М.М. Бахтин "К философии поступка"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Федеральное агентство по образованию РФ

Самарский государственный университет

Социологический факультет

Кафедра теории и истории журналистики

Реферат

по дисциплине Философия

М.М. Бахтин «К философии поступка»

Выполнила: Студентка 3 курса гр.25301.10

Рачейскова И.С.

Научный руководитель:

Костомаров А.С.

Самара, 2009

Оглавление

Введение

1. Анализ философской концепции М.М. Бахтина

2. «К философии поступка»

Список использованной литературы

Введение

философ бахтин бытие поступок

Михаил Михайлович Бахтин родился 17 (5) ноября 1895 года в городе Орле, в семье банковского служащего. Ранние годы прошли, помимо Орла, в Вильно (ныне -- Вильнюс) и Одессе, где он посещал гимназии и Новороссийский (Одесский) университет. Уже в эти юношеские годы Михаил Михайлович глубоко изучал наследие всемирной мысли и культуры. Он очень рано, с двенадцати-тринадцати лет, погружался в философские трактаты Канта.

В 1914--1918 годах Бахтин жил в Петербурге -- Петрограде и учился в столичном университете, в качестве вольнослушателя. Здесь Михаил Михайлович так или иначе лично соприкасался с виднейшими русскими мыслителями той поры -- В.В.Розановым, Н.А.Бердяевым, Н.О.Лосским, А.В.Карташевым и другими, с сочинениями которых он был знаком и ранее.

В 1918--1923 годах он находился в Невеле и затем, с 1920-го, в Витебске и преподавал в местных учебных заведениях. К этому времени двадцатитрехлетний мыслитель достиг в своем развитии очень высокого уровня, и около него сложился философско-религиозный кружок, включавший в себя ряд замечательных людей. В 1919 году в невельском альманахе "День искусства" появилась первая публикация Бахтина -- предельно краткая, но исполненная глубокого смысла статья "Искусство и ответственность". В 1923 году Михаил Михайлович возвратился в Петроград. Здесь он продолжал работу над начатым в Витебске сочинением -- трактатом "Философия поступка", который, правда, увидит свет лишь через шесть десятилетий, в 1980-х годах. Первые труды Михаила Михайловича были изданы по ряду причин под именами близких ему людей: В.Н.Волошинов и П.Н.Медведев. В наше время они переизданы в серии "Бахтин под маской".

В начале 1929 года выходит в свет первое издание (уже под настоящим именем) всемирно знаменитой ныне книги Михаила Михайловича "Проблемы творчества Достоевского". Но незадолго до появления книги, 24 декабря 1928 года, Бахтин был арестован вместе с большой группой так или иначе связанных с ним людей и 22 июля 1929 года приговорен к "заключению в концлагерь сроком на пять лет". Он обвинялся в принадлежности к "подпольной контрреволюционной организации", пропагандировавшей "религиозные и националистические настроения".

Поскольку осужденный был тяжело болен, и пребывание в концлагере грозило ему быстрым смертельным исходом, мера наказания благодаря ходатайствам А.М.Горького и А.Н.Толстого была заменена ссылкой в город Кустанай, в Северном Казахстане, где Михаил Михайлович и прожил около семи лет, работая экономистом-бухгалтером в местном "Райпотребсоюзе".

Окончание срока ссылки не отменяло запрет на проживание в крупнейших городах СССР, тем более в столицах, и в 1936 году Бахтин стал преподавать в Мордовском педагогическом институте в городе Саранске. В следующем году он покинул Саранск и до 1945 года жил в городке Кимры и его окрестностях, работая школьным учителем. Здесь, из-за обострения болезни, ему ампутировали ногу (в 1938 году).

В 1945 году Михаил Михайлович возвратился в Саранск, где продолжил преподавательскую работу в институте. В 1967 году Бахтин был реабилитирован и в 1969 году переехал в Москву, где он и скончался 7 марта 1975 года, прожив чуть меньше восьмидесяти лет.

Для осознания всего драматизма судьбы Бахтина следует задуматься о том, что в расцвете сил (к моменту ареста ему исполнилось тридцать три года) он был, в сущности, лишен возможности публиковать свои труды. Правда, в силу инерции вскоре после ареста вышли в свет его книга о Достоевском и затем две небольшие статьи о Толстом. Но затем все попытки выступить в печати не имели успеха в течение тридцати с лишним лет -- до 1963 года, когда появилось новое, значительно дополненное издание книги о Достоевском.

Но, как это ни удивительно, Михаил Михайлович, не имея сколько-нибудь основательных надежд на опубликование своих трудов, продолжал интенсивную творческую деятельность все это долгое время и в Кустанае, и в Кимрах, и в Саранске. В 1946 году удалось защитить диссертацию, посвященную величайшему Французскому художнику слова Франсуа Рабле, и стать кандидатом филологических наук, каковым он и сошел в могилу, ибо позднее отказался от настойчиво предлагаемого ему звания профессора. В разговоре с В.В. Кожиновым, он объяснил свой отказ так: "Я -- философ, а философ должен быть никем, ибо иначе он может начать приспособлять философию к своему социальному положению". Кожинов В.В. "Судьба России: вчера, сегодня, завтра" М., С. 17.

1. Анализ философской концепции М.М. Бахтина

Сам Михаил Михайлович воспринимал публикации своих материалов без особого воодушевления. Он был действительно очень рад появлению в 1963 году нового издания книги о Достоевском, поскольку оно являло собой его возвращение в печать после тридцатичетырехлетнего «небытия». Но последующие издания не вызывали у него удовлетворения, ибо он судил свои труды строже, чем кто-либо. Книгу о Рабле, например, он в 1965 году никак не хотел отдавать в издательство, уверяя, что она еще требует большой доработки, и автору этих строк пришлось вырвать рукопись из его рук, ибо из-за задержки она могла «выпасть» из издательского плана, и ее выход в свет был бы надолго отсрочен.

Михаил Михайлович не очень уж ценил многие свои великолепные труды, поскольку он считал себя философом, а ему приходилось выступать в качестве филолога, литературоведа; иначе вообще нельзя было рассчитывать на появление его трудов в печати.

Но позволительно «поспорить» с Михаилом Михайловичем, сетовавшим, что он вместо прямого философствования обращается к «материалу» литературы. Главное здесь в том, что подлинно великое творчество способно превратить даже самые неблагоприятные обстоятельства жизни в благоприятные. И тот факт, что два главных труда Бахтина посвящены исследованию художественных миров Достоевского и Рабле, не помешал, как мне представляется, воплощению в них собственно философского содержания. В книге о Достоевском перед нами предстает глубочайшая философия личности, и нет сомнения, что мир Достоевского открывает для осуществления этой цели «идеальные» возможности. А книга о Рабле есть своего рода открытие философии народа, и опять-таки трудно назвать другой столь же превосходный материал для реализации этого замысла.

Его книги представляют собой одновременно и наиболее глубокое исследование этих художественных миров, и философия здесь ни в коей мере не противоречит филологии; они как раз обогащают друг друга.

Это всецело относится к основным работам М. М. Бахтина, вошедшим в его книги «Вопросы литературы и эстетики» (1975) и «Эстетика словесного творчества» (1979, 2-е изд. -- 1986). И между прочим, вроде бы собственно философский бахтинский труд, написанный (хотя и не вполне законченный) еще в 1920-х годах, -- «Философия поступка» -- постоянно обращается к художественной литературе, органически соединяя философию с филологией.

Невозможно охарактеризовать -- хотя бы даже и в самых общих чертах -- конкретное философское и филологическое содержание трудов М. М. Бахтина, ибо им присущи редкостное богатство идей, многообразие, уникальная смысловая емкость. Даже самые краткие бахтинские статьи и заметки дают повод для серьезнейших размышлений.

Религиозные убеждения Бахтина никак не могли быть высказаны в печати. Так, например, при публикации его краткого, но поистине великолепного наброска «К философским основам гуманитарных наук» пришлось «опустить» слова, которые здесь выделены курсивом.

«Познание вещи и познание личности. Их необходимо охарактеризовать как пределы: чистая мертвая вещь… такая вещь… может быть только предметом практической заинтересованности. Второй предел -- мысль о Боге в присутствии Бога, диалог, вопрошание, молитва…Самораскрывающееся бытие не может быть вынуждено и связано. Оно свободно и потому не предоставляет никаких гарантий. Поэтому здесь познание ничего не может нам подарить и гарантировать, например, бессмертия как точно установленного факта, имеющего практическое значение для нашей жизни. Душа свободно говорит нам о своем бессмертии, но доказать его нельзя…»

Михаил Михайлович не часто обсуждал собственно религиозные проблемы. И возраст, и, вероятно, его изначальный душевный склад не располагали к какому-либо «исповедованию». И все же несколько раз он щедро высказывался о самом сокровенном. На вопрос о соотношении христианских конфессий Бахтин, не задумываясь, сказал (как о давно решенном), что человек, причастный к России, может исповедовать именно и только Православие…

Наконец, нельзя не подчеркнуть, что Михаил Михайлович неоднократно утверждал высшее значение религии для мыслителя и даже ученого. Только религия, говорил он, определяет ничем не ограниченную свободу мысли, ибо человек абсолютно не может существовать без какой-либо веры, и отсутствие веры в Бога неизбежно оборачивается идолопоклонством -- то есть верой в нечто заведомо ограниченное временными и пространственными рамками и не дающее действительной, полноценной свободы мысли.

Бахтин видел свою цель в создании философии в собственном смысле слова, которая, всецело сохраняя в себе стихию, воплотившуюся в русском «мыслительстве», в то же время стала бы такой же последовательной и завершенной, как философия Германии. Это была, в сущности, уникальная, как бы заведомо неразрешимая задача, ибо русская, и в том числе бахтинская, мысль имеет в своей основе как раз «тезис» о принципиальной незавершенности и Мира («все впереди и всегда будет впереди»), и человека, личности; сам феномен диалога в бахтинском смысле зиждется именно на принципе незавершенности, поскольку даже «самый последний» ответ в этом диалоге все же подразумевает новый вопрос, новую «реплику». Цель состояла в том, чтобы завершенно раскрыть заведомо незавершимое…

Диалогизм Бахтина можно сформулировать так: «Я становлюсь Я, когда ко мне обращаются в качестве ТЫ»…»Бахтин полагал, что «я» просто невозможно, его бытие немыслимо без «ты», без «другого». «Не я смотрю изнутри своими глазами… а я смотрю на себя глазами мира, чужими глазами; я одержим другим… у меня нет точки зрения на себя извне, у меня нет подхода к своему собственному внутреннему образу. Из моих глаз глядят чужие глаза… я гляжу на себя глазами другого, оцениваю себя с точки зрения другого». И обобщение: «Позиция сознания при создании образа другого и образа самого себя. Сейчас это узловая проблема всей философии».На этой же основе («я» существует лишь потому, что есть «другой», для которого мое «я» -- «ты») только и осуществляется диалог.И значит, «позиция» Бубера («становясь Я, я говорю ТЫ») никак не совместима с понятием о подлинном диалоге, полновесное учение о котором создано Бахтиным -- с опорой на все русское духовное развитие. Нельзя не добавить, что бахтинское учение о диалоге, так сказать, всеобъемлюще, и потому бытие не только личности, но и народа раскрывается как диалог с другими народами, в котором народ только и может обрести свое «я». Кожинов Вадим Валерьянович / Победы и беды России, с 25-26

В своём творчестве Бахтин стремится установить новое единство культуры и жизни. Он ищет преодоления старого различения между vita contemplativa и vita activa, а также упразднения Кьеркегоровой дихотомии этики и эстетики. Он ясно понимает, что познание эстетических феноменов возможно исключительно в пространстве целого человеческой культуры, поскольку искусство или литература в их автономности определяются через их необходимую и незаменимую функцию в культуре. Живя в эпоху быстрых перемен -- от русского модернизма к авангардизму и «социалистическому реализму», от царской России к большевистскому режиму, признавая, что фашизм и сталинизм представляют угрозу любой будущей культуре, он ищет в истории человечества такие фундаментальные идеи, которые в состоянии преодолеть опасность культурной катастрофы, предсказанной в знаменитой книге Шпенглера «Закат Европы».

Исходная точка философии Бахтина привязана к неокантианству и философии жизни. Однако уже в одном из ранних трактатов он заявляет, что философия жизни может быть только нравственной философией и что жизнь должна пониматься исключительно как событие, а не как наличное бытие. В студенческие годы его привлекал русский символизм.

Хотя на первый взгляд кажется, что Бахтин сохранил отношение к произведению искусства как протекающему эстетическому акту и взял у символистов обоснование эстетики в качестве универсальной эпистемологии, мы тем не менее обнаруживаем у него принципиально новый подход, когда пристальнее вглядываемся в его представление о прагматике эстетического и в его теорию познания. Первое критическое возражение в адрес ивановской модели искусства можно увидеть в том, что Бахтин настаивает на активной роли трёх фигур, вовлечённых в акт художественного творчества -- автора, реципиента и героя. Бахтин придаёт центральное значение художнику (писателю) и его сотворцу -- реципиенту, равно как сотворённому персонажу. Все пространственные и временные категории, которые мы используем по отношению к произведениям искусства, согласно Бахтину, выведены из ситуации существования смертного человека. Человек является «условием возможности любого эстетического ведения». Независимо от присутствия героя в качестве объекта этого ведения. Так, время тех событий, о которых сообщено в рассказе («erzдhlte Zeit» в терминах Мюллера), зависит как от эмоционально-волевой точки зрения личности (повествователя, реципиента и персонажа -- в терминах теории прозы), так и от времени рассказывания («Erzдhlzeit»). Без всего этого не существовало бы точки отсчёта для отношений и целей, обозначенных словами «прежде», «затем», «уже» и «ещё», «сейчас» и «потом», «здесь» и «там».

Целостная конструкция, которую Бахтин называет архитектоникой, возможна только при ориентации на личность, обладающую конечным временем жизни и ограниченным пространственным восприятием. В противоположность эстетике русского символизма показывает, что идея (или ноумен) не может быть основой конкретного целого, поскольку мы находим в мышлении энергию вневременности и внепространственной бесконечности, тогда как все конкретные феномены случайны в отношении к вечности и бесконечности. Утверждается, что это имеет место для всех разновидностей речи, включая сюда даже философские трактаты типа «Критики чистого разума» Канта. Чтобы стать завершённым произведением искусства, художественная проза, которая, на взгляд Бахтина, из-за отсутствия у неё пространственно-визуальных моментов стоит ближе к музыке, чем поэзия, должна пройти через эстетический процесс, осуществляемый творческой личностью, автором, точка зрения которого делается ценностным центром для цепи событий, равно как для художественной композиции. Именно данный человек действует как координирующий центр для всех аспектов ценностей в эстетическом объекте и как условие возможности эстетического восприятия. Разница между автором и персонажем в отношении их оценок создаёт напряжение между любыми двумя ценностями и двумя оценками. Выбор, имеющий всякий раз место тогда, когда предметам придается некое значение, является одновременно ценностной реакцией: «Каждая конкретная ценность художественного целого осмысляется в двух ценностных контекстах: в контексте героя -- познавательно-этическом, жизненном, и формально-эсте тическом, причём эти два ценностных контекста взаимно проникают друг друга.

Можно оценить размах бахтинской философии, если понять две идеи. Во-первых, в его определении события традиционные категории сущности и явления друг от друга не отделены. Скорее, они подчинены понятиям смысла и бытия, сопряжённым с событием. Теоретическое мышление и эстетическое восприятие в событии становятся моментами реальности. Во-вторых, бахтинское понятие события провоцирует смену философской парадигмы: категория бытия замещается категорией становления.

Отношение между сознанием и бытием Бахтин определяет не в терминах представления, но через участность . Именно через акт мышления сознание участвует в бытии. Участность эта есть не просто рефлексия: «Только изнутри моей участности может быть понято бытие, как событие, но внутри видимого содержания в отвлечении от акта, как поступка, нет этой единственной участности».

Здесь следует заметить, что, определяя событие, Бахтин создаёт заметный разрыв внутри онтологической области бытия. Событие понимается как единственное -- такое, которое никогда не может повториться. Grubel R. The Problem of Value and Evaluation in Bakhtin's Writing // «Russian Literature», 1989, vol.XXVI, №2, pp.131--165.Райнер Грюбель «Проблема ценности и оценки в творчестве Бахтина», с131-165

Исследуя ключевую для своего творчества идею "Я" и Другого, Бахтин вводит в единый контекст диалогизм понимания, личность и бесконечность смысла. В основе такого сближения лежит представление о двух формах познавательной активности: монологической - познание вещей и любых объектов знания как вещей и диалогический - познание другого субъекта. Монологизм, по Бахтину, отрицает наличие вне себя др. равноправного сознания, др. равноправного "Я" ("Ты"). При монологическом подходе "Другой" остается только объектом сознания. Диалогизм, по мнению Бахтина, присущ природе сознания, природе самой человеческой жизни. Подлинная жизнь личности совершается в точке несовпадения человека с самим собой, она доступна только диалогическому проникновению в нее, которому она сама ответно и свободно раскрывает себя.

Понимание человеческой личности, как показывает Бахтин, возможно только благодаря диалогу. Человек изнутри самого себя не может ни понимать себя, ни даже стать собой. "Чужие сознания нельзя созерцать, анализировать, определять как объекты, как вещи - с ними можно только диалогически общаться". Чтобы схватить личность в целом, нужна позиция вненаходимости, которая отрицает как характерный для "философии жизни" путь вчувствования, вживания в душу другого человека, ведущий к слиянию с переживаниями другого, потерей себя, растворению в другом, и, как следствие, к утрате позиций вненаходимости и способности видеть другого в целом, так и характерный для естественнонаучной парадигмы путь овеществления. В этом случае существует риск просмотреть самое существенное в человеке - его свободу, незавершенность, несовпадение с самим собой. В любой момент своего существования, отмечает Бахтин, человек имеет в себе помимо того, что мы в нем "объективно видим", еще и возможности. Поэтому человек никогда не совпадает с самим собой, с тем, что он "уже" есть; он способен опровергнуть данную ему другими или самим собой характеристику. Поэтому подлинная жизнь личности совершается, по Бахтину, как бы в точке этого несовпадения человека с самим собой, в точке выхода его за пределы всего, что он есть как вещное бытие, которое можно подсмотреть, определить и предсказать помимо его воли. Иными словами, личность нельзя раскрыть ни как объект безучастного нейтрального анализа, ни путем вчувствования - она сама должна раскрыться в диалоге с "Другим".

По Бахтину, единство мира обеспечивается диалогом, который приводит в единство множество единичных центров-сознаний, и мир не распадается на солипсические монады.

Бахтин философски осмыслил и представил новую - полифоническую - картину мира, которая была более адекватна мировоззрению XX в., чем монологические воззрения эпохи Нового времени. Полифоническому мышлению, отмечал Бахтин, доступны такие стороны человека, и прежде всего мыслящее человеческое сознание и диалогическая сфера его бытия, которые не поддаются художественному освоению с монологических позиций. Решающую роль в создании новой художественной модели мира Бахтин отводил Ф. М. Достоевскому, полагая, что философски-художественные открытия этого писателя еще недостаточно осмыслены и оценены.

Ставя вопрос о преодолении разрыва между культурой и жизнью, Бахтин отправным моментом своих рассуждений взял категорию нравственного деяния, поступка: бытие-со-бытие - это поступок ("К философии поступка"). У поступка две стороны: сам факт его свершения - экзистенциальный, бытийственный его аспект, делающий поступок моментом жизни, и цель поступка, его смысл, его творческий результат, соответствующий создаваемой поступком ценности. И кризис современного ему сознания Бахтин возводит к "кризису современного поступка", образованию бездны между мотивом поступка и его продуктом, т. е. между микроэлементами жизни и культуры. Все силы ответственного свершения уходят в автономную область культуры, поступок обесценивается, что, по Бахтину, и есть состояние цивилизации. Соединяет же полюса поступка идея ответственности: если взять поступок изнутри, то ответственность поступка есть учет в нем всех факторов: и смысловой значимости и фактического свершения. В ответственности Бахтин усматривает единый план и единый принцип поступка. Н. В. Чепелева// Эстетико-философская концепция личности (М.М. Бахтин).

2. «К философии поступка»

Трактат "К философии поступка" принято рассматривать как введение в "первую философию" Бахтина, из которого видно, что основополагающий вопрос бахтинской философии - это событие бытия, онтологическим условием которого является способ бытия человека, а ведущий вопрос - это человеческое событие с точки зрения его воплощения, т.е. бытия в мире с другими. В связи, с чем ведущую роль приобретает понятие поступка, который есть не что иное, как событие в аспекте его воплощения.

«…Истинно реален, причастен единственному бытию-событию только этот акт в его целом, только он жив, полностью [?] и безысходно есть, становится, свершается, он действительный живой участник со бытия-бытия: он приобщен единственному единству свершающегося бытия, но эта приобщенность не проникает в его содержательно-смысловую сторону, которая претендует самоопределиться сполна и окончательно в единстве той или другой смысловой области: науки, искусства, истории, а эти объективные области, помимо приобщающего их акта, в своем смысле не реальны, как это было показано нами…» М.М. Бахтин// К философии поступка.

«…Каждая мысль моя с ее содержанием есть мой индивидуально-ответственный поступок, один из поступков, из которых слагается вся моя единственная жизнь как сплошное поступление, ибо вся жизнь в целом может быть рассмотрена как некоторый сложный поступок: я поступаю всей своей жизнью, каждый отдельный акт и переживание есть момент моей жизни-поступления…» Там же

Обращаясь к Бахтину, в философии которого ответственность выступает основополагающим феноменом, определяющим как раз нравственный характер его «первой философии», мы, прежде всего, отмечаем более радикальное развитие тезисов в трактате «К философии поступка», по сравнению с другими трудами. Поступок по Бахтину априори «поступок ответственный»

«…Меня, действительно мыслящего и ответственного за акт моего мышления, нет в теоретически значимом суждении. Значимое теоретически суждение во всех своих моментах непроницаемо для моей индивидуально-ответственной активности. Какие бы моменты мы ни различали в теоретически значимом суждении: форму (категории синтеза) и содержание (материю, опытную и чувственную данность), предмет и содержание, значимость всех этих моментов совершенно непроницаема для момента индивидуального акта-поступка мыслящего…» Там же

«…Тому, что моя ответственная активность не проникает в содержательно-смысловую сторону суждения, по-видимому, противоречит то, что форма суждения, трансцендентный момент в составе суждения, и есть момент активности нашего разума, что категории синтеза производимы нами…» Там же

«…Ответственный поступок один преодолевает всякую гипотетичность, ведь ответственный поступок есть осуществление решения уже безысходно, непоправимо и невозвратно; поступок - последний итог, всесторонний окончательный вывод; поступок стягивает, соотносит и разрешает в едином и единственном и уже последнем контексте и смысл и факт, и общее и индивидуальное, и реальное и идеальное, ибо все входит в его ответственную мотивацию; в поступке выход из только возможности в единственность раз и навсегда…» Там же

По Бахтину, ответственный способ бытия предполагает совершение поступков на основании признания своего не-алиби в бытии. Это значит, что принятие на себя ответственности за свое бытие всегда имеет в виду другого (других). Итак, поскольку ответственный способ бытия закрепляется (осуществляется) в конкретном поступке, структурированном отношением к другому, другой является 1) соучастником и 2) потенциальным свидетелем такого самоудостоверения.

«…Только изнутри моей участности может быть понята функция каждого участника. На месте другого, как и на своем, я нахожусь в том же бессмыслии. Понять предмет - значит понять мое долженствование по отношению к нему (мою должную установку), понять его в его отношении ко мне в единственном бытии-событии, что предполагает не отвлечение от себя, а мою ответственную участность…»

Не что иное, как воплощение человеческого события в мире, в мире с другими, является первостепенным основанием к тому, чтобы фундаментальная онтология была проработана как этика. "Быть ответственным" в плане воплощения и, следовательно, в перспективе жизненного мира, означает способность "ответить за себя. Этика жизненного мира определяется тогда дилеммой, может или нет человек в бытии друг с другом «отвечать за себя». Для Бахтина это не некий вторичный уровень тематизации, а анализ человеческого события в аспекте его воплощения, или - более специально - философия поступка. Ответственный способ бытия в силу воплощения события означает вместе с признанием своего не-алиби в бытии - «бросанием себя на самую свою собственную способность-стать-виновным» - способность отвечать за себя в бытии с другими. Таким образом, изначальный феномен ответственности открывается в своем этическом содержании в соответствии с определением человеческого события как со-бытия, т.е. когда мы начинаем анализировать человеческое событие с точки зрения его воплощенности в мире с другими. В известном смысле ответственность как этическое понятие - это эпифеномен со-бытия с другими.

Таким образом, с точки зрения порядка обоснования, не этика направляет и определяет пути "первой философии" Бахтина, а сама философия события открывает исходное этическое измерение. Которое (используя выражение Бахтина) есть «условие возможности для «морально» доброго и злого, т.е. для морали вообще и ее фактично возможных видообразований»

Возникает вопрос об этической трактовке способа бытия: что значит быть безответственно? Вопрос о безответственном способе бытия упирается в вопрос о повседневном бытии друг с другом, которое хотя и идентифицируется как несобственное, однако не может трактоваться как этически негативное согласно основоположениям экзистенциальной аналитики. Из этого вытекает, что этическая интерпретация ответственного способа бытия должна предполагать принципиальное различение несобственного - в смысле безответственного - способа бытия и повседневного бытия друг с другом. Таким образом, в философии поступка Бахтина выступает пара ответственного и безответственного. Соответствующий последнему способ бытия Бахтин называет самозванством. Это такой способ бытия, при котором поступки человека не удостоверяются его ответственностью, т.е. не основываются на признании своего не-алиби в бытии. Ответственность и самозванство в таком случае не равноисходные, но равновозможные способы бытия, этическое значение которых определяется бытием друг с другом в мире.

«…Этот факт моего не-алиби в бытии, лежащий в основе самого конкретного и единственного долженствования поступка, не узнается и не познается мною, а единственным образом признается и утверждается…» Там же

Повседневность как таковая не является сущностным определением этически негативного способа бытия. Бахтин рассматривает повседневность как нередуцируемый способ человеческого бытия как бытия в мире с другими. «В жизни, - пишет он, - я приобщен к быту, укладу, нации, государству, человечеству, божьему миру, здесь я всюду живу в другом и для других». Такое приобщение истолковывается у Бахтина как ритмизация.

«…Весь бесконечный контекст возможного человеческого теоретического познания, науки, должен стать ответственно узнанным для моей причастной единственности, и это нисколько не понижает и не искажает его автономной истины, но восполняет ее до нудительно-значимой правды…»

Для Бахтина этическая индифферентность ритмизации как таковой означает, что приобщение повседневному ритму - мы можем говорить здесь о социализации, институализации и т.п. - само осуществляется или в модусе ответственности или в модусе самозванства. Этически индифферентное «не сам» ритмизованного способа бытия (социальные роли, представительство) оказывается тогда условием возможности осуществления самозванного способа бытия: «Я, -пишет Бахтин, - прячется в другого и других, хочет быть только другим для других, войти до конца в мир других как другой, сбросить с себя бремя единственного в мире я (я-для-себя)». С другой стороны, приобщение повседневности, если оно опирается на признание своего не-алиби в бытии, исполняется как модуляция ответственности. Бахтин отмечает оправданность самоотчуждения в таком случае, а образующийся социальный порядок называет хором.

Бахтинский подход к анализу человеческого события как со-бытия дает основание к тому, чтобы наряду с этическим различением ответственного и самозванного способов бытия ввести различение интенсивности и экстенсивности события. Самым загадочным, конечно, остается само сопряжение экстенсивности и интенсивности. После всего сказанного уже нельзя ограничиться формальным отношением взаимоотталкивания между ними, зафиксированным соответственно в полюсах самоутверждения и самоотчуждения. В рамках такого подхода со-бытие с другими открывается только в своей негативной функции по отношению к собственному состоянию.

Непредопределенная заданность человеческого бытия делает риск и дерзание существенными характеристиками экзистирования. По этому поводу Бахтин говорит в данном случае об «испытании человека в человеке». Бахтин приводит к тому, что человек в своем бытии есть испытание для самого себя. Человеческое бытие испытывает себя на свои собственные возможности. Поскольку же испытание не является здесь испытанием чего-то готового и определенного, но личность становится личностью в ходе (круге) самоиспытания, испытание тем самым обретает полярный бытийный смысл для человека - оно оборачивается воспитанием. Таким образом, становление личности обеспечивается амбивалентным феноменом испытания-воспитания.

Вместе с тем, следуя за Бахтиным, - что бытие-в-мире само по себе испытательно-воспитательно - позволяет рассмотреть не только негативную причастность другого самостному бытию. Бахтин пишет: «важнейшие акты, конституирующие личность, определяются отношением к другому… Само бытие человека есть глубочайшее общение. Быть значит общаться. Быть значит быть для другого и через него - для себя. У человека нет внутренней суверенной территории, он весь и всегда на границе». В этом, заключается высшая степень социальности, которую он называет также внутренней, потому что она относится к имманентному бытийному устройству личности, выраженному в амбивалентном феноменен испытания-воспитания.

Бахтин пишет, что «ближайшие обыденные, житейские звенья не пропускаются, а осмысливаются в свете последних вопросов как этапы или символы последнего решения». Он пытается удержать человеческое событие во всей его феноменальной полноте. Таковая предполагает, что всякое «последнее решение» имеет свою «предысторию», принадлежащую повседневному бытию друг с другом, которая в свою очередь связанна с поступком.

Список использованной литературы

1. Grubel R. The Problem of Value and Evaluation in Bakhtin's Writing // «Russian Literature», 1989, vol.XXVI, №2, pp.131--165.Райнер Грюбель «Проблема ценности и оценки в творчестве Бахтина», с131-165

2. Бахтин М.М.// К философии поступка

3. Кожинов В.В. //Судьба России: вчера, сегодня, завтра, М., С. 17.

4. Кожинов В. В. // Победы и беды России, с 25-26

5. Чепелева Н. В. // Эстетико-философская концепция личности (М.М. Бахтин).

Размещено на Allbest.ru