Особенности исторической истины

Размещено на http://www.allbest.ru/

1

Размещено на http://www.allbest.ru/

Особенности исторической истины

Широко известны три традиционные концепции, раскрывающие природу истины: истина как соответствие (корреспонденция), истина как согласованность (когеренция) и истина как полезность. У каждой из концепций имеются различные модификации [4, с. 96].

В терминах теории корреспонденции предложение является истинным, если оно соответствует изображаемой действительности, т.е. показывает ее такой, какой она оказывается на самом деле. Например, предложение «Металлы электропроводны» будет истинным, поскольку они (металлы), как мы знаем, проводят электричество; высказывание же «Металлы не пластичны» будет ложным, так как в действительности металлы всё-таки ковки, пластичны.

Понимание истинности как соответствия между мыслью и действительностью родилось еще в античные времена и обычно называется классической концепцией истины. Все иные описания истины называются неклассическими.

Платон писал: «Тот, кто говорит о вещах в соответствии с тем, каковы они есть, говорит истину, тот же, кто говорит о них иначе, - лжет». Так же истолковывал истину Аристотель: «Истину говорит тот, кто считает разъединенное разъединенным, а связанное - связанным, а ложное - тот, кто думает обратно тому, как дело обстоит с вещами» [1]. В некоторых источниках классическое определение истины называют аристотелевым, что не совсем справедливо. Истина как корреспонденция объективна и существует независимо от человека и его желаний, от того, признается она в какое-то время или не признаётся.

Классическое определение истины влечёт за собой две сложные проблемы.

Во-первых, определение «соответствие мысли действительности» - это метафора. Мысль не получает ничего от того реального положения вещей, которого она касается. Это совершенно разные виды бытия. Каково сходство между смыслом высказывания «Вода кипит» и кипящей водой? Разве что структурное сходство и не более усматривается между ними. Б. Рассел считал, что соответствие мысли и действительности заключается в соответствии тех элементов, из которых состоит высказывание, тем элементам, которые образуют факт.

Во-вторых, на смену одним научным концепциям мира приходят новые концепции, в рамках которых старые оказываются ошибочными. Теория Дарвина обнаружила, что более ранние теории происхождения и развития видов Э. Кювье и Ж.Б. Ламарка ошибочны; общая теория относительности Альберта Эйнштейна опровергает учение Исаака Ньютона о природе времени и пространства; современная экономическая теория выявила ограниченность и в конечном счете неправильность рецептов Д.М. Кейнса по предотвращению экономических кризисов. В свете современных теорий старые идеи оказываются непрерывной чередой ошибок. Как на смену алхимии, относящейся к псевдонаукам, могла прийти опровергающая её химия? Каким образом ошибочная астрономия Птолемея, который считал, что Земля центр Вселенной, могла дать начало астрономии Николая Коперника? Ответы на такие вопросы требуют уточнения классического определения истины.

Один из возможных путей такого уточнения был предложен в эпоху средневековья. Он заключается в разграничении абсолютной и относительной истины. Абсолютная истина известна предвечному и всеведущему богу. Она является постоянной и непреходящей. Относительная истина находится в сознании человека, обладающего умеренными возможностями, но старающегося найти божественную истину, усвоить ее хотя бы в несовершенной и неполной форме. Люди никогда не достигнут абсолютно истинного знания, но будут постепенно, хотя и неограниченно долго («до конца веков», т.е. до прекращения хода времени) приближаться к абсолютному знанию. Если истина, которая доступна человеку, относительна, то относительной оказывается и ее противоположность - заблуждение. Оно почти всегда несёт в себе частицы истины. Однако человек способен различить верное и неверное только в ходе дальнейшего познания. И даже расставаясь с устаревшими, неправильными представлениями, он приходит не к абсолютной, а только к очередной относительной истине, в которой уже есть ошибочное содержание.

Понятие о различии между абсолютной и относительной истиной позволило отказаться от представления о познании как череде случайных и беспричинных переходов от ошибок к истине. Познание мира оказывается цепочкой взаимосвязанных переходов от одних относительных, или частичных, истин к другим, тоже относительным. Последние делаются все ближе и ближе к абсолютной истине, но никогда не смогут стать такими же полными, как она.

Принято считать, что все описания (в отличие от оценок) имеют одно и то же основание. В этом суть требования интерсубъективности - независимости употребления и понимания описательных высказываний от лиц и обстоятельств. Реально, однако, основания, опираясь на которые, дают описания различных ситуаций, могут быть разными. Переход от одной относительной истины к другой может истолковываться как смена точки зрения, использованной для описания. Новая теория - это в первую очередь новый ракурс видения реальности, смена оснований тех описаний, которые давались старой теорией.

Согласно концепции когеренции, истина является систематическим согласием выдвинутого положения с ранее проверенными утверждениями. Такое согласие более важно, чем логическая непротиворечивость: не всякое высказывание, которое не противоречит ранее проверенным высказываниям, может считаться истинным. Истинно только такое положение, которое является необходимым элементом единой, целостной концепции. «Целостность» обычно понимается так, что нельзя без разрушения удалить ни одного её элемента.

Истолкование истины как когеренции развивалось П. Дюэмом, У.В.О. Куайном, Т. Куном, Л. Лауданом и др. Строго говоря, при таком истолковании истины, если оно будет последовательно, истина прежде всего оказывается характеристикой самой «целостности», а не составляющих ее элементов. «Целостность» имеет при этом абсолютный характер: не оценивается с точки зрения соответствия ее чему-то иному, например внешней реальности, но придает поступающим в систему высказываниям определённую степень истинности. Также степень истинности высказывания зависит только от его вклада в систематическую согласованность элементов «целостности».

Теория когеренции отталкивается от важной черты любого знания, и в первую очередь научного - системности. В науке системное знание приобретает форму теории. Можно предположить, что новое положение, которое придаёт теории большую внутреннюю связность и обеспечивает более понятные и разнообразные ее связи с другими, заслуживающими доверия теориями, может оказаться истинным также в классическом смысле.

Согласно прагматической концепции, суждение должно быть истинно, если оно работает, приносит успех, пользу, результат. Это понимание истины, предложенное Ч. Пирсом в конце XIX в., позднее разрабатывалось У. Джемсом, Дж. Дьюи и др. «Работоспособность идеи», она же полезность, истолковывалась по-разному.

Выражение «истина как полезность» огрубляет истолкование истины Пирсом. Можно, однако, отметить, что Дьюи, развивавший идеи Пирса, прямо заявлял: «…истина определяется как полезность…» [8, c. 57]

Обычно прагматическое определение истины подвергают критике потому, что человеческая практика всё время меняется, и то, что было когда-то полезным, часто может оказываться бесполезным или даже вредным позже.

Традиционный пример с религиями является хорошим пояснением этого взгляда. Начиная с истоков человеческой цивилизации, религия являлась одним из самых эффективных средств социализации индивида. Религия предлагает решения таких сложных проблем нашего существования, как смысл жизни, предназначение страданий, смерти, любви и т.д. Важная функция религии как социализирующего средства была связана с тем, что боги постоянно держат человека под своим наблюдением. Даже оставаясь в одиночестве, человек помнит, что существует высший уровень, способный дать оценку его поведению и наказать его, если он отступает от системы правил и норм, которые поддерживаются религией. Не только все его поступки, но даже все намерения и мысли человека, утаённые от окружающих его людей, не являются тайной для божества.

Но в промышленно развитом обществе значение религии как одного из важных социализирующих механизмов стало быстро падать. Капитализм это, как правило, светское общество, где государство придерживается правила свободы совести. Две радикальные формы социализма - коммунизм и националсоциализм - атеистичны по своей природе, причем этот атеизм воинственный. Сами они являются, в какой-то степени, постиндустриальными заменителями религии, и поэтому не могут допустить, чтобы религия пыталась конкурировать с ними в сфере идеологии, мировоззрения, форм общественных отношений, в эмоциональной сфере людей и т.д. «Гипотеза о боге истинна, - говорит Джемс, - если она служит удовлетворительно» [3, c. 152]. Тысячелетиями эта гипотеза и вправду была полезной. Но в постиндустриальном обществе в ней нет острой необходимости. Означает ли это, что система религиозных верований, которая раньше считалась истинной, в изменившееся время утратила свою истинность? Также надо учитывать, что современный мир является очень разнообразным и к числу постиндустриальных относятся только ограниченный круг стран. Подавляющее большинство людей исповедуют разные религии, причем верят они в самых разных божеств. Следует ли из этого вывести, что для некоторых народов религия по-прежнему истинна, в то время как для других она уже перестала быть истинной?

Такого рода вопросы ставят под сомнение объективность истины.

Та мысль будет истинной, которая соответствует своему объекту. Видимо, именно такая трактовка понятия истины характерна для повседневного здравого смысла, хотя впервые в отчётливом виде она была сформулирована не раньше Платона: «Тот, кто говорит о вещах в соответствии с тем, каковы они есть, говорит истину, тот же, кто говорит о них иначе, - лжет» [5, c. 462]. Эта формулировка была одним из самых больших философских открытий: теперь из клубка мифологических, мистических идей, связанных с предрассудками, фантазиями и частицами повседневного опыта, можно было выделить представления и мысли, которые давали правдоподобную картину окружающего мира. Это было одно из тех открытий, благодаря которым человек понемногу вырастал над животным миром и закладывал основы мира культуры. Трактовка истины по Платону было принято наукой Нового времени и по наши дни прочно в ней удерживается. Истина и ложь суть гносеологические характеристики познания в его отношении к познаваемой действительности. Прагматизм, теория когеренции или эмотивизм пытались придать понятию истины иной смысл, однако все эти попытки оказались неудачными и сегодня едва ли заслуживают серьезного внимания. Поэтому в дальнейшем, говоря об истине, мы используем это понятие в его классическом смысле.

Удивительно, что в течение XX в. - века грандиозных успехов человеческого познания - понятие истины постепенно вытеснялось из философии науки. Логический позитивизм заменил понятие истины понятием верифицируемости т.е., грубо говоря, понятием соответствия чувственно данному. Г. Рейхенбах на место понятия истины пытался поставить понятие вероятности, рассматривая истину и ложь как предельные случаи высокой и низкой вероятности. У К. Поппера истина либо рассматривается как недостижимый идеал, либо заменяется понятием степени правдоподобности. Т. Кун, И. Лакатос, их коллеги и современники вообще не пользуются понятием истины в своих методологических построениях, а П. Фейерабенд прямо призывает выбросить понятие истины на свалку исторических заблуждений человечества [6, c. 97].

По-видимому, во второй половине XX в. философия науки начинает заражаться тем критическим отношением к идеалам Просвещения, которое еще в начале этого века проявилось в литературе и искусстве. Наиболее ярко это движение против идеалов красоты, нравственности и разума выразилось в изобразительном искусстве. Движение дадаистов зародилось в разгар первой мировой войны, в 1915 г., и быстро охватило всю Европу, включив в свои ряды кубистов, абстракционистов, фовистов и т.п. В 1918 г. появился «Манифест Дада», в котором прямо отвергались логика, нравственность и традиционное искусство. Яркое представление об идеологии дадаизма дает выставка 1921 г., устроенная в Париже. Эта выставка включала в себя живописные произведения, графику, коллажи и предметы ширпотреба. Освещения не было, поэтому посетители просто не могли рассмотреть, что именно висело на стенах или стояло на постаментах. Специально посаженный за ширму человек непрерывно осыпал присутствующих ругательствами. Один из устроителей выставки, Андре Бретон, впоследствии известный теоретик сюрреализма, якобы желая помочь посетителям разглядеть выставленные произведения, зажигал спички в разных концах выставочного зала. Луи Арагон мяукал, другой участник выставки непрерывно повторял: «Дождь капает на голову!», еще два участника играли в зале в пятнашки. Все это иллюстрировало хаос, абсурд, насмешку над здравым смыслом и искусством [2, c. 196].

Монополия учения Маркса в отечественной философии советских лет надёжно изолировало советскую философскую школу от европейских волн. Но после крушения советской системы многие отечественные философы стали пробовать другие подходы, в т. ч., отрицающие возможности разума и истины. В рассуждениях о равноправии разнообразных познавательных путей, о культурной обусловленности любых результатов познания, о влиянии средств познания, в частности естественного языка, на указанные результаты, об онтологической условности и т.д. - все это прямо или косвенно предполагает отказ от понятия истины. Показательный пример модных тенденций в философии дает дискуссия о релятивизме, поводом для которой стала статья известного отечественного философа Л.А. Микешиной «Релятивизм как эпистемологическая проблема» [7, c. 53]. Завершая свою статью, она пишет: «…необходимо переосмыслить основные понятия классической теории познания - рациональности, субъекта, объекта и особенно истины, наивно-реалистического понимания ее объективности, «абсолютности» и «единственности», выявить их неклассические смыслы, реализуемые в современной науке» [7, c. 63]. Позицию Л.А. Микешиной горячо поддерживает и усиливает М.А. Розов: «Факты убедительно показывают, что мы познаем не мир как таковой, а нашу деятельность в этом мире» [7, c. 64]. Противоположную точку зрения и общую оценку всего постмодернистского движения с присущей ему ясностью выразил Д.И. Дубровский: «Модный ныне крайний релятивизм (с его «плюрализмом», «многомерным образом реальности», «нелинейностью» и т.п.), несмотря на метафорический и снобистский антураж, производит в «сухом остатке» красиво упакованные банальности, повторяет общие места, а главное, не замечает того, что впадает в самоотрицание» [7, c. 81].

Литература

истина когнитивный познавательный

1. Аристотель. Метафизика. 1051в10.

2. Дали С. Дневник одного гения. М.: Искусство. 1997.

3. Джемс У. Прагматизм. СПб., 1910. С. 182.

4. Ивин А.А. Три концепции истины // Многомерность истины. М., 2008.

5. Платон. Кратил // Собр. соч. 2-е изд. В 4 т. Т. I. М.: Мысль, 1990. С. 615.

6. Хлебникова О.В. Образ науки в постмодернизме // Эпистемология и философия науки. 2006. Т. VII, №1. С. 97-109.

7. Эпистемология и философия науки. 2004. Т. I, №1. С. 53-63.

8. Dewey J. Reconstruction in Philosophy. Boston, 1957. P. 157.

Размещено на Allbest.ru