2010), «Человек креативный: способности, ценности, культура» (Екатеринбург, 2011); содержание диссертационного исследования представлено также в сборниках научных трудов (Орел, 2008; Караганда, 2010; Курган, 2008, 2009), в научном журнале «В мире научных открытий» (Красноярск, 2012), в Вестниках госуниверситетов (Тверь, 2007; Курган, 2008, 2009, 2010, 2011; Волгоград, 2011), в сборниках научных трудов аспирантов и соискателей (Курган, 2009, 2010, 2011). Всего по теме диссертационного исследования опубликовано 27 работ.

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, восьми параграфов, заключения и списка литературы, включающего 211 наименований. Работа изложена на 175 страницах компьютерной верстки.

Основное содержание работы

Во введении обосновывается актуальность темы исследования, характеризуется степень научной разработанности проблемы, определяется проблема исследования, его цель и задачи, описывается методологическая и теоретическая основы исследования, раскрывается научная новизна и формулируются основные положения, выносимые на защиту, характеризуется теоретическая и практическая значимость работы, указывается ее апробация.

В первой главе «Философская концептуализация феномена бесовщины» выявляются историко-философские и философско-методологические основания бесовщины, дается определение «бесовщины».

Первый параграф «Категория «ничто» как философско-методологическое основание исследования бесовщины» посвящен анализу историко-философских учений о Ничто. Проблема бытия является центральной философской проблемой, ибо философия всегда искала то, что постоянно существует, гарантирует порядок. Вместе с тем уже в античности возникают представления о небытии и ничто. Они являются разными аспектами отрицания бытия: всякое сущее есть единство бытия и сущности, ничто есть отрицание определенности, сущности, нечто, а небытие есть отрицание существования, процесса перехода в иное бытийное наличество. Историко-философский анализ категории «ничто» позволил предложить четыре модели ее понимания: «ничто-становление», «ничто-отрицание», «ничто-творение», «ничто-экзистенция».

Ничто-становление (Аристотель, Г.В.Ф. Гегель, Гераклит, Ф. Ницше, Платон) выступает как иное, причастное бытию, сущее в возможности, то, что находится в отношениях тождества и различия с бытием и во взаимодействии с ним обусловливает становление, пустое пространство («Бог умер») как место рождения новых ценностей. Ничто-отрицание (Ж. Деррида, И. Кант, Парменид, С.Л. Франк) понимается как то, что немыслимо и невыразимо в словах, не существует само по себе, а в относительном смысле существует лишь в некоторых категориях (не-белый, никогда), но не в категории сущности, ибо сущности ничего не может противопоставляться; о ничто ничего нельзя сказать: ни того, что оно есть, ни того, что его нет; пустое понятие, «нечто, лишенное всех определенных содержаний», «игра означающих отсылок». Ничто-творение (А. Августин, Д.В. Воробьев, Плотин, М. Экхарт) рассматривается в религиозных концепциях как сотворенность вещей Богом «из ничего», что обусловливает их изменчивость, которая предрасполагает к появлению зла. В светских концепциях Ничто понимается как конструкт, относящийся к реальности умственных построений-идей, подменяющей действительность. В современной виртуалистике бытие сведено к Ничто виртуальной реальности компьютерных сетей. Ничто-экзистенция (Н.А. Бердяев, С. Кьеркегор, Ж.-П. Сартр, Л. Шестов, М. Хайдеггер) выявляется через феноменологический анализ, благодаря которому обнаруживается либо присутствие Ничто в трансцендентном мире, с которым встречается человек, либо Ничто приходит в мир через человеческую свободу и принадлежит человеку, его сознанию. бесовщина философия своевольный

Историко-философские идеи о Ничто играют методологическую роль при дальнейшем рассмотрении содержания диссертации. Модель «Ничто-становление» служит для философского объяснения искушения революцией; «Ничто-отрицание» - для раскрытия смыслов нигилизма как мировоззренческой основы бесовщины и своевольной свободы, имеющей разрушительный характер; «Ничто-творение» - для объяснения фетишизированных идеалов («кумиров»), понимания искушения чудом и конструирования образа Я в виде виртуальной психологической субъективной реальности «подпольного человека»; «Ничто-экзистенция» - для характеристики негативных экзистенциалов человеческого Я.

Во втором параграфе «Бесовщина в культурном пространстве веры и знания» феномен бесовщины рассматривается в культурном пространстве, понимаемом аксиологически как пространство идей, ценностей, идеалов, верований, норм культуры и их объективаций, что подчеркивается в работах А.Я. Гуревича, В.А. Конева, П. Сорокина, С.Л. Франка, М. Хайдеггера, Н. Чавчавадзе. «Бесовщина» исследована в работе в трех типах знания: религиозном, этическом, философско-антропологическом.

В работе дан лингвистический и религиозно-смысловой анализ слов «бес», «сатана», «дьявол», «антихрист», «бесовство», «беснование», «бесовский характер», «бесоодержимость» в Библии, учениях отцов церкви и религиозной философии. Общее значение этих имен заключено в представлении о трансцендентных силах зла, вызывающих страх и ужас, вследствие чего эти имена можно рассматривать как символы зла. Бесовщина исследована и в этическом аспекте путем выделения четырех типов понимания зла: онтологического - зло субстанциально (Ф. Аквинский, Н.А. Бердяев, Н.О. Лосский, Ориген, Плотин, Вл. Соловьев, С.Л. Франк), натуралистического - зло принадлежит естественной природе человека (Т. Гоббс, маркиз де Сад, Спиноза), антропологического - зло находится во внутреннем мире человека, его свободной воле (А. Августин, М. Аврелий, И. Кант, А. Шефтсбери), социологического - зло порождается обществом и его культурой (Ж.-Ж. Руссо, К. Маркс, М. Фуко).

В работе проводится мысль, что наиболее адекватное сущностное понимание бесовщины может быть обеспечено путем ее философско-антропологического понимания как феномена человеческой деструктивности. Осуществлен анализ ряда трактовок человеческой деструктивности: биологической (де Сад, Т. Гоббс, Р. Декарт, Б. Спиноза, Ф. Ницше, З. Фрейд), усматривающей ее корни в биологической природе человека; психологической (Д. Юм, К. Хорни, Ж.-П.Сартр), связывающей ее с разрушительными влечениями человека - ненависти, нетерпимости, жестокости; социологической (К. Маркс, М. Фуко), подчеркивающей обусловленность различных страстей человека социальными факторами.

Слово «бесовщина» было введено в язык художественной литературы Ф.М. Достоевским, вследствие чего может возникнуть представление, что оно является нефилософским понятием. Но, во-первых, в современной философской литературе метафора имеет философско-понятийный статус. Так, утверждается, что «метафора - важнейшая онтогносеологическая категория, которая обозначает «онтогносеологическую процедуру смыслопорождения и смыслопонимания в процессе осознания бытия» (О.И. Тарасова). Во-вторых, понятийный статус «бесовщины» можно охарактеризовать как концепт, отличающийся от понятия своей сложной структурой, который Ю.С. Степанов называет сгустком смыслов культуры в сознании человека и выделяет в его структуре три компонента: основной актуальный признак для всех, дополнительные исторические признаки для некоторых и внутреннюю неосознаваемую форму, выражающуюся во внешней словесной форме благодаря исследователям. Актуальным признаком «бесовщины» является представление всех, имеющих ту или иную веру, о злых духах, что соответствует этимологии этого слова. Историческим признаком «бесовщины» служит отнесение ее к последней трети XIX - началу ХХ вв., когда это понятие появляется в языке русской художественной литературы. Этот признак будет актуальным для части людей, знакомых с произведениями Ф.М. Достоевского. Наконец, внутренняя форма «бесовщины» открывается лишь историкам и философам, знающим, что в России данного периода происходили трагические события в виде российского терроризма революционной интеллигенции и революций. Таким образом, «бесовщину» можно рассматривать как концепт, который используется в науках о культуре.

Наиболее приемлемым в диссертационном исследовании считается философско-антропологическое понимание бесовщины как феномена человеческой деструктивности. При этом автор опирается на идеи Э. Фромма, который признавал, что человеческая деструктивность есть результат деструктивных страстей (объединенных в «синдром ненависти к жизни»), укорененных в человеческом характере, индивидуальном и социальном, между которым и социально-историческими условиями жизни людей имеется диалектическое взаимодействие: социальный характер («совокупность черт характера, которая присутствует у большинства членов данной социальной группы и возникает в результате общих для них переживаний и общего образа жизни») формируется под воздействием данного общества, но доминантные черты его становятся созидательными силами, детерминирующими социальный процесс. Деструктивный социальный характер включает в себя три формы: садизм (жажда власти над живым существом), мазохизм (выражающий зависимость от других и желание подчиняться) и некрофильский характер (страсть к разрушению ради разрушения, желание превратить все живое в неживое).

В диссертации обращается внимание на то, что «социальный характер» Фромма является аналогом понятия «коллективная ментальность», введенного сегодня в работы по истории (школа «Анналов») и социоисторической психологии, которая понимается в литературе как глубинный уровень коллективного сознания (включающий и бессознательное), представляющая устойчивую совокупность установок и предрасположенностей социальной группы воспринимать мир определенным образом, диффузно включающая рационализированные формы общественного сознания (в том числе философию, политическую идеологию, религию).

Бесовщина определяется в диссертации как феномен человеческой деструктивности, которая выражается в коллективной ментальности как одержимость социальным конструированием и проектированием в форме утопизма, соединяющего исторические, религиозные и ценностные аспекты, и как стремление любыми средствами воплотить фетишизированный социальный идеал и в деятельности, направленной на разрушение общества, его социальных институтов и осуществление насилия над человеком. Онтологическим основанием бесовщины является нестабильность человеческого бытия, порождающая социальный хаос; гносеологическим - нигилистическое мировоззрение; антропологическим - своевольная свобода, ставящая человека перед Ничто и выражающаяся в его Я в виде негативных экзистенциалов, свидетельствующих о противоречии между мечтами о лучшем будущем и отчужденным социальным функционированием; этическим - пре-ступление границ общечеловеческих ценностей и норм.

Бесовщина имеет универсальный характер, что подтверждается 1) исторической фактичностью явлений человеческой деструктивности, 2) сходными социально-историческими условиями, 3) наличием социальных групп, являющихся носителями деструктивной ментальности, 4) сходными способами действий - политическое насилие, устрашение общества и власти, гибель людей. Вместе с тем русская бесовщина последней трети XIX - начала ХХ вв., представляющая генезис бесовщины в России, имеет свои специфические особенности. Она была идеологией революционной интеллигенции, в которой присутствовали обожествление народа и сакрализация революции, мученичество ради защиты интересов народа, и ее насильственной деятельностью, направляемой идеей спасения народа и утопическим идеалом справедливого общества.

В третьем параграфе «Нигилизм как мировоззренческая основа бесовщины» исследуется коллективная ментальность русской революционной интеллигенции. Острейшие социальные конфликты в России последней трети XIX - начала ХХ вв. привели к тому, что деструктивная ментальность революционной интеллигенции оказала ориентирующее воздействие на ее разрушительное политическое поведение в форме терроризма. В диссертации дается определение терроризма А.А. Гусейновым, Р.Г. Апресяном, В.В. Витюком, Т.А. Нестиком, В.А. Сосниным, что позволяет охарактеризовать его как идеологически обоснованное политическое насилие. Показывается, что раскол между властью и народом, властью и интеллигенцией и внутри самой интеллигенции привел к расколу общественного сознания (А.С. Ахиезер, В.В. Лазуткин), которое приобрело диффузный характер, существуя как коллективная ментальность различных социальных групп и социальных слоев. Расколотое сознание в России было обусловлено политизацией общества, особенно интеллигенции, и развивалось за счет конструирования различных идеологий и социальных утопий. В ментальности революционной интеллигенции переплелись интеллектуально-психологические установки, направляющие ее политическое поведение, и особенности русского национального менталитета, среди которых значимыми для нее оказались незакрепощенность мещанскими нормами, признание греховности богатства, социальная жертвенность, склонность к бунту, приверженность правде, справедливости (утопические представления о «Граде Китеже»), апокалиптичность, стремление к спасению.

Ментальность революционной интеллигенции получила различную трактовку в позициях трех типов интеллигенции: «веховской», либеральной и большевистской. Согласно представлениям «веховской» интеллигенции, особое место в ментальности революционной интеллигенции занимало мировоззренческое ядро, в которое входили идеи нигилизма, радикализма, социального утопизма и революционного мессианизма. В работе дается анализ идей нигилизма в учениях Ф.М. Достоевского, А. Камю, Ф. Ницше, Д.И. Писарева, Л.Н. Толстого и показывается, что в мировоззрении революционной интеллигенции соединились нигилизм-презрение к культуре, нигилизм-сострадание к народу и нигилизм-разрушение по отношению к самодержавию. Н.А. Бердяев считал, что «нигилизм есть характерно русское явление... его можно найти в подпочве русских социальных движений». Проявлениями этих форм нигилизма в ментальности и действиях революционной интеллигенции стали ее борьба против культуры, обожествление народа и приверженность новой вере - религии Революции.

С нигилизмом связан и радикализм ментальности революционной интеллигенции, представляющий предпочтение простых и решительных действий в политике, психологической основой которого является нетерпимость к другим представлениям и догматизм мышления, убежденность в правильности собственных принципов. Нигилизм характеризовал отношение революционной интеллигенции к прошлому и настоящему России, радикализм указывал на возможные средства изменения настоящего, а социальный утопизм ориентировал на будущее России. Исследователи утопизма (Э.Л. Баталов, А.И. Володин, К. Манхейм, В.И. Мильдон, Е. Шацкий, Е.Л. Черткова и другие) подчеркивают такие его особенности как трансцендентность по отношению к социальной действительности, разделение мира на совершенный и несовершенный, неприятие мира таким, каков он есть (связь с нигилизмом), выведение образа идеального общества из абстрактных идей и принципов, слепая вера в идеал, отказ от реформирования общества в пользу его разрушения и замена новым лучшим обществом (связь с радикализмом). Социальные утопии появляются в общественной мысли с эпохи Возрождения, а в России с XVIII в. Но если утопии представляют рационально сконструированный образец совершенного общества, то утопизм имеет характер пророчеств. В ментальности революционной интеллигенции значительное место занимал и революционный мессианизм, который Ф.М. Достоевский характеризовал как «вывернутый наизнанку» религиозный мессианизм, вдохновлявшийся идеями спасения народа и собственной избранности.

С позиции большевистской интеллигенции оценки «веховцев» рассматривались как «сплошной поток реакционных помоев, вылитых на демократов», а связь «веховской» интеллигенции с либеральной характеризовалась как разрыв русского либерализма с русским освободительным движением. В позиции либеральной интеллигенции, обстоятельно изложенной, в частности П.Н. Милюковым, внимание было сосредоточено на обвинениях «веховцев» в адрес революционной интеллигенции в ее безрелигиозности, безгосударственности и безнациональности. Доказывалось, что революционная интеллигенция имеет новую веру в народ и социализм, проявляет отщепенство только по отношению к русской абсолютной монархии и борется за новое государство, «веховцы» обвинялись в поддержке славянофильской позиции безгосударственности.

Раскол интеллигенции на различные типы, как показывается в диссертации, ставит вопрос об определении границ этих типов. В качестве маркера в работе предлагается использование классификации А.М.Бахтызиным смысловых констант «границы». Демаркационный смысл (существенные различия разделенных границей сфер) фиксируется в идейном различии взглядов трех типов интеллигенции на будущее России и социально-политические способы ее развития: «веховцы» отрицали социалистическую революцию и социализм в России, большевистская интеллигенция, наоборот признавала то и другое, а либеральная интеллигенция защищала идею осуществления в России конституционной монархии. Агонический смысл (граница как зона противоречий, борьбы, столкновений) обнаруживается в борьбе политических идей и политических действий трех типов интеллигенции. Телеологический смысл (граница как некая цель) символизирует различие целей, которые ставили эти три типа интеллигенции.

Интегральным выражением ментальности являются социальные идеалы. Революционная интеллигенция была привержена идеалам революции и социализма. Осмысление этих идеалов в литературе является неоднозначным: одни рассматривают его как выражение созидательных, другие, как В.Н. Петров, разрушительных тенденций человеческого духа, что объясняется социальной молодостью русской революционной интеллигенции, которая еще не обрела «терпимость возмужания». Анализ этого вопроса в диссертационном исследовании позволяет прийти к выводу о том, что ее идеалы являлись фетишизированными. Особенности механизма фетишизации, перенесенные на идеал, превращают его в ложные представления, наделенные властью над людьми, в которых овеществляются общественные отношения и которые искушают, вселяют веру, становятся предметом поклонения. С.Л. Франк писал, что «веру этой эпохи... по внутреннему ее содержанию можно определять только как веру в революцию, низвержение существующего строя... Идолопоклонство революционной веры заключалось... в том, что она поклонялась своим общественным идеям как идолу и признавала за ними достоинства и права всевластного божества».

Во второй главе «Бесовщина как искушение своевольной свободой и ее формы» разрабатывается концепция бесовщины как искушения своевольной свободой, рассматриваемой как антропологическая основа бесовщины.

В первом параграфе «Соблазны своевольной свободы» проводится анализ понимания свободы в истории философии, выявляющий тенденцию замены ее понимания (через борьбу фатализма и волюнтаризма) как познанной необходимости признанием ее как актов свободного выбора человека. Предлагается классификация свободы на позитивную и негативную, подчеркивается, что негативная свобода стала весьма значимой проблемой в философской антропологии, исследуемой в формах абсурдной свободы (А. Камю) и своевольной свободы (Ф.М. Достоевский). Последняя понимается как осуществление человеком своих навязчивых или спонтанных желаний, основанных на заблуждениях и опреде-ляемых исключительно его волей. Выявлены такие особенности своеволия как имморализм, направленность человека к соблазнам «видимой», «кажущейся» реальности, открывающей, по Ж.-П. Сартру, «дыру в бытии», отсутствие, ничто, релятивистская шкала ценностей.

Своего рода пробным камнем своевольной свободы служит искушение, сущность которого является амбивалентной. С одной стороны, оно ведет человека в обманчивый мир переворачивания ценностей: свобода оборачивается рабством, личностное самоопределение - безличными объективациями, духовное единение с другими - лжесоборностью. С другой стороны, с искушения начинаются история общества и свобода человека, искушение дает «опыт культурной границы, границы приемлемости, позитивности» (В.А. Конев). В работе проанализированы смыслы понятия «искушение» в Библии и древнерусской книжности, в философских концепциях Ж.-П. Сартра («вера самообмана»), Ж. Бодрийяра (игра видимостей, симулякры), Н.А. Бердяева (прельщение). Определены два аспекта искушений - когнитивный (искушение ложью) и аксиологический (искушение злом). Искушение ложью проанализировано как акт ориентации человека на мнимую реальность, которая должна побудить адресата активно реализовать эту цель, создание адресантом двух образов реальности (действительная и мнимая) и воплощение образа мнимой реальности в знаковой форме (Б.С. Шалютин). Показано, что искушение злом по формальным признакам совпадает с искушением ложью и их общим признаком является подмена действительности мнимой реальностью, которая позитивно маркируется.

Опираясь, с одной стороны, на классификацию потребностей, разработанную Фроммом, а с другой, на феноменологию искушений, описанных в Библии, истории философии, русской художественной литературе («Легенда о Великом Инквизиторе» Ф.М. Достоевского), в работе выделяются искушения «земными хлебами», чудом, царством и собственным Я и дается интерпретация этих искушений в русской философии XIX-ХХ вв. Н.А. Бердяевым, С.Н. Булгаковым, К. Гаджиевым, И. Евлампиевым, Н.О. Лосским, В. Мацейной, В.В. Розановым, Вл. Соловьевым, С.Н. Трубецким, выявившими альтернативность социально-прагматических и экзистенциальных смыслов этих искушений. Привлечение материалов русской художественной литературы XIX-ХХ вв. объясняется особенностями глубокой связи ее с русской философией и тем, что, как подчеркивали С.Л. Франк и Н.А. Бердяев, в России значительные философские идеи были высказаны именно в литературной форме.

Во втором параграфе «Искушение «земными хлебами» дается интерпретация библейского искушения И.Христа как искушения социалистической утопией «хрустального дворца» (Н.Г.Чернышевский). Показывается, что если Чернышевский создал ее позитивный вариант, то впоследствии она превратилась, соединившись с искушением социалистической революцией, в негативную утопию тоталитарного общества. Дается феноменологическое описание галереи образов человека-«беса», которых изобразил Достоевский в своих романах, а в лице беса П. Верховенского описал реальный персонаж - революционера С. Нечаева, написавшего «Катехизис революционера», напоминавший, по словам Н.А. Бердяева, «вывороченную православную аскетику, смешанную с иезуетизмом», и создавшего террористическую организацию. Русская философия поставила проблему цены «земных хлебов» в обмен на утрату духовной свободы и развенчала социалистическую утопию совершенного общества.

Опираясь на идеи русских философов ХХ в., в частности Н.А.Бердяева, в работе показано, что искушение «земными хлебами» связано с искушением революцией, и дана характеристика революции как социального недуга русского общества, которое в лице власти и революционной интеллигенции не смогло решить социальные вопросы путем реформирования. Это общество, действительно, было несправедливым, обрекающим народ на эксплуатацию и нищету, что никогда не отрицали русские философы и писатели XIX-ХХ вв., но революции предшествовал терроризм, а после нее - государственный терроризм в тоталитарном обществе.

В третьем параграфе «Искушение чудом» дается интерпретация библейского искушения И. Христа как кодирования индивидов со стороны общества и культуры, которое приобретает форму чары (В.И. Красиков) как искушения, внушения, доверия, подражания, будучи связанным с делением мира на подлинный и неподлинный.

Чудо определяется в следующих парадигмах: 1) религиозная, нашедшая выражение в Библии, религиозном экзистенциализме С. Кьеркегора и учении святителя Луки (В.Ф. Войно-Ясенецкого), где чудо понимается эссенциалистски как закон природы, имеющий божественное происхождение, а для объяснения веры в чудо вводится понятие «оккультной причины». Рассматривается феномен чуда в жанре фэнтэзи в массовой культуре; 2) атеистическая - чудо есть явление, противоречащее закону природы; 3) научная, где чудо понимается как необъяснимая с точки зрения критериев научности случайность (спор А.Ф. Лосева и В.В. Розанова); 4) идеологическая (идеологические мифы о государстве и правителе); 5) антропологическая, в которой приверженность вере в чудо объясняется экзистенциальным вакуумом и неприятием унифицированного бытия.

В работе выделяются причины веры в чудо и рассматриваются возможности преодоления веры в чудо, относящиеся к прогрессу науки, развитию светской гуманистической культуры и изменению состояния массового сознания в направлении повышения уровня его критичности, диалогичности и снижения уровня догматичности, ортодоксальности, нетерпимости. Обращается внимание на то, что вера в чудо опасна проявлениями человеческой деструктивности как в форме авторитарных взглядов, фанатических убеждений, так и в форме различных социальных потрясений, революций, войн, актов терроризма и религиозного экстремизма.

В четвертом параграфе «Искушение царством» данное искушение рассмотрено как 1) библейское искушение Христа, 2) искушение властью и образом сверхчеловека на материале философии Ф. Ницше, «Краткой повести об Антихристе» Вл. Соловьева, «Легенды о Великом Инквизиторе» Ф.М. Достоевского, 3) образов сверхчеловека в произведениях Ф.М. Достоевского и русской художественной литературы ХХ в.

Проблема царства связана с проблемой царствования, и в терминах философии первая есть проблема государства, а вторая - проблема сверхчеловека, исторической личности. С правовой точки зрения, функция государства заключается в защите прав и свобод своих граждан, но природа государства выражается в воле к могуществу и порабощению человека. Н.А. Бердяев считал, что на государстве лежит «демоническая печать», заключающаяся в том, что для него государственные интересы оказываются выше интересов личности, и для прельщения государство использует мифы и сакральные символы. Показывается, что в русской философии была осуществлена десакрализация государства.

Идея человекобога стала разрабатываться еще в философии Возрождения, затем в немецкой философии XVIII-XIX вв., особенно в учении Ф. Ницше, где сверхчеловек трактовался как «победитель Бога и Ничто». В русской религиозной философии и православном христианстве существовало отрицательное отношение к сверхчеловеку, который рассматривался как существо, стоящее вне всякого нравственного порядка, действующее в соответствии с основным своим влечением - жаждой власти и при этом не щадящее ни себя, ни ближнего. В работе подчеркивается, что в русской философии и художественной литературе произведений о сверхчеловеке гораздо меньше, чем в западной, а произведений о Христе, гораздо больше. Это объясняется тем, что в драматической истории России всегда нехватало «идеала человека во-плоти», что компенсировалось обращением к образу Христа.

Одни русские религиозные философы связывали идею сверхчеловека с христологией, понимая сверхчеловека как богочеловека И. Христа. Другие признавали идею сверхчеловека как идеал, указывающий путь, по которому должны идти люди ради перерождения «смертного и страдающего человека в бессмертного и блаженного сверхчеловека» (Вл. Соловьев). В работе показывается, что самоутверждение в роли Бога ведет к тому, что свобода трансформируется в деспотизм, культ личности, развращает правителя, превращая его в «вождя нации», фюрера, а граждан государства в стадо, слепо поклоняющееся своему кумиру. Проводится анализ галереи героев Ф.М. Достоевского, олицетворяющих тип сверхчеловека: Раскольников, Ставрогин, Кириллов, Шатов, П. Верховенский, Свидригайлов, Версилов. Делается вывод о том, что идеи воли к власти и сверхчеловека были поддержаны русским национальным самосознанием XIX-ХХ вв., искушаемым мифологемами царства и царя, тогда как в русской философии и художественной литературе XIX-ХХ вв. они были развенчаны как фетишизированные образы тоталитарного общества и правителя-диктатора, представляющие характеристику человеческой деструктивности.

В пятом параграфе «Искушение собственным Я» искушение собственным Я рассматривается как проблема поисков идентичности Я, расщепленности и расколотости внутреннего мира личности, в известной степени обусловленного расколами в обществе и общественном сознании. Данное искушение анализируется на основе конструктивистского подхода к Я, который стал доминирующей тенденцией в рассмотрении проблемы Я в современной философии и психологии. Понимание конструирования Я как нарратива, т.е. жизненной истории, рассказанной индивидом, позволяет выяснить, что в силу множественности дискурсов, в которые включена личность, и множества нарративных описаний Я самой личностью ее самоидентичность оказывается расколотой.

Обосновывается идея, что человек с расколотой идентичностью стремится реализовать себя в опыте альтернации (отрицании действительного мира и создании «своего» мира психологической реальности (виртуальной реальности), которая конструируется Я. Показывается, что в русской художественной литературе XIX-ХХ вв. искушение собственным Я было осмыслено как проблема психологического «подполья» и «подпольного человека». В работе описываются миры психологического «подполья», созданные в опыте альтернации героев произведений Ф.М. Достоевского, М.Е. Салтыкова-Щедрина, Л. Андреева, В. Маканина, Вен. Ерофеева. Для раскрытия мира психологического «подполья» привлекаются идеи экзистенциальной антропологии о различных переживаниях маеты.

Обращается внимание на вывод Ф.М. Достоевского, рассматривающего «подпольного человека» как человека «русского большинства» и обнаружившего «трагизм подполья, состоящий в страдании, в самоказни, в сознании лучшего и невозможности достичь его». «Подпольный человек» рассматривается как тип деструктивного характера, и показывается, что внутренние миры и образы жизни «подпольного человека» представляют благодатную почву для различных проявлений бесовщины как феномена человеческой деструктивности.

В заключении излагаются основные идеи проведенного диссертационного исследования. Делается общий вывод о том, что поскольку «волны» бесовщины несколько раз повторялись в истории России, то ее исследование на материале русской религиозной философии и русской художественной литературы XIX-ХХ вв. содержит философско-антропологические обобщения, углубляющие содержание проблемы человеческой деструктивности в философской антропологии.

Список работ опубликованных по теме диссертации

Статьи, опубликованные в научных изданиях, входящих в перечень ВАК для опубликования научных результатов диссертаций на соискание ученой степени кандидата наук:

1. Прокопьева, М.Ю. Бесовщина как социокультурный феномен / М.Ю.Прокопьева // Вестник Волгоградского государственного университета. - Волгоград, 2011. -№ 1 (13). - С.95-100.

2. Прокопьева, М.Ю. Соблазны своевольной свободы / М.Ю.Прокопьева // В мире научных открытий. - Красноярск: Научно-инновационный центр, 2012. - № 4(28) (Гуманитарные и общественные науки). - С.94-106.

Статьи, доклады, тезисы в других научных сборниках и журналах:

3. Прокопьева, М.Ю. Символы в «Преступлении и наказании» Ф.М.Достоевского / М.Ю.Прокопьева // Вестник Тверского государственного университета. Серия: Филология. - № 29 (57). Вып.11. - Тверь: Изд-во Тверского гос.ун-та, 2007. - С. 180-183.

4. Прокопьева, М.Ю. Бесовщина как социальная основа экстремизма / М.Ю.Прокопьева // Экстремизм как социально-философское явление: Сборник научных статей. - Орел: ОрЮИ МВД России, 2008. - С. 130-131.

5. Прокопьева, М.Ю. Гегелевское «ничто» и нигилизм / М.Ю.Прокопьева // Актуальные проблемы развития мировой философии: Материалы международной научно-теоретической конференции, посвященной 75-летию академика НАН РК Жабайхана Мубараковича Абдильдина: В 2 ч. Ч. 2. - Астана: Изд-во ЕНУ, 2008. - С. 190-192.